О.Журавлёва-Крейн
1.ЛЕТАРГИЯ
«Интересно, почему писателям ставят памятники, а у читателей их нет?! Эй, ребята! Скульпторы милостью Божией! Не надоело плевать в Вечность и ваять «красных шапочек с волками», «вождей с кепками» и других сказочных персонажей?! Народ ждёт новых героев. Устали?! Творчески иссякли?! В запой ушли?! Не беда: выход есть там же, где вход!
Возьмите, к примеру, роденовского «Мыслителя». Обойдите пару раз вокруг шедевра, и каждого из вас пронзит нахально-смелая шальная мысль, что бедняге чего-то не хватает… Наивно думать, будто бы я имела в виду одежду. Вовсе нет – дайте же, дайте парню в левую руку Книгу! И вот, он, памятник Читателю, готов! Это – эмблема, символ и логотип, если хотите, «самой читающей страны в мире»! К чему я это? Да к тому, что каждый умеет писать (только не всегда знает об этом), но лишь один из немногих умеет ЧИТАТЬ», – эта мысль-оса вилась и кружилась над нами – огромным котярой Митричем и его хозяйкой Лялькой, на которую, по утверждению моих друзей, «падают заборы»…
Я потянулась за томиком Герберта Уэллса, и Митрич, в точности скопировав моё движение, замер в предвкушении удовольствия: я частенько читаю ему вслух. Мой кот – СЛУШАТЕЛЬ. (Свежая идея ещё одного памятника).
А, тем временем, на лестничной клетке некто шумно топтался и дышал. Вдруг, в нашу дверь раздались тяжёлые удары чем-то мягким. Это – билась попой Перестройка. Шёл 198… год…
Мы с котом переглянулись:
- Откроешь? – Спросила я.
- Да ну её! Ле-е-ень! – Ответило мудрое животное.
Тогда, для улучшения мозгового кровообращения, мы ещё раз синхронно потянулись, и я раскрыла Уэллса, чтобы с головой окунуться в его фантастический роман «Когда Спящий проснётся».
«Он словно бы изнемог и замолчал», - читала я, - «Исхудалой рукой он потер себе лоб. Затем продолжал, будто разговаривая сам с собой:
— Я одинок, скитаюсь по свету и нигде не нахожу себе места. У меня нет никаких обязанностей. Никаких желаний. Не знаю, приходилось ли вам чувствовать когда-нибудь тяжесть своего тела, как оно настойчиво требует от нас внимания, сколько берет времени… Время… Жизнь! Ведь мы живем урывками; мы должны есть, мы должны дышать свежим воздухом, а не то наш разум цепенеет, заходит в тупик и проваливается в бездну. Тысячи разнообразных развлечений, а затем нами овладевают дремота и сон. Человек, кажется, живет только для того, чтобы спать. Какая незначительная часть суток принадлежит в действительности человеку даже в самом лучшем случае!
.- Понимаю…»
Митрич засопел и потёрся башкой о книгу. Он тоже ПОНИМАЛ…
«— Я делал то, что хотел, — продолжал незнакомец с раздражением в голосе.
— И теперь за это расплачиваетесь?
— Да.
Оба собеседника некоторое время молчали.
— Вам необходимо уснуть. Совершенно необходимо.
— Мой разум необычайно ясен. Так никогда не было. И, тем не менее, я сознаю, что меня затягивает водоворот. Сейчас…».
Митрич напряжённо слушал и вздыхал: жалел главного героя.… Но, ни он, ни я, Лялька, «на которую падают заборы», не знали пока, какой тяжеленной оградой обрушится на нас обоих этот «Спящий».
