Часть 2
- В самом деле, кто не любит Рождество? Разве что, какой-нибудь извращенец с покалеченной с раннего детства психикой, поскольку однажды, как раз под Рождество, кто-то из членов его семьи либо умер, либо развёлся, либо объявил, что он гей. Или же бедолага, которому посчастливилось получить самый необычный рождественский подарок – измену, расставание, увольнение с работы или же «приятную» в любое время года новость о том, что у него рак яичка. С тех пор, несчастные жертвы этого коварного праздника ненавидят его изо всех своих оставшихся, несломленных сил. Лично я считаю, что это полный идиотизм. Ну, сами посудите, разве они ненавидят само Рождество? Чёрта с два! Они ненавидят события, воспоминания, которые, по чистой случайности, выпали как раз на это время. Ну, кто же мог знать? Подобные вещи происходят слишком часто, они вовсе не выбирают, когда им случиться, а просто нагло заваливаются в гости хоть в три часа ночи, хоть пьяные в стельку, хоть с целой оравой друзей. И нечему здесь удивляться. Вот только, знаете что, я считаю, это как-то не очень честно, по отношению к Рождеству. Оно ведь ни в чём не виновато. Я, вообще-то, не большой фанат ненависти, но в редких случаях, когда её присутствие жизненно необходимо, для этого должна быть ну очень веская причина. Вот, к примеру, человек ненавидит шоколад. Он, должно быть, полный придурок, но, в принципе, сейчас не об этом. И, значит, спрашивают его: «Почему ты ненавидишь шоколад?» А он, вместо раздражающе бессмысленного: «Ну, не знаю, просто так», отвечает что-то, вроде: «У меня от него кариес» или «У меня аллергия», или «Я вообще сладкое не люблю, меня от него тошнить начинает». Вот это я понимаю, объяснение. И, хотя я по прежнему буду считать его придурком, так как он ненавидит шоколад, но зато, на худой конец, уважать буду. То же касается и Рождества. Не надо с ним так, пренебрежительно. Ну, хотя бы каплю уважения можно проявить. Вот я, например, ненавижу Рождество, но за дело!
- За дело? Это за какое же дело? - говорит она и так, знаете, сексуально дым выпускает. Я понимаю, она это не специально. Ей смысла нет меня соблазнять, мы едва знакомы, да и не могу утверждать, что вообще ей хоть как-то интересен. Но она так сексуально выпустила этот проклятый дым, что я чуть мысль окончательно не потерял. Знаете, от чего вдруг стыдно так стало и противно? Вот женщины всегда говорят, будто мужчины примитивны, перед ними задницой только покрути, они уже, словно роботы, в твоей власти. А мы, в свою очередь, обижаемся на них, говорим, что не правда всё это. Да вот только правда, увы, чистая и пошлая, но правда. Она сейчас ведь просто дым выпустила, уверен, она его постоянно так выпускает, неважно, перед своим начальником, перед матерью, перед братом, перед парнем, если он у неё вообще есть. А у меня-то уже слюни потекли. Противно от самого себя, ей Богу.
- Так что за дело? Вы меня прям заинтриговали, - она прерывает мои затянувшиеся размышления.
- Дело? – я очевидно, и впрямь, немного потерялся, из-за дыма этого дурацкого! Будь он неладен! – ах да, дело! Вы не подумайте, семья у меня нормальная, никаких травм я в детстве не получал под Рождество. Да и подружки меня в сочельник не бросали. Я ненавижу Рождество за его лживость и лицемерие. Понимаете? Все вокруг вдруг в один прекрасный день начинают улыбаться. Даже те, кого ты и в помине не знаешь. Зубы так противно скалят: «Счастливого Рождества!». И вокруг так красиво, белоснежно, ёлки, витрины, дома, всё горит огнями! Прям заглядение настоящее! И всё вроде хорошо, празднично так, и в голове у тебя звучит какая-нибудь противная, застрявшая в мозгу рождественская песенка. И в глазах приятно рябит от гирлянд. И руки обрываются от тяжести несчитанных пакетов с подарками. Вот ты приходишь домой, весь на радости. А дома никого нет. Стоит тебе остаться наедине со всеми этими рождественскими пагримушками, как становится грустно. И все твои купленные подарки, игрушки, открытки выстраиваются перед тобой и хором начинают запевать: «Радуйся! Радуйся! Радуйся!». И чем больше они поют, тем паршивее тебе становится. И чем паршивее тебе становится, тем настойчивее и злее они голосят, буквально готовые убить тебя, если ты немедленно не начнёшь радоваться. А лично я по приказу радоваться не могу. Да и не хочу, вообще-то.
- А знаете, в этом что- то есть, - произносит она и тушит сигарету. Да так томительно произносит, что меня аж изнутри передёргивает.
- Я считаю, что Рождество, само по себе – это обычная пропоганда счастья. Можно подумать, если в течение года его у вас не было, то под рождество оно непременно появиться. Нужно только нарядить огромную ёлку и потратить всю свою зарплату на дурацкие подарки. Сейчас Рождество – это не вопрос счастья, а вопрос денег. Как бы ободрать нас всех до нитки, незаметненько, но, одновременно, создать ощущение, будто мы ещё и в выигрыше остались. Лучше повода, чем Рождество, не придумать!
- Точно точно, я, кажется, понимаю, к чему вы клоните. На прошлой неделе я покупала подарок своей лучшей подруге. Зашла в Блумингдэйл, решила ей шарф купить. Она на него ещё месяц назад глаз положила. Такой тёмно-зелёный, с золотистым узором. Ткань ещё, помню, плотная, но очень нежная, мне понравилась. Короче, сипатичный шарф. Ну, вот, я его хочу купить. А мне продавец заявляет: «С вас сто пятнадцать долларов». Я на него так недоумевающее смотрю, а он мне с улыбкой: « О, да, наши цены сейчас могут Вас приятно удивить. У нас просто нереальные скидки. Вам очень повезло. Приобрести такую вещь всего за пол цены. Ну, разве, это не рождественское чудо?». Стоит, смотрит на меня, как на барана, и лыбится до невозможности противно. Я ему хотела было сказать, что это его «чудо» всего месяц назад стоило около семидесяти долларов. И пусть он не думает, что я позволю надувать себя, как ребёнка. А потом думаю: «И зачем мне это надо? Пусть подавиться моими деньгами. Мне не жалко. Всё равно, не здесь, так в другом месте обдерут».
