Гостья подошла нетвёрдой походкой, норовя при каждом шаге выпасть из невозможно прекрасных и неудобных розовых босоножек. Она остановилась, покачивая бокал с розовым коктейлем. Лёд побрякивал о тонкие края, увлечённый вращением напитка. – Ты не засиделась тут, подруга? Или тро… тортика не покушала? Мусорный бак за оградой, они его выкинули, садитесь жрать, пожалста… - Она уставилась мутным взглядом на Алёну, удобно расположившуюся на перилах беседки. – Алику не до тебя, и не до меня… возле него такие тёлки крутятся… Блиин! Такие тёлки… Для чего тёть-Наташа их пригласила? Они что, реально, в его классе учатся? Ты Алика знаешь?
- Нужен мне твой Алик-задолбалик! – девочка-подросток в джинсах и безрукавке выплюнула жвачку под розовые босоножки.
- Ты, уродка, чего творишь?! Это же «Mew style»!
- Иди, проспись, кукла! Этот стайл в нашем городе шьют, в подвале на Жуковском проспекте.
- Н-неа, не угадала… настоящие, заграничные, из самой Франции, да… Папка привёз…
- Я что, не знаю, что твой папаша не выездной, в газетах писали…
- Не.. не выездной, это правда, - девица кивнула раскудлаченной головой, - Поэтому Алик со мной не тусуется… Всё правильно. И твой папаша не выездной, - она прижала бокал к глазу и хитро прищурилась, глядя на Алёну. – Пойдём, выпьем по коктейлю, ты хоть и из города, но мы одинаковые… Мой папаша проворовался, твой… ха-ха-ха! Он же в этом, в гетто, да?! Идём, выпьем и тортиком закусим, у них ещё есть…
– Жри сама свой торт! – прошипела Алёна и спрыгнула с перил. – Передай им, что мне некогда.
* * *
- Но где же Алёна? – хозяйка дома, завитая и надушенная, самолично внесла ванильно-ромовую громаду торта и установила на стол. – Галя, ты Леночку не видела? Лёва? Ну же? Позовите её кто-нибудь!
- Я видала, как Анжелка с ней говорила, - делая ударение на второй слог, сердито ответила прислуга Галя, споро расставляя фарфор возле набегавшихся и разгорячённых первыми летними деньками молодых гостей. – А потом не видала.
- Анжела, о чём ты разговаривала с Еленой? – прыгающий взгляд Натальи Геннадьевны остановился на кукольном личике розовых шелков.
- Да ну её, велела передать, что ей некогда… Она же фолка… Что ей тут делать?
- Замолчи! – Наталья Геннадьевна впилась острыми ногтями в лощёное плечико гостьи, - Если с Алёной что-нибудь случится, я тебя убью, - прошептала она на ухо.
- Тёть- Наташ! – возмутились розовые шелка, - Мне же больно! – Наталья Геннадьевна её уже не слушала, она подошла к сыну, красивому подростку и что-то зашептала ему. Тот отрицательно покачал головой, улыбаясь, отвёл материнскую руку от своей головы и отвернулся к миловидной соседке, продолжая прерванную беседу.
Молодёжь веселилась под бьющую по ушам музыку, Наталья Геннадьевна сквозь занавешенное стекло тревожно наблюдала за сыном, муж неслышно подошёл сзади и обдал её ароматом дорогого табака.
– Я весь день наблюдаю за ним, Лёва. Он так спокоен, безмятежен, я подумала, а вдруг обошлось? Вдруг он совершенно поправился? И эти люди навсегда останутся в прошлом как нелепая случайность, как… навязчивый сон. Каждый день молюсь...
– Ты позвонила им? – Лев Станиславович выделил интонацией последнее слово.
– Н-нет ещё. Да, Лёва! – неожиданно тонко воскликнула она, – Я на секунду расслабиться боюсь! С Алика глаз не свожу. А разговоры с Надеждой мне всегда так трудно даются, я потом полдня чувствую себя разбитой.
– Непременно позвони.
– А может, ты?
– С матерью она ещё изволит разговаривать, но с главой города – вряд ли!
– Но ты же ещё и отец.
– Может, следовало сразу ей всё объяснить? Мне до сих пор кажется, что мы совершили ошибку, утаив от неё правду.
– Лё-ва! Ты не понимаешь? Она – сумасшедшая! Кто знает, какие бредовые идеи вселились бы в её голову! Она и так живёт в каком-то другом мире, ходит молиться в Крепость, неизвестно вообще, чем они там занимаются. Вдруг они там человеческие жертвы приносят? Вспомни, сколько людей пропало за последние два-три года… Ничего же о них неизвестно. В газетах такое пишут! А люди пропадают и пропадают!
– Ох, Наташа, – поморщился устало Лев Станиславович, – Ты не хуже меня знаешь, куда пропадают люди, или сами бегут из города, или…
– Я для Леночки специально для сегодняшнего праздника платье заказала, – уже не слыша супруга, продолжила разговор сама с собой Наталья Геннадьевна, – Так Надежда… его на аукцион снесла, деньги в Фонд Ликвидаторов пошли. Но ведь государственные дотации существуют, всякие там пенсии, бесплатное медицинское обслуживание – и всё им мало! Как в прорву какую-то!
