Что было, то и есть и будет;
и что делалось, то и будет делаться,
и нет ничего нового под солнцем.
Если кто скажет: смотри, вот это
новое, то это уже было в веках,
бывших прежде нас…
Екклезиаст
ГЛАВА 19. В КУХНЕ ЗАПАХЛО ВКУСНЕЕ
Яся, немного освоившись в Москве, поняла, что без помощи Марии Сергеевны она бы не справилась с детьми. Долго не могла привыкнуть к огромным расстояниям в городе. Эти расстояния от дома до работы, от домоуправления до милиции, от своего дома до дома знакомых, которые приглашали в гости, забирали время, силы, выматывали.
Она с сочувствием относилась к тем сослуживицам, которым приходилось по телефону контролировать распорядок дня ребёнка, решать с ним задачи… Добрая фея – Мария Сергеевна сняла с неё подобные заботы. Яся знала, что её сыновей встретят и накормят.
Когда Марк объявил о своём намерении уйти от неё к другой женщине, Яся, как ни была шокирована, всё же сначала заплаканными глазами молча посмотрела на Марию Сергеевну: «И вы с ним?».
А Мария Сергеевна, тоже молча, надела фартук и ушла в кухню, хлопнув дверью. Так она дала понять, что остаётся с Ясей.
Яся пригласила Павла пожить у неё, пока он ещё должен был быть по своим делам в Москве, не посоветовавшись с Марией Сергеевной. Просто накануне его прихода сказала:
- Мария Сергеевна, у нас поживёт недолго один человек.
- Мужчина?
- Да. Он в Москву приехал к консультанту. Пишет диссертацию.
- И какого он профиля?
- Чем занимается? Он врач. Терапевт.
Мария Сергеевна сразу повеселела. Она чутко прислушивалась к своему организму; чуть, где заколет или заболит – шла к врачу. Ругала очередь в поликлинике, но всё равно ходила.
А тут такое везение – в доме врач. Да и она, как считала, могла дать ему ценные советы, как лечить больных – ссылаясь на свой опыт и всякие рекомендации знакомых, которым помогало то-то и то-то.
Мария Сергеевна, не видя Павла, уже душевно расположилась к нему.
С Марком у неё были нормальные отношения, к нему она относилась, как к хозяину, у которого работает и который ей платит деньги. С ним она знала свой шесток, на котором находилась, и который ей не стоило покидать.
Словом, рядом с ним Мария Сергеевна чувствовала себя не равной, а экономкой. Правда, по этому поводу она не очень переживала. Зато Марк дал ей возможность уехать из деревни, в которой ей было не комфортно. И она бы поехала с его семьёй куда угодно подальше от огорода, кур и кадушек с кислой капустой; не обязательно в Москву.
Как беду, она воспринимала то, что с Марком ей не о чем было говорить. Что такое дипломатия, женщина не понимала. А с врачом-то всегда найдётся, о чём поговорить, что обсудить.
А потому, когда явился Павел с чемоданами, Мария Сергеевна, открыла ему дверь и по-старинному низко поклонилась. Позже он, шутя, ей говорил: «Я увидел, как вы наклонились, и чуть не упал в обморок от неожиданности».
Позже эти двое хорошо сойдутся, как говорят, на другой почве.
Когда Марк ушёл из семьи, их сыновьям было 7 и 9 лет.
И вот эти, как бы ещё несмышлёныши, встретили Павла настороженно. Яся это сразу определила, но понять причину не могла. Ещё не было никаких поступков этого незнакомого мужчины, чтобы мальчики могли определить, хорош он или плох. И всё же…
Может, дети, как кошки, крысы и другие животные, чувствуют опасность там, где её даже не подозревают взрослые люди? Это называют интуицией.
Может, это была ревность сыновей (мужчины с зачатия!) к матери-женщине?
Может, Павел не подошёл мальчикам по каким-то другим параметрам: запаху, улыбке, цвету волос, причёске, жестам, как он говорил и что говорил?
Может, любовь к отцу объединяла их - сыновей в ином чувстве к матери – неприязни? За то, что она привела в дом другого мужчину.
Словом, с появлением Павла, в их семье определились новые оттенки в отношениях.
Но появились и новые запахи в квартире. Едва поставив чемоданы, Павел вымыл руки и прошёл в кухню. И тут выяснилось, что он любит и умеет готовить.
Это была первая почва, на которой сошлись Мария Сергеевна и Павел.
Он принюхался:
- Пахнет куриным супом. С лавровым листом и лапшой.
- Верно, верно, - засмеялась, заквохтала Мария Сергеевна.
Яся удивлённо посмотрела на свою помощницу (домработницей Марию Сергеевну никогда не называли; чаще – няней): «Смеётся так, как будто влюбилась. Ну-ну, посмотрим, что будет дальше».
- А что на второе? – быстро осваиваясь в новой обстановке и уже зная, чем он может «взять» этих двух женщин, спросил Павел.