Неожиданно, мой кошастик, утробно взмявкнув, накрыл лапой страницу, смачно зевнул и… прикинулся мёртвым. Я закрыла книгу и пощекотала толстое мохнатое брюхо любимца. Митрич не отреагировал. Я, испугавшись, попыталась сделать ему искусственное дыхание «рот в рот» (всё-таки, животное – это тоже Человек!). Но получилось – «нос в рот». Нос был холодный и мокрый – мед. процедура оживления не удалась. Вдобавок, жёсткий кошачий ус попал мне в ноздрю! В носу засвербило, и я оглушительно чихнула… Потом в глазах моих зарябило… Я обмякла на диване и погрузилась в Темноту…
2. ПРОБУЖДЕНИЕ
«Как чудесно и сложно такое, казалось бы, простое явление, как сознание! Кто может проследить его возрождение, когда мы просыпаемся от сна? Прилив и слияние разнообразных сплетающихся ощущений, первое смутное движение души — переход от бессознательного к подсознательному и от подсознательного к первым проблескам мысли, пока, наконец, мы снова не познаем самих себя?.
Этот переход от небытия к бытию, по-видимому, совершается скачками, проходит различные стадии. Чудовищные тени, странные образы, причудливые сцены, словно из жизни на другой планете...»
( Г.Уэллс. «Когда Спящий проснётся»)
В чувство меня привёл пронзительный резкий крик… «Перестройка прорвалась», - увязла я в ленивой мысли, - «так болит голова, а тут – она на мою голову»!
- А-а-а! – орала «перестройка» - да, пропади они все пропадом!Маклера-а-а! Риелтера-а-а чёрные! Эка, чего придумали – я квартиру купила, а они мне ещё и бабу на диване дохлую продали-и-и!Корми её тепе-е-ерь! А-а-а! О-о!
Я ужаснулась: «Труп в жилище! Бедная, бедная Перестройка! Хотя, нет! Какая же это – Перестройка?! Обычная тётка, доверчивая и бестолковая… Соседка новая, наверное! Надо бы помочь ей с похоронами».
Однако, не было сил встать: сердце лягалось и брыкалось во мне норовистой кобылкой, в бок вонзался острым краем роман Уэллса, а на голову давил душный мохнатый малахай, который, вдобавок, оглушительно мурлыкал… Я попыталась повернуть голову, но тщетно: добросовестный котяра умело «опекал» хозяйку! А тётка продолжала противно орать:
- Разлеглаа-а-сь, падла! Алкашка! Как есть – алкашка! Сон у ней, вишь ли, ЛЕТРАГИЧЕСКИЙ! А у меня столько лет, трагических, из жизни коту под хвост, значит?! Видано ли дело – дрыхать так долго?!У-у-у, живая мертвячка! А барахла-то еённого за эти годы я на помойку сколько повыкидала! И евроремонт в квартирке – не наглядеться! А уж книжки-то… книжки! Умный человек будет в квартире такую уйму держать?! БиблиОтика, твою мать! Тьфу! Тебя бы на свалку следом за книжками твоими!
Тёткин плевок нашёл свою цель. Ею оказался Митрич.
- Мя-я-яу! – взвыл оплёванный кот. Он, как груша с дерева, свалился с моей головы, от оскорбления потеряв дар речи.
- Мя-я-яу! – талантливо передразнила его тётка. Теперь они говорили на одном языке.
А я смогла открыть глаза, чтобы осмотреться… и не узнать моего уютного, милого сердцу жилища! Всё изменилось до неузнаваемости: стеллажей с книгами не было – их место уверенно заняли многочисленные зеркала. Не было и древнего пианино с подсвечниками, о котором старенький настройщик, приходя в дом, всякий раз говорил: «Прекрасный! Великолепный инструмент! Умели же делать! Вот, если выбросить его с четвёртого этажа – он не разобьётся!». Даже плохонькая репродукция любимой «Голгофы» Николая Ге исчезла без следа…
Удивительным было и то, что мой дом остался без дверей - на их месте зияли амбразуры арок! И от скарба моего ничего не осталось - только диван, который, почему-то, был выдвинут в центр комнаты. Наверное, для того, чтобы я подняла глаза и увидела над собой люстру, устрашающе тяжёлую и громоздкую. Последним же штрихом всего этого «великолепия» был белый ковролин, аккуратно застланный (чтобы не пачкался?), ковриками, связанными крючком из цветных тряпочек.
- Ну, чего вылупилась, летрагическая?! Нравится?! Завидно стало?! Стиль хай-тэк, это тебе – не хала-бала! В переводе с ихнего, американского, на нашенский, значится: «нехай, так и будет всегда»!
