Во поле березонька стояла... Эхо советской эпохи

               

               
     ВМЕСТО ПРОЛОГА:

   Вряд ли найдется на  земле человек, который бы не знал своей родословной и никогда не копался в генеалогическом семейном древе. Такова уж естественная природа людей знать и помнить прошлое своих предков. Доброе и светлое навсегда отпечатывается в памяти народной и передается из поколения в поколение. Что касается меня, то к глубокому сожалению, я знаю о своих прародителях совсем немного. По материнской линии– ясности больше. Прадед по матери был земским лекарем, а его верная супруга была при нем и  хлопотном хозяйстве.Жили они в сельской местности и имели добрый надел земли. Дедушка продолжил семейное ремесло и посвятил свою жизнь фельдшерскому делу. Богом ему было отпущена долгая жизнь, он практически никогда не болел, однако в 1941 году во время оккупации Белоруссии немцами, его жизнь трагически оборвалась: фашисты бросили его живьем в земляной ров вместе с другими мирными жителями города Гомеля.
 Так уж вышло, по счастливому стечению обстоятельств, в это самое время моя мама со старшей   сестрой, которой в ту пору было шесть лет, находилась в эвакуации в глубоком сибирском тылу и работала санитаркой в гарнизонном госпитале. Я же , как дитя любви, родился позже, в первый послевоенный год в разрушенном Ленинграде...
С родословной же по отцовской линии, все намного путаннее и туманней. Всю свою сознательную жизнь отец хранил глубокую тайну своего появления на свет. Только перед самой его смертью я узнал правду о том , что родился он на берегах Гудзона в далеком Нью-Йорке в 1908 году и в пятилетнем возрасте вместе с двумя братьями-погодками и мамой, только что овдовевшей, дед умер от чахотки в возрасте сорока лет в тот год, когда Российская императорская семья Романовых отмечала трехсотлетний юбилей своего правления, отплыли к берегу Черного моря. Отец же деда прожил  долгую жизнь, служа коммерсантом в собственной москательной лавке, и умер на восемьдесят первом году, опередив сына ровно на три года.
       Что же побудило бабушку на такой отчаянный поступок–отъезд из насиженного гнезда, для меня до сих пор –загадка за семью печатями... Уехать из свободной страны в зараженную «вирусом» революции Россию в то время было, на мой взгляд, элементарным безумием.
...Прибыв на пассажирском пароходе в Одесский порт, бабушка с сыновьями растворилась в просторах царской империи, выбрав на жительство маленький уездный городок– Новобелицу, что до сих пор стоит на Гомельщине. Нужно было все начинать с нуля и бывшая американская семья, ни слова не говорившая по русски , стала обживаться в новой и непонятной для себя стране. Надо отдать должное бабушке, имевшей железный и предприимчивый характер. Привезенными заокеанскими подарками она задарила местного столоначальника и выправила себе и детям местные метрики.
Октябрьский большевистский переворот застал семью, которая уже успела интегрироваться в местный уклад жизни на той же Гомельщине.Бабушка, получив в Америке классическое гимназическое образование, стала  работать воспитателем в одном из местных приютов. Следует отметить, что русский язык она схватывала на лету, и уже на излете третьего года жизни, довольно хорошо говорила по русски, правда с небольшим акцентом, больше похожим на прибалтийский. Американские сыновья подрастали, и когда братоубийственная гражданская война подошла к концу, средний сын, ставший во взрослой жизни моим отцом, уже работал  учеником слесаря на   местной спичечной фабрике. На дворе стоял 1922 год. В выправленной бабушкой метрике на его имя,  стояла дата рождения–1905 год. Это не соответствовало действительности. Просто мальчик выглядел несколько старше своих сверстников и столоначальник определил возраст ребенка  на вскидку, «от потолка»,прибавив ему, таким образом, три года.
Фабрика, на которую отец пришел подростком «кишела» революционным духом. Только что зародился комсомол и отец добровольно вступил в местную ячейку. Его дальнейшая общественная карьера продвигалась настолько быстро, что уже через два года  избрали освобожденным секретарем комсомольского бюро. И в своей  последующей комсомольской , партийной и хозяйственной работе, проявляя железную волю и  стойкий характер, он показывал пример удивительной преданности делу, которому служил и  очень верил в силу международного интернационализма.
Я посчитал своим сыновним долгом рассказать читательской аудитории об этом удивительном, а вместе с тем, очень скромным и непритязательном человеке-аскете, для которого жизнь во имя счастья на земле–не пустой звук, а смысл ее состоял в  слепой  вере   в коммунистическую утопию. И она, эта утопия, вылилась,  в итоге  на поверхность, в народную межнациональную трагедию, погубив при этом многие миллионы человеческих судеб... Эту публикацию я разбил на несколько эпизодов,органично вплетенных в ритм той постреволюционной жизни, еще недавней державной России, революционной волей , ставшей в короткое время , абсолютно новой и многим непонятной страной под названием–СССР. Итак, эпизод первый...

