Глава 12. Развитие инфраструктуры:
а) Пути сообщения. Транспорт. Связь.
Уже давно замечено: уровень развития любой территории напрямую зависит от состояния её путей сообщения. Как же выглядели транспортные коммуникации Артема в догородской период его истории?
К моменту присоединения края к России территорию будущего Артема пересекали в разных направлениях лишь узкие звериные тропы и очень похожие на них тропинки китайских охотников – промысловиков. Именно эти пути ежегодных миграций китайских собирателей и звероловов стараниями местных русских властей были превращены сначала во вьючные почтовые тракты, а затем – в колёсные дороги, более или менее пригодные для передвижения по ним людей и грузов.
Первая из них, как уже было сказано в первой главе, пролегла вдоль берега Амурского залива через пост Угловой и далее на Уссурийск в 1882 году. Вторая, несколько лет спустя, связала Сучан через село Шкотово с Уссурийским трактом близ почтовой станции Лянчихе. В 90-е годы она была продолжена до бухты Святой Ольги. Путь этот пересекал устье реки Майхэ, переправа через которую стала предметом особой заботы властей и местных крестьян. Ещё до появления в крае постоянного русского населения здесь на берегу стояла китайская фанза, обитатели которой, по свидетельству командира Владивостокского поста Е.С.Бурачека, располагали лодкой и выполняли функции перевозчиков.
С основанием Шкотово и ростом численности его населения переправа перешла под контроль жителей этого села. Впрочем, это могло произойти и в начале 1883 года, после выселения китайцев из долины реки Майхэ. Во всяком случае, в 1884 году наблюдатель от военного ведомства зафиксировал здесь переправу, содержавшуюся на средства общества шкотовских крестьян. Они платили перевозчику 135 рублей в год с обязательством последнего иметь лодку, грузоподъемностью до 80 пудов, и бесплатно перевозить жителей села. Лошади переправлялись вплавь (РГИА ДВ Ф.1. Оп.1. Д.854).
После проведения колесной дороги, в этом месте была учреждена паромная переправа на стальном тросе, способная перевозить до 10 лошадей или около 50 человек за один рейс (Дальний Восток: маршруты и описание путей Приморской области (Приложение ко 2-му тому). С.530). Список селений 1896 года отмечает здесь двух перевозчиков, живущих в сторожевом домике на казенной земле (Колбасенко И.С. Населенные места Приморской области в 1896 г. Никольск-Уссурийский, 1899. С.30). Сразу же после окончания строительства колёсного тракта Шкотово-Лянчихе, а возможно, и одновременно с ним, началось возведение военно-стратегической дороги от Шкотово в район озера Ханка и к селу Никольскому через долину реки Майхэ (Отрезок этой дороги от Шкотово до д.Майхэ был построен ранее 1891года, о чем свидетельствует прошение на имя губернатора от китайцев участвовавших в ее строительстве. (РГИА ДВ Ф.1. Оп.4. Д.915. Л.73)).
Все три вышеуказанных пути строили солдаты Восточно-Сибирских линейных и сапёрных батальонов при значительном участии русского и китайского населения ближайших сел. Впрочем, рабочих рук всё равно не хватало для столь масштабного строительства, и дороги оказались сданы с такими большими недоделками, что эксплуатация их весной и в период дождей была крайне затруднена (Например, при строительстве участка почтового тракта Владивосток – Раздольное из-за нехватки людей и транспорта вдоль линии дороги не проводилось никаких земляных работ по сооружению насыпей, выемок и водоотводных канав. Мосты строились в расчете на малую воду и, со временем, почти все оказались снесены или разрушены. Четверть века спустя дорога была пригодна для проезда лишь в зимнее время года. (Дальний Восток: маршруты и описание путей Приморской области (Приложение ко 2-му тому). С.446)). В последующие годы над устранением этих недостатков трудилась немалая часть всё тех же солдат, однако к началу I-й Мировой войны только трасса Владивосток – Раздольное – Уссурийск в достаточной мере отвечала минимальным требованиям к качеству колесных путей.
Что же касается почтового тракта Шкотово – Лянчихе, то эта дорога к 1906 году была более-менее пригодна для движения лишь до Шевелёвки, а остальной участок использовался настолько редко (К тому времени уже началось строительство Сучанской железнодорожной ветки, вдоль линии которой сразу же был протянут временный колесный путь. Возможно, именно это обстоятельство и привело к запустению тракта Шкотово – Лянчихе, трудно проходимого на горном отрезке пути), что местами уже сильно напоминал прежнюю вьючную тропу (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.530).
Параллельно со строительством почтового тракта от ст. Лянчихе к бухте Ольга разворачивались и работы по возведению восточного участка транссибирской железнодорожной магистрали по маршруту Хабаровск – Владивосток. Изыскания первого отрезка этого пути от Владивостока до реки Уссури начались весной 1887 года и завершились в 1889 году (Дальневосточная магистраль России. Хабаровск, 1997. С.12). К строительству приступили в апреле 1891 года, а участок, проходящий по нынешней территории нашего города, был построен в 1893 году (Там же. С.19).
Вскоре после его окончания, военно-инженерное ведомство начинает прокладку нового колесного маршрута Кипарисово – Майхе, призванного соединить долины рек Суйфун и Майхе по кратчайшему расстоянию между ними и на достаточном удалении от морских берегов. Во многом именно этой идее, видимо, обязаны своим рождением сёла Кневичи и Кролевец, о чем подробнее уже было сказано в главе № 3. До Кролевца просека этой военной дороги дотянулась, очевидно, в 1898 году.
К концу века по ней был уже проложен колесный путь, который в верховьях р.Батальянзы пересекался с так называемой «дорогой Адамса» (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.500), построенной отставным штабс-капитаном Владимиром Федоровичем Адамсом от станции Надеждинская к недавно приобретенным им в этом районе месторождениям каменного угля, известным в дальнейшем как Надеждинские рудники (Эти рудники были закреплены за Адамсом в октябре 1898 года. (РГИА ДВ Ф.702. Оп.2. Д.412)).
Таким образом, неожиданно, возник новый маршрут, связавший жителей только что образованных Кневичей и Кролевца со станцией Уссурийской железной дороги. Причем, именно он вскоре и стал основным, а участок от ст.Кипарисово до пересечения с дорогой Адамса из-за сложного рельефа местности почти не использовался и к началу русско-японской войны вновь зарос кустарником и травой (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.506).
Часть указанной военной дороги, между Кролевцом и деревней Майхе, была введена в строй, скорее всего, в самые первые годы XX века. Во всяком случае, она обозначена на карте 1888-1893 годов, последние исправления в которую были внесены в период русско-японской войны. Несколько лет подряд это был единственный колёсный путь связывающий Кролевец с другими населенными пунктами Южно-Уссурийского края.
Вскоре, к этой транспортной артерии подключились и жители Кневичей, найдя брод через Батальянзу севернее своего села (Воспоминания А.В. Левченко. Архив ИКМА). Этим же путем они общались и с Кролевцом, испытывая в том достаточно острую потребность ввиду отсутствия у них, на первых порах, собственной церкви.
Следующий этап дорожного строительства в нашем районе начался непосредственно в годы русско-японской войны. Уже в 1904 году здесь разворачиваются стратегически важные работы по возведению боковой ветки Уссурийской железной дороги к Сучанскому каменноугольному руднику. Для обеспечения строительства необходимыми материалами, вдоль трассы с самого начала была проложена «временная» грунтовая дорога, которой еще долго пользовались местные крестьяне и после завершения всех работ (Расстояние по времянке между Шкотово и Угловым составляло 27 верст, что на 16 верст было короче, чем по построенной позже дороге через Кневичи и Кролевец. (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С. 449)). Состояние её, уже к 1910 году, было неудовлетворительным. Доступной для движения она становилась только в зимнее время года.
Железнодорожные мосты не были приспособлены для движения обычного колесного транспорта, поэтому через Батальянзу приходилось переправляться на пароме, поднимавшем не более двух груженых двуколок или трёх всадников за один раз (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.488). Первые мосты на Сучанской железной дороге все были деревянные и, в общем-то, однотипные, шириной около восьми шагов. Различались они только своей длиной. Мост через Батальянзу, например, имел в длину, по описаниям, 120 шагов и опирался на 14 рядов свай (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.484), а такой же мост через Майхэ был короче на 28 шагов и два ряда свай (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.482).
