- Берегись скорпиона, берегись малайского крайта , сынок, - говорил отец, когда они подъезжали к дому в блестящей, полированной машине. – А в уютной, теплой комнате бояться тебе нечего.
Семеро рабочих трудились над внушительным трехэтажным зданием целый год, пока, наконец, на крышу не была положена последняя черепица, а деревянные ступени крыльца не пропитались лаком. И вот настал тот день, когда семья вырвалась из суетливого города в девственную природу, где так приятно засыпать под стрекотание цикад. И никакая политика «Нового порядка», никакой президент Сухарто не смог бы дать им и той толики благополучия, какую сулили огни в окнах отстроенного жилища.
Вечерело. Но даже в сумерках Тирта видел, как лучатся глаза его матери, тонкой, смуглой индонезийки в расцвеченном саронге и повязанной на голову косынке. Она была столь же счастлива, сколь и обеспокоена: как там, внутри? Хорошо ли поклеили обои, тщательно ли выбелены потолки? Исправна ли новая плита? Тирта знал наверняка: бабушка приготовила свое вкусное печенье и заварила чай. Они отпразднуют новоселье вчетвером, и бабушке больше не будет так одиноко, как в былые времена, когда она единолично налаживала хозяйство и отсчитывала жалованье рабочим.
Автомобиль уверенно двигался по глинистой колее, проложенной самосвалами, и затормозил лишь у самых ворот. Подавая руку матери, Тирта услышал странный разговор:
- Помнишь, соседка, вчера, на закате, здесь ворон над крышей летал?
- Еще бы не помнить, когда ворон трижды свой клич похоронный издал!
- Предчувствую я, что из этого дома в скором времени чья-та душа отправится на суд к Опо Лахатала …
Так, замогильными голосами шептались между собой две темные фигуры у ограды.
Увы, даже в такой глуши не найти покоя! Мать вздохнула, а отец пригрозил сплетницам и велел им убираться прочь.
***
«Торжественно клянусь, что ночью не коснусь ногою пола. И никуда не выйду до тех пор, пока не пропоет петух», - старательно выводил Тирта в свете мигающего ночника. Его комната была великолепна, она располагалась на втором этаже, и окна ее выходили на недавно разбитый сад. Чуть дальше росла бамбуковая рощица, которую отец запретил срубать - уж очень живописно она смотрелась на фоне коттеджного городка, окруженного тропическими джунглями: на север, на запад и на восток от поселка простирались вечнозеленые экваториальные леса, которыми так богата Новая Гвинея, а на юге к Арафурскому морю несла свои воды река...
Отсюда не видать вершины Пунчак-Джая. Однако местные жители говорят, что иногда, в особо погожие дни, снежный пик горы сверкает в лучах солнца, и сияние это достигает окрестностей города Кумбе. Они вообще очень суеверны, эти местные жители. Им только дай повод, они тебе многое порасскажут: о добрых духах и о демонах, о змеях и о птице-носороге. Возможно, Тирта уже успел отчасти проникнуться этими предрассудками…
Как ни уверял отец, что стены комнаты прочны, девятилетний мальчик отнюдь не чувствовал себя под защитой. Вот уже третью ночь ему слышался шорох, исходивший из-под кровати. Возможно, это шуршали мыши. А возможно, и нет.
Кто-то снаружи подергал дверную ручку (она заедала), и у мальчика душа ушла в пятки. Вдруг это ломится к нему клыкастый и голодный зверь, чтоб утащить его в дебри?
- Тирта! Быстро спать! – скомандовала мама, зайдя в комнату. – Выключай свет, не трать электричество почем зря!
Мальчик послушно коснулся кнопки выключателя, и тут за окном захлопала крыльями большая птица. Он вздрогнул.
- Не трусь! Ты же знаешь, здесь водятся совы! – сказала мама и затворила дверь.
«С момента, как мы сюда переехали, он сам не свой», - подумала она.
Чувство безысходности охватило его, когда полоска света из коридора истончилась и исчезла за закрывшейся дверью. Почему не разрешают ему спать с ночником? Он был уверен, что с наступлением темноты злые духи отправляются на прогулку и ищут, кому бы навредить. Поджав под себя ноги, Тирта неподвижно сидел в постели и прислушивался. Опять этот шорох, а в дополнение к нему еще и непонятный скрежет, словно под кроватью точит когти кот. В окно бил лунный свет, расплываясь пятном на ворсистом ковре. Мальчику показалось, что ковер сдвинулся с места и пополз под кровать.
