(ВАЛЕРИЙ)
Проснулся я от того, что кто-то под одеялом сосал мой член.
«Что за бред?» – подумал я и откинул одеяло.
Перед тем, как закричать от испуга, я вспомнил только что приснившийся мне сон: Карамель сидела передо мной на стуле в одном нижнем белье, и я принялся стягивать с нее трусики. Когда же снял их, то какое-то время удивленно смотрел на открывшуюся мне картину. Под ее трусиками ничего не было. Не было отверстия, только сплошная смуглая кожа.
Теперь же был не сон. Совсем не сон. Кто-то сосал мой член. Откинув одеяло, я увидел Диану, свою мертвую сестру. Она была живой, голой и сосала мой член. Я закричал, хотел выбраться из кровати, но не смог пошевелиться. Оторвавшись от своего занятия, «Диана» посмотрела в мои глаза своими ничего не выражающими зрачками. Но ничего не сказала. И тогда я, толкнув ее ногой, выскочил из постели, натянул джинсы и кинулся вниз.
Бартенев был один на кухне, пил чай, когда я ворвался туда с бешеными глазами и криками:
«Что это?! Что за фокусы ты устраиваешь?!»
К тому моменту я уже понял, что это дело рук Бартенева. Диана стала очередной копией, которую создал этот безумец с моей фотографии.
Бартенев только рассмеялся в ответ:
«Не понравился сюрприз?»
Я выкрикнул:
«Да пошел ты со своими сюрпризами знаешь куда?! В жопу!»
Он сказал, поднимаясь:
«Тише ты, всех разбудишь. Где она?»
«Наверху. В моей комнате», – ответил я и последовал за Бартеневым, который уже поднимался по лестнице.
Он успел схватить «Диану», когда я подбежал к двери в комнату.
«Помоги мне», – произнес он и я заметил, что изо рта копии потекла белая пена.
Мы вдвоем спустили «Диану» по лестнице и вынесли из отеля. Слава Богу, никто не заметил. Бартенев открыл заднюю дверь фургона, и мы погрузили ее внутрь кузова. Там же до сих пор находилась и бартеневская порноактриса.
«Ты… ты мудак! – сказал я, когда мы шли обратно. – Что нам теперь с ними делать?»
Бартенев промолчал.
* * *
День мы провели в отеле. Я отходил от шока, а Бартенев не переставая подшучивал надо мной по поводу того, что собственная сестра отсосала мне. Я сразу же пожалел, что рассказал ему об этом.
«Наверное, и в страшном сне не мог такого представить, чтобы собственная младшая сестра…» – говорил он, ехидно улыбаясь.
Вечером Бартенев предложил отправиться в город и выпить чего-нибудь. Я согласился, нужно было снять стресс. Конечно же, мы вновь взяли фургон старика, конечно же, с двумя копиями в кузове. И Бартенев был за рулем.
«Как тебе та шалава?» – спросил он по дороге.
«Какая? “Кирстен”?» – не понял я.
«Да ни эта шалава, – сказал Бартенев, – безрукая шлюха».
Я рассмеялся, хотя на душе было совсем невесело. А так и не ответил ничего.
* * *
Мы сидели в баре на окраине города, и пили водку. Мне захотелось напиться, но при этом вспоминалось то утро с Карамелью, когда я совершил нехорошее дело. И меня начинало тошнить от выпивки. И все же мы напились. Не могли по-другому. А что еще оставалось делать, когда порноактриса оживает на глазах, совершившая самоубийство подруга нападает на тебя, а мертвая сестра делает минет? Бартенев начал, а я его поддержал.
Он опрокинул очередную рюмку и сказал:
«Ты когда-нибудь смотрел снафф-фильм? А я видел. Там одну бабу изнасиловали, а потом насмерть забили железными пруть… – Бартенев не мог выговорить слово, – пруть… ями, короче. Это жесткое кино, скажу я тебе, мой друг. Еще я видел, как одна шлюха трахалась с мужиком, прыгала на его члене, а другой в это время лизал ее клитор и тут бах… член того, который трахал, выскальзывает из ее ****ы и попадает в рот того, который лижет. Представь, ржач какой, а?»
