Глава 4. Мой Эрмитаж. Музейный смотритель.
Днём рождения Эрмитажа принято считать седьмое декабря, День святой Екатерины – в честь императрицы Екатерины Второй, основательницы музея. Одновременно в Эрмитаже празднуется день святого Георгия Победоносца, день рождения Георгия Вилинбахова и день рождения директора Эрмитажа - Михаила Пиотровского, короче сказать: «Дни Эрмитажа». В эти дни в директорском коридоре большое оживление, идет непрерывный поток поздравителей с громадными букетами: мужчины в дорогих костюмах, нарядные дамы, иностранцы.
Седьмого декабря и 31 декабря по традиции Михаил Пиотровский в паре с главным Гералдмейстером России обходят свои владения. Они обязательно проходят по всем без исключения залам Эрмитажа, раскланиваются со смотрителями, заходят в научные отделы, чтобы поздравить всех сотрудников с этими традиционными праздниками.
Самым последним в этой череде является Первобытный или Археологический отдел, и научные сотрудники всегда сокрушаются, что приходится сидеть чуть не до восьми вечера, в ожидании поздравлянтов, ведь обход четырехсот залов, в Эрмитаже, занимает почти целый день. К Дням Эрмитажа всегда приурочиваются открытия новых выставок.
В том году одним из подарков к этим праздникам явилось: открытие после реставрации залов Боспора и уникальная итальянская выставка: « Фрески Стабии». Мне выпало работать на этой удивительной выставке.
Все с нетерпением ожидали открытия зала после долгой реставрации, заглядывали, подсматривали в щёлочки, живо обсуждая разительные перемены, происходящие за закрытыми дверями. Когда–то в этих залах находилась Вольтеровская библиотека. Отделка стен, полностью утраченная в ХХ веке, была задумана в виде полос трёх цветов: голубого, розового и жёлтого. Как в живописи потолка, так и в отделке стен за основу был взят стиль фресковых росписей Помпей.
В 30-е годы необычную жизнерадостную раскраску стен в «полоску» заменили серо-зелёным цветом, а в 1975 году зал снова перекрасили, на этот раз в ярко-красный, и постоянные посетители запомнили этот зал именно в таком цвете.
И вот реставраторы вновь вернули первозданную красоту, его солнечность, легкость, жизнерадостность и цветовую связь с соседними залами. Я с нетерпением ждала дня открытия. Ещё бы, в Петербург привезли уникальнейшую выставку античных фресок. Эта выставка из Италии всего второй раз за своё существование отправилась из родных стен в такое далёкое путешествие, первый раз она экспонировалась в Вашингтонском музее изобразительного искусства.
Наш Античный отдел считается довольно ценным по своему набору экспонатов, но античных фресок в Эрмитаже, да и не только у нас (это, вообще большая редкость) никогда не было. И вот чудо: во вновь открытых залах, появились эти уникальные фрески.
Мы, смотрители, приходим на работу за час до открытия музея для посетителей, и этот час предназначается для того, чтобы стряхнуть пыль со скульптур и необходимость присутствия во время работы пылесосом уборщиков.
Я люблю это утреннее время. Тихо. Ушли шумные уборщики. И ты один на один с вечностью. Проработав почти четыре года в Эрмитаже, я не смогла привыкнуть к этой роскоши, как мне предрекали старые смотрители. У меня никуда не делось благоговение перед творцами, создававшими эти шедевры, и перед временем, разделяющим эпохи.
Я вставала рядом со скульптурой Венеры Таврической, эллинистическим эталоном красоты - стройной, увенчанной маленькой, гордо повернутой головой, и взглядом, обращенным поверх, куда-то вдаль. И пыталась мысленно вписать себя в её ауру. Стоило мне только подумать, что ей более двух тысяч лет, и что это первая скульптура, которая появилась в Петербурге, и что приобретена она при активном участии Петра 1, и что он наверняка прикасался к ней, то у меня от одной только этой мысли щемило сердце, и я испытывала истинное ощущение полного счастья.
Вообще я была рада тому, что меня взяли на работу именно в Античный отдел Эрмитажа. Приходя каждый раз в музей, будучи просто посетителем, я шла сразу на второй и третий этажи по проторённой дорожке: итальянское искусство эпохи Возрождения: Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Рембрандт, Рубенс, потом любимые мною импрессионисты и, естественно, Роден. А на первый этаж у меня никогда не было сил. И только работая в Эрмитаже, открыла для себя мир античного искусства, где господствует такая гармония и эстетика.
