День рождения бабника

               
                ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ БАБНИКА
               
                I
               
  Осеннее кладбище было печально   красиво: кострами горят осины, абрикосово - розово млеют черемухи, березы в  массе своей пока еще зелены, но струящаяся к земле листва там и тут полосато  почиркана лимонным цветом. День серенький, хотя очень теплый, солнце всего лишь угадывается за плотно подернувшей небо дымкой.
  Вот такой же была покойница: теплая неяркая тишина составляла ее суть. И потому жутко щемит душа: он хотел жить рядом с ней вечно. Но кто-то наверху за этой мглистой дымкой решил: век человеческий не обязательно сто лет. Вот этой тихоне он будет отмерен коротким -  и тихоня покорно сложила тонкие руки с длинными пальчиками на груди…
    Он не мог смотреть на лицо жены – неузнаваемо холодное. Какой-то идиот загримировал все родинки на нем, все веснушки, ее гладко причесали, одели в светло – зеленый нарядный костюм, который она терпеть не могла при жизни. Купила, померяла дома и повесила в шкаф, чтоб ни разу не одеть. А вот пригодился…
  Похоронами заправляла ее родная тетка, активная, громкоголосая и всегда все знающая, в том числе и то, во что наряжать  усопших племянниц. Хотя, если хорошо подумать, стоит ли собирать в этот скорбный час со дна души какую-то злобу против этой женщины? Не она виновата, что все так вышло. Однако, если ты кичилась, что была  « лучше матери», ответь: почему ты не дала этой несчастной с тонкими восковыми пальчиками, главного, что может дать родной человек, -  жизненной цепкости, здоровьишка, попросту говоря, которого бы хватило не на двадцать восемь лет прожитья, а хотя бы…
 А что «хотя бы»? К кому он придирается, упорно глядя на руки покойной и тупо кивая головой, когда со словами соболезнования к нему подходит очередной… кто? – сочувствующий? провожающий? любопытствующий?  случайный прохожий? кладбищенский завсегдатай? Людей было так много, он едва ли знал и десятую часть из них. А может, знал, но забыл? Их привело сюда любопытство. Как же, сенсация -  сорокавосьмилетний генеральный директор завода, промышленный туз, хоронит не первую по счету жену, которая была его моложе на целых двадцать лет!  Толпа, цветы, венки, шепотки,  суетливые перемещения в  попытках все увидеть, все подметить, а потом  разнести по округе … Культмассовое мероприятие! Абсурд! Это только его дело! Его  и вон тех двух мелких, похожих, как два пятака, пацанят, что с двух сторон  прижались к  бокам  пожилой неласковой няньки, вечно настаивавшей, чтоб ее звали гувернанткой. Причуды бонтона… Им  по четыре годочка. Здоровье матери  принесено в жертву их появлению на свет…Гувернантка прописалась в детской, едва их привезли из роддома. И как бы  все было просто и по-человечески, имей они право хотя бы  звать ее по-домашнему тепло: няня. Но у женщины амбиции. Сироты… Полные сироты, потому что у него, их отца, тоже амбиции: он прежде всего директор, а уж потом кто угодно. Ему не до семьи. Хотя это можно называть и  жесткой необходимостью – его обязанность отвечать за несколько тысяч человек. Ему всю жизнь было не до семьи… Может, поэтому так тихо лежит тихоня?
  Нет – нет! Его никто не может упрекнуть: ее лечили в лучших столичных клиниках и на зарубежных курортах. В любых других руках она бы припожаловала на это кладбище минимум на четыре года раньше, то есть сразу после родов, а то и не оставив потомства, то есть памяти по себе, так как неприятности со здоровьем начались еще в первой половине беременности. Это был ее выбор – рожать или не рожать. И она сказала: хочу, чтобы кто-то остался взамен меня. Она сказала: нелепо жить только для себя, оставив на память кличку «бесплодная». Я люблю детей, я хочу ребенка! – сказала она.