- Ну, вот вам, пожалуйста! О чём я и говорю! Кругом одни брехуны, куда не глянь! А под Рождество их прям на конвейере печатать начинают, - говорит он, и так понимающее головой покачивает. Вот он так качает, будто действительно всё понимает. Меня даже гнев мой, внезапно напавший, немного отпускает. Тут ещё с этим шарфом завелась, совсем некстати. А он головой покачал, и мне полегче стало. Но курить хочется, жуть как! Достаю сигарету, а он смотрит на меня, зажигалку под нос суёт. Уже второй раз, а всё равно, неожиданно.
- Я обычно много курю, а когда говорю, так ещё в два раза больше. Хорошо, что у вас зажигалка есть, значит, вы тоже курите. Иначе мне пришлось бы сейчас неловко потушить сигарету и больше не курить в вашем присутствии. А это, знаете, постоянно отвлекало бы меня от разговора. И я бы не о Вас думала, а о том, как бы поскорей от Вас избавиться, чтобы, наконец, спокойно закурить. Вы же не астматик или не аллергик какой-нибудь? Не аллергик же?
- Нет, слава Богу, - улыбается, значит, точно, курит.
- Ну, и хорошо, терпеть не могу мужчин, которые не курят. Это может показаться сущей глупостью, но, чёрт возьми, меня эта теория ни разу не подводила.
- Что за теория? -спрашивает.
- Если мужчина курит, значит, он лучше тебя поймёт. Да и погооврить с ним есть о чём. Сядёшь вот так, вывалишь на стол свою пачку, а он свою. Закажите по пиву, и понеслось. За пару часов и двух пачек нет. А сидишь с некурящим и пачку выложить боишься, и пиво не закажешь. Вытягиваешь так робко, по одной сигарете из сумки, и раскуриваешь медленно, чтобы растянуть удовольствие. Но ему особо не показываешь, что балдеешь при этом, а то подумает ещё, что ты какая-нибудь наркоманка. А он смотрит на тебя так, с улыбкой, и вроде не осуждает. Но ты то знаешь, что он предпочёл, чтобы ты не курила. И если на горизонте появится ещё одна такая весёлая, умная, красивая, да ещё и некурящая, то твои же сигареты сыграют против тебя. А если парень курит, то ему всё равно. Он, может, и выберет ту, другую, но только потому, что она красивее, или умнее, или богаче, или в постели лучше тебя, но уж точно никак не из-за курения. Это для меня огромное облегчение.
- Я лично никогда не задумывался, курит девушка или нет. Не обращал внимание. Но, наверное, если бы не курил, то сейчас только и делал бы, что смотрел на Вас и спрашивал себя: «Девушка, а дымит как паровоз. Интересно, выберусь ли я живым из такси?»
Она улыбается, высовывая сигарету в окно:
- Да нет, вы не правильно меня поняли. Это был вовсе не намёк. Я наоборот, хотел сказать, что Вы правы. Некурящие мужчины жуткие зануды и снобы, а курящие, вроде меня, тупицы, вечно болтающие то, что не следует.
- Прошу, только не надо вот сейчас слова подбирать, выпендриваться передо мной, - говорит она, встревожено как-то. А ведь и правда. Я как раз собирался начать выпендриваться, типа чтобы произвести хорошее впечатление и всё такое. Но чтобы окончательно не впасть в мой излюбленный словесный бред, лишённый всякого здравого смысла, а главное, далёкий от всего того, что я действительно думаю, мне пришлось сделать небольшой перекур. Тем более, раз уж наш последний разговор касался сигарет, просто грешно было сейчас не затянуться. Достаю одну из пиджака, поджигаю, смотрю в окно. Молчать иногда тоже интересно. Когда молчишь один, как-то скучно бывает, и молчание твоё либо тупое, дремотное, когда ни одной нормальной мысли в голову не лезет, либо в мозгах такая жизненная философия развивается, что хоть трактаты пиши. Зато, когда вдвоём молчишь, всё как-то иначе, интимнее что ли. Но вот если вы, например, оба молчите, а причины у вас разные, то одному из вас обязательно станет не комфортно. А если причины ваши совпадают, то молчание такое, на удивление, оказывается в сто раз приятнее даже самого увлекательного разговора. В общем, не знаю, как ещё объяснить, что с ней мне нравилось молчать. Я бы так и молчал всю дорогу, если бы жутко не соскучился по её голосу. Только собираюсь к ней обратиться, как она поворачивается ко мне, глаза её так широко распахнуты, будто покойника увидела, и говорит:
- Сейчас бы кофе, чёрный, горячий, с ватрушками. Знаете, такие ватрушки из слоёного теста, а внутри белый, воздушный крем. Они нежные просто до ужаса, аж злость берёт! – смотрю на него, он видимо испугался, или что, но вид у него, конечно, смешной. Сигарета в руке застыла, на пол пути ко рту. Наверное, всё-таки испугался.
- Вы извините, я постоянно завожусь, когда о еде говорю. Политики так в своих речах не надрываются, как я в разговоре о вкусностях всяких.
Улыбается, всё-таки подносит сигарету ко рту, кажется, отпустило его. А улыбается странно так, либо за дурру меня принимает, либо я ему понравилась. Тут не поймёшь. Мужчин вообще никогда не поймёшь:
- Смешная, Вы, честное слово, как же Вас злость берёт, если ватрушка нежная? На что тут злиться?
- Да Вы вообще Рождество ненавидите! – выпаливаю от обиды. И что он попрекать начал ни с того ни с сего? Ну, точно, за дурру принимает. Так и хочется заорать ему прямо в ухо: «Сам дурак!». А он, вместо того, чтобы обидеться, и головой опять так утвердительно качает, соглашается. Нет, ну не дурак, разве? Мне даже смешно стало, от него, от себя. Улыбаюсь.