  «В  КРАСНОЙ РУБАШОНОЧКЕ,СМЫШЛЕНЕНЬКИЙ ТАКОЙ...»

...Разговорить моего отца–это целое искусство. Когда уже в солидном возрасте  стали одолевать болячки, ему пришлось оставить работу. Случилось это уже после того, как он разменял восьмой десяток. И стало его любимым занятием слушание русских народных песен. Бывало, включит радиолу и часами слушает задушевные , бередящие душу, мелодии. Особенно ему запала, еще с молодости, песня «Во поле березонька стояла...»  Под хорошее настроение он ее частенько напевал. Эта мелодия напоминала ему отчий край, родную, или ставшую родной,–Белоруссию. В один из таких  спокойных дней, когда отец в очередной раз крутил свою любимую березу, я попросил рассказать его о начале его трудового пути, о встречах с интересными людьми, о чьи плечи он опирался в те трудные и голодные годы.
Вот как он  вспоминает одну из картинок того времени:
« Шла суровая зима тысяча девятьсот двадцать пятого года. Небольшая бревенчатая деревянная пристройка к каменному зданию фабричной администрации служила  так называемым офисом для общественных организаций. В этой деревянной избушке, площадью около тридцати квадратных метров приютились партийное и комсомольское бюро предприятия, благо были выгорожены две малюсенькие комнатки, их и кабинетами было назвать смешно, закутки , да и только. В коридоре между комнатами стояла печка с широкой и жадной пастью, котору нужно было топить березовыми чурбанами, штабель с дровами соседствовал с пристенком.
В один из таких морозных январских дней, когда я сидел за столом и прорабатывал план  работы ячейки на ближайшее время, отворилась дверь избы и сквозь клубы морозного пара в нее ввалился  худющий подросток, примерно пятнадцати-шестнадцати лет, одетый в полурваный полушубок. На ногах у мальчишки была латаная-перелатаная обувка с надорванными подметками, обмотанными в несколько оборотов толстой бечевкой. Из распахнутой шубейки выглядывала давно не стиранная, полинявшая, красного цвета рубашка- косоворотка. Мальчишка был встревожен и озабочен, его глаза нервно бегали из стороны в сторону, а зубы клацали от холода. Оказалось, что пришел он из деревни Cтарые Громыки, дома осталась мать и несколько детских ртов, кушать было нечего, вот он и решил поискать своей рабочей доли.
–Не гоните меня, дядько домой! Я любую работу охоч выполнять. Во, у меня, какие мускулы.
И мальчик, скинув  шубейку, напрягаясь сжал локоть
–Я уже взрослый, мне стукнуло шестнадцать годков. Мальчишка назвался Андреем. Фамилия у него тоже была очень распространенная, в его деревне почти все жители носили фамилию Громыко. Трудно сказать были ли они родственниками между собой, возможно и были, только не все, однако жили в деревне дружно, не лаялись почем зря.
Я вышел из своей каморки  посоветоваться с парторгом. Посовещавшись с ним накоротке, мы решили оставить мальчишку при себе истопником. Пусть приходит каждое утро пораньше и топит печку. А на постой определили ему место в красном уголке, там поставили железную кровать с матрацем и огородили закуток ситцевой занавеской. Вскоре деревенский паренек стал душой нашей «комсы» и мы стали привлекать его к нашей  хлопотливой непоседливой работе. Мне тогда и невдомек было,что практически мой ровесник , деревенский хлопец с четырехклассным образованием через пятнадцать лет окажется в Москве и займет ключевой пост в большевистской дипломатии. Однако все это случится потом, а сейчас я посмотрел веселым взглядом на Андрея и по дружески потрепал его  засаленные вихры. Подоспел фырчащий самовар. Я разлил чай в кружки на  троих, к нам присоединился партийный вожак, придвинул к мальчику тарелку с баранками и негромким голосом попросил:
«Раскажи-ка нам о себе, дружочек, только поподробней...»