Я улыбнулся и кивнул. Мы выпили еще по рюмке. Бартенев опять заговорил:
«А еще видел, как порноактер кончил на лицо оператора. И представь себе такую сцену: мужик трахает бабу в жопу, а сзади его самого имеет в задницу другая баба с членом. Ни с искусственным, а с натуральным, своим. Потому что она гребаный транссексуал. Видел также я, как один мужик трахал бабу, а потом вытащил член из ее манды и принялся ссать туда, прямо в дырку этой шалавы. А ей нравилось, стонала сука… Еще, значит, в фильме каком-то такая шняга была: у девки во время самого разгара траханья порвалась силиконовая сиська. Представь себе только. Порвалась и оттуда какая-то херь потекла».
Бартенев замолчал.
«Это все самое важное, что ты хотел мне поведать?» – спросил я.
«Пока что да», – ответил он, пожав плечами.
«А знаешь, – проговорил я, – я ведь изнасиловал Карамель. На глазах у своей невесты».
«Что ты за бред мелешь?» – нахмурился Бартенев.
Я сказал:
«Я изнасиловал Карамель. А она так и не узнала об этом».
Он шумно выдохнул воздух, и мы замолчали. Потом Бартенев спросил:
«В жопу трахал или в ****у?»
Я не отвечал. Он повторил громче:
«В жопу, мать твою, или в ****у?»
Я оглянулся по сторонам, боясь, что кто-то мог услышать.
«В жопу…» – снова начал Бартенев, но я его прервал, прокричав:
«В ****у! В ****у трахал! Доволен?»
Глаза Бартенева широко раскрылись, и он покрутил головой по сторонам. Я тоже осмотрелся. Люди, находящиеся в баре, несколько секунд удивленно глазели на нас, а потом вернулись к своим занятиям.
И вдруг Бартенев начал смеяться. Смеялся он минут пять. Так сильно, что лицо его покраснело, а из глаз потекли слезы. Он принялся стучать кулаками по столу, не в силах остановить смех, а затем наклонился в сторону и упал со стула.
«Проклятье!» – вырвалось у меня, когда я бросился поднимать Бартенева с пола, потому что сам он никак не желал вставать. Продолжал ржать, как ненормальный, валяясь на грязном и облезлом полу дешевой забегаловки.
* * *
Мы уже вышли из бара, когда Бартенев вдруг восторженно проговорил пьяным голосом, выпуская изо рта сигаретный дым:
«О, педики нарисовались!»
Я проследил за его взглядом и просто остолбенел. Двое парней лет двадцати целовались в губы метрах в десяти от нас.
Бартенев сказал:
«Давай вмажем этим гомикам!»
Я понял, что очередной заварухи не избежать. Если Бартенев трезвым был, словно граната с выдернутой чекой в руке, то на какие дела он был способен в пьяном виде, я даже боялся себе представить.
Бартенев двинулся шатающейся походкой к парням, которые продолжали заниматься своим делом, не обращая на нас ни малейшего внимания. Я резко протянул руку и сжал его запястье.
«Стой, – сказал я. – Давай не будет влезать в новые неприятности».
Бартенев посмотрел мне в глаза:
«Это пидоры, Валер!»
«Плевать, – прошептал я. – Идем, прогуляемся».
Но Бартенев не был бы самим собой, если бы послушался меня. Он вырвал запястье из моих пальцев и зашагал к парочке геев, которые стояли, взявшись за руки, и о чем-то говорили с широкими улыбками на лицах.
«Эй, гомики! Любители подолбить в волосатую жопу! Жиды и педики правят миром!» – выкрикнул Бартенев, приближаясь к ним.
Они обернулись на голос и внезапно Бартенев, взмахнув рукой, ударил одного из них кулаком по лицу. У парня брызнула кровь из носа, он вскрикнул, а второй пидор… то есть гомосексуалист… удивленно воззрился на Бартенева.
Я стоял на месте, наблюдая за происходящим, и не собирался вмешиваться.