- И всё-таки, за что злитесь на ватрушки? – спрашивает, с иронией. Но, вроде, ему реально интересно.
- А как, скажите пожалуйста, мне на них не злиться? Это такая зараза! Я-то знаю! Стоит одну съесть, и всё, пропал ты! Засосёт мигом, как в болото. Будто там, внутри где-то – тычу себе в живот кулаком, - сидит механизм, который на ватрушках работает. И стоит в него хоть один закинуть, ка он сразу же очухивается, греметь начинает и требует ещё и ещё. И что ему одной мало что ли? Я, конечно, понимаю, глупо так из-за еды распыляться, но если же еда вкусная, то почему бы о ней не поговорить? Хотя, знаете, всё-таки не надо говорить о ней, надо её есть. Это о картинах, о фильмах, о новостях можно поговорить, их же не съешь, а о ватрушках не надо. Лишние расстройства только. Я, знаете, последний раз такую ватрушку года полтора назад ела. И почему, спрашивается, так давно? Каждый день прохожу мимо кондитерской, они там постоянно прямо на прилавке лежат, я даже их запах чувствую. Но говорю себе: «Завтра куплю», а иногда и вовсе не говорю. Мне подруга на днях сказала, что удовольствия больше в предвкушении, нежели в самом поедании. Она это в какой-то книжке для похудения вычитала.
-Чушь собачья! – выдал так выдал, как с друзьями своим и подвыпившими привык, так и выдал. Ладно, придётся выкручиваться, - Ну как предвкушение может быть приятнее? Я вот как-то на днях сидел и фильм смотрел, не помню какой, что-то про жизнь после смерти, или про ангелов каких-то – обычно я не стал бы в такие подробности вдаваться, но тут всё как-то само собой, естественно вышло. Может, надо было сказать, что футбол смотрел, но я ужас как не люблю врать.
- Одним словом, фильм не очень, но я увлёкся. Сижу, смотрю, к экрану прилип. Так они, как назло, давай рекламу пускать. А там какую-то итальянскую пиццерию показывают. И прямо во весь экран размахивают перед моим носом огромной дымящейся лепёшкой с кучей всякой разноцветной вкуснятины на ней. Да ещё и сыр…Они в рекламах всё время так соблазнительно сыр растягивают, что желудок горькими слезами обливаются. Короче, я эту рекламу раз пять за весь фильм видел. А когда он закончился, пошёл спать. Часа два ворочался в кровати, не мог уснуть. Всё думал об этой проклятой пицце и том, как сыр тянется.
Она достаёт сигарету, нервно так её держит, не сводя с меня глаз, я ей зажигалку подношу. Видно, что она напряглась, скорее всего, проголодалась.
- Ну, так и что с вашей пиццей? – серьёзно так спрашивает.
- Пришлось заказывать. Прямо по среди ночи. Я обычно ночью не ем. Не то, чтобы диета и прочее, нет, просто как-то не хочется, но вот если проголодаюсь, то уж точно не усну. Так вот, я себе заказал с тройным сыром, сыра так захотелось. Съел, и, знаете, был так доволен, что словами не описать. Так что пусть подруга Ваша не вешает Вам лапшу на уши. Это чушь дистрофики придумали, чтобы нормальных людей, которые поесть любят, заставить чувствовать себя ущербными.
- Возможно, - кивает и так задумчиво смотрит вперёд. А мне самому что-то есть захотелось от всех этих разговоров.
- Если бы мы тут не застряли, я бы вас сейчас в кафе пригласил, на ватрушки.
Она так мило улыбается, видно, ей приятно это слышать. А мне, честно говоря, приятно говорить. Знаю же, что никуда мы с ней не пойдём, даже если окажемся сейчас в городе, а всё равно. От одной мысли теплее как-то становится.
- А вы в курсе, что человек кучу времени тратит на всякую ерунду, - говорю, а самой всё ещё приятно, что он меня так откровенно и неожиданно, яко бы в кафе пригласил. Ну, да ладно! Все эти походы в кафе тоже, кстати, трата времени, - например, на дорогу, на пробку, на споры, на ожидание, на стирку, на сожаления. Вообще, по большому счёту, не мешало бы свести до минимума список необходимых действий. Зачем, например, каждое утро заправлять кровать? Всё равно вечером расправлять придётся. А это лишние три минуты в день. Это только кажется, что мало, а если на эти три минуты опоздать на электричку? А следующая через час? Или вообще, только завтра? Вот тогда старые добрые три минуты уже не выглядят такими незначительными, не правда ли? Вообще, знаете, я люблю это сочетание – три минуты. Если когда-нибудь сниму фильм, то назову его «Три минуты».
- А про что будет этот фильм? – спрашивает, интересно ему.
- Про время, как расстояние между людьми и между событиями. Вот может быть, например, три минуты до счастья или три минуты до солнца.
- А это много или мало? – кажется, понимает, о чём мой фильм. Вопросы правильные задаёт, странно. А я ведь думала, не поймёт.
- Это уже кому как. Одни люди будут эти три минуты целую вечность ждать, а другие – за мгновение проживут. А вы бы как хотели? Если три минуты, к примеру, до счастья?
- До счастья? Тогда, определённо, будет много.
- Почему же?
- Ну, знаете, счастье разное бывает. Иногда оно длиться пару секунд, а иногда – годами. Так если же три минуты – это быстро, то секунды и подавно, даже не заметишь его, да и года тоже не много покажется. Если три минуты – это быстро. А вот если три минуты – это долго, то и секунды дольше будут, и года. Значит, и счастье растянется.
Я обычно спорить люблю, но тут разве поспоришь? Умный он, оказывается. Мне не то, что странно видеть умного мужчину, а как-то не приятно, что поспорить не могу. Я ведь всегда могу найти, к чему прицепиться, а тут, ну, вообще, не к чему!
Вижу она как-то насупилась:
- Вы не согласны? – спрашиваю.
- Да как же тут не согласишься, если всё правда!
- А почему тогда злитесь?
