1.
Поезд медлительной зеленой гусеницей заполз в вокзал. Остановился, пыхнув тормозами. Пассажиры – толстые тетки с кутулями и баулами, командированные с тощенькими дипломатиками и местные, в резиновых плащах и калошах, – стекли со ступенек на перрон и расползлись червяками в разные стороны. Через несколько минут в дверях купейного вагона появился приличный с виду пассажир. Длинный, как коломенская верста, в лаковых штиблетах, в желткового цвета пиджаке, в клетчатых брюках и с чемоданом, перетянутым кожаными ремнями.
Торжественно сойдя на дощатый настил перрона, гражданин поставил свой чемодан у ног, задрал голову кверху и вдруг громко и смачно чихнул. Да так сильно, что поднял вокруг себя небольшой вихрь из пыли и семечковой шелухи, а местная тетка, торговавшая на вокзале горячими пирожками, вздрогнула и перекрестилась: ну, началось!..
- Доброго здоровьичка! – пискнуло рядом. Пассажир посмотрел вниз. Перед ним стоял человечек в фуфайке и пыльных кирзовых сапогах, до того подпиравший собою чугунный фонарный столб. – И комнату?..
- Что? – спросил гражданин, достал из кармана штанов носовой платок, больше напоминавший небольшую простыню, звучно прочистил нос, спрятал платок обратно в карман и важно пояснил: - Я, знаете ли, совершенно не переношу ничего яркого и блещущего! А тут – это солнце… Совершенно не переношу!
- И комнату, – упрямо повторил мужичок, отставляя назад одну ногу в дырявом сапоге, – не желаете?
- Комнату? – заинтересовался давешний пассажир, с любопытством и даже сожалением разглядывая своего визави. – А у вас есть комната?
- Даже две! – гордо заявил мужичок, поднимая куда-то к небу свою голову с печально подсиненным глазом и густой растительностью на иссушенном невзгодами лице. – В одной живу я, другую сдаю. В связи с временными трудностями… Да и не люблю один, скучно…
- И дорого?
- Ну что вы! – чуть что испугался мужичок. – Совсем нет! Почти задаром.
- А задаром – это как?
- Пять тыщ! – чуть не захлебнулся от собственной наглости хозяин комнаты, прибавивший к обычной цене добрую половину.
- В день?
- Ну что вы – в месяц! И половина – вперед. Задаток. У нас так принято.
Гражданин на какое-то время задумался.
- Пять тысяч – это ассигнациями?
- Нет, лучше рублями. И половину - вперед!
- Хорошо, - согласился бывший пассажир и нагнулся, чтобы поднять чемодан, но мужичок его опередил: хватил сгоряча поклажу, а когда попытался поднять, только охнул и тут же шлепнулся задом на перрон. Гражданин посмотрел на него с улыбкой на тонких губах, легко поднял чемодан и, как на ходулях, зашагал к выходу. Хозяин комнаты почти бежал за ним, но все равно не успевал: на один шаг нового квартиранта приходилось ровно три прискока хозяина комнаты. Да еще этот сапог драный…
Выйдя на привокзальную площадь, гражданин остановился и махнул рукою такси. Желтая машина, роняя на ходу черные шашечки, лихо рванулась на зов. А тут и хозяин комнаты приспел.
- З-зачем это? – испуганно пробормотал он. – Здесь недалеко, совсем рядом…
Гражданин посмотрел на него так, как сокол смотрит на воробья, и, сложившись циркулем, снова чихнул – звучно, сочно, смачно. Оглушённая голубиная стая, до сих пор мирно пасшаяся возле мусорных бачков, в один миг упорхнула в горизонт. Мужичок попридержал на голове сплющенное в блин кепи, чтобы не улетело, и радостно добавил:
- Добро пожаловать, уважаемый!..
2.