– Наташа, ты не понимаешь, о чём говоришь. Эти люди – Герои, с большой буквы. Они всех закрыли собой, и нас с тобой, и Алика. Общество перед ними в неоплатном долгу. Сколько бы мы не сделали для |Ликвидаторов …
– Да, знаю я, – досадливо отмахнулась Наталья Геннадьевна, – Всё это я слышала уже много-много раз. Слова, всё слова… Но со своего ребёнка последнюю рубашку снимать, это по-моему, чудовищно! Неужели она не видит, что девочка ходит как пугало?! Она и так некрасива, да ещё и одежда не как у людей.
– Надежда живёт высшей жизнью, земное мало её касается. А насчёт девочки не знаю, может опеку какую-то назначить? Плохо, что Надежда не совсем безумна, она на хорошем счету своей фирмы, вполне адекватна, скажем так, во внешней жизни. Что же творится за закрытыми дверями её квартиры, знает лишь небольшой круг.
– А что делать нам?
Лев Станиславович пожал плечами:
– Ждать, надеяться на чудо. Тем более, как ты говоришь, Алик сегодня хорошо себя чувствует.
Вечеринка закончилась. Алик провожал гостей у ворот. Отъехал последний автомобиль, ворота сомкнулись. Алик что-то сказал охраннику и, слабо взмахнув рукой, упал наземь, тело изогнулось в жестокой конвульсии. Родители и медсестра бросились к нему.
* * *
Наталья Геннадьевна высморкалась в и без того мокрый платочек и опустилась в кресло у кровати сына. Тихонькая медсестра жестом указала на дверь позади себя.
– Пришла? Пусть скорее войдёт. – Наталья Геннадьевна поправила развившиеся локоны и натянула обычную слащавую улыбку на ненакрашенные синеватые губы.
Вошла тоненькая девочка-подросток, густые волосы стянуты в хвост на затылке. Она кивнула головой Наталье Геннадьевне и привычно забралась с ногами во второе кресло.
– Долго он так? – девочка сквозь прищуренные ресницы безотрывно смотрела на распростёртое на влажных от пота простынях тело, только что расслабившееся после ломки.
– Сейчас пройдёт. Раз ты рядом… – Наталья Геннадьевна порывисто схватила руку девочки, прижала к губам, покрывая исцарапанные ладони бесчисленными поцелуями. – Боже, я каждый день благодарю небеса, что ты такая добрая, чуткая, что ты, так же как и мы, любишь Альберта, Леночка.
– Я вам уже сто раз говорила, что меня зовут Алёной.
– Но это имя звучит как-то…как-то по-деревенски, что ли.
– Стрёмно, когда вы называете меня Леночкой.
Алик заворочался на постели. Сел и устало провёл ладонью по лицу: – Мама… Алёна? Вы что делаете в моей комнате? Голова болит! Я, что, вчера перепил?
– Да… Было немножко… Леночка, пойди в кухню, перекуси, ты бледненько выглядишь! – Наталья Геннадьевна без церемоний выпроводила девочку за дверь и снова села на краешек кровати, с бесконечной любовью всматриваясь в медленно розовеющее лицо сына.
* * *
...был страшный день…
Наталье Геннадьевне позвонили на работу и сообщили, что сын попал в аварию. Муж был в длительной командировке, в «горячей точке», связаться с ним не было никакой возможности – страшный груз целиком пал на её плечи.
Она металась в зелёном больничном коридоре, ожидая приговора. Молодой хирург сообщил, что хотя внутренних повреждений нет, имеется перелом черепа второй степени и необходимо срочное переливание крови.
– Вы знаете, что у вашего ребёнка редкая, нет, редчайшая группа крови – V-а, отрицательная?!
– И что это значит? – обеими ладонями закрывая рот, чтобы не закричать, задохнувшимся шёпотом спросила перепуганная женщина.
– Это значит, что шансы найти донора равны нулю! Вряд ли в нашем городе отыщется ещё один носитель этой группы. Мы сделали запрос в банк крови в столицу, но мы попросту не успеем получить… Мне очень жаль!
А потом события слились в какой-то сумасшедший сплав событий то распадающийся на фрагменты – срочная передача информации, поиск донора по радио, приезд медсестры, бегущей по больничному коридору и кричащей, что есть девочка той же группы крови; поездка на окраину города в непрестижный район; то неразличимый во временном тумане: погоня на автомобиле за только что отошедшим поездом, увозящим к югу, уставшую от долгих дождей семью, мольбы о помощи, поездка в больницу; финальная сцена: девочка и мальчик, распятые на дерматиновых лежанках, соединённые иглами и пластиковыми трубочками и пульсация жизни, упругими толчками передающей надежду на будущее от одного человечка к другому… И не было ничьей в том вины, как и не было подвига…
Наталья Геннадьевна не выдержала пытки ожидания, её поглотил спасительный обморок, очнувшись после которого она узнала, что сын спасён, но второй ребёнок, находящийся в её чреве, погиб. Муж, пропахший пылью и одеждой «хаки», держал её за руку и повторял как заведённый, что всё будет хорошо… всё будет хорошо… всё будет…
Второго ребёнка у них не было. Потому что…
… пришло Облако… И был ужас, и были дни бесконечного отчаяния, и были ночи горьких снов… Изжелта-серое небо с плоским, неподвижно зависшим над земной твердью зелёным Облаком, надолго стало основным лейтмотивом ночных кошмаров. Появились понятия: «ликвидаторы» и «заповедники». Они подарили надежду задыхающемуся от страха Городу. Отчаяние нехотя разжимало леденящие руки и выпускало стиснутые сердца. К всеобщему удивлению снова воссияло солнце. И жизнь заволновалась, заскипела, забурлила, и всё стало почти по-прежнему, но время отсчитывалось по-новому: «до облака» и «после ликвидации». Газеты зашуршали новыми именами и лицами, поэты застрочили вирши на злобу дня. Но долгое время ни у кого не было детей…
…
– Привет, пришелец! – Алёна остановилась на пороге с запотевшим от холода стаканом сока в руках, помахала приветственно смущённо кутающемуся в простыню Алику. – Галя уборку в кухне делает, выгнала меня. Я пойду, наверное, раз всё прошло. Уроки ещё делать. Зачёт по алгебре завтра.