- Я? Злюсь? – удивляется, наверное, не думала, что я замечу, а если и замечу, то не думала, что вот так напрямую дерзну спросить.
- Многие женщины злятся, неважно когда. Соглашаются – злятся, не соглашаются – тоже злятся.
- Да не в этом дело! Как же Вы не понимаете! Просто Вы всё так хорошо про мои «Три минуты» рассказали, что вам теперь и придётся фильм снимать, а не мне. А ведь изначально это была моя идея. Я её продумывала. А тут появились вы, и всё по полочкам разложили. Кто в итоге получает все лавры?
- Ой, да перестаньте, кто мне доверит фильм снимать? Я только говорить могу, фразы всякие вкручивать, болтаю сразу всё, что на ум приходит. Не задумываюсь. Когда дело до всяких философских разговоров доходит, тут главное – как можно меньше задумываться, а то как в дебри понесёт, потом и вовсе дороги назад не найдёшь. А фильм, тут же совсем другое. Если не будешь думать, фильм не снимешь. Вот, например, не дали бы Вы мне этот повод, так я вам честно говорю, и в жизни бы про три минуты не додумался. Знаете, в чём разница между мной и Вами? ВЫ глубоко мыслите, а я капашусь на поверхности. Ведь это Вы капали, капали и докопались до этой идеи, а я только на готовое пришёл. Конечно, на готовое любой Вам может наплести с три короба.
- Не надо Вам меня утешать, я это терпеть не могу.
- А чего мне Вас утешать? Я же вроде и не обижал? Сказал, то что думаю, а если Вам это не нравится, так и Бог с Вами, на всех не угодишь.
Оба замолчали, отвернулись каждый в своё окно. Смотрю, на что сам не пойму, а думаю всё о ней. Опять мы молчим по одно и той же причине, обиделись. Но на этот раз как-то не приятно. Я чувствую себя полным идиотом. У нас ведь с ней есть те самые три минуты, вот только в нашем случае – это очень быстро.
- Послушайте, - говорю, - давайте потратим наши три минуты не на обиды. Давайте поговорим. Скажите мне что-нибудь, у Вас такой красивый голос.
У неё, кажется, кажется, глаза заблестели. Я испугался. С чего это она? Что случилось? Такое ощущение, что вот вот заплачет.
- Спасибо, - говорю, а слёзы всё-таки подступают. Я не собираюсь плакать, не хочу. Только не сейчас. С чего мне сейчас плакать? Но чувствую, сложно сдерживаться, - мне миллион раз в жизни говорили: «Привет», наверное, тысячу раз «что ты вчера делала?», и уж точно не меньше сотни «Не хочу с тобой разговаривать». Каждый день выслушиваю всякую чушь. Зато, что у меня голос красивый, я всего лишь третий раз слышу. Это не справедливо. Люди должны говорить приятные вещи. А они не говорят. Вместо этого ерунда всякую несут. Почему никто не говорит то, что приятно?
У меня даже слеза из глаза осторожненько так выкатилась и спряталась за носом. И чего же я плачу? Просто как-то обидно стало, за всё, практически. И тут, чувствую, как он свою руку кладёт на мою руку, так смешно, заботливо. Она у него тёплая претёплая. Его тепло по всему моему телу разливается.
- Знаете, - говорит, как ни в чём не бывало, будто и забыл, где его рука, - знаете, что я услышал последним, перед тем, как вас встретил? Кто-то меня плечом толкнул и потом ещё заорал – «Куда прёшь, осёл!». И вот представьте, что я сразу же после этого погибаю. Если бы не Вы, то последнее, что я услышал бы в своей жизни, было – куда прёшь, осёл! Из всех чудесных слов, которые существуют в мире, я бы в последний раз услышал только это.
И вдруг мне так жалко его становится. Он, хотя, и не выглядит, как размазня, которую нужно жалеть, но мне всё равно как-то жалко, немножко. Я почувствовала, как он слова произносит. Знаете, с болью так произносит. Обычно, когда люди о прошлом начинают говорить, у них сразу голоса дрожащими, или серьёзными, или глубокими такими становятся. А лица! Про лица я вообще молчу! Такие лица, знаете, будто они на горшке сидят, тужатся, и одновременно 186 на 99 умножают. Столько скорби, столько драмы…Всё прям, как в театре. А вот с ним по-другому. Лицо у него обычное. Не сказать, что напряжённое, скорее обычное. Да и выражение обычное. И голос нормальный. Может, немного уставший или задумчивый, но всё равно нормальный. Только вот я чувствую, что ему больно. Наверное, когда два человека долго находятся близко друг к другу, между ними невольно возникает какая-то связь. Не обязательно знать друг друга, чтобы чувствовать. Порой наш мозг выдаёт чудные вещи.
Часть 1
В Нью-Йорке не возможно поймать такси, особенно под Рождество. Одни дороги перекрыты из-за каких-то праздничных парадов, другие – из-за аварий или прочих неприятных происшествий, а третьи обязательно будут переполнены теми умниками, которые, возомнив себя истинными знатоками этого города, решили свернуть на единственную, по их мнению, удобную, свободную, да ещё и тайную дорогу, о которой знают только избранные. И вот все эти избранные, а именно примерно треть всего обмашиненного населения города, случайно встречаются на тайной дороге, образовав такую пробку, что моя бабушка сказала бы, оголив в улыбке свои вставные зубы: «Если у твоего деда была такая же длина, я бы не пилила его каждую ночь, и возможно, сейчас он был бы жив».
Она любит отпускать пошлые шутки, да и, честно говоря, искренне им радуюсь. Моя мама – такая интеллигентка, постоянно морщиться и ругает бабушку, а потом сразу же уходит, яко бы не место ей в компании эдакой хабалки. Но бабушка не обижается, она ей в след кричит: «Иди, иди, интеллигентка засратая!». Вот умора, честное слово!
