Глава 6

         
Глава 6
 
           Неожиданные повороты судьбы сводят между собой совершенно разных людей, часто при весьма странных обстоятельствах. Серафима, проводила взглядом компанию студентов, и с лёгким сердцем направилась к своему дому. Она вышла на две остановки раньше, трескучий мороз не помеха, когда радость победы греет сердце. Никогда прежде Серафима Петровна не замечала за собой бойцовских качеств. Сама не ожидала, что способна броситься на защиту незнакомых молодых людей. А ведь сделала это. Не задумываясь ни на секунду, словно выполнила свою главную миссию на земле. По крайней мере, так ей теперь казалось. Серафима всю дорогу удивлялась своей смелости и продолжала улыбаться. Стукач так обрадовался возможности испортить жизнь этим студентам, что не удержался и выскочил тем самым чёртом из табакерки. Обычно такие людишки скрывают своё подлое нутро, но каким-то нечеловеческим чутьём он уловили перемены, происходившие в стране. Как теперь говорили – веяние времени. И решили, что пора действовать. Эти упыри прятались до сей поры в крысиных норах и теперь вылезли наружу.
           «Куда же занесёт нас на этот раз?» – думала Серафима Петровна. И не смотря на весь свой немалый опыт, не могла ответить на этот вопрос. Последние годы всё чаще приходилось сталкиваться с желанием юных оптимистов оспорить замшелые догматы теоретиков марксизма-ленинизма. Как же она понимала этих молодых людей. Серафима в глубине души одобряла такое желание, но очень деликатно старалась удержать своих ребят от резких суждений и крайностей. В семидесятые и особенно в восьмидесятые годы официальная пропаганда стала совершенно невыносимой. Газеты люди практически перестали читать, довольствовались досужими пересудами, а порой и сплетнями. Серафима Петровна никогда не была диссиденткой, она видела все изъяны существующего строя. И как говорил главный герой одного популярного советского фильма: «Мне за Державу обидно». Так и Серафиме Петровне было обидно за свою Родину. Тяжёлым ударом для женщины стало решение единственного сына эмигрировать в США. Мать пыталась отговорить, удержать Вадима, но он был непреклонен.
           – Мама, надоело! Какой-то балбес женился на дочке ректора, а я должен за него кандидатскую писать. Моя защита снова откладывается, но обещали, что в следующем году моя защита уж точно состоится. Порадеть своему человечку. А через год окажется, что надо помочь товарищу с Кавказа. Так это у них называется. Ненавижу! Спустят сверху очередную директиву – срочно подготовить национальные кадры. Обещанного три года ждут! Надоело!
           – Вадим, я всё понимаю. Но как же...
           Серафима Петровна замолчала, в попытке сдержать слёзы. Сын обнял её:
           – Мама, прости. Тоня меня бросит. Тряпкой обозвала. Так и сказала или уезжаем, или живи один на свою копеечную зарплату. Надоело носки штопать.
           Антонина сказала ещё жестче: "или ты едешь со мной, или оставайся со своей мамой. Пусть она латает твои носки". Они уехали. Теперь Серафима Петровна жила одна, даже кошку не заводила. Пропадала на работе с утра до позднего вечера. Вадим писал иногда, с годами всё реже. В последнем письме сообщил, что у неё родился внук. К сожалению, понянчить внука ей так и не удалось.

           Забегая немного вперёд можно рассказать, что Серафима Петровна доживёт до переломных лет. Увидит обстрел Белого дома. Возведение на престол Ельцина. Триумфальное возвращение великого русского писателя Солоницына. И стыдливое умолчание о важности этого события. Об отъезде писателя из страны было написано несколько строк в газете. О возвращении немногим больше. Серафиму Петровну несколько озадачило такое отношение к классику русской литературы. Следом за Солоницыным вернулись некоторые из диссидентов второй волны. Это был плохой знак. А слона-то мы и не заметили. Мало чем отличившиеся авторы, Моськи пустобрёхи, заслонили Солоницына своей крикливой массовкой, и эйфория от перемен прошла быстро. Серафима в очередной раз убедится в удивительной способности функционеров приспосабливаться под веяния времени. Оставалось только воскликнуть: "Номенклатура бессмертна!". Парадоксы демократии – мнение народа никого не интересовало. Серафима Петровна стойко переносила материальные лишения. Было и такое, что однажды в троллейбусе обнаружила, что денег на билет у неё не хватает. Сгорая от стыда, Серафима хотела выйти, но кондуктор махнул рукой и разрешил ехать до своей остановки. Потом несколько дней ходила до техникума пешком, зарплату задерживали постоянно. Когда из армии пришёл сын соседей по лестничной клетке, она отдала ему старую кожаную куртку Вадима, а Фёдор принёс ей за это мешок картошки. Серафиме было неловко:
            – Федя, ей богу, не надо.
            – Берите, тётя Сима. Это теперь называется бартер.
            – Да-да, бартер. Спасибо, Федя.
            – Вам спасибо, сейчас кожанки самый писк моды.
            Так и перебивалась.

