В тот день в мастерскую Романа Ивановича Рейна привезли из краеведческого музея на реставрацию антикварный шкаф. Это был его первый большой заказ. Что там говорить – одного только аванса с лихвой хватило, чтобы отдать все долги.
Вообще-то Роман Иванович был не реставратором, а живописцем. Ещё несколько лет назад он писал картины маслом и удачно продавал их местной интеллигенции, пока последняя вконец ни обнищала и ни перестала быть платёжеспособной.
Потеряв покупателя, он некоторое время зарабатывал, обновляя старые багеты, меняя обивку на стульях, креслах и диванах. Потом стал реставрировать и деревянные части мебели.
Но всё это были мелочи, не дающие ни достойного дохода, ни удовлетворения. Только однажды попалась по-настоящему интересная вещь – старинный шкафчик для письменных принадлежностей, своего рода, настольное или, даже, походное, мини-бюро. Оно состояло из множества разнокалиберных ящичков, каждый из которых имел своё назначение.
В одном, должно быть, когда-то лежали листы почтовой бумаги и конверты, другой был предназначен для письменного прибора с чернильницей-непроливайкой и пресс-папье (этот ящик был в чернильных пятнах), третий – для очинённых перьев, а позже, наверное, для перьевых ручек и карандашей. Было даже специальное место для спиртовки, на которой разогревали сургуч, чтобы запечатывать им конверты, и ещё несколько отделений, о назначении которых теперь можно лишь догадываться.
Весь шкафчик имел одну общую дверку, которая запиралась на замок. От старости или по какой-то иной причине, она перекосилась и заклинила. А когда её попытались открыть, вообще дала трещину. В таком плачевном состоянии и попал в мастерскую этот музейный экспонат.
Со шкафчиком вышла одна история. Разбираясь в его хитроумной конструкции, Роман Иванович обнаружил потайной ящичек, а в нём – пачку пожелтевших писем, связанных лентой, некогда белой, но теперь уже тоже пожелтевшей. Это были послания некоего ловеласа к, видимо, соблазнённой им девице. И они оказались настолько откровенными, что Роман Иванович, бывший в свои пятьдесят два года отнюдь не монахом, читая их, то и дело краснел. Умел, чёрт возьми, автор прямо и точно излагать свои мысли!
Он даже хотел отправить письма в какой-нибудь эротический журнал, где они точно пригодились бы, но потом решил, что не имеет на них никакого права, и вернул вместе с отреставрированным шкафчиком его владельцу.
Вообще неожиданные находки – одна из прелестей работы реставратора. Чаще всего – это старые газеты, которые, например, использовались в качестве прослойки между зеркальным полотном и задней стенкой трюмо. Реже попадаются письма или фотографии. Совсем изредка – бумажные деньги, векселя и облигации.
Но однажды, реставрируя старое кресло, Роман Иванович, нашёл под ветхой обивкой старинную серебряную серьгу. До того красивую, что, глядя на неё, он очень ясно представил себе её обладательницу. И даже нарисовал портрет прекрасной незнакомки, сидящей именно в этом кресле (теперь он висел в мастерской, вызывая у автора массу приятных ассоциаций).
Обо всём этом думал Роман Иванович, глядя на привезённый в мастерскую платяной шкаф. Профессия научила его всё делать аккуратно и основательно, и, самое главное, никогда не спешить. Поэтому он не кинулся сразу открывать шкаф, а сначала внимательно осмотрел его со всех сторон. Кто-то из многочисленных владельцев покрыл стенки лаком, который теперь придётся полностью удалять. Но «ветеран» был ещё крепок: резные дубовые доски не растрескались и не перекосились, пострадала только инкрустация из других пород дерева.
Роман Иванович, не спеша, открыл дверцу шкафа. Внутри тот сохранился даже лучше. Но профессиональный глаз реставратора сразу выделил планку, вертикально прибитую в углу по всей высоте. Она явно была неродной и скрывала какой-то дефект – щель или перекос. Подковырнув доску стамеской, он легко её оторвал и увидел, что она маскировала… дверь. Шкаф, видимо, имел тайник. Роман Иванович даже вспотел от волнения. Сгоряча попытался подковырнуть стамеской и дверь, но та не поддалась.
Осмотрев её внимательно, он нашёл замочную скважину, но ключа, конечно же, не было. И он решил не торопиться. Был уже вечер – пора ехать домой, а шкаф и до завтра никуда не денется…
…Рейн жил в сорока минутах езды на трамвае – по меркам небольшого города расстояние довольно приличное. Но неблизкий путь помогали коротать бесконечные беседы с ехавшим в ту же сторону художником Коровиным. Сегодня они тоже ехали вместе и, как всегда, говорили обо всём понемногу. Роман Иванович похвастался, что шкаф, за реставрацию которого он должен получить вполне приличную сумму, уже привезли, но про дверь умолчал.
Дома он, как обычно, прошёл сразу на кухню: поставил чайник, заглянул по привычке во все кастрюли, но есть не хотелось. И почему он всегда ужинает так поздно? А потом ещё удивляется, что брюки из-за раздавшейся талии приходится покупать на два размера больше и вместо ремня пользоваться подтяжками.