- Котлетки. Я всегда делаю котлетки, - несколько жеманно ответила Мария Сергеевна, уже готовая из кожи вылезть, только бы понравиться Павлу.
Но надо правильно понять это кокетство. С эротическими играми эта дама уже давно закончила. Она хотела, чтобы вся обстановка в этой семье, включая её, понравилась Павлу, как новому персонажу в квартире, и чтобы он прижился, раз уж Марк сбежал.
Без мужского духу женщине любого возраста очень тоскливо.
- Котлетки – это замечательно, - продолжал весело Павел. – А есть ли у вас картошечка? Или – бульба, как говорят украинцы.
- Есть, есть, - поспешила ответить Мария Сергеевна. – С рынка, магазинную я не признаю.
- Очень хорошо. А позволит ли мне хозяйка, - Павел подошёл к Ясе, и, не решаясь при няне показать по-иному свою нежность, взял её руку и поцеловал, - приготовить драники?
- Что это такое? – удивилась Яся.
- А я знаю, а я знаю, - засуетилась Мария Сергеевна, и стала доставать сумку с картошкой. – Это котлетки из картопли? Верно?
- Верно, - Павел тогда много смеялся, интуитивно чувствуя, что Ясе нравятся улыбчивые люди.
Мария Сергеевна надела на Павла фартук, вместе они почистили картошку. Потом Павел её натирал на тёрке…
- У вас здесь так весело, что мне не хочется уходить, - сказала Яся. – Но вижу, что в кухне – я третий лишний. Схожу к школе, встречу моих дорогих сыновей.
Когда она вернулась с мальчиками, на кухне по всем правилам этикета был накрыт стол: ножи-вилки, салфетки, в центре – супница, что бывало у них по праздникам (ради экономии времени, суп наливали из кастрюли).
А как вкусно пахло! Мальчишки побросали портфели, спешно вымыли руки и кинулись к столу. С Павлом они вежливо поздоровались, приняв его за обычного гостя. В их квартиру всегда кто-то забегал «на огонёк», или ночевал, если приходилось по пути домой или в командировку Москву использовать, как пересадочный пункт.
Настороженность к нему появилась, когда они узнали, что Павел – не гость на одну ночь.
Такой поворот событий очень радовал Ясю. Она не любила готовить. Да и не очень умела. Могла бы научиться при желании. Яся не желала. Есть такие женщины, которым не хочется тратить время на приготовление салатов, особенно, когда приходится что-то для них отваривать, крошить… И супы для них – морока. А пироги они покупают в магазине.
Такие женщины, как невестки, очень удобны для свекровей. Если свекровь – не стерва, готовая попрекать жену сына за то, за что и попрекать не следует, то в семье будет мир. Две женщины в кухне - это как две хозяйки в коммунальной квартире. Всегда найдётся повод для ссоры.
Мария Сергеевна на долгие годы избавила Ясю от топтания в кухне. У них никогда не было пустых кастрюль. Дома Яся не привередничала, ела то, что готовила Мария Сергеевна – хоть каждый день одно и то же. Хвалила няню, и приучила сыновей хвалить и благодарить няню.
Баловала себя едой Яся в других местах. Но об этом речь впереди.
Но с тех пор, как в её квартире поселится Павел, в кухне веселее забулькает.
В тот вечер, чтобы показать всем, что Павел – просто гость, Яся приготовила ему постель в комнате, соседней со спальней.
Квартира её была как бы разделена на две части. В одной половине было две комнаты. Мальчишки пока занимали одну комнату – им было так интереснее. А в другой жила Мария Сергеевна. Маленький коридор вёл в просторную гостиную, а дальше размещалась спальня.
И был ещё маленький закуток без окна. Там жила Мария Сергеевна до той поры, пока не съехал (её слова) Марк. Когда он съехал, няня заняла его комнату, но не без сопротивления – ей нравился её закуток.
Распределяя в их первой московской квартире комнаты, Марк для спальни выбрал самую отдалённую. Смеялся, лукаво посматривая на Ясю: «Здесь ты обустроишь свой будуар, а я тайком буду ходить к тебе в гости. Мы будем с тобой ворковать, но нас никто не услышит».
Лукавил? Интересно, он уже тогда навострил свои лыжи?
Едва затихли все звуки в первой половине квартиры, как Павел на цыпочках подошёл к двери спальни. Хотел постучать, но дверь была приоткрыта.
- Моя ненаглядная, можно к тебе? – одну руку Павел держал за спиной.
- Я тебя ждала.
- Ты не будешь возражать, если я закрою дверь?
- Закрой. Дети уже спят. Они знают, что если дверь спальни закрыта, то входить нельзя. Что у тебя в руке?
- Шампанское. Как ты смотришь, душенька, чтобы сегодня отметить нашу ещё одну встречу? Я выбрал «Абрау-Дюрсо», мне нравится это вино. У него вкус, как от твоих губ.
- Да ты поэт!
