ПОДКИДЫШ
Представляете, четверть века не был на рыбалке, а тут решил порыбачить. Брат сагитировал. Приезжал как то по делам в город, сам он деревенский, заехал ко мне гости и уговорил меня поехать с ним на рыбалку, благо у меня ещё оставалась неделя отпуска.
- А что?! Когда еще отпуск будет,- говорил брат, уговаривая.- Да и столько лет на рыбалке не был. Неужели не тянет?
- Да бывает иногда,- признался я.
- Вот видишь!- воодушевился брат.- Давай, приезжай и не думай,- настаивал он.- Развеешься хоть. А то, небось, уже закоснел тут в своем Питере от своих книг. А хочешь, на Черный остров поедем,- предложил он, помня мою слабость.
А это было мое излюбленное место, где я рыбачил, удобное и практичное. С трех сторон Черный остров окружали торфяные карьеры, тянущиеся на десятки километров, а с четвертой, огромное озеро. Так что всегда можно было по настроению выбрать, где рыбачить, на озере или на карьерах.
В общем, уговорил он меня. Условились на ближайший понедельник.
Накануне я прибыл ночным поездом и прямиком направился к брату. Он меня уже поджидал. Облачившись во все рыбацкое, мы направились на станцию.
Дело в том, что Черный остров находился от деревни в пятнадцати километрах, и пешком идти до него было больше трех часов хода. Поэтому решено было ехать на подкидыше. Так местные называли ходящий по узкоколейке поезд, развозящий на смену рабочих.
Деревня жила торфоразработками. Это был ее единственный источник дохода. Собственно говоря, она и появилась на свет благодаря торфодобычи. Со всех сторон деревню на многие километры окружали торфяные залежи, которые вот уже почти сто лет разрабатывались ее жителями. По сути, почти вся взрослая часть населения деревни была задействована на торфоразработках. Дело это было прибыльное и поначалу приносило деревне неплохой доход. За несколько лет деревня выросла в размерах до солидного поселка, с численностью населения равным небольшому провинциальному городку.
Однако со временем все изменилось. В конце восьмидесятых страну сильно залихорадило. Многие экономические связи оборвались. Потребность в торфе стала снижаться. Добыча сократилась. Предприятие потеряло рентабельность и стало убыточным. А в год падения СССР прекратилось государственное субсидирование. Наступил экономический кризис. Волна за волной прокатились тотальные сокращения. Рабочие оказались на улице без средств к существованию. Часть взрослого населения, более предприимчивая, подалась на заработки в ближайшие города, Новгород и Ленинград. Оставшиеся от безденежья и безысходности предались беспробудному пьянству.
В конечном итоге, торфодобыча сократилась на две трети. Остались функционировать лишь наиболее прибыльные участки, с наименьшей глубиной залегания торфа от поверхности. Поэтому три раза в день, утром, днем и вечером, подкидыш развозил рабочих на смену. Утренняя смена отправлялась в шесть сорок пять. Это и был наш поезд.
Как и четверть века назад моему взору открылась привычная картина. У перрона стоял подкидыш, два крохотных зеленых вагончика и пыхающий черными клубами дыма тепловоз. У вагонов стояли рабочие и курили. До отправления оставалось еще минут десять, так что можно было не торопиться, постоять на свежем воздухе и покурить. Однако брат сказал, что будет лучше, если мы займем места заранее. Со стороны деревни к поезду приближалась большая группа грибников, поэтому он опасался, что нам не достанется места. А трястись полтора часа на ногах, столько шел поезд до Черного острова, ему не хотелось.
«Резонно», согласился я, последовав за братом в вагон.
Однако опасения брата оказались напрасными, вагон был почти пустой. Мы прошли в середину салона и сели на свободные места.
- Можешь поспать,- предложил брат.
- Не хочу,- отказался я.
- А я подремлю часок,- сказал он, улыбнувшись, закрыл глаза и прислонил голову к оконной раме, а я стал осматриваться.
После такого длительного перерыва, двадцать пять лет, мне было любопытно,- изменилось ли с тех пор что-нибудь. Но ни чего нового, чего бы ни происходило и четверть века назад, я не увидел.
Вокруг меня были те же озабоченные, изрезанные морщинами, лица. Небритые и измятые, с темными мешками под глазами. Как и прежде, разбившись на четверки, мужики играли в карты, буру и секу. Только ставки теперь были не копеечные, а рублевые и дымили они не севером и беломором, а нордстаром и петром. Все остальное было без изменений. В вагоне висели те же удушливые клубы дыма и мат. В воздухе мелькали измятые надорванные карты. То и дело слышалось глухое прокуренное покашливание и тяжелый перегар. В общем, все то же, что и в годы моей молодости, один в один.
И тут я, вдруг, в дальнем конце вагона приметил знакомое лицо. Точнее, лицо, отдаленно напоминающее мне одного моего знакомого тех лет. Хотя на все сто я уверен не был. Он играл в карты. Я стал тайком за ним наблюдать.
Да, это был он, Мишка Бой, так его тогда звали. Сокращенное от фамилии Боев. И хотя от прежнего Мишки почти ни чего не осталось, я узнал его. Это был он, без сомнений. Его выдавали и те же резкие порывистые движения, и та же манера чеканить слова.