Бартенев размахнулся и ударил в лицо второго, пока первый приходил в себя, зажав нос пальцами. Затем он вновь врезал первому, только теперь в живот, и тот согнулся, жадно глотая воздух. Бартенев резко взмахнул ногой и ударил его туфлей по лицу. Гей, перевернувшись в воздухе, упал на живот. Дружок же его что-то выкрикнул визгливым голосом и убежал, держась рукой за нос. Бартенев поднял ногу и со всей силы опустил подошву на грудь оставшегося парня со словами:
«Может это тебя мужиком сделает, сука?! Падаль вонючая!»
Гей закашлялся, а Бартенев отряхнул ладонью брюки и вдруг вытащил пистолет из-за пояса. Направил ствол на парня, который пытался прийти в себя.
«Эй! – выкрикнул я. – Убери пушку! Ты совсем умом тронулся?!»
Бартенев сымитировал голосом звук выстрела, дернул пистолетом, словно произошла отдача, а потом поднес ствол к губам и дунул на него. Убрал пистолет и наклонился к парню. Схватив его за волосы, обернулся ко мне:
«Видел его рожу? Полный объебос».
Бартенев улыбнулся, после чего сильно ударил гея лицом об асфальт. Кажется, тот потерял сознание. Бартенев направился ко мне, тряхнул головой, откинув со лба челку, и произнес:
«Что у нас дальше?»
* * *
Мы оставили фургон недалеко от бара, и пошли прогуляться. Я понятия не имел, как мы будем возвращаться домой. Оба были пьяными, но я по крайне мере не шатался из стороны в сторону при ходьбе в отличие от Бартенева.
«Знаешь, – сказал он, когда мы шли мимо заброшенных нежилых домов. Квартал этот был крайне неприветливым, и нам не встретилось ни одного человека. Пока не встретилось. Я же боялся, что вылезет какой-нибудь бомж или гопник, нападет на нас и тогда Бартенев точно устроит мокруху. – Я тут вспомнил настоящее имя твоей Карамели. Ее Натальей зовут. Наталья Колесникова. Тебя немало шокировала вся эта история с ребенком. Я прав?»
Я молчал. Не хотел говорить об этом. Вспоминать.
«Понимаю», – проговорил Бартенев с громким выдохом.
Внезапно я вспомнил о своем коте Валике, которого оставил с соседкой перед отъездом. Почему-то сказал об этом Бартеневу, наверное, чтобы отвлечь его от воспоминаний. Не хотел их слышать.
Сказал:
«У меня дома кот остался. Валик».
«Валик? – переспросил он со смешком. – У вас похожие имена, не находишь? Валерий и его кот Валик».
«Пошел ты», – бросил я, тоже хихикнув.
«Валер, как ты считаешь, – заговорил опять Бартенев. – Почему бабы снимаются в порно? Во всей этой грязи. Как так можно жить, я не понимаю».
Я сказал:
«Меня это, Бартенев, особенно не волнует».
Он продолжил:
«А ты не задумывался, каким способом мастурбирует эта Кристина безрукая из отеля?»
«Мне до этого нет никакого дела», – ответил я, чувствуя приток злости. Этот человек мог вывести из равновесия кого угодно.
Бартенев произнес:
«Каким пошлым стал мир вокруг, не находишь? Ужас, ужас».
Я отвернулся в сторону, улыбнувшись этим его словам. Смешно было слушать подобные заявления из уст Бартенева.
Он спросил:
«Ты когда-нибудь убивал человека?»
У меня дрожь пробежала по спине, и я ответил:
«Нет, конечно».
«А я убивал», – буднично произнес Бартенев.
«Неудивительно», – подумал я, почему-то и вправду совсем не удивившись
его признанию.
Мы прошли несколько метров молча и остановились напротив одного из недостроенных многоэтажных домов. Вокруг уже стемнело. Бартенев достал сигареты, и я последовал его примеру.
«Что нам сейчас угрожает?» – спросил я, делая затяжку.
«Агенты, – произнес Бартенев, – если таковые еще остались, охотницы, этот еще… копия…»
«Минорский», – вставил я, и Бартенев согласно кивнул.
Я хотел еще что-то сказать, но увидел бегущую к нам девочку лет пятнадцати. Сверстницу Дианы. Еще подумал, что это дети делают в такое время в таком месте.
Девочка обратилась к Бартеневу, негромко пробормотав:
«Сделаю минет за триста рублей. Если захочешь трахнуться, то подороже будет. Но в попку не даю».