Яся никак не могла придумать для Павла какое-нибудь ласковое прозвище или обращение. До «ненаглядный мой» он ещё, по её мнению, не подходил. Позже она будет называть его «папой». Почему «папой»? Вот так сложилось. Но её сыновья так никогда не назовут Павла.
С шутками и прибаутками Павел спрятал бутылку под одеяло и там открыл её – чтобы не было шума.
- Конспиративность возбуждает чувства, - шутил он, разливая вино в бокалы, которые Яся принесла из гостиной. – Вот, вот… Мы ещё не выпили, а у тебя, моя ненаглядная, разрумянились щёки. А у меня пульс частит, как выражаются врачи.
Но это здоровые чувства, они не могут повредить нашему здоровью. Наоборот, и без вина, в нашей крови такой наплыв гормонов. Гормонов счастья и любви. Предлагаю первый тост: за тебя, за женщину, которая сделала меня счастливым!
- Спасибо, Павел.
Яся растерялась. Этот малознакомый мужчина был таким внимательным, таким нежным, таким изобретательным в ухаживании! Марк был эмоциональнее суше, словно стеснялся (не хотел? не умел?) говорить ей ласковые слова. А романтической душе Яси нужны были признания в любви. Как бы они ни выражались – объятиями, поглаживанием по руке, подаренным цветком, словом, улыбкой. У Павла всего этого было вдоволь.
И ещё – он гипнотизировал женщин неожиданными поворотами событий.
- Дай мне свой бокал, душенька, - сказал любовник.
- Зачем? Вино мне понравилось, хочу выпить всё. Пусть мои щёки ещё больше разрумянятся, если тебе это так нравится.
- Щёчки твои мне действительно нравятся. Они как спелый персик. Нет, лучше надо сказать – как румяные яблочки.
В спальне был лишь один стул – перед зеркалом. Поэтому они сидели на кровати. Павел обнял, как пишут в романах, Ясин стан, крепко прижал её к себе – а силы в нём было много, что неожиданно стало нравиться Ясе.
- Я хочу пить из твоего бокала. На нём следы твоих чувственных губок. А потом я буду целовать твои губки со следами шампанского.
Таких слов Ясе не хватало все годы замужества за Марком. Сначала она их ждала, потом - смирилась. Но смирилось её сознание. А подсознание схватило это её желание и спрятало в своих кладовых. И, как вспышка молнии, время от времени напоминало Ясе о желании слышать от мужа нежные слова.
Один её знакомый, с которым она была в чисто дружеских отношениях, говорил:
- Бабам нужны нежности, как козе – соль.
- И что в этом плохого? – отвечала Яся, - так мы, бабы, устроены. Вы размахиваете шашками и получаете от этого чуть ли не эротическое удовольствие. А мы – женщины нуждаемся в более простых радостях.
И она прочитала другу стихи Валерия Брюсова «Сонет к форме»:
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка,
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживёт в алмазе.
Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как в небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершённой фразе.
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.
Пускай мой друг, разрезав том поэта,
Упьётся в нём и стройностью сонета
И буквами спокойной красоты!
Тот знакомый, кстати, с высшим образованием, не физик (были годы, когда в обществе часто говорили «физики и лирики») долго молчал, тёр пальцем переносицу.
- Да, Яся Викторовна, трудно тебе живётся в нашем, неромантическом мире, - наконец, ответствовал он ей. - Тебе подавай возвышенные чувства, неземные радости, «стройность сонета»…
Когда-то в юности я увлекался поэзией Брюсова, она отвечала тогдашнему моему желанию любить всех девушек. Помню одну его строчку. «Как сладостно твоих шагов шуршанье; ты дышишь рядом…». С ума сойти! И этой чушью я упивался? Девушкам читал!
Это для тебя - ты будешь пить подобные словоизлияния с таким же удовольствием, как я теперь пью водку. А где их для тебя взять? Им нет места в нашем прозаическом бытие.
Он помолчал ещё, покружил по монтажной киностудии, в которой происходил этот разговор. Подошёл к Ясе, погладил неожиданно её по голове:
- Трудно тебе живётся, сударыня. Тебе бы родиться в то время, когда рыцари дорожили брошенным возлюбленной платком, как и шпагой. И всё же, и всё же… Я тебе завидую. Трудно тебе с нами – приземлёнными.
Но ты всегда можешь уйти, спрятаться в свой, не в обиду говорю, иллюзорный мир, и там найти покой. Я этим не обладаю. Когда надоедает жесткость окружающего мира, пью водку.
Не до чёртиков, а чтоб иметь мужество сказать: «Да, пошли вы все в же…». И вспомнить стихи Брюсова: «Маленькие руки я ласкаю длительно,//Аленькие губки я целую, радостный;//Смех её ответный нежит так целительно,//Взор её мне светит: тихий, милый, благостный».
Не меняйтесь, сударыня. Без таких, как вы, мы все закиснем, плесенью покроемся.