Жил был человек. Саксофонист он был. И, наверное, от Бога. Хорошим был саксофонистом. Так все говорили. Кто понимал, говорили, что хороший. От Бога, мол. Но музыканту нужен инструмент. Певцу в этом мысле проще. Нет, не легче, конечно. Владеть голосом... Ах, об этом много можно говорить. Но не здесь. Эта сказка об инструменте... вне нас.
Он хотел найти инструмент, достойный его. Наш музыкант. Божественно он играл. Сливался со всим саксом в вибрации. Звук томный и долгий проходил сквозь них обоих, наполняя зал. Или комнату. Даже кухню у друзей. Где они только не играли. Их звук мог быть и сильным, и хриплым, полным страсти или вульгарно-визгливым. Их голос...
У него уже в ту пору был чудный сакс. Еще совсем молодым он нашел его. Учился на нём. Добился первого успеха. Полюбил его. Впрочем, о любви он тогда не думал. Он рос, как музыкант. Стремился вперёд. Стремился к самому себе – новому, не чувствуя предела этому росту. Не чувствуюя предела себе. Никакой границы. Казалось, что он сможет всё. Но саксофонист – не певец. Инструмент вне его. И иструмент мог быть лучше. Что ни говори, а его сакс был первым попавшимся.
Просто так случилось, что он начинал на нём. Они сжились, будто чувствовали друг друга. Каждый изгиб тела, всхлипыванье плотной струи воздуха. Будто смех, будто плач или сладкий стон. В конце. Но кто мог ждать, что Музыкант остановится на достигнутом? Никто и не ждал. И не удивился особенно, когда он начал свой поиск, свой путь к совершенству.
Долгий был путь. Это был долгий, иссушающий душу путь. И хоть он рос, его импровизации вызывали уважение даже самых измученных завистников, а поклонников взводила уже одна только плавность его силуэта на затемненной сцене, сам он однажны обнаженно осознал, что своего инструмента он так и не нашёл.
И он стал меньше играть. Реже. Его раздражала любая фальшь. Не будем строги. С годами не только музыканты становятся раздражительны. Не большая новость: стать раздажительным, когда тебе за сорок. И ты шёл к совершенству. И ты был к нему близок. А потом - год за годом, - ты оставался всё так же близок. Всё так же. Ни миллиметром ближе. И что-то случается с тобой. Затосковал, загрустил. Как там его совут, этот кризис? Сорокалетия? Пусть так.
Кто как его проживает. Если проживает. Ведь бывает, что и нет. Сами знаете. Сами знаете, как тянет залечь на диван. Этот пыльный, продавленный, будто гипнозом владеющий, будто свинцом наполняющий чертов диван. У вас было не так? Неважно. Пусть кресло, шезлонг под пальмой... , как главное блюдо, - к нему всегда один и тот же гарнир: тоска и ненависть к себе.
Вот он лежит на своём диване... Слова не могут передать чувство полностью. Как картина на полотне - лишь плоское отображение тёхмерного пейзажа, наполненного бликами света, шелестом, движением и запахом дальнего ветра, так и слова, лишь неловкий, приблизительный, сиюминутный отпечаток бродящих в нас смутных, пульсирующих чувств. Поэтому говорить, о чем он думал, чего хотел, о чем мечтал в этот момент – пустое занятие. Но посмотреть на лежащего Музыканта стоило. Он лепил из пластилина саксофон.
Сначала и сам не понимал, что лепит. Смешал в кучу все цвета, дал безжизненному куску тепло своих рук и получил неожиданно податливый, мягкий и уверенный ответ. Покорность материала заворожила, вызвала улыбку и желанье продолжать. И он продолжил. То надавливая пальцами, то всей ладонью выводя знакомую кривую. Уже узнавая её, и ещё не веря, он лепил свою мечту. Свой сакс. Сакс своей мечты. И ожил. Поднялся, избавившись от магии дивана. Сел к столу. Работал уже весело, радостно. В полную величину лепил он его, не жалея ни времени, ни денег. Дни и ночи напролёт. Докупал материал. И самый лучший, не скупясь.
Зачем? Вы спросили зачем? А зачем мечта? Да? Понятно? И не будем больше об этом. Да и сказка ведь. В самом начале стоит ясно и недвусмысленно: «Сказка о пластилиновом саксофоне». Мы теперь добрались до сути дела: он уже закончил свой труд и любуется результатом. Ах нет, ещё не конец. Побежал в магазин, другой, звонит куда-то. Наконец-то нашел. Краски искал. Нашел-таки. И золотой металлик и черный. Чудеса большой химии. Это не только в сказках, в жизни тоже есть. И покрасил уже, и лак. Готово. Вдруг сердце забилось.
