--Экзаменатор? – Я сделал попытку пошутить. Но старик шутки не воспринимал.
--Может, и так.
--Скрупулёзный разговор у нас. И понятный.
--Тебе не понятно? Тогда скажу так – я тот, кто задаёт вопросы и всегда получает на них ответы. Исключений нет ни для кого. Устраивает?
--Тогда, я могу предположить, что имею какие-то ответы, которые вам нужны на ваши вопросы, так? Только я не тот парень, который что-то имеет в смысле секретной должности или финансовой тайны. Я нанятый работник. Или вам интересны тайны моего детского интимного мирка?
--Ты не владеешь ни одним секретом, который бы заинтересовал меня. И ты сам меня не интересуешь.
--Тогда, уважаемый, наймите себе сиделку и так же туманно общайтесь с ней. Мне недосуг болтать с вами. Хорошее слово вспомнил «недосуг»? Вот. Скоро товарищи подойдут с уловом, а я ещё ужин не приготовил. Мне снова недосуг. Я с этими словечками, просто Брокгауз и Эфрон!
--Твои товарищи подойдут тогда, когда я разрешу. А пока, можешь отставить свою кулинарию и внимательно выслушать меня. Это в твоих интересах. Ты ведь выпил за тост за будущее? Так вот, постарайся дожить до него.
Слова, которые сказаны таким спокойным тоном и таким спокойным человеком, на меня не особенно действуют. Ну, в другой ситуации. А вот сейчас… одним словом, я замолчал и приготовился слушать. Может быть, мне и не было страшно, но тело само выбрало стиль поведения, на который я не мог повлиять. Совершенно не мог.
--Говорить буду понятными словами, чтобы ты успевал вдуматься в них. Сегодня тебе очень повезло и никаких серьёзных ответов мне не требуется. Итак. Ты получил диск с кое-какой информацией. Это не вопрос. Это я и так знаю. Вопрос звучит иначе – кто принёс?
--Два мужика, которые назвались продюсерами. Предложили сделать цикл передач по этому… материалу. Но я думаю….
--Не надо думать. Эти продюсеры называли источник, из которого они получили этот диск?
--Они сказали, что это их эксклюзивный материал, защищённый авторскими правами.
--Пока не врёшь. Теперь выслушай меня внимательно. К тебе может обратиться человек, который является настоящим автором этого… опуса. Он может предложить новую информацию. Ты дашь мне знать, когда он обратился и где его найти. Дашь мне знать через одну секунду, после контакта с ним. У меня есть два условия. Первое – никакой интерпретации того, что я сказал. Второе – невыполнение моего предложения будет трагическим. Не для тебя. Пока, не для тебя. Есть несколько человек, по которым ты не хотел бы справлять преждевременную тризну, но можешь это и сделать. Глупых вопросов о том, понял ты или нет, я не буду задавать. Ты меня расслышал, и я это увидел. Этого достаточно, чтобы с этой секунды ты начал правильно себя вести. Хочешь выпить ещё? Скажем за будущее твоей жены? Или Михыча с Валерой? Я поддержу тебя стаканчиком.
--Я не хочу пить с вами. Вы играете моим будущим, как… а если тот перец, писака, не появится?
--Задавать вопросы, это моя епархия.
Этот, уже не собеседник и не старик, а гнусный мужик, поднёс руку ко рту и сказал себе в рукав:
--Уходим.
Вот так просто! Уходим! Пришёл, попил моей водочки, довёл меня почти до инфаркта и – уходим! Кинуться на него и поломать ему его ухоженные ногти? Но что-то внутри мне шепнуло: «Не надо»! И я остался сидеть и смотреть на этого задавальщика вопросов, который вот так простенько застращал меня своим спокойным тоном и знанием событий недавнего прошлого. А, кстати, с кем это он «уходим»? И почему в рукав?
Позади меня и немного слева, из-за кустов этого… долбанного… как его? Камыш! Скоро и своё имя забуду, так вот, из-за камыша, который закрывал от меня рыбальское лежбище Михыча и Валеры, послышались лёгкие шаги двух человек. Которые совсем не были моими коллегами, а даже наоборот. Я оглянулся и рассмотрел двух крупноплечевых и масштабнокулачных мужчин, которые рыбаками никак не могли быть. Скорее всего, это и были те самые, которые выполнили команду «уходим». Хорошо, что я не кинулся ломать ногти этому деду, или старику. Неизвестно ещё, чтобы они мне отломали, защищая своего вопросозадавателя.
--Завтра тебе перезвонит этот человек,- старик показал пальцем на одного из охранников, которыми они, без сомнения, и являлись.- Связь через него. Приятно провести остаток… вечера.
Намёк был более чем очевиден. И более неприятен, чем его невысказанная угроза.
--Так всё-таки, кто вы такой?
--Вопросы не задавать! – рявкнул тот, на кого было указано, как на моего связного.
--Будем считать, что это не вопрос, а мысль вслух. – Старик поправил капюшон и, уже делая первый шаг в сторону «от меня», сказал. – Надо внимательно читать то, что тебе приносят. Хотя читать надо далеко не всё.
Гости ушли. Если, с натяжкой предположить, что они гости. И что они ушли.
Я остался сидеть около костра, тщетно пытаясь бороться с нахлынувшей внутрь меня пустотой. Не помню прежде у себя такого состояния…. Одним словом, я нанизал мясо на шампура, и положил их на мангал. Жарил и переворачивал мясо я тоже совершенно автоматически.
Когда шашлык из мяса, специй и шампуров превратился в закуску, из-за тех же самых кустов раздались голоса Михыча и Валеры. Они как чувствовали, что пора за стол. Их приподнятое настроение, плавно балансирующее на грани возбуждения, делало их походку немного вальсирующей.
Разложив по разным местам свои орудия для тихого отдыха, они уселись вокруг складного столика и, перебивая друг друга, стали делиться впечатлениями.
--Клёв был так себе, но пару раз нам попалась рыбина….
--Только одна сорвалась, потому, что кто-то торопился подсекать….
--Подсека-ать! Я её водил, чтобы быть уверенным… нет, ты видел, а? Удилище дугой, леска – как струна!
--Такие струны ты себе на балалайку поставишь! Надо только Клинскую леску, понял? И только ноль шесть….
--Ты соображаешь, что говоришь, а?
--Я-то соображаю. Я рыбу уже ловил тогда, когда ты её на картинках рассматривал.
--Оно и видно, подо что у тебя руки заточены, дёргаешь удочку, как паралитик.
--Ладно, пусть я паралитик, но одну рыбину я вытащил, а ты только её червями до отвала накормил!
--Да я….
--Да ты…. Подпишись на ежемесячник «Рыбалка на селе» и изучай журнал от корки и до корки, потом поговорить позволю тебе с таким спецом, как я, уловил?
--А что это у вас за гости были? – Спросил я, прерывая их шутливую перепалку.
--Какие такие гости? – Спросил в свою очередь Валера и засунул руку себе под куртку. Там у него была кобура.
