Третья взяла!

               
- Ох, - охнул желудок, - снова началось.
- Что началось? – Удивленно спросили легкие.
- Жидкость, у людей водкой называется, а для нас сущая отрава, - в меня полилась. Жди кинжальных нагрузок. Хозяин второй день ее в меня вливает. Наверное, он думает, что если желудок  этой гадости большой объем может принять, то остальные органы просто обязаны ее переработать. Достанется сейчас ребятам с низу.

- Нам в такие моменты тоже достается, - скромно просипели легкие.
- А вам-то почему? - Удивился желудок, - в вас же не вливают непотребную жидкость.
- Зато, как вдыхают! - Парировали легкие. -  В трезвые периоды своей жизни хозяин за день максимум пачку сигарет выкуривает, а вот в пьяном угаре может за два - три часа парами пачек сигарет меня "провентилировать". Нагрузка адская,  успевай только никотином отхаркиваться и сипом свое неудовольствие обозначать.

- Ох! -  Опять охнул желудок, - вторая пошла, да еще с противным маринованным огурцом, знает зараза, что терпеть не могу его переваривать. Вы  как себя чувствуете, не захлебнулись еще дымом? - Поинтересовался журчанием желудок, приближаясь к легким (хозяин икнул). -  А то дым и у меня уже обозначился.
- Нет, у меня пока его дымовая завеса трезвого хозяина. Если на двух дозах алкоголя остановится, то вряд ли от одной сигареты другую прикуривать начнет. А если продолжит выпивать, то он из меня противогаз сделает, я табачными смолами свои капилляры и альвеолы забивать начну.

- Ох, - снова охнул желудок и немного погодя приблизился к легким (хозяин икнул). – И ко мне дым попер, а я в таком задымлении работать не привык, запросто могу   необработанную порцию алкоголя с закуской дальше бросить. Ребята внизу от такой отравы  на молекулы могут распасться, кроме мочевого пузыря, конечно. Мочевой пузырь недовольно забулькал, сжался, чем подтолкнул хозяина в туалет.

- А что мы можем поделать, - кашлянули легкие, нам от своей дымовой завесы отбиться бы. Может сердце подключится, аритмию устроит, жжение в левой части груди, глядишь, хозяин испугается и прекратит такие нагрузки на свои органы.

- Вот уж точно из него сейчас самый худой помощник получается,  - с ехидцей рыгнул желудок, - у него самый момент истины наступил: сосуды расширились, ритм стабильный, работать один кайф.

- Вам бы мои заботы, - участившимся ритмом простучало сердце. – У меня, если вы заметили, вообще не выходных, не перерывов не бывает. А еще ожидание похмельного синдрома, который выдюжить надо. Соображаете!
 
- Во, дела…. - Возмутился желудок и снова приблизился к легким (хозяин икнул). – Только в связке мы сможем, что-то существенное сделать. Примечаю я, что когда приближаюсь к вам, хозяин икать начинает. Давайте, я  маятником к вам закачаюсь, хозяин икать начнет, воду пить. Вы ему в это время ему кашель устройте, а сердце ритм участит, может он перестанет алкоголь лакать и беспрестанно курить.

Начали! Хозяин стал беспрерывно икать, хлебнул воды, закашлялся, разбрызгивая воду и слюни, даже из носа полетели брызги влаги….
- Помогло? – сипом спросили легкие.
- Какое там! – бульканьем отозвался желудок. – Водка с тяжелой закуской в виде жареной говядины пошла. Дай Бог ребятам снизу сдюжить, такую артиллерию. Надежда одна, что мышцы вовремя расслабятся, да мозг загодя отключится.
 
- Освободился? – Поинтересовались легкие у желудка.      
- Мне-то что, я и не такой объем могу через себя пропустить. Вот ребятам снизу, в данную минуту,  кисло приходится, особенно моей родственнице - прямой. У нее сейчас задача не только не раскиснуть и раствориться в дерьме, но и сфинктеры и жомы в напряжении до утра удержать.