– Леночка, у меня к тебе есть важный разговор. Вернее, я должна поговорить с твоими родителями… м-м-м, с твоей мамой, но предварительно, с тобой…
– Я не Леночка, – огрызнулась Алёна и с грохотом опустила стакан на комод. Махом вскрыла холщовую сумку, расшитую ракушками и выхватила красную книжку. Паспорт. Открыла, развернула к Наталье Геннадьевне: – Вот! Никакой Леночки–Еленочки! Аль-о-на!!! Неужели трудно запомнить?!
– Я понимаю, юношеский максимализм, – суетливо промямлила Наталья Геннадьевна, – Прошу простить, мне казалось, как лучше. Если так принципиально… В общем, Альона, перейдём к интересующему нас вопросу...
– Да? Я вас слушаю.
– Ты не хотела бы учиться за границей? Ты вроде рисовать любишь? – стараясь не заискивать перед маленькой выскочкой, и всё-таки заискивая, произнесла Наталья Геннадьевна.
– Писать.
– Что, прости?!
– Живописцы не рисуют, а пишут. Я пишу.
– Ах, да, безусловно. Я не подумала, что…И всё-таки, обучение за границей имеет свои плюсы…
– И минусы. У мамки едва хватает денег, чтобы учить меня здесь. Какая там заграница?
– Деньги – это не вопрос, – ответила расхожей фразой Наталья Геннадьевна, сконфузившись. Алик как-то заметил, что она часто изъясняется штампами, «будто героиня сериалов». – Я имела в виду, что мы сможем оплатить твоё проживание, а обучение будет бесплатным. Ах да, я забыла сообщить, хотя это секрет, Алик, ну что ты вертишься там под простынёй? Беги в свой туалет. Альона отвернётся. Да, Леноч… Алёнушка? Сейчас мы его дождёмся, надеюсь, это недолго. Альона – надо же, кто интересно придумал такое имя? Странно.
– Я сама. Паспорт получала и попросила так записать, чтобы уже не путали.
– Аличек вернулся, садись, детка.
– Да, мама, я пописал, - дурашливым голосом пропищал Алик, скрывая смущение. Он уже облачился в махровый халат и чувствовал себя неловко в «барской» одежде под пронзительным взглядом Алёны.
– Мне сообщили, что Альона заняла призовое место в международном конкурсе «Мост в будущее» и в мэрии её ждёт приглашение для обучения в Иверском колледже изящных искусств!!!
– Ура! Мама, что же ты молчала! Это же круто! – Алик подхватил на руки сопротивляющуюся девочку и попытался покружиться по комнате, в результате оба шлёпнулись на пол. – Это надо отметить!
– Наотмечался вчера уже, – проворчала Алёна, поднимаясь и отряхивая длинное бесформенное платье. – С мамой надо поговорить.
…
– Надо же никаких эмоций! – позже говорила Наталья Геннадьевна мужу. – Да если б мне в своё время предложили учиться за границей да ещё за чужой счёт…
– Нынешние дети знают себе цену, вернее, осознают свою бесценность. А девочка и в самом деле талантлива. Я видел её работу. Впечатляет.
– У тебя все талантливы, – ревниво отозвалась Наталья Геннадьевна, – кроме родного сына. Ничего особенного. Накурилась чего-нибудь, вот и прёт из неё... талант. Завтра мне с мамашей ещё общаться. Господи, одна надежда, что препарат крови поможет нашему мальчику обходиться без этой семейки, и мы забудем их как дурной сон.
…
– Здравствуйте Надежда Фёдоровна, – Наталья Геннадьевна, заглядывая через плечо открывшей ей женщины, улыбнулась сквозь дорогой макияж. Взгляд брезгливо скользнул по неприглядным стенам. – А… Вы позволите войти?
Женщина чуть отклонилась влево, и Наталья Геннадьевна, отрицательно покачав пальчиком в кружевной перчатке, запрещая водителю-телохранителю следовать за собой, вплыла в тесный тёмный коридорчик, пропахший маринадом и кошачьей мочой.
– А где Леночка? Она дома?
– Так вы к ней? Так напрасно беспокоились, её дома нету.
– Нет? Очень хорошо. Я как раз хотела поговорить с вами. Наедине. Я могу присесть? – не дожидаясь кивка нелюбезной хозяйки, Наталья Геннадьевна внутренне жмурясь от брезгливости, раздвинула валяющиеся в беспорядке вещи и, согнав толстую вальяжную кошку, уселась на диван. Несколько секунд с лёгкой улыбкой непринуждённо разглядывала комнату.
– У вас словно остановилось время. Ничего не изменилось с моего первого визита.