                НА РАЗВИЛКЕ  ДОРОГ...

Как показало время, отец не ошибся в юном Андрее. Старательный истопник недолго находился при «кочерге». Уже через полгода его приняли в комсомол и ввели в актив, в это время Андрюша сменил занятие, ему нашли работу с металлом, перевели на инстументальный участок учеником слесаря. Днем был напряженный труд, а темными вечерами  парень корпел над учебниками. Так уж получилось, что среднее образование отец получил в двадцать восьмом году, а накануне его торжественно приняли в ряды большевиков. Что же касается своего питомца, то и он не огорчил. Уже в тридцатом году он  окончил 9 классов и подал документы на рабфак. Все эти годы отец и его друзья внимательно следили за недавним неуклюжим деревенским пареньком, который выделялся с одной стороны тактичной молчаливостью, а с другой–умением  заставить  собеседника слушать, его манера убеждать была построена, как на логике, так и на здравом смысле. Парнишка тонко и умело улавливал разницу между дешевым фразерством и напыщенным краснобайством и, как заправский теннисист на корте виртуозно отражал удары выскочек и прожектеров. У этого парня оказалась просто незаурядная интуиция и профессиональное чутье на развитие событий. В двадцать девятом году отца повысили и избрали секретарем уездного комитета ЛКСМ(Б). На свое место он рекомендовал Андрея.
Есть такая народная поговорка: «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе...» И в жизни зачастую получается как в поговорке. Однажды отец, а было это в  середине тридцать второго года поехал на совещание партхозактива в Ленинград и там в тени липовых аллей повстречал свою любовь. Ирина, так звали девушку, настолько вскружила молодому человеку голову, что он готов был поставить крест на карьере комсомольского функционера. Девушка тоже была родом из Белоруссии, с родной Гомельщины. Это был рок судьбы. У дивчины  была комната в коммунальной квартире, правда очень маленькая –8 метров. Туда она и привела своего избранника.
Ленинград произвел на отца такое  чарующее впечатление, что он не смог устоять. По работе ему предстоял переезд в Минск и переход на профсоюзную работу в отраслевой аппарат работников химической промышленности, такие планы строились насчет него в партийных кругах, но увы, он предпочел карьере работу скромного начальника административно-хозяйственного отдела в одном из строительных трестов города...
Андрей Громыко провожал отца на  пассажирский поезд, следовавший в Ленинград. У тамбура вагона они обнялись.
Вот видишь, и разминулись наши пути Суппорт,– с  горечью заметил возмужавший Андрей...( Суппорт–это прозвище, которое отец придумал себе сам. Этот технический термин, обозначающий деталь токарного оборудования просто хорошо был созвучен его имени. Именно с этим псевдонимом комсомольский секретарь публиковал свои острые рабкоровские материалы в губернской партийной прессе. К этому занятию он в дальнейшем приобщил и своего товарища Андрея. Уже много лет спустя характеристика, подписанная первым секретарем местного губкома ВКПБ Белоруссии сыграла доброе дело и послужила пропуском отцу в Коммунистический институт журналистики, который он несколько позднее окончил по заочной форме обучения.)    ...Он больше не походил на того вихрастого запуганного  хлопчика, каким он запомнился отцу в далеком двадцать пятом.
–А каковы твои планы, дружище? Наверное в Минск?
Бери круче! Андрей выставил кверху большой палец.–Еду учиться в Москву. С  губкомом все согласовано.
Раздался паровозный гудок и поезд, набирая ход, оставил позади платформу.
Отец стоял в тамбуре и махал рукой, стоявшему в задумчивости на одиноком перроне Андрею. Что ждет их обоих впереди?... И действительно, трудно было предположить, что уже скоро по Европе медленно начнет распространяться заразный вирус фашизма...

