МОИ ЖЕНЩИНЫ Ноябрь 1959 Разочарование.
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").
Ноябрь 1959 года выдался холодным и пасмурным.
Всё этой осенью было неприятным.
Жизнь, разговоры, общение, приключения...
Ничего не радовало, даже праздничная демонстрация 7 ноября по центральным улицам и площади нашего города.
Народ прошёл колонной мимо высоких ступенек райисполкома и привычно стал кучковаться возле бочек с пивом, мужиков с гармошками, киосков с товарами, а также возле большой сцены, где начинался концерт художественной самодеятельности.
Над площадью и по всему городу из репродукторов гремела музыка.
Дикторы бодрыми голосами докладывали об успехах советской экономики.
Я снова приболел, поэтому пролежал почти все праздники дома.
Отец, мама и брат ходили на демонстрацию, а я слушал радио и рисовал войну.
По радио всё время играла музыка, пели песни и вели трансляцию с праздничной демонстрации на Красной площади в Москве.
Я рисовал войну и с больным горлом подпевал солистам и хору, исполнявшим разные бодрые песни.
Я очень любил петь.
Особенно военные, маршевые песни.
Эта любовь к пению родилась ещё во времена нашей поездки в деревню, когда пела частушки «Болтушка-хохотушка».
Мне очень понравился её чистый, звонкий и задорный голос, хитрый смешок и дробный топот каблучков в танце.
Я мысленно подпевал моему любимому дяде Коле, когда он пел свои романсы и блатные песни.
Я с удовольствием подпевал отцу, маме и родственникам, когда они во время праздничных застолий начинали петь массу народных и современных песен.
Я быстро их запоминал. Хотя бы первые куплеты и припевы…
Мои родные пришли с демонстрации, когда я «во всю ивановскую» распевал на сегодня самую модную песню о кубинской революции: «Куба – любовь моя»:
Куба - любовь моя,
Остров зари багровой.
Песня летит над планетой звеня,
Куба - любовь моя!
Слышишь чеканный шаг.
Это идут барбудос;
Небо над ними как огненный стяг.
Слышишь чеканный шаг!
(«Куба - любовь моя». Музыка: А.Пахмутова. Слова: С.Гребенников и Н.Добронравов. Исполняет: М.Магомаев).
Я не знал кто такие «барбудос», но мне они представлялись мужественными партизанами с короткими курчавыми латинскими бородами.
Мужество знает цель!
Стала легендой Куба,
Вновь говорит вдохновенно Фидель
«Мужество знает цель!».
Особенно мне нравился девиз этих «барбудос».
Родина или смерть!
Это бесстрашных клятва.
Солнцу свободы над Кубой гореть!
Родина или смерть!
Отец с братом, входя ко мне в комнату, подхватили песню, потом подсели ко мне и мы вдохновенно заорали все вместе:
Куба - любовь моя,
Остров зари багровой.
Песня летит, над планетой звеня,
Куба - любовь моя!.
На наши крики пришла мама и позвала всех обедать.
Как я был счастлив, что все вернулись домой и были со мной! Как я любил их в этот момент!
Когда я поправился, мама вдруг заговорила со мной о том, кем бы я хотел стать, когда вырасту и стану взрослым.
Она осторожно расспрашивала меня о том, что меня интересует. Нравится ли мне петь? Хотел бы я научиться играть на баяне? Хотел бы я научиться хорошо рисовать?
Я не знал, что мне ответить, но не хотелось расстраивать маму, поэтому я говорил, что конечно «нравится» и «хотел бы».
Дело в том, что мама сама умела хорошо петь и играть на фортепьяно.
Когда-то в детстве её мама, моя бабушка Юлия, учила её музыке.
Мама рассказывала о себе очень редко, поэтому я слушал, затаив дыхание.
О бабушке Юлии я знал только одно – она умерла от быстротечной болезни очень рано, когда её дети: тётя Маруся, Нина – моя мама и дядя Коля были ещё детьми.
Мне очень хотелось доставить маме удовольствие. Я стал более внимательно слушать радио и старательно подпевать певцам и певицам.
В это время по радио постоянно передавали множество песен.
Пели солисты, дуэты, ансамбли и хоры.
Пели русские народные песни. Пели песни гражданской и Великой Отечественной войны. Пели песни о Ленине, о партии, о комсомоле.
Много было песен для детей. Очень много было песен из кинофильмов и оперетт.
Я увлекся песнями и вскоре мог по памяти напеть по куплету из многих понравившихся мне песен.
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой,
Крутится, вертится, хочет упасть,
Кавалер барышню хочет украсть!