Я окаменел от этих ее слов. Пальцем двинуть не мог. Подумал:
«И вот так сейчас подростки зарабатывают карманные деньги?»
Потом взглянул на Бартенева, ожидая его реакции.
«Неужели, он согласится?» – со страхом подумалось мне.
Однако я смог вздохнуть свободно, когда Бартенев вытащил из кармана смятую тысячную купюру и протянул ее девочке со словами:
«Иди лучше домой, детка».
Она взяла деньги, смотрела на нас с минуту, открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но не сказала. Развернулась и, убежав, исчезла за стеной дома.
Мы с Бартеневым переглянулись и он произнес:
«А я что говорю? Подумай, куда только мир катится. Шалавами уже из детского сада выходят».
Я кивнул и хотел закурить, но в это время на мое плечо сзади легка чья-то ладонь и я, подпрыгнув от испуга, прокричал:
«Мать твою!»
Резко развернулся, выронив сигарету, и увидел перед собой женщину. Бартенев же рассмеялся над моей реакцией.
«Простите», – выговорила она и тут я ее узнал.
Глазам своим не поверил. Эта была та самая молодая женщина, которую я видел на похоронах Дианы и с которой занимался сексом во сне. И еще я душил ее в этом же сне. Сейчас она была одета в серое пальто, а длинные волосы также свободно развевались на слабом ветру.
«Я Кальда, – сказала она. – А вы Валерий, я вас помню».
Она не дала мне и слова вставить, снова заговорив:
«Вы плохой человек. Издевались над сестрой, насиловали ее, как только хотели. Избивали до полусмерти. Вот она и умерла. Не выдержала, бедняжка».
«Что?» – вырвалось у меня, я пребывал в полной растерянности.
«Что за пургу она гонит? – вмешался Бартенев, глядя на меня. Затем обратился к ней: – Что за херню несешь, сука?»
Кальда, ничего не сказав, бросилась мне под ноги и вцепилась пальцами в ширинку моих джинсов. Принялась расстегивать молнию.
«Я буду сосать твой член, – выдохнула она, – буду сосать»
«Что вы делаете?!» – выкрикнул я, схватил ее за плечи и постарался отстранить от себя.
Кальда же вцепилась намертво. Я не помню, что делал в этот момент Бартенев, и лица его не видел, все мое внимание сосредоточилось на этой сумасшедшей.
«Отпустите меня!» – процедил я сквозь зубы, но она уже просунула ладонь в мои джинсы и вовсю щупала меня между ног.
Не знаю, что на меня нашло, но я неожиданно взмахнул рукой и сильно ударил ладонью ее по лицу. Кальда откинулась назад и упала на тротуар. Поднесла пальцы к щеке, стала ощупывать кожу. Я недолго смотрел в ее глаза, они были какие-то неестественные, переливающиеся, зеленый оттенок переходил в синий и обратно. Она ничего не говорила, молча сидела на земле и я, развернувшись, побежал к недостроенной высотке.
В голове крутились сотни мыслей, и я никак не мог сообразить, что случилось и что теперь делать.
В ушах звучали слова Кальды:
«Вы плохой человек. Издевались над сестрой, насиловали ее, как только хотели. Избивали до полусмерти. Вот она и умерла. Не выдержала, бедняжка».
Я стал подниматься по лестнице, пару раз запнулся и едва не упал. В конце концов, взбежал почти на самый верхний этаж и остановился на лестничной площадке. Обернувшись, увидел Бартенева, который поднялся за мной следом.
Он хотел что-то сказать, но в это мгновение из-за его спины выскочила Кальда и снова набросилась на меня. Схватила руками воротник моей куртки.
«Ты убил ее! Убил Диану!»
Я больше не мог этого слышать, страшно разозлился и, вложив все силы, отбросил ее от себя, толкнув в грудь. Женщина не удержалась на ногах, опрокинулась назад и упала с лестничной площадки. Там не было ограждений. Она просто полетела вниз в глубокий проем. Я услышал глухой удар, когда Кальда рухнула на бетонный пол первого этажа. Пролетела же она этажей десять. Как сказал Бартенев, мы были на одиннадцатом.
