романа «Опавшие листья».
Германия, Рюссельхайм, 1907…
В семье Байеров Яков чувствовал себя уютно. Это был один из тех редких случаев, когда приятное было еще и полезным. Байеры были, конечно, гораздо богаче Зудерманнов, но никак не кичились своим положением. Они были образованны и культурны. Уклад их семейной жизни мало чем отличался от уклада в его собственной семье. Яков легко мог представить себе Байеров своими соседями по Мелитополю, приехавшими из города на лето в деревню, а себя в Германии - их близким родственником, приехавшим из деревни на учебу в город.
Байеры позволяли ему ощущать домашнее тепло, что для него было крайне приятно, а с другой стороны, они помогли ему адаптироваться в немецкой среде, способствовали знакомству с солидными людьми, первым из которых, после герра Байера, конечно, был для Якова герр Опель. Это было весьма полезно молодому человеку, готовящемуся стать инженером.
Особую роль в комфортном существовании Якова в Германии играла Мария Байер. По старонемецкой деревенской привычке, которая сохранялась в среде немецких колонистов, Яков часто называл ее Марихен. Но он готов был поклясться, что ее родные называли девушку этим именем задолго до знакомства с ним.
Мария по возрасту занимала место между его сестрами – старшей Катей и младшей Аделиной, и словно соединяла в себе сумму их качеств.
Сестры обожали Якова. Маленькими, они прибегали к нему со своими детскими обидами за помощью и защитой, доверительно посвящали его в свои нехитрые тайны. Став старше, обращались к нему за разъяснениями, за помощью в учебе. Причем, гораздо чаще, чем к Вилли, который тоже был умен, но слишком нетерпелив и резок.
Если у Кати не получалась задача по математике, Вилли охотно объяснял ей, но переспросить его в случае непонимания Катя стеснялась. Вилли тогда удивленно поднимал бровь и повторял свое объяснение второй раз. Слово в слово. И также непонятно.
Яков же всегда сам переспрашивал, поняла ли Катя. Если объяснял вторично, то другим способом. А потом задавал похожие примеры, пока не убеждался, что Катя поняла его. Когда же Якова не было, с вопросами Катя обращалась к маме. Впрочем, когда дома не было Якова, тогда не было и Вилли: братья отсутствовали и присутствовали как-то всегда одновременно.
Часто бывая у Байеров, Яков заметил, что Марихен привязана к нему, не раз встречал ее любящий взгляд, обращенный на него. Это наполняло его душу ответным теплом. Он бережно, с братской любовью следил за взрослением девушки.
Никогда Яков не сравнивал Марию с Хеленой, которой он всецело отдал свою любовь. Он никогда не говорил об этом Хелене, но думал о ней постоянно. Время и разлука накручивали его чувство к ней, как пружину механизма в часах, день за днем. И Яков терпеливо ждал того момента, когда заведенные часы начнут отсчитывать время их семейного счастья.
Он часто думал и о родном Мелитополе, и о своем будущем в нем, "если бы не политические беспорядки в стране!» Рассказы Саши и Вилли не выходили у него из головы. Жизнь в благополучной Германии и в России воспринимались им, как два разных мира. Почему люди так неодинаковы?
Однажды, разговаривая с Марией о Гоголе, Яков пересказал ей сюжет «Ревизора». К его удивлению Мария прониклась состраданием, сочувствием к Хлестакову.
- Какой несчастный он человек! – сказала Мария.
- Несчастный? Почему ты так решила?
- Ну как же? Вся эта комедия завязалась потому, что у Хлестакова не было денег, чтобы заплатить за гостиницу и обед. Неужели он не мог найти другой способ решить свои финансовые проблемы, чем обман? Нельзя ли оставаться таким, как ты есть, без лжи, обмана, прикрас?
- Да, - подумал Яков, - именно эти вопросы появились и у меня после прочтения комедии Гоголя. Может, немцу не все возможно понять в русской литературе. Не зря, видно, появилась пословица: что русскому хорошо, то немцу – смерть.
- Мария, - смущенно сказал Яков. – «Ревизор» - сатирическое произведение. Ты знаешь, что такое сатира?
- Думаю, сатира – это литературные произведения, обличающие или высмеивающие пороки общества или человека, – ответила умная девушка. – Ну, например, как «Крошка Цахес» Гофмана.
- Какого Гофмана? Того, что написал «Щелкунчик», сказочника?
Теперь смутилась Мария.
- У него есть и сатирические произведения, - возразила она. – Еще … «Повелитель блох», «Песочный человек»…
- Я таких не читал, - с сожалением ответил Яков.
- А они есть в нашей библиотеке!
Девушка выбежала из комнаты и через несколько мгновений вернулась с книгой.
- Вот посмотри!
Яков с интересом взял книгу.
В этот вечер в комнате Якова дольше обычного горел свет.
- Что это ты так увлеченно читаешь? – спросил его Фридрих.
Яков оторвался от книги.
- Да вот пытался рассказать Марихен о сатире русского писателя Гоголя, а оказалось, что немецкой литературы сам и не знаю.
- Не может быть! Ты так погружен в литературу, что я порой удивляюсь, что ты не выбрал для изучения филологию.
- Ну что ты! Литература помогает мне лучше понять людей, среди которых я живу. Но я не могу даже представить себе, как с ее помощью я мог бы зарабатывать на жизнь. Девиз компании «Опель» «Мы живем автомобилями» мне гораздо понятнее и ближе. По природе я – «технарь».
- А где ты собираешься работать после университета?
- Конечно, в России. Там моя семья, там у нас свое дело… «…там живет мой милый Шиповничек», - мысленно закончил Яков свою фразу.
- А как вы уживаетесь с русскими? – спросил друг.
- О! – воскликнул Яков. – В наших краях не только русские, а какой только народ не живет: татары, евреи, греки, чехи, немцы! А песни какие поют! И лучше всех, конечно, русские, когда отдыхают!
- Отдыхают? А как они работают?
Яков вздохнул.
- Работать русские не любят, - с уверенностью ответил он. – Когда едешь по Таврической губернии, сразу определишь, кому угодье принадлежит. У русских кругом бесхозяйственность, скот и тот где попало пасется. Говорят, это оттого, что в России слишком долго крепостное право было.
- Ну, помещики же крепостными не были!
- Не были, но тоже хозяйствовать разучились…
- А как вы там понимаете друг друга?
- Да просто. Выросли вместе, притерлись. Захожу, например, в магазин к отцу. Продавец разговаривает с покупателем по-русски. Тут заходят еще двое помещиков, присоединяются к разговору. Спрашивают и отвечают по-украински. И все понимают друг друга. Или на базаре. Торгуют и покупают все: греки, евреи, татары, русские, малороссы, немцы. Шинки держат евреи, а водку пьют русские. Запросто договариваются.
- А дома вы на каком языке разговариваете? – поинтересовался Фридрих.
- Дома, и между немцами, и на молитвенных собраниях, конечно, по-немецки. Не думай, что все колонисты хорошо знают русский язык. Многие знают, но из какой-то пренебрежительности, высокомерия что ли, не употребляют его. Но процесс взаимопонимания идет, его остановить нельзя. И, бывало, идешь по улице города в районе смешанных поселений и слышишь, как немка зовет с улицы своего сынишку: «Фелице, ком эсен, жареная картошка и чай с цибиками!».
Фридрих рассмеялся.
- Ты любишь русских? Какие они?
Яков задумался и серьезно ответил:
- Они разные.
Он словно перенесся в другую реальность.
- Те, с которыми я знаком, умные, открытые, дружелюбные, ироничные, … резкие, иногда грубые …, веселые. А в общей массе – какие-то ... непричесанные, взлохмаченные что ли.
Поймав удивленный взгляд Фридриха, Яков поторопился объяснить.
- Я не о внешнем облике говорю. У них мысли какие-то непричесанные. Торчат в разные стороны. Кажется, они сами не знают, что хотят. Водки пьют много. Если где какие драки, знай, там русские замешаны.
В его словах сквозила горечь.
- А как русские к вам относятся? – спросил Фридрих, коренной немец, никогда не имевший дела с русскими.
- По-разному, - ответил Яков, задумчиво качая головой. - Знаешь, - наконец решился перейти к волнующей его теме Яков, - у нас погромы были. Били евреев. Их магазины. И людей. У нас, в Мелитополе, только витрины разбили, пару лавок ограбили. А в Одессе, говорят, много убитых было. И главные погромщики – русские: босяки, революционеры, социалисты.
Яков тяжело вздохнул.
- Боюсь, огонь их ненависти может перекинуться и на немцев.
- Ты далек от политики, друг мой, - сказал Фридрих. – Все революции родом из Европы. А социалистов и в Германии полно. Здесь же для них просто питомник. Слышал, в Штутгарте 7-ой конгресс Второго интернационала собрался?
- Нет, признался Яков. – В Германии я никаких беспорядков не заметил.
- А ты газеты читай – в них реальная жизнь, а не художественную литературу, где все вымысел и искажение действительности.
Яков не стал возражать Фридриху и склонился над книгой немецкого писателя Эрнста-Теодора-Амадея Гофмана.