Эта песня ещё из репертуара дяди Коли.
Мы вместе с ним пели её, потешая гостей за праздничным застольем.
Особенно они хохотали, когда я, старательно подражая Утёсову, солидно пел со звонкой хрипотцой:
Как много девушек хороших,
Как много ласковых имён,
Но лишь одно из них тревожит,
Унося покой и сон,
Когда влюблён.
Гостям было невдомек, что я в это время придумывал имя своей Фее красоты и страсти…
В конце концов, я ничего не придумал лучше, чем слова-имени «Она»…
Так на всю жизнь мой идеал женщины остался с именем «Она»...
Особенно потешно я пел песню «Моя лилипуточка» из кинофильма «Новый Гулливер».
Этот искажённый голос кукольного лилипута я воспроизводил мастерски и всегда исполнял эту песню перед нашими гостями на бис.
Вместе с братом мы часто пели его любимую песню «А ну-ка, песню нам пропой веселый ветер» из кинофильма «Дети капитана Гранта».
Засыпая, я про себя любил подпевать маме, когда она мне пела колыбельные песни, в том числе «Сон приходит на порог» из кинофильма «Цирк».
Больше всего мне нравились широкие раздольные песни, такие как, например, песня из кинофильма «Цирк»:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов полей и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек
Когда я пел её вместе с родителями и родными, то моя грудь сама воздымалась и ширилась.
Я становился сильным и красивым, таким, как советский богатырь из этого кинофильма.
Весной на Первомай мы все любили хором петь:
Утро красит нежным светом,
Стены древнего кремля,
Просыпается с рассветом,
Вся советская страна.
Когда мы собирались ехать в деревню на дачу, то всегда также хором пели песню веселых путешественников:
Мы едем, едем, едем,
В далёкие края,
Весёлые соседи,
Весёлые друзья.
Вместе с отцом мы любили иногда вполголоса спеть его любимые песни:
Каховка, Каховка,
Родная винтовка,
Горячая пуля лети…
или
Орлёнок, орлёнок,
Взлети выше солнца,
И степи с высот огляди…,
или
Спят курганы тёмные,
Солнцем опалённые…,
или
Три танкиста,
Три весёлых друга,
Экипаж машины боевой…
Отец не был танкистом, хоть и учился в танковом училище. Он всю войну был кавалеристом и дважды участвовал в рейдах по тылам фашистов во время обороны Москвы.
Он рассказывал, что из 12 тысяч добровольцев после рейда по тылам врага возвращались не больше 3-4 тысяч бойцов.
Кто погибал, кто отставал, кто оставался с партизанами…
Да и кто мог выдержать этот многодневный круглосуточный непрерывный бой, налёт, бешеную скачку в лавине озверелой конницы.
Отец не любил рассказывать о войне, как бы мы с братом его не просили.
Он только замыкался в себе и всегда один пил молча свой тост за погибших товарищей…
Когда отец был в хорошем настроении, то они с мамой пели во время праздничного застолья песню Кузьмы и Глафиры из кинофильма «Свинарка и пастух».
Особенно отец любил петь куплеты из этого фильма:
Хвастать милая не стану,
Знаю сам, что говорю.
С неба звездочку достану
И на память подарю.
Обо мне все люди скажут:
«Сердцем чист и не спесив»
Или я в масштабах ваших
Недостаточно красив?.
Я впитывал эти песни с детства.
Мне тоже очень нравилась песня в исполнении любимой киноактрисы отца Валентины Серовой из кинофильма «Сердца четырех»: «Всё стало вокруг голубым и зелёным»...
Отец видел Серову на улице в Ташкенте и всю жизнь помнил это ощущение немого восторга и замирания в сердце от встречи с любимой всеми бойцами актрисой советского кино.
Я знал и мог петь песни:
«Жди меня» из кинофильма «Парень из нашего города»;
«Лизавета» - из кинофильма «Александр Пархоменко»;
«Тёмная ночь» и «Шаланды полные кефали» из кинофильма «Два бойца» в исполнении Марка Бернеса;
«Ты, крылатая песня, слетай» - Валентины Серовой из кинофильма «Жди меня»;
«Пора в путь дорогу» в исполнении Николая Крючкова в кинофильме «Небесный тихоход»;
«Сирень-черёмуха» из кинофильма «Беспокойное хозяйство»;
«Журчат ручьи» - Любовь Орловой из кинофильма «Весна»;
«Ой, цветёт калина» и «Каким ты был, таким ты и остался» - из кинофильма «Кубанские казаки»;
«На крылечке вдвоём» - из кинофильма «Свадьба с приданым»;
«Если б гармошка умела» - в исполнении Леонида Харитонова в кинофильме «Солдат Бровкин»;
«Когда весна придт, не знаю» - в исполнении Николая Рыбникова в кинофильме «Весна на заречной улице»;
«Песенка про пять минут» - в исполнении самой милой и озорной девушки советского кино Людмилы Гурченко в фильме «Карнавальная ночь»;
«Подмосковные вечера» - из кинофильма «В дни Спартакиады»;
«Огней так много золотых» из фильма «Дело было в Пеньковке»;
«Комсомольцы-добровольцы» - из фильма «Добровольцы»;
«Песня о тревожной молодости» - из кинофильма «По ту сторону»;
«Чёрное море моё» - из кинофильма «Матрос с «Кометы» и многие-многие другие.