– Нам бургомистров не принимать. Элита здесь не ходит, не перед кем красоваться!
– Да я в том смысле, что наоборот… – смешалась Наталья Геннадьевна, – Всё, так же как и раньше, в дни нашей тревожной, так сказать, молодости.
– Не знаю как у вас, у меня вполне спокойная молодость была, – сказала хозяйка, враждебно уставившись из-под длинной жёлтой чёлки на незваную гостью. – Это сейчас не пойми что происходит. Куда только бургомистры смотрят? Поразвели всяких НИИ, испытывают всякую дрянь, потом облака летают, в Крепости чёрт знает что творится! Раньше спокойно гулять ходили, а теперь под дождём не ходи, ягоду не собирай, кошки и то не родятся…
Наталья Геннадьевна насторожилась, что-то в речи хозяйки её смутило.
– Вы чаю, наверное, хотите? У меня и пирог есть, – хмуро произнесла Надежда и поплелась в кухню, не расслышав чуть запоздалое: – Спасибо, не надо!
– Опять котят умертвлять придётся, не родятся и всё тут, – бормотала она минуту спустя, шаркая обломанным веником по ковру с безнадёжно вытоптанным ворсом.
– Умерщвлять? Но зачем? Наверное, можно отдать кому-нибудь, – выказала заинтересованность гостья, но хозяйка, застыв посреди комнаты с веником, её не слышала.
– То пальцев нет, то с крыльями родятся. Кошмар какой-то! – она покачала негодующе головой, швырнула веник и снова покинула комнату.
Наталья Геннадьевна не выдержала: вся эта комната, поведение и странные речи хозяйки внушали ей страх. Она решила не терять времени даром и направилась в кухню. Надежда застыла над корзинкой с копошащимися котятами. Одного взгляда на них хватило, чтобы почувствовать позыв к рвоте. Наталья Геннадьевна, закрыв рукой, рот кинулась к раковине, заставленной грязной посудой.
– Господи, простите, пожалуйста! – всхлипывая, говорила она, спустя несколько минут. – Я за всё заплачу, я.. я привезу вам новый сервиз…
Надежда хмуро протянула относительно чистое полотенце, предлагая утереться, но гостья вытащила упаковку стерильных салфеток и поспешно вскрыла её. Промокнула глаза, прижала салфетку к носу, провела по губам, кривившимся в сдерживаемом рыдании.
– Почему они такие? – кивнула головой в сторону корзинки.
Надежда вытянула маленького урода с огромным бельмом вместо глаза посреди лба, тот отчаянно запищал, а хозяйка хмуро ворчала:
– Вот, говорят – эволюция, мол, ко всему жизнь приспосабливается. Что ж они спариваются, скоты этакие, если такое потомство получается?
Она опустила несчастного зверёныша в корзину:
– Вон, даже мать их не признаёт, убегает. Из соски кормлю, покамест она шлындает во дворе. Ну, хватит уж рыдать, чего не бывает. Вы-то зачем приехали?
– Простите великодушно, но может, мы выйдем на улицу? Там у вас миленькая кофейня внизу, давайте по чашке шоколада выпьем и поговорим. Дело серьёзное.
Надежда, к её удивлению, пожала плечами и, накинув на видавшую виды майку шёлковый расписной платок, двинулась к выходу.
Наталья Геннадьевна заказала шоколад, ванильные слойки с джемом и по шоколадному пирожному с вишней, но, глядя на уплетающую сладости Надежду, сама не могла откусить ни кусочка. Ком так и стоял в горле. Надежда допила шоколад, облизнула сахарную пудру с тёмного пушка над верхней губой и улыбнулась просветлённо.
– Ну, выкладывайте, что у вас там. – Она вытащила из джинсов мятую сигарету и выжидательно уставилась на Наталью Геннадьевну. Та поспешно щёлкнула замком сумки, вытащила золотую зажигалку. Надежда прикурила, с наслаждением затянулась, гладкая зажигалка затанцевала в её худых подвижных пальцах.
– Леночка говорила вам, что она выиграла в конкурсе юных художников, проект «Мост в будущее» или что-то в этом роде?..
– Ну и что? На хлеб-то не намажешь…
– Оргкомитет наградил Леночку премией…
Глаза Надежды алчно вспыхнули, она порывисто наклонилась на столиком:
– Можно, я доем ваше пирожное?
– Да-да, конечно. И слойку тоже. Так вот, что касается премии…
– Дочь несовершеннолетняя, она не может распоряжаться деньгами сама. Сколько она получила? Деньги перечислят на счёт родителей?
– Нет-нет. Премия не денежная. Леночке предстоит учёба за границей. Год она будет жить и учиться в одной из престижнейших художественных академий… Вам нужно только написать и заверить у нотариуса разрешение на выезд за границу, все расходы мы с мужем берём на себя.
– А что, у нас профессора перевелись или совсем кисточками махать разучились?
– Да разве можно сравнивать? Этот год заменит ей десять лет обучения в наших забегаловках… Лучшие материалы, лучшие педагоги, всевозможные компьютерные программы с трёхмерным изображением. Она за год получит профессию, а здесь у неё уйдёт в три раза больше времени… Она увлекается аниме – пожалуйста, можно профессионально рисовать какие угодно мультфильмы. Дизайнер одежды, интерьера, мебели, ландшафта – чего угодно! 3D технологии – пожалуйста! Да хоть космотуризм, художники скоро получат возможность слетать на Луну на пленэр. Боже мой, неужели вы своими руками лишите дочь такого блестящего будущего?!