После переправы «времянка» шла около 600 шагов по кочкам, а затем – по насыпи железной дороги до заимки Хомякова, откуда уже узкой пешеходной тропинкой (Прокладке дороги здесь мешала большая скала у выхода в долину реки Майхэ. (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.449)) тянулась к ж.д. мосту через реку Майхэ и далее – в Шкотово (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.488). Вдоль правого берега реки Майхэ, ещё до постройки железной дороги, существовал колёсный путь по которому крестьяне возили дрова и лес к устью р.Батальянзы (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.482), где имелся тогда лодочный перевоз Патюкова. На другом берегу дорога продолжалась до почтового тракта Шкотово – Владивосток.
Отрезок Сучанской железной дороги, проходящий через наш город, был построен уже в 1904 году (Вся Сучанская ж.д. была сдана в эксплуатацию в октябре 1907 года, но технически она оставалась еще не совсем готовой даже в 1911году. (Труды совещания лесопромышленников. Вып.II. Хабаровск, 1911. С.28)). Из железнодорожных станций на этом пути первой, скорее всего, появилась Угольная, поскольку Сучанская ветка начиналась именно от нее.
На месте современной станции Озерные Ключи (Артем-I) (В 1941году линия железной дороги в этом месте, а вместе с ней и станция, были перенесены на два километра севернее, где она и находится по сей день. (Семенов А. Как все начиналось // Выбор. 1991. 13 апреля)) располагался небольшой железнодорожный разъезд. Известно, что не менее двух станционных кирпичных домиков под железными крышами стояли там уже в 1910 году (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.488). Авторитетные очевидцы, правда, утверждают, что первое здание, да и то деревянное, было построено на разъезде только в 1924 году, а до этого здесь, с конца 1919 года, стояла теплушка с вывеской «Озерный Ключ» (Шевцова Г.Ф. Первые шаги Артема (1911-1922 гг.). Архив ИКМА). Однако противоречия здесь нет. Первоначальные строения были уничтожены взрывниками Сучанского партизанского отряда в мае 1919 года, о чём давно уже рассказал в своей книге командир этого отряда В.Ильюхов.
Но, вернемся к железной дороге. История станции Артем – III начинается с 27 мая 1911 года, когда здесь, по просьбе местных землевладельцев и крестьян была образована ж.д. платформа «24-я верста». Тогдашний владелец Сучанской ветки – Общество КВЖД поставило условие, чтобы указанные просители содержали платформу на свой собственный счёт, с ежегодным текущим ремонтом, уборкой, освещением, колкой льда, подсыпкой песка и наймом сторожей. Плата за проезд до ближайшей станции, при этом, взымалась дорогой как за полный перегон между станциями Шкотово – Новонежино (РГИА ДВ Ф.1. Оп.5. Д.1797. Л.9). Трудно сказать, насколько точно крестьяне выполняли взятые на себя обязательства, но эта остановка значительно облегчила им сообщение с важнейшим рынком сбыта своей продукции – городом Владивостоком.
В отличие от этой платформы, экономическое значение разъезда «Озерный Ключ» в полной мере определилось несколько позже его возникновения. Только в 1914 году, после появления вблизи него крупных угольных копей Л.Ш.Скидельского и соединения их с разъездом линией узкоколейной железной дороги, он стал действительно экономически оправдывать свое существование.
Первая учительница Зыбунных рудников Федосья Алексеевна Сезеневская упоминает ещё полустанок «9-я верста», располагавшийся к осени 1917 года вблизи основного поселка рудника. По её словам там стоял один станционный домик и железнодорожный сарайчик (В трудной борьбе (из воспоминаний Ф.А.Сезеневской) // По пути Ленина. 1957. 22 октября), однако документальных подтверждений этого сообщения пока нет. Правда, разъезд «9-я верста» упоминается в списке населенных пунктов за 1915 год (Населённые и жилые места Приморского района (крестьяне, инородцы, жёлтые), Перепись,1 – 20 июня 1915 г. С.14), но в том документе отсутствует разъезд «Озерный Ключ» и это дает право предполагать, что речь в нём идет именно о последнем, поскольку он уже был тогда связан узкоколейкой с рудником на 9-й версте.
Помимо разъездов, станций и полустанков на Сучанской ж. д. было установлено определенное количество специальных домиков-постов для путевых обходчиков. Известно, в частности, что на 7-й версте с самого начала нес службу Лука Петрович Тулупов (РГИА ДВ Ф.1. Оп.4. Д.3338. Л.922), а на 10-й в годы Гражданской войны служил Артемий Филиппович Костик – активный помощник партизан. С 1913 года на Озерных ключах работал обходчиком сын первооснователя Кневичей Петр Иванович Сорокопуд (Воспоминания Ю.В. Соколова. Архив ИКМА).
После окончания русско-японской войны продолжала быстро развиваться и обычная сеть грунтовых дорог (По наделу с.Углового в 1908 году проходили 1 трактовая, 1 проселочная и 7 полевых дорог (протаривались постепенно, по мере необходимости в езде у самих крестьян) (РГИА ДВ Ф.702. Оп.5. Д.205. Л.475)). Примерно в 1906-1907 годах довольно хороший по тем временам путь соединил сёла Угловое и Кролевец через Кневичи. Эта дорога не имела крутых спусков и подъемов, была хорошо уезжена и достигала в ширину девяти шагов. Кроме того, почти на всем протяжении она была оборудована по бокам канавками для стока воды, а берега пересекавших её многочисленных рек и ручьев соединялись мостами, впрочем довольно примитивными, настил которых изготавливался, как правило, из толстых жердей без единого гвоздя (Практически все мосты через ручьи и малые реки представляли тогда собой положенные поперек русла балки с накиданным поверх них настилом из ничем не закрепленных жердей. Почти ежегодно такие мосты уносило талой водой. (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.449)).
Почти единственным исключением выглядел мост через реку Батальянзу между Кролевцом и Кневичами, построенный довольно добротно и достигавший около 15 сажен или 40 шагов в длину. После него значительная часть дороги пролегала по мокрым лугам, где была подстелена гатью и ограничена глубокими канавами с обеих сторон. В таком виде она была доступна для движения в любое время года (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.496).
Отдельные участки этой дороги существуют до сих пор, хотя сам мост сгорел ещё в 1943 году (Воспоминания И.Н. Иванова. Архив ИКМА). Проходя через южную окраину Кролевца она сливалась с описанной выше «военной» дорогой, которая спускалась затем к броду на реке Сан-Пауза (теперь – Пушкаревка) и плоским безлесным увалом выходила к мосту через речку Большая Сан-Пауза (Ивнянка). Мост этот, длиной шесть с половиной метров, был довольно хлипким, и его часто сносило полой водой. На подступах к нему «военка» шла по гати, пересекающей здесь довольно узкую (около 200 саженей) болотистую пойму реки.
Затем дорога поднималась к Суражевке, образуя главную улицу этого села, после чего, в том же направлении, выходила по сильно пересеченной местности в долину р.Майхэ (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.504), где соединялась с дорогой, ведущей вдоль правого берега Майхэ от Шкотово к верховьям этой реки. Мост через реку Майхэ по своей конструкции повторял мост через Батальянзу, но, в отличие от него, в половодье иногда разрушался водой (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.449). Может быть поэтому местные крестьяне и дали ему малопонятное сегодня название «Тоцкий мост» (Воспоминания Т.И.Сергиенко. Архив ИКМА).
В целом, даже в 1914 году состояние большинства Приморских дорог продолжало желать много лучшего. Наезженные прямо по целине, они только изредка и небольшими участками имели вид настоящего дорожного полотна. Во время распутицы такие дороги становились труднопроходимыми для всех видов транспорта, а в низких местах и вовсе полностью заливались водой (Дальний Восток: маршруты и описание путей… С.449). В годы Мировой, а затем и Гражданской войн почти все они пришли в абсолютную негодность и лишь в середине 20-х годов местная власть вновь обрела способность к проведению элементарных восстановительных работ.
