Я сделал очень хороший лук. Из полусухого можжевельника. Вот со стрелами дело хуже обстояло. Стрелы были наструганы, но какая убойная сила может быть у деревянной стрелы? Наконечник железный требовался, а где его возьмёшь. Железо было только около колхозного амбара, да и то в виде конных плугов, грабель, сенокосилки. Было ещё железо: на высоком, обрывистом берегу Вычегды из земли, выглядывал на полметра, пушечный ствол. Так мы предполагали. Был он из железа и внутри отверстие. Прямой, круглый и не ржавый. Ну натуральный пушечный ствол. Фонарщик, Николай Семёнович, сказал нам: «Это речники забили трубу, для швартовки барж и буксирных пароходов». По всей морской науке объяснил, он был специалист в этом деле, даже носил форменную фуражку с блестящим козырьком. Нам от объяснения легче не стало, пропала загадка, равнодушно теперь ходим мимо куска трубы.
Лук и стрелы нужны для охоты на зверьков, которых называли - водяные кроты. Их чёрные бархатные шкурки, заготовители принимали за деньги. Брат высмотрел в Яренске, в магазине, фотоаппарат «Любитель». Недорогой был, но у нас денег никаких не водилось. Трудодни были, а денег не было. Плохо, что в магазинах трудодни не берут. Посовещались мы с Борисом и решили: на шкурках заработать. Брату что, ушёл в свой Яренск, ходит там по деревянным тротуарам, как по полу в избе, кино звуковое может смотреть когда захочет, правда, если деньги на билет будут. А мне тут сплошная забота, теперь вот железные наконечники делать.
У отца было ружьё, берданка 24-го калибра. Заслуженная, старая до того, что стрелять не умела, сносившийся боёк и усталый затвор не воспламеняли капсюль патрона. Без этого воспламенения ружьё не стреляло. Объявили семейный конкурс по ремонту оружия домашними возможностями. Как ни странно, но победителем оказался я, самый младший участник конкурса. Конкурс на общественных началах, премии не было, но допуск к ружью получил. Ружьём промышлять кротов не будешь, что от крота останется. Боеприпасы дороги, продают дробь и порох по охотничьему билету. Пришлось остановиться на луке со стрелами и старом капкане, который в годы молодые, был грозой крыс. Промышлял капкан, стрелы пугали только наглых ворон и назойливых сорок.
В июне, после похолодания во время цветения черёмухи, после первых гроз – встряхивания, ещё не полностью проснувшегося, организма природы, приходит Троица, а через неделю - Луговое заговенье. Языческий праздник славян – проводы русалок, принятый православной церковью, как заговенье, в народе превратился в праздник встречи с родственниками, знакомыми, под ласковым северным небом, на свежей зелени лугов. Посевная закончилась, до сенокоса время есть, можно и попраздновать.
На Луговое, в наволокскую деревню Грёзд, ушла большой, весёлой толпой, половина населения Кулиги. В голове похода, как и положено, зелёная молодёжь, другой в Кулиге не было. Я остался дома, ибо планы «наполеоновские», пора было воплотить в реальность. Коварные планы – в «браконьерскую» реальность.
В озере Лукинском, что на берегу Ленского полоя, одиноко проживал черно-белый селезень чернеть, с самой весны. Не досталось ему подруги, или подстрелили её весной, неизвестно. Вообще-то, в наших местах чернети гнёзда не делают, пролетают они дальше на север. А этот странный тип жил себе спокойно, отъедался на богатом, утином кормом озере, ни куда не улетал. Решил сделать подарок родителям, уточку. Момент благоприятный, деревня пустая, берданка стреляет. Окольными дорогами, минуя деревню, вышел к озеру. Не дойдя сотню метров до воды, упал и пополз. После выстрела, увидев повернувшуюся вверх лапками утку, я испугался, что она утонет. Не раздеваясь, полез за добычей. Только когда утка была в руке, обнаружил: ружьё на берегу не оставил, потащил с собой, а если бы пришлось плыть?
Поругал отец, не за ружьё, а за «браконьерство», но суп из утки, самостоятельно добытой, напаренный в русской печке, заставил забыть все временные неудобства и угрызения совести.
Добытчиком дичи я уже был до этого, но без ружья. За Вычегдой, на краю соснового бора, на поляне, токовали тетерева, яростное бормотание которых, было приговором зиме: пора уходить. И в самом деле, запад выдал тяжёлые густо-синие тучи, которые постепенно образовали тёплое одеяло, закрывавшее притихший, в ожидании перемен, мир Кулиги. Сырой ветер согнул и заставил трепетать молодняк берёз, большими пригоршнями разбрасывал заряды дождя. Непогода приглушила любовный пыл тетеревиного племени, но подготовила место для баталий: снег усел, уплотнился. Ночное прояснение и мороз, образовали толстую снежно-ледяную корку, выдерживающую немалые нагрузки. Наступила кратковременная, но такая долгожданная пора наста, черемья – мама так называла, когда по ровному полу снежной целины, можно нестись куда угодно.
Поляну, игрище тетеревов, перегородил ветками, ёлками, оставил проходы в четверть метра, поставив в них силки из конского волоса. Петухи-тетерева бормочут, бегают, с раскрытыми крыльями и распущенным хвостом; когда приходит охота подраться с соперником, ныряет в проход. Тетёрки, в это время, сидят недалеко, на деревьях, и внимательно наблюдают за проходящим турниром. За весну ловил я одного-двух тетеревов, что не могло существенно повлиять на численность остающегося поголовья.
Главная охота началась во второй половине августа. Утиная молодь встала на крыло, так говорили старые охотники, со свистом рассекала воздух над наволокскими озёрами, на бреющих полётах укрепляя крылья. Завелась, у нас в хозяйстве, молодая собачка Жучка. Охотников трое: отец, брат Борис и я, с этой весны записан в ряды тех, для кого «охота пуще неволи». Ружьё одно, необходима и собака-лайка, хотя бы одна. Стал я брать с собой на уток Жуку, сам обучался этому ремеслу и собаку учил. Главное собачье назначение было – вытащить подстреленную утку с воды.
Августовскими пригожими вечерами, когда окружающее начинает отходить от перегрузок крестьянского лета, с туманами, к полуночи, заливающими низины озёр, я брал ружьё и Жуку, уходил на озёра. Устраивался в зарослях метровой осоки. Удивительно быстро поняла собака своё назначение: сидеть тихо до выстрела. После выстрела кидалась в озеро, утку до берега не транспортировала, оставляла метрах в трёх-четырёх, садилась на берегу и с ухмылкой наблюдала, что я буду делать. Я убеждал Жуку, что все дела надо до конца делать, не соглашалась, отворачивала свою собачью морду в сторону. Приходилось мне заниматься, срезал длинный ивовый прут, доставал утку и уходили домой. Охота продолжалась до поры, когда мама взмолилась: «Не надо мне больше уток, чистить от пера и потрошить надоело, да, пожалуй, и утятина приелась». В любом занятии требуется перерыв.