Я не понимаю свою маму, бабушка ведь её родная мать. Как можно презирать родную мать? Наверное, у нас в семье это наследственное. Я ведь хоть и говорю, что не понимаю, а тоже презираю свою. Но на это есть свои причины. Взять хотя бы сегодняшний день. Холодно до ужаса. У меня уже ноги отваливаются. Мама всегда говорит, что я одеваюсь, как чучело. Прям так и говорит, а мне всё равно. Я-то знаю, что это только начало. Дальше начнётся лекция по поводу моей осанки, которую я не держу, потом подтянется неаккуратность. Откуда она только знает, что я не аккуратный? Мы видимся всего-то пару недель в году, как она может делать такие выводы? Вдруг, я в колледже стал очень аккуратным? А даже если так, она всё равно не возьмёт свои слова обратно.
Вообще-то, она ничего. Любит меня. Вот только с какого-то чёрта наградила очередной занозой в заднице. Моя кузина из Луизианы, яко бы, хочет учиться в Нью-Йорке. А ещё, безумно жаждет увидеть рождественский город. А я – единственный, кто может приютить её здесь на пару дней, показать достопримечательности, провести по университетам. Короче, скукотища дикая. Но разве маме это объяснишь? А ещё, разве ей объяснишь, что в Нью-Йорке невозможно поймать такси, особенно под Рождество!
Кузина прилетает через два часа, а до JFK как минимум час тащиться, это если без пробок, а если как сегодня, до дней восемнадцать, не меньше. Ну, ничего, пусть подождёт. Вот и будет ей первое знакомство с Нью-Йорком. Я ей обязательно объясню, что в этом городе просто невозможно поймать такси, особенно под Рождество! Какого дьявола они перекрывают все дороги? Может, митинг какой. Только вот я уже сорок минут стою с протянутой рукой, как идиот. Все машины проезжают мимо, эти жёлтые, противные машины. Ненавижу жёлтый цвет. И вдруг, о, чудо! Смотрю, одна эта жёлтая уродина притормаживает медленно так, осторожно, играет со мной, нервы щекочет. А я, ничего, прощаю, уж больно надоело мне стоять и ждать. Вспылю сейчас, так Бог знает, когда следующая уродина подъедет. Пусть, думаю, повыпендривается. Где же ему ещё, как ни со мной. Так вот, машина приближается, и, наконец, наигравшись, тормозит. Только я, счастливый, лечу к дверце, как прямо передо мной что-то проскальзывает, быстро так, словно пуля. Я даже сообразить не успел. Вижу только перед собой человеческое препятствие, за дверь машины ухватилось и плечом меня отталкивает:
- Простите, но мне очень надо, - говорит.
А я стою, как осёл, ничего не соображаю. Оно, значит, воспользовалось моими тормознутыми рефлексами и шмыг в такси. На самом деле, не такой уж я и заторможенный, просто хорошо воспитанный, относительно хорошо. Я, знаете, никогда не жду таких вещей, я просто к ним не готов. Мне с детства внушали, что людей надо любить и уважать, что нужно быть честным и порядочным по отношению к ним. Вот я и от них соответственно не ожидаю ничего подлого, за что постоянно и страдаю. С годами осознал, что родители меня жестоко обманывали и что люди иногда заслуживают хорошего пинка под зад. Я это, конечно, понимаю, но жить так не могу. Не приучен. В принципе, и слава Богу. Я бы всё равно не хотел быть таким же противным снобом, как они, уж лучше дураком, но с чистой совестью.
Я бы, наверное, так и остался ещё неделю стоять и ждать, если бы не мой феноменальный слух. Я даже не старался, случайно как-то услышал, что мой обидчик водителю говорил:
- аэропорт JFK, пожалуйста, и побыстрее.
Тут я как дёрну дверцу, как прыгну внутрь, будто очумелый. Выдохнул и говорю:
- Простите, но мне тоже очень надо, - поворачиваю голову влево, а там сидит девушка. Вот это номер! Не то, чтобы она страшная или мужеподобная, нет, очень даже ничего, просто я как-то инстинктивно подумал, что меня парень хотел надуть. Сам знаю, дурак., иногда бываю жутко не внимательным. А в прочем, какая разница, девушка или медведь, мне ведь в аэропорт надо, кузину встретить.
Ну, почему, почему всегда во что бы то не стало нужно ругаться? Я сама, конечно, хорошо. Психану так, что искры из кончиков пальцев, кажется, вот вот посыплются. Но всё равно я быстро отхожу, обдумаю, поразмыслю и понимаю, что всё это глупости. Мне, вообще-то, нравится такой тип людей, как я. Мы как-то проще. С нами ссориться – это себе же во вред. А те, другие. В начале ссоры, конечно, хороши. Ты кричишь, визжишь, мечешься, а они стоят, руки в боки, и обречённый такой вид делают, типа уже привыкли сносить наши причуды. Строят из себя таких мучеников дзен буддистов, которым известна истина и поэтому они могут справляться с любыми трудностями. Они, яко бы, выше всех этих скандалов бессмысленных. Только вот, когда они понимают, что утихомирить тебя не удаётся, они включают другую фазу – глубокой душевной обиды. И теперь уже не важно, обозвал ли ты их дураком, или дом обокрал, они будут одинаково сильно на тебя обижены. За что, спрашивается? Я уже десять раз, как всё забуду, а они – нет же! Встанут в позу. И куда только вся их буддийская мудрость девается? Тут уже дело не столько в обиде, сколько в принципе. Эти люди ну жуть как принципиальны. Нет, у меня тоже есть принципы: не обманывать, например, не обижать специально, прощать. Это не принципы, а больше заповеди мои собственные. Так это же вполне нормально, согласитесь. А у них что за принципы? Не звонить первым никогда, не проявлять слабость. Да пожалуйста, не проявляй ты свою слабость, только где-нибудь в другом месте, когда грузчиком работать будешь, например. А мне твоя сила не нужна. Разве с близкими людьми нужно проявлять силу? Здесь терпение нужно, и любовь, и прощение…Дурацкие эти ваши принципы!
