Непреднамеренное убийство

 
        В подъезде стоял грохот и раздавалась пьяная брань.

     Анфиса, сорокапятилетняя женщина, высокая, дородная с яркой внешностью, но без особых следов интеллекта на лице, и ее молодой собутыльник Валера, с полгода назад освободившийся из тюрьмы и весь покрытый наколками, как синим кружевом, не могли попасть в квартиру, молотя в дверь в четыре кулака.
- Открывай, сволочь, сука!... Мозги вышибу!...

    Угрозы относились к восьмидесятитрехлетней Анфисиной матери, иссохшей и согнутой, как стручок, старухе с вечно торчащими из-под платка седыми космами и палкой в руках. Она закрылась изнутри и теперь не могла справиться с задвижкой.

    Наконец, дверь открылась, и мощной Анфисиной рукой бабка, сопровождаемая привычным: «Пошла на...», была выкинута на площадку и, запричитав, похромала к соседке с нижнего этажа.

    Анфиса и Валера ввалились в квартиру и захлопнули дверь. Слышно было, как что-то с грохотом упало, посыпалось, зазвенело, опять понеслась брань... Через несколько часов все стихло.

    Полусонные соседи, разбуженные милицией ни свет, ни заря, неловко толклись на площадке, веря и не веря в случившееся.
- Анфису убили.
- Как?! Когда?! Кто?!
- Не знаю. Ночью. Дома.
- Валера этот, наверно. Вчера вместе пили.
- Тсс!... Лейтенант запретил о нем говорить. Еще сбежит.
- А милиция откуда узнала?
- Так он же и вызвал.
- Кто?
- Да собутыльник ее. Пока, говорит, ночью за водкой бегал, ее и убили.
- Ни хрена себе! Как это?
- А вот так. Ты ее видела?
- Не, я боюсь. Саня видел. Говорит: лицо и грудь – сплошной синяк. Вся оплыла, не узнать.
- Кошмар!
- А дети как же?
- Да увез их Андрей на днях. И документы в школе забрал. У него теперь жить будут. А Юлька давно со своим живет, в гости к матери забегает иногда.
- Жаль их, особенно младших. В двенадцать лет без матери остаться.
- Тоже мне – мать! Пьянки, ор, тычки да затрещины...
- Не скажи. Мать для детей всегда мать, какой бы ни была. Анфиса еще не самая худшая. Воспитывала, как могла, одевала, на море возила.
- Так на андреевы же деньги. Какие у медсестры заработки?
- Все равно.

        А Валера метался тут же. Через раскрытую настежь дверь квартиры он, то выскакивал на площадку, то забегал обратно, просил закурить и все твердил: «Я не убивал. Я не убивал...», а глаза застывшие и холодные.

    Квартира же, и раньше не отличавшаяся чистотой и уютом, представляла собой страшное зрелище. Казалось, здесь пронесся смерч. На давно не мытом полу валялись осколки битого стекла, банки, пузырьки, вилки, тряпки, одноразовые грязные тарелки... На окнах не было занавесок, на столе – скатерти, диван - перевернут. На одной из полок  пустого книжного шкафа, где соседствовали четыре затрепанные книги и грязная кастрюля, лежал тонкий окровавленный шнур...

    Часа два опрашивали соседей, что-то записывали. Стали спускаться жильцы верхних этажей. Новость распространялась быстро. Мать Анфисы прямо от соседки ушла рано утром в церковь и была не в курсе случившегося. По общему уговору, ей об убийстве решили не говорить, а сказать, что с дочерью случился сердечный приступ, и «скорая» не довезла до больницы.
Постепенно народ расходился.

    Мать родила Анфису поздно, от «заезжего молодца» - командировочного инженера. Оба были не красавцы, но, очевидно, минус на минус дал плюс – Анфиса росла девочкой красивой,  неглупой, но своенравной. Мать души в ней не чаяла и баловала, на сколько позволяли средства, себе отказывая во всем.
   
    Рано выскочив замуж и родив Юльку, Анфиса, имея настойчивый характер, закончила медучилище и стала работать медсестрой в железнодорожной больнице. Умела казаться приветливой и исполнительной. И больные, и начальство были довольны.