Передо мной стояла, подбоченясь, вполне обычная моя соотечественница – крепкая, животастая, с пухлыми кустодиевскими формами и привычной «химией» на голове…
- Вы – кто?! – Спросила я тётку. – Я где?!
- Где-где… В лавандЕ! Продрыхла ты свою фатерку! Моя она теперь! Не тро-о-ожь! Моя-я-я!
- Мя-я-яу… - всхлипнул Митрич.
Его «мяу» отдалось в моей голове горестным «Что делать?» и «Кто виноват?», но ответов, как всегда не было…
- Да, как же так?!
- Да, вот так! И не смей права качать: риелтера в момент просекут, что ожила-то ты! А там – чик ножичком по трахоме – и вся недолга!
- По трахее, - машинально поправила я тётку.
- Плевать, как правильно – так или этак! Умная такая, что ли?! От книжек своих?!
Я прижала к груди мою последнюю книгу со «Спящим», а тётка, озлившись, орала всё громче:
- Коли, умная, так уж знала бы, что ЧИТАТЬ ВРЕДНО. Иди С БОГОМ! Бомжуй теперь!
Надвигаясь мощным торсом, новоявленная хозяйка начала подталкивать меня, Митрича и БОГА к чудом сохранившейся входной двери.
…Мы уходили от дома, навсегда утратившего своё тонкое тёплое дыхание. Уходили от мёртвого дома моего… навстречу новой судьбе, в неведомый нам 199… год.
3.СПИНЫ
«Бом-жуй, Бом-жуй», - раскачивалось и билось колоколом в измученном мозге. На этот «колокольный» призыв яростной болью отозвался желудок, и я ощутила впервые – нет, не голод – многолетнюю оголодалость! О-о-о! Бедный мой Митрич! Я – что? Чем тебя-то накормить?!
Кот почувствовал волны моей жалости и попросился «на ручки». Так, с прижатой к груди книгой английского фантаста-философа, любимой живностью на левом плече (и естественно, с ангелом на правом) я шла навстречу идущим по улице людям и верила, что в такой симпатичной компании, со мной может случиться только хорошее!
Притихший Митрич вдруг заёрзал на плече и шепнул мне в ухо:
- Посмотри, Ляль! Тебе не кажется странным, что все они шагают спинами вперёд?!
- ?!?
- Люди же, не кузнечики, чтобы ходить коленками назад!
Я всмотрелась в пешеходов. Чудеса! Навстречу мне шли спины, спины, спины – мужские и женские, молодые и старые! И только дети передвигались по тротуару привычным способом, не обучившись, как видно, этой странной манере ходьбы. Я с удовольствием вглядывалась в их открытые улыбчивые лица и улыбалась в ответ.
А потом я оглянулась и… снова увидела СПИНЫ! Да-да! Я не поверила глазам своим – у взрослых, уверенно шагающих мне навстречу, СПЕРЕДИ, КАК И СЗАДИ, БЫЛИ ТОЛЬКО СПИНЫ!!!
- Укуси меня тихонько, - в панике попросила я Митрича, - неужели, мы всё ещё спим?!
- А ты ущипни меня в ответ! – согласился он.
Я ущипнула. Кошак на плече взвыл и, забыл про «тихонько».
- Не со-о-о-он! – Одновременно вскрикнули мы, а ангел-хранитель грустно всхлипнул на моём плече.
Не сон! Но дальнейшее было, как во сне: я бежала куда-то, утыкаясь в холодные чужие спины, я пыталась развернуть их – и снова были они, спины! А за нами летел Бог. Он не оставлял нас. Он и сам боялся одиночества в толпе…
Жизнь. Она только в музыке признаёт полутоны! А так, счастливая- горькая, лёгкая-тяжёлая, талантливая-бездарная и т.д, и т.д. – сплошь чёрные и белые краски… Словом, зебра! Умные утверждают, что чёрную полосу всегда сменяет белая. Сменяет. Если не ошибиться с направлением и бежать поперёк, а не вдоль полосы. Я – не умная – я и вовсе считаю, что жизнь-зебра – это «тёмная лошадка» в белую полоску! И я, конечно же, бежала вдоль тёмной полосы! Зажмурившись! Чтобы не видеть жуткие спины…
4. БЕЗ ОПРЕДЕЛЁННОГО МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВА
- Стойте! Да остановитесь же Вы, наконец!
