***
Он перестал общаться с людьми после того, как его избили одноклассники, а пьяный мужик во дворе зарезал ножом любимую собаку по кличке Рэм. Пес был при смерти, но от осознания того, что он все равно должен был умереть, легче не становилось, не становится и не станет. Наоборот – только хуже. Рэм мог умереть дома, в окружении любящей семьи, на своей подстилке, а не во дворе на грязном, заплеванном асфальте со вспоротым животом. В тот же день, придя в школу, он рассказал кому-то о смерти Рэма, о том, что его убил сосед, но разве подростки поверят тому, кто, по их мнению, был странным, замкнутым и чересчур заносчивым? Одноклассники, увидев пятна крови на белоснежной рубашке и брюках, назвали его убийцей и избили в ближайшей подворотне. Говорить о том, что он ни в чем не виноват, было бесполезно. Никто не слушал. Он был просто грушей для битья, на которую семь тупых подростков выплескивали ненависть. Им просто не хватало адреналина. Им было скучно. Им хотелось почувствовать себя в шкуре героев из боевиков. Эти недоумки били с остервенеем, жадно смотрели, как он харкает кровью и захлебывается в слезах, кричали, что парни не должны плакать, что он не только убийца, но еще и тряпка, недостойная жизни. Когда он устал умолять, угрожать и просто лежал на грязном асфальте, представляя, как волосатая рука с толстыми пальцами-сардельками вспорет ему живот перочинным ножом, чувствуя, как носки ботинок вдалбливаются в живот, не причиняя уже боли, как ломаются кости, как кровь из носа заливает лицо, все прекратилось. Те, кто обвинял его в жестокости, насладились всесилием, и ушли, оставив свою жертву лежать посреди тротуара.
Он пролежал час. Может быть два. Мимо проходили люди, смотрели, кто с сочувствием, кто с презрением, но никто не останавливался. Всем было наплевать.
Потом он потерял сознание.
Спустя два дня, когда он очнулся то первое, что увидел, были тошнотворно зеленые стены и родители. Мать с красными от слез глазами сидела на полуразвалившемся стуле и держала его за руку, с тоской смотря в окно, за которым пели птицы, светило солнце и смеялись дети, идущие на поправку. Отец спал, откинув голову назад, прислонившись к стене. Стул, на котором он сидел, был мягче и красивее.
-Как ты себя чувствуешь, Саша?
Его звали Александром. Тогда ему было шестнадцать лет.
***
- Мы ушли на работу, Саша, - его мать, сильно постаревшая за долгие семь лет, зашла в комнату и с ласковой улыбкой посмотрела на сына, который увлеченно печатал что-то на ноутбуке. – Еда в холодильнике…
- Хорошо, мам.
- Не сиди долго за компьютером.
- Хорошо, мам.
Они оба знали, что он просидит в Интернете весь день и не притронется ни к борщу, ни к котлетам, которые она готовила весь вечер, надеясь, что завтра произойдет чудо и Александр все-таки подойдет к холодильнику, достанет кастрюлю и поест, а потом, может быть, выйдет на улицу. И если первое было возможно, то второе – сродни появлению инопланетян в центре города или открытию жизни на Марсе.
- Пока, сынок.
Отец не прощался. Он не разговаривал с сыном уже шесть лет. С женой тоже, но она и не просила… ей и так было понятно, что ни Саша, ни она ему не нужны. Что у него уже давно есть любовница, к которой он ходит каждую среду. Она знала, что семьи уже нет. Что они все просто сожители, что ее «бумажный» муж живет с ними лишь из жалости, сочувствия и потому, что он все еще не прописан в этой маленькой двухкомнатной квартирке, но продолжала цепляться за иллюзию. Тешила себя пустыми надеждами.
Как только за родителями захлопнулась дверь, Саша включил музыку на полную громкость и, поставив ноутбук на пол, достал из ящика стола лист бумаги и акварель. Каждый день, с тех пор, как его выписали из больницы, он рисовал птиц. Психиатр, у которого он наблюдался, говорил, что на бумаге Саша воплощает свои желания, что на самом деле он хочет вырваться из четырех стен, побороть свой страх перед людьми и вернуться к нормальной жизни. Он ошибался. Александр не хотел этого. Ему нравилось сидеть дома, зарабатывать на жизнь оформлением сайтов, заказывать еду в Интернет-магазинах и рисовать. Люди и жестокость, которую они плодили, были ему не нужны.