– Да пусть едет. Мне-то что? Баба с возу – кобыле легче… А всё-таки, лучше бы деньгами помогли. Я одного понять не могу. Вам-то это зачем? Ишь, распорхались, и то, и это на себя возьмём, и в мой гадюшник приехать не побрезговали.
– Ну зачем вы так, у вас довольно мило… – начала Наталья Геннадьевна и побледнела, сдерживая очередной приступ тошноты при воспоминании о страшной картине в кухне.
– Да перестаньте вы врать и изворачиваться! – неожиданно рявкнула Надежда. – Достали вы со своим враньём. Нам вон, тож говорили после ликвидации – пара месяцев в санатории, кислородные коктейльики попьёте, в масочках пузырьковых походите… и чего? Муж седьмой год загибается… а ведь он воздух любил, самолёты любил, небо, парашют, парней своих десантников любил. Он параплан свой любил, всё ждал, когда Алёнка вырастет, чтобы с нею в воздух подняться… – она порывисто вздохнула, быстро вытерла с худого серого лица тонкие нити слёз. – А теперь вон, шеверяется как червяк, ни рожи, ни кожи… вы б на них там посмотрели, в санатории вашей… Вона как вас замутило от котишки, а там – люди… Я вот художником работаю, кроки выписываю, чтобы жизнь вашу красивей сделать, обои у вас там, понарядней были, ковёр… а вы лучше синтетику заграничную купите и обои клеёнчатые, наше натуральное вам не потребно, простовато… вот и получаю за свои кроки – крохи, а мне дочь поднимать.
– Но Ликвидаторам назначены большие государственные пенсии! – не сдержала возмущения Наталья Геннадьевна, алчность обывателей оскорбляла её человеческое достоинство.
– Да начхать на эту пенсию. Она же мужьям нашим назначена, без доверенности я ни гроша снять с книжки не могу! А эти, так называемые пенсионеры, видали бы вы их, они же эти, марсиане, всё человеческое им чуждо, они и закорючку-то не поставят, потому что не знают как. А зачем – им не объяснишь. Я, считай, миллионерша, а считаю каждую копейку, потому что пока не овдовею – мне ничего с книжки не получить. Вот перебиваюсь заказами: кому ремонт сделать, кому икону отреставрировать, а то и тряпку подаренную на рынок снести. Спасибо, конечно, государству, что лечение бесплатное, только это поначалу было, а как санаторию в резервацию превратили, так дотации и закончились. Врачи то мазь выписывают, то масло какое-нибудь, там, наверху не соображают, что да зачем, вот родственники и бегают то в аптеку, то в Крепость… – Надежда осеклась. – Чтобы мазюкалку какую купить, не одну сотню отвалить надо, нынче ж у нас хорошие и дешёвые лекарства не купишь, всё из-за границы везём, ну и что, что там это сто лет как запретили, фирмам этим фармацевтическим тож надо от балласта избавляться, они ж запатентовать не успеют препарат – так тоннами уже выпускать начинают. Вот мы дурни, рекламы обкушамшись, и хватаем чё ни попадя, лишь бы упаковка красивая была. А свои заводы прозябают да закрываются.
– Ну, дорогая, не нам с вами вопросы государственной экономики решать, – начала свысока Наталья Геннадьевна, её раздражали и нарочитая вульгарность Надежды (при двух-то высших образованиях), и жалкие попытки решать мировые проблемы. Это вообще не их ума дело! Но Надежда, набычившись, глядела на пустое блюдце в пороше сахарной пудры и упрямо бубнила под нос:
– А у них там кожа облезает на солнце… Нигде от него укрыться нельзя, у нас же привыкли, раз санатория – значит, солнце, воздух и вода… А у них всё по-другому с метаболизмом… В санатории теперь не лечат, а эксперименты на живых людях ставят. Это ведь поначалу наши мужья героями были, год-два… А десять лет спустя кому нужны облезлые, немощные психи?! Они же ни дня в одной форме находиться не способны, они же как это называется?.. у детей ещё конструкторы такие?.. Транс… трансформеры, уроды, то есть. Их не лечат, их прячут, чтобы нормальных людей не пугать. А вы говорите – герои, ликвидаторы, пенсия!.. – Надежда хрипло захохотала. – Ладно, не буду вас загружать, вы дамочка нервная, да и на работу мне пора, три подъезда вымыть, подругу заменяю, она на море к тётке уехала, а я хоть подзаработаю. Валяйте, рассказывайте что у вас, да не юлите. А я уж решу, веский это аргумент, чтоб Алёну отпустить или нет.
Наталья Геннадьевна опешила от подобной наглости, но, заметив, что Надежда расслабилась и практически потеряла интерес к теме разговора, поспешно застрекотала, кляня себя в душе за заискивающую дрожь в голосе:
– Дело в том, что Алику требуется срочно уехать за границу. Новый гематологический центр готов провести курс операций по полному переливанию крови. Опытные образцы искусственной крови, наконец, дали положительные результаты. Реципиенты чувствуют себя прекрасно, мы очень надеемся, что Алику помогут эти операции и последующая терапия…
– А при чём тут мы с Алёной?