В тот же вечер хозяин комнаты вернулся домой в самом наилучшем расположении духа: сыт, пьян и нос в табаке. На нем были новые сапоги, сверкающие ваксой, и новая ватная фуфайка с множеством карманов и крючков. Сфокусировав зрение в мутный пучок, он не без труда отыскал дверь квартиранта и деликатно постучал в нее костяшками пальцев. Ему долго не отвечали, и он постучал еще – на этот раз менее деликатно. Наконец, решив, что постояльца нет дома, навалился на дверь плечом. Разумеется, дверь сразу распахнулась, и он упал в ее черную пустоту…
Перед ним стоял квартирант. На нем был небесной голубизны халат, расписанный какими-то райскими птичками и золотыми крендельками, на ногах – атласные туфли с загнутыми носками.
- М..можно зайти? – спросил хозяин, тщетно пытаясь вернуться в прямоходящее состояние.
- Да вы уже, кажется, за…шли, - осклабился квартирант, показывая мелкие хищные зубы. Видимо, хотел сказать «заползли», но,как и всякий интеллигентный человек, воздержался.
- Я, собс…сно, хотел узнать, как вы устроились… Не нужно ли чего?
- Спасибо, у меня все есть. Да вы про…ходите.
Хозяин кивнул и, перебирая руками по стене, встал на ноги. Под его хлипким телом стоявший рядом диванчик издал предпоследний вздох. Квартирант казался довольным.
- Мы же с вами даже не познакомились, - сказал он, протягивая узкую ладонь. – Кукс…
Человек на диване оглянулся по сторонам: никого. Только он и квартирант.
- Я говорю – меня зовут Кукс, - пояснил постоялец, снова оклабливаясь. – А вас?
Надо же! – Сознание постепенно возвращалось к хозяину квартиры – Кукс! Не Фукс, не Фокс, и даже не Кокс. Кукс…
- А меня – Аркадий Трофимыч, извиняюсь. – Я ненадолго…
- Ну что вы, что вы! – всплеснул руками квартирант. – Сделайте одолжение, составьте мне компанию. Кстати, у меня есть прекрасный ликер, на лимонных корочках. Не угодно ли?
Он даже не стал дожидаться ответа, достал из чемодана пузатую заграничную бутылку и две рюмочки с золотыми ободками. Наполнив рюмки, одну из них протянул Аркадию Трофимычу:
- Ну, за знакомство!..
Аркадий Трофимыч взял рюмочку, осторожно всосал в себя сладкую водицу и блаженно сожмурился: давненько не пробовал он заграничных штучек. А вот насчет лимонных корочек квартирант явно сбрехал – не было их в бутылке, сколь ни щурься!
- А вы, извиняюсь, по какой надобности в наши палестины? – спросил Аркадий Трофимыч, рыгнув. Умел же он иногда красиво сказать! Должно быть, это заморский ликерец распер его на такой культурный политес. – Родственников решили навестить?
- Да нет, - ответил постоялец. – Я тут по торговой части… Не хотите ли еще?
Аркадий Трофимыч кивнул. Однако жидкость со второй рюмки пошла не по адресу: вместо того, чтобы упасть, куда следует, она залепила ему горло и напрочь приклеила язык к нёбу.
- А вы, насколько я понимаю, нигде не работаете? – спросил квартирант, усаживаясь на колченогий стул напротив Аркадия Трофимыча. – Чем же занимаетесь?
- Мы…ммм…- промычал он неопределенное. Квартирант сочувственно покивал головой. И тут Аркадия Трофимыча как током вдарило… Халат этот голубой, с крендельками, туфли атласные, ликер, будь он проклят, рюмки с золотыми ободками, такси, даже лошадиная рожа постояльца – тоже с какой-то желтизной… а сам – глиндра такая!.. И он – фуфайка фуфайкой, слаще браги ничего не пил, сапоги эти, купленные в блошином ряду, и рожа – краше в гроб кладут… И так ему стало обидно за себя, так мерзко и противно, что он, с трудом отлепив язык, взял да и брякнул:
- Да я, представьте себе, кладоискатель…
- Вот как? – чуть что не подпрыгнул на стуле квартирант. – И много нашли?
