В пионеры Его принимали последним. Нет, это было в тот же день, в двадцать второе апреля - День Рождения Ленина, когда весь его «Третий-Г» и другие третьи классы его школы построились в просторном вестибюле школы. Каждый выходил и читал наизусть торжественное обещание, становился на колено и целовал уголок знамени. Затем девочка, одна из отличниц-старшеклассниц, стоявших рядом со знаменем, повязала ему красный пионерский галстук. Последним среди одноклассников, кому все это предстояло, был Он. Ко всему его класс был последним в алфавитном порядке третьих классов.
В классе Его считали худшим учеником. Он получал отметки по всем предметам, которые не были выше, чем «три». Изредка Анна Михайловна могла поставить ему «четыре с минусом», если удавалось вылезть из кожи вон и ответить настолько безупречно, насколько это было в его силах. Она все время находила, за что бы его отчитать и к чему бы придраться. Его ужасный почерк... он не мог писать лучше, как не старался. Уже только из-за этого родители заставляли переделывать домашнее задание по нескольку раз. Однако писанина его изнуряла настолько, что ему уже было не до ошибок, которые с каждым переписыванием упражнений по русскому языку умножались, а, следовательно, и исправления, которыми пестрило все, что бы он не писал. Когда он оказывался среди одноклассников, то они показывали на него пальцем: «Вот он - знаменитый двоечник!»
Самым позорным было родительское собрание. Еще в первом классе мать на них уже не ходила. Она отправляла туда отца, на которого и выпадала вся доля стыда за нерадивое дитя. Первая учительница при остальных родителях выливала на него все помои, накопившиеся за месяц, прошедший с предыдущего собрания. Отец возвращался хмурым и ничего не говорил, но по его виду все было ясно. И опять начинались бесконечные переписывания, из-за которых Он не успевал прочитать все, что было задано еще и по устным предметам. Иногда воскресение Ему приходилось проводить взаперти потому, что родителям очень хотелось, чтоб их чадо догнало одноклассников в учебе, но все старания их и Его были бесполезны. Иногда, когда, выглядывая в окно, видел играющих в снежки сверстников, Он мог заплакать. «Сам виноват», - говорил Ему отец. – «Попробуй еще раз», - и брал у него ручку и показывал, как нужно писать. Почерк у инженера-конструктора был не в пример идеальным. «Поверь», - продолжал отец. – «Не только ты от этого устаешь, и мы тоже». И снова начинал о том, как, придя с работы, вместо того, чтобы расслабиться, ему или матери снова нужно было заниматься с сыном.
На время учебы уже со второго класса все его игрушки укладывались в картонный ящик, который до следующих каникул оказывался на самом высоком шкафу. Конечно, все свободное от школы время он не мог заниматься только уроками. Он подолгу сидел за столом, глядя в тетрадь, и думал о совершенно посторонних вещах, никак не связанных с учебой. Он мечтал построить самолет, на котором куда-нибудь улетит подальше от дома, школы, родителей, или о том, как уедет на поезде в другой город, где его будут окружать другие люди, где будет другая школа и другие одноклассники. Если в это время мать могла нечаянно Его окликнуть, то Он пугался от одного лишь возвращения в реальность, несмотря на последующие нарекания о нерешенной задаче или недописанном упражнении. Когда же оставался дома один, то снимал с книжной полки один из томов «Детской Энциклопедии» и листал его. Больше всего ему нравился второй том, посвященный миру небесных тел, и еще первый - географии.
Кто-то из Его уличных друзей начал заниматься музыкой, беря уроки игры на аккордеоне в ближайшем клубе. И Он также захотел не то в подражание лучшему другу, не то просто из симпатий к инструменту, на котором можно сыграть все, что хочешь, и подошел с этим к матери:
- Я хочу научиться играть на аккордеоне или гитаре.
- Нет проблем, - ответила она. - Когда будешь хорошо учиться, мы купим тебе аккордеон.
И понял, что этого не будет никогда.
Продолжались переписывания упражнений по русскому языку и задач по математике. Иногда у матери заканчивалось терпение, и она могла сказать: «Давай, принеси мне ремень». Он знал, зачем, и если вдруг возражал, то мог услышать: «Смотри, когда я сама за ним схожу, то будет еще хуже...» ...и иногда, вместо того, чтобы сходить за ремнем, Он начинал говорить то, что о ней думает, но недолго. Мать была старше и сильнее, и ко всему любила беспрекословное подчинение. Но Он заметил, что при отце она ведет себя несколько сдержанней и, когда тот был дома, то чувствовал, что подвергается меньшей опасности - незначительно меньшей, совсем чуть-чуть. И снова начинались переписывания упражнений, которые с каждым месяцем становились все больше. Когда Он отвлекался, то думал уже не о самолете или поезде, а о том, как однажды не вернется домой - просто уйдет, куда глаза глядят.