Мама всячески приветствовала наше общее увлечение пением.
Мы часто собирались у печки в деревенском доме на даче и пели всё, что нам нравилось.
Особенно мне нравилась одна её любимая песня, которая стала моим личным сердечным гимном на всю жизнь.
Это песня в исполнении Марка Бернеса «Три года ты мне снилась» из кинофильма «Большая жизнь»:
Мне тебя сравнить бы надо с песней соловьиною,
С тихим утром, с майским садом, с гибкою рябиною,
С вишнею, черемухой, даль мою туманную,
Самую далёкую, самую желанную.
Как это все случилось, в какие вечера,
Три года ты мне снилась, а встретилась вчера.
Не знаю больше сна я, мечту свою храню,
Тебя, моя родная, ни с кем я не сравню.
Мне тебя сравнить бы надо с первою красавицей,
Что своим весёлым взглядом к сердцу прикасается,
Что походкой лёгкою подошла, нежданная,
Самая далёкая, самая желанная.
Как это все случилось, в какие вечера,
Три года ты мне снилась, а встретилась вчера.
Не знаю больше сна я, мечту свою храню,
Тебя, моя родная, ни с кем я не сравню,
Тебя, моя родная, ни с кем я не сравню.
Каждое слово этой песни входило в меня, как целая история, сказка, рассказ, будоражило воображение, фантазию и чувства…
Мне было одновременно хорошо и мучительно оттого, что уже три года мне снится моя Фея красоты и страсти, а в жизни она то, появляется, то сразу исчезает.
Когда же ко мне придет «Она», которую я «ни с кем не сравню»?!
С этими мыслями я засыпал. С этими мыслями я вставал утром.
С этими мыслями я однажды к вечеру увязался вслед за братом и ребятами на тайную операцию по подглядыванию за женщинами в бане…
Городская баня появилась в 1950 году одним из первых строений недалеко от ЖБИКа – завода железобетонных изделий.
Баня сразу стала любимым местом для всех тогдашних жителей новостроящегося города.
Одноэтажное здание с двумя входами по бокам, оно имело два помывочных зала – мужской и женский. Только в мужском отделении ещё была парная.
В парной стояла большая печка с огромной железной дверкой, в которой лежали серо-бурые камни. Справа от печки горой вздымались высокие деревянные ступени полков.
Наверху, под самым потолком, могли выдерживать только самые здоровые мужики и парни.
Они кряхтели там, крякали и беспощадно били себя пушистыми и мокрыми вениками – берёзовыми или дубовыми.
Иногда доставалось и нам, мальчишкам, сидящим, максимум, на третьем полке.
В женском отделении парной не было, но иногда, через дырки в стенах, через которые проходили горячие и холодные трубы, доносились их визги и смех…
Городская баня топилась и обогревалась из котельной, пристроенной к зданию на заднем дворе. Здесь лежали кучи угля.
Дверь в котельную была всегда открыта.
Сколько я себя помню, в котельной работал немой страшный и дикий цыган.
Он был совсем чёрный…
Голый по пояс в любое время года, в тяжелых резиновых сапогах, в кожаном чёрном фартуке, с всклокоченной чёрной курчавой бородой и волосами, с дикими чёрными глазами, вечно слегка пьяный, он нагружал железную тачку углем и катил её в котельную.
Там он широкой лопатой кидал уголь в зев печки и шуровал в топке длинной кочергой. Печь отвечала ему рёвом огня.
Котёл над печкой страшно шипел паром.
Дрожали на трубах манометры и большие стеклянные термометры.
В кочегарке остро пахло углем, асфальтом, мокрой водой, паром, водкой и портянками.
Мы жутко боялись немого кочегара, который жил в этой кочегарке.
Снаружи рядом с входом в кочегарку на стене бани была закреплена пожарная лестница, ведущая на крышу.