                ПРИЗРАК ДЬЯВОЛА...

   Календарь мерно ронял свои листки На дворе стояла осень тридцать девятого года Обстановка в мире становилась все тревожнее. Бесноватый Гитлер развязал бойню у западных границ и вероломно напал на соседнюю Польшу. Великий вождь Сталин забеспокоился. На то были свои причины. Мало того, что он не готов был к войне, близость советско-финской границы давала стратегическое преимущество противнику. Ведь финны были союзниками Германии. Едва страна начала просыпаться от  страха массового террора, как вождь ввязался в новую авантюру–решил отодвинуть на 120 километров пограничный рубеж.
Отец в это время трудился директором куста столовых в Ленинградском общепите  Работа поглощала все его время. Домой он приходил только ночевать. С маленькой дочкой, которой исполнилось четыре года, общался по воскресеньям, ибо в будние дни он лишь окидывал ее взглядом, когда девочка мирно посапывала в своей кроватке.
Волна террора хоть и пошла на убыль,однако сжатая пружина нервов не расслаблялась. Вот опять на днях в органы НКВД вызывали главного бухгалтера главка. Слава Богу, не арестовали, однако двое суток продержали в кутузке.Отец очень хороошо помнил ту злополучную недавнюю июньскую ночь, когда,уже под утро, за ним пришли трое бойцов в кожаных тужурках по ложному сигналу Недоразумение удалось устранить Следователь по фамилии Зон подъезжал к отцу с разными хитрыми подходцами, однако подследственный никакого компромата на главного фигуранта дела не дал.Однако, стоило это не только попорченной крови, но и седых волос. За неделю, проведенную на нарах, отец изменился. Черная густая шевелюра покрылась серым пеплом седины.
   Выйдя на волю, отец поспешил в райвоенкомат. Он вспомнил, что в юности хорошо бегал на лыжах и имел высокий спортивный разряд в этой дисциплине.
«Раз уж «фараоны» пристали, вряд ли они так сразу отцепятся. –Уйду на войну–семью сохраню.» Размышляя так,он убивал наповал сразу двух зайцев. С одной стороны, нет человека–нет и дела, с другой–не будет нервотрепки жене.
В военкомате отнеслись к просьбе коммуниста с пониманием. Все формальности утрясли в течение дня, и отец, собрав  нехитрые пожитки в рюкзак, попрощавшись с семьей, отправился на городской сборный пункт.
…Эта зимняя вылазка  вдоль линии Маннергейма чуть не стоила отцу жизни. В одном из боев при взятии первого укрепрайона он был ранен в ногу и, истекающий кровью, несколько часов пролежал без помощи на трескучем морозе. Подоспевшие санитары отправили молодого политрука в полевой лазарет. Вердикт врачей, к счастью, оказался обнадеживающим: ногу удалось сохранить, а так же справиться\ с обморожением лица и рук.Больше месяца пролежал он на госпитальной койке и снова вернулся в строй, однако , повоевать долго не пришлось. Эшелонированная, хорошо укрепленная оборона противника, была , наконец, взломана, и финское командование запросило капитуляцию.
Отец возвращался в Ленинград с победоносным настроением. Офицерская фуражка с околышем придавала бравый вид, в петлицах красовались командирские кубики. Он шел по весеннему городу и радовался плеску волн на Неве, а прохожие дарили молодому защитнику Родины свои теплые улыбки…

                «РАССТРЕЛ ОТМЕНИТЬ. НАГРАДИТЬ ОРДЕНОМ» 