Кажется, даже нам слышно биение сердца. И что же так волноваться? Даже опасно. Что-то не так? Почему Музыкант смотрит в окно, прислушивается, идёт к нему, открывает с недоверчивой, мерцающей улыбкой, качает головой, притопывает в такт. Знакомая мелодия? И голос? Да, и голос и мелодия знакомы до боли. А думал, что забыл уже давно. Да где там, разве первую любовь забудешь! Как странно, - раскачиваясь в такт и поводя плечами, - думал он. Голос его первого сакса. Низкий, грудной. И свинг тут. Чуть-чуть ещё подержи. Молодец! Лучше бы и он не смог. Хоть это их мелодия. Будто перетекают краски ночи. И пермалутром отливает живот любимой. И в лунном свете неотличимо золото от серебра, а серебро от слёз.
Как странно и хорошо. И что именно сейчас - хорошо. Ведь сейчас уже не страшно встретиться. Ещё некоторое время назад он, может быть, испугался бы. Пора сказать правду. Его первый сакс был самым лучшим. Скольких он перепробовал, но не нашёл и подобного. Какая горькая ирония. Если бы он никогда не встретил на долгом пути музыканта свою мечту, было бы не так страшно последние годы. Может быть, он не испытывал бы тоски, муравьём выгрызающей пустоту в том месте, где раньше жило ожидание и музыка. Тоски, в причине которой не смел себе признаться.
Ведь это была не его вина. Как мог молодой человек знать тогда, что не надо уходить и искать? Что он уже нашёл. Что благодать ниспослана ему сразу. Выдана сполна. Вся. Только работай над собой. Со своим инструментом. Не над ним, а над собой. Какая жестокая правда. Слишком рано. Нелепо даже сказать: счастье пришло слишком рано. А он его не узнал. И прошёл мимо. До сумасшествия может довести такое открытие. Когда тебе за сорок. Вы, те, кто помоложе, попробуйте представить, а те, кто постарше, те узнают ощущение под ложечкой. Свои страхи мы все хорошо распознаём по странным сосущим болям в совсем непоэтических местах.
Оставим реминисценции. Вернёмся к Музыканту. Должно быть, он и впрямь сошёл у ума. История умалчивает. Додумайте простую мысль сами: как бы это могло быть в реальности. А в нашей сказке случилось так. Он безумно обрадовался. Схватил свой пластилиновый сакс и бросился на звуки родной мелодии. И знаете зачем? Чтобы сыграть дуэт. Да, вы не ослышались. Он хотел сыграть дуэт на своём пластилиновом саксе с тем своим, первым. С наилучшим, самым звучным и глубоким, мощным и нежным. С тем, чей звук преследовал его в пыльных складках кулис и томности снов столько лет.
Сумасшедший? Ну, конечно. Как ещё назвать? И что получилось? А что ещё могло получиться? Ах, вы подумали, что, мол, сказка... может быть... Нет. Чуда не произошло. Слабый, свистящий звук. Удивлённые взгляды присутствующих. Отрезвление. Как измерить позор? Стыдом? Досадой, что с этой глупой игрушкой вышел на люди? Желанием куда-нибудь скрыться? Перестать быть? Приблизительно так. И ещё потребностью зашвырнуть эту нелепую мягкую чепуху с глаз долой. Убежать. Побыть одному. Заткнуть уши. Хоть бы заплакать. Да где там...
Когда он очнулся, был вечер. Неизвестно в точности, какого дня, но был вечер. Пыльный красный закат перед ветренным днём. Будто полоснули бритвой по живому. Оно умирает и то ли плачет, тихо и хрипло, то ли шипит, уже замирая. Короткий звук смертельной боли, что уже стихает, к счастью. Не слишком долго напрягал окружающих своим горем нелепый пластилиновый саксофон. Он не ждал, что будет выброшен так внезапно и безжалостно. Купался в обожании, причастился трепетному касанию любящих пальцев, посмел привыкнуть к сиянию восторженных глаз. Они видели иллюзию, глаза влюблённого Музыканта. Но бедный пластилиновый саксофон не знал этого. Он поверил, что любим. И теперь слабый свист выходил их него последним дыханием.
Постой! Не умирай! Ты – дитя моей мечты. Ты – моя любовь. Не умирай! - бросился Музыкант навстречу. О, мой малыш, как я мог! Всего несколько минут потерпи. Я уже рядом. Мы будем всегда вместе. Мне всё равно, что скажут. Сошёл с ума? Нет слаще безрассудства, чем любовь.
Он бежал на звук. Тот уже затих в прозрачном сказочном парке, где поднимался над прудом туман. Только силуэты целующихся парочек, их вздохи, приглушенный смех, а там, слева в кустах, кажется – пощёчина... Ах, любовь! Не уходи. Не умирай. Звук донёсся отсюда. Музыкант не ошибался никогда. О, в том, что касалось звуков – никогда. Можете мне поверить. Он прибежал к правильному месту.
И увидел юношу, который со смутной мечтательной улыбкой разминал в руках большой кусок пластилина.
27 июля 2009, Hoegersdorf, Deutschland