Надо добавить, что в течении всего описываемого периода местные жители широко использовали для сообщения между населёнными пунктами не только колёсные или железные пути, но и горные таежные тропы, большинство из которых веером расходились от «военной» дороги в районе села Кролевец (РГИА ДВ Ф.1. Оп.7. Д.1514. Л.77). Одна из этих троп, через Кневичи, шла в верховья реки Озерный ключ и затем выходила к почтовому тракту Шкотово – Лянчихэ. Ею часто пользовались тогда хунхузы.
Другая тропа стала основанием грунтовой дороги, построенной чуть позже между с.Кневичи и Шевелевкой и существующей в почти неизменном виде до наших дней. Третья пролегла вдоль заброшенной просеки, прорубленной солдатами сквозь вековую тайгу от Кипарисово до верховий Батальянзы еще в 1897 или 1898 году. В годы Гражданской войны её много раз использовали партизаны для совершения диверсий на Уссурийской железной дороге.
И всё же, наибольшей популярностью у здешних крестьян пользовалась тропа, ведшая через Широкую падь к истокам реки Каменушки, вдоль русла которой можно было добраться не только до ближайшей деревни Кондратеновка, но и к винному заводу Пьянкова и далее, по Раковке, – до г.Никольск-Уссурийска. Этим путем хаживали не только местные жители, но и разного рода преступные элементы: конокрады, контрабандисты, хунхузы. Последние, впрочем, чаще предпочитали менее известные и доступные пути сообщения. Такие например, как тропинки, ведущие на северо-запад от д.Алексеевка через долину речки Поповки или ту, что соединяла Кролевец с деревней Радчиха, в обход истоков Б. Сан-Паузы.
Говоря о путях сообщения нельзя не упомянуть и об используемых в те годы для передвижения по ним видах транспорта. Только накануне революции запылили по здешним дорогам первые мотоциклы, принадлежавшие, как правило, частным лицам (По свидетельству старожилов, мотоцикл, в частности, имелся у сына кролевецкого старосты Максима Кузенка. (Воспоминания Ф.Ф. Гавриленко)). Что же касается автомобилей, то свидетельств их существования здесь в указанный период времени история, к сожалению, не сохранила. Тогда, как и прежде, царицей дорог оставалась старая и надежная крестьянская телега, запряженная определенным количеством лошадей или волов.
Впрочем, и железнодорожный транспорт начинал играть в хозяйстве района всё более важную роль. После вступления в строй Сучанской одноколейки, по ней, пыхтя и пуская пар на подъемах, время от времени проходил маленький невзрачный паровозик, таща за собой два-три пассажирских и несколько товарных вагонов, груженных, по большей части, пиленным лесом и углём (Шевцова Г.Ф. Первые шаги Артема...). На станциях Угольная и Шкотово остановки его были довольно продолжительными, а у разъезда Озёрный ключ поезд задерживался всего на несколько минут, только для того, что бы здешние сцепщики прицепили к нему вагоны с углём из ближайших частных рудников.
Параллельно с развитием транспорта складывалась в крае система связи. Собственно говоря, первые пути сообщения здесь и создавались, главным образом, как почтовые тракты для связи только что образованных приморских портов с центрами русского присутствия на Амуре и Уссури.
Уже в 1871 году, помимо обычной почтовой связи, вдоль вьючного тогда ещё пути протянулась линия телеграфа, позже, в 1895-1898 гг. перенесённая к трассе Уссурийской ж.д. (Приморский край. Краткий энциклопедический справочник. Владивосток: Изд-во ДВУ., 1997. С.18) В первом десятилетии XX века им были оборудованы станции Сучанской (В феврале 1909 года должность почтово-телеграфного чиновника при Шкотовском почтовом отделении исполнял Михаил Иванович Мамонтов. (Метрические книги Шкотовской церкви)) железнодорожной ветки (Дальневосточная магистраль России. Хабаровск, 1997. С.172) и КВЖД. Немногим позднее стала известна в наших местах и телефонная связь. По некоторым сведениям, в разгар Гражданской войны она соединяла с Владивостоком контору Зыбунных рудников (Героическое прошлое. История первых лет становления советской власти в г. Артеме до 1930 г. (с воспоминаниями ветеранов). Архив ИКМА).
Работала и обычная почта. По данным за 1910 год почтовой гоньбой занимались по одному человеку в Кневичах и в Угловом, получая за это вознаграждение от казны (В Кневичах оно составляло 273 рубля в год, а в Угловом – 300. (Меньшиков А. Материалы по обследованию крестьянских хозяйств Приморской области. Саратов, 1911. Т.2. С.443)). Земская почта доставлялась в сёла всего три раза в неделю что очень раздражало командира размещённой в Кневичах 3-й батареи 1-й Восточно-Сибирской стрелково-артиллерийской бригады и его начальство во Владивостоке (РГИА ДВ Ф.702. Оп.2. Д.776. Л.14). Кроме военных, других грамотеев в Кневичах было немного. Газету выписывал только волостной писарь, от которого и узнавали сельчане последние новости России и края (Еремич А.С. Земля моя кневичанская. // По пути Ленина. 1988. 22 июня).
б) Система управления:
История становления первых органов власти и управления на территории Артема сама по себе достаточно интересна и поучительна, поскольку является прямым отражением начальных шагов развития политической системы всего Приморского (в то время ещё Южно-Уссурийского) края, после присоединения его к России.
Первоначально, единственным органом управления на просторах южного Приморья был штаб военного губернатора Приморской области в Николаевске-на-Амуре. С 1866 года функции гражданского управления перешли к специально созданному для этого при военном губернаторе Приморскому областному правлению (ПОП), ставшему, таким образом, чем то вроде колониального правительства Дальнего Востока России.
Через два года (в 1868 году), для удобства управления, ПОП произвело первое административно-территориальное деление области на ряд менее крупных единиц, причем Южно-Уссурийский край был разделён на пять округов природными границами которых стали основные водоразделы важнейших речных систем.
К тому времени, в районе нынешнего Артема существовал только один населённый пункт – военный пост Угловой. Он, естественно, вошел в состав Ханкайского округа, включавшего в себя бассейны рек, впадавших в озеро Ханка и в Амурский залив. Территория же по берегам р.Батальянзы, а также районы будущих Шевелёвки и Амбабозы оказались в пределах соседнего Сучанского округа, занимавшего также значительные пространства нынешних Большекаменского, Партизанского и смежных с ними районов Приморского края.
Ханкайский округ через несколько лет был переименован в Суйфунский, а в 1880 году почти все бывшие округа края, названные теперь участками, вошли составными частями во вновь образованный Южно-Уссурийский округ. По мере возникновения на его территории населённых пунктов и накоплению населения начинают складываться и более мелкие административные единицы – сельские общества, позже ставшие основой для формирования волостей.
Селение Угловое, появившееся в 1891 году, сразу же вошло в состав Суйфунского сельского общества, правление которого располагалось в селе Никольском (нынешний г.Уссурийск), являвшемся, одновременно, местом пребывания администрации Ханкайского участка.
В западной части Ханкайского участка (РГИА ДВ Ф.1. Оп.5. Д.627. Л.3) к этому времени уже давно существовало Цимухинское сельское общество с центром в селе Шкотово (РГИА ДВ Ф.1. Оп.5. Д.627. Л.5), контролировавшее почти всю территорию, подчиненную сегодня Артёму и Б.Камню (кроме района Углового).
Вскоре, оба названных выше общества были преобразованы в волости, и полное официальное наименование появившихся в 1896 году в бассейне р.Батальянзы двух новых селений звучало уже так: деревни Кролевец и Кневичи Цимухинской волости Сучанского участка Южно-Уссурийского округа Приморской области. В самом конце XIX века в состав Цимухинской волости было передано и село Угловое.
На том административные реформы не закончились и в 1902 году вступили в свою решающую фазу. С этого момента Южно-Уссурийский и все остальные округа Приморской области стали уездами, а параллельно им была создана новая система управления сельским населением – «Областное по крестьянским делам присутствие», с подчинением ему так называемых крестьянских начальников, на участки которых, к тому времени, была разбита вся территория края. Главной функцией этих новых чиновников являлся административный и судебный надзор за органами крестьянского самоуправления. Местом пребывания (камерой) крестьянского начальника пятого участка стало село Шкотово, а в состав его вошли Цимухинская, Петровская, Новонежинская и Раздольнинская волости соответственно Сучанского и Посьетского (бывшего Суйфунского) участков Южно-Уссурийского округа (Список населенных мест со статистическими данными о каждом поселении, составленный по официальным сведениям. Владивосток, 1915. С.1).