Аркадий Трофимыч помялся для виду, скромно низвел глаза к полу и ответил:
- Да кое-что есть. На жизнь хватает. И на черный день отложено…
- Замечательно! - глаза у постояльца загорелись, тоже желтовато.- Я мог бы у вас кое-что купить. Я же говорил, что по торговой части?
- Я не против, - важно заявил Аркадий Трофимыч. - А давайте-ка еще вашего ликерцу. Черт знает что такое: никак не могу распробовать!..
3.
Наутро Аркадию Трофимычу было плохо. То есть настолько плохо, что хуже просто не бывает. Помыкавшись по комнате, он уточкой проскользнул в туалет, больше всего боясь встретить в коридоре постояльца. Боже упаси! А ну как спросит за золотишко - что тогда? Позор, так облапошиться, так осрамиться!
Со скорбью оглядев свое унылое жилище и не найдя даже признаков, даже хоть чего-нибудь желтоватенького, он надел новые штаны, относительно первой свежести рубашку, глубоко вздохнул и отправился в гости к своей соседке Писистрате Григорьевне.
Старушка проживала на первом этаже, прямо под квартирой Аркадия Трофимыча. Муж ее, называвший любимую супругу ласковым именем «Пися», давно почил в бозе, и Писистрата Григорьевна жила одна. По счастью, она оказалась дома и даже обрадовалась приходу соседа, поскольку имела на Аркадия Трофимыча некоторые виды.
- А ты ничего живешь, богаче! – оглядев квартиру соседки, начал он тонкую дипломатическую игру. – Муж-то, поди, хорошо зарабатывал, вот и оставил тебе всего…
- Да где там! – всплеснула руками хозяйка. – Пропивал больше. Чижало мне одной-то. Ох, чижало!
- Что, и золотишка никакого не дарил – колечек там, сережек?
- Да пропивал больше. А одной-то мне таперь как жить? Чижало!
«Тьфу ты! – сплюнул в серцах Аркадий Трофимыч. Заладила, курица, свое: чижало да чижало!» - и решил повести дельце по-другому.
- Я ведь тебе к чему говорю-то? Поселился у меня квартирант… Профессор! Знаток всяких там драгоценных штучек. И есть у него в чемодане такой аппарат: как глянет в него на вещицу – так вмиг определит, подделка это или нет!
- Ой, чавой-т? – встрепенулась клушей соседка. – Ты к чему это ведешь?
- А к тому, что муж твой, царство ему небесное, мог подсунуть тебе какую-нибудь подделку, а настоящее золото пропить!
Писистрате Григорьевне от этих слов стало дурно. Сначала она схватилась за сердце, потом побледнела и, наконец, медленно сползла студнем на пол. А когда Аркадий Трофимыч плюнул на нее давно остывшим чаем и попытался поднять, она отшвырнула его к стене, как мячик, и бросилась в соседнюю комнату.
- Вот! – вернулась она с каким-то браслетиком в руках. – Вот! Передай! Профессору! Пусть хлянет!.. Ох, горе мне, горе! Обманул, злыдень, как есть обманул! Чует мое сердце.. Ох, чижало мне!
Больше Аркадий Трофимыч не церемонился: забрал у соседки вещицу, сунул ее в сапог и ушел, даже не поблагодарив за чай. В душе его был май и расцветали розы. Сердце выстукивало бравурные марши. А ноги несли по привычному маршруту – на вокзал.
У пивного ларька его уже жала Саша Суралмаша и Мячик Кубышкин. Саша был боксер с огромными кулачищами, а у Мячика Кубышкина одна нога была короче другой, и при ходьбе он словно подпрыгивал. Зловредная ларечница, завидев знакомую троицу, срочно закрылась на обед. «Я те дам обед! Враз! - Саша Суралмаша засунул свой кулачище в маленькое оконце. – Тамарка, хуже будет! Открывай, чертова кукла!»
Взяли по две кружки пива, воблы, и расположились прямо на зеленом газончике возле ларька. После первой кружки розы в душе Аркадия Трофимыча завяли, музыка стихла.
- Нет, ну почему мы такие? – философски спросил он словно самого себя.