--Ладно, понятно. Давайте выпьем, шашлыки замёрзнут.
--Михаил Михайлович, а он зря время не терял. Уже полбутылки оприходовал, пока мы героически добывали ужин. Мы же такую рыбину отхватили….
--Погоди, что за гости?
Я думаю, что я спокойно и обстоятельно рассказал о встрече с местным стариком и ещё о двух молодцах, карауливших в кустах рыбаков. Они в кустах были для того, видимо, чтобы никто не помешал нашему разговору с любителем задавать вопросы. Не забыл упомянуть и его осведомлённости, относительно всех деталей, связанных с диском.
--Михыч, ты, надеюсь, понял, о чём я думаю?
--Значит, на диске всё правда. И не в Европе на Бельгийских стульях это происходило, а всё было… тут всё и происходило.
--И что-то у них пошло наперекосяк. Причём настолько, что один из Совета, мне думается, что он всё же из этого Совета, сам проявился на людях.
--Херовая ситуёвина.
--Хотя у меня сейчас закипает желание вспылить и помахать кулаками после драки, но что-то мне подсказывает, что не настолько плохая ситуация, чтобы нам начать переживать. Варианта я вижу два, по которым этот старикан решил явить себя миру. Или их всех Советчиков беспокоит, что кто-то исчез из под их контроля, или что-то есть опасное для них во второй части проекта.
--В какой второй части? Господи, что ты говоришь?
--Я видимо плохо объяснил. Этот старик сказал, что при появлении автора, как такового, или появлении его с новой информацией, ну а дальше по тексту. А откуда новая информация? От того же автора. А от одного человека, то есть автора, можно ожидать только продолжения, а не повтора прошлого, как сказал старик, опуса.
--И это всё на нашу голову!
--Всё, да не всё. Напрямую нас это не касается. Во всяком случае, до тех пор, пока этот докладчик не свяжется со мной. А вот только тогда, если я не отзвонюсь об этом контакте, мне будет жопа. Хоть он и не говорил этого, а стращал вашими казнями, но веры в такое мягкосердечие у меня нет. Погорю я и все, кто в тот момент окажется вблизи от меня. А до тех пор… мы просто под наблюдением. Только до тех пор….
Валера встал и быстро пошёл на берег, туда, где они с Михычем уменьшали популяцию живности семейства рыбьих. Он старательно лазал по кустам, многоголосо трещал ветками и изредка матерился. После этого молча вернулся к столу и так же молча сел на свое место.
--Ты отливать ходил? Шумно как-то, и матерно получилось у тебя. Простата одолела?
--Нет. Я имею в виду, следов нигде нет. Не висели же они в воздухе?
--А что было бы, если бы ты нашёл следы?
Валера пожал плечами и взял стаканчик.
--Предлагаю закончить вечер так же, как и запланировали. За наше будущее один хрен выпьем! По-поводу сегодняшнего, решение всё равно появится, но чуть позже. А ты действительно не ешь рыбу?
--Только шпроты. Давайте выпьем!
Мы приступили к тщательному уничтожению привезённого спиртового запаса. Меня, после неожиданной и неприятной беседы, водка вообще не брала, поэтому я с особым усердием махал рукой со стаканчиком в направлении от стола ко рту. «Рука бойцов колоть устала…», это было как раз обо мне. Я даже переключил подъём тары на левую руку. Это, собственно говоря, дало немедленный результат. Я стал реже попадать рукой в стаканчик, а рот стал всё чаще находиться в стороне, противоположной линии подъёма руки. Как результат, предельная, для здравомыслящего человека норма спиртного в отдельно взятом желудке, превысила ватерлинию. Это я понял, когда вместо своих соотдыхающих, резко увидел небо. Перед собой. Не поднимая при этом головы.
В похмельно-алкогольном бредовом сне, я видел себя невероятным борцом за справедливость со всеми, кто попадался мне под руку во сне. Я произносил пафосные и страстные речи в лицо опасности. Президенты и министры всех цветов и диалектов сгорали со стыда, услышав мои невероятно веские аргументы и документально подтверждённые доводы. Правда, почки, вынужденные исправно трудиться в то время, когда их соратники по организму маялись в ничегонеделании, выгоняли меня под звёздное небо. В такие минуты я просил моих мнимых оппонентов подождать минутку, пока я отлучусь под тёмный купол ночного неба, чтобы, вернувшись, продолжить свою победоносную правдоговорильню. Этим, собственно, я был занят до утра.
Утром, вместо приличного «Доброе утро», Михыч сказал мне гораздо мягче, чем ему хотелось бы.
--Ты бы лучше на улице лёг. И тебе бегать ближе было… бы. И мы поспали…бы.
От утренней влаги дрова были мокрые, и гореть совсем не собирались. Валера вытащил из-под машины сухие, вчера нами же припасённые. Не всё человеческое мы вчера пропили.
Восстановив состояние организма до стабильно-терпимого у меня, и приятного у них, мы разошлись по делам. Я сел делать вид, что думаю, а они ушли ловить вчерашнюю сорвавшуюся рыбину.
--Вы бы эту живность, которая попробует сорваться, застрелили бы. Чтобы не терзать её. И себя.
Я подумал, что это шутка. Они же подумали, что я…. Ну и ладно, подумали и подумали, это только мысль, не больше.
Уже без приключений мы доели и допили всё, что привезли с собой. Рыбных блюд на столе снова не было. В таком вот ключе нас застал приятный вечер и спокойно проведённая ночь. Утром мы отправились домой, решив, что возвращение нас всех в человеческий облик, возможно совершить только при наличии горячей воды и мыла. И дома.
Я квартире, которую мы снимали, никого не было. Если не считать записки. Печатными буквами было написано «Позвони».
Через пару часов Валера перезвонил мне снизу и сообщил, что карета подана. Я ещё раз обошёл квартиру, пытаясь понять, куда подевалась жена. Собиралась она однозначно в спешке. Не всё было на своих местах, даже те вещи, которыми мы редко пользовались. Я имею в виду кальян, который она зачем-то переставила на пол.
Запирая дверь, я вдруг понял, вернее, даже увидел какой-то фантом, стоящий вместо меня перед дверью моей квартиры. Беспорядок мне уже не казался результатом её поспешных сборов. Здесь кто-то был и что-то искал. И этот кто-то не озадачивался такими глупостями, как сокрытие факта своего прихода. Или мне уже дают понять, что я теперь полностью под контролем вчерашних гостей? Чтобы я не расслаблялся и не думал в их игре устанавливать свои правила? Тогда зачем им жена? Ах, да, я «пока» не пострадаю, а только те, кто меня окружает. Но эта угроза должна была оставаться только угрозой, а не призывом к действию. Тогда и я буду готовиться к войне.
--Всё в порядке? – Спросил Валера, когда я забрался на сидение его «Нивы».
--Я-то в порядке, жены нигде нет. Я не знаю, что уже думать. Телефон не отвечает…. Не дай Бог её забрали вчерашние гости…. А если они, то где она может быть?