Спать тоже не хотелось – мысли о потайной двери перебивали все чувства и ощущения. В полудрёме он вдруг испугался, что завтра музей отменит свой заказ и заберёт шкаф. В ушах так и слышались слова скуповатого заведующего музейными фондами Феликса: «Мы нашли другого реставратора – он и берёт меньше и сделать обещал быстрее…». Потом вдруг ему показалось, что забыл запереть дверь, и в мастерскую забрались воры…
…Очнувшись от тяжёлой дрёмы, Роман Иванович ответил невидимому Феликсу, что если другой реставратор делает быстро и дешёво, то наверняка некачественно, а, как известно, скупой платит дважды. Ну, а с ворами… это уж полнейшая ерунда! Во-первых, всё здание запирается, во-вторых, охраняется сторожем с собакой. И, в-третьих: оба замка на двери своей мастерской он не только тщательно запирает, но и обязательно проверяет, как запер, иногда и не по одному разу. Вчера, например, вернулся аж с улицы, тем самым рассмешив не такого мнительного Коровина.
Завтракать Роман Иванович не стал – выпил только кофе и сразу поехал в мастерскую. Дверь была цела, и шкаф стоял на месте…
Осмотрев ещё раз заветную дверцу, он вытащил ящик со всякой мелочёвкой и нашёл в нём несколько старых ключей. Вставив в замочную скважину один из них, он с удивлением и радостью понял, что ключ подошёл. Но сразу отпирать не стал, а решил перекурить и немного унять волнение. Сидя напротив шкафа, Роман Иванович вдруг заметил, что дверка, вроде, сама приоткрылась, и из щели стал пробиваться свет.
«Никакой это не тайник, – разочарованно подумал он. – Просто шкаф открывается с двух сторон. Видимо, когда-то он стоял в стенном проёме, и таким хитроумным способом можно было попасть из одной комнаты в другую. Как же я не заметил этой двери снаружи? Кажется, всё внимательно осмотрел!».
Докурив, Роман Иванович вошёл внутрь шкафа и толкнул уже приоткрытую дверцу. Но за ней оказалось не продолжение комнаты, а голубой светящийся прямоугольник, похожий на экран телевизора или дисплея, только вытянутый не горизонтально, а вертикально. Роман Иванович дотронулся до экрана, и рука вдруг легко прошла сквозь него, потянув за собой всё тело.
«Ого!» – только и смог сказать он.
И на всякий случай отошёл от шкафа подальше. Находка требовала осмысления. Сначала Роман Иванович хотел позвать Коровина, но передумал, рассудив, что, если уж экран появился именно в его мастерской, то не стоит посвящать в это посторонних.
Он снова закурил и попробовал в этой совершенно неординарной ситуации рассудить логически: «Что есть в экране такого, чтобы я, забыв обо всём на свете, сунулся в него, даже не зная, чем всё это может закончиться?».
Вопрос остался без ответа, потому что, действительно, было неизвестно, ради чего стоит рисковать. Но Роман Иванович подумал, что можно поставить вопрос иначе: стоит ли его нынешняя жизнь того, чтобы ради неё упустить возможность испытать неизведанное?
«Что может меня удержать? – словно отвечая кому-то постороннему, вслух сказал Роман Иванович. – Дети? Но они выросли, и забота, такая необходимая ещё несколько лет назад, теперь всё чаще бывает им в тягость. Жена? Когда-то она оставила меня с ещё маленькими детьми ради другого мужчины. Но теперь, когда там не сложилось, и она вернулась, мы с ней просто соседи по общей квартире»…
Других привязанностей у Романа Ивановича в настоящее время не было. И вопрос решился сам собой. Он докурил сигарету. Не спеша, подошёл к шкафу. Настежь распахнул обе дверки – экран не исчез и всё так же светился ровным голубым светом. Отступать не было смысла, и, окинув взглядом мастерскую, он сделал решающий шаг.
…Лишь только Роман Иванович коснулся удивительной стенки, шкаф будто вытолкнул его из себя. Но больше ничего необычного не произошло: его не затянуло в голубую или чёрную дыру, не кинуло в пропасть, он не оказался в каком-то незнакомом месте. Напротив, за стенкой шкафа продолжалась всё та же мастерская. Он был разочарован: значит, всё-таки это обычная дверь…
Роман Иванович оглянулся, чтобы посмотреть, как выглядит экран снаружи, но… не обнаружил никакого шкафа. В панике кинувшись назад, он вдруг ударился лбом обо что-то твёрдое и понял, что шкаф никуда не исчез – просто каким-то образом стал невидимым.
Изменилась и мастерская: кроме знакомых предметов в ней появились новые. Вместо старого и растрёпанного плетёного кресла, на котором он сидел всего несколько минут назад, в углу у окна стояла удобная качалка. У стены напротив комфортная софа, накрытая толстым шерстяным пледом, заменила старый диван с торчащими, как рёбра, пружинами.