Весь его стол был завален листами бумаги, на которых разлетались в разные стороны яркие птицы. На некоторых были портреты смеющихся детей. Он любил их, потому что они были чисты и невинны, не пытались причинить боль, выплеснуть свою злость на других. Еще он очень любил животных. Особенно собак. Родители предлагали купить щенка, но Саше казалось, что и этот пес кончит так же, как и Рэм. Умрет на грязном асфальте со вспоротым животом.
Александр боялся людей. Каждый раз, когда мать водила его в больницу, на прием к старому психиатру, больному артритом, ему казалось, что его схватят и снова затащат в подворотню, изобьют до полусмерти и, в этот раз, вспорют живот перочинным ножом с тусклым лезвием. Это же снилось ему каждую ночь. Врач предлагал положить его в психиатрическую лечебницу, но мать каждый раз отказывалась, утверждая, что они обязательно справятся и Саша станет нормальным мальчиком, поступит в ВУЗ, найдет друзей, женится…. Психиатр сочувственно улыбался и угощал ее и Александра чаем.
Так продолжалось на протяжении всех семи лет. Саша окончил школу экстерном, но так никуда и не поступил. Целыми днями сидел дома, изредка разрабатывая дизайн сайтов мелких фирм, занимающихся торговлей или туризмом. Получал он за это сущие копейки, но этого было достаточно, чтобы не просить деньги у матери на новые наушники, акварель и прочую мелочевку. Несмотря ни на что совесть у него осталась, а благодарность и любовь, которые он испытывал к своей бедной матери, работавшей на двух работах лишь бы только любимый сын-хикикимори ни в чем не нуждался, была сильна, он все равно оставался приживалой и нахлебником…
Очередное звуковое уведомление оповестило Александра о новом сообщении – несмотря на ненависть к людям, он продолжал общаться с ними в сети, считая, что его друзья по переписке, несомненно, исключения из всех правил, которые он сам же придумал, добрые, честные, способные поддержать в трудный момент, выслушать,… Почему же он не мог довериться реальным людям, которые окружали его? Почему не мог выйти на улицу и познакомиться с кем-нибудь? Слишком слаб, слишком нерешителен, слишком замкнут, слишком уверен в черствости и жестокости, все слишком, все чересчур. Этот максимализм мешал ему жить, прийти в себя. Если бы он захотел, то, бесспорно, смог мы выкарабкаться из этой ямы. Но он не хотел. Не желал. Его устраивали очки с черными стеклами, которые он одел в шестнадцать лет, лежа в больнице и ругаясь с уставшими медсестрами.
PatriciaKerli
Как ты, друг?))
Саша не ответил на сообщение, лишь пробежал взглядом по буквам, улыбнулся и сделал музыку громче. Визг бас гитары заполнил комнату. Птица нарисованная на белом шероховатом листе, оживала с каждым мазком. Еще чуть-чуть и она взлетит ввысь, чтобы почувствовать, как ветер, этот свободный странник, знающий все, и одновременно ничего, пытается сломать хрупкие полые косточки, разорвать перья, растоптать.… Или позволить быть свободным.
Птицы и дети. Они свободны и, кажется, нет существ более вольных, чем они. Первые знают, что такое небо, знают каково это – летать, а вторые ведают, что такое счастье и искренность. Что может быть лучше добрых, радостных улыбок? Только ветер…
Саша скомкал лист бумаги и выбросил его в окно. Птица, смятая, сломанная, никому не нужная, полетела. Но, как только ветер утихнет, бумага упадет и станет мусором. Так происходит всегда. Даже с людьми.
Александр с грустью следил за исчезающим вдали комком, пропитанным акварелью и надеждами, чувствуя, как силы покидают его, как наваливается усталость, тоска и воспоминания, которые он ненавидел больше всего на свете, которые сводили его с ума. Бог лишил дара забвения не только дьявола, но и обыкновенного человека. Серого, как церковная мышь.