- Какие?
- А такие… непутевые, что ли? Вот живет у меня один профессор… И все-то у него есть! Халат там… чемодан кожаный… ликер… А мы?
- Обижает, што ль? – спросил Саша. – Так ты только скажи, мы ему враз! – и сунул под нос Аркадия Трофимыча кулак размером чуть меньше боксерской груши. Тоже, конечно, аргумент…
Вечером Аркадий Трофимыч снова постучался к квартиранту. На этот раз тот открыл быстро, и хозяину квартиры даже не пришлось падать в дверной проем.
- Вот, профе… уважаемый, - протянул он браслетик. – Это из последнего клада! Извольте поглядеть.
Квартирант отошел к свету одиноко висящей на голом шнуре лампочки, долго вертел-крутил браслетик, потом вернулся и сказал:
- Странно, тут такой вензель… К.Н.Е. Меня тоже зовут К.Н.Е. Где вы это взяли?
Аркадий Трофимыч торжествовал: что, съел, уважаемый?! Скуксился? То-то же! Больше не будешь приставать к приличным людям со своим дурацким ликером!..
4.
С этого дня Аркадий Трофимыч пропал – то есть совершенно. Недели две или три он не появлялся ни дома, ни на вокзале. Больше всех переживала, конечно, Писистрата Григорьевна. Вооружившись граненым стаканом, она с утра до вечера ползала по стенам и прослушивала, что творится наверху. Голосов не было, зато кто-то постоянно то чихал, то тер тряпкой пол. Профессор! – догадалась она. Пол моет. Или таскает свой чемодан с аппаратом… Чижаленный, наверно.
Изловчившись, она залезла на жалко всхлипнувшую под ней этажерку, приставила стакан к потолку. Опять трет… Может, полы ему помыть? А то как-то несолидно – профессор все-таки… Чижало, поди, одному-то?.. В этот момент кто-то так грохнул в ее стакан, что Писистрата Григорьевна перышком скувыркнулась с этажерки и рухнула на пол…
Придя в некоторое сознание и вытряся из ушей медный звон, она в одну секунду взлетела на второй этаж и заколотила в дверь:
- Аркадий, отворяй! Я знаю, что ты дома! И профессор твой тоже!
Дверь ей, конечно, никто не открыл, но с этого дня Писистрата Григорьевна окончательно потеряла сон и покой. Теперь ей стало казаться, что чихают не только сверху, но и сбоку, и снизу, и даже из соседнего дома. Особенно по ночам. Тогда она выходила из квартиры и начинала стучать во все двери подряд, требуя немедленно прекратить чихание. Или чихать днем. Соседи устали от ее всенощных бдений и вызвали «скорую». Машина приехала быстро, а Писистрата Григорьевна даже не сопротивлялась: сама залезла внутрь. Под ее весом рессоры машины угрожающе затрещали и прогнулись.
И все было бы хорошо, но тут, на несчастье, одному из дюжих санитаров вдруг вздумалось чихнуть…
- А-а, попался, голубчик?! – возопила Писистрата Григорьевна, одним прыжком выскочив из машины и схватив санитара за грудки. – Таперь не отвертишься! Где мой браслет?..
В этот момент из подъезда вышел какой-то странный гражданин – длинный, как глист, в желтом пиджаке и клетчатых штанах. В руках у него был большой чемодан, перетянутый ремнями.
Писистрата Григорьевна отшвырнула санитара в сторону, подперла руки в боки и вперилась в гражданина мутными, не запачканными сознанием глазами: он! И чемодан с аппаратом – его! Профессор! Таперь не отвертится!
- Стой! – крикнула она, совершенно оглушив своим воплем собравшуюся публику. – Стой, говорю! Вертай обратно браслет, профессор липовый!..