   Великая Отечественная  война уже набирала свои кровавые обороты... К осени 1942 года обстановка на Ленинградском фронте сложилась очень тяжелой. Город уже больше года находился на осадном положении в кольце вражеской блокады. Отец в составе стрелковой дивизии  участвовал в ожесточенных боях за маленький, но крайне стратегически важный клочок земли у реки, называемый Невским пятачком. Вот как он сам вспоминает один из запомнившихся эпизодов того страшного боя:
« Уже три недели как мы насмерть стоим здесь, на этом клочке суши. Отражать атаку нечем. Из двух тысяч бойцов в строю осталось только семьдесят восемь человек, из которых шестеро раненых. Я и сам  оказался ранен в левое предплечье. Санитарка наскоро перевязала руку бинтом, держать оружие еще могу. Завтра обещали помощь, но как дождаться этого самого завтра под шквалом пуль и снарядов, когда невозможно оторвать от земли головы, равнина простреливается со всех сторон. И вновь началась атака. Командир роты падает, подкошенный разорвавшимся рядом снарядом. Гляжу в бинокль и вижу, что перекрестье окуляра стало заполняться темнотой. От разорвавшегося неподалеку снаряда меня оглушило чем то тяжелым и я  отключился...»
...На следующий день, ближе к вечеру действительно прибыло подкрепление. Рубеж бойцы сумели отстоять, заплатив за это большой кровью.
Отец лежал контуженный на лазаретной койке, а в соседнем флигеле уже проходил допрос оставшихся в  живых красноармейцев. Особисты вели себя нагло и пускали в ход кулаки-кувалды. Их интересовало все, особенно, как вели себя офицеры полка, не было ли среди солдат панических настроений. Он лежал обессиленный и ни сном, ни духом не догадывался, какая над ним нависла опасность. Поправившись, отец предстал перед новым командиром  полка Он был очень молод и горяч. Лавры полководца не давали ему покоя и он считал себя явно обделенным  с двумя шпалами в петлицах.
«Под суд, сука, пойдешь, какой ты , к дьяволу офицер, почему людей не уберег?
Его голос в землянке разрывался громовым раскатом.
  –Сегодня же передам материалы в трибунал. Пусть тебе лоб намажут зеленкой в назидание другим. Все, свободен. Сдать оружие.
Командир полка вызвал в землянку конвой и отца отправили под арест. Было это примерно в шесть часов вечера. Всю ночь его продержали на деревянной лавке, а утром, утром случилось чудо. То ли командиру полка принесли объективный рапорт, то ли у кого-то из сослуживцев-свидетелей проснулась совесть, об этом можно лишь гадать, отец-командир встретил политрука сдержанной улыбкой:
  –Извини, брат, погорячился. Расстрел отменяется. Мы тут во всем разобрались. А ты , оказывается, герой! Больше месяца под пулями немцев был и ничего, целехонький. Спасибо тебе братишка, что уцелел, а то бы  представлять к награде пришлось посмертно. Вот , только что подписал  лист о награждении тебя орденом боевого Красного знамени. Поздравляю!
Майор подошел к удивленному отцу и дружески обнял его за плечо.
Политрук вытянулся во фронт и отдал под козырек, прочеканив командным голосом:
  «Служу Советскому Союзу!»
В сорок третьем году в Армии ввели погоны и отец получил звание капитана. Это событие совпало с другим–не менее примечательным. В одной из центральных газет мелькнуло сообщение о том, что Президиум ВС СССР назначил А.А. Громыко чрезвычайным и полномочным послом Советского Союза в США. Ходили слухи, что инициировал это назначение сам президент США Франклин Делано Рузвельт. Когда министр мностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов пришел к вождю с этим предложением, Сталин выслушав его, постучал трубкой о край стола и одобряюще выдохнул:
«Что ж, на его стороне молодость и инициатива. Мужик дельный, рассудительный, и что не менее важно, контактабельный. Выбор одобряю...»
Тот номер газеты, где было опубликовано правительственное сообщение о назначении нового посла, отец не читал. Контакт с бывшим деревенским пареньком он уже считал утраченным. На всякий случай  носил в планшете недописанное письмо к своему крестнику, но так и не решался отправить. Причина проста– адреса Андрей не оставил. Так и носил письмо повсюду с собой до конца войны, а затем выбросил его в мусорную корзину...