Первый зал, в который меня определили, был как раз зал Диониса, где и стоит Венера Таврическая. Уже через три года моей работы в Эрмитаже на этой скульптуре поставили новую табличку с надписью: «Афродита». Молодой ученый Саша Круглов провёл собственные расследования на предмет того, что это не римская копия, а греческий оригинал неизвестного автора, выполнившего эту работу, копируя великого Праксителя.
Саша исходил из того, что никаких исследований никогда не проводилось, просто решили в своё время, что это римская копия. Он долго обследовал скульптуру, привлекал специалистов, написал несколько статей. Половина специалистов отдела приняла его сторону, другая не согласилась с его доводами, но, тем не менее, Венера, превратилась в Афродиту, а споры продолжаются.
Зал, где стоит Афродита, называется по имени Диониса и выполнен в Помпеянском стиле: терракотовые стены из стюка (искусственного мрамора), и на этом фоне белые мраморные скульптуры. Красиво, торжественно, изящно! Главными фигурами здесь явились три скульптуры греческого бога Диониса, любимого бога древних греков, покровителя сил природы и виноделия.
Туристы и посетители частенько путают нашу Венеру с Милосской, и я вежливо поправляя их, сообщала, что Венера Милосская находится в Лувре, в Париже. Многие пытаются обязательно потрогать скульптуру, погладить, а я как верный страж, на чеку, терпеливо объясняя, что этого делать нельзя, приходя в ужас от невоспитанности людей.
А вообще мне нравится отвечать на вопросы посетителей, поэтому я перелопатила массу литературы по античности, ходила на цикловые лекции, задавала вопросы научным работникам. А в обеденный перерыв, наскоро перекусив, изучала Эрмитаж. По началу здесь можно заблудиться, но через год примерно уже свободно ориентировалась, знала почти все залы по названию и могла свободно ответить, где располагаются главные шедевры Эрмитажа.
Мои пристрастия менялись по мере изучения Эрмитажной коллекции: то я каждый день бегала к своим любимым импрессионистам, о которых я больше всего знала на тот период и когда-то разбиралась во всех этих течениях: импрессионисты, постимпрессионисты, кубисты, фовисты, пуантилисты, дивизионисты и всякие другие «исты».
Я всегда подолгу стояла около работ Ван Гога, его знаменитого «Куста», «Хижин», « Арльских дам», рассматривая его полотна всегда со щемящей болью на его трагическую судьбу. Не зря же в письмах к брату Тео он писал: « И в фигурах и пейзажах я хотел бы выразить не сентиментальную грусть, а серьёзную горечь жизни». Я воспринимаю Ван Гога только вместе с его братом Тео, столько сделавшим для него, и стольким пожертвовавшим ради своего гениального брата. Они были так неразрывны друг с другом.
Далее портреты Ренуара и моя любимая «Жанна Сомари», которая не была красавицей в жизни, не была большой актрисой, но художник передал её очарование, её « неземное видение».
« Натюрморт с драпировкой» Сезанна (репродукция на холсте) висит у меня дома в рамке солнечным пятнышком. Еще дома я повесила репродукцию Альфреда Сислея «Городок Вильнёв-ла-Гарени на Сене», «Бульвар Монмартр в Париже» Писсаро, которые так радуют меня. А ещё я повесила бы в своём доме «Неаполитанский залив» Марке, на водную гладь которого я могу подолгу смотреть, чувствуя прохладу этой чистой прозрачной серо-зелёной воды.
Там же на третьем этаже висит моя любимая картина Константа Тройона « Отправление на рынок». Это потрясающая жанровая сценка, где раннее осеннее утро, пробивающийся сквозь утренний туман лучик солнца освещает лица крестьян, сидящих на лошадях и о чем-то переговаривающихся друг с другом, и небольшое стадо овечек и коз, которых очевидно, ведут на рынок на продажу. Лучик высветил морды встревоженных животных, окрасил золотом руно, маленькие хвостики, сделал почти прозрачными розовые ушки, а изо рта клубится короткий голубой парок.
Я своим нутром чувствовала температуру воздуха этого прохладного утра, изображенного на полотне, в этот момент меня пробивал лёгкий озноб, хотелось поскорей накинуть на плечи тёплый шарф. Какой же это божий дар быть художником, чтобы так чувствовать, так видеть и так уметь, чтобы все свои ощущения воплощать красками на холсте.
Мне вообще нравятся жанровые сценки, я обожаю рассматривать детали на полотнах Нидерландцев, особенно Питера Брейгеля Младшего, но самого именитого, Старшего Брейгеля, к сожалению, в Эрмитаже нет. Есть только работа, которую скопировал его сын.
В Брейгелях вообще можно запутаться и Старшие, и Младшие и племянники. Голландцы, оказывается, первыми изобрели оптику и, может, поэтому стало возможным писать мельчайшие детали, вплоть до отдельных листиков, травинок, букашек, находящихся на дальнем плане картины.