  Ну вот, они и стоят – два памятника ее самоотверженности, без особой печали крутят  круглыми головами в одинаковых вихрах и бейсболках, стреляют, как у матери, светлыми  глазами, и на тупеньких небольших носах, как у нее же, уже появились этим летом первые конопушки. «Рано, - говорит ее тетка. – У  Таечки веснушечки  вылезли, как сейчас помню, только в одиннадцать лет. Через год, как я ее удочерила. Перегрелась, видать, на пляже. На даче. Что-то сдвинулось, видать, в обмене веществ. Этот , как его, миланин проступил наружу». Она произносит «миланин» вместо «меланина» ,  и он ее не поправляет. И не говорит, хотя его и ведет от ангельски – умильных интонаций,  что вовсе не на пляже по-дачному ломался обмен веществ, а на  грядах ее кулацких.  Рита, бедная, жила в семействе родни на правах домработницы. Не жаловалась, нет. Просто как-то сказала, еще до замужества, еще он и планов никаких относительно ее не строил: « Ну что вы! Разве у вас работа? Дом-то помыть и прибрать? Вы бы посмотрели, как мне на теткиной даче вкалывать приходится. Что вы! Я там каждое лето главной огородницей, а участок двадцать соток. Отучусь -  и в деревню, на выселки. С шестого класса.  На три семьи  всяких овощей надо было вырастить».  « И что, никто не помогал?» – спросил он. «Так  некогда же всем! Вообще жизнь у таких семейств, как наше, - это битва за выживание. Всего натерпелись: и безденежья, и унижений, и разбитых планов, и разочарований всяких. А полных крахов сколько было?! «Челночеством» на жизнь зарабатывать – это очень нелегко. Так что я претензий ни к кому не имею. Да, маленькой была, и всплакнуть от обиды не стеснялась, все казалось, что раз не родная, то и пашут на мне, как на Золушке. А выросла – поняла: людей жестокими жизнь делает, они бы и рады другими быть, но не получается. Так что спасибо, что сиротой не бросили, по детдомам странствовать не пустили. Это нынче редкость. Подвиг».
  Сколько же ей лет было, когда они на эту тему беседовали? Она еще училась на своем библиотечном факультете, подрабатывала у него домработницей. Первое время он ее практически не видел. Он как раз развелся очередной раз. Причем не только с женой, но и с нанятой ею домработницей – пожилой унылой теткой, то ли патологически ленивой, то ли не решавшейся что-то делать в доме без прямых приказов жены. А жене править домом было некогда. Вот и  существовали в упорядоченном хаосе, разливавшемся по жилью  от одной генеральной уборки до другой. Итак, он позвонил в агентство, приказал заменить кадры. И дом стал уютным, в него приятно было вернуться после работы. Вроде бы  никто в нем радикально не хозяйничал : мебель стояла на своих местах, ничего не изменилось в удобном для него распорядке, но тут всегда было чисто, проветрено, свежо  пахло каким-то неназойливым дезодорантом, какие-то приятные пустячки одушевляли слишком просторное для одного помещение, намекали, что он в нем  не позабыт -  позаброшен. На кухонном столе в высоком хрустальном стакане всегда стоял свежий букетик -  буквально один цветок и аранжировочная веточка. Например, некрупный яркий георгин и темно – зеленые листики сирени, или смородиновые листочки обрамляют пяток луговых ромашек, или  корзинка пижмы оттенена  белоснежными шишечками резеды. Цветы были не покупные, где-то мимоходом сорванные – и это создавало домашнее настроение.  Через день свежая рубашка, отлично поглаженная, висит, зацепившись вешалкой за ручку платяного шкафа в спальне, на плечо  наброшен  галстук в тон, чистый носовой платок и носки в пакете выложены на прикроватную тумбочку – и это грело обязательностью и ненавязчивостью заботы. Туфли, небрежно им спихнутые с ног в коридоре, начищены до блеска и убраны на полку комода для обуви. И это поражало его, давно привыкшего к завалам обуви вдоль коридорной стенки.