Он подошел к краю площадки и глянул вниз.
«Всмятку», – таков был его вердикт.
Я же затараторил:
«Я не хотел, не хотел, не хотел».
Бартенев произнес:
«Плюнь на нее. Надо уносить ноги отсюда».
Мы спустились вниз, и он остановился у трупа. Теперь и я все видел. В голове Кальды появилась глубокая трещина, а на полу растеклась лужа густой крови.
«Ты ее знал?» – спросил Бартенев.
Я сказал:
«Видел один раз. На похоронах сестры. Но кто такая, не имею понятия, – помолчал, потом добавил, о чем тут же пожалел: – Еще мне сон приснился, в котором я занимался сексом с ней».
Мне вспомнилась моя тогдашняя ночная поллюция, но об этом-то я конечно Бартеневу не сказал.
«Ты трахался с ней во сне?» – повел он бровью.
Я ничего не сказал, а Бартенев улыбнулся.
«А то, что она сейчас говорила…» – произнес он, но я оборвал его криком:
«Чушь! Полный бред! Ты поверил ей что ли?»
Бартенев, проигнорировав мой вопрос, сказал:
«Значит, она не охотница. Хотя… Кто же такая? У тебя нет ничего острого?»
«Нет», – бросил я.
«Ножа?» – не унимался он.
«Да, я постоянно таскаю с собой нож!» – прокричал я, а затем прислушался к эху, что разнеслось по пустому зданию.
«Пила, – вспомнил Бартенев. – Пила в фургоне».
«Зачем? Что ты…» – воскликнул я, ничего не понимая, и мой голос сорвался на визг.
«Вскрыть ее надо, – ответил Бартенев и вытащил из кармана три ключа, показал их мне. – Это было в телах предыдущих охотниц и если она одна из них, то…»
«Мы не станем ее пилить, – твердо сказал я. – Пошли отсюда».
Бартенев так и остался стоять около трупа, а я вышел на улицу. Почувствовал сильное головокружение и подумал, что сейчас упаду. Опустился на холодный асфальт и посидел, глядя в черное небо без звезд.
Грустно улыбнулся, когда вспомнил, как Карамель однажды чмокнула меня в щеку и сказала:
«Ты, Валера, достоин самого лучшего в жизни. Лучшей карьеры, лучших друзей, лучшей женщины. Не такой, как я. Лучше».
* * *
К моему облегчению Бартенев отказался от идеи вскрывать Кальду, и мы отправились обратно к фургону.
Перед тем, как сесть за руль, он произнес:
«Знаешь, не везет, это когда ты, напившись в говно, не успеваешь добежать до туалета несколько шагов и заблевываешь все вокруг, абсолютно все».
Эти его слова звучали особенно забавно в свете дальнейших событий. Мы залезли в машину и я, было, подумал, что Бартенев уже достаточно протрезвел, но жестоко ошибся. Он хотел сказать что-то еще и уже открыл рот, но как раз в это мгновение из его рта вырвался поток рвоты. Не слишком сильный, но этого вполне хватило, чтобы заблевать руль и приборную панель.
Я и сдерживать себя не пытался. Заржал, как сумасшедший. Отсмеявшись, похлопал Бартенева по спине и сказал:
«Здорово получилось».
Он ничего больше не говорил.
Мы тронулись в обратный путь до отеля. Бартенев, несмотря на свое состояние, вел автомобиль. Сказал, что всегда трезв и это даже невзирая на случившееся минутой раньше. Я позволил ему вести «фольксваген» и поэтому в том, что случилось дальше, есть и моя вина. Во всяком случае, волноваться из-за того, что придется возвращать старику заблеванную машину, уже не пришлось.
По дороге Бартенев поинтересовался у меня:
«Ты когда-нибудь трахал мертвую бабу?»
Я нервно рассмеялся, затем сказал:
«Ты совсем чокнулся».
Он не унимался:
«А хотел бы трахнуть?»
«К черту тебя, – отмахнулся я от него. – Не хочу и говорить о таком».