--Она может быть там, где она сейчас находится. Пребывать в двух местах одновременно она не сможет.
Я во все глаза уставился на Валеру. Где его так покрутило на предмет философии пространства?
--Скажу больше, используя мои неадекватные способности….
--Может, неординарные?
--Ну да, именно такие. Я могу предсказать, где её нет и предугадать, где она в данный момент.
--Послушай, друг мой Платон, не старайся произвести на меня впечатление. Меня беспокоит только местонахождение жены.
--На телестудии.
--……………
--Я всю дорогу сюда сочинял вступительную речь перед тем, как тебе сказать, что с ней всё в порядке. Она с самого утра мотается по базам, где собирает заказанную посуду. Тебе полегчало?
--Да, слава Богу!
--Теперь мы можем ехать? Слышь, а речь тебе хоть чуть-чуть понравилась? Я же старался….
--Ты просто Дамокл! И Цицерон. Новостей нет?
--Так… немного держу для себя новостишек. Могу поделиться.
--Поделись.
--Когда мы ехали с речки, кто-то наведался на студию. Я отвёз Михыча домой, а сам рванул на ваше ТВ, чтобы кинуть автобус. Ну и первым узнал все новости. Тебе первому рассказываю.
--Валера, давай я тебе приплачу, а? Я тебе взятку, а ты мне без предисловий рассказываешь, договоримся? Нет у меня настроения на долгие преамбулы.
--На чего?
--На вступления. Расскажешь?
--Честно говоря, я многого не знаю, только обрывки рассказа из слабого сознания. Короче так. С утреца на студию прирёрся какой-то мужик и через закрытую дверь начал требовать кого-нибудь из руководства. Один охранник открыл дверь и подошёл к мужику. И всё. Больше ничего не помнит. Поэтому он остался целым. Относительно, конечно. А второй, когда увидел, что его напарник упал, ломанулся в бой. Придурок. Короче, челюсть в двух местах и перелом ключицы. Когда я уезжал со студии, он ещё отдыхал в болевом шоке.
--Что-то взяли?
--Я так понял, что проверку делали второпях, поэтому нет самого очевидного. Нет записи сегодняшнего боя без правил и прихода продюсера. Остальное из записи, вроде, не тронуто. Кабинеты ваши без следов взлома, скорее всего в них не входили.
--Не факт. У меня в квартире кто-то был, хотя дверь тоже без следов. И оставили квартиру не убранной. Так что, не факт, что не заходили. Надо Васе позвонить, пусть проверит на предмет жучков.
В студии было тихо и спокойно. Одного охранника привели в чувство, другого забрала «Скорая». На пост вызвали их сменщиков и разъяснили особенности их поведения при подобных ситуациях рукоприкладного конфликта.
Жену я нашёл в буфете второго этажа, где она инвентаризировала посуду.
Частично ко мне вернулось спокойствие, так лавинообразно взбудораженное отсутствием жены, запиской и ещё не до конца вышедшим из меня алкоголем.
--Зачем ты мне оставила записку, а сама не берёшь телефон?
--Ничего я тебе не писала. Да и зачем?
--Тогда почему телефон не брала?
--Батарея разрядилась. Что ты всё выспрашиваешь? Что-то случилось?
--Пока нет. Но радость в одиночку не ходит. Ладно, не обращай внимания. Я пойду к Михычу, есть разговор. Потом будет видно. Может, что и случится. Давай, я твой телефон заряжу.
Но в тот день разговора у нас так и не получилось. Вернее конструктивного обсуждения не получилось. Как-то вяло перебирая последние события, мы тщательно обходили стороной одну и ту же мысль, которая успела лично у меня успела твёрдо сформироваться, а у него, скорее всего, только перетекала из догадки в уверенность. В конце концов я решил высказать то, что мы дружно не договаривали.
--Ладно. Хватит танцевать без музыки. Вот что я предлагаю. Поможет это, или нет – не ясно, но мне лучше уехать отсюда. Тогда, возможно, и их контроль переместится следом за мной. Другими словами, я попробую вывести из-под удара тебя и телестудию. Это должно сработать.
--Если уж на чистоту, то я и сам об этом задумывался. Понимаешь, это ничья вина или оплошность, что диск сначала попал к тебе. Попади он ко мне, всё происходило бы точно так же…. И их контроль будет, скорее всего, направлен на одного человека. Это ничья вина, что этим человеком оказался ты. Я, лично, думаю, что ты правильно решил. Езжайте домой… скоро Новый год, погуляете всласть. Дальше видно будет. Лесник согласится. Я думаю.
--Он уже согласился, верно?
--Ну… да.
--Слышь, Михыч, я уже привык к барской жизни…. Может….
--Согласен.
--Откуда ты знаешь, что я хочу сказать?
--Чувствую. Валера отвезёт вас, это не вопрос. Только твой отъезд… ну… только без обид, ладно?
--Да что вы с Валерой сегодня упражняетесь в политесе? Он философствует, и ты не отстаёшь.
--Это от волнения. Я хочу сказать, что эта история с диском не может длиться вечно. Когда-то и где-то должен объявиться этот проектант. Тем более, что актуальность его информации имеет временную ценность. Через два-три года его писанина не будет так важна для этого совета, как сейчас. Уйдёт президент – и концы в воду.
--Не уверен. Мне кажется, что плевали они на его писанину и на президента. Им просто нужен этот парень. Хотя бы потому, что он видел их в лицо.
--Может быть, может быть….
Так прошло наше расставание. Без слёз на плече и заверений в вечной дружбе. Мы пожали друг другу руги и, мыслями, во всяком случае, тут же разлетелись в разные стороны. Больше с Михычем мы не встречались. Никогда….
Сборы для возвращения домой, да и сама поездка, проистекали под аккомпанемент одной мысли, которая уютно свивала гнёздышко в моей голове. Я её не отгонял, но и не приветствовал, я просто наблюдал за её, если так можно выразиться, становлением и возмужанием. Мысль звучала так – я еду домой. На самом деле она имела несколько подробных объяснений этим трём словам. Во-первых, я еду домой надолго. Во-вторых, впрлне вероятно и очень желаемо, чтобы надолго, а лучше бы, на совсем. И, в третьих, я выхожу из чьей-то игры и из-под чужого контроля, который мог превратиться в суровую зависимость от чьей-то прихоти. Другими словами, я начинал побаиваться своего и нашего будущего в Харьковской телестудии. В общем, я был рад, что еду домой, где смогу не торопясь забывать прошлое и накапливать сегодняшний, ежедневный опыт.
Но кого из нас отпускало прошлое? Если кто-то подобное скажет – можете, сославшись на меня сказать, что этот человек врёт. Не отпускает прошлое, потому, что мы сами его цепко держим руками, душой и поведением. И жалостью, что потеряем его, как часть сегодняшней бытности. Не отпустило прошлое и меня. Напомнило о себе двумя событиями, которые даже не планировались в похмельном мозгу.