- А ты, профессор, дай «тёлке» по кумполу – сразу копытами притормозит!
- Да что Вы, голубушка, как можно-с! Даме - по кумполу?!
Ох, и обрадовалась я, услышав в уличном безмолвии («спины» говорить не умели), этот пьяненький людской диалог! «Надо же, - умилилась я, - телёнок у них есть по кличке Дама»!
Остановила моё «бегство в никуда» мысль о тёлке. И страх перед ней. Да-да, страх! (Вы не замечали странной закономерности: горожанин боится коров, овец, гусей, петухов клевучих; сельский же житель стороной обходит собак, даже тех, кто «при хозяине» - на поводке и в наморднике?)
Я раскрыла глаза, но коровы поблизости не было. Не увидели её и Митрич с ангелом. Наверное, эту «тварь божью» лицезрел (или «мордозрел»?) только Бог. По праву. «Ну, Богу – богово», - облегчённо вздохнула я, - «а кесарю…»
Справедливо будет заметить, что и кесаря среди нас не было. Вы сами-то видели его когда-нибудь?! Я, Лялька – в домашнем халате, тапках на босу ногу, с книгой и котом – на роль кесаря явно не подходила. А передо мной, у наспех разведённого костерка, расположились Профессор и Голубушка – живописная парочка, тоже никогда в царских покоях не бывавшая.
Профессор, необычно одетый в турецкие шаровары и немецкий френч времён войны 1914 года, близоруко щурился на мир через толстенные линзы очков. Был в меру интеллектуален. Говорил много, образно и витиевато. Всё это, кроме одежды, выдавало в нём советского музейного служащего.
- Такой «даме» можно и по кумполу! Видали щучку грёбанную? В халатике она на улку погребла, чужих грёбарей отбивать!Глят-т-ть такая!
Из всего, сказанного выше Голубушкой, я поняла, что я ей не нравлюсь. Зато стало отчётливо ясно: коровы нет вовсе, а дамой назвали меня.
Неприязнь Голубушки меня не огорчила: всем нравиться невозможно. И, несмотря на то – как и что она говорила, как была одета, как смотрела на меня исподлобья – я почти любила её, ведь у неё было своё лицо! Живое! Лицо, а не сущность, зажатая между двумя спинами! За меня обиделся Митрич. Он распушил хвост и, готовый к прыжку, больно вцепился мне в плечо, бывшее законной опорой ему, моему защитнику…
Но, Профессор, укоризненно взглянув на Голубушку, молча указал мне на место у костра, и кошачья хватка любезно ослабла.
- Тоже изволите бомжевать-с? – Мягко поинтересовался голубушкин «грёбарь». И в голове моей опять зазвучал колокол!
- Кто вы? Почему здесь? – Строго, как участковый, спросил Митрич.
Моих новых приятелей не удивил говорящий кот. Скорее, позабавил, и Голубушка, улыбаясь щербатым ртом, ответила:
- Ну, лавандец! Гребать тя в Прагу! Ментяра! Как есть ментяра! Эй, ментяра-котяра, водку жрать будешь?! Бомж хвостатый! – Развлекалась по полной Голубушка.
- Бомж – это что? – спросила я.
- Не «что», а «кто». Это – Бессребреник, Отторгнутый Маетой Жизни, - горько усмехнулся Профессор, - клошар, хиппи, бродяга, если хотите.
- Ну, ты загнул, Профессор! – Почти на нормальном русском возразила Голубушка, – ещё скажи, что БОМЖ – это «Ум, Честь и Совесть нашей эпохи»! Тоже мне, сума, полная ума!
- Как знать-с, как знать-с…
Профессор протянул мне початую бутылку с мутно-прозрачным содержимым.
- Жри, мля! – предложила Голубушка, и я оценила её щедрость! – "Один даёт много, и это ему ничего не стоит. Другой даёт мало, и это для него – всё! Так, кто же дал больше?» – неожиданно завершила она строчками из гамсуновского «Пана».