Отлетевшая пуговица у плаща извлечена из кармана и аккуратно пришита на место нитками в тон -  и так быстро, просто чуть ли  не в день утраты! Запас мужской косметики и парфюмерии  на стеклянной полке в ванной аккуратно пополняется по мере надобности. Даже горчица в судке на кухонном столе никогда не доходит до  заскорузлого состояния, а в холодильнике – не было случая – чтоб он сунулся за минералкой,  и той не оказалось на месте. И всегда были продукты, чтоб  приготовить наскоро нормальный  завтрак. Обедал он на работе. Ужинал по настроению – или дома, разобравшись с пачками удобных полуфабрикатов, или в гостях, то есть в  ресторанах чаще всего. Это был период, когда он просто с наслаждением окунулся в довольно лихое  холостяжество, так что выехать в центр, предварительно позвонив, чтобы  забронировали столик, было вовсе не надсадно.  Агентство по найму время от времени справлялось, угодили ли они с прислугой на этот раз. « Да-да, - отвечал он, -  отличную старушку вы подобрали!» – как-то в голове не укладывалось, что столь  предупредительной может быть  особь  молодая.
  Познакомился он с домработницей чуть не через год  ее работы, весенним ярким днем. Она мыла окна. Уже не вспомнить, что за обстоятельства привели его домой  во внеурочный час. Но  Таю  на подоконнике в гостиной он помнит прекрасно. Ее рыжеватые пушистые волосы, перехваченные надо лбом  белой марлей, были просквожены солнцем. И вообще она вся была  им просквожена, наряженная в какой-то легонький просторный  комбинезончик с короткими штанишками. Он зашел, поздоровался, она ойкнула и спрыгнула на пол, смущенно дернула марлю – и волосы  запламенели облаком…  Парни их  - просто блондины. Да и она не была такой уж рыжей. Просто солнышко. В волосах, в глазах, в реденьких ярких  веснушках на носу… И не кудряв ни один из сыновей. И жаль, если ни одному не достался ее характер. Но что там еще можно разглядеть в них, в его белобрысых  наследничках? Он сам был когда-то белобрыс,  о чем убедительно рассказывает семейный альбом. А сейчас он темный шатен. Побитый сединою. И она лежит неузнаваемая, его солнечная девочка, бледным – бледно загримированная, гладко причесанная. Нет, это все ерунда, ерунда, нелепый сон! Нет, так не должно было все кончиться! И такой комок в горле у него, заплакать бы, но где взять навык? Он себя не помнит плачущим! И никто, конечно, не может представить его проливающим слезы. Что-то говорят о ней люди, ее толком не знавшие. Ну что, например, может сказать его заместитель, вдруг вылезший в ораторы, подошедший к изголовью гроба и потупившийся лицемерно? Видимо, прежде чем начать речь, вспомнил, как, приглашенный на регистрацию, вытаращил глаза : « Ты женишься на прислуге? А ты хорошо подумал? Это же твой четвертый брак! И такой мезальянс? Сергей, это несерьезно! Ты все-таки  на первых ролях в городе, и вдруг какая-то Золушка. Ты с ума сошел?» « Хамить в лицо начальству не положено даже однокурсникам! – твердо отрезал он, знакомый с манерой Таранцева нудно уцепиться  за привилегии давнего знакомства и поучать, поучать, поучать. -  Я никого не тащу на свое бракосочетание. Ты оповещен и можешь как прийти, так и не прийти. А браки считай свои, понял? У меня их в свое время партком старательно посчитал, так что я их количество без напоминаний знаю». И вот что теперь скажет над могилой его четвертого брака уважаемый Виктор Николаевич Таранцев, однолюб и друг с тридцатилетним стажем?
- Горько, - сказал Витюша и продолжил после паузы, - хоронить ее такой молодой. Впрочем смерть горька в любом возрасте и даже обещание царствия небесного никого с ней не мирит. Но горько думать, что небеса завистливы к простой человеческой удаче – долго жить, ничего уже не ждать и вдруг встретить  кого-то, кто тебе по духу и характеру ближе кровной родни, милей сестры, заботливей родной матери… Она была прекрасной женщиной! Сергей, я просто не могу уложить в слова размер твоей потери. Но все же живи с хорошим чувством: у тебя это было! Любовь, понимание, пусть недолгое, но полное счастье. А то, что вы слишком дорого за  него заплатили … так что ж? Все мы за что-нибудь платим . И вопрос только в том, стоило ли платить.