- Для нас нагрузка тоже почти критической оказалась. Через нас, как через дымовую трубу без циклонов он столько угарных газов и табачных смол пропустил, что всю ночь мокротой хрипеть будем, - прерывисто, с придыханием просвистели легкие.
- Нам, безусловно, тяжко, а вот ребятам снизу каково!  Из вас вся гадость  ночью вытекать будет, если не на подушку, то хозяин ее глотать в меня начнет. – Желудок принял очередную порцию мокроты и прошипел, - часа через три меня водой промывать станет, кисленьким брусничным морсом, а в это время прямая все ядовитые шлаки у себя соберет и от их токсичности разлагаться станет, утра дожидаясь.

- Мне ваша вода и морс, как мертвому припарка, - проныла печень, - от такого существования одно желание – желчью захлебнуться.
- Нет так нельзя! – Возмутился желудок.

- Вполне обоснованное желание, - поддержали печень и почки, - если таким способом хозяин пытается камни из нас вытряхнуть, то глубоко ошибается. Откровенно сказать, иногда так и тянет поближе к операционному столу.
- Ну, вы  вообще! - Растерялся желудок.
- Печень и почки с одной стороны правы, - прервав потуги желудка прожурчал мочевой пузырь, - до крайности доводить, конечно, опасно, но попугать хозяина следовало бы. Самое главное слово в этом деле, за прямой кишкой, в ней вся гадость собралась.

- Ей сейчас не до светских бесед, - встрял всезнающий желудок, - она сейчас вся в борьбе за выживаемость.
- Я предлагаю хозяину обструкцию устроить, - вдруг тихо прошипела прямая, урчанием как эхом отдаваясь в желудке и на выходе из организма.
- Чего, чего, поясни? – Удивились внутренние органы.
- Утром мы ему создадим небольшой разнос. Я ему попридержу всю гадость от вчерашней пьянки, а остальные органы – каждый на своем уровне – реакцию похмельного синдрома создадут. Нам главное одновременно следует это сделать и без благоприятных пауз.

- Дельно, дельно, - поддержал желудок, - хотя без мозга должного эффекта, вряд ли получится. Он, наверное, сейчас в отрубе кайф ловит, и ему не до наших идей.
- Ладно вам, в  «отрубе», - интуицией отозвался мозг, мне самому такой образ существования надоел, сил нет: то валяешься, словно заспиртованный; то бессонницей страдаешь, алкоголь из сосудов изгоняя. Однако активного участия в обструкции принять не могу, ибо у хозяина могут такие ассоциации возникнуть и страхи всякие, что в петлю может полезть. Рановато нам еще около смерти прогуливаться, не дошли еще до крайней точки, как считаете?

Все органы согласились и сговорились.
Утром хозяин со стоном сполз с кровати: сердце то ухало в морозную пропасть; то раскаленной магмой стремилось вырваться из груди; тошнота девятибалльными волнами накатывалась ближе ко рту; голова раскалывалась так, что глаза лезли из орбит; нудно беспрестанно ныла печень; в почках надежно прописались два ежонка;  все тело то бросало в жар с липким обильным потом, то морозило мокрое тело до гусиной кожи. В горле  стояла прочная засуха, а полость рта была заполнена высыхающей клейкой ядовитой горько-кислой слизью, от привкуса которой тошнота еще более усиливалась. Он, держась одной вибрирующей рукой за грудь, а второй, поддерживая разбухший живот, прошел в туалет. Не прошел, а прокрался и попробовал сплюнуть в унитаз. Но вся противная, вонючая, клейкая масса   осталась на отбивающих дрожь губах и подбородке.

Он сделал попытку сходить по легкому, и безумно, до визга испугался, вибрации исполняющего это дело органа и густой, словно хорошо заваренный чайный напиток, вытекающий тонкой струйкой из него.