– У Алика странная необъяснимая зависимость от вашей дочери. Не психологическая, заметьте! Он может на неё неделями внимания не обращать, но если с нею происходит что-то нехорошее, она подавлена, обижена – у сына начинается припадок. Мы думали – эпилепсия, прошли обследование, нет, мозг у него в порядке, все показатели в норме. После нескольких, очень тяжёлых для Алика и нас с мужем экспериментов наш психиатр выдал совершенно неправдоподобное заключение – кровь Елены в жилах, образно говоря, моего сына каким-то непостижимым образом воздействует на его нервную систему. Это ужасно, поверьте мне! Редкая группа крови обладает прямо-таки мистическими свойствами. Уму непостижимо, но, поверьте, я говорю правду. Алику никак нельзя без Леночки…
– Так бы давно и сказали, что я – зверь? Не поняла бы? А то эти ваши приторные заверения в любви к моей дочке как кость в горле. Вот они-то и непостижимы. А то что вы рассказали вполне возможно, после Облака вообще многое возможно, не все только знают… и использовать не умеют.
– Только Леночку не посвящайте в наш разговор. Подростки жестоки, я не хочу, чтобы Алик пострадал от необдуманных поступков вашей дочери. Пожалуйста…
Надежда покачиваясь, словно в подпитии, двинулась к выходу. На полдороге оглянулась и кивнула:
– Подпишу я ваше разрешение, пусть едет, может, хоть ей повезёт...
Наталье Геннадьевне страшно хотелось курить, но золотую зажигалку Надежда забрала с собой, а покупать спички и пользоваться ими не comme il faut.
* * *
– Ну как? Волнуешься? Всё-таки первая поездка за рубеж… Там всё другое – язык, обычаи, мода, музыка… Оторвёмся! – голос Алика как обычно был снисходительно-покровительственен. Алёна отмахнулась от него как от мухи.
– Послушаешь тебя – мы прямо на другую планету, как минимум, летим. Ну, заграница, ну что-то там не так как у нас, по какому поводу визг? Травка и там запрещена.
– Не вздумай матери проболтаться! Она и так на ушах стоит. Если узнает, что мы курили, вообще в меня навигатор свой встроит, шагу не шагнуть без её присмотра. Мне ещё повезло, что она лимит заграничный выкатала, и я один там буду.
– Круто, – вяло поддакнула Алёна и поднялась с качелей. – Я б с ума сошла, если бы мать меня пасла. А так она то на работе, то в Крепости, то в санатории у отца…– Она искоса взглянула на сосредоточенного на компьютерной игрушке Алика. – И плевать, что за границей не была, есть места куда труднее в тысячу раз проникнуть.
– Какие ещё места? – Алик никак не мог разрешить задачу, сложить виртуальную кусудама и это его раздражало. До следующей подсказки рукой подать, а эти цветные квадраты никак не укладывались в предложенную схему.
Алёна заглянула через плечо: – Ты – балда! Зачем «горкой» складываешь, когда надо «долиной»! Не видишь, как стрелки направлены? Дай, помогу. Ага, вот сюда и вот. Ну всё…
– Блин, пятый раз уже застреваю на ней. Спасибо.
– Да такие места… Санаторий, например. Стоит на озере, среди холмов, вроде ничем не огорожен, а попасть туда нельзя.
– Да ладно, нельзя.. Чего там делать?
– Говорят, охраняется как ядерный полигон. Вон мать и другие тётки по ползарплаты на взятки отваливают каждый месяц, чтобы разрешение получить. А посторонним туда вообще не попасть.
– Да что там делать? Лечатся себе люди, чего их трогать. Может, им посторонние мешают. У тебя ж вроде, отец там?
– Ну да, только я давно его не видела, – равнодушно покусывая стебелёк травы, ответила девочка, – Пока маленькая была, мать не брала меня с собой, а потом запретили посторонним посещать. Это я-то, посторонняя? Да у папки никого роднее меня нет. Его предки давно уже умерли. А я папку и не помню, только на фотках и вижу. Просто интересно, что же там у них такое творится, что никому туда не проникнуть? Вот даже твой батя туда просто так попасть не может. Покруче твоего квеста загадочка.
Она снова уселась на качели и запрокинула лицо к небу:
– Вот уедем на целый год, а только и будем думать – что там прячут? Пацаны говорили, что даже на спутниковых снимках санаторий не виден. Может, какое-нибудь силовое поле над ним стоит? Может, наши уже давно придумали, а никто не знает, и самые важные объекты прячут как под колпаком?!
– Да что там прятать, дура ты, бестолковая, смотри, что я в нете наскрёб. Вот карта нашего города… – Алёна опять прижалась к плечу юноши, кончик пушистой косы щекотал его приоткрытую майкой грудь. – Это трасса к НИИ, направо в лес уходят параллельно две дороги, одна стратегическая, другая запасная… Это если в санаторий не по шоссе, а в окружную ехать. Вот сосняк, вот озеро, Ёлка, правый приток. Так, дальше, ну вот и санаторий, тут на карте даже на туалетах М и Ж разглядеть можно. А ты – «засекреченный, силовое поле»…
– Типа, ты такой крутой, что при желании спокойно мог бы доехать и прогуляться по санаторию? – насмешливо спросила Алёна, серые удлинённые глаза встретились с глазами Алика, едва не спутав ресницы.
– Думаешь, не смогу?
– А что мне думать, ты и смог бы – не поехал.
– Это почему?
– Нет в тебе духа авантюризма. Только и оглядываешься, как бы мамочка не засекла, как бы батя не подумал чего, а то карманных денег лишит, на машинке покататься не даст.
