Дом уже старый, удивительно, что еще стоит. Он не похож на другие такие дома, полные сырости, плесени, образующей причудливые узоры зеленоватых оттенков на стенах, крыс в подвале и грязных разводов на потолке. Этот весь высох, здешние узоры образованы откалывающимися от стен щепками, которые либо торчат из бревен, как иглы, либо падают, оставляя трещину, крысам здесь делать нечего, и вместо них — насекомые, а потолок ровный, пыльный, и с него время от времени сыплются опилки. И пол не скрипит. Он крошится.
Ходить по этому полу надо уметь, иначе, как говорится, рискуешь "с треском провалиться".
Но здесь есть только она, а с этим домом она знакома не хуже, чем с самой собой. За шесть лет у неё было на это время. Ей кажется, что здесь и узнавать-то нечего, это же дом, а не английская королева. Интересной биографией он вряд ли обзавелся, а если и обзавелся, то рассказывать не торопится. Правды из него и клещами не вытянешь: термиты уже столько лет стараются, а результат все тот же. Его хоть огнем жги, ничего не выйдет. Трещать будет, да тайн своих не выдаст.
Его скупое потрескивание она слышала уже не раз. Что оно означает она не знала, а он объяснить не мог. Старый уже, что с него взять.
Они были окружены тыквенным полем, давно одичавшим, ведь заниматься им было некому. Тыквы росли впритык друг к другу, гнили, семена прорастали прямо в них, не падая на землю. Этими тыквами и их друзьями — в основном, сорняками, то есть народом диким, невоспитанным, так что назвать эту компанию хорошей никак нельзя — была захвачена огромная территория, вместе они давно преодолели обвалившуюся ограду и подобрались к дому, цепляясь за стены, оконные рамы, столбы и за все, за что могли. От тропинки, ведшей когда-то к дому, и следа не осталось, только в некоторых тыквах были вмятины не самой характерной формы, которые она оставляла, когда куда-то уходила.
По ночам здесь было темно, но совсем не тихо. Она сидела, забившись в угол на втором этаже - то было самое крепкое место во всем доме - и ждала утра. Ждала долго, но всегда дожидалась. Термиты, эти упорные труженники, не оставляли надежду выпытать у дома какую-то тайну и пытали его круглыми стуками. Звук их работы доносился отовсюду: с потолка, пола, со стен за её спиной. Она сидела, боясь пошевелиться, потому что ей казалось, что тогда кто-то, кого она не видит, сразу её заметит.
Она могла бы пройти обойти этот дом сверху донизу с закрытыми глазами, но по ночам никуда не ходила. Когда начинало темнеть, она приходила сюда и замирала в том положении, в котором её заставала темнота. В темноте шевелиться нельзя, таков был её закон, иначе тебя увидят. Она не знала, кто её может увидеть, но свято в это верила.
Иногда ей казалось, что кто-то стоит прямо перед ней, и, склонившись, смотрит ей в глаза. Она была уверена, что стоит лишь потянуть руку и она смогла бы до него дотронуться, но знала, что делать этого было нельзя.
Она всегда просыпалась до того, как начинало светлеть, и ей приходилось ждать еще, а когда приходило долгожданное утро, она вставала не сразу. Сначала вытягивала ноги, прижатые к груди, выпрямляла сгорбленную спину, протягивала вперед руки.
Утро было единственным, что её никогда не обманывало и всегда приходило.
Её единственным защитником был дом — последняя преграда, за которой она могла спрятаться, и её так старались разрушить.
Её единственной защитой был побег. Когда ей нечего было есть, она бежала. Когда ей было холодно, она бежала. Когда ей было страшно, она бежала. Забивалась в свой уголок на втором этаже и убегала.
***
Он перешагивал через тыквы, а где это было невозможно, старался наступать на несгнившие части. Они лопались под его ногами, наружу вытекала мякоть вперемежку с семенами, заливала ботинки. Старый грязный плащ, из-под которого была видна столь же грязная рубашка и брюки, которые он не догадался закатать перед тем, как войти на поле, а сейчас в этом уже не было смысла, трясущиеся руки с длинными сморщенными пальцами и грязными обломанными ногтями — всё это выдавало в нем человека не самого богатого, неудачника, не пользовавшегося ни успехом, ни популярностью. Но он не был похож на других таких людей, опустившихся, скрюченных и будто водянистых. Ясный прямой взгляд серых, стальных, глаз вместо бегающего, ни на чем не останавливающегося, седые, но не спутанные волосы, одежда старая и грязная, но не засаленная, как у средних представителей самых низов и самых верхов. И нет горба. Сила действия должна быть равна силе противодействия, и он сумел достойно ответить давлению времени.