4 Гуси-лебеди, из повести На золотом краю России

Александр Мишутин
                На золотом краю России - 4

                На золотом краю России,
                За далью половецких веж -
                Мой инкубатор самостийный,
                И родина моих надежд.

     Я не знал в детстве сказки о Нильсе, которого унесли дикие гуси. А вот с гусями был знаком. И не однажды. И боялся этих громадных птиц так же, как дворовых собак.
   Хутор Красин. Смутно помнится улица с плетнями на низком, заливном берегу Урупа. И гуси. С диким клёкотом они разбегаются, тяжело взлетают, пролетают надо мной, чуть не задевая белыми брюшинами, и опускаются в конце улицы, галдя и вытягивая шеи. Улица кажется долгой, а гуси - громадными. Я отбегаю к плетням, прижимаюсь-прячусь в лопухах от взгляда злого гусака-вожака. Меня не успокаивает то, что он далеко: догонит, знаем, встречались. Жёсткий, как плоскогубцы, клюв, крылья, хлещущие будто хворостины… Жуть! И уважительный трепет слабого существа: сильные, летающие, они не боялись собак и потому не могли не вызывать уважения. Их дикие братья-лебеди завораживали меня по весне. В пронзительной, густой синеве – ослепительно белое в лучах утреннего солнца чудо – стая лебедей. Она молча проплывала в ту же сторону, куда стремился Уруп – на север. В сальские степи? В камыши Дона? Лебеди скрывались за высокой, тридцатиметровой кручей западного берега Урупа, погружаясь и истаивая в прозрачной зелени весеннего леса.
   А я стоял, задрав голову, ожидая повторения чуда.
   А по реке неслись белые льдины. Может и не белые, может быть серые, но тоже как гуси-лебеди.
   Уруп в половодье стремителен и буен. И через десять лет он докажет свою неукротимость: снесёт мост с бетонных быков у Армавира, волоча тонные валуны по своему каменистому руслу.
   А сейчас – весна сорок четвёртого. То ли конец февраля, то ли март. А я – на льдине. Папанинец, блин. Ору благим матом и уливаюсь слезами. Как я на ней оказался – не знаю. И никто мне об этом не рассказывал. Плавать я не умел: это потом, лет в восемь-девять я тонул и научился держаться на воде. Льдина несётся по стремительному стрежню реки и - никого вокруг.
   (Лет до семнадцати я не мог взять в толк: как это можно плыть вверх по реке? Что это за река такая? Чтобы сравняться со скоростью течения Урупа или Кубани, нужно не просто быстро идти, а бежать. Потом я увидел такие реки.)
   Бешенный поток реки ударялся на излучине в кручи западного берега и отброшенный ими устремлялся к противоположному берегу, к хуторскому, но далеко за хутором. Это возможно меня и спасло: льдину вынесло к берегу, а там уж меня подобрали.
   Господи! Сколько же мук переполняет воображение матери после спасения чада? А если бы льдина перевернулась? А если бы Шурик соскользнул со льдины? А если бы в воде уже расплющило льдинами? А если бы… Не дай Бог!
   Он и не дал. И на сей раз судьба была милостива.
   Наверное, и на этот раз я засыпал в тёплой ванне.
  А в синем небе – лебеди.
  А на реке – ледоход.