  Он рывком продвинулся на кухню, жадно попил воды (тошнота усилилась), вернулся и, оголившись, сел на унитаз, закурил. Легкие словно обожгло огнем и он глубоко, с неимоверным сипом и свистом, до обильных слез,  закашлялся. Большой ходки на «стул» не получилось. Он опять вернулся на кухню и жадно, расплескивая по одежде пил брусничный морс, пока не забулькало в горле.  Утолив жажду, он лег в свою влажную постель, принял позу эмбриона, по-детски свернувшись калачиком, и попытался забыться.

Ледяной пот покрыл все его тело и мурашками начал стекать на грязную простыню пропитывать пододеяльник.

Он вновь, со стоном встал, снял мокрые от пота трусы и майку, надел сухую одежду. Тошнота волной подкатила ко рту. Хозяин стремглав кинулся в туалет – тошнота отступила. Он наклонился над унитазом, сунул пальцы в рот и долго ковырял ими, пока не вызвал рвоту. Но вырвалось только истошное кхеканье и  вылилось немного морса. Он снова начал настойчиво ковырять пальцами в горле, и снова судороги сковали лицо, шею, все тело. После третьей попытки рвота прорвалась наружу, и понеслось. Долго то зло, то с подскуливанием и подвыванием, а то и с откровенным стоном, упражнялся над унитазом хозяин.

- Каков эффект, - прекратив спазмы, похвастался желудок, - а слез то, слез сколько, целая река.
- Хорошая профилактика, - одобрил обструкцию мозг, - наука для души, которая меры в алкоголе не знает.
- Ха, опять морсику подбросил, задабривает, извинения просит! - Явно желудок блаженствовал. И, вдруг опять охнул.
«Что случилось»! – Забеспокоились органы.
- Он сверху морса водки плесканул, ну теперь поупражняется над унитазом по взрослому. – Заурчал недовольный желудок.

И снова мучительно долго, с воем и всхлипыванием, обнимал унитаз хозяин.
- Ух! – Рыгнул желудок, - сам умаялся, да и горлу досталось, чуть с корнем не вылетел.
- Неплохо, неплохо, - пульсировал мозг, но ребята снизу уже в большом напряге, послабления просят.

  - Ох! – Снова охнул желудок. - Вот, наглец. Еще водки подкинул и закусывать пытается противным маринованным огурцом, знает, что я его терпеть не могу переваривать. Ну, держись!

И снова продолжительное время выл над унитазом хозяин, извергая из себя водку, морс, слюни, зеленую массу желудочного сока.

Первая сдалась прямая кишка: «Вы как хотите, а мне пора освобождаться от всей этой гадости, могу в полном смысле в студень превратиться».

Хозяин после основательной прочистки «подачи и обратки» вернулся на кухню.

Снова охнул желудок. – Третья пошла! Сил моих больше нет, мышцы, что ли разорвать, горло выдрать, не могу я хозяина понять? Доведет он свои органы до развала.

- Доведет, не доведет, не нам решать. Но сейчас гораздо благоразумнее прекратить обструкцию, -  вмешался мозг, видимо слегка захмелев, - а то доиграемся до цепной реакции. Для нас важнее сейчас, чтобы хозяин не продолжил, а постепенный сделал выход из запоя. Если так поступит,  то и аппетит появится, сон нормализуется, биочасы восстановятся, депрессия канет в прошлое. А если продолжит, то я себе и вам не завидую.
Все органы согласились с мозгом….


                *    *     *

   К хозяину пришли гости, уверенно, как к себе домой, выставили на стол водку: «Мечи закусь на стол, дружище»!
Отказываться было неудобно, а рассказывать об утренних мучениях – стыдно.
Хозяин достал нехитрую закуску, сполоснул грязные стаканы, оставшиеся от вчерашней гулянки.
Махнул рукой. – А…. давайте!
Эх! Хозяин?

                Петранник