– Блин! Да ничего я не оглядываюсь. Ну хочешь, в субботу прокатимся?!
– В субботу, а чего не завтра? Чтобы предлог придумать, заболеть, например, за это время?
– Да какой предлог? Сегодня уже четверг, я подготовиться должен…
– Вот балда – балда ты и есть. Ты, наверное, тачку у бати взять хочешь, а он обязательно спросит – что да куда, да зачем, сам же говоришь, родители без GPS никуда не пускают.
– А как тогда?
– На великах. Там километров тридцать всего. Хотя…
– Что опять?
– Да вы, мажоры, хилые какие-то… Я кого-нибудь из наших лучше позову. Только ты мне карту эту распечатай, я им докажу, что нет никакого поля. О, кей?
– Ну уж нет, давай вместе поедем, ничего я не хилый.
– А родителям что скажешь?
– Мне уже семнадцать, надоело под колпаком торчать. Удеру завтра. У тебя хоть веломобиль-то имеется?
– А то?! Старый, конечно, мамка на нём каталась. Но всё смазано, подкручено что надо, ещё папка его в порядок приводил. Без него мать никуда уж не ездила, а раньше мы, где только ни катались, я всё золотое детство на багажнике у неё провела да в байдарке.
– Крута, ничего не скажешь. Ладно, давай завтра часиков в пять, на пустыре у постамента.
– Не проспите, ваше сиятельство…
Алёна ушла не оборачиваясь. Алик некоторое время смотрел вслед, поглаживая кожу в вырезе майки, где её касались волосы Алёны.
* * *
Алёна ёжилась от утреннего холода, подъезжая к назначенному месту. К её удивлению, Алик уже ожидал у массивного постамента давно обрушившегося памятника.
По рассказам старожилов исполинская статуя рухнула в ночь передела привычного мира, под треск выстрелов, многократно повторяющихся беспощадным эхом едва не вспыхнувшей по всей стране новой гражданской войны. Мраморная фигура какое-то время лежала в траве, таращась пустыми глазницами в равнодушное небо. Но с каждым годом она всё глубже погружалась в землю, словно та уже не в силах была удерживать на поверхности символ человеческой глупости. Теперь остался только несокрушимый постамент. Ни время, ни изменчивая природа не оставили на идеально правильном полированном кубе никаких следов. Много раз предприимчивые бургомистры пытались приспособить его под свои нужды, но не нашлось той силы, что способна была стронуть камень с места, он будто корнями врос в самое сердце земли.
У молодёжи камень слыл своеобразной святыней, подростки не осмеливались ни курить вблизи камня, ни ширяться, ни тем более орошать его своей естественной влагой. В среде школьников ходило немало леденящих кровь историй о пивных алконавтах, обречённых бродить вечными призраками со спущенными штанами, отмеченных Камнем в момент его осквернения.
Алёна хмыкнула, вспомнив одну из страшилок и притормозила.
– Вау! – уважительно протянула она, разглядывая чудо велосипедной техники, напоминающее скорее какого-то робомонстра из фантастического фильма. – Внедорожник!.. Полтораста скоростей, парашют, кислородная подушка и реактивный двигатель. Или уже на ядерное топливо перешли?
– Да всего двадцать, – парировал Алик. – Ну я же не виноват что у меня нет архипопулярного трёхколёсного малютки, с тремя скоростями и ручным тормозом, столь любимым жителями окраин…Моя матушка не всемогуща, не порадовала дитятю.
– Между прочим, мой «трёхколёсный» малютка такой километраж накрутил, ты на своём отутюженном стадионе за всю жизнь не накатаешь.
– Ладно, хватит цепляться. А вон и Даська едет.
Алёна оглянулась, и в самом деле к ним приближался ещё один велосипедист.
– Блин! Мы что, как три мушкетёра, вместе покатим? – Алёна несколько раз встречалась с Даськой, неучтённым вездесущей Натальей Геннадьевной другом Алика. Алик тщательно скрывал от матери его существование, чтобы та не вмешалась и не построила приятеля согласно своему внутреннему ранжиру. Помешать дружбе она уже не могла, Алик давно не малыш, которого личный водитель и няня сопровождали в ведомственный детский сад и тщательно отслеживали «правильных» и «неправильных» приятелей Алика. Как догадывалась Алёна – Даська был отдушиной, окном в мир, не подчиняющийся маминым парфюмированным правилам поведения. Где и как смогли познакомиться и подружиться мальчишки Алёна не знала, но ей импонировало скрытое неподчинение Алика устойчивому порядку их роскошного и неуютного дома.
Невероятно белобрысый и невероятно красивый Даська учился в школе архитектурного дизайна, и априори был противником Алёниной классической художественной школы. Но вообще они симпатизировали друг другу.
Алёна и сама не могла понять, отчего ей неприятно именно сегодняшнее присутствие Даськи, он смешной, открытый, свой в доску, не то, что рафинированный Алик. Она хмуро уставилась на Даську из-под густой чёлки. Тот, едва притормозив, соскочил со своего «коня» и уронил его в траву.
– Алоха! Чуть не проспал, – чуть запыхавшись, крикнул он и взмахнул рукой в знак приветствия. – Давай, а то мне ещё дел кучу надо сделать, с таким зверем я, куда только не успею!
Даська похлопал Аликов велосипед по седлу:
– Силён бык! Ну лады, я уехал, пишите письма!