И почему меня постоянно тянет к таким людям? Два года назад, к примеру, я стояла перед конкретным выбором: или жить спокойно в своё удовольствие, или же переехать к этому дигенерату. И как вы думаете, что я в итоге выбрала? Нет, на самом деле он не такой уж и плохой, нормальный. Это просто я на него злюсь, поэтому и обзываюсь. А так, его, конечно, есть за что любить. Только этого делать больше не могу. Разве можно любить человека, который постоянно забывает купить кофе? Вы живёте вместе уже 2 года, и он, зараза, прекрасно знает, что ты с утра не проснёшься без кофе. И всё равно, каждый раз, когда идёт за покупками, забывает купить долбанный кофе. Всё купит, а кофе забудет! На утро я, конечно, начинаю орать, как резанная, а он вышагивает так по-павлиньи и лоб морщит, теорему, наверное, решает. А потом говорит: «Знаешь, ты мне 2 года жизни искалечила». Представляете? Я на него пусть и кричу, ну так это за кофе, за глупость, а он мне спокойно, как танк, залепляет, что я ему жизнь испортила. Ну, и что я должна, по вашему, чувствовать?
Вообще-то я очень чувствительная. Это от отца. Он у меня писатель, очень чувствительный мужчина. Я его уважаю, он маму, знаете, как на руках носил? Ужины романтические устраивал, цветы дарил, сюрпризы всякие, стихи писал. И к тому же, он не был одним из тех писателей – неудачников, которые висят у жены на шее, яко бы десятилетиями пытаясь закончить свой единственный гениальный роман. Нет, мой отец – успешный писатель. Его книги, знаете, какие популярные? Он маму чуть ли не в золоте купал. Да плюс, он у меня красавец. Стройный, высокий такой, очаровательный, весёлый. Маме все подруги завидовали, а она взяла и сбежала однажды с сантехником, который нам джакузи устанавливал. Нет, ну не дура ли? Я на ней злюсь не потому, что она семью разрушила, меня матери лишила, а из-за отца. Он ведь у меня чувствительный такой. Я боялась, писать бросит, в депрессию впадёт, сопьётся, чего хуже. Но, как ни странно, он вместо того, чтобы плакать, поехал в Израиль. У него была мечта – в Израиле побывать, но он всё откладывал её, потому, что мама не могла с ним поехать, работала много. Да и я маленькая была. А потому, когда мама ушла, он собрался и полетел, а мне сказал: «Мне больно, дочь, очень больно, само собой. Но пока возможность такая есть, нужно лететь. Кто знает, что дальше будет. Вдруг я завтра ещё кого-нибудь встречу? Тогда уж точно, прощай, мечта. А пока я свободен, грех не слетать».
Представляете, так и сказал. Я сперва подумала, что он на таблетках каких-нибудь сидит, а он, оказывается, серьёзно. Вместо того, чтобы вены себе резать, полетел отдыхать. И не зря: вернулся и написал отличную книгу. Я правда только пару глав прочитала, но мне очень понравилось. Не могу читать его книги, страшно. А вдруг не понравится, что тогда делать? Врать не хочу и обидеть тоже не хочу. В общем, сложно объяснить, но эта книга правда хорошая, искренняя такая, трогательная. Я даже подумываю её до конца дочитать.
Ну, вот, о чём я говорила? О том, что я чувствительная, вся в отца. Но над этим болваном горевать не стану. Я как-то порядком от него устала. Хватаю сумку и вылетаю на улицу. Смотрю, такси останавливается. Ну, я на всей скорости подлетаю к нему, кажется, кого-то чуть с ног не сбила. Он только сесть собирался, а я его как оттолкну! Не красиво! Мне самой не нравится, я обычно так не поступаю. Это всё нервы. Вспылю, так вспылю. Подлетаю, значит, и грубо ему: «Простите, мне очень надо», и прыг в такси. Будто это достойное объяснение. Можно подумать, мне одной очень надо. Но мне и правда надо, только вот не знаю, куда. Подумала вдруг об отце и говорю водителю:
- аэропорт JFK, пожалуйста, и побыстрее.
И только потом понимаю, что хочу сделать. Хочу улететь в Бразилию. На карнавал. Благо паспорт у меня в сумке и карта банковская, да и виза в Бразилию не нужна. Значит, можно лететь. Значит, мне очень нужно.
И вдруг, ни с того ни с сего, этот парень, которого я оттолкнула, залетает в машину, садится рядом со мной на заднее сидение и, глядя на меня, говорит:
- Простите, но мне тоже очень надо.
Я, право, не знаю, что и сказать. Обычно, начинаю кричать в таких случаях. А сейчас вот как-то не очень хочется. Парень симпатичный. Мне когда человек незнакомый по внешности нравится, я на него не могу кричать. Сижу и смотрю, как дура:
- Мне тоже в JFK – говорит, - я уже сорок минут такси ловлю, не могу больше стоять, атк что поедем вместе, если вы не возражаете?
Бывает же такое, я у него такси из под носа чуть не увела, а он ещё спрашивает, не возражаю ли я. Интеллигент, наверное. Не очень люблю интеллигентов. Но, что поделаешь, совесть всё равно иметь надо, интеллигенты - тоже люди. К тому же, нам хоть и в JFK обоим, но всё равно, в разные стороны. Мне в Бразилию, а ему, наверное, нет. Интересно, зачем ему в аэропорт? А вообще-то, не особо интересно. Он, конечно, симпатичный, но не до такой же степени…Киваю ему головой, машина трогается, поехали.
Не знаю, как вы, но лично я очень люблю случайные знакомства. Иногда, с первым встречным намного интереснее и проще, чем со старым другом. И доверяешь незнакомцу больше. Говоришь с ним и не мучаешься: а вдруг он кому расскажет, вдруг проболтается. Даже если и так, то что? Но обычно он если и станет твою историю своим друзьям рассказывать, то, скорее всего, будет ссылаться на «парня, с которым мы однажды столкнулись в кофейне», или на «бедолагу, которого окатила проезжающая машина». Твоя история, может, и найдёт свою широкую публику, но вот твоё имя навсегда останется засекреченным. Поэтому, мне нравятся случайные знакомства. А ещё потому, что мне нравится узнавать новых людей. Обычно, я это делаю довольно быстро. За пару минут, а потом человек мне, как правило, надоедает. Так что, случайные знакомства – идеальный для меня вариант. Узнал человека и тут же с ним распрощался, не нужно теперь его всю свою оставшуюся жизнь лишь потому, что однажды ты спросил у него, который час.