      ЭШЕЛОНЫ ВНЕ РАСПИСАНИЯ....
             
   Осень тысяча девятьсот сорок шестого года ознаменовалась радостным событием. Своим рождением я еще больше укрепил фундамент, на котором держалась наша семья. Мама ходила на сносях и все думала, как она принесет грудное дитя в восьмиметровую комнату, где и кроватку поставить некуда, разве что,на потолок. Однажды вечером она «на высоких нотах» поговорила с отцом и коммунист-ортодокс не смог устоять перед ее веским доводом. На следующее утро в военном кителе, правда без погон,зато с иконостасом орденов и медалей, заслуженных на войне, отец предстал перед председателем райисполкома. Он стоял паеред чиновником, по телу его пробегала заметная дрожь, бывший политрук волновался…
Вояж в государственные органы власти принес положительные плоды. Доводы оказались очень вескими и произвели на председателя приятное впечатление. Вышел отец из кабинета с бумагой на шестнадцатиметровую комнату в коммунальной квартире. Это была маленькая, но победа. По этому случаю мама с иронией заметила, оглядывая  свою примелькавшуюся восьмиметровую келью:
   –Дважды восемь будет шестнадцать. Когда нашей дочери исполнится  шестнадцать лет, ты пойдешь к властям просить улучшения жилья, только дважды шестнадцать уже будет тридцать два. Так что, по рукам?
Забегая вперед, спешу сообщить, что отец не выполнил своего обещания, он просто не успел это сделать. В 1956 году умерла мама, а потом наша семья разбрелась по разным углам. Я оставался жить в этой коммуналке до тех пор, пока не построил себе кооперативную квартиру, а эту самую комнату пришлось вернуть родному государству…
   В конце 1952 года наша семья пережила повторный шок. В это время на всю страну прогремело «дело врачей» и евреев обвинили во всех смертных грехах. В это время отец работал в парткоме главка общепита, отвечал за оргработу бюро. Однажды его вызвал к себе главный начальник, похвалил за работу и посетовал на обстановку в городе:
–Тебе,Миша, следует на время исчезнуть с горизонта. Человек ты публичный, боюсь, люди в красных погонах, снова тобой заинтересуются. Мой тебе дружеский совет: пиши по собственному, а с деньгами мы что нибудь придумаем на первое время…
Начальник не обманул. Выхлопотал отцу выходное пособие. Весной тысяча девятьсот пятьдесят третьего год, когда вся страна узнала о смерти вождя  народов, отец пережил еще одно потрясение. От знакомого начальника ЖЭКа он случайно узнал, что к Новому году были подготовлены списки всех евреев, прописанных в Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе и других крупных городах страны,для выселениях на Дальний Восток. Министру путей сообщения было дано указание подготовить эшелоны для выполнения акции.
Для нашей семьи начались тяжелые дни. Отец с утра до вечера бродил в поисках работы. Так продолжалось около полугода. Сестра училась в техникуме и получала маленькую стипендию, а я ходил в детский сад. В этой безвыходной ситуации моя мама вынуждена была встать за уличный прилавок и в снег, дождь и лютый мороз, торговать канцелярскими товарами–перьями, ручками, тетрадками, постигая сложную науку выживания…
Наконец-то отцу улыбнулась удача, точнее был найден выход из тупика: в одном большом гастрономе освободилось место завхоза. Кроме вузовского, у отца лежал еще один диплом техникума советской торговли. Он оказался в жилу. Переговоры с руководством магазина прошли успешно и он, довольный, вышел на службу.
   Примечательно, что ровно через полгода мама приведет меня в школу, где до революции помещался  Императорский лицей, который еще раньше находился в Царском селе, там учился Пушкин. Так уж получилось,что окна школы расположились напротив торгового предприятия, куда пришел работать мой отец. Он тогда даже не предполагал,что прирастет к этому коллективу, станет его душой и через некоторе время–бессменным директором магазина до самого ухода на пенсию.

                НА КАЧЕЛЯХ...