А когда то он был грозой всей местной шпаны. Природа наделила его отменными физическими данными, силой и бесстрашием. Он, не раздумывая вступал в драку с тремя противниками и всегда одерживал верх. Его боялись и уважали. По сегодняшним меркам, он был в авторитете. Но это было четверть века назад. Сегодня он уже не производил впечатления поджарого бойца, способного одним своим бесстрашным видом внушить противнику страх. Скорее, походил на типично опустившегося типа.
А когда то мы были дружны.
Мне сразу припомнились его слова, которые он однажды обронил в своем письме. Я тогда служил в армии. Содержание письма я не помню, но суть, его тон, помню хорошо. В письме Мишка откровенно превозносился и хвастался, что, в отличие от меня, ему удалось отвертеться от армии. Тон письма был, явно, издевательским. В каждом слове звучала издевка. Мишка гордился своей изворотливостью и ставил мне мою простоту в упрек. «Дескать, ты лопушок, вычеркнул у себя из жизни два года, а я пацан что надо, взял и закосячил». Венцом его письма были такие слова, «каждому свое».
«Каждому свое», повторил я про себя. «Наверное», согласился я с Мишкой, припоминая то время. Я тогда смирился с неизбежным, отслужил в армии и ни чуть об этом не жалею. Мне это только на пользу пошло. Мишка выбрал свою судьбу сам. И что?
А ни чего хорошего из этого не вышло. Придя из армии, я узнал, что Мишка сидит в тюрьме. Пока я служил, он связался с какими то наркоманами и подсел на наркотики. Дальнейший ход событий развивался по классическому сценарию. Как и у любого наркомана, однажды у Мишки закончились средства. Денег раздобыть не удалось, взаймы ни кто не дал. Началась ломка, ужасное, мучительное состояние. И чтобы избежать этих мук, Мишка подбил приятелей ограбить аптеку. Взломал ночью дверь, залез с приятелями внутрь и был схвачен с поличным, за что и схлопотал семь лет строгого режима. Вот так.
«Да, наверное, каждому свое», повторил я еще раз и задумался.
Меня колола одна мысль. Казалось, что для всех этих людей время как бы остановилось. Они словно попали в какую то временную петлю, где время замерло. Субъективно, конечно, для каждого из них, ни каких изменений не произошло. Для них время двигалось привычным чередом. Неделя начиналась с понедельника, новый год с 1 января. Утром они пробуждались и отправлялись на подкидыше на работу, вечером возвращались с работы домой, занимались с детьми и нянчили внучат, если таковые имелись. Казалось, жизнь не стоит на месте. Но для человека, живущего в другом измерении, как я, все выглядело иначе. Со стороны казалось, что все эти люди не столько живут, сколько воплощают написанный кем то сценарий. Что место их рождения определило их судьбу. Что они лишены главного, свободы выбора, возможности что то изменить, нарушить этот заведенный кем то порядок.
Взять хотя бы того же Мишку. Со дня нашей последней встречи прошло больше четверти века и что? Какие изменения произошли в его жизни? Чего он добился?
Я тайком поглядывал на его обрюзгшею физиономию и понимал, ни чего Мишка в жизни не достиг и не достигнет. Он, как и все сидящие в этом вагоне, в точности повторил судьбу своего родителя. Родился, вырос, наверное, женился или еще женится, потом состарится и умрет, так ни чего и не сделав существенного в этой жизни. Просто проживет свою жизнь по инерции, как пущенная по течению реки щепка.
Так я думал, поглядывая то в окно, то на Мишку, пока меня не кольнула другая мысль. А не то же ли самое произошло и со мной, живущем в городе? И не повторил ли я написанный кем то сценарий? И вся разница между нами лишь в том, что в городе этих сценариев неизмеримо больше.
Дело в том, что последние годы я перестал чувствовать от жизни удовлетворение. Не то, чтобы я устал или потерял интерес к жизни, был чем-то разочарован или обделен, нет. Я ни в чем не нуждался. У меня все есть, семья, квартира, работа, признание. А недавно я защитил и докторскую, так что по всем признанным обществом меркам мою жизнь можно считать сложившейся удачно. Я имел все, о чем можно только мечтать. Дело тут в другом. Это трудно объяснить словами. Но вот уде давно меня донимает какое то исподволь сосущее чувство, что за всеми этими кажущимися достижениями стоит пустота. Будто тебя одурачили. Подменили цель. В какой то момент истину заменили миражом, красивой ложью. Поставили на рельсы, указали направление и подтолкнули. И теперь ты катишься в этом направлении совершенно безотчетно, чисто по инерции. И уже не остановится и не выйти из этой колеи. Точь в точь как этот подкидыш, с сидящими в нем людьми.
Из задумчивого оцепенения меня вывел голос брата.
- О чем думаешь,- спросил брат.
Я поглядел на брата.
- Да так, ни о чем,- сказал я, не желая посвящать его в свои думы.
- Выходим,- сказал брат.
Я поглядел в окно. Подъезжали. Я поднялся, снял с верхней полки рюкзак и направился к выходу, довольный, что он прервал мои думы.
Другие читать по адресу: http://literary-page.ru/