Первое произошло ещё тогда, когда мы приехали с женой с телестудии в съёмную квартиру, чтобы собрать наши вещи и не забыть тот дурацкий кальян, который мне презентовал Михыч. Произошло это посредством звонка в дверь. Открыв её, я увидел подростка, держащего в руке небольшой конверт. На его вопрос, тот ли я, кто ему нужен, я ответил утвердительно, за что и получил конверт, а подросток десять гривен.
В конверте был небольшой пластиковый прямоугольник, внешне напоминающий визитку. Его поверхность была испещрена полосками и бороздами, напоминающими отпечаток протектора новомодной спортивной обуви. Только слегка наклонив его в горизонтальной плоскости, я смог разобрать в этой абстракции вдавленных линий, большую букву «Н» и одиннадцать цифр. Может я себе льщу, но первое, что пришло мне в голову, что это номер телефона того старика, который явил себя нам отдыхающим на речке. Если не его номер, то номер его охранника, с которым мне надлежало связаться, в случае контакта с автором бестселлера, выпущенного на цифровом носителе. Который, и автор который, и носитель также который, носили для нас неприятности с большой буквы.
Второе происшествие случилось уже дома, где-то через несколько дней после возвращения, но затмившее первое полностью. Позвонил Валера и без предисловий и приличествующих вопросов о самочувствии, просто свалил меня с ног. Вчера, около телестудии, убили Михыча.
От этой новости мои чувства и мысли, как-то дружно, покинули меня. Причём, случилось это, буквально за долю секунды. Я сидел совершенно пустой. Я даже не чувствовал биения сердца и не испытывал необходимости дышать. Я ощущал себя только оболочкой прежнего меня, бесполезной и бессмысленной….
Я сидел на кухне. Передо мной стояла пепельница, в которой прикуренная сигарета медленно становилась серой пепельной палочкой. Чай остыл, оставив у верхнего края чашки не красивый, буровато-грязный налёт. Не к месту я подумал, что такую неаппетитную гадость я постоянно в себя вливаю.
--Что случилось?
Жена, оперевшись руками о кухонный стол и немного подавшись вперёд, смотрела в упор на меня.
Без предисловий, без подготовки и без внутреннего посыла я начал говорить. Я начал рассказывать по порядку обо всём, что происходило с момента первой встречи с Андреем. Разборки в Воронеже, столкновения с нотариусом, рассказал о поездке в Подгорное к Куракину…. Рассказал обо всём. Произнося слово за словом, я не пытался придать моей речи хоть какую-то убедительность. Просто буква, вылетавшая изо рта, сама цеплялась за следующую букву, слово цеплялось за слово, описываемое событие – за своё хронологическое продолжение. Закончил свой рассказ последним звонком от Валеры.
--Почему ты мне раньше об этом ничего не говорил? – Спросила она, интересным образом поменяв вопросительную интонацию на повествовательную.
--Потому, что не всё было моей тайной. И потом, мы решили, что чем меньше ты об этом знаешь, тем меньше к тебе внимания. Ты в это дело попала из-за меня. Лесник сказал, что так лучше.
--Для меня, или для всех?
--Какая теперь разница для кого? Лесник в Воронеже, Михыча нет….
--Что теперь будешь делать?
--Напьюсь… помяну Михыча….
--У вас, мужиков, самое правильное решение – таращиться в пустое дно стакана.
--А я и не хочу ничего делать. Не хочу. Сегодня не хочу. И решать сегодня ничего не буду. Можешь обижаться, всё равно напьюсь.
--Тогда иди в магазин, а я что-нибудь приготовлю.
Открывая входную дверь, я услышал голос жены:
--Ты куртку для гроба бережёшь? Не хочешь затаскать её раньше времени?
--Не понял….
--Декабрь на улице. Одень куртку.
В своём тормознутом состоянии, я в одной футболке собрался идти в магазин.
Вернувшись, я принялся спокойно напиваться. Сначала мне помогала жена, но не являясь настоящей поклонницей Бахуса, она быстро в процессе выпивки разочаровалась и ушла смотреть телевизор. Я остался допивать.
В моём похмельном состоянии утро наступило совершенно неожиданно.
--Во сколько я лёг?
--Около четырёх. Как самочувствие?
--Выживу. Наверное.
Весь день, до самого вечера, я старался натереть себе мозоли на пальцах, переключая телевизионные каналы. Десяток чашек крепкого чая с лимоном сделали своё дело и я решил, что готов позвонить по телефону, номер которого мне прислали с нарочным. Будь моё похмелье покрепче, я бы даже испугался неожиданному появлению такого решения.
Нажав клавишу с цифрой, соответствующей последней цифре номера, я начал расстраиваться в принятом решении. И что я имею сказать тому, кому звоню? Ну, кроме «Здрасьте».
--Слушаю.
Таким тоном разговаривают с новобранцами удалые сержанты в американских фильмах.
--Мне передали этот номер….
--Жди. Перезвонят.
Жду. Я жду ответного звонка уже вторую чашку чая. Без лимона.
Наконец-то раздалась мелодия на телефоне.
--Зачем звонил? У тебя не было контакта с объектом.
Это меня почему-то расстроило.
--Гадёныш! Так ты следишь за мной и всё знаешь?! Я отзвониться тебе должен, чтобы зарегистрировать тебе же свою лояльность? Ты, сука, со своими игрищами начинаешь людей убивать? Ты….
--Не стоит так много говорить. И так грубо. Ласковый телок двух мамок сосёт.
--А я тебе не телок! И сосать у тебя будет дохлая обезьяна, а не я! Понял? Сука!
--Не стоит так часто грубить. Чего звонишь?
--Зачем Михыча убили?
--Напомни, Михыч – это кто?
--Гадюка, давай встретимся, я объясню тебе, кто это!
--Не клади трубу!
--Ты на кого кричишь? - Спросила жена, входя на кухню.
Я жестом попросил её не мешать разговору, давая понять, что теперь от неё секретов нет.
--Добрый вечер. Что вы хотели сообщить? – Трубка ожила другим голосом. Если не ошибаюсь, это был голос того старика с ухоженными ногтями.
--И вам не хворать. Я интересуюсь, чем вам помешал Михыч? Ваш беглец ни с кем не общался и не появлялся, зачем надо было так поступать с человеком…. Для острастки?
--Сердиться и грубо разговаривать можно только тогда, когда таким поведением вы имеете шанс что-то предотвратить. А когда что-то случилось, надо извлекать уроки. Это раз. Второе. Кто вам сказал, что к убийству вашего Михыча мы имеем отношение?
--Финальная часть нашей беседы на природе натолкнула меня на эту мысль. Это раз. ( Я постарался, передразнивая собеседника, придать голосу те же интонации и такие же обороты речи). Второе. Мою квартиру в Харькове обыскивали и совсем не пытались скрыть сам факт обыска. И третье. Какой-то гладиатор напал на охранников и избил их, вернее одного и забрал записи видеонаблюдения. А через четыре дня, в самом неудобном для машин месте, Михыча сбивает машина. Спасибо, что он сразу умер. Безо всяких инквизиторских изысков обошлись. Вы же предупреждали меня, что пострадает моё окружение? Оно и начало страдать. Теперь главный вопрос в спокойной форме – за что? Показать свою силу и заставить меня выслуживаться?