Раздался лай Рэма, грубый голос соседа, который ногой отпихнул от себя пса, крики самого Александра… образов не было. Картины давно остались в кошмарных снах и на желтоватой бумаге, хранившейся в толстых папках в кабине старого психотерапевта, остались лишь звуки.
Вот он умоляет отпустить Рэма. Вот сосед громко ругается и материться, а собака жалобно поскуливает и рычит, не зная, что действеннее – мольбы или угрозы. Саша слышит, как перочинный нож с ржавчиной на лезвии вспарывает живот, как заходится в предсмертном лае Рэм.… Закрыть уши, убежать, но как это сделаешь, если все происходит в голове? Как избавиться от навязчивых звуков?..
Одноклассники громко матерятся и тащат упирающегося Сашу за угол дома. Его сумка осталась в школе. Его уверенность – во дворе рядом с трупом любимого пса. Саше больно, обидно, страшно, он совсем не хочет этой драки, этих разборок, но разве их остановишь? Тем более семеро против одного,… Что он может сделать? Ничего.
Ничего.
Поэтому он сначала пытается уладить все словами. Потом дерется, словно загнанный гиенами заяц, а после, выдохнувшись, лежит на грязном асфальте, закрыв лицо руками, и ждет, когда же это все закончится. Его оскорбляют, на него плюют и избивают с удвоенной силой, а он молчит, потому что каждый раз, когда он пытается что-то сказать, кровь попадает в глотку, а челюсть пронзает тупая, ноющая боль – наказание за смелость.
Все исчезает так же быстро, как и появилось.
Тишина…
Давит. Пугает…
Он прижимает ладони к ушам, чтобы избавиться от этого безмолвия. Клин клином. Не получается. Он кричит что-то, но не слышит собственного голоса. Это страшнее всего, потому что Александр привык ко всему, кроме тишины. Смирился с тем, что воспоминания посещают его каждый день. Иногда он даже не обращал внимания на этих назойливых гостей.… Иногда.
Люди, идущие по тротуару, спешащие по своим делам, поднимают головы и смотрят на парня, стоящего возле окна и отчаянно кричащего «Хватит!». Люди думают, что он сумасшедший и идут дальше. Отчасти они правы.
Дети, играющие в песочнице, показывают на него пальцем и смеются. Их радостные лица напоминают Александру о людском безразличии, и он вновь начинает ненавидеть весь мир. С высоты восьмого этажа отлично видно, как женщины в ярких футболках и потрепанных джинсах крутят пальцем у виска и что-то говорят своим чадам. Наверное, просят их не смеяться над сумасшедшим парнем.
Учителя тоже просили не смеяться над ним и не оскорблять.
Он просил не бить его.
В гробовой тишине мелькают образы – старые, полузабытые картинки, похожие на немое кино о подростковой травле. Мальчик в деловом костюме с галстуком, сидящий за последней партой, читает книжку, а вокруг него смеются, толкаются, перекидываются пеналами счастливые одноклассники. Им радостно оттого, что урок закончился. От того, что девчонка, у которой забрали пенал, умоляет не трогать ее сумку. Им радостно оттого, что сейчас они властители мира и все будет так, как они захотят. Кто-то пихает Сашу в плечо. Он огрызается, но книгу не закрывает, продолжает скользить взглядом по строчкам, пребывая в другом мире, где смелые рыцари спасают прекрасных дам, а честь куда важнее жизни. Очередной тычок и вот он лежит на полу вместе со стулом. Все смеются, но смеха их не слышно.
Нет,…он больше не выдержит…Нужно подняться и дать обидчикам сдачи.
Там он поднимается, здесь падает. Ветер рассеивает воспоминания и Саше становится страшно.
Александр кричит и падает вниз, со страхом смотря на приближающийся асфальт. Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Это не правда. Саша видит только камни, да сочную зеленую траву, пробивающуюся сквозь бетон, слышит только визг, смех и курлыканье голубей.
Полет продолжается бесконечно долго, ветер пытается сломить его, сломать, не дать долететь до конца, не позволить почувствовать, как оковы слетают с рук, как ломаются замки на воротах сознания, как освобождается разум и он сам.
А потом пустота. Тишина. Боль в районе груди и что-то вспарывает живот…
Свобода.