Ещё несколько лет спустя произошло событие, ставшее заметной вехой в истории нашего города (района). В середине мая 1907 года крестьяне Цимухинской волости, собравшиеся на волостном съезде в с.Шкотово, в присутствии крестьянского начальника, постановили разделиться на три волости (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.285): Шкотовскую, Романовскую и Кневичанскую (В метрических книгах Кневичанская волость начинает упоминаться с 1 января 1908 года. (Метрические книги Кролевецкой церкви)).
На территории будущего Артема образовалось, таким образом, собственное волостное правление, подчиненное Посьетскому участку и объединившее все уже существовавшие здесь населенные пункты за исключением Шевелёвки и хуторов в нижнем течении рек Батальянза и Майхе. Разумеется, не случайно центром волости стали Кневичи – к тому времени самое крупное из всех четырех сёл, занимавшее, к тому же, срединное положение по отношению ко всем остальным и являвшееся узлом недавно построенных здесь грунтовых дорог.
Два года спустя (в 1909 году), после очередной перестройки, Южно-Уссурийский уезд был вновь преобразован в край, в составе которого создано три новых уезда: Ольгинский, Никольск-Уссурийский и Иманский, в основном повторявших прежние участки (Сучанский, Посьетский и Уссурийский соответственно). Кневичанская волость первоначально вошла в Ольгинский уезд, но незадолго до начала I-й мировой войны (В 1911году Кневичанская волость числилась еще в составе Ольгинского уезда (РГИА ДВ Ф.702. Оп.5. Д.648. Л.72), но в справочнике 1915 года относилась к Никольск-Уссурийскому уезду. (Список населенных мест со статистическими данными о каждом поселении, составленный по официальным сведениям. Владивосток, 1915. С.72)) была переведена в подчинение администрации Никольск-Уссурийского уезда, где и оставалась до очередной серии уже советских административных реформ, начавшейся в 1923 году.
В целом, сложившаяся к 1917 году система управления краем выглядела следующим образом. Основанием пирамиды власти являлись самоуправляющиеся сельские общества, то есть общины, объединенные в волости по территориальному принципу. Над ними надстраивались все остальные звенья системы управления.
Административную структуру власти составили уездные начальники, непосредственно подчиненные военному губернатору Приморской области, который, в свою очередь, вместе с военными губернаторами Амурской и Забайкальской областей, находился в подчинении генерал-губернатора Приамурского края (Приамурский край был выделен из состава Восточно-Сибирского генерал-губернаторства в 1884 году. Столицей его стала Хабаровка (с 1890 года город Хабаровск)), назначавшегося лично царем и обладавшего высшей гражданской и военной властью на территории Дальнего Востока. С 1903 по 1905 год существовала, правда, и ещё более высокая инстанция – наместник царя на Дальнем Востоке, власть которого распространялась, частично, и на некоторые районы соседнего Китая.
Другим сектором управления была уже упоминавшаяся выше система крестьянских начальников, подчинявшихся Областному по крестьянским делам присутствию. На уровне уезда их деятельность координировал съезд крестьянских начальников.
В 1892 году в составе Приморского областного правления появилось 3-е Судебно-полицейское отделение, возглавившее работу судебных и полицейских служб области. Тогда же окончательно были определены и районы деятельности последних. Вся территория будущего Артема входила в сферу деятельности Владивостокского окружного суда (открытого 5 декабря 1882 года). Его округ делился на участки. Ко второму из них, числившемуся следственно-мировым, и были приписаны волости, на земле которых возник позже г.Артем (Список населенных мест… С.5). Камера (управление) этого участка располагалась в с.Владимиро-Александровском на Сучане.
Полицейская система области имела следующий вид:
В уездах действовали полицейские управления во главе со своими начальниками. Им были подчинены становые приставы, державшие на своих плечах бремя розыска и обезвреживания преступников в закрепленных за ними станах, на которые делилась в полицейском отношении территория каждого уезда области.
Штатных помощников для них предусмотрено не было, поэтому бороться с преступностью им приходилось практически в одиночку, лишь в экстренных случаях надеясь на помощь воинских команд, добровольцев из местных крестьян или городовых, если дело происходило на городской земле. А между тем, «по ту сторону баррикад» находились не только воры и мошенники, но и хунхузы – хорошо вооруженные и организованные банды китайских разбойников, орудовавших в этих местах.
Цимухинская, а первое время и Кневичанская волости числились в составе Сучанского стана (Местопребыванием пристава Сучанского стана было с.Шкотово. (Список населенных мест… С7)). После передачи Кневичанской волости Никольск-Уссурийскому уезду, она оказалась в ведении пристава Раздольненского стана, крохотный штаб которого размещался тогда в с.Раздольном.
В самом конце 1916 года Правительство приняло, наконец, решение об учреждении в Приамурском крае полицейской стражи (Вид конной жандармерии. Предназначалась, в основном, для борьбы с бандитизмом), но было уже поздно. Всего через два месяца революционная волна смела почти все полицейские учреждения царской России, а ещё через полгода страна погрузилась в хаос беспощадной гражданской войны.
Помимо общих полицейских учреждений, собственное жандармское управление имела, также, Уссурийская железная дорога, а в городах области действовали другие полицейские службы, описание которых, в настоящий момент, не входит в задачу нашего исследования.
Функция военного управления осуществлялась командующим Приамурским военным округом, образованного одновременно с Приамурским краем в 1884 году.
Расселением крестьян и оказанием им казённой материальной помощи ведало Южно-Уссурийское переселенческое управление, располагавшееся тогда в селе Никольском. Для нужд переселения вся Приморская область условно была разделена на районы, различавшиеся своими природно-климатическими характеристиками. Кневичанская и Цимухинская волости являлись частью обширного Приморского переселенческого района, включавшего в себя почти всё южное и восточное побережье Южно-Уссурийского края.
Кроме того, в зависимости от преобладавших способов ведения сельского хозяйства территория Приморья подразделялась на экономические зоны. Обе наших волости относили тогда к 6-й южной Подгородней зоне, важнейшее значение в которой имела, в ущерб хлебопашеству, промысловая деятельность крестьян.
Помимо перечисленных служб и учреждений к структуре управления можно отнести и корпус лесничих (Лесная стража по вольному найму и леснадзор были учреждены с октября 1881 года (Матвеев Н.П. Краткий исторический очерк г. Владивостока. Владивосток, 1990. С.164)), в обязанности которых входил надзор за сохранением и использованием лесных ресурсов края. Лесничества делились на районы, каждый из которых контролировался одним лесным объездчиком. Леса Кневичанской и Цимухинской волостей относились тогда к сфере деятельности Раздольненского лесничества. В 1915 году его канцелярия располагалась на станции Океанская (Список населенных мест…). Лесной массив к югу от этих волостей и Сучанской железной дороги, числился в составе Владивостокской лесной дачи.
Низшую ступень вертикали власти, как и сегодня, занимали органы городского и сельского самоуправления. Структура его была, в общем-то, однотипна для большинства районов страны. В российской деревне она имела два уровня: сельский и волостной. Крестьяне каждого села составляли отдельное сельское общество, важнейшие дела которого решал сход всех его домохозяев.
Исполнительную власть на селе представлял староста, избираемый сходом на три года. Он, в частности, мог арестовывать крестьян, назначать их на двухдневные общественные работы, штрафовать на сумму до одного рубля. Должность эту занимали, как правило, наиболее уважаемые и зажиточные жители села (В Угловом ими в разные годы становились Прокопий Паншин, Влас и Степан Алексенко, Евдоким Буссель, Никита Бойко, Семен Нестеренко и др. В Кневичах – Самсон Еремич, Г. Сидоренко и др. В Кролевце самым первым старостой был Федор Сергейчик. За ним эту должность занимал Ковун. Потом, длительное время, - Максим Кузенок, которого незадолго до революции сменил Еремей Коваль. Старостами Суражевки бывали Ф. и С. Голики, М. Сергиенко и др. Старостой Шевелевки в 1913 году был А.Ковехов (РГИА ДВ Ф.1. Оп.5. Д.1932. Л.479,500,776; Ф.1. Оп.5. Д.2037. Л.226; Ф.1. Оп.4. Д.1161. Л.2; Ф.1. Оп.7. Д.1491. Л.195,197,198; Воспоминания Р.Ф.Пискуновой)). Помимо старосты, крестьяне избирали из своей среды также сборщика податей, исполнявшего фискальные функции управления на территории села и сотских – представителей более мелких единиц крестьянского самоуправления.