Свет в комнате был ярким, но мягким. Этот эффект давали оконные жалюзи из какого-то необычного материала. Роман Иванович давно собирался приобрести нечто подобное. Окна мастерской выходили на юг, и от жгучего летнего солнца не спасали никакие шторы. К тому же тёмные или просто цветные занавески меняли качество освещения, и, когда он занимался живописью, было трудно подобрать нужный цвет. Яркое солнце делало краски блёклыми, а акварель ещё и выцветала.
Оценив оформление окон, Роман Иванович обратил внимание, что картин в комнате стало в несколько раз больше. Они висели на всех стенах, лежали на стеллаже и даже, снятые с подрамников и свёрнутые в трубочки, заполняли антресоли над входом. Сюжеты всех картин были ему хорошо знакомы – он вынашивал их годами.
«Я попал в будущее! – догадался Роман Иванович. – Значит, наконец-то мне удалось развязаться с заказами и заняться своим делом…».
Но в это время он заметил, стоящий на подрамнике женский портрет, который начал писать лет шесть назад. Работа над ним шла трудно. И фон, и сам портрет многократно переписывались.
Но сейчас, посмотрев на результат, Роман Иванович замер от восторга: картина была наполнена морозным зимним воздухом. Его чистота и прозрачность словно приблизили всё, что увидели глаза художника: старинное белое здание, застывшее почти над обрывом, опушённые инеем деревья, сбегающие вниз, к реке; сама река, скованная льдом, и за ней дальний берег с уходящими к самому горизонту заснеженными лесами.
А на фоне этого восхитительного пейзажа, совсем близко к зрителю, стояла молодая женщина в чёрной каракулевой шубке и такой же шляпке. Мех казался мягким и шелковистым – его хотелось коснуться рукой. Лицо женщины было чуть розовым от мороза, глаза улыбались, а губы уже готовы были выплеснуть смех или какое-то радостное восклицание.
«Сам Веласкес, не раздумывая, подписался бы под этим портретом, – сказал вслух Роман Иванович. – Интересно, когда я его закончил? Посмотрев в правый нижний угол картины, он застыл в недоумении – рядом с его подписью стояла дата: 1997 год. – Выходит, я написал её шесть лет назад…».
Внимательно рассмотрев другие висящие в мастерской картины, он обнаружил самые разные даты: что-то было «написано» ещё в Пензенском художественном училище, что-то – в Суриковском институте, несколько работ «приехали» с творческой дачи, другие были результатом путешествий по стране…
«Это не будущее. Я вижу свои несбывшиеся мечты! – с этой мыслью Роман Иванович стал лихорадочно искать работы последних лет. Но их не было! – Неужели я перестал мечтать?».
То, что всего несколько минут назад ему и в голову не пришло бы, теперь встало перед ним во всей ужасающей правоте. Прошедшие годы ушли на зарабатывание денег. Сначала ради хлеба насущного. Постепенно это превратилось в потребность, а затем и в привычку. А творчество всё откладывалось на потом: «Вот, когда дети подрастут… вот, когда они окончат школу… поступят в университет… женятся, тогда уж я…». Но это «тогда» так и не наступило…
От невесёлых мыслей его отвлёк какой-то звук – похоже, в мастерскую кто-то стучался. Крикнув: «Сейчас открою!» – он машинально кинулся к входной двери и, распахнув её, оказался перед… пустотой.
Роман Иванович заметался по комнате, не сразу сообразив, где стоит шкаф. Наконец на ощупь нашёл его и шагнул за невидимый экран. Войдя в свою мастерскую, он обнаружил, что за окном уже сумерки, а в дверь всё ещё стучат. Это оказался Коровин.
– Где ты был весь день? – спросил тот прямо с порога. И, не получив ответа, добавил: – Ладно, давай собирайся, пора домой.
– Поезжай один, мне надо поработать…
Перебрав стоящие в углу незаконченные картины, Роман Иванович нашёл портрет, так поразивший его за экраном. Наяву тот был просто ужасен. Поставив работу на мольберт, он не спеша, достал из коробки кисти, выдавил на палитру краски, налил в баночку растворителя. И хотя никогда не писал при электрическом свете, сейчас об этом даже не подумал.
…Было уже светло, и пространство за дверью мастерской наполнилось голосами и шагами, когда он сделал последний мазок. Портрет получился точно таким же, как за голубым экраном.
В дверь постучали. Вошедший Коровин молча остановился возле только что законченной картины.
– Ты можешь снова дать мне в долг деньги, что я вернул тебе позавчера? – спросил у него Роман Иванович.
Коровин, не сказав ни слова, вышел. Через несколько минут он вернулся, подошёл к портрету, положил деньги на краешек палитры и всё так же молча удалился.
Закрыв за ним дверь, Роман Иванович открыл шкаф и прибил на место оторванную доску. Постояв ещё немного, глядя на заколоченную дверь, он снял трубку телефона и набрал номер краеведческого музея…
Рассказ опубликован в книге "Один из вариантов жизни" (Ульяновск, 2005 год)