Если по ней подняться немного, то через окна можно было очень просто заглянуть в женское отделение.
Там, за запотевшими стеклами, двигались голые фигуры женщин, девушек и девочек.
Вот туда-то и стремилась наша ватага ребят, среди которых были ребята разных возрастов.
Конечно, это можно было сделать только тогда, когда страшный чёрный цыган уходил куда-то по своим делам.
Конечно нам, малышам, доставалась роль стоящих «на стрёме».
Мы должны были стоять по границе заднего двора бани и в случае опасности подать сигнал остальным.
Эти остальные гроздью всели на тонких железных прутьях пожарной лестницы. Они жадно заглядывали в окна женского отделения.
Мне до слёз было обидно. Мне тоже хотелось взглянуть в эти окна…
Наконец, мой старший брат сжалился и однажды потянул меня за собой на лестницу.
Подниматься по холодным железным прутьям, когда тебя все пихают и не дают ничего сообразить, было очень трудно.
Тем более что все лучшие места уже были заняты большими ребятами.
Они злобно шипели и упирались, не пуская меня поближе к окнам.
Наконец я протиснулся и заглянул в эти окна…
Странно, но я ничего не увидел такого, от чего у нас, стоящих «на стрёме», сердца бились, как пулемёты.
В большой комнате, заполненной мокрым туманом, сновали голые тётки.
Они носили шайки, тёрли себя и друг друга мыльными мочалками, обливались водой из тазов.
Некоторые, уже помывшись, шлёпали босыми ногами к дверям в раздевалку.
Когда те двери открывались, можно было увидеть, как женщины одевались или раздевались.
Все тётки были грудастые и задастые.
Ни одной среди них не было такой, какой я мечтал увидеть…
Такой, какую я видел уже в далёком прошлом - стройную, тонкую, с острой грудью. Главное, с открытым «сокровенным тайным местом»…
Вместо этого я видел тёток с такими фигурами, что мой интерес к ним сразу испарился.
Мне стало холодно.
Заныли руки от напряжения и холода металла лестницы.
Я захотел назад, с высоты на землю…
Я стал спускаться. Мне никто не мешал. Наоборот, моё место сразу заняли другие ребята.
Внизу я ещё больше замёрз и решил заглянуть в кочегарку…
Оттуда, из прикрытых дверей тянуло не просто теплом, а жаром.
Я сначала заглянул в кочегарку, а потом прошмыгнул внутрь.
Сердце билось так, словно хотело вырваться наружу из груди. В ноздри ударила волна жаркого и плотного запаха.
Под потолком светилась тусклая большая лампочка.
Каждый угол кочегарки таил в себе опасность и страх…
Справа от входа у стены я увидел мятую постель, тумбочку, шкаф для одежды и массу разнообразных вещей. От них сильно пахло потом, водкой, едой и ещё чем-то странным, неприятным.
Потом я догадался, что это примешивался запах лекарств пополам с запахом одеколона или косметики.
Я стоял возле дверей, боясь сделать шаг вперед.
Сзади я ощущал холод улицы, а спереди на меня обрушивались волны жара от раскалённой печи.
Сквозь прикрытую дверцу топки порхали отсветы от пламени.
Постепенно я привык и уже смелее огляделся вокруг.
На крыше котла моё внимание привлекло странное кресло... Это было сидение из автобуса.
«Странно», - подумал я. – Зачем на крыше котла сиденье от автобуса? Наверно греться, как на печке?».
Мне стало настолько любопытно, что я решился слазить туда и посмотреть.
Вот будет здорово потом рассказать брату и ребятам о том, что я увидел!
Ощущая себя разведчиком, я прокрался мимо кровати страшного цыгана и увидел за котлом крутую лестницу, ведущую на крышу котла.
Осторожно цепляясь за горячие поручни, я поднялся на крышу котла.
Она была покрыта асфальтом.
Асфальт был мягкий. Он проминался под ногами, пружинил.
Остро пахло асфальтом, битумом, паром, горячей водой, мылом и ещё чем-то незнакомым.
Ближе к переднему краю котла лицом к стенке стояло широкое сиденье от автобуса.
Его дерматиновое покрытие было отполировано до блеска и покрыто массой мелких трещин.
Перед креслом в стену уходили несколько разнокалиберных труб, от которых веяло жаром.
Я подошёл к креслу.
На крыше котла было очень жарко. Так жарко, как в парной. Только без пара. Стало трудно дышать.
Я хотел уже возвращаться, когда увидел, что рядом с трубами, уходящими за стену котельной, прислонена фанерка.
С ручкой.
Я взял фанерку за ручку и приоткрыл…
Это было широкое отверстие в женский зал!