Общее руководство делами волости осуществляло волостное правление, состоявшее из всех упомянутых выше сельских должностных лиц. Возглавлял его волостной старшина (На сегодня в архивах края сохранились имена лишь двух кневичанских волостных старшин: М.Успаленко и К.Макогон. (РГИА ДВ Ф.1. Оп.5. Д.2122. Л.198; РГИА ДВ Ф.1. Оп.5. Д.2042. Л.49)), которому, для повышения престижа власти, выдавался специальный металлический нагрудный жетон. Старшина избирался волостным сходом, тоже состоявшим из выборных представителей от каждых десяти крестьянских семей.
Волостной сход выдвигал на утверждение крестьянского начальника кандидатуры членов волостного суда, занимавшегося разбором мелких уголовных дел, совершенных на территории волости, в соответствии с нормами обычного права (Волостной суд имел право назначать и телесные наказания, например битье розгами). Правильность такого решения с точки зрения интересов власти и норм общего российского законодательства определял крестьянский начальник, который мог своей властью изменить или отменить его. Позже, эти функции, частично, перешли в ведение мирового судьи.
в) Система школьного образования:
В Кневичах до сих пор сохраняют легенду об основании своей школы в 1894 году, а на стендах школьного музея записаны даже некоторые подробности этого события. Утверждается, в частности, что школа первоначально была устроена в доме одного из первопоселенцев, а старейший житель села И.Сорокопуд, на собранные всем обществом деньги купил во Владивостоке букварь, бумагу и карандаши для учеников. Парту и классную доску крестьяне сделали своими руками.
Сама по себе, эта история совсем не выглядит фантастической. По действовавшему тогда Положению о народных училищах сельские общества имели право открывать так называемые «вольные школы грамоты», по своему типу близкие к церковно-приходским. Вызывает недоверие лишь дата. Село это было основано лишь в 1896 году и, к тому же, в течение первых двух лет его население не превышало пяти семей, далеко не все из которых имели школьного возраста детей.
Реальный срок основания кневичанской школы можно, при желании разместить в интервале 1898 – 1902 гг. Однако, для истории необходимы все же более веские основания, чем слабеющая народная память, поэтому вопрос о старейшей школе района стоит пока отложить до лучших времен.
Самый первый подтвержденный документами факт существования здесь школ, причем сразу в трёх сёлах волости: Кневичах, Кролевце и Угловом, был зафиксирован в конце 1902 года. Все они были тогда одноклассными и церковно-приходскими. В программу их входило преподавание чтения, письма, закона божьего, 4-х правил арифметики и церковного пения. Учебный курс данных школ был двухгодичным, в отличие от более высоких по уровню образования училищ министерства народного просвещения (МНП), программа которых предусматривала тогда три года обучения.
Раньше всех остальных в волости перешла под крыло МНП школа в Кневичах. Уже в 1903 году крестьяне этого села возбудили соответствующее ходатайство перед правительственной администрацией, и их просьба была сразу удовлетворена. С этого момента сельское общество кневичан несло расходы только по отоплению и охране школы, а содержание учительского персонала целиком падало на плечи государственной казны. Правда школа, при этом, продолжала числиться под эгидой церкви и называться церковно-приходской.
По такой же схеме переходили в ведение МНП начальные школы в Угловом и Кролевце. Однако это произошло несколько позже, а прежде бремя содержания школ несли на себе церковь или общества крестьян. Последнее в наибольшей степени относится к Угловому. Постройка в 1902 году первоначальной (церковно-приходской) деревянной школы обошлась селу в 840 рублей. Преподавателя от церковного ведомства назначено не было, поэтому общество само нанимало себе учителя, выплачивая ему ежемесячно по 20 рублей (согласно смете расходов села за 1908 год) (Зарплата учителя сельской школы системы МНП в 1907году была равна 41руб. 66 коп. (РГИА ДВ Ф.1. Оп.5. Д.1668. Л.9)). По той же смете, 15 рублей получал школьный сторож, в обязанности которого входили, также, доставка дров из общественного леса и отопление помещения в зимнее время года. Еще 15 рублей уходило на освещение, мелкий ремонт и другие текущие потребности школы.
Первая школа в с.Кролевец была возведена на средства Епархиального Совета в самом начале XX века (более точная дата пока не известна). Книгами и учебными пособиями школу, первоначально, также снабжал вышеупомянутый Совет. Да и в роли учителя выступал псаломщик местной церкви. Крестьянам оставалось только обеспечивать доставку дров и отопление школьных помещений.
Возможно, так бы и прижились церковно-приходские школы в Кролевце и в Угловом, да только с учителями крестьянам этих сел никак не везло. Псаломщики в Кролевецкой церкви менялись почти ежегодно, а с ноября 1905 года эту должность и вовсе исполнял явный «не профессионал» - и.д. псаломщика Михаил Львович Седаков. По свидетельству чиновника особых поручений Казаринова, побывавшего в наших местах в мае 1907 года, кролевчане были очень недовольны своим учителем, который, по их словам, «учебным делом вовсе не занимается» и их дети «плохо научены» (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.332). Не удивительно, что уже в августе здешняя церковь вовсе осталась без псаломщика почти на целый год. Та же проблема возникла и в Угловом. Наёмный учитель пил, бил ребят, учил плохо, а в феврале 1907 года и вовсе ушёл из школы, предварительно полностью растратив её довольно хорошую для села библиотеку (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.333).
А.Меньшиков, побывавший здесь примерно в начале 1911 года, оставил в своем капитальном труде про крестьян-переселенцев сообщение о том, что угловская школа перешла в ведение МНП уже в 1908 году. Документы, однако, опровергают это утверждение, основанное, очевидно, только на устных беседах со старожилами села. Неизвестно, кто учил угловских детей в 1907-1909 гг., но это был все еще частный учитель, а школа оставалась церковно-приходской. Об этом свидетельствует, в частности, опросный бланк деревни Угловой, заполненный межевым ревизором А.Добротворским 12/13 марта 1909 года. По его данным, в школе обучалось тогда 47 учеников (30 мальчиков и 17 девочек). Правда в том же документе есть и другая цифра – 77 учащихся (43 мальчика и 34 девочки). Причина расхождения не указана. Можно предположить, что речь в первом случае идет о предыдущем годе обучения (1907-1908), тем более, что с этой цифрой почти совпадает свидетельство упомянутого выше Казаринова, который до февраля 1907 года насчитал в Угловом 46 учеников.
В том же 1907 году в кролевецкой школе обучалось 40 человек (23 мальчика и 17 девочек), а в Кневичах – 57 (соответственно, 41 и 16). Кневичане, кстати, своим учителем были очень довольны (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.332). Им был, вероятно, Евграф Федорович Цимбалюк, начавший работать в этой школе еще в 1902-1903 учебном году (25 января 1903 года в метриках Кролевецкой церкви впервые был отмечен учитель Кневичанского одноклассного МНП училища Евграф Федорович Цимбалюк).
В 1905 или 1906 годах в Кневичах было выстроено новое, более вместительное деревянное здание училища (Прежде, один учитель обучал все три класса школы в одной комнате. (Еремич А.С. Земля моя кневичанская. // По пути Ленина. 1988. 22 июня)), которое, с этого времени, стало двухклассным. Всё строительство обошлось в 4000 рублей, причем, ; его стоимости было израсходовано самим обществом и лишь 1000 рублей оплатила казна. Помимо Цимбалюка, в школе преподавали, также, священник Анатолий Оснецкий (А.Оснецкий вел закон божий, получая от МНП зарплату 100 рублей в год. (РГИА ДВ Ф.1. Оп.5. Д.1668. Л.92)), Елена Константиновна Авдеева (как минимум, в 1912 году), Павел Михайлович Гладков (в 1914 году) и Татьяна Яковлевна Пичуева (начала не позже 1914 года).
