Зимой 1994 года наше научно-исследовательское судно пришвартовалось в маленьком японском порту Сендай. Я торопливо сошла по трапу и не дожавшись попутчиков пошла вдоль пустынного причала, сгорая от нетерпения увидеть что-нибудь экзотическое. Но вместо этого передо мной вдруг образовался щупленький, невзрачный старичок в белой панамке и с приветливой улыбкой промолвил:
– Здравствуйте!
Как это так, что первый же попавшийся японец говорит по-русски? А может, это и не Япония? Я начала озираться, но никого, кроме нас двоих на набережной не было, а между тем странный старик спросил, не из России ли я. Услышав утвердительный ответ, просиял еще лучезарнее и с милым акцентом сообщил:
– А я здал вас! Меня зовут Сато Масаюки. Я хоцю показать вам наси достопримецательности.
Страна чудес, да и только! Японец предложил мне пригласить еще двух-трех приятельниц и обещал приехать за нами на своей машине.
Оказалось, члены команды знали и даже любили этого старика. Здесь уже привыкли, что он встречает русское судно и предлагает свозить на экскурсию нескольких человек, отдавая предпочтение женщинам.
– Тебе улыбнулась удача! – сообщили мне.
И вскоре я убедилась, что удача и правда улыбнулась мне, причем от всей души. Благодаря Сато Масаюки за эти несколько дней пребывания на японской земле со мной случилась отдельная маленькая жизнь-сюрприз, необыкновенно теплая и интересная. Сато успел показать нам храмы буддистов и синтоистов, сводить в музей и даже в гости к своим ближайшим друзьям. Побывали мы и на симпатичном красном мостике над каналом, где живут священные карпы немыслимых расцветок, и узнали, что если придешь сюда ночью и услышишь, как они беспокойно плещутся, значит ты ведешь неправедный образ жизни. А рядом с синтоистским храмом висели на жердочках пары обуви и кое-какая одежда. Оказывается, так синтоисты просят своего бога излечить от боли в разных частях тела. Например, если болят руки, то можно оставить перчатки.
На вопрос, откуда Сато так хорошо знает русский, он смущенно признался, что во время войны оказался в плену и четыре года жил в Сибири.
– Но я ницо не виноват. Меня отправили на фронт, как и всех, нецего делать.
Странно, почему же бывший военнопленный, наверняка хлебнувший лиха на суровой вражеской земле, так хорошо относится к русским и активно ищет общения? Сато удивил нас еще больше, сообщив, что очень любит Россию, а из русской еды – черный хлеб. Мы пригласили его в кают-компанию на прощальную вечеринку, но, к сожалению, на судне пекли только белый хлеб...
Ко времени расставания мне уже казалось, что Сато-сан – мой родственник, с которым я просто давно не виделась.
Дул холодный ветер, но Сато пришел на причал. Едва сдерживая слезы, я обнимала его, с грустью и нежностью чувствуя под руками сухонькие старческие плечи. До сердечной боли хотелось сделать ему какой-то необыкновенный, замечательный подарок. Но что же можно ему подарить?!
Судно торопилось обогнать надвигающийся шторм, и японский берег быстро удалялся, вместе с ним и одиноко стоявший на опустевшей пристани автомобиль, а рядом – небольшая фигурка в трогательной белой панамке.
Мы с Сато-сан писали друг другу письма, я не переставала удивляться, как он успел в плену еще и научиться так разборчиво писать на чужом языке? И кто в морозной Сибири оставил в его душе такой неизгладимый, теплый след?.. Эта мысль вызывала улыбку. Ну кто же это мог быть?..
И все-таки мне судьба помогла сделать этому доброму человеку необычный подарок. У меня вышел сборник, в котором было стихотворение «Черный хлеб», посвященное дорогому Сато Масаюки. В этом простеньком стихотворении вкратце была изложена история российского пленника. Как он радовался! Стихотворение перевели на японский и поместили в газете рядом с нашей совместной фотографией.
Но вдруг Сато перестал писать, и я почувствовала неладное. А вскоре пришло письмо на английском, написанное дочерью тех друзей, к которым Сато однажды возил нас в гости. Йоко писала:
«С прискорбием вынуждена сообщить, что наш дорогой Сато-сан скончался от инсульта и теперь наблюдает за нами с большого белого корабля, плывущего по небесам. Он очень любил Ваше стихотворение, даже внучка знала его наизусть, и на кладбище оно прозвучало вместо слов прощания. Знаете, ведь Сато Масаюки только снаружи выглядел японцем, а на самом деле это был русский человек. Он был японцем с русской душой.»
Потрясенно перечитывая письмо, я вздрогнула от похожей на взрыв мысли: а ведь Россия так и не отпустила своего пленника!