--Всё это было бы смешно, если бы не было так интересно! Как же всё интересно совпало! Ты слушаешь? Запоминай! Ты попал, сам того не желая, в очень большую игру, в которой тебе самому не выжить. Только следуя моим правилам у тебя есть шанс полюбоваться жизнью ещё какое-то время. Меня не интересует твоя лояльность, поэтому ты позвонишь (какой напор вложен в слово «позвонишь»!) мне после контакта с объектом. Остальное тебя не касается. Хотя… хочешь откровенно? Для меня важен будет только твой звонок и в качестве компенсации за него я тебе что-то скажу. Так сказать, авансом. Твой Михыч – не наш случай. Так грубо мы не работаем. Ищи в других кустах. Я сказал правду. Теперь держи язык за забором и не мотай им без причины. Понятно? Жду следующего звонка от тебя, но только после контакта.
Трубка замолчала. Оп-па! Вот это я хорошо попал! В каких это кустах мне надо искать, а? И кто на самом деле этот мой собеседник? «Не наш случай…». Даже не человек, а случай. Игрок хренов! Но, тем не менее, он сказал, что они не убивали…. Допустим, я поверил. Что тогда делать дальше? Думай, голова, а то не носить тебе шапки.
Глупая мысль посетила, но моя и меня же посетила – а если охотились именно на меня? Михыч попался случайно, никто ничего не видел, запись с камер наблюдения исчезла…. Слушай! Ай, да я! Ну, не сукин сын, но ай, да я! Есть же ещё камеры, которые спрятаны предыдущими охранниками! И магнитофон стоит не в комнате охраны, а вмонтирован в барную стойку. И те камеры направлены на вход и, естественно, на улицу. И на высоте груди! Есть маленький шанс, что на той записи можно увидеть и момент убийства и всё, что происходило вокруг. И того, кто приходил реквизировать запись.
От пришедшей в голову идеи у меня заколотилось сердце и вспотели ладони. Надо только аккуратно достать те записи и… и что? И ничего. Посмотреть их и тогда решать, что делать дальше. Но доставать их надо только мне, не доверяя никому.
Снова дни потянулись в ожидании новостей или собственных интересных мыслей. Но ничего вообще не происходило и всё чаще голова была занята предстоящим праздником. С каждым днём всё труднее получалось концентрироваться на прошлых событиях и, выстраивая всё произошедшее в одну линию, всё чаще обнаруживал пробелы в этой причинно-следственной цепочке. Приходилось снова всё вспоминать, но обленившаяся память привычно обходила стороной незначительные события, вырывая тем самым несколько звеньев из логической линии, делая её обыкновенным набором разрозненных фактов. Это можно сравнить с просмотром семейного альбома, где каждая фотография напоминает о каком-то событии, но не восстанавливают картину детства в целом.
Наступивший Новый год по эмоциональному подъёму напоминал рядовой понедельник. Единственное отличие состояло в позднем ужине перед телевизором под выступление по всем украинским каналам «всенародного рейтингодержателя» Галкина, которого самозабвенно позабыли перевести на «самостийный» язык.
Наше с женой застолье прерывалось звонками от друзей и знакомых, которые поздравляли и чего-то желали. Некоторые, находясь в праздничном благодушии, предлагали срочно приехать к ним в гости, понимая, однако, что никто никуда не поедет. Но пьяная вежливость тормошила давно спящее внутреннее приличие и порядочность, что и составляло основу новогоднего телефонного разговора. На утро жажда встречи у приглашающих пропадала и перетекала в разряд вялых разговоров ни о чём.
На улице подростки кидали во все стороны громыхающие петарды, отгоняя злых духов и тратя без счёта родительские деньги. Желание спонтанно провести новогоднюю ночь наталкивалось на тщательно спланированный ритуал. Ничего нигде не меняется….
В таком вот активном безделии прошла первая январская неделя. В эти дни я старался вынырнуть из этого спокойного болота и хоть что-то предпринять, но дальше намерений не шло. Прошлые события начинали казаться кадрами из фильма, которые хоть и остались в памяти, но уже потеряли свою остроту первого просмотра. Мне нужен был толчок к действию, но в то же время, я оттягивал момент для принятия какого-либо решения.
Где-то после десятого числа мне нестерпимо захотелось выйти на улицу и просто пройтись, совершенно без цели. Что, собственно, я и сделал, облачившись в тёплые доспехи.
Определённой цели не было, я просто старался идти помедленнее. Быстрой ходьбы не вышло бы всё равно – давали себя знать застолья и диван, особо опасно близко находящийся около кухни.
Яркое зимнее солнце, на несвойственной этой широте синеве высокого неба, даже пригревало бесснежную землю и голые ветви деревьев. Мне встречались прохожие, такие же довольные солнцем и небом, и так же старательно обходящие тени от домов.
В этом городке направление прогулок могло быть только одно – вдоль асфальтированной улицы некогда красивого центра. Или можно было свернуть в парк, который охранял памятник Ленину. Я выбрал «свернуть».
Скамейки, стоящие по обеим сторонам центральной аллеи, были целы, но не пригодны для сидения. Новая и непонятная молодёжная мода заставляла современный генофонд страны сидеть на спинках скамеек, шаркая грязными подошвами обуви по сидениям. Туда же, под ноги, плевали, втыкали окурки и жевательную резинку. Так счастливо залетевшие и уже замужние молодые мамаши не отставали от своих менее удачливых одноклассниц по манере и вальяжности посадок на спинках скамеек. Что, в общем-то, вселяло надежду в достойное воспитание ими подрастающего поколения, которое при таком воспитании претендовало на достойно-высокое место в мировой канализации. При желании можно использовать слово «цивилизации», но только при желании, которого я у себя не обнаружил.
Рядом со входом на заброшенный стадион находилось кафе, внешне походившее на средневековый коровник. Облущившаяся краска на облицовочных досках была местами заклеена рекламными плакатами пивных марок. Набросанные окурки и пивные пробки давали точный ориентир местонахождения входа в это заведение. Я решил зайти.
Внутри кафе было почти таким же, как и снаружи. Только более тёплым. Пластиковые столики с такими же креслами стояли в случайном порядке. Круглые матовые отметины на столешницах позволяли предположить, что посетители здесь не редкость. Редкость здесь уборщица.
За крайним столиком сидели две девушки субтильного вида, и такого же возраста. Они играли в нарды, курили и сбивали пепел себе под ноги. Там же покоились окурки.
--Девушки, у вас есть кофе?
--Щас!
Черноволосая девица с рыбьими и накрашенными глазами, которая решилась ответить, затянулась и бросила кости на доску. Сделав ход, она дождалась ответных действий напарницы и снова бросила кости.
Только из интереса я решил дождаться окончания партии. Хотя моя готовность нахамить требовала немедленного выхода, я продолжал ждать. Сигарета у рыбьеглазой догорела до фильтра. С видимым сожалением она оторвала тщедушный зад от кресла и направилась за стойку.