Проблемы ли с учителями или пример кневичан, но заставили все-таки угловцев и кролевчан подумать о создании в селе собственных министерских школ. В 1909 году эти планы были, наконец, осуществлены. Правда, сами помещения остались теми же, поэтому училища продолжали числиться однокласными. Между тем, население сел продолжало быстро возрастать и уже к началу 2-го десятилетия века маленькие, тесные школы перестали соответствовать количеству желающих учиться детей (В 1910 -11гг. в Кролевце обучалось 55 детей (43 мальчика и 13 девочек), а в Угловом – 80 (57мальчиков и 23 девочки). (Меньшиков А. Материалы… Т.4. С.422, 425)). Всё более явной становилась необходимость строительства более просторных учебных зданий с большим числом классных комнат и учителей.
Первыми решились на перестройку жители Кролевца. К началу 1912 года они соорудили самую большую на тот момент в волости деревянную двухклассную школу, состоявшую из 4-х классных помещений, учительской, квартиры сторожа и 4-х однокомнатных квартир для учителей. Душой и главным финансистом всего этого мероприятия стал тогдашний староста села и, одновременно, хозяин небольшой частной организации по строительству дач в пригородах Владивостока Михаил Николаевич Кузенок, у которого до школьного возраста уже дорос собственный сын. Упоминание новой школы появляется в кролевецких метриках с 27 июля 1912 года. Эти же документы сохранили нам и имена первых её учителей: преподавателя и заведующего школой Карпа Николаевича Хохлачева, Марии Александровны Адоква, Дмитрия Никитича Дегтярева, Марии Слаутиной и Охотникова Тимофея.
Примерно через полтора года наступил праздник и для угловских школьников. В январе 1914 года перед ними распахнуло свои двери прочное кирпичное здание двухклассного училища, оборудованное не виданным в русской деревне чудом – системой водяного отопления (Теперь это школа № 27 в п.Угловое. Она сохранилась почти без изменений до наших дней). Это произошло в святки, когда ребята были ещё на каникулах. Школу приехал освятить сам архиерей Евсевий, из Седанки. Присутствовал и Л.Арцт. В честь этого события школьниками был поставлен спектакль «Ночь перед рождеством», маленькая роль в котором досталась и 10-летней Глаше Соломенник - будущей многолетней преподавательнице этой школы Гликерии Федоровне Шевцовой.
Первым заведующим и учителем нового училища стал Михаил Максимович Тимофеев. Ему помогали учителя А.И.Карамзин, В.П. Ивашникова, К.И.Пашинская и К.Т.Лысенко. Своим возникновением эта школа, также как и в Кролевце, была обязана предпринимателю. При этом угловчанам даже не пришлось самим участвовать в строительстве или собирать для него деньги. Всё случилось как бы само собой. А дело было так:
Известный приморский горнопромышленник польского происхождения Люциан Леопольдович Арцт, как нельзя кстати для Углового, решил построить свои шахты на сельской надельной земле. Вместо арендной платы крестьяне предложили ему взять на себя строительство новой школы из кирпича (с лесом в окрестностях Углового было уже туго). Надо отметить честность и обязательность поляка-капиталиста. Всё, что обещал, он выполнил сполна. Вдобавок Арцт даже оплачивал обучение в этой школе детей своих рабочих (15 человек) и стоимость их учебных пособий (За каждого ученика Угловские копи выплачивали школе по 10 рублей в год, а за учебные пособия в 1914 году было внесено 68 рублей. (Горное дело в Приамурском крае // Материалы по изучению Приамурского края. Вып. 24. Хабаровск, 1916. С.145)), чего не делал тогда ни один другой приморский горнопромышленник. Не случайно об Арцте ещё долго в Угловом сохранялась добрая слава.
Угловская школа нового образца имела, первоначально, как и 2-х классные училища в Кневичах и Кролевце, 3-4-х годичный курс обучения, но позже, вероятно незадолго до революции или сразу после неё, стала 6-годичной. Здесь, помимо закона божьего и арифметики, преподавались русский и церковно-славянский языки, история, геометрия, черчение, естествознание и география. Её выпускники получали достаточно высокий для того времени уровень образования и пользовались правом продолжать обучение в гимназиях Владивостока.
Если в истории школ Кневичей, Углового и Кролевца многое более или менее ясно, то в отношении Суражевки этого сказать нельзя. Документального подтверждения существования там школы до революции найти пока не удалось. Тем не менее, старожилы села утверждают, что она была с самого начала построена на восточной окраине Суражевки и потом, как минимум, дважды меняла свое местонахождение. Сначала её перенесли на западный край села, а затем - в центр. Преподавал в школе некий священник, работу которого оплачивало общество крестьян.
Говоря о становлении системы образования в районе Артема нельзя не упомянуть и о шевелёвской школе, введённой в строй примерно в 1910 или 1911 году. С момента своего возникновения она находились в ведении МНП и являлась одноклассным училищем, а самым первым учителем её стал, по–видимому, Георгий Игнатьевич Дудин, отметившийся в этом качестве 8 мая 1912 года в метрической книге шкотовской церкви. Крестьяне Шевелёвки, по утверждению А.Меньшикова, выделяли на содержание школы 156 рублей 15 копеек, что являлось наименьшей суммой школьных затрат среди крестьянских обществ нашего района (В том же, 1910 году кролевецкое общество платило на содержание школы 160 рублей, кневичанское – 200, а крестьяне Углового – 347. (Меньшиков А. Материалы… Т.4. С.419-425)). По ней косвенно можно судить и о размерах данной школы. Стояла она тогда в восточной части деревни, недалеко от берега Сухого Ключа.
Между прочим, бремя содержания школ, лежащее на сельских обществах в дореволюционный период, было не так уж и велико. Большая часть затрат оплачивалась за счет сдачи в аренду корейцам общественных земель и так называемых школьных участков, имевших размеры не менее 100 – 102-х десятин.
г) Церкви:
В дореволюционной России церковь была важнейшим атрибутом духовной организации общества, одним из источников традиционной культуры народа, основным носителем которой оставалось крестьянство. Русская деревня в то время не могла долго оставаться без церкви, поэтому переселенцы в первую очередь искали возможность выстроить себе собственный храм, если его ещё не было в уже существовавших поблизости поселках и городах. Не составляли исключения в этом отношении и первооснователи наших артемовских деревень.
Угловцы, например, посещали первое время церковь во Владивостоке (Успенский собор во Владивостоке. Был освящен епископом Камчатским Гурием 6 декабря 1889 года. С 5 января 1899 года переименован в кафедральный собор. (Суржик А.Н. Храмы Владивостока. // Записки ОИАК. 1992. Т.XXVIII. С.48)), поскольку других храмов в ближайшей округе не было, за исключением шкотовского, с которым отсутствовала тогда прямая дорожная связь. Примерно с середины 90-х годов XIX века, после появления церкви в Раздольном (Храм Казанской иконы Божьей матери. (Метрические книги Раздольнинской церкви)), они стали понемногу осваивать дорогу и до этого села. В самом конце века туда же зачастили и первые обитатели Кневичей и Кролевца, однако, после возведения Кролевецкой церкви, этот поток естественным образом направился к ней . Храм в с.Кролевец, оказавшийся первым на территории будущего Артема, был построен в 1899 году. История его строительства такова:
Уже на второй год после образования села переселенцы, получив разрешение высокого церковного начальства, приступили к возведению собственного храма. По утверждению уже знакомого читателю А.Меньшикова стоимость строительства составила 10040 рублей, причем 7000 было пожертвовано неизвестно кем, а остальные 3040 рублей дало само общество Кролевца.