Не гляди вниз, не нагибайся даже! То, что ты увидишь, приведет тебя в ужас!
Тирта нагнулся.
Несметное число тонких щупалец облепило основание кровати и шевелилось, шевелилось, шевелилось…
Он подавил крик и с головою нырнул под одеяло. Он дрожал, он трясся в лихорадке до самого утра.
***
«Трепещи, враг мой, сын моего врага! Я набираюсь сил, во мне бурлят соки гнева. И я отплачу тебе твоею же монетой. С каждым днем мои отростки все длиннее, с каждым часом во мне прибавляется решимости. О! Если бы ты знал, с каким упорством я ращу лианы-руки, ты бежал бы без оглядки из этой комнаты и из этого дома, где я был заточен на протяжении долгого срока, не имея возможности отомстить. Ты пробудил во мне желание воздаяния. Да осуществится замысел, который я до сих пор лелеял в мечтах!»
***
На рассвете отец отправился в город, и Тирта остался с матерью и бабушкой. Когда закончатся каникулы, он тоже будет ездить в город, в школу...
С утра небо заволокло тучами. Так, внезапно начался дождливый сезон, и с северо-запада подули муссоны, а в небе загрохотали грозы. Тирта жался к бабушке и зажмуривал глаза при каждой вспышке молнии, а старая женщина шептала ему, что гроза пройдет и воздух очистится, и людям будет легче дышать. И что в грозе не стоит искать предупреждения или особого знамения. Так положено, говорила бабушка, чтобы, когда дрожит небо, дрожала и земля, и люди, живущие на ней. Тогда Тирта набрался смелости и поведал ей о монстре, что живет под кроватью.
Мать хлопотала у плиты, а потому не могла слышать их разговора.
- Монстр? Глупости! – махнула рукой бабушка. – Это всего-навсего домовой!
- Домовой? – переспросил мальчик.
- Ну да! Правда, я не слыхала, чтобы домовые селились в новых домах. Но, возможно, он облюбовал твою комнату не просто так. Это шанс, Тирта. И ты должен с ним подружиться.
- Подружиться? Но как?
Бабушка поморщила лоб.
- Надо его задобрить. Подкладывай под кровать свои игрушки, угощения. Только не переусердствуй! – рассмеялась она. Тирта повеселел, и хотя за окном по-прежнему гремел гром и сверкали молнии, на душе у мальчика было тихо и светло. Он больше не боялся.
***
«Он вздумал разговаривать со мной! Мало того: он пытался меня отравить, предложив мне тарелку печенья! Только не знает глупец, что я печенье не ем! И я отшвырнул тарелку, как только мальчишка лег спать.
В тот день, в тот злосчастный вечер, (я помню это так явственно, словно всё произошло вчера) моих братьев вырубили двуногие существа с черной травой на голове и двумя уродливыми отростками по бокам. Я слышал, как плакала моя сестра, моля о пощаде, пока эти изверги рубили ее ствол. Я же молча сносил казнь, и, может, благодаря этому до сих пор мыслю, до сих пор живу. Им не загнать меня в угол, даже если они прибили меня гвоздями к полу в этом самом углу! Казуариновое дерево будет мстить! Оно отомстит за смерть своих братьев и сестер!
Когда я был еще совсем молод, ходили по лесу слухи, будто в тропических джунглях завелся коварный убийца, фикус-душитель. В то время меня пугали рассказы о том, как он медленно оплетает ствол жертвы своими корнями и душит-душит его. Раньше это казалось мне немыслимым злодеянием. Раньше. Но не теперь. Теперь это лишь способ отплатить за более ужасное злодеяние. Еще несколько дней, и ты не увидишь восхода, сын моего врага».
***
Кто может играть на крончонге , когда собирается гроза? Кто приветствует отдаленные громы незамысловатой мелодией, сидя на ступенях крыльца? Да уж не кто иной, как старик Пурнома. Его имя означает «Полная луна», и в поселке он слывет мудрецом. У него нет ни жены, ни детей, за что его уже давно перестали упрекать. Он держит дивный цветник у себя на заднем дворе, оранжерею на втором этаже и весьма доволен жизнью.
Воздух потяжелел, уплотнился. Еще немного – и, казалось, его можно будет осязать.
- Эй, малыш, подойди-ка сюда, - поманил старик Тирту. Тот как раз проходил мимо, возвращаясь от родника с ведром воды для матери. – Хочешь научиться играть на крончонге? – спросил Пурнома под грохот грома, когда мальчик поставил ведро у крыльца.
- Я бы рад был, дедушка! – отозвался Тирта. Но как печально прозвучал его голос!