Еще на третьем этаже мой давний любимец Огюст Роден. Раньше все работы его были собраны в отдельном зале, а сейчас они растворены среди импрессионистов, его современников, друзей и хороших знакомых. Когда я смотрю на «Вечную весну», пленяющую своей гармонией и ощущением «растворённости» в свете, ощущением воздушной дымки, окутывающей фигуры, я тут же думаю о Камилле Клодель. Такая трагическая судьба возлюбленной, модели, помощницы, отдав себя полностью служению пусть и великому скульптору, похоронив при этом незаурядный талант, была так жестоко отброшена им, что закончила свою жизнь в «психушке». Когда я вспоминаю это, то не могу простить и сразу начинаю ненавидеть Родена.
Путь в Эрмитажную столовую лежит через Теребеневскую лестницу, название которой в честь скульптора, автора знаменитых атлантов, через галерею Канова, через знаменитые «Просветы», через «Лоджии Рафаэля», через Театральное фойе. Ты не можешь просто так проскочить мимо этих красот, ты вновь и вновь останавливаешься, каждый раз замечая всё новые и новые детали в интерьерах, в потолочных росписях, в экспонатах.
Так в «Лоджиях Рафаэля», читая на рисунках библейские сюжеты от Старого до Нового завета, ты словно разгадываешь огромный кроссворд, который расписан и по шпалерам, и по потолку.
А после обеда стараешься пройти уже другим путём, отыскать уголки, которые ты ещё не видел ранее, зайти в Николаевский зал, где всегда проходят самые крупные выставки, спуститься по Посольской (или Иорданской) лестнице любуясь уникальной золотой лепкой. В Эрмитаже насчитывается около трёх миллионов экспонатов, которые охватить просто невозможно за обеденный перерыв.
Другое дело в своем Античном отделе, где мы работаем каждый день в разных залах, а их насчитывается тринадцать, и которые снабжены текстами с описанием эпохи и экспонатов, здесь можно изучить практически всё, только не ленись. Ещё нам повезло с научными работниками отдела: в основном люди высочайшей культуры, крупные учёные, известные и за рубежом, они всегда охотно делятся знаниями и приветствуют любознательность.
Я всегда с нетерпением ждала приезда из экспедиции по Северному Причерноморью Нины Захаровны Куниной. Она приезжала всегда такая свежая, прихваченная южным загаром, обласканная ветрами Боспорского залива, и, несмотря на свои семьдесят восемь лет, она была молода душой и излучала такое дружелюбие ко всему миру. У неё не было врагов, она была так умна и высока в своих помыслах, что видела и в людях все только хорошее и могла простить любые человеческие недостатки.
Она занималась античным стеклом буквально со студенческой скамьи, и была признана в ученом мире уникальным специалистом в своей области. Вот где счастливое совпадение - детское увлечение археологией стало любимой профессией на всю жизнь. Удивительное дело, но она в таком преклонном возрасте имела необыкновенную память и обращалась ко всем смотрителям Античного отдела, а нас человек тридцать, всегда по имени отчеству. Она, приехав из экспедиции, приходила пораньше на работу, собирала нас в кружок и рассказывала о новых находках, обнаруженных при раскопках в Керчи.
Говорила всегда так понятно и доходчиво, что слушать её всегда было чрезвычайно интересно.
Но по весне Нина Захаровна заболела, жалуясь на радикулит, очень переживала, боясь не поправиться к летней экспедиции. Она обратилась в новомодный медицинский центр, надеясь на более быстрое лечение, и там по полной программе её «лечили», не удосужившись предварительно обследовать.
Через два месяца её не стало. Смерть Нины Захаровны Куниной потрясла всех. Прощаться с ней приехало много людей, знавших и любивших этого большого ученого и просто очень красивого человека. Бригада смотрителей потеряла в её лице большого друга.
Осиротел коллега и товарищ Нины Захаровны известный ученый Олег Яковлевич Неверов, автор многих научных трудов, основной работой его в отделе являются античные работы по глиптике: камни, геммы, камеи. Он ученый большого спектра деятельности и последними его книгами были: «Русские коллекционеры», «Эротика в Античном искусстве», а сейчас он пишет большую работу из серии: «Музеи мира. Эрмитаж». Они вместе ходили в столовую, вместе ездили домой, где жили по соседству, она очень опекала его и защищала от нападок некоторых невежественных сотрудников, не принимающих некоторых странностей, присущих незаурядным людям.
Дплее Фрески Стабии.http://www.proza.ru/2012/01/30/634