Есть старинное слово « служение». Если бы ей сказали, что оно о ней, то она, думаю, не стала бы слушать, а тем более вслушиваться в него. О ней говорили, что она была словно бы глуха к словам о себе – ни похвала, ни слова хулы не задевали её, растворяясь в непрозрачности взгляда серых глаз, которые, как казалось любому её собеседнику, смотрели не видя.
Она была бы красавицей, если бы...
Нет, так нельзя говорить о человеке, который красив от природы. Она была красавицей – это понимал любой человек, только взглянув на неё.
Точность описания вполне можно заменить тремя словами – редкостная самобытная красота. А она ?
Она никогда не поддерживала разговоров о самой себе и никогда не начинала их сама.
Да и говорила она мало, неохотно, как-то невыразительно. Не было у неё чудных присказок как у моей бабушки или смешных словечек, которые любит придумывать моя мама.
Я запомнила её серьёзной, молчаливо сосредоточенной, всегда занятой делом, той домашней работой, которую невозможно переделать, когда у тебя есть свой дом.
Позже я догадаюсь, что у такой работы нет конца, потому что ты сама не хочешь его искать, следуя за заботами как за путеводной звездой.
Куда , кого и как она ведёт... об этом мне во взрослой жизни будет рассказывать и моя профессия, предостерегая от обобщений и поспешных выводов о ценностях в человеческих жизнях. .
У неё был дом,- в моей памяти нет тех дней, когда у неё не было дома.
В памяти есть другой день, когда не стало дома, в котором её уже давно не было...
Она – не литературный герой, у неё нет прототипа, она и не персонаж , придуманный мной. Она – это она.
Я могу найти в ней черты персонажей Ф.М. Достоевского, если захочу это сделать, могу найти и похожесть на Олесю, описанную А.И. Куприным, а могу найти умную книгу, где есть схемы или таблицы с критериями типов личности и рассказать о ней словами этих критериев, отсылая возможного читателя к словарям и энциклопедиям...
Могу – не могу...
Не хочу.
Хочу другого – хочу увидеть за своими же словами её руки.
Это они ловко ухаживают за стариком, это они стремительно рванулись на помощь подскользнувшемуся малышу, это они в приглашающем жесте , обращённом к случайному попутчику . когда она уступала ему место в автобусе, это они защищают мои глаза от яркого света , когда я уснула на её коленях, а она...
Я думаю, что в ней не было даже той, всё-таки необходимой, доли эгоизма, которая спасала бы от присутствия других людей.
Из сегодняшнего дня я могла бы объяснить многое, но это будет моё объяснение, где так мало настоящего знания о ней – только то, что я хочу рассказать.
Смотрю на её фотографии, с каждым годом всматриваясь всё дольше и дольше, находя в них заново доказательства её редкостной крастоы.
Возможно, вам уже хочется узнать кто она.
Тётушка.
Тётушка Маша.
Мастерица на все руки.
Душевный человек.
Золотое сердце.
Божий человек.
Так её называли разные люди, когда я – уже взрослая – расспрашивала о ней.
В страшную засуху она вместе со всеми молилась о дожде и дала обет, что дойдёт пешком до святых мощей Киевско – Печерской Лавры ( 3000 километров в два конца ) .
Дошла.
Это знали все.
Уважение и почтение, которыми окружали её люди, она принимала как новый обет заботы о них. Так я понимаю то, что мне о ней рассказывали.
Давно нет многолюдного дома, где ей всегда находилась работа, нет и деревни, где этот дом стоял. Нет и тётушки.
Долго не могла я задать маме вопрос о том, почему тётушка умерла в одиночестве, в пустоте большого дома...
Сколько раз я слышала о том, что тот день был ясным, даже ночью было видно северное сияние, что крайне редко бывает в той местности...
Почему ? Почему ? Почему ?
Может быть, я сама боюсь умереть в одинчестве ?
У меня нет и не будет дома, у меня отнята и та крошечная квартира, которую я заработала сама...
Нет, я не об этом...
Я боюсь умереть в картонной коробке из-под телевизора, я боюсь, что крысы...
Боюсь, не боюсь...
Расспрашиваю о ней, о тётушке, которая умерла в одиночестве в ночь северного сияния...
Тётушка осталась одна, когда большая и хлопотливая семья рассеялась по чуждому ей самой миру городов.
Она осталась в доме, куда редко, но всё-таки съезжались те, кто помнил этот дом как родной.
- Мама, почему она не уехала с ними или сама ? – это вопрос я сумела задать, когда уже взрослеющим взглядом смотрела на её фотографию.
Я и сейчас помню тот мамин взгляд, когда она задержала его на мне на мгновение оценки моей готовности к пониманию ответа. Это был взгляд, наполняющийся оберегающим теплом и одновременно той особой женской доверительностью, которая помогает женщинам понимать без слов не только друг друга .
- Маша была в душе как мёртвая. Она такой стала, после того как её изнасиловали... – мама говорила ровным голосом, сдерживаясь , чтобы быть точной в каждом слове.
- Она могла бы создать семью. За неё многие сватались, но она отказывала. Она же красивая была, а про её золотое сердце ты и от людей слышала. Она от всех женихов уходила, даже на гуляния не шла...
- Мама, насильников нашли, наказали , - я спрашивала со всё ещё твёрдой тогда верой в торжество справедливости.
Мама посмотрела на меня. Нет, она посмотрела мимо меня – в то далёкое время, когда юная тётушка шла на Пасху из школы домой:
- Кто же женщине поверит... ? Защитить её было некому- братьев уже убили, отца убили, война ... А эти злодеи вот живы остались.. Трое их было... Какой суд... Какие свидетели... О чём ты говоришь ... Они её по дороге нагнали... Хорошо, что жива осталась.. Дай Бог ей царства небесного...
Кто же женщине поверит... Кто же...