   1957 –ой год принес новые открытия. Только что прошел двадцатый съезд партии, на котором Н.С. Хрущев осудил культ личности Сталина и вот тебе: Президиум ЦК КПСС разоблачил антипартийную группу во главе с Молотовым и Кагановичем. Туда же входили Маленков, Булганин и партийнвй функционер Шепилов. Вскоре последовали новые назначения. Помню, это был выходной день. Отец сидел за моим крохотным письменным столом, который удалось втиснуть между диваном и буфетом, в комнате было настолько тесно, что практически не было прохода, все было заставлено мебелью, и это при том, что нас оставалось  трое, только что скоропостижно ушла из жизни молодая сорокалетняя мама , а еще несколькими месяцами раньше умерла бабушка . Телевизора в доме еще не было, а тарелка репродуктора практически не выключалась. По радио сообщили, что министром иностранных дел СССР назначен Андрей Андреевич Громыко. Отец не поверил своим ушам. Прошло уже двадцать пять лет, как они простились на Белорусской земле и больше не ведали друг о друге ничего.
   Отец положил перед собой стопку бумаги и стал на радостях строчить письмо. Уже много позже, копаясь в его архивах, я натолкнулся на черновик того самого письма. Оно было полно того самого юношеского романтизма и комсомольского задора, абзацы начинались со слов: «Ты помнишь Андрюша... Все письмо было пронизано лишь воспоминаниями и никаких намеков на просьбы, отец вел  аскетический образ жизни и никогда не жаловался на судьбу. В нашем доме было печное отопление и отец, пользуясь, если это можно так назвать, служебным положением, почти каждый вечер приносил с работы, упакованную вязанку дощечек от ломаных тарных ящиков, которые валялись грудой во дворе магазина. Я очень любил, когда вечером готовил уроки под игривое потрескивание дров в топке, от которой  разливалось тепло, папа ворошил кочергой угли, и в комнате становилось еще жарче, и проклинал дни, когда отец допоздна задерживался по служебным или общественным делам. В такие дни мне было не до уроков, я сидел за столом, укутанный в одеяло, и пил, лязгая от холода зубами, горячий чай.
Письмо в Москву было отправлено, однако прошел месяц, другой–ответа не было. Лишь в конце мая, когда я оканчивал четвертый класс, пришло письмо из МИДа, но не от главы ведомства, а  из секретариата. Мне  довелось тогда тайком прочитать этот ответ, вернее отписку. Привожу почти дословно этот текст:
    « Уважаемый Михаил Наумович! А.А. Громыко помнит о Вас. Спасибо, что Вы сообщили свой домашний адрес. Министр по долгу службы много времени проводит за рубежом, поэтому свободным временем в настоящее и ближайшее время не располагает. О возможном «окне» он Вам сообщит лично. С уважением, атташе секретариата МИД СССР Ю. Гавриков»
  Еще через несколько месяцев был телефонный звонок из Москвы от какого-то генерала из министерства Обороны. Тот передавал привет от министра иностранных дел. Вначале отец очень обижался на своего  бывшего деревенского протеже, потом успокоился и даже стал искать в поведении старого товарища оправдательные ноты, мол, он ныне государственный человек и нет у него времени на личные контакты. Такие люди не принадлежат сами себе, за ними есть строгое государево око. Он от души радовался, что судьба взметнула Андрея наверх, это как на качелях–если один наверху, второй должен быть внизу и твердо ощущать ногами почву. В свои почти пятьдесят лет, отец не сетовал на судьбу. Не беда, что остановился карьерный рост, зато он живет в большом городе, имеет любимую работу, уважаем в коллективе, у детей пользуется непререкаемым авторитетом. На его взгляд, жизнь удалась. Не всем же дано стать Бонапартами. Больше отец писем в Москву не писал, совместную фотографию с друзьями по комсомолу подложил под стекло письменного стола, чтобы не затерялась...

   ОН НЕ ХОТЕЛ УМИРАТЬ...