--Шо?
--Кофэ.
Её надежда на крупный заказ со спиртным, при котором была возможность самовольно насчитать себе премиальные, не оправдался. Разочарованию не было конца. Она включила электрический чайник и не глядя на меня спросила:
--«Маккофе», «Якобс», «Чибо». Какое кофе?
В руке она держала жестяную банку с надписью «Нескафе». Надпись была сделана с ошибкой, характерной для левого напитка. Не дождавшись от меня ответа, она откуда-то из-под прилавка достала пластиковый стакан. Слегка сполоснув его под струйкой воды, текущей из незакрывающегося крана, она принялась вытирать его случайно попавшейся в руки тряпкой.
--Этот стакан для меня?
--А для кого?
--А у вас нет использованного презерватива с засохшей спермой?
--Шо-о?
--Из такого стакана сама пей!
--Да пошёл ты, козёл!
Она вырвала штепсель из розетки, швырнула банку с кофе непонятного сорта и пошла к своей напарнице. Эндшпиль в этой, временно отложенной партии, требовал немедленного завершения.
Я вышел на улицу. Веселье внутри меня танцевало танго страсти в паре со злостью. Ладно, чёрт с ним, с кофе. Хорошо ведь, что не отравился.
Выйдя из тени этого кафе, я осмотрелся и достал сигарету.
--Молодой человек, не угостите сигареткой?
Около меня оказался пожилой мужчина где-то под семьдесят. Кроличья шапка на его голове давненько потеряла форму, старое полупальто, с двумя рядами пуговиц и цигейковым воротником уже какое-то время просилось в чистку, или в перелицовку. Суконные высокие ботинки на молнии и серые полосатые брюки завершали наряд именно в такой последовательности, которую я для чего-то запомнил. Мужчина был тщательно выбрит, что в паре с его спокойными и не старческими глазами, вытеснили из памяти моё неудачное кофепитие. Танго прекратилось.
--Да, конечно.
Я протянул ему пачку и горящую зажигалку.
--Я давненько бросил, но иногда тянет вдохнуть дымку, - сказал старик затягиваясь.
Выпуская дым в голубое небо, старик закашлялся.
--Да, уж, давненько не курил, давненько. Может, не надо было пробовать снова?
Он достал платок и вытер слезящиеся глаза.
--Андрей Дмитриевич, с вашего позволения, - сказал он и протянул мне правую руку, в ладони которой оставался скомканный платок.
--Ой, извините, - суетясь, он переместил платок в левую руку.
--Очень приятно, - ответствовал я, когда все необходимые формальности были соблюдены.
--Не желаете прогуляться немного? По парку.
--Ну, извольте. Все равно дел никаких сегодня у меня нет. Я для прогулки сюда и пришёл.
--Я тоже, знаете, не тороплюсь… больше никуда. Пенсия. Понимаете…. Телевизор надоел, бабка моя к сыну уехала… я, вроде, тоже гуляющий.
Он снова промокнул платком глаза, предварительно развернув его, держа за концы.
Я шёл рядом с ним, глядя себе под ноги. Но боковым зрением заметил его манипуляции с платком, расцветкой напоминавшей шарф на руке мальчишки-велосипедиста. А интересно вспомнить, когда это всё было? Уже, наверное, год прошёл. А сколько событий….
--О чём задумались?
--Так, кое-что вспомнил. Прошлую весну.
Что он так теребит этот платок? Как будто сигналит кому-то. Вот если бы этот платок по-настоящему оказался сигналом для меня. Но теперь сигналить мне некому – основная цель в Воронеже достигнута, Антон спокойно ушёл наверх, в свой небесный чертог. Помощь, о которой просил ночной Старик, скорее всего, оказана, дела закончены. Так что этот носовой платок – всего лишь носовой платок. Даже с такой расцветкой.
--У людей всегда самое важное и самое хорошее остаётся только в воспоминаниях…. И это даже немного обидно. Не в сегодняшнем дне, хотя он тоже быстро станет воспоминанием, не сейчас и, что даже немного обидно, не в завтрашнем. Тогда почему в прошлом нам лучше, а? Или приятнее? Почему мы не думаем, что завтра нам, или скажем, мне, будет так хорошо, как никогда? Я соврал бы, если бы сказал, что часто об этом размышляю. Жизнь мне показала свою правоту, и теперь я довольствуюсь созерцанием правильного понимания. А это страшно для людей, когда они перестают думать или мечтать. Хотите знать, почему так происходит? У меня есть ответ на этот вопрос. Хотя этот ответ мне не нравится. Я думаю, что у людей сегодняшний день хуже, чем вчерашний. В годы моей молодости мы не были так категоричны, день лучше, день хуже…. Для нас дни были разными. Теперь они становятся откровенно хуже. Поэтому, чем дальше вы сможете нырнуть в своё прошлое, тем лучшим оно кажется. Поверьте мне, это не правда, что всегда было одинаково. Просто с возрастом люди начинают всё иначе воспринимать. Хотя само восприятие одинаково для всех возрастов – сахар сладкий, а кипяток горячий для меня и для ребёнка. С годами приходит неудовлетворённость собой и окружающими. Раньше, пользуясь жизнью себе в радость, не думал о том, что в зрелом возрасте тебя не будут оценивать в той мере, в какой лично тебе хотелось бы. А сегодняшний день показывает нам совмещение прожигания жизни и требований к окружающим. Прошу заметить, что возраст, в котором происходит совмещение, постоянно двигается в сторону омоложения. Вот сидит молодёжь страны, на скамейках сидит. Теперь подумайте о том, каков будет взрослый период той же страны, когда эти молодые люди станут стариками? Я пытаюсь намекнуть на понятие порядочности, образованности…. Вот о гуманизме и интеллекте я не говорю. Есть ли малейший шанс найти из этих подростков тех, кому можно доверить страну? Это, конечно, риторика… но я не вижу тех, кто сможет восстановить сильно пошатнувшийся баланс в стране. Я не говорю об этих мелочах – экономика, или что там ещё придумано? Политика…. Да…. Об этом я не говорю. Страна умрёт, хотя она успешно и сейчас это делает. Умрут люди, расплодив вместо себя мутантов и полу роботов, у которых понятие «душа» останется только в поговорках. Не думаю, что это секрет, но на территории этой страны есть отпечаток мощного разума, который охранять и изучать надо. Этот разум не камень, который может пролежать сколь угодно долго. Это, милый мой, субстанция нежнейшая. Она понимания и уважения требует. И баланса. И этот баланс не в сказках для народа о голодоморе и не в обязательном навязывании языка. Это баланс в голове и в сердце. Это разум и религия. А сегодняшняя история страны – это осовремененные страницы истории смутных времён, правления царя Бориски Годунова. Те же страсти по злату и власти, те же убийства своих подданных и та же повальная и узаконенная ложь. Если бы я был поэтом, то смело использовал бы строчку, что завтрашнего дня уже не будет. Я думаю, что это не гипербола, это правда. Я вот всё время говорю и не спрашиваю вашего мнения. Оно будет интересовать меня чуть позже, если вы найдёте в себе силы дослушать меня до конца. У этой страны нет будущего. Если вы меня слушаете, то поймёте, что я имею в виду не территорию с населением, а Страну Разумную, такую, как Человек Разумный. Территория под названием Украина продлит свою историю ещё не один век. Но это будет всего лишь придатком к собственности нескольких богатых семей. С собственным населением, всегда готовым на всё, ради достатка хозяев. Это будет обычная марионеточная страна со средненьким уровнем интеллекта немного выше молотка. На этих скамейках вы можете созерцать основу вымирающей Разумной Страны.
