Соседи. Лина

Соломония
   Несколько лет назад ко мне пришла медицинская сестра из детской поликлиники и спросила о соседке, что живет этажом выше, прямо над моей квартирой. Я ответила, что уже давно не видела и не слышала ее. В ее квартире было все время тихо. На мой вопрос зачем ее ищут, медсестра Валентина ответила:
- Нам позвонили из Киева и сообщили, что ее сын, Вадим, умер. Нужно чтобы его забрали и похоронили.

   Я в ужасе опустилась на табуретку. Мне стало нехорошо. Я знала этого мальчика и не могла представить, чтобы этот подвижный и приветливый ребенок уже покинул Землю, и мы никогда его не увидим.
- Что с ним случилось? – еле смогла произнести я.
- У него был приступ астмы и его не смогли спасти, - тихо ответила Валентина.

   Весь день и всю ночь я не находила себе места. Потом я уехала в Омск, и эта трагедия стала отходить на задний план. Новые заботы притупили боль: мне все время виделся этот двенадцатилетний мальчик, который отлично ладил со своей мамой. У них всегда было хорошее настроение, и они не обходились без шуток и юмора. Я не могла представить, как переживет его мать, Лина, потерю сына.

   Вернувшись поздней осенью домой, я обнаружила, что в квартире холодно, отопление не работало. В ЖЭО мне ответили, что причина отсутствия отопления состоит в невозможности развоздушить систему. Это можно было сделать только в квартире Лины.

   Прошло несколько дней, и она сама позвонила мне. Решив общие вопросы, я поинтересовалась, где она сейчас. Я не стала спрашивать о сыне. Я сделала вид, что ничего не знаю. Лина ответила, что находится в санатории, что я не должна волноваться по поводу тепла, так как приедет ее мать и все сделает.

   И действительно, на следующий день я услышала, как в батареях зашумела вода, а в квартире надо мной ходят люди. Собрав свою волю в кулак, я поднялась на этаж выше и позвонила в дверь.




                2.
   Я вышла оттуда минут через сорок, совершенно убитая услышанным: Вадика похоронили, а его мать, Лина, сейчас находится в клинике для душевнобольных. Ее поместили туда, потому что она все время кричала, что ее сын жив, и что ей выдали не его тело.
   Мне было тяжело представить, что эта молодая, красивая женщина пережила такой тяжелый нервный стресс, и теперь всю жизнь будет носить незаживающие душевные раны. Высокая, с хорошей фигурой, имеющая высшее медицинское образование, Лина не смогла справиться с тяжелой утратой и теперь является инвалидом.

   Через несколько месяцев моя соседка вернулась домой, и начались мои мучения. От перенесенного нервного срыва она полностью лишилась сна и ночами не давала спать и мне: могла затеять уборку в квартире, топая и передвигая мебель. Могла начать что-то готовить, все время роняя на пол посуду и крышки от кастрюль. Я долго терпела, жалея человека, пережившего страшную трагедию, но, в конце концов, мое терпение кончилось, когда она в половине второго ночи принялась передвигать мебель.

   На следующий день я встретила ее на лестнице и спросила:
- Лина, что ты делаешь по ночам? Ты спишь когда-то или нет?
- А чего это тебя так интересует? – грубо ответила она.
- Вообще-то нормальные люди спят по ночам, а ты постоянно что-то двигаешь, что-то роняешь. Я хочу отдыхать спокойно, а ты мне мешаешь.

   Лина злобно посмотрела на меня и выкрикнула:
- Я что, не имею права сделать перестановку мебели в свой личной квартире?!
- Имеешь. Но только не в два часа ночи. Нужно иметь хоть каплю совести и учитывать, что под тобой живут люди. Днем делай все, что тебе захочется, а ночью дай мне спать.
Она ничего не ответила мне и убежала вниз по ступенькам.

   С этого времени она ведет себя осторожно. Хоть все так же топает по квартире, но мебель уже  не двигает. Летом, когда открыты окна и балкон, я просыпаюсь от ее рыданий, и мое сердце наполняется жалостью к несчастной женщине и раскаянием в своем поступке: ну почему я тогда не сдержалась? Хотя терпеть над своей головой постоянный раздражитель – нужно иметь крепкие нервы. Я отдыхаю только тогда, когда моя соседка ложиться в клинику на лечение. и блаженствую месяца три, а потом все начинается сначала.

Может быть я не права и мое сердце зачерствело? Все тринадцать лет мне, может быть, нужно было молча терпеть и не травмировать лишний раз больного человека своими придирками?