– Ты смотри, не очень-то в центре мельтеши. Обязательно в Мемориальный парк съезди, часиков в одиннадцать, маман как раз проснётся, кинется меня разыскивать. Ну, всё как вчера договорились! Пока!
Даська заухал по-обезьяньи, вспрыгнул в седло и заорал, бешено крутя педали и потрясая кулаками: – Это вандерфул, это бьютифул!
– Это что было? – уставилась из-под чёлки Алёна. – Для чего твоя шипанзе сюда приезжала?
– Это – шпионский трюк! У меня же электроники натыкано на веломобиле – зашибись! Враз через спутник вычислят. Даська и сам бы с нами хотел поехать, но предложил мне поменяться телами, в смысле, машинами. Он покатается по парку, на серпантин съездит, ну там по всем велотуристским точкам отметится. Маман счастлива будет! Попереживает, конечно, но она всё меня убеждала спортом заняться, а мне как-то фиолетово – бассейны её, тренажёры. Да и велик, по-большому счёту, пофиг. Напокупали подарков, меня даже не спросили – нужны они или нет.
– А мы тем временем покатаемся куда нам надо, ну класс! Я тебя недооценила!
– Это Даська всё! Это он придумал!
– Ага, чтобы перед одноклассницами крутым великом похвастаться! Они в мемцентре на роликах катаются. И Даська во всей красе появится! А ты же ещё себя обязанным будешь чувствовать….
– И откуда ты такая злая? Ладно, посмотрим, что там у Даськи за зверь? – Алик поднял велосипед и обречённо вздохнул: Даськин велик годился в дедушки Алёниному. Но выбирать было не из чего. Чувствуя себя подрывателями устоев, молодые люди отправились на поиски приключений.
* * *
Дорога пролегала через холмистую песчаную местность. Строгие сосны-великаны угрюмо наблюдали из-за паутины проводов, а седые от росы кусты бузины и малины то и дело орошали велосипедистов каскадами брызг. Велосипеды утопали в рыхлом песке, пришлось спешиться и тащить двухколёсных «коней» «в поводу», Алик мысленно проклинал эту затею, а Алёна наслаждалась утром, прогулкой, и даже излишней свежестью, вызывавшей озноб. В чистом, словно мокром, небе парили две чёрные птицы, они не издавали никаких звуков, просто кружили и кружили над одним и тем же местом.
– Такое ощущение, что они ненастоящие, – нарушила молчание Алёна.
– Кто? – не понял Алик, вытряхивая очередную порцию песка из навороченной кроссовки.
– Вороны, или вороны, не знаю… Просто кажется, что они искусственные и запущены в небо для слежения.
– За кем?
– Да вот за такими придурками, как мы с тобой. Наверное, если бы кто-то за нами сверху наблюдал – оборжался бы: идут тут с великами в песках…зачем идут, куда?..
– А там что ещё?
На холме наполовину скрытая пышной зеленью стояла похожая на обсерваторию куполообразная металлическая башня, окружённая панельными постройками. Комплекс с первого взгляда выглядел заброшенным, но, присмотревшись можно было определить, что им управляла твёрдая человеческая рука.
– Прямо Зона какая-то. Давай залезем, посмотрим, что там. – Алёна вытягивала шею, словно могла заглянуть за высокий алюминиевый забор.
–Блин, Алёна, нам ещё неизвестно сколько по этому песку скрести.
– Да что ты, прямо зануда такая? Когда мы ещё сюда попадём, – Алёна уже бежала к песчаной насыпи вокруг ограды и оглядывала ребристую поверхность, стараясь выискать щёлочку, чтобы заглянуть внутрь.
Огромный кобель с ощеренной пастью и бешеными глазами взвился в прыжке над забором, хрипло залаяв. Алёна, побелевшая от испуга, рванула к Алику.
– Зараза, до последнего ведь молчал! Я так испугалась! Ты видел его морду? Представляю какое у неё продолжение. Ни фига себе щеночек! А прыгнул как? Там же больше двух метров заборчик… – девушка тараторила без умолку, пытаясь скрыть смущение. Она тащила велосипед по чуть влажному песку, уже не ощущая его тяжести. – Вот адреналинчику хватила!
– Будешь в следующий раз старших слушаться!
– Хорошо, папенька! Ой, а как красиво солнышко играет!
Солнце и в самом деле преобразило металлический купол, тонкие лучи отражаясь, рассыпались радужными брызгами, а затейливая игра света и тени (лёгкий ветерок чуть колебал молодую листву) придавала башне легкомысленный вид. Алик, спохватившись, расчехлил фотоаппарат, Алёна только присвистнула, взглянув на дорогую навороченную игрушку:
– Силён агрегат! Меня хоть пару раз щёлкни.
– А как вести себя будешь.
Алик фотографировал почти без остановки и башню, и росу на листьях и увиденных впервые красных с чёрным рисунком на спине насекомых.
– Это клопы-пожарники. Смотри, у них на спинках индейские маски нарисованы.
– Точно. Только не индейские, а скорее африканские.
– Не знаю, тебе виднее…. Я сколько раз их видел, а внимания не обращал, а потом в какой-то книге прочитал про эти маски. Просто голова от удивления. Всё ищем чудес, а они под ногами рассыпаны.
Дорога круто поднималась, идти становилось всё труднее, зато с гребня холма путникам открылся великолепный вид