Это невероятно! Я откапываю папку за папкой. Неужели я был таким плодовитым? И это в то время, когда перед моим носом махали револьвером, грозили карой? Зачем мне это всё надо было?
Я перебираю папки с совершенно непонятным почерком, сокращением слов. Это было время, когда меня травили психотропными препаратами, отчего я не мог расписаться за получение денег в Сберкассе. Мне пришлось придти в эту Сберкассу с моей матерью и переписать мои богатства на её сберкнижку. Работница долго добивалась, чтобы я хотя бы в третьей попытке расписался, как в паспорте.
Наконец, ей надоело это моё усилие, скорее всего, бесполезное, она оформила сберкнижку мамы. Мы вышли из Сберкассы с мамой в разных чувствах. Мама вышла богатой, а я - бедным.
Теперь я полностью зависел от моей мамы, то-есть, от её щедрости. Щедрость её равнялась тридцати рублям в месяц мне на неизвестный срок. Я не работал. Я был изгнан со всех работ, кроме должности такелажника, сторожа или дворника.
Но у меня было к тому времени чуть не три высших образования. Я ещё мог приносить пользу государству в более возвышенном статусе. Опускаться ниже ватерлинии мне не позволяла загадочная болезнь моих рук. Я не мог легко и непринуждённо пописять. Говорить, что я мог почистить картошку, значит врать напропалую. И всё же я писал!
Это были адовы муки! Я тогда полностью убедился в непобедимости Советского Строя, на защите которого бессонными ночами стоял КГБ. "Старики" не желали уходить на пенсию, зорко осматривая все Регионы, в которых, в моём лице, могла просочиться светлая мысль!
Я не мог не писать! Старые люди, пережившие идиотизм СССР, перед смертью хотели высказаться. Им неважно было, что я - не маститый писатель. Они верили в меня, они доверяли мне те тайные новости своей жизни, которые исчезали под пером цензуры. И я писал, почти рыдая от своего безручия, жертвуя своим возможным излечением от загадочной болезни.
Следопыты догадывались, что я пишу, но их удовлетворяло моё молчание в прессе. Так что это несчастье моё продлилось только четыре года. Как только я добился звания - столяр,
путы поослабли. Конечно, не такелажник, не сторож и не дворник, но уже и не художник.
Падение моё с Олимпа было обозначено великолепной зарплатой в бригаде, как я полагаю, тайных агентов. Это в будущем подтвердилось маленькими нюансами. Да к 1992 году мутная вода заполнила все водоёмы, рыбка ловилась без труда умными людьми. Дураки, конечно, страдали.
Мать моя умерла во-время. Сберкнижка её с моими деньгами была пуста, инфляция мне с её пустой книжкой не грозила разорением.
А я продолжал писать!
И вот он, архив! Все сокращённые слова забыты, их надо расшифровывать не один час, не один день, не одну неделю.
Мои родственники попали, непонятным образом, в Брест 20 июня 1941 год. Как они туда попали, надо будет разобраться. Дальше целая папка каракулей, как им повезло 22 июня не погибнуть сразу под бомбёжкой. Многочисленные страницы с описанием эпопеи спасения, путешествия от одной станции к другой.
Мне тяжело это читать, потому что сегодня американцы в Чёрном море. На наш Ижевск бомбы будут падать первыми. Всему мировому сообществу мешает наш автомат.
Смогу ли я разобраться в этих записях, не знаю. Замыслы новых произведений просто кишат в моей голове. Мне грустно, что всё это опоздало на полстолетие. Никто, кажется, не мешает мне писать. Но я не верю. Не верю и всё тут!
Я сложил пожелтевшие от времени листы обратно в папки.
Всё. Нужно срочно написать свежее произведение из сегодняшней жизни. Его читателям преподнесу завтра.
Ижевск, 2012 год