   ...Больничная четырехместная палата специального корпуса для ветеранов партии блестела чистотой. Молоденькая  сестричка только что сделала отцу успокоительный укол. Он лежал на подушке с исхудавшим и изможденным лицом с небритыми щеками и ласково поглаживал обессиленной рукой коробочку, в которой лежала дорогая награда –золотой памятный знак « 50 лет в КПСС» Ее ему принесли из райкома партии пару часов назад.
Вот и прожита жизнь. Казалось бы–74 года –это далеко не предел для человека, но ведь у каждого есть свой биологический ресурс. Отец до этого перенес два неосложненных инсульта, этот был –третий. У него отнялась речь, и были парализованы ноги, руки тоже были ватными и почти не слушались. В эти минуты мысли о Боге его, видимо, не посещали. Он был стойким атеистом и еще хотел жить. Он так верил в советскую медицину, как верил в то дело, которому верно безропотно служил. Ему почему-то казалось, что если  у партии и были ошибки, то их еще можно исправить, направив энергию в созидательное русло, на деле, а не на популистском краснобайстве. Он, как сведущий человек, наверняка владел информацией о том, что жертвами тоталитарной системы стали многие миллионы ни в чем не повинных людей. Старый коммунист и не догадывался даже, лежа на смертном одре об истинных цифрах  жертв. Если бы он тогда узнал, то задохнулся от ужаса. Подумать только, с 1917 года  к началу перестройки мартиролог жертв коммунистического режима вместе с войной, голодомором на Украине, коллективизацией в деревне, локальными войнами достиг  свыше 90 миллионов человек...
   Отец умер 5 мая 1982 года, в аккурат, в день Печати.  Всевышний прибрал своего Божьего раба, имевшего прямое отношение к журналистике. На протяжении последних двадцати лет жизни он активно сотрудничал на внештатной основе  в отраслевой газете «Советская торговля» и других изданиях.
Хоронили  отца всем миром на ветеранской площадке кладбища  имени жертв 9 января 1905 года. Было очень много народа и цветов. Не было лишь парадности и показной помпезности. Митинг был очень короткий, обошлись без длинных речей. Могильщики опускали гроб в могилу, а стоящие рядом белоствольные березки плакали, шелестя молодой листвой...

                ВМЕСТО ЭПИЛОГА:

   Ровно через год на могиле отца был установлен большой гранитный памятник с бронзовым барельефом. На  его открытие я решил заранее пригласить А. А. Громыко. Почему-то я был уверен, что это пустая затея, однако, любопытство взяло верх и я, написал страничку текста, носившую исключительно информационный характер. В письме я сообщил адресату, что отец умер, и год спустя будет  установлено памятное надгробие. Я приглашал старого отцовского товарища приехать в Ленинград и посетить 8 мая в 12 часов дня , упомянутое кладбище. Это было как раз, в канун праздника Победы.
В назначенный день я с родственниками, друзьями и отцовскими бывшими сослуживцами приехали на могилу. Дорожка была устлана ковровым покрытием. У могилы по хозяйски суетился заведующий кладбищем, поправляя, прилаженный к постаменту памятника лавровый венок с атласной лентой, где были напечатаны слова:
«Другу и соратнику от члена Политбюро ЦК КПСС А. А.Громыко»
Ни больше,ни меньше, никакой адресности, без фамилии. Скромно и лаконично... Сам не приехал, но венок прислал. Память не подвела....
... Примечательной оказалась дальнейшая живая биография главного дипломата страны. Он благополучно дожил до перестроечного периода и , как серый кардинал, старый и опытный политический тяжеловес, привел нового лидера  М. С. Горбачева к власти в стране. Умер старейшина советской дипломатии в Москве и был похоронен на Новодевичьем кладбище.
...Шумят  стройные березки и красавцы- дубки до сих пор, неся свою  вахту у могилы отца, а на их упругих ветках по весне поют заливчатым голосом соловьи.
Я не знаю, какие деревья растут возле последнего приюта Андрея Андреевича, может быть, тоже березы, а может быть и ветвистые клены, не знаю. Наверняка, он тоже, как и отец, сильно любил русскую природу… 

        Борис  Бем.  Ленинград-Санкт Петербург-Кельн.
                2006 год.