Конечно, сейчас совсем другое дело. Сейчас мы с ней заперты, можно сказать, и выхода у нас нет. Меня, откровенно говоря, мало волнует, сойдёмся ли мы с ней или так и просидим молча всю дорогу. Это уже мелочи, главное – я, наконец, еду в аэропорт. Кузина Шейла меня точно прибьёт. Ну, и пусть. Я даже посмеюсь, если она действительно возьмёт и прибьёт меня. Если уж умирать, то сейчас как раз самое время, Рождество…
- Ненавижу Рождество, - бурчу себе под нос. Проезжали мимо моего любимого кафе. Я там частенько по утрам двойной капуччино заказываю. Тамошняя продавщица, Мэй Линн, молоденькая японка, симпатичная, кстати, запала на меня. Каждый раз кладёт мне экстра пену. Так вкусно получается, что я даже готов на ней жениться в тот момент, когда делаю первый глоток. Прямо возле прилавка. Стою, пью и смотрю на неё. А она вся светится прям. Такая красива! Я бы её уже давно на свидание пригласил, если бы не был точно уверен, что ничего у нас не получится. Да потому, что знаю, и всё! Я такие вещи наперёд чувствую. Просто не моя она, понимаете. Красивая, милая, добрая, но не моя. А вот кафешка – самое то! Люблю это место. Только вот зачем же его так уродовать под Рождество? Обвешивать дурацкими огнями, снежинки на окна лепить? А как вам этот сумасшедший шатающийся Санта Клаус на пружине, у входа размахивает своим колокольчиком. Ну что может быть противнее? Всё настроение мне испортили, ох уж эта Мэй Линн, зачем ты так со мной? Говорю же, не моя она, не моя!
Короче, разозлили меня, не выдержал и выпалил:
- Ненавижу Рождество.
Интересно, о чём он думает сейчас? Жаль, что мужчины – это отдельная цивилизация. Хотелось бы их хоть иногда понимать. А так, приходится всегда полагаться на интуицию. Только сейчас моя интуиция почему-то молчит. Но всё-таки, думает ли он обо мне? Может, уже обзвонился? Как же, у меня ведь телефон с собой. А вдруг, батарея села? Надо бы проверить. Нет, не буду. Ещё чего. Ненавижу людей, которые без всякой причины достают свой мобильный и пялятся на него. Они у меня ассоциируются с неудачниками. Так и хочется подойти и заорать им на ухо: «Смотри сколько хочешь, а он ведь всё равно не зазвонит, придурок!». Я всегда смеялась над такими людьми, они довольно жалко выглядят. Сидят, как на нервах, пытаются хоть какой-нибудь частью тела прикоснуться к своему дурацкому телефону, чтобы, не дай Бог, по глупости или по ошибке или по чистой случайности не пропустить заветный звонок. И тогда, каждый звук, каждая малейшая вибрация кажутся чем-то большим, чем-то таким желанным. Но со мной всё не так. Мне вообще е важно, позвонит он или нет. Я, если хотите, могу свой телефон прямо сейчас выбросить в окно. Только вот…там же столько номер. Ну, уж нет, это пусть он свой выбрасывает, а я чего должна. Я ему жизнь испортила, вот и телефон испорчу, ничего страшного. Ладно уже, что там. Разбежались, разошлись. Только два года жизни в трубу. Хотя, могло было быть, конечно, и гораздо хуже. Хорошо хоть сейчас ухожу, а не в преклонном возрасте. В преклонном возрасте всё и так уже кончено, хоть уходи, хоть нет. Это по сути ничего существенного не изменит. Хотя, мои родители, например, смогли изменить, и многое, практически всё. Мать новую любовь нашла, отец – книгу издал, попутешествовал, словно заново родился. Но, это они, а это я. Я бы точно ничего не смогла в преклонном возрасте. Я и сейчас-то мало что могу, точнее, мало что хочу. А это ещё один повод, чтобы полететь в прекрасную Бразилию. Потому, что пора что-то менять. Иначе я так скоро в старую клячу превращусь и мхом порасту.
Ещё и этот, сидит тут. Молчит. Меня так раздражает, когда люди молчат. Эта неловкость…что может быть ужаснее. Нам с ним ехать как минимум час, а то и полтора. И что, всё это время молчать будем? Но не мне же, в конце концов, заводить разговор? Да и о чём? Может, про Бразилию его расспросить? Может, он был там? Хотя, этот, вряд ли. Какой-то он зашуганный. Стремноватый. Так в дверь в жался, будто я его съесть хочу. Того и гляди, поцелуется сейчас с дверью. Нет, он уж точно первый говорить не начнёт. Меня такие мужики выводят из себя. Всё за них женщины должны делать. Был у меня тоже один такой, интеллигент, пассивный до ужаса. Приглашал меня на свидания, а сам всегда говорил: «Сегодня ты выбираешь, куда хочешь, туда и пойдём, хочу сделать тебе приятное». Очень приятно – каждый вечер ломать себе голову по пол часа над тем, где пожрать, пока эта зараза стоит и заглядывает тебе в рот. Вот и сейчас, только этот мне в рот не заглядывает. У него с дверью интим. Наверное, лучше им не мешать. А то проблем ещё себе найду. Со мной так постоянно. Хочется, как лучше, а получается, как всегда. Разговорю я, например, этого чудилу, а он таким противным окажется, что я себя возненавижу уже за то, что вообще от своего «любимого» ушла и в это такси влезла. В итоге, чтобы его больше слушать, я выпрыгну из такси, сломаю себе ноги, в Бразилию не поеду, а попаду в больницу. Туда, разумеется, с цветами припрётся мой суженый, будет извиняться и слёзы лить над моей койкой. Я его прощу, оба осознаем, что не можем друг без друга. Потом поженимся, детей нарожаем и сдохним в один день. Красота! И всё из-за того, что я не люблю молчание. Ну, уж нет, спасибо. Лучше уж помолчу, чем позволю ему жизнь мне сломать.