Несколько иные цифры приводит, правда, чиновник для особых поручений Казаринов, о котором тоже уже шла речь в предыдущих главах книги. Его данные позволяют существенно уточнить и дополнить сведения А.Меньшикова. В частности, именно благодаря ему стал известен тот загадочный даритель, который пожертвовал на строительство храма львиную долю средств. Им оказался фонд имени Александра III, причем отпущенная им сумма была на 500 рублей меньше указанной у Меньшикова. Возможно, информатор последнего, для удобства счета, просто округлил «подарок» до трех нулей. Иное дело – доля, внесенная самими жителями Кролевца. У крестьян каждая копейка на счету, поэтому приведенная цифра, вероятно, действительно отражает реальную стоимость общественных затрат. Правда и тут Казаринов указывает меньшую сумму – 2600 рублей, причем израсходованных не на основное строительство, а на «окончательное устройство» церкви (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.332).
Надо полагать, причина несовпадения, в данном случае, кроется не в ошибках счета, а в расхождении дат записи. Казаринов собирал свои сведения в мае 1907 года, а Меньшиков – в начале 1911 г. Очевидно, лишние 440 рублей – это стоимость дополнительных работ по отделке церкви, проведенных за счет средств «общества» в 1907-1910 годах. Впрочем, даже первая сумма для шести десятков семей только что прибывших крестьян-переселенцев (На 1 января 1898 года в Кролевце числилось 58 семей или 201 человек. (Переселенческое и крестьянское дело в Южно-Уссурийском крае. Отчет о командировке чиновника особых поручений переселенческого управления А.А. Риттиха (с приложениями). СПб., 1899. Приложение 3. С.130)), озабоченных проблемами основания своих собственных хозяйств, была слишком велика.
Один из старожилов Артема Ф.Ф.Гавриленко, со слов своего отца-первопоселенца, утверждает, что церковь в Кролевце сделал на свои деньги, как бы в кредит «обществу», самый богатый и уважаемый житель села Максим Николаевич Кузенок, а односельчане потом, по мере возможности, возвращали ему каждый свою долю долга в течении целого ряда лет. Помимо денежного вклада, кролевчане обеспечивали строительство бесплатным общественным лесом, камнем и другими природными материалами, подвозя их к месту проведения работ.
Таким образом, всего за год в центре села выросла двухэтажная деревянная церковь с двумя маленькими куполами, оббитая железом и выкрашенная в небесно синий цвет. После освящения она получила имя Святителя Николая Мерлекийского чудотворца, а использоваться по назначению стала с 1 октября 1900 года, когда в её метрических книгах появилась первая запись о крещении дочери кневичанских крестьян Зиновия и Ефросиньи Олешек – Устиньи.
Настоятелем храма с самого начала много лет был священник Анатолий Осницкий, а первым псаломщиком - Михаил Евтихович Винников. Оба они получали жалованье от казны. Кроме того, крестьяне платили церкви «ругу», правда, по утверждению Казаринова, плохо.
Вскоре после завершения постройки кролевецкой церкви началась настоящая «эпопея» храмового строительства и в селе Угловом, растянувшаяся ровно на 10 лет. Этому событию есть своя предыстория. Как уже было сказано выше, угловцы, за неимением собственной церкви, долгое время вынуждены были совершать традиционные религиозные обряды в ближайших к селу храмах, но после появления в 1901 году домовой архиерейской церкви на Седанке (Храм Св.Евсевия на Седанке был торжественно освящен 15 апреля 1901года. (Суржик А.Н. Храмы Владивостока… С.56)), были приписаны к ней. За выполнение необходимых служб крестьянское общество Углового платило причту этой церкви по 120 рублей в год.
В 1903 году церковное руководство разрешило угловчанам выстроить собственный каменный храм, названный в честь Покрова Пресвятой Богородицы. В его закладке, 14 октября, принял участие сам Владивостокский епископ Евсевий.
Тот факт, что Угловское общество взяло на себя все расходы по сооружению церкви говорит о немалой зажиточности села, но сколько именно оно истратило на это богоугодное дело не ясно до сих пор. Если А.Меньшиков (1911 г.) пишет, что общество угловчан дало на постройку 35 тысяч рублей, то Казаринов (1907 г.) утверждает, что было ассигновано 50000, а автор современной статьи об истории угловского храма С.Шевцов (Статья С.Шевцова «Храм» была напечатана в газете «Выбор» в апреле 1991года) из какого то неизвестного нам источника выяснил, что смета строительства составила 15000 рублей. К этому еще можно добавить данные опросного бланка деревни Угловой, заполненного А.Добротворским в середине марта 1909 года, свидетельствующие, что к тому времени (примерно за 9 – 10 месяцев до завершения работ) на строительство было истрачено только 2400 рублей и ещё 500 оставалось в виде строительных материалов.
Чем же вызван такой разнобой в оценке стоимости работ? Можно только предположить, что и Казаринов и А.Меньшиков и, даже, неизвестный источник сведений С.Шевцова исходили в своих расчетах из общей стоимости работ и материалов с той лишь разницей, что 1-й брал их целиком, вне зависимости от того, платило за них общество или нет, 2-й не учитывал стоимость доставки грузов, выполненной самими крестьянами (По данным А.Меньшикова общество дало деньгами 35000 рублей и, кроме того, крестьяне возили камень, кирпич, песок и лес. (Меньшиков А. Материалы… Т.4. С.423)), а третий вычел из сметы строительства и стоимость кирпича, произведенного угловцами из местных глин. Если же учесть, что сметой предусматривалась работа русских (православных) рабочих, а на самом деле храм возводили китайцы (По данным Б.Криволапова подряд на строительство угловского храма был отдан китайскому купцу Мо-чу-дину. (Криволапов Б. У ворот Владивостока // Выбор. 1991. 26 марта)), труд которых оценивался тогда вдвое дешевле, то реальная сумма затрат намного уступала всем приведенным выше цифрам.
С этим последним обстоятельством, кстати, связан один забавный эпизод, описанный Б.Криволаповым в городской газете «Выбор» 26 марта 1991 года. Суть дела была в следующем: Прослышав о том, что поклонники Конфуция и Будды строят православный храм в Угловом, Священный Синод направил проверяющих в это село, но догадливые крестьяне в день их приезда подменили на стройке своих наемных «нехристей», а после отъезда комиссии вернули всех на свои места.
Впрочем, сам Б.Криволапов относит данный эпизод к совсем другому этапу строительных работ. По его словам, угловский храм вообще был построен не в 1903-1909 гг., а в 1911-1913 гг. и возводили его не на средства крестьян, а в счет арендных платежей Л.Л.Арцта за пользование сельской землей под строительство его шахт. Именно Арцт, по Криволапову, и заключил договор с Мо-Чу-дином на проведение строительных работ, а следовательно, именно ему и обязана своим существованием церковь в селе Угловом.
Насколько оправдана такая трактовка истории строительства данного храма, сказать сложно. Не наложился ли здесь в памяти кого-то из старожилов реальный факт появления почти даровой кирпичной школы на события связанные с возведением церкви? Может быть, тем более что А.Меньшиков подтверждает существование готовой каменной церкви в Угловом к началу 1911 года и он же указывает дату окончания её строительства – 1909 год.
Но возможен и другой вариант. Л.Арцт не строил, а достраивал угловскую церковь. На этот вывод, в частности, наталкивают данные метрических книг. Из их записей видно, что в разряд действующих церковь перешла только в начале 1913 года, когда в сан священника был рукоположен её первый настоятель Фёдор Слепов. До этого храмом заведовал причт Чичаговской Свято-Николаевской церкви (По данным Б.Криволапова подряд на строительство угловского храма был отдан китайскому купцу Мо-чу-дину. (Криволапов Б. У ворот Владивостока // Выбор. 1991. 26 марта)) в лице священника Ивана Шалина и и.о. псаломщика Семёна Пашкова, побывавших в Угловом всего лишь два раза: в июле и декабре 1912 года (Во время этих посещений было проведено всего лишь четыре церковных обряда (все – крещение младенцев). (Метрические книги Угловской церкви. 1912)). И в 1911 и в 1912 годах угловцам приходилось, в основном, самим добираться до Чичаговской церкви.