--Курить хотите?
--Нет. Я никогда не курил.
--Значит….
--Значит. Это всё что-то значит. И платок мой что-то значит. И ваше месячное затворничество что-то значит. Знаете, что самое страшное Бог дал людям? Выбор. Это тяжелейшее испытание и не всем оно под силу. Правильно и не правильно, да и нет – это, можете мне поверить, не разрешимая задачка для всех. Но всегда выбор прост – только один из двух возможных вариантов. Один простой и лёгкий – этот выбор сделали сидящие на скамейке. А есть и сложный. Но не мне судить, какой выбор правильный и нужный для человека. Моё дело напомнить, что выбор должен быть сделан. Вам открыта большая тайна, которая сейчас может оказаться страшным оружием против любого человека. Вам надо решить, как поступить с этой тайной. Мне разрешили вам дать подсказку. В эту тайну вас посвятили не случайно.
--Вы кто?
--Кто знает? А вдруг я постаревший мальчишка-велосипедист? Как вам такой ответ?
--Но….
--Не старайтесь многое понять – не выйдет. Попробуйте почувствовать.
С этими словами он повернулся и выбросил взятую у меня сигарету. Она была только что прикурена….
Я остался один. И что для меня тут было нового? Что было новостью? Ничего. Что было неожиданного? Ничего. Что случилось плохого со мной? А то, что я уже ничему не удивляюсь, вообще ничему. Ни откровениям о судьбе страны, ни внезапным появлениям людей, знающих обо мне, побольше меня самого. И, что самое интересное, исчезающих так же не понятно, как и появляющихся. Хотя мне иногда нравится чувствовать себя немного избранным…. Вроде знаешь о чём-то больше других, понимаешь некоторые механизмы мироздания снова больше других…. А радости эти знания не приносят. Да какая там радость? Я даже толком и воспользоваться этими знаниями не могу. У меня нет точки приложения этих знаний и понятий. Как будто я один из всех имею что-то такое в голове, что позволяет мне разгадывать любые кроссворды. А какая мне польза от разгадывания, если я не могу даже примерно понять, что мне делать? Выбор у меня есть. Выбор выбором, а делать-то что? Стоять в парке и смотреть на сигарету, лежащую на земле...? А я ведь так и стою около кафе и, похоже, что никуда ни с кем я не ходил в проходку…. И сигарета у меня в руке не прикурена…. Что же это происходит, а? Прощай рассудок, мне было с тобой интересно жить? Блин!
Я оглянулся вокруг себя и ничего примечательного не заметил – всё было так, как и в момент моего прихода в парк. Погулял…. Надо пойти домой и ещё раз…. Додумать дальнейший план действий я не успел – меня отвлёк шум моторов. По аллее парка, на своих новомодных скутерах, неслись подростки. Разрывая пространство и заглушая разговоры находящихся в парке, эти гонщики, с видимым безразличием на лицах, устроили гонку за лидером, по единственной целой аллее. Интересно, милиция не только в этом городке, а вообще, в природе, существует? Или только в кино? Хотя я, как самый просветлённый среди тех, кто в тот момент находился в парке, один раз видел участкового. Значит, в природе они существуют. А что если…. Мысль, так и не успев забраться на подиум, сорвалась и умчалась вслед промчавшемуся мимо меня скутеру. На заднем сидении, которого, сидел Андрей Дмитриевич…. Он помахал мне рукой и вздохнул. Именно вздохнул – это я хорошо рассмотрел. И сидел он как-то странно – одним боком к движению скутера и заложив ногу за ногу….
Вот скутер свернул налево около профилактория и исчез из вида. Затих и шум мотора. Неторопливо, как вспоминаемый утром сон, куда-то пространство потекло накапливавшееся во мне сомнение. Значит, мне надо подкреплять действием мой выбор. Вот и выходит, что реальность сегодняшнего дня и этих «парковых» разговоров доказана. Для меня. Вот и возвратилась прерванная гонщиком мысль – милиция. Тогда не стоит терять время. Надо попытаться материализовать в единое действо обрывки мыслей и догадок. Хотя сильно по-киношному звучит фраза «Сделать выбор». Будем считать, что я сделал выбор. Тогда что? Тогда – шашки наголо! Аллюр три креста! В атаку!
Давненько не подходил я к зданию милиции – аптеки – банка, давненько. Можно было бы постоять и прислушаться к своим ощущениям и фрагментам памяти, полученным после первого визита в это здание. Я даже наморщил лоб от усердия, но что могло прийти на ум, когда стоишь перед милицией, тем более такой….
У окошка дежурного я долго пытался объяснить, кто из следователей мне нужен. При помощи жестов и мимики я описывал внешность, махал рукой в направлении его кабинета – ничего не помогало. В запале бесед с дежурным я не мог внятно соврать о том, по какому вопросу я домогаюсь этого рандеву. Одно я точно выяснил, за прошедший год ни один следователь не уволился.
Лязгнув железным языком, открылась дверь, ограждающая внутренность милицейского пространства от дежурки. В неё вошёл именно «мой» следователь.
--Вот он! – почти крикнул я в самое окошко.
Дежурный резко отпрянул и скривился, как от боли в ухе.
--Чего орёшь? Там же микрофон! Вот, балбес! Кирилл, этот, вроде, тебя домогается.
--Не-е. Я – всё. Завтра отпуск. Отправь его… хоть к Денисенко. Мне уже похер, я – всё! А где транспорт?
--Не хватило?
Дежурный покосился на меня и, с опозданием поняв свою оплошность, отключил громкую связь. Но беседа внутри дежурки продолжалась ещё около минуты. Судя по жестикуляции, дежурный активно отнекивался, а Кирилл спокойно внушал ему основные факты из своего требования получить дежурную машину. Ну, мне так показалось. Наконец, Кирилл достал деньги и положил их на стол, хлопнул дежурного по погону и собрался уходить. У меня не было желания дожидаться окончания праздничного застолья по поводу отпуска, и я постучал по стеклу, привлекая к себе внимание их обоих. Ладонью, для большей убедительности, я резанул себя по горлу, потом покрутил пальцем по циферблату часов и выставил торчком указательный палец. Двое за стеклом смотрели на мои дёргания без интереса, но настороженно. Тогда я решился на последний шаг – сложил молитвенно ладони и потряс этой кистевой фигурой в воздухе. За стеклом продолжали на меня пялиться. Вот как ещё им показать, что у меня есть разговор на одну минуту? Тем более что язык жестов не самая сильная сторона моей творческой натуры. У меня родился ещё один трюк, последний и отчаянный. Я постучал пальцем по коробочке, в которую говорят посетители и, ткнув пальцем в дежурного, дотронулся до своего уха. Кирилл что-то сказал и до меня донёсся голос из коробочки.