Бартенев что-то неразборчиво хмыкнул себе под нос. Заговорил опять:
«Я слышал про одного мужика, так он убил собственную дочь и целый месяц трахал ее труп. А еще ему стало мало ее естественных отверстий и он проделал несколько дополнительных в животе. Любил он, понимаешь ли, разнообразие в сексе».
Бартенев хихикнул, а я посмотрел в окно и только теперь понял, что мы едем совсем в другую сторону. Отель остался позади. Более того, мы приближались к железнодорожному переезду.
«Тебе нравится анальный секс в порно? А двойное проникновение? А в реале пробовал? Я думаю, что…» – снова заговорил Бартенев, но я его прервал, сказав:
«Слушай, куда ты нас на хрен завез?»
И в этот момент передние колеса фургона перескочили рельсы, а потом двигатель заглох.
Это было, словно в анекдоте. Мы застряли на железной дороге.
Бартенев принялся вращать ключ в попытке завести двигатель, но тот лишь глухо бурчал в ответ. Бензобак был почти полным, и я понятия не имел, что могло случиться. Но машина сломалась.
В глаза мне ударил яркий свет, и я услышал гудок приближающегося поезда.
Ощутил вибрацию рельсов всем телом. А за минуту до этого думал о том, что только поезда нам сейчас еще и не хватало. И вот, пожалуйста. Поезд мчится прямо на нас, а мы сидим в проклятом древнем фургоне, который сломался посреди долбанной железной дороги.
Помню, тогда, в машине, я впервые в жизни орал таким отборным матом, какого никогда прежде не употреблял. Точно не могу воспроизвести, но кричал я что-то вроде этого:
«Бартенев, еб твою мать! Заводи эту херову штуку и поехали! Поехали отсюда!»
Видел, как по лицу Бартенева ручьями тек пот, а кожа его так побледнела, что он стал похож на мертвеца. Но при этом Бартенев не произносил ни слова. Только отчаянно вращал ключ в замке зажигания. А поезд, тем временем, неумолимо приближался.
Дальше все происходящее было, словно во сне.
В общем, не прошло и минуты, как мы с Бартеневым уже бежали со всех ног прочь от железной дороги. А локомотив поезда врезался в фургон. Я услышал позади себя скрежет, поезд унесся дальше, а «фольксваген» сдвинулся с путей и стоял на высокой насыпи гравия. Одна сторона фургона была глубоко вдавлена внутрь, а стекла все разбились и вывалились из окон.
Я остановился, упер руки в колени и стал судорожно глотать ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Смотрел на удаляющийся поезд и разбитый автомобиль старика. Подумал, что совсем не помню, каким образом нам удалось выбраться из машины. Все произошло автоматически, в состоянии глубокого шока.
Бартенев стоял рядом и тоже смотрел на разбитый фургон. Я неожиданно осознал, что мы могли бы уже умереть, если бы не покинули машину. Но заговорил о другом:
«Там же кейс был, в тачке».
«Там были только копии. Только копии и бензопила, – отдышавшись, сказал Бартенев. – Кейс в отеле, в моей комнате. И еще кое-что».
«Что?» – спросил я.
Бартенев ответил:
«Не знаю. Коробка какая-то».
«А от чего ключи эти у тебя?» – поинтересовался я, вспомнив вдруг о них.
«Я без понятия от чего они», – с громким выдохом произнес Бартенев.
Я тоже тяжело вздохнул:
«Нас теперь старик порешит на хрен».
«И без тебя знаю», – махнул он рукой в ответ.
Бартенев согнулся, уперев ладони в колени. Несколько минут восстанавливал дыхание.
* * *
Через полчаса мы уже брели по дороге к отелю. Бартенев на удивление протрезвел. Хотя то, что случилось с нами, выбьет хмель из кого угодно. Фургон мы так и бросили там, у железной дороги вместе с копиями Кирстен Прайс и Дианы внутри. Даже проверять не стали, во что они там превратились. Конечно, не стали. Итак, достаточно было впечатлений за ночь. А я-то думал, что ночь с пятницы на субботу стала первой и последней экстремальной ночью в моей жизни. Я ошибался. Но то, что ждало меня впереди…
«Мы правильно делаем, что возвращаемся в отель?» – обратился я к Бартеневу.
«А что нам еще делать? Есть предложения, куда податься?» – проговорил он.