Вероятной причиной задержки с назначением в Угловое собственного причта могла быть как неполная готовность самой церкви, так и просто отсутствие у церковнослужителей помещения для жилья (В марте 1909 года дома для причта, судя по опросному бланку, в с.Угловом еще не было и его строительства не планировалось. (РГИА ДВ Ф.702. Оп.5. Д.205.Л.475)). Дело в том, что специально построенный «обществом» для этой цели деревянный дом сгорел во время очередного лесного пожара в 1906 году. Таким образом, угловцы могли поручить Л.Арцту либо возвести дом для причта, либо устранить какие-либо недоделки в самой церкви (например, достроить колокольню) (С.Шевцов утверждает, что колокол зазвенел на небольшой колокольне через некоторое время (с годами) после постройки самой церкви. (Шевцов С. Храм. // Выбор. 1991.13 апреля)), либо и то и другое вместе.
В отличие от угловской церкви храм Святого Евсевия в селе Кневичи был возведён в рекордно короткий для того времени срок – менее чем за один год (не считая отделки). В 1906 году кневичане «возбудили ходатайство» о постройке в церкви и уже в начале следующего года она стояла почти готовая посреди села.
Как такое могло произойти? Дадим слово «свидетелю» Казаринову: «Крестьяне отдали одному подрядчику на вырубку и очистку 210 десятин леса, чтобы приготовить себе пашни. За это подрядчик выстроил им очень хорошую, большую, деревянную, на каменном фундаменте церковь, крытую железом, в цену 12000 рублей. Церковь ещё не готова, но очень красивая. Иконостас и отделка на счет общества крестьян потребует ещё до 4000 рублей.» (РГИА ДВ Ф.702. Оп.3. Д.302. Л.333)
Надо полагать, что отделочные и оформительские работы обошлись «обществу» в значительно большую сумму, поскольку А.Меньшиков пишет, что наличными деньгами крестьяне дали на строительство 13000 рублей (помимо 12000 лесными материалами).
Впрочем, первые записи в метрической книге кневичанской церкви появились значительно позже окончания её строительства. Это произошло в мае 1911 года. Нам остается только догадываться о причинах такой задержки. Первым настоятелем храма стал Николай Балабанов. Псаломщика у него, поначалу, не было. Лишь в июне им стал Леонтий Колобродский. В сентябре, впрочем, эту должность уже занимал Михаил Кондрашин, при новом священнике Григории Прозорове.
Церковь в селе Суражевке до революции построить так и не успели, хотя земля для неё в центре села была, по воспоминаниям старожилов, уже отведена. События начавшейся вскоре I Мировой, а затем и Гражданской войн сделали невозможным практическое осуществление этих планов.
Организационно, все три церкви Кневичанской волости входили в состав I Благочинного округа Владивостокской Епархии (Владивостокская епархия была учреждена с 1 января 1899 года. До этого церкви нашего края находились в ведении Камчатской духовной консистории. (Суржик А.Н. Храмы Владивостока… С.42)) центр которого находился в селе Раздольном (Список населённых мест… С.11). Однако, до образования Кневичанской волости, единственная действующая тогда на его территории кролевецкая церковь относилась ко II Благочинному округу с центром в с.Шкотово.
д) Здравохранение.
В первые годы заселения долины Батальянзы крестьяне здешних деревень практически не имели квалифицированной медицинской помощи. Врачей в Приморье тогда было мало и их едва хватало на обслуживание городского населения и находящихся во Владивостоке переселенцев. Крестьяне были вынуждены довольствоваться услугами деревенских знатоков народной медицины, очень часто китайского или корейского происхождения.
В несколько лучшем положении оказалось наше село Кневичи, где среди первопоселенцев нашелся человек, имевший хоть и минимальное, но всё-таки медицинское образование - Арсений Тимофеевич Стецюренко. К моменту переселения он уже отслужил в армии, где закончил 3-хмесячные медицинские курсы, получив в итоге удостоверение военного фельдшера. Неудивительно, что и односельчане и даже жители соседних деревень считали его специалистом-медиком и обращались за помощью во всех случаях, требующих вмешательства врача или ветеринара. Арсений никому не отказывал. Всем старался помочь, как умел.
А вскоре в районе начинает складываться и некое подобие профессиональной системы здравохранения. Еще в 1897 году в составе Приморского областного правления было выделено специальное ветеринарное отделение. Через некоторое время, область была разделена на ветеринарные участки, в каждый из которых назначалось по одному ветеринарному фельдшеру. В нашем Шкотовском участке таким фельдшером числился к октябрю 1917 года Моисей Захарович Горбач.
Ещё в середине 80-х гг.XIX века в Южно-Уссурийском крае была учреждена должность окружного врача. Впоследствии край разделили на врачебные участки. В первые годы XX века, после постройки больницы в селе Шкотово, оформился 4-й врачебный участок, находившийся под надзором врача и фельдшера этой больницы (Список населенных мест… С.8).
После раздела Цимухинской волости были учреждены (в период 1907-1912 гг.) фельдшерские пункты в центрах выделившихся волостей – Кневичах и Петровке. Официальным кневичанским фельдшером, как минимум до 1914 года, являлся Андрей Михайлович Котельников (Адрес-календарь и торгово-промышленный указатель Дальнего Востока и Спутник по Сибири, Маньчжурии, Амурскому и Уссурийскому краям. X вып. 1914. С.138). В кролевецких метриках сентября 1918 года в той же должности записан мещанин г.Николаева Херсонской губернии Александр Михайлович Каппельман. Причем, в церковных книгах последний упоминается уже с весны 1914 года, правда, без указания рода занятий.
Параллельно складывалась и сеть лечебных учреждений для служащих Сучанской железной дороги. С самого начала своего существования она была разделена на фельдшерские участки. К началу 1918 года должность фельдшера Шкотовского участка дороги (включавшего и отрезок пути, проходящий сегодня через наш город) исполнял гражданин города Петрограда Евгений Николаевич Глазычев.
Не позже 1913 года больница на 6 кроватей и приёмный покой с кроватью появляется на Угловских копях Л.Арцта. Там постоянно дежурил фельдшер, а врач наезжал один раз в неделю. В 1914 году приёмный покой с тремя палатами, амбулаторией, аптекой и ванной комнатой появился на Зыбунных копях Скидельского. Врач и фельдшер работали здесь на тех же основаниях, что и у Арцта.
Услугами этих больничных учреждений пользовались, конечно, не только рабочие и служащие рудников, но и местное крестьянское население. За 1914 год в угловском приемном покое было зафиксировано 1412 посещений, в том числе 531 амбулаторных больных (Кроме того, за год в целом 246 дней в больнице лежало 10 стационарных больных. (Горное дело в Приамурском крае. // Материалы по изучению Приамурского края. Вып. 24. Хабаровск, 1916. С.143)), а на Зыбунном руднике – 817 посещений и 388 амбулаторных больных, в то время как численность населения Угловского рудника составляла в июне 1915 года – 543 человека, из которых 441китаец и 103 русских, а на Зыбунных копях, соответственно, - 387 и 29 (семь русских семей). Корейцы и китайцы, как правило, редко обращались к русским врачам, предпочитая проверенные временем и более доступные им в финансовом плане рецепты традиционной народной медицины.
По мере роста численности европейцев на рудниках всё более и более становилось необходимым постоянное присутствие врача. Эта потребность была, наконец, удовлетворена вскоре после официального образования в 1916 году поселка «Зыбунные копи на 9-й версте». В июне 1918 года должность врача исполняла Коренева (Об этом, в частности, свидетельствует записка, написанная ею июня 1918 года, в которой она просит приехать на Зыбунный рудник священника угловской церкви для отпевания умершего от хронического запоя рабочего Михаила Ильича Сизова. (Метрические книги Угловской церкви)), а к январю 1922 года уже существовала «Больница Зыбунных рудников наследников Л.Ш.Скидельского», врачем которой являлся тогда Борис Елизаров (Свидетельство тому – справка, выданная Б.Елизаровым 15 января 1922 года о смерти раздавленного буферами вагона и паровоза маневрового сцепщика рудников Анисима Ивановича Сиротко. Оба документа хранятся пока в метрических книгах угловской церкви).
Таким образом, суммируя сказанное, можно утверждать, что к моменту установления в Приморье Советской власти, на территории будущего Артема уже действовали, как минимум, две больницы и один фельдшерский пункт, работал, как минимум, один врач и три фельдшера. Кроме того, ещё по одному фельдшеру обслуживали из Шкотово работников железной дороги и местное животноводство. Там же находилась и сельская больница к которой было приписано для лечения всё крестьянское население ближайших к ней волостей.