На уроках в школе учительница, поставив его перед всем классом, говорила: «Не понимаю: родители - инженеры, кооперативная квартира, и ничего не могут сделать с сыном...», - затем стучала пальцем по его затылку и прислушивалась: - «Да у него там пустота вместо мозгов!» В ответ по классу прокатывались смешки.
Одноклассники с Ним не дружили. Для них Он был будто прокаженный. Еще двое его одноклассников учились не намного лучше, но что-то Его от них отделяло. Он не искал - что. К ним Анна Михайловна относилась заметно лучше, чем к Нему. С кем Он более-менее мог общаться, так это со сверстниками из других классов. С ними Он проводил время после уроков по дороге из школы. От школы до дома дорога занимала пару минут, но с кем-нибудь заболтавшись, Он мог попасть домой через час или полтора. И, если мать была дома, то иногда под настроение ему за задержку от нее могло влететь. И он задерживался, сколько мог - все равно попадет.
Скоро был прием в пионеры. Весь «Третий-Г» хором повторял «Торжественное обещание», которое нужно было каждому продекламировать перед всеми прежде, чем ему в первый раз повяжут галстук. Он не знал, зачем Ему и другим это было нужно, но хотел, чтобы вместе со всеми Его приняли в пионеры. Ему так не хотелось еще чем-нибудь выделяться на фоне одноклассников, потому что Он и так был «белой вороной», выделяясь среди всех отношением к себе со стороны первой учительницы, а вместе с ней и родителей.
Она снова оставила Его после уроков, чтобы выучить стихотворение, которое Он не подготовил дома, потому что весь вечер как и всегда был занят переписыванием упражнения по русскому языку. К ней зашла учительница, которая учила параллельный класс, кажется «Третий-А». Они о чем-то сплетничали, а затем она сказала: «Вот, надоел. Еврейская семья. Его родители - оба инженеры. Вместо того чтобы работать в торговле...»
Он не знал, почему их семья еврейская, и лишь когда кого-нибудь хотели обругать (Он не раз слышал), то того называли евреем. Он не будет спрашивать у родителей смысл этого слова. А то еще попадет. Как-то за «****ь» мать ему надавала по губам.
Значит, лучше, когда родители работают в торговле...
Инженером Он ни за что не станет, потому что Ему уж точно не хотелось быть похожим на родителей.
Все переоделись в форменные синие рубашки, шортики и пилотки темно-синего цвета. Анна Михайловна поставила Его в самом конце колонны среди самых низкорослых одноклассников, не смотря на то, что уроке физкультуры он был среди самых рослых. Это значило, что его примут в пионеры последним, что, почему-то, его не сильно огорчало. Двумя годами раньше их всех точно также принимали в октябрята, правда, никто ничего вслух перед всеми не зачитывал. Просто после пламенной речи школьной пионервожатой все пионеры-пятиклассники распределились перед построенными в ряд первоклашками и нацепили на грудь каждому звездочку с портретом юного Ленина. Тогда Он воспринял это как данность, также и события этого дня. Нужно было все делать, как все, и, не спрашивая, зачем.
Сначала по очереди выходили девочки, а затем мальчики. Вот вышел Юрик Иванов, который был на полторы головы его ниже, хотя чуть ли не на год старше. Ему повязали галстук, и он отсалютовал, белокурая девочка ответила тем же жестом. Настала очередь Его. Он вышел из строя и направился в сторону знамени. Как и положено, развернулся ко всем лицом и произнес:
«Я, Григорий Фридлянд, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, всегда выполнять Законы пионеров Советского Союза».
Он опустился на колено перед знаменем, взял пальцами уголок со свисающими веревочками бахромы и поцеловал. Затем встал, и белокурая девчонка в пионерском галстуке, которая была где-то на пару лет его старше, повязала ему галстук. Он отсалютовал, но она будто этого не заметила. По вестибюлю прокатились смешки. Он вернулся в строй.
В конце месяца снова было родительское собрание. Перед майскими праздниками отец на несколько дней уехал в командировку, поэтому пришлось придти матери. Вернувшись, она была не в себе: «Какое наказание иметь такого сына! И как же тебя приняли в пионеры? Отдай мне галстук», - жестко отрезала она. С проволочной перемычки дверцы шкафа Он снял галстук и отдал его матери в руки. Она его сложила и спрятала в спальне где-то среди своих вещей. Он всего лишь почувствовал знакомую аскому от неприятного на вкус их маленького домашнего мира и подумал о том, как завтра придет в школу. Он не знал, что отвечать, когда будут спрашивать одноклассники или сама Анна Михайловна. Ему показалось, что, скорее всего, бросит портфель под дверь квартиры и куда-нибудь пойдет, может, чтобы к вечеру не вернуться домой. Уж слишком все Ему надоело. А пока Он сел за уроки. Вечером из командировки вернулся отец и, прежде чем сесть ужинать, проверил у сына домашнее задание. Из-за трех ошибок в упражнении по русскому после ужина Ему снова пришлось все переписывать. Слава Богу, к математике отец не придрался - наверное, сильно устал с дороги.
