I
- Мама, ну помешай, помешай ещё немного...
Из-за спины протянулась худая ладонь. Пальцы коснулись чайной ложки и начали водить ею из стороны в сторону. Заварка поднялась со дна, закружилась, будто в танце.
- Мама, чтобы послаще. Я хочу сладкий чай.
Движения ладони ускорились. В центре кружки выросла пенная шапочка.
- Ну вот, попробуй теперь, сынок...
Четырёхлетний мальчик с любопытством заглянул в кружку, потом обхватил её двумя руками и отпил.
- Не сладко, мама, не сладко! Я хочу сладкий чай.
- Но у нас нет больше сахара, сынок.
- Тогда помешай, помешай еще…. Чай наверняка станет слаще.
II
Крохотный мальчик в бобровом полушубке и шапочке пришёл с классом в театр. Кругом было много детей. Все галдели, бросались, чем ни попадя, щипались, плакали, смеялись. Мальчик понимал, что должен веселиться так же, потому что дети вообще должны веселиться, но чувствовал, что ему этого не хочется. Поэтому он испытывал неловкость и, пробираясь незаметно в зал на своё место, ощущал себя гадким утёнком.
На сцене стоял большой-пребольшой человек в сияющем костюме. Он говорил громко и напевно:
- Сейчас я сверну этот листок и начну доставать оттуда куриные яйца!
Мальчик смотрел на то, как его руки касались бумаги. Это были красивые руки: с вытянутыми пальцами, белоснежной кожей, проступающим узором вен. Когда они дотрагивались до белого листа, происходило что-то странное. Мальчику казалось, что пальцы, приближаясь к бумаге, менялись, сами становились бумажными, и, касаясь листа, совершенно сливались с ним в нечто целое. Потом большой-пребольшой человек вдруг делал резкое движение, и к нему в ладонь одно за другим скатывались куриные яйца.
- Вот видите! Каждый может сделать это! – громко провозглашал он.
После концерта, надев свой бобровый полушубок и шапочку, мальчик шёл строем с однокашниками и незаметно пытался повторить движения большого сияющего человека. Все вокруг кричали, перешучивались, хлопали друг друга по плечам, а он всё так же стеснялся того, что не хочет веселиться.
Дома он собрал все негодные для письма листки и принялся их сворачивать, постоянно представляя, как руки его сливаются с бумагой, и происходит волшебство. Он гнул листки так и эдак, но яйца никак не желали выкатываться. Тогда он подумал, что, возможно, его руки слишком некрасивы для таких чудес.
III
Это было в августе. Мальчик проснулся совсем рано и пошёл на кухню. Со своими попытками извлечь из бумаги яйца он уже покончил. В его распоряжении, как и до удивительного представления, был холодильник, в котором яиц было предостаточно. Мальчик вытянул из лотка три штуки, разогрел сковороду и разбил их большим ножом, каждый раз вскидывая его так, словно это не нож, а дождавшийся своего героя Экскалибур. Мальчик даже покружился в центре кухни и сделал несколько выпадов в пространство. Он представлял, что поражает свирепое чудовище. Лоснящиеся капли белка падали с лезвия на старый коврик.
Затем со стороны радио донёсся усталый голос: «Пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь, пятьдесят шесть»... Мальчик вдруг понял, что голос этот звучал всё время, но обнаружил себя только теперь, когда принялся считать. Он остановился и закрыл глаза. «Двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три»...
Потом за сомкнутыми веками словно наступила ночь. Мальчик открыл глаза и увидел, что всё вокруг побледнело и расплылось. За окном стоял мрак. Он подошёл ближе к подоконнику, не выпуская из рук ножа, и выглянул наружу. Что-то чёрное и жуткое наползало на солнце, будто пыталось его съесть. Мальчик осознал, что этот миг – очень важный и, зажмурив глаза, загадал желание. Через тридцать минут о солнечном затмении говорили по всем каналам телевизора и по радио.
IV
- Мама, мама, а где теперь наш дедушка?
- На небушке, сынок...
Мальчик посмотрел на небо, но тут же отвернулся, потому что на небе не было ничего интересного.
- Так высоко?
- Да, сынок.
- Но как же он теперь будет рассказывать мне про пасеку, я ведь не смогу его услышать?
- А ты постоянно думай о нём... Он обещал, что если ты будешь думать о нём, он непременно придёт к тебе ночью и расскажет о пасеке.
- Во сне, мама?
- Во сне, сынок, во сне...
V
Я вижу мамины руки... Это очень красивые руки. Они касаются моей головы и медленно оседают у платья. Мама говорит: «Сынок, иди к реке... Тебе не нужно смотреть». Я остаюсь у калитки и наблюдаю, как люди в чёрных костюмах исчезают в тумане. Над ними реет страшная музыка. Не хочу слышать эту музыку… Иду к реке. Спускаюсь по земляным ступеням, которые делал мой дедушка. Камни на берегу еще холодные. Они обволакивают мои ступни прохладой. Я вслушиваюсь... Вода шумит, закручивается в стремнины, будоражит берег, будто смеётся над чем-то.
Что-то необычное происходит у меня в душе: я вспоминаю руки мамы и фокусника в том удивительном представлении, вспоминаю солнечный свет, заслонённый чем-то чёрным... Всё это неожиданно начинает бурлить во мне, плавиться, цвета становятся зыбкими, сливаются друг с другом. И вот уже остаётся одно только сияющее марево, и будто чей-то голос шепчет: «Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь, двадцать семь, двадцать шесть»...
Я смотрю вперёд и вижу сквозь редеющий туман другой берег реки. Там, у самой воды, человек в холщовой робе мажет смолой лодку. Я долго слежу за его движениями: он поднимается, кружится вокруг неё, останавливается то с одной стороны, то с другой... В какой-то момент он замечает меня, ставит ведёрко со смолой на камни и распрямляется. Вокруг тихо, слышен только рокот воды под ногами. Мы глядим друг на друга: минуту, две, три...
Наконец, он делает движение плечами, словно отряхивается, и машет мне рукой. Я машу ему в ответ.
_____________
* В публикации использована иллюстрация Yukai Du.