  Таранцев махнул рукой, развернулся и побрел куда-то, раздвигая тесно сгрудившуюся толпу.
- Ну, подходите прощаться, - бодро  провозгласила тетка покойной, хапнула за руки пацанят, приказала: - Посмотрите внимательно на маму последний раз!
  Он рванулся, цапнул парней сзади за мягонькие плечики, дернул к себе: ужас! Зачем было их брать сюда, несмышленышей!? Парни уткнулись носами в его ноги, чуть выше колена, он нагнулся, подхватил их на руки, быстро понес к машине. Шофер Данила выпутался из кучки девиц, с которыми стоял без печали поодаль, забежал вперед,  открыл заднюю дверцу, быстро сел за руль. С двух сторон  к машине подбежали Таранцев и  какая-то модная, не траурно одетая девушка. Его зам плюхнулся на переднее сиденье, девица,  изящно подхватив в горсть длинную широкую юбку и  красиво встряхнув непокрытой головой с распущенными русыми волосами,  приготовилась сесть сзади, рядом с ним и ребятами.
- Вы кто? – строго спросил он, подгребая к себе детей, освобождая для нее место.
- Ваш архитектор, - удивленно подняла брови она. – Вы меня не узнали?
- Ах, да. Простите, нет. А зачем вы?
  Машина тронулась, девица ответила:
- Никто не поймет, если вы с Виктором Николаевичем не пойдете на поминки. А детей куда? Им там абсолютно не место.
- И что? – так же отрывисто  и не глядя на нее, вопросил он, плохо понимая, о чем он сам говорит и что ему отвечают.
- С вашего разрешения,  я их возьму к себе, побуду с ними.
- Как это? Они согласятся? Они вас знают?
- Полагаю, да. Мы с вашей женой за лето три раза ездили на стройку. С ними.
- Ерунда! У них есть нянька.
- Если бы, - ответила девица. – Даже думать так не надо! Словом, с недельку им надо пожить со мной. Саша и Аркаша, хотите ко мне в гости?
- Да! – хором ответили близнецы и активно зашевелились под его рукой в попытках переместиться поближе к этой  самозванке.
- И куда же это? – хмуро поинтересовался  Таранцев.
- В лес! – звонко и беспечально мявгнули сыновья.
- Тут есть прямая дорога, - деловито сказала девица. – Если ехать быстро, вы вполне успеете пристроиться к кортежу.
  Данила кивнул и прибавил газку. Он закрыл глаза. Сидел, приобняв Сашку и Аркашку, которых до сих пор плохо различал, за узенькие плечики, сидел, ни о чем ни думая, как в тяжелой усталой дреме. Дорога шелестела под колесами и изредка твердо била снизу  колдобинками асфальта, потом шофер притормозил, плавненько  перевалился на какой-то новый путь - шелест и твердость под днищем машины кончились, закачало мягко.
- Где мы? – не открывая глаз, спросил он.
- В лесу. Уже, - ответила архитекторша. – Можно остановиться. Мы с ребятками грибов по дороге поищем.
Данила послушно встал. Ребята закричали «Ура!» Он устало посмотрел в боковое стекло, как чужая молодая женщина, нагнувшись к его детям, выжала им носы собственным носовым платком, поправила на головах бейсболки и протянула им  руки, чтобы куда-то увести за собой. Таранцев открыл дверь машины, спросил:
- Вам чего-то привезти по уходу? Может, продукты?
- Ой! – всплеснула  она руками. – Я ведь свою машину на кладбище забыла! «Лада» – металлик, номер 111. Возле кладбищенской конторы  оставлена. И еще. Одежду бы ребяткам. Возьмите ключи.  Машину  приведете?
  Данила кивнул. Таранцев сказал, когда отъехали:
- Хорошая дивчина. Да. И снаружи и снутри.
- Такую бы в подруги? – поднял бровь шофер и  небрежно  выложил  левый локоть в полностью открытое с его стороны окно. – Красивая. Не поспоришь. Сходу производит впечатление.
  Таранцев обиделся, пожизненно мня себя твердокаменным и очень высокоустойчивым моралистом:
- Что за подозрения?