- Ну! – Голубушка теряла терпение. – Чего ждёшь? Закуски нет – рукавом занюхаешь!
Я сделала глоток, «занюхала» и ощутила вдруг, как желудок мой «перестал быть»: исчезло чувство голода, чувство времени, чувство сожаления об утраченном! Но то, что я выпила, было гадостью невообразимой! Лучше умирать без пищи, чем от водки! Я невольно поморщилась…
-Эх! Хуково, что зеркала нет, - расхохоталась Голубушка, - ну, не фейса у тебя, а лозунг про пьянство, которое у Сенеки – «добровольное сумасшествие»! Ха-ха-ха!
Сенекой она меня сразила наповал окончательно. Сколько, их, умных, знающих, тонко и остро чувствующих оказалось ненужными Перестройке и выброшенных этой капризной особой на улицу?! А отчего так?! Нет работы достойной: ВОЗРАСТНОЙ ЦЕНЗ ДО СОРОКА?! А в сорок с половиной – все, как один, впадают в тяжёлую форму старческого маразма?! Или, того хуже – дряхлеют на глазах?! А, может быть, кто-то «отыскал» своё второе «Я» в торговле?! Родившись миннезингером, стал мерчендайзером… И ЖИЗНЬ УДАЛАСЬ?!
Чудеса да и только: миннезингеры, как известно – это странствующие певцы в средневековой Германии. Одухотворённые! Творцы! А вот слово «мерчендайзер» не просто не ложится на русское ухо – его даже компьютер не распознаёт!
Пока Голубушка и Профессор, отхлёбывая поочерёдно из горлышка свой «нектар забвения», жарко спорили: является ли творчество Камю элитарным, мы с Митричем и Ангелом-хранителем устроили «военный совет в Филях». А Бог поцеловал нас в темя, всех по очереди, и удалился обращать «спины» в людей.
- Может быть, я попрошу Творца забрать их всех в Царствие Небесное?! – предложил Ангел.
- Да нет! Сами скоро помрут: сопьются или повесятся, или с ума сойдут, - возразил мой четвероногий пессимист, - на улице ни зверь, ни человек долго не протянет!
- Жаль их, - тяжело вздохнул Ангел, - вот бы законсервировать как-то…
И тут меня осенило – ЛЕТАРГИЯ! Я раскрыла томик Уэллса и вслух монотонно начала читать:
«Он словно бы изнемог и замолчал», - читала я, - «Исхудалой рукой он потер себе лоб. Затем продолжал, будто разговаривая сам с собой…»
«Только бы не уснуть раньше всех»! - Пульсировало в голове. – Только не уснуть! НЕ УСНУТЬ!!!»
Говорят, сон – это маленькая смерть… Значит ли, что Смерть – это большой сон?..
… Первым обмяк Профессор. Он лежал, откинувшись головой к костру, так, что подёрнутая сединой шевелюра едва ли не тлела от близости к пламени. Несмотря на нелепый наряд Спящего, облик его обрёл спокойствие и величие.
« — Я одинок, скитаюсь по свету и нигде не нахожу себе места», - продолжала я, как молитву. Теперь настала очередь Голубушки. Она свернулась в крошечный комок и застыла. Снилась ли ей Офелия в блестяще сыгранной когда-то сцене сумасшествия… Или она была Медеей… Может быть. Главное, что во сне она помнила себя прежнюю! Имя своё настоящее помнила.
Они впали в летаргию, и я верила что «перестроенная» Россия, устав торговать, вспомнит о них! Ощутит острую надобность в них и позовёт учить думать, слушать и слышать! Чувствовать! И любить…
Я замолчала, закрыла книгу, посмотрела на Митрича. Он прижался ко мне тёплым боком, понимая, как нужен мне всегда… Засыпали мы синхронно. Дыхания наши соединились в одно (так бывает, когда любишь – неважно кого – животное или человека!). Мы прощались. Мы тоже уходили в «маленькую смерть»…
КОГДА СПЯЩИЙ ПРОСНЁТСЯ?! Это знает Ангел-хранитель и, по-прежнему, торгующая Россия.
КОНЕЦ
.
15.01.11 г., Казань