Гражданин обернулся на крик, увидел разъяренную женщину в окружении санитаров и любопытствующих соседей и вдруг задал такого стрекача, что только лакированные туфли засверкали! Ан, не тут-то было. Писистрата Григорьевна тоже была когда-то не последней на рысях: подхватив подол юбки, она так стартанула с места, что публика разлетелась в разные стороны легкими воробышками, и если бы не…
Саша Суралмаша и Мячик Кубышким пришли навестить Аркадия Трофимыча, обеспокоенные его долгим отсутствием, и, не застав того дома, выходили из подъезда с самыми мирными намерениями. В них-то и врезалась Писистрата Григорьевна, опрокинув приятелей на землю. Саша сначала ничего не понял, потом увидел лежащую на нем женщину, достал свой кулачище и приставил к носу Писистраты Григорьевны:
- Ты чё, тетка, рехнулась, што ль? Так я тебе враз!..
5.
Через пару недель Писистрата Григорьевна вернулась домой. Теперь она была тихая и какая-то умиротворенная. Она уже не пинала, как прежде, двери соседей, а культурно нажимала по ночам кнопки звонков и, когда сонные хозяева открывали двери, ласково говорила:
- Доброго утречка! Можете чихать, на здоровье!.. И ночью тоже!..
Благодарные соседи, разумеется, снова вызвали «скорую», и та снова увезла Писистрату Григорьевну в неизвестном направлении.
А вскоре объявился и сам Аркадий Трофимыч. Объявился на вокзале, спустившись с подножки купейного вагона. На нем был желтый пиджак, клетчатые штаны и лакированные туфли. В руках – чемодан. Пройдя шагов несколько по дощатому настилу, он остановился, поставил чемодан и чихнул… как мышка пукнула, зато с большим чувством и удовольствием.
Если бы не этот приметный чих, Саша Суралмаша и Мячик Кубышкин ни за что бы не признали своего приятеля. Они уже который день подпирали собою чугунный фонарный столб – штатное место работы Аркадия Трофимыча. За время его отсутствия приятели сильно осунулись и побледнели. Сказывалась, видимо, неистребимая жажда, а также недостаток дружеского общения. И глаза у них – при виде Аркадия Трофимыча – переместились куда-то на лбы.
На привокзальной площади Аркадий Трофимыч махнул рукою такси. Желтая машина, роняя с бортов черные шашечки, рванула с места и тормознула рядом, подняв целую тучу пыли. Аркадий Трофимыч снова тонко чихнул, не потревожив при этом ни одного вокзального голубя, и сел на переднее сиденье. А вот приятели позадержались, лихорадочно прикидывая в уме, сколько кружек пива можно купить вместо одной такой поездки на такси. Цифра наводила грустную тоску.
- Будь здоров! – сказал Мячик Кубышкин, устраиваясь на заднем сидении.
- Благодарствуйте, - интеллигентно кивнул Аркадий Трофимыч. – Это у меня с некоторых пор привычка такая: совершенно не переношу ничего яркого – сразу чихаю, - и назвал таксисту адрес.
В квартире Аркадия Трофимыча ничего не изменилось. Постояльца не было, зато на столе лежали деньги – вторая половина суммы за комнату. Скорый Мячик Кубышкин вмиг допрыгал до ближайшего магазина и вернулся аж с пятью пузатыми бутылками заграничного ликера, на покупке которого настоял Аркадий Трофимыч.
- Нет, - сказал он, протягивая деньги, - что мы – скоты какие? Не можем хоть раз пожить по-человечески? Так что давай, шуруй за ликером…
Приятели, конечно, поплевались, но все пять бутылок опорожнили, и Мячик Кубышкин спрыгал за добавкой.
Когда всем стало хорошо, Саша Суралмаша ткнул Аркадия Трофимыча пальцем в грудь и спросил:
- Откуда у тебя это?
- Клад нашел, - скромно потупился Аркадий Трофимыч, поправляя лацканы петушиного пиджачка. - Даже не один!
- А где?
- Я покажу, мне не жалко. Только это далеко, на поезде надо ехать. Да я лучше карту нарисую… Со всеми кладами, какие нашел!
И верно: нарисовал. И даже напечатал на свои деньги большим тиражом.
Теперь эту карту можно купить в любом книжном магазине.
И стоит она задешево.
Почти что даром.