романа «Опавшие листья».
Германия, Рюссельхайм, 1907…
Яков и Фридрих свободное время проводили в гараже, бесконечно копаясь в автомобиле. Они уже не один раз разбирали и собирали отдельные его узлы и даже обдумали собственный проект модернизации механизма.
Когда руки заняты делом, голова свободна для размышлений.
- Фридрих, прости за такой вопрос, но вы действительно евреи? – спросил Яков.
- Да нет же, нет. Немцы мы, - успокоил его друг. – Отчего ты так боишься евреев?
- Я не «их» боюсь, а «за них», - серьезно ответил Яков. – Мне кажется, в России это самый незащищенный народ.
- Тебе погромы не дают покоя? А ты не бойся за евреев: их Бог избрал и он хранит их.
- Бог любит, а люди ненавидят, - стоял на своем Яков.
- Люди объединяются в социальные группы, скажем, в нации, не в силу инстинктивного влечения к «своим» и отталкивания от «чужих», но в силу конкуренции за социальный ресурс - лучшие земли, богатые природные ископаемые и так далее. И в постоянной конкуренции постепенно забывают, что все люди рождаются равными и имеют равные права на жизнь, свободу и стремление к счастью, - изложил свою точку зрения Фридрих.
- Рождаются равными, а становятся разными, - уточнил Яков, - хотя бы в силу своего отношения к труду.
- Я где-то читал, что для поступательного развития экономики на одного выигравшего в конкуренции должно быть 9 проигравших, - добавил Фридрих. – А неприязнь между людьми возникает не потому, что один «лучше» - умней, талантливей, честней, профессиональнее в каком-либо мастерстве, а потому что благодаря жёсткости, изворотливости, эгоистичности и обману, он смог поставить этих девятерых в угнетённое и управляемое положение и силой удерживает их там при помощи и идеологической поддержке всего общества. Примерно, как это делал заинтересовавший вас Крошка Цахес.
- Значит, отношение к труду, выработанное поколениями поселенцев, - «чтобы хорошо жить, надо много работать» - не верно? – спросил Яков. – Слышал я бытующее в наших краях мнение, что «работать все лето у немцев может не каждый рабочий, к ним идут только те, кто имеет особую силу и выносливость». Но никто при этом не отметил, что хозяин-немец, вся его семья и дети работают рядом с батраками на равных условиях! Хочешь быть богатым – стань им!
- Но если в условиях рынка у каких-то людей их основная профессия не востребуется или у них ещё нет её, этой профессии, то их так и тянет добрать конкурентоспособности за счёт хитрости, ловкости, изворотливости, силы и эгоизма, и столь же естественно, что они хотят отнять заработанное у «чужих». Что и делают твои погромщики…
- Получается так, что хотя достаток нашей семьи есть результат честного труда и профессионализма, это не дает нам никаких преимуществ в конкурентной борьбе и не гарантирует нас от ненависти бедных? – спросил Яков.
- Сам видишь, как получается, - ответил Фридрих.
Яков задумался.
В «его краях» в месте впадения рек Токмачка и Чингул в реку Молочная есть город, основанный прибывшими в эти места немцами-меннонитами, который они назвали Гальбштадт, что в переводе значит «полугород». Название говорило о том, что данное поселение уже не деревня, но еще не город. К 20 веку Гальбштадт разросся, в нем появилась промышленность, пролетариат и классовая борьба, и межнациональная ненависть...
- Значит, с ксенофобией бороться невозможно? – наконец произнес Яков.
- Почему же? Как взаимная ненависть создана межгрупповой конкуренцией, так она погашается равноправным сотрудничеством. Солидарность, равенство, вообще всякое устранение конкуренции из отношений в социуме гасят межгрупповую ненависть, как песок сбивает пламя.
- Да-да, - согласился Яков. – Как сейчас помню большой пожар, случившийся в Мелитополе, и как дружно, в едином порыве, тушили его все горожане, не взирая на чины и национальности! … Но в условиях рыночной конкуренции невозможно объединить всех людей одной идеей, одной работой, предполагающей равноправное сотрудничество всех участников процесса. Конкуренция и равноправие – две вещи несовместные, - с огорчением закончил он.
- Поэтому человек неизбежно встаёт перед выбором: либо сделать интеллектуальное усилие и принять идею, которая хочет изжить частную собственность и рынок, либо сделать усилие нравственное и сознательно выбрать толерантность и политкорректность взаимоотношения с другими индивидами, сознательно захотеть мирно жить в многонациональном, разнородном обществе. Выбор всегда простой, - подвел итог своих рассуждений Фридрих.
- «Либо – либо»? Теоретически, возможно, ты и прав, - отозвался Яков. – Но практически жизнь предполагает формы компромиссного сознания. Не случайно даже в нашей колонии появилось название «полугород», Гальбштадт. - А мне и выбора не нужно делать, - продолжил он, - я уже давно сознательно выбрал толерантность.
- Тогда и русским ты должен симпатизировать так же, как и к евреям.
- Только не к погромщикам! Хотя твоя мама укрепила меня на мысли, что дело не в национальности, а в человеке. Так оно и есть, я с этим согласен. Ни русские, ни евреи от меня не пострадают. Я беспокоюсь о том, чтобы они не пострадали друг от друга, чтобы все нации мирно уживались в многонациональном обществе.
- Тогда надо менять механизмы управления и регуляции в обществе в сторону более человеческих, чтобы общество было более равноправным и менее пирамидальным, чтобы меньше пришлось работать кулаками, локтями и златом при самореализации, - ответил Фридрих.
- Фридрих, - запротестовал Яков, - я не философ, не политик, я – инженер. Технические идеи мне гораздо ближе, ими я надеюсь добывать свой хлеб насущный, это способ моего существования. Политика, как и литература, второстепенны, они лишь помогают мне понять условия существования, чтобы выбрать наиболее комфортные. В том числе и с целью принести максимальную пользу всему обществу.
Расстроенный вид Якова подвигнул Фридриха прекратить дискуссию.
- Да не заморачивайся ты так, Яков! Будь проще, уповай на Бога. Честно делай свое дело, и все образуется, как должно быть! – сказал он. - Я заинтересовался вашим вчерашним разговором с мамой и Марией и прочел Гофмана. Ты помнишь, друг, чем заканчивается «Крошка Цахес»? Одержав победу над Цахесом, поэтический Бальтазар получает в жены желанную Кандиду, богатое приданое и все мыслимые блага и удобства. Осуществленная мечта идеалиста оборачивается вполне мещанским счастьем.
- О да! Понимаю, ирония Гофмана распространяется и на мечтательного поэта, ставя под сомнение содержание его устремлений. Понимаю и твою иронию, Фридрих, относительно меня. Но не постыжусь сказать, что именно о счастье я и мечтаю. Не только для себя, но для каждого. Что плохого человечеству в том, если к нему прибавится еще одна счастливая семья? – спросил Яков.
Эту фразу услышала вошедшая в гараж Мария.
Она обладала поистине чудесным даром неизменно и ненавязчиво появляться тогда, когда нужно было разрядить обстановку. Она всегда была на стороне Якова, он чувствовал это. Ее внутренняя поддержка позволила ему избежать поражения в дискуссии не потерять своей самооценки.
- Я не помешала? – спросила девушка.
Из открытой двери за ее спиной в комнату заглянул теплый солнечный день.
- Какая чудесная стоит погода! – в ответ ей заметил Яков.
- Вот мама и прислала меня спросить, сможем ли мы сегодня выехать на прогулку?
- Экипаж готов! – пошутил Фридрих, вытирая руки ветошью.