Студенты-филологи переделали «под него» песню из «Семнадцати мгновений весны»:
Не думай о глаголе свысока,
настанет время - сам поймешь, наверное:
увидишь с пистолетом у виска –
Нефедьева, Нефедьева, Нефедьева…
Мгновения, мгновения, мгновения…
Мы читаем параллельно лекции разным курсам за хиленькой перегородкой. Деятельную пыхтящую тишину – студенты выполняют задание по созданию рекламного текста – как грохот пушки прорывает крик: «Вид Глагола! Это прекрасно!» От неожиданности «трепетная лань» Марианна И. близка к обмороку. Смешливая Даша Т. улыбается. Глаза Тиграна А., в которых стоит вся скорбь армянского народа, тревожатся.
- Вот он им сейчас даст! – удовлетворенно отмечает непотопляемая Надя К..
Студенты понимающе переглядываюся – вспоминают, как сдавали экзамен по современному русскому.
Потом мы хохочем, аккуратно стучим ему в стенку, чтобы не обиделся…
Все вместе приходим к выводу: крут, но справедлив!
В деканате было свято понятие «электричка Нефедьева».
- Все! Я больше не могу! Дома эти бумаги доделаю! Опаздываю на электричку! – он хватал свой старенький чемодан-дипломат и бежал. На Курский вокзал, куда надо еще доехать. А оттуда – электричкой – до Орехово-Зуево, время в пути по железной дороге - 91 минута. Ежедневно он бывал в дороге часов пять, наверное. С собой набирал себе курсовых по исторической грамматике, всякого полезного чтива.
Машины у него не было.
Телефон у него был старенький. В том году студенты-пятикурсники собирались подарить ему крутейший мобильник.
По большому счету, мне кажется, плевал он на все эти антуражные штучки, но не отказался бы, наверное, пожить шикарной жизнью. А кто, против? Несколько лет назад он начал ездить на заморские курорты, говорил, там и давление у него стабилизируется, и все болячки проходят…
Разговор в деканате:
- Она прекрасно знает русский язык! В совершенстве!
- Да никто его в совершенстве не знает! - хитро щурясь, отвечает Нефедьев.
Конфужусь, признаю необоснованность своего утверждения.
Четыре года назад, 9 января все мы видели его в последний раз. В курилке неожиданно, без повода (был какой-то невзрачный разговор, он все тяжело вздыхал после каждой фразы) рубанул воздух, начал читать Бродского:
Меня упрекали во всем, окромя погоды,
и сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
и стану просто одной звездой.
Я буду мерцать в проводах лейтенантом неба
и прятаться в облако, слыша гром…
Все чаще думаю, почему уходят люди? Все острее понимаю: люди уходят, когда перестают любить. Сами или их?
Он самозабвенно любил русский язык. Это сейчас не в моде.
Он читал лекции, по нарастающей нагнетая любовь к своему предмету. Это оценивали лишь единицы.
Он любил студентов. Многие его как огня боялись.
Он любил жизнь. Пожалуй, она редко отвечала ему взаимностью.
И мы все… его не долюбили. Не уберегли.