Причём не в помывочное отделение, а в раздевалку!
Я увидел проход, ведущий в предбанник и ряды сидений с высокими спинками.
Здесь на крючках женщины вешали свою одежду.
Дверь в помывочное отделение открывалась и закрывалась. В неё входили или выходили голые женщины.
А здесь в предбаннике стояла «Она»…
Я сразу её узнал!
Это была моя Фея красоты и страсти!
«Она» стояла вполоборота ко мне обнажённая по пояс и с кем-то разговаривала.
Её бёдра и ноги полностью были завёрнуты в простыню.
Она стояла, опираясь попой на какую-то тумбочку и всё время покачивалась, переминалась с ноги на ногу.
У неё были пышные чёрные волосы, которые она поправляла и взбивала, чтобы побыстрее высушить.
У неё были очень большие полные шарообразные груди, которые она прикрывала своими локтями.
В её улыбке и выражении лица было нечто такое, будто она кого-то стеснялась.
Я смотрел только на неё, забыв, где нахожусь и что делаю…
Все остальные голые женщины были словно в тумане. Я их не видел. Они, как тени, мелькали передо мной.
Я видел только её, свою Фею красоты и страсти…
Моё сердце билось о ребра. Кровь бросилась в лицо. Мне стало жарко. Очень жарко.
Она была моей... Только моей!
Эти дурачки на холодной лестнице, под ветром и противным мелким осенним дождиком пытались через мутные стёкла разглядеть урывками что-то интересное. А передо мной совершенно открыто без всяких помех было прекрасное видение!
Я видел её и она была только моей!
В следующее мгновение меня словно окатили холодной водой…
Сердце замерло. Потом оно вовсе остановилось на полном ходу.
Я увидел, как «Она» взяла у кого-то сигарету…
Потом из-за створки дверей показалась рука с горящей спичкой. «Она» прикурила…
Эта рука была мужской!
Эта рука была волосатая, грубая и я даже заметил татуировку на его пальцах!
Там в женской раздевалке в предбаннике был мужчина!
Она стояла перед ним голая!
Вот почему она стыдливо прикрывала свои сиськи локтями!
Я был потрясен...
Трясущимися руками я поставил фанерку обратно.
В уши вновь ударили шумы и звуки котельной.
Ко мне опять вернулась способность мыслить.
Я испугался.
Мне стало страшно одиноко…
Если меня застукает здесь страшный цыган-кочегар?
Если он узнает о том, что я обнаружил его тайное место, с которого он подглядывал за женщинами?
Если об этом узнают ребята?!
Воображение рисовало мне ужасные картины...
Чуть не плача, я кубарем слетел по скобам лестницы с котла, пробежал мимо страшной вонючей кровати и выбежал на улицу.
Я ещё успел краем глаза увидеть ребят, гроздью висящих на пожарной лестнице, но в следующий миг я уже нёсся по улице в направлении нашего дома.
Домой я вернулся один…
Через полчаса пришёл мой брат и получил нагоняй от мамы и отца за то, что оставил меня без присмотра.
Брат потом орал на меня, что «больше никогда не возьмет с собой», что я «предатель», что я «маменькин сынок» и так далее.
Я молчал…
Я был страшно разочарован.
Оказалось, что моя Фея красоты и страсти курит, заискивает перед мужиками и ходит с ними в женскую баню!
Я чувствовал себя так, будто это меня предали!
Обманули!
Похитили у меня самое дорогое, что у меня есть!
«Никакая «Она» не фея! Обыкновенная проститутка!», - с яростью думал я.
Я смаковал это новое слово, произнося его про себя всё с большим и большим воодушевлением.
Я стегал себя этим словом, чтобы больше неповадно было доверяться своим глупым мечтаниям.
Сказкам о прекрасных феях, принцессах и королевах!.
Проститутка!
Я хлестал её и себя этим словом, как бичом.
Правда при этом было немного стыдно и неловко...
Всё-таки я случайно, но подглядел за этой женщиной.
Не залез бы я на крышу котла, ничего бы не увидел.
Всё осталось бы, как прежде.
Но я продолжал твердить, что «Она» – проститутка.
Мне очень хотелось, хоть шёпотом, произнести другие соответствующие матерные слова, которые в нашей ребячьей компании уже свободно говорились, но мне было стыдно.
К тому же я чувствовал, что оснований для этого ещё не хватает...
Сегодня я испытал множество сильных чувств и очень устал.
Главным было чувство разочарования.
«Она» оказалась совсем не такой, какую я себе её представлял.
Я разочаровался…
Мне казалось, навсегда…