           Вадим всё же приехал. Он навестил мать в больнице, когда Серафима Петровна лежала в стационаре после инфаркта. Сил почти не осталось. И всё же она сделала слабую попытку, уговорить сына вернуться на Родину. Это продлило бы ей жизнь.
            – Вадим, а может останетесь? Неужели на чужбине жить лучше и совсем не тянет домой?
            Красивый мужчина с едва наметившейся сединой в каштановых волосах, с удивлением смотрел на худенькую старушку.
 
           – Ну, что ты мама. Это ты у нас неисправимая оптимистка. Посмотри в окно. Да что в окно. Посмотри на условия, в которые тебя поместили. Это что?
           Вадим поднял рваный край простыни:
           – Уже всё ясно. В этой стране никогда не будет порядка. А там у меня налаженный быт. Любимая работа.

           Внук сидел со скучающим видом. Серафима Петровна протянула слабеющую руку, чтобы погладить Максима по голове, но мальчик брезгливо отстранился. Никакой родственной связи с этой изможденной старухой он не чувствовал. Его никогда не называли полным именем, а только сокращённо Макс. Пожалуй он даже не догадывался, что его русское имя Максим. Мальчик считал себя стопроцентным американцем. Серафима Петровна не винила внука. Так уж получилось. Не пришлось нянчить его на руках и читать сказки перед сном. Теперь она ему просто не нужна. Вадиму стало стыдно за неучтивый жест сына, и он отвернулся, чтобы скрыть свою боль. Вадим любил мать и чувствовал вину за собой. Что может быть хуже одинокой старости. Выдержал паузу, глубоко вздохнул и задумчиво произнёс вслух то, о чём думала в эти минуты его мать:

           – Такова жизнь…
           Поднялся со стула, поправил одеяло, которым была укрыта больная и отошёл к окну. Встал, прислонившись спиной к подоконнику:
           – Что делать. В этой стране все преобразования заканчиваются либо бунтом, либо гражданской войной и репрессиями. Как выразился один ваш премьер: "Хотели как лучше, а получилось, как всегда". Сам того не желая, он дал точную характеристику происходящего. Что в этом смешного? Плакать надо! А зал смеётся. Вчера смотрел какой-то юмористический концерт. На самом деле несмешно, а зал тоже смеётся. Господи, что за народ? Другой реформатор выдал цветные фантики с обещанием баснословных дивидендов. Хорошо ещё, что не посоветовал поискать поле чудес. Ни один человек на западе не купился бы на такую лабуду. А здесь и это сошло. Таких реформаторов пристрелить мало. А они продолжают активно вещать и учить жизни. Казалось бы, куда дальше? Нет. Нашёлся и тот, который цинично посоветовал бастующим шахтёрам, выращивать на приусадебных участках больше картошки и этим спасаться от голодной смерти в забое. Как видишь, я в курсе событий.
           Серафима Петровна молчала, теперь было модно ругать Россию - особенно усердствовали сами реформаторы. Проводили губительные для страны реформы и громче всех кричали о том, что в этой стране жить невозможно. Она видела и понимала всё, а Вадим этого не понимал, но был уверен, что понимает. Мать огорчала непримиримая позиция сына и непоколебимая уверенность в собственной правоте: «сколько же их теперь развелось всё знающих учителей». Серафима Петровна только вздохнула и промолчала. А Вадим продолжал:
           – Если не революция, так рукотворный экономический кризис. Подслащенный обещаниями очередного светлого будущего. Скажи честно, мама. Сколько ты за свою жизнь слышала обещаний светлого будущего? Разговоры, разговоры…А жить когда? Времени на жизнь не остаётся. Что ты хорошего видела в этой стране?
           Ответа не последовало. Полемизировать на эту тему Серафиме Петровне уже не хотелось. Она понимала, что завершает свой жизненный путь, и для неё главное, что теперь ей не стыдно оглядываться назад. Никакой горечи о том, что жизнь сложилась так, а не иначе, она не испытывала. Вадим чего-то не понимал. Сейчас многие не могли принять простые, но вечные истины. Скажи ему – не хлебом единым, пожалуй, что и рассмеётся. Устроился, по всей вероятности, в Америке хорошо. И не хочет знать, что его благополучие такая же иллюзия, никакой гарантии на завтрашний день нет и там. Разве только в одной сытости счастье человека. Теперь и в России принято отвечать с ухмылкой: «не в деньгах счастье, а в их количестве!». Что знают они о настоящем счастье!? У неё был любимый муж. С ним Серафима была счастлива. Любимый сын. Любимая работа. Любимая страна. Много простого человеческого счастья. Были и трудности. Но без них тоже нельзя. Как объяснить этим всезнайкам, что она была счастлива.
           Серафима Петровна почти перестала слушать, а Вадим продолжал:
           – И это в стране с богатейшими природными ресурсами. Фатальная особенность русского народа верить во всякого рода красивые сказки. Огромное количество обманутых вкладчиков. Пирамиды обирают народ, а они верят и снова несут свои деньги. Сколько можно наступать на одни и те же грабли? Меньше бы этой стране сказочников и безответственных фантазеров, а больше приземленных реалистов. Западная модель общества зиждется не на красивой идее. У них нет иллюзий. И это куда честнее. Прости, мама. Ты сама учила – надо смотреть правде в глаза. Вспомни классическую русскую литературу. Одни названия чего стоят. Кто виноват? Что делать? И ни на один поставленный вопрос не дали ответа. Казалось бы, чего проще, живите как все. Нет. Нам скучно, как все. Непременно надо выдумать какую-то особенную национальную идею. Придумаем и носимся как дурак с торбой. Идея вроде бы хорошая. Только вот незадача, куда её приложить не понятно. Ни с какого боку к реальной жизни не годится. Вот тут и срабатывает русский менталитет, а мы её кувалдой. Авось сама приобретет нужную форму и найдет своё место. Не смотри на меня так! Что ж и там я не стал выдающимся учёным, но внёс свой вклад в науку. Мне нечего стыдиться. Вот выздоровеешь и переедешь к нам. У нас просторный дом с камином ты всегда о таком мечтала. Прекрасная библиотека, правда большая часть книг на английском. Ничего. Ты способная, быстро выучишь язык. Не говори сразу нет, мама. Прощу. Подумай.
 
          Макс нетерпеливо ёрзал на стуле. Русский он знал хорошо, но никак не мог уловить смысла данного разговора. Он знал слова, но не понимал сути этих слов. Мальчик думал на английском, и ему было скучно. Серафима Петровна продолжала смотреть на сына. Не соглашаясь и не опровергая сказанное им. Радуясь тому, что отчуждение первых часов общения стало таять. Она могла бы возразить: "Удивительная страна Америка. Всё-то там есть. Легко уживаются между собой огромное количество различных течений и религий. Рай для сектантов. И это у них называется свобода вероисповедания. Можно всё, но нельзя самого главного – нельзя оставаться самим собой. Дорогой мой сын! Разве ты не чувствуешь подмены понятий. Свобода беснующейся толпы, для удобства управления разбитой по секторам. А мне не нужна такая свобода". Под конец встречи в голосе Вадима всё же зазвучали нотки покаяния. Ему хотелось исповедоваться перед матерью, но он разучился это делать, годы разлуки потребовали свою плату. Оба это чувствовали. Серафима Петровна вглядывалась в его лицо и подавив желание плакать, просто улыбнулась. И только глаза выдавали её душевное страдание. Нет, она не покажет ему свою боль, свою боль она заберёт с собой. Зачем его расстраивать и омрачать короткие минуты последнего свидания. Главное, что они встретились – какое счастье.