- Это я  о собственных мыслях вслух сказал. Без всяких намеков, - хладнокровно буркнул Данила и пожевал губами. По которым то ли прочлось, то ли привиделось: «старый дурак».
  Ашихмин отвел взор от зеркала над головой шофера, подумал: видимо, жизнь цепляется за все,  что подвернется – меня заметно оставила тупая скорбь. Надо существовать дальше, не отвлекаясь  на вопрос « за что?» Несколько лет этот вопрос висел над душой – и вот сейчас снялся. Его зарыли в землю… И  стыдись – не стыдись этого обстоятельства, но  от этого легче. Можно выпрямиться. И хоть сколько-то уверенно предвидеть, что принесет грядущий день. Ну, может, не так…И тем не менее, это благо, что завтра  уже можно проснуться, не думая про нависшую смерть… Короткая память? Это стыдно… Он прикрыл глаза.
- Что дальше делать будешь? -  спросил Таранцев.
- В каком смысле? – не открывая глаз,  угрюмо поинтересовался он.
- Ну, как с пацанами решил? Как их устроишь? Все же малы – им женская забота нужна.
- О них заботятся, - ответил он , и неприязнь кольнула душу, непонятно кому адресованная: то ли  парням, чье рождение предопределило приход этого жуткого дня, то ли не в меру любознательному и отзывчивому  другу: нашел время и место для душевных бесед, не мог молча полчаса потерпеть. – Отвали! Мне еще на поминках сидеть, таких же плакальщиков слушать!
- Как скажешь, - согласился Таранцев и тут же добавил: - Недавно видел Марту. В  гости приходила, если  говорить точнее. Очень тебя жалеет, очень! Все ему готова простить, говорит, причем вполне искренне. Я уверен. Мы же связей не порывали. Вся ее жизнь, как на ладони, можно сказать.
- У тебя? – спросил он насмешливо и открыл глаза. – Восхищен твоим человековедением, восхищен! Кстати, ты не обращал внимания на такой парадокс: чужие жены – люди с большой буквы, как на подбор, и такие прозрачные – все про них понятно. А вот своя…
- Что ты хочешь сказать о Вере? – нервно подскочил Таранцев.
- Ну-ну-ну… - озадаченно откинулся к спинке сидения он. – Надо же уметь абстрагироваться. Причем тут твоя  Вера? Я вообще говорю. В приложении к разности наших оценок достоинств Марты, тобой, как человеком со стороны, и мной, ее бывшим мужем.
- А что о ней можно двояко судить? Красивая? Несомненно! Умная! А как же! – Таранцев повернулся к нему и еще что-то, видимо, хотел добавить к характеристике, но заклинило. Промямлил. – Жили  долго. Ребенок есть. Ну, дочь то есть.
- Где мы, а где она? – насмешливо вопросил Ашихмин.
  В молчании доехали до кладбища, свернули в главные ворота, Данила заметил машину архитекторши, вышел, поинтересовался у кладбищенских,   проехал ли кортеж. Тут появились первые автобусы длинной колонны. Он скомандовал шоферу:
- Садись в ее машину  и поезжай к нам. Заберешь  в детской какую – нито одежонку. Сапоги не забудь прихватить. Куртки теплые. Ну, сам там сообразишь. И учти, лучше лишнее взять. Конфеты и фрукты на кухне выгреби. Соки или еще там что повкуснее.
- А вы?
- Я сам доеду. В чувство пришел, не беспокойся. Но на поминки вернись.
  Поминки делали в банкетном зале Дворца культуры. Народу набралось уймища, но обслуга была предупреждена и обернулась молодцом: широкие стеклянные двери зала вмиг распахнулись в фойе, столы удлинены и накрыты бумажными скатертями,  натащены стулья и низковатые банкетки из гардероба,  тарелки с пирогами, закусками, салатами,  стаканы ритуального киселя и блюдца с кутьей встали дисциплинированными рядочками моментально, и новых алюминиевых ложек хватило  на всех. Да, хорошо быть директором…
  Но, Господи, как нехорошо быть вдовцом! