День уже закатился за стены пятиэтажек, но из квартиры на третьем этаже так никто и не вышел. Журналист Сергей Скворцов, вынужденный по заданию редакции дежурить у дома математика с целью выловить гения и взять у него интервью, сходил с ума от бездействия.
Несколько раз он безуспешно поднимался по щербатой бетонной лестнице и звонил в квартиру. Вся в клочьях облупившейся краски деревянная дверь, за которой неведомо как рождались гениальные открытия, была наглухо закрыта. Ни шороха. Можно подумать, что в квартире давно не живут.
Между тем от соседей Скворцов знал наверняка, что двухкомнатная хрущёвка в старом пятиэтажном доме обитаема. И живут там старик-отец, практически облысевший, грузный и нелюдимый пенсионер. И старик-сын лет сорока пяти, с такой же блестящей плешью на темени и густой растительностью вокруг лица. По слухам, безработный, покинувший свой НИИ по идейным соображениям.
Первый интересовал прессу постольку-поскольку. А вот второй, доказавший существование точки для идеального перемещения в многомерном пространстве и отказавшийся от престижной международной премии за это открытие, мог бы стать украшением любого журналистского материала, если бы только согласился на маленькое интервью. Только этого второго еще нужно было выловить и заставить говорить.
Эти запершиеся у себя в дому отшельники редко появлялись на людях. И многие соседи, которых Скворцов успел ненавязчиво интервьюировать, терялись в догадках, чем и как они живут. А впрочем, кому сейчас есть дело до соседей.
— Да они месяцами из дома не выходят, чем только питаются? — сокрушенно кивая головой, сказала бабуля из квартиры напротив.
Скворцов мучительно затосковал. Ждать не имело смысла. Но он работал в редакции всего неделю и мог вылететь из штата в два щелчка, а потому распоряжением руководства пренебречь не осмеливался.
Отчего Егор Максимов, сделавший открытие мирового масштаба, сидел в своей норе и носа не показывал на свет Божий, Скворцов понятия не имел и постигнуть был не в силах. Математик зачем-то плотно задернул шторы и, вероятнее всего, даже не знал, что снег давно сошел и май, очумевший от весеннего тепла, размашисто живописал на ослепительном холсте свой лучший импрессионистский пейзаж.
Серега вздохнул, поковырял ботинком землю, посмотрел на проходивших мимо девушек и вспомнил о Марине. Бывшая школьная подружка нашла его на сайие «одноклассники.ру», заставила уехать из захолустья, помогла устроиться в редакции крупного столичного журнала.
Самостоятельная и активная, она работала внештатным корреспондентом и одновременно — медсестрой на скорой, Может быть поэтому, от неё так и сквозило оптимизмом и прописными истинами. Большая часть этих истин была Сергею едва знакома. Парень тушевался от этого, но изо всех сил стараясь держать марку столичного корреспондента. Вот бы взять интервью у математика. Это был бы настоящий козырь в его тощенькую колоду.
Когда на освещенном фонарями небе обозначилась бледная луна и темнота забилась под лавку, холодя костлявый Серегин зад, журналисту стало совсем грустно. Похоже в этом изученном до последнего окурка дворике больше нечего ловить. В унынии Скворцов поднялся со скамейки и двинулся прочь.
И вдруг дверь подъезда осторожно отворилась...
Из темного проема высунулась чья-то голова. Она воровато оглянулась по сторонам и позволила туловищу выдвинуться наружу.
Искомый субъект, фотографию которого вручили Сергею в редакции для опознания, вышел на улицу! Он еще раз робко оглянулся по сторонам, втянул голову в плечи и стремительно двинул к супермаркету, круглосуточно работавшему на углу. В руке его болталась допотопная тряпичная сумка, сшитая из лоскутков.
Скворцова будто что-то подбросило. Он вскочил и, как заяц, метнулся за отшельником.
Уже поздно, кругом ни души. Одноглазые фонари близоруко щурятся на дорогу.
Вдруг сирена. Джип молнией пронесся мимо переходившего дорогу математика. За ним на последних критических оборотах ментовская «Волга» с мигалками.
Как волной щепку, отбросило на тротуар худосочное тело гения. Так быстро, Скворцов даже не успел испугаться. Ни водитель иномарки, ни милиционер, увлеченные догонялками, не заметили невзначай сбитого пешехода и понеслись дальше.
Сергей оказался один на пустынной улице рядом с потерявшим сознание человеком. Вот так номер! Перед ним внезапно возникла дилемма: вызвать скорую и сдать пострадавшего врачам или поймать такси и увезти бесчувственного математика к себе домой. А там в тихой, располагающей к откровенности обстановке выведать у него сенсационные тайны, ради которых Скворцов отсидел около суток на дворовой скамье. Несколько минут в нем боролись милосердие и тщеславие. Но стон еще живого носителя информации заставил принять компромиссное решение.
Пока ехали, Сергей позвонил Марине.
- Ты что очумел?! – одноклассница так заорала, что Сергей отодвинул голову от трубки. – А вдруг у него внутренние повреждения, и нужна срочная операция?
- Да нет. Что ты. Даже крови нет, просто отлетел немного и головой ударился…
- Но я же не врач!
- Марин, это же сам Максимов! Ты понимаешь? Я дома буду, приедь, а?
Математик зашевелился, застонал, и Сергей отключил мобильник. Они подъезжали.
***
Егор положил футляр на землю и сделал шаг вперед. Перед ним стояли его злейшие враги. Славка Зубов, Леха Точилин и Мишка Левандовский. Методично изо дня в день они издевались над ним, его скрипкой, девчачьими кудряшками, тонкими пальцами и толстыми стеклами очков. Над его медлительностью, манерой говорить и даже способностью моментально решать задачки. Обиднее всего, когда гоняли по ответам и те совпадали с учебником. Проверяльщики все равно не верили, что сам решил, и лупили просто потому, что не умели объяснить его необъяснимых способностей.
- Что, очкастый, боишься скрипочку расстроить? – зловеще усмехаясь, Зубов снял куртку и бросил на траву, закатывая рукава для драки.
- Слышь, Сима, а ты можешь сыграть как Паганини на одной струне? — бросаясь к скрипке, притворился добреньким Левандовский.
- А вообще — без струн? – съязвил Леха и сам обрадовался своей шутке.
– Ты ж гений, попробуй, — он выхватил скрипку и тренькнул по струнам.
- Не трогай инструмент! – твердо сказал Егор.
Больше не хотелось убегать. Он сделал еще один шаг вперед… И…
И вдруг исчез…
Вот просто так, взял и исчез. Секунду назад еще был, а потом раз — и нет его!
Пацаны остолбенели. Затравленно озираясь по сторонам, пытались понять, куда делся Максимов. Но того и след простыл. И только скрипка, приученная к ласке, сиротливо льнула к человеческим рукам. Леха отбросил её как ядовитую змею, шарахнулся от брошенного на землю футляра. Ребята переглянулись и рванули прочь, еще не зная, рассказать ли о случившемся взрослым.
А вечером они увидели Егора, как ни в чем не бывало выходящего из магазина. Кинулись к нему:
- Как тебе это удалось?
- Что?
- Исчезновение?
- Какое исчезновение?
- …?
С тех пор к нему больше не приставали. Но и не дружили тоже.
***
- Постулаты Евклида о точке и прямой сформулированы в третьем веке до нашей эры. Что такое эта точка? Как можно определить её точные параметры в многомерном пространстве? Существует ли она вообще? — однажды спросил пятиклассник своего учителя по математике и увидел, как тот поделился на ноль от удивления. Егор Максимов явно вырос из Пифагоровых штанишек.
Учитель, когда пришел в себя, по мере сил попытался объяснить вундеркинду основы неевклидовой геометрии, но отчего-то запнулся и остановился, вдруг почувствовав, что не знает и половины того, что уже известно его ученику. Он поступил мудро: обратился за помощью к академической науке, книгам и университетским лекциям, куда, с облегчением, и отправил любознательного мальчика, чтобы тот мог утолить хроническую жажду знаний.
- Молодой человек, вы с кем-то пришли, что вы делаете у меня на лекции? – спросил профессор, заметивший поднятую руку Егора. Мальчик поднялся:
- Я ни с кем-то, я сам по себе. И думаю, задачи на определение времени и скорости некорректны!
- Почему, молодой человек? – профессор от удивления едва поймал упавшие с носа очки.
- Потому что в природе не существует равномерного и прямолинейного движения. В реальности всегда возникают поправки: двигатель автомобиля, тормоза, глубина протектора и качество дорожного покрытия, данные о том, с какой стороны дует ветер и светит солнце в момент движения, идет ли дождь, снег, как изменится скорость автомобиля в гололед. Нет идеальных условий! И обычная формула определения скорости годится только для абстрактных, воображаемых расчетов, не имеющих отношения к реальной действительности.
Профессор растягивает рот в довольной улыбке и накрывает умника своим сачком:
- Вы это правильно заметили. Но вы ведь можете создать эти идеальные условия в собственном воображении?
- Да.
- Значит, они все-таки существуют!
Мальчик задумывается, подобные диалоги заставляют его искать, уноситься мысленно за границы обыденных представлений и той реальной жизни, где все обстоит далеко не идеально, отнюдь не равномерно и, увы, не прямолинейно…
Егор Максимов с детства обладал феноменальной памятью, великолепным пространственным воображением и способностью складывать, умножать и делить в уме любые цифры. Но зачем-то унаследовал от родителей невзрачную внешность и на редкость нескладную, угловатую фигуру, которая доставляла ему немало неудобств. Насмешки сверстников надолго закрепили за Егором кличку Сима и неприятное звание «очкастого лопоуха».
К счастью, это его мало волновало. В то время как все остальные мальчики гоняли в футбол и шатались по подворотням, Егор пытался доказать теорему Ферма.
Правда, его мама, безумно любившая музыку, мечтала, чтобы сын стал великим скрипачом. И отдала его в музыкальную школу. Она умерла, когда мальчику исполнилось двенадцать лет. И все родительские обязанности отныне легли на отца. Хмурого, нелюдимого человека со странностями, работавшего бухгалтером в мелкой государственной конторе. Отца сторонились соседи и чуждались родственники. Да и понятно. Он никогда ни с кем не знался, не здоровался, не разговаривал, не участвовал в собраниях жилищного кооператива, а после смерти жены и вовсе заперся в четырех стенах. Родитель похоронил бы там и собственного сына, если б не вмешалась деятельная теща. Она поговорила с учителями и устроила Егора в школу с математическим уклоном, где он нашел, наконец, свое законное место.
Привыкший к строгому порядку логических построений и цифровых рядов, к обычной жизни мальчик был плохо приспособлен. Часто приходил в школу в разных носках или вывернутой наизнанку одежде, с болтавшимися на нитках пуговицах, а то и вовсе без них. И не замечал этого, как и того, чем кормит его отец, какое на улице время года и суток. С детства он был погружен в мир математических абстракций, допущений и идеальных цифровых комбинаций, прелестное совершенство которых застило ему все вокруг.
Математика стала его прибежищем и смыслом жизни. В ней заключались ответы, решения и множество взаимно или попарно исключающих друг друга исходов в пространстве элементарных событий. Он любил стройные цепочки доказательств и аналогий, действительные числа и случайные величины, нормально распределенные и логично вписывающиеся в формулы.
И однажды абстрактные гипотезы, доказательные, как теорема Пифагора, выкристаллизовали в сознании надежный алгоритм существования: истинно только то, что подчиняется логике и укладывается в сложную архитектонику математических построений. И неважно, что в реальной жизни на идеальные условия задач накладывается масса непредсказуемых осложнений, факторов, эмоций, чувств, необъяснимых и таинственных парадоксов существования.
Человек, который имеет дело с математическими понятиями, в какой-то момент начинает верить, что они не абстракция, а вполне реально и объективно существующая действительность, которая не придумана им, а открыта. Однажды он обнаруживает в себе способность находить идеальную точку пространства и времени, где возможно все. Ту точку идеального движения, доказательство существования которой принесло Максимову внезапную мировую славу.
Доказанная им гипотеза вызвала взрыв в научной среде. Точка идеального перемещения в многомерном пространстве позволяла человечеству выйти на новый уровень развития. Преодолеть устаревшие представления о мире. И поначалу Егору казалось, что в жизни вообще началась какая-то новая эпоха. И все теперь будет по-другому.
Однако человечество не спешило. Оно вдруг засомневалось в идеальных логических построениях.
У Максимова появилось множество оппонентов и мнимых сторонников, которые, оказывается, претендовали на то же открытие и доказали нечто подобное два месяца назад, только иным путем. Галдящее околонаучное сообщество рвало на части искрящееся полотно его неординарных логических выкладок, препарировало, кромсало, вымарывало, призывало к публичным баталиям и верификациям, как когда-то одноклассники, требовавшие подтвердить, что он действительно решил задачки, а не выучил ответы наизусть. По большому счету, до самого открытия и его прикладного значения никому не было дела.
Единственный в мире человек, нашедший точку для идеального перемещения в многомерном пространстве, отказался от престижной премии, заперся в четырех стенах и с головой укрылся толстым лоскутным одеялом, сшитым когда-то его матерью.
***
Добытое Скворцовым ископаемое научного мира, кажется, уснуло. Дышало ровно, практически беззвучно. Журналист присел рядом и задумался. Ему явственно представились глянцевые развороты и первые полосы известных изданий, выделенные курсивом заголовки, зал библиотеки Колумбийского университета, где простому журналисту Сергею Скворцову торжественно вручается Пулитцеровская премия за уникальные материалы о великом математике тысячелетия и его невероятных открытиях в области перемещений в многомерном пространстве. Голова Скворцова качнулась от сладкого предвкушения славы и больно ударилась об угол шкафа. Будущий пулитцеровский лауреат, уставший и голодный, сидел в съемной однокомнатной квартире с единственным стулом, и до премии ему было как до луны.
«Надо продумать вопросы, на которые этот сумасшедший математик согласился бы ответить», — пришпорил он себя, но в дверь позвонили.
На пороге в белом халате и с чемоданчиком в руке стояла Марина.
- Ну, герой, показывай своего пострадавшего! — она как танк двинулась в комнату и заорала уже оттуда.
– Это что шутка такая?
Скворцов вошел вслед за ней. Посмотрел в сторону дивана и удивленно вскрикнул. Лишь вмятина на подушке и пестрая лоскутная сумка…
Математик исчез… Будто его и не было…