- Пойдем, - пригласил Пурнома. – Дождь вот-вот начнется, а до твоего дома путь не близок. Выпьем чаю, и ты расскажешь мне, что тебя беспокоит.
Тирта удивился тому, как легко старик угадывает чувства людей...
… - И она посоветовала тебе подкупить домового? Твоя бабушка мудрая женщина, - проговорил старик, подперев рукою подбородок. Он выглядел озабоченным. – Но этого оказалось недостаточно, так? Из твоих слов выходит, что скрежет, напротив, только усилился… А скажи мне, из чего сделана мебель в твоей комнате?
- Тумба и стол, кажется, из палисандра, кровать – из тика.
- А половицы?
- Из красного дерева.
-Так-так… - пробормотал Пурнома. И задумался. Шибко задумался. А тем временем на дворе разворачивались настоящие военные действия. Грохота и вспышек уж точно хватило бы на какую-нибудь баталию.
Тирта отвлекся и стал бродить по комнате. Он остановился перед коричневым батиком, висевшим на стене под низким потолком. Райские птицы, застывшие в полете, и бабочки с крыльями удивительной формы приковали его внимание, так что он даже не расслышал слов старика, заглушаемых барабанной дробью дождя по жестяному отливу. Тирта очнулся только тогда, когда мозолистая рука мягко легла ему на плечо.
- Послушай, дружок, вот тебе семечко казуаринового дерева: посади его в горшок, присыпь землею и поставь в своей комнате. Да не откладывай. Я буду молиться за тебя и за скорейшее наступление того часа, когда это семя пустит корень.
Тирта не счел должным расспрашивать старика о причине его волнения. Он и сам был немало взволнован.
***
- Вижу, ты заинтересовался естествознанием, сынок? - сказал отец, подходя к подоконнику. – Твое новое увлечение, несомненно, пойдет тебе на пользу.
- Да, ajah , - вздохнул Тирта. Он очень не хотел оставаться один в комнате. После коротких вечерних посещений, таких, как это, его охватывала грусть, и в такие моменты одиночество чувствовалось особенно остро. – Можно, я посплю сегодня с вами?
- С чего вдруг такое желание? Тебе здесь неуютно?
Тирта промолчал, но в его широко раскрытых глазах читалась мольба.
- Нет, сын, ты уже взрослый и должен перебороть свои страхи. Понимаешь?
Тот кивнул.
- Вот и ладно! – отец хлопнул в ладоши. – Спокойных снов!
Едва захлопнулась дверь, Тирта сполз на пол и молитвенно сложил руки.
- Прошу, кто бы ты ни был, сжалься надо мною! Я еще так молод!
«Я тоже был молод, когда меня срубили…».
- Вот, я посадил семечко. Со дня на день оно должно прорасти,– он пододвинул горшок к кровати.
«И этим он хочет разжалобить меня?! Как бы ни так!».
- Я не знаю, кто ты такой. Я не знаю, в чем моя вина. Но прости меня за все…
Тирта погасил ночник. Страха больше не было. Он впал в какое-то оцепенение. Он ни о чем не думал, ничего не воспринимал и очень скоро заснул тем сном, каким засыпают обреченные на казнь.
К полуночи всё было готово. Он ждал, он копил злобу, чтобы дать ей вырваться в подходящую минуту. Он будет мстить за тех, кто пал в неравном бою с двуногими: за фикусы, за пальмы, за бамбуки и древовидные папоротники, за панданусы и, конечно, за свой «княжеский род». Вся его сущность уместилась в одной лишь доске. Негодная в строительстве, она была прибита к полу под кроватью, там, где изъяны менее всего заметны глазу. Она была пропитана смолой, тягучим соком жизни. И сок дал силы отрастить побеги.
Он оплел щупальцами кровать, боясь, что жертва может ускользнуть. Он обвился вокруг шеи Тирты. Оставалось только сдавить покрепче…
И в этот миг убийца почуял зарождение новой жизни. Где-то совсем рядом – стоило только протянуть щупальце - крошечное казуариновое деревце появилось на свет. Посаженное руками врага, оно умирило гнев доски. Щупальца разжались и обмякли. А смола вытекла наружу, и по комнате распространился ее терпкий запах.
Не смерть за смерть, но жизнь за смерть. Отныне и навек.
малайский крайт - ядовитая змея
"Здесь ворон над крышей летал" - имеется в виду серый ворон, который обитает в Новой Гвинее
Опо Лахатала - божество
крончонг - гитара
aiah - отец (с индонезийского)