Я замолчал, подумал о том, кем все-таки была Кальда. Откуда знала Диану? Почему обвинила меня в ее смерти? Почему говорила такие ужасные вещи? Потом я произнес:
«Знаешь, иногда ты разочаровываешься в людях. От этого больно, – я сделал паузу, но Бартенев молчал. Я чувствовал потребность выговориться и поэтому продолжил: – Это тяжело, когда тебя унижает и оскорбляет близкий человек, которому ты доверял долгое время и не ожидал предательства. Я говорю о Юле. Ты уже в курсе, что я помог ей вылечиться от рака…»
Бартенев меня прервал:
«Как ты говорил, она умерла?»
Я сказал:
«Сначала вскрыла вены, но осталась жива, а затем бросилась под поезд».
«Мда… уж», – выдохнул он.
«Только представь себе, я видел ее тело, разрезанное пополам. У нее все внутренности…» – я не смог договорить, к горлу неожиданно подступила тошнота, а желудок стало жечь от выпитого в баре и пережитого на железной дороге.
Бартенев молчал, я увидел огни отеля и понял, что избежать неприятного разговора со стариком не удастся.
Я опять произнес:
«Понимаешь, я сделал все, чтобы помочь Юле. Потратил столько сил, столько было переживаний… а она перед тем, как порезать вены, накричала на меня, обозвала самыми последними словами… никогда я такого от нее не слышал и подумать не мог, что Юля способна так поступить со мной… но она накричала на меня и прогнала… как собаку».
Бартенев ничего не говорил, и я посмотрел в его лицо, ожидая хоть какой-то реакции. Наконец, он сказал:
«Валер, никогда не доверяй женщинам. Они все лживые потаскухи. Запомни мои слова».
* * *
В отеле нам снова удалось остаться незамеченными и пробраться в комнату Бартенева. Он, не произнося ни слова, открыл кейс и стал изучать его внутренности, словно надеялся там найти что-то еще, кроме гравюры.
«Что ты там еще хочешь отыскать?» – спросил его я.
И тут он испустил громкий вздох удивления. Продемонстрировал мне фото некого мужчины лет пятидесяти и произнес:
«Это Дэ. Чертов Дэ, главарь агентов».
«И что?» – спросил я.
«А то, – ответил Бартенев, – что он и Решетников, мой бывший босс, это один и тот же человек. Он и держал твою Карамель. От него она забеременела, а потом…»
«Все, – громко сказал я, – опять за старое? Не хочу этого слышать. Мне без разницы, понимаешь? Без разницы. Я хочу домой. Я устал. Я хочу вернуть Карамель».
Бартенев проговорил:
«Я сваливаю завтра утром отсюда на хрен. Ты со мной?»
Я несколько опешил от его слов:
«А как же Карамель? Ты ведь обещал…»
«Ничего я тебе не обещал, – огрызнулся он, убирая кейс. – Пошла она на хер, проститутка твоя. Она даже ****у нормально брить не умеет. Буду я еще лишний раз жизнью рисковать ради такой херни, как эта шваль. Мало как будто мне дерьма досталось за эти дни. Я сваливаю, приятель».
Я лишь тихонько хмыкнул, думая о том, что же теперь делать. Бартенев, тем временем, положил на кровать какую-то черную пластиковую коробку и принялся ее распечатывать. Я не хотел с ним и разговаривать больше, почувствовал обиду внутри себя. Мне было плевать на все. Абсолютно на все.
Мне захотелось встать и во весь голос прокричать в лицо Бартенева:
«Ну и проваливай, сукин ты сын! Проваливай отсюда!»
Но я этого не сделал, а он уже извлек из черной коробки листы бумаги, на которых был напечатан какой-то текст.
«Что это еще за дерьмо?» – прошептал Бартенев, вглядываясь в текст, и лицо его вновь побелело, как часом раньше в фургоне старика, когда на нас надвигался поезд.
Я хотел спросить, что там, в этих бумагах, но прежде чем я успел открыть рот, Бартенев протянул мне один лист.
«Взгляни только на это», – проговорил он каким-то бесцветным голосом и я, сжимая пальцами листок бумаги, ощутил, как у меня на руках поднялись волоски.