Он не сразу смог уснуть, потому что долго думал, куда утром ему пойти - на вокзал или в Парк Победителей? И подумал о том, что, когда вечером Он не вернется домой, то его родители обратятся в милицию, после чего Его рано или поздно найдут, и дома будет еще больше неприятностей, чем обычно. Но нужно было дождаться утра. «Утро вечера мудреней», - гласила старая русская мудрость.
Он незаметно уснул. Утром Его разбудил отец. Мать как всегда в это время хлопотала на кухне. После всей утренней рутины с умыванием и чисткой зубов, завтраком и одеванием Его выпроводили в школу. Когда за Его спиной захлопнулась дверь, то Он решил оставить возле нее портфель и пойти, куда еще не решил. Однако, уходя на работу, мать или отец обязательно заметят его портфель и раньше времени поднимут тревогу, что Ему также не было нужно.
Он вышел из подъезда и столкнулся со своей одноклассницей из соседнего дома, которая презирала Его еще больше, чем остальные, потому что сама была «хронической» отличницей. И тут Он решил, что ничего не случится, если в этот день придет в школу без галстука - отложит побег на другой раз, потому что если эта девочка увидела Его по дороге в школу, а на уроках Его не будет, то она обязательно об этом расскажет, выдаст - Он, ведь, ей не друг.
Он вошел в класс и сел за свою парту, разложил тетради и карандаши. Все вокруг бегали и шумели, и никому до него не было ни малейшего дела. Прозвенел звонок. Весь класс поднялся, чтобы поприветствовать Анну Михайловну. Она как всегда пробежалась по рядам глазами в происках отсутствующих. Ее глаза остановились на нем: «Фридлянд», - сказала она. – «Ты снова не как все. Где твой галстук?»
Он промолчал в ответ, про себя заметив, что сам успел об этом забыть.
«Еще раз спрашиваю: где твой галстук? Молчишь? Нас и не интересует твой ответ. Выйди вон и без галстука не возвращайся».
Он поспешил оставить класс и подумал, что если не найдет дома галстук, то тогда уж точно не вернется в школу.
Он вставил ключ в замок и повернул. Дверь открылась – на цепочку она закрыта не была. Дома никого не было, все ушли на работу. Он вошел в спальню родителей и начал искать. В шкафу с бельем галстука не было, не было и в тумбочке, где лежали личные документы родителей и другие бумаги. Он открыл стоящую на тумбочке шкатулку матери с пластмассовыми бусами и алюминиевыми брошками - галстук оказался в ней, притом на самом верху. Он вернулся в класс, когда уже прошло пол урока. Анна Михайловна ничего не сказала, лишь кивнув на его пустующую парту.
О галстуке Он вспомнил лишь, когда, вернувшись домой, остановился у двери. Быстро сняв, вложил его внутрь кепки, которую тут же вернул обратно на голову. Мать должна была вернуться домой рано. Прошлым вечером за ужином она об этом зачем-то упомянула.
«Вот ты и пришел», - сказала мать, когда Он вошел прихожую и подумал, что лучше бы было спрятать галстук в портфель. Он аккуратно повесил кепку на крючок, на другом крючке повисла его куртка.
«У меня есть три билета», - продолжила она. – «Сейчас пообедаем, сделаешь уроки, а вечером поедем в цирк. Отец подойдет прямо туда», - похоже, она сама сильно соскучилась по цирковым представлениям.
Пообедав, он сел за уроки. Задачи по математике дались Ему без каких-либо трудностей, а вот с писаниной, как и всегда, пришлось повозиться. Мать проверила упражнение по русскому и нашла всего две ошибки в самом конце текста. Ее мимика исказилась, но она отложила тетрадь в сторону и сказала: «Одевайся. У нас мало времени».
Одевшись в красивый костюм, Он зашнуровал ботинки, снял с крючка куртку. На его счастье мать зашла в туалет. Дрожащими руками Он аккуратно взял кепку и одел ее так, чтобы галстук из нее не вывалился.
Сойдя с трамвая, они спешили в сторону цирка. Нужно было пересечь парк, разделенный надвое рекой, перейти через проспект Ленина и подняться по ступенькам к парадным дверям большого круглого здания с серебристым куполом, над которым будто корона разными цветами светились заветные четыре буквы. Отец ждал их у входа. Они зашли внутрь, предъявили билеты контролеру и стали в очередь, выстроившуюся перед стойками гардероба. Отец помог матери раздеться. Он сам снял куртку и сдернул с головы кепку... Из нее прямо ему на лицо вывалился красный пионерский галстук. На Него смотрели четыре удивленных глаза его родителей. Он сам забыл о галстуке и о том, куда его спрятал. Он подумал, что, наверное, ему за это попадет, и, как минимум, по возвращении домой не избежать разговора «по душам». Но это уже не имело значения. На два с лишним часа можно будет забыть о школе, Анне Михайловне, уроках и даже о родителях, которые будут все это время сидеть рядом.
Главное, что культпоход в цирк состоялся.
И хорошо, что он никуда не ушел.
Майк Эйдельберг. 2012г.