--Ну?
--Мне Кирилл срочно нужен на одну минуту. Не больше. Есть предложение.
--А ты что подумал? – Спросил Кирилл дежурного.
Снова заскрежетал железный язык, совершая поступательное движение в отведённом ему пазу металлической лутки. Распахнувшаяся дверь выпустила из своих милицейских недр нужного мне Кирилла.
--Ну? – Скорее водочным ароматом, нежели голосом спросил следователь.
--Давай выйдем на улицу, там нет ушей. Первый разговор будет короткий.
На улице мы закурили и я продолжил.
--У меня странная ситуация сложилась. У меня нет проблем, но они есть. У меня нет явных врагов, но они есть. Я могу многое объяснить, но я не понимаю, что происходит. Я уверен только в одном – я нормальный психически.
--Это тебя из России разыскивали, да? Из Ростова?
--Воронеж.
--Точно-точно. И чего ты хочешь? У меня есть, но нет. Я не гадаю на картах.
--Я в курсе, чем ты занимаешься. У меня предложение. Ты, в отличие от меня и моих знакомых, имеешь опят работы с людьми. Нормальными и придурками. Ты, скорее всего, быстрее других определишь, где обычный криминал, а где вещь серьёзная.
--Конкретнее.
--Не будет конкретнее, пока не согласишься. В общих чертах всё выглядит так – командировка в качестве консультанта. Срок? Я думаю, что пара недель. Оплата ежедневная, накладные расходы оплачиваются. В конце – премия. Да, важная вещь – за мной нет никакого криминала. Вообще никакого. Если согласишься – поговорим подробно. Если нет – значит, нет. Моя минута закончилась.
--Дай мне свой телефон. Я завтра перезвоню.
Предварительная работа проведена. Даже завершена. Осталось, в случае его согласия, уговорить жену не ехать за мной следом, пока я не определюсь со степенью опасности.
Быстрым шагом я направился к дому. В голове крутилась фраза Андрея Дмитриевича: «Моё дело напомнить, что выбор должен быть сделан». Тогда я сделал выбор. Рубикон будет перейдён. Господи! Что я несу, что я несу!
С этой великой мыслью я цепляюсь туфлей за торчащую из асфальта арматуру и все своим ростом быстренько прижимаюсь к тротуарной плитке. Вроде не больно, но обидно. Тем более обидно упасть после сделанного выбора. Я стал падким на асфальт. Как теперь не вспомнить слова Андрея Дмитриевича о том, что всё имеет значение. То есть, случайностей не бывает.
Следующие три дня я провёл в постоянных беседах, уговорах, объяснении мотивации своих поступков и поисках мотивации в поступках других. Несколько раз звонил Леснику с просьбой дать «добро» на собственное расследование. О чём он долго молчал в трубку, я не знаю, какие эпитеты в мой адрес он подавил в себе – я тоже не знаю. Только ответил он мне каким-то подавленным голосом, но его согласие я всё же получил. Валера со своим напарником будут опять со мной, осторожность – вот главное и т.д. и т.п. Сам с собой я могу делать всё, что захочу, а вот телестудия должна до лета начать работать. Прислан новый директор, слушаться которого обязательно и всё в таком духе. В конце беседы я спросил напрямик – имею ли я моральное право найти убийцу Михыча?
--Это мой племянник… Мишка…. Хочешь получить моё «добро» на работу – я его даю. Но наше общее дело не должно пострадать. И люди тоже. Слишком дорого мне это телевидение обходится, я не о деньгах…. Всё, отбой! Желаю удачи!
Самым трудным для меня оказался разговор с Кириллом. Начиная говорить о возникновении ситуации на телестудии, появилась необходимость подробно углубляться в Воронежское прошлое, иначе он переставал понимать связь фактов в моём рассказе. Мне надо было что-то придумывать, вместо рассказа об Андрее-Антоне. Мне нельзя было говорить о подсказках, которые я получал. О многом либо нельзя было говорить, либо говорить было бессмысленно. Иначе я мог бы показаться по-ментовски мыслящему человеку обычным психом.
На второй час моего невнятного изложения событий, я решил упростить всё – и рассказ и его задачу.
--Всё. Я устал. Давай так – я тебе даю информацию, которая у меня есть. Телефон, интернет, деньги на взятки – всё это тоже будет. Я хочу знать, кто именно, или какая организация стоит за этим убийством. И всё. Конкретного человека искать не надо, имею в виду исполнителя. Не он важен, важен тот или те, кто распоряжается чужими жизнями и чужим имуществом по своему произволу. Одно я знаю почти наверняка – это не бандиты. Они, сам знаешь, не гадят против большой силы других бандитов.
Неловко было называть Лесника бандитом, но оно так и было….
--Это другие люди, но не менее наглые. Ты будешь сам по себе на нелегальном положении. Всё, что я смогу узнать нового – сразу дам тебе знать, но ты сам по себе, понимаешь? Вдруг я прав и все, кто оказываются около меня, попадают под подозрение и, на всякий случай, под уничтожение. Такому обороту событий я не удивлюсь. И последнее. Есть ещё одна, на девяносто процентов верная информация, но о ней я расскажу тебе после приезда на телестудию. Я хочу её ещё раз проверить. Такой вот план. Что скажешь?
--Пока ничего. Я больше половины не понял. Где жить, как с оружием, кого искать, как и кем представляться? Я уже не бычу в этой каше.
--Понятно. Последний раз и по порядку. Приезжаем, селишься в гостиницу, так? Я передаю тебе диск с записью наезда, ты его смотришь и пытаешься определить, что из этой записи можно использовать для того, чтобы найти убийцу. До этого момента понятно? Вот. После этого, мы как-то встретимся и поговорим, я думаю, что тогда будет о чём и в какую сторону двигаться. Пистолет держи при себе, удостоверение используй так, как сочтёшь нужным, но это потом. Сначала ты посмотришь всю информацию. Понятно?
--Ладно, заладил…. Когда едем?
--Завтра. Успеваешь собраться?
--Успею. Созвонимся.
Сидя в купе поезда, вёзшего нас в первую столицу, мы с Кириллом пытались придумать и продумать способ собственного расследования. Временами нам казалось, что всё у нас получается слишком путано и сложно. И цель, которую собирались достичь, становилась при таких розыскных мероприятиях уже второстепенной. Да и само планирование начинало походить на расследование ради самого расследования. Находясь на грани разговора, после которого начинаются оскорбления, мы решили вернуться к началу разговора – сначала посмотреть диск с записью камеры видеонаблюдения, а потом начинать планировать. По крайней мере, нам не было скучно ехать.