И тут, как в самом начале моего только что проскочившего перед глазами кошмара, этот зашуганый что-то говорит. Мне хочется закричать: «Нет! Только не это! Я же просила, только не это!». Но, поздно. Он ещё и повторяет:
- Ненавижу Рождество, - говорит.
Нет, ну, точно, даун какой-то. Надо же было такое ляпнуть в самый канун Рождества. Это всё равно, что сказать человеку перед днём его рождения, что он ненавидит его день рождения. Или, просто сказать человеку, что он его ненавидит. Хотя, я, конечно, сама не в восторге от Рождества. Особенно от этого. Мне-то его придётся праздновать одной, или с отцом, или на какой-нибудь элегантной вечеринке, где будут подавать шампанское и канапе, где все будут в длинных облегающих платьях, где меня обязательно поцелует в полночь либо мой друг Ларри, чтобы хоть как-то скрасить мою никчёмность и моё одиночество, либо его претенциозный друг, с которым он непременно решит меня познакомить, чтобы в новый год я могла шагнуть с новым мужчиной. Брр, гадость какая! Даже думать противно! И правда, дурацкое будет Рождество:
- Невероятно! Вы, должно быть, спятили! – и чего это я, спрашивается? Сама же только что думала, что чудила прав на счёт Рождества, и вдруг выдаю фишку. Как скажу, так скажу. И что мне теперь делать? Извиниться и взять слова обратно? Глупо, подумает ещё, что я с приветом. А дальше настаивать на этом тоже не хочу, не люблю претворяться, даже с незнакомцем. Особенно с незнакомцем. Эти встречи случайные – просто уникальный шанс понять, кто ты есть на самом деле. Здесь можно не претворяться, а говорить и делать, всё, что захочется. Хотя, конечно, у меня в начале небольшая заминка вышла. Ну, ничего. Как-нибудь выкручусь, может он и вовсе меня не расслышал…
Ага, как бы не так. Поворачивается. Смотрит на меня, вроде не злиться, просто как-то встревожен. Чёрт побери, выпрыгнуть бы сейчас из машины! Ну, что я вам говорила. Желание уже появилось. Теперь оно лишь будет становиться сильнее с каждой минутой. И в итоге я так и окажусь в больнице с переломанными ногами, а потом всю жизнь проведу с тем придурком, который даже кофе не может купить. Отлично. Надо покурить, иначе что-то будет. Достаю сигарету, опускаю стекло в окне. Он достаёт зажигалку и мне тычет в лицо. Я даже как-то не подумала, что он может быть некурящим, тогда было бы совсем некрасиво с моей стороны дымить здесь. Но мне, к счастью, повезло. И вообще, тут вся моя жизнь, можно сказать, решается, так что, хрен я буду думать о приличиях…
Часть 3
Останавливаемся. Ну, вот, кажется, приехали. Нет! Нет! Нееееет! Ещё не приехали. Разве могли так быстро? По городу же дороги перекрыты! Митинги кругом! Где же они, митинги??? Куда пропали? Мы ведь ещё о стольком могли поговорить. Например, о музыке, или об истории итальянской диктатуры, я знаете, как хорошо на эту тему говорить могу, она меня увлекает сильно. Да с ней меня всё увлекает, просто всё! Мы даже можем поговорить о навозной куче, и то будет увлекательно. Вот только времени совсем не осталось. А я же так хотел, чтобы три минуты – это долго.
Кажется, мы на месте. Вот и первый терминал, как раз мой выход. Нервничаю почему-то. Не хочется уходить. И он, вроде, потеряно так смотрит, а может, наоборот, вовсе не потеряно, а очень даже найдено. Сложно разобрать. Знаю точно лишь то, что хочу с ним ещё поговорить, и не только в такси. Везде хочу с ним говорить. Сейчас заплачу, наверное. Стыдно как-то плакать, причины вроде бы нет, видимой, по крайней мере. А мне вот кажется, что есть причина. Так не хочется от него уходить, жуть как. И в Бразилию я больше не хочу лететь. Мне и здесь не плохо. Но что же я могу сделать? Лезу в сумку за деньгами, а он моё руку останавливает:
- Не нужно, я сам.
У меня мурашки по коже. То ли от его голоса, то ли от прикосновения, то ли от того, что мне ещё сильнее хочется разреветься. Говорю же, чувствительная я до ужаса. Но теперь мне, наверное, будет лучше уйти. Делать-то нечего.
Она мне так улыбается благодарственно, и удивлённо в то же время. Мол, спасибо, мне очень приятно. А мне-то как приятно, знали бы вы! Приятно с вами говорить, на вас смотреть, вдыхать дым от вашей сигареты. Только не надо сейчас уходить, ну, пожалуйста. И почему я такой идиот? Почему не могу остановить её? Ведь сейчас же сердце у меня остановится, так волнуюсь, а остановить не могу.
Ну, что ж, и так уже порядочно стоим. Не нудно мне его задерживать, пора. Открываю дверцу. Ах, да, чуть не забыла:
- Вы мне нравитесь, - говорю, - теперь, если с вами что-то случится, последним, что вы услышите будет «Вы мне нравитесь».
Улыбаюсь смущённо и вылетаю из машины. Не могу больше, сейчас заплачу. И почему я постоянно плачу? Ну, подумаешь, случайная встреча в такси. Случайном могли бы и не встретиться, тоже мне, потеря. Мне вообще-то в Бразилию пора, на карнавал, душевные раны залечивать.
Ну вот и всё, она вышла. А в ушах у меня всё ещё звенит её голос. Она, кажется, только что призналась, что я ей нравлюсь, а потом взяла и вышла, оставила меня тут одного. А машина-то уже едет, не буду оглядываться, не хочу смотреть, как она остаётся позади. Если закрыть глаза, то можно всё ещё чувствовать её здесь, в машине. Так и что, мне всю жизнь теперь с закрытыми глазами прожить? Почему это всю жизнь? Кто сказал, что я её буду всю жизнь представлять? Господи, что за бред. Нужно её остановить. Что же мне делать? Броситься за ней, как в кино, или отпустить, как в жизни? Броситься или отпустить?