    Беда была дома: муж пил. Чем дальше, тем больше. Заодно спаивал и Анфису. Юльке было пять, когда он, вдрызг пьяный, угодил под поезд.

    Через три года Анфиса снова вышла замуж  за одного из пациентов отделения, в котором работала. Андрей был младше лет на шесть, но любил ее, хорошо относился к падчерице и теще, и был счастлив, когда Анфиса родила ему двойню: Максима и Аню.

    Плохо было то, что Анфиса, на два года почти забывшая о пьянках, снова стала пить. Все чаще, придя с работы, Андрей заставал дома подвыпившую жену в компании таких же подружек.
 
    Сам он не пил вовсе. И боролся, как мог, со слабостью жены. Он даже уговорил ее закончить открывшийся при педуниверситете трехгодичный курс психологов. Она закончила, получила даже прибавку к зарплате, но пить не бросила.  А, напившись, гоняла детей, выталкивала на улицу мать, и та сиротливо сидела на лавочке у подъезда, ожидая прихода зятя.
     Аня и Максим считались примерными детьми: учились хорошо, не дерзили учителям и соседям, не пропускали уроков, но молодая энергия искала выход. В отсутствие матери, они с визгом носились по квартире или «отрывались» во дворе. Дома ор и мат стали нормой. Анфиса срывалась на детей на детей и бабку, бабка кричала на детей, дети - на бабку. На мать не поорешь: рука у  нее была тяжелая.

    С год назад Андрей ушел к другой, а за три дня до трагедии, будто предчувствуя что-то, и детей увез к новой жене.

    Дети не возражали: их пугало все более частое появление в доме нового знакомца матери -  двадцатипятилетнего Валеры. И они, и бабка как-то сразу притихли и потерялись.

    Где Анфиса подцепила этого Валеру, никто не знал. Не в пример высокому, сильному и привлекательному Андрею, этот был мал ростом, щупл и невиден. Но таки разогнал всех ее подружек, став единственным дружком-собутыльником. И, похоже, начал разгонять домочадцев: младшие уехали,  бабка все чаще оставалась у соседки, Юлька не появлялась вовсе.
Полтора месяца понадобилось милиции, чтобы восстановить события страшной ночи.

    Оставшись вдвоем,  Анфиса и Валера продолжили гулянку, начатую Бог весть, где. Оба были уже здорово наклюканные.  Анфисе не давала покоя собственная стервозность. Она откровенно задиралась, совершенно неадекватно оценивая противника, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего..

    Валера допил содержимое последней бутылки и поставил ее на стол. Тут же в него полетела другая бутылка. Следом за ней – вилка, стакан, чувствительно припечатавший лоб... Все это сопровождалось грязной сварливой бранью.

    Он вскочил: «Ах, ты, сука, б..., п...!» Анфиса тоже встала, но ее сильно пошатнуло. Валера ухватил ее за ворот платья и со всей силы рванул. Так,  что платье разорвалось до пупа. Анфиса упала. Но и с пола продолжала выкрикивать ругательства, пытаясь пнуть разъяренного собутыльника.

    Валера схватил попавшийся на глаза бельевой шнур, накинул на шею Анфисе, уперся ногой ей в затылок и начал душить, приговаривая: «Замолчи...замолчи...замолчи!»,  добавляя сильные выражения.

    Анфиса  захрипела. Душитель ослабил шнур и заглянул «подружке»  в лицо: «Заткнулась,  б...?»     Та подняла на него  мутный  взгляд и попыталась что-то изречь.   Взмахнула рукой,  угодила собутыльнику   по физиономии. Он взъярился и начал пинать ее ногами в лицо, грудь, живот...

    Жертва валялась кулем. Но вот раздалось что-то вроде стона. Валера с силой  потянул за концы шнура, упершись ногой  в затылок Анфисе, а потом начал исступленно бить по нему каблуком ботинка...

    КОГДА он понял, что натворил, трудно сказать. Но, сообразив, что Анфиса мертва, не придумал ничего лучше, чем позвонить в милицию и изложить свою версию случившегося. Он даже не пытался замести следы. Надеялся на чудо? Или, исходя из своего уголовного опыта, понимал, что от тюрьмы уже не уйти?

    Ему дали десять лет. На следствии он без конца повторял: «Я не хотел убивать. Я только хотел, чтобы она замолчала».