ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Рая каждое утро ждала Лизу на перекрестке улиц, чтобы вместе идти в школу. Домой тоже шли вместе. Страшно, но так заманчиво было в первый раз перейти железнодорожные рельсы, к которым раньше нельзя было и подходить. Заманчиво идти по чужой, незнакомой улице, понимая, что мир детства увеличивался в размерах. Теперь уже можно гулять после школы, собирая жёлтые листья.
Само здание начальной школы небольшое, стоящее посреди высоких деревьев и настоящего фруктового сада. Красиво!
Макать ручкой с пером в чернильницу и выводить буковки тоже очень весело.
- Дети, кто сможет сам прочитать стихотворение? – спрашивает учительница.
- Я,- быстро подняла руку Лиза.
- Начинай, пожалуйста.
Лиза давно знала этот стишок наизусть, зачем его читать. Быстренько выпалила и немного ошиблась.
Учительница улыбнулась, но оценку не снизила.
- Молодец, пять.
Лизе очень нравились пятёрки, учиться тоже нравилось. Но вот сидеть всё время молча, так трудно. Шептаться с Райкой ей так же нравится, как хорошо учиться. Ещё всё время тянет посмеяться.
- Рай, давай уроки быстренько сделаем и погуляем прямо по рельсам.
Конечно, ни того ни другого делать было нельзя, но так хотелось. Совсем немного, хотя бы.
Мама достала тетрадку из портфеля, взглянула на сделанные уроки и разорвала тетрадку на четыре части. Всё, что написано за две недели, всё придётся переписать. Слёзы текли сами по себе, а рука выводила буковки и палочки.
- Никогда не буду так мучить своих детей и не буду Зинаидой, клянусь.
Мама много кричала, особенно на папу. Дом всё больше наполнялся печалью и холодом. Лиза опасалась, что Домовой уйдёт совсем. Когда, однажды вечером, принесли окровавленного папу, то дети прижались друг к другу и затихли. Мама нашла его на рельсах, когда шла от Райкиных родителей. Ему разбили голову и забрали все деньги.
- Цыгане,- объяснила она соседям.
Что такое цыгане, опять национальность?
Злые – поняла Лиза. Но после этой травмы папа стал превращаться в Чудовище всегда, как только выпивал хоть одну рюмку. Лизин родной, добрый папка не её национальности, как совсем, совсем чужой. Девочка пряталась под кровать и просила своего Ангела, чтобы папочка не стал цыганом навсегда.
Настя не обращала на это внимание, она умела смеяться, даже сидя под кроватью. Держась за её руку, Лиза чувствовала себя под защитой.
Жаль только, что у неё свои подруги, и она отдаёт им Лизины конфеты.
- Ты бессовестная,- кричала Лиза.
- Отстань, - отбивалась Настя. – Хотела и съела.
Наверное, так же обидно было Кате. Нужно только простить.
- Насть, давай помиримся, скоро мама придет.
- Давай, – сразу согласилась сестра.
Мама не замечала детских ссор, ей нелегко, мелкие проблемы её не касались, слишком много было больших. Папа приезжал всё реже и реже. Учиться, почему- то, оказалось легче, чем дружить с одноклассниками. Лизу считали странной, а Райку нормальной.
А ей так хотелось быть лучшей! Хотя всем хотелось, но ей как в сказке, подай чудеса.
Книги вошли в жизнь Лизы, как надежда на чудесный сказочный мир счастья. Удивительно, но оказывается есть добрые волшебники, исполняющие желания! Мир дома и школы стал тесноват и скучноват, вот фантазия гораздо интересней реальности. Хотелось нарисовать всё то, что уже не помещалось в голове. Можно ещё вылепить из пластилина прекрасные дворцы и принцесс, а главное не слышать ругани родителей. Так не хватало бабушки, она бы всё поняла.
Мама велела собираться, потому что нужно съездить в больницу, сдать анализы.
- Я не поеду туда!
- Поедешь, и Настя поедет!
- Ни за что!
-Какая ты вредная у меня, - расстроилась мама.
«Мама, мамочка, это так страшно. Где же вы - добрые Волшебники из сказок, которые спасают детей от страшный Зинаид?»- думала Лиза.
- Зинаида Сергеевна уже не работает, она уволилась.
Лиза мгновенно перестала плакать. Собралась и молча взяла Настю за руку.
- Пошли.
Она поверила в Волшебников в одну минуту. Если Зинаида ушла, значит, они есть и они сильнее.
Ангела звали Иррь, вернее это был женский Ангел, а у них в имени на конце всегда мягкий знак. Досталась Иррь Лизе не случайно, в небесных делах случайностей нет.
Физически Иррь ничем не могла помочь девочке, тут, как говориться помоги себе сам. Ей так хотелось успокоить Лизу, особенно когда она злится, кричит или долго плачет, но этого Ангелу делать нельзя. Можно было только в самые тяжелые минуты Лизиной жизни шепнуть ей на ухо тёплые слова, поддержать или предупредить. Успокоить взмахом своих прекрасных крыльев. Зато болтать со всеми Лизиными фантазиями Иррь могла. Вот и сегодня они встретились не случайно, а чтобы решать Лизины проблемы детства.
- Домовой, Домовой,
Что-то дом холодный твой?
Упрекала Иррь того самого Домового, которого так хотела увидеть Лиза. Иррь говорила только в рифму, у Ангелов это было нормально.
- Я бы всыпал её родителям по первое число, чего печку так плохо топят, да и ругаются постоянно. Подумываю устроить маленький пожар, может, испугаются и поумнеют. Для чего Лиза от младых ногтей слушает всё это? Лучше бы колыбельные научились петь, чем застольные.
- Колыбельные все пропеты,
Есть вопросы, но где ответы?
Научить нужно и успокоить,
А не ругаться и спорить.
Волшебник, а ты что молчишь?
Что с детской мечтою творишь?
Она верит в тебя и надеется,
Что с чудом однажды встретится
Старый Волшебник Ждан не торопился отвечать Иррь. Он и Ангелов перевидал на своем веку, и Домовых, они у каждого человека имеются, а вот Волшебники ни к каждому приходят.
-Иррь, ты Ангел молодой, а я уже не помню, сколько тысяч лет существую. Да, не увидит. Но она сможет придумать себе такой мир, какой захочет. И этот мир будет такой же реальный, как тот, в котором она сейчас.
Но Иррь грустно ответила:
-Пробьют часы, три самых страшных дня.
Уйдут мечты на время, но не вечно.
Когда в душе не растопить огня,
Такой душе не быть уже беспечной.
Поможет Бог, зажжет любви костры,
Которые потухнут раза три.
Ангел – женщина, старый Волшебник и Домовой сидели на крыше небольшого деревенского дома. Стояла звёздная ночь и воздух был прозрачным и лёгким. Жаль, что глаз человеческий не видит их. Хотя, если быть необычным, как соседский мальчик, то увидеть можно. И пусть люди над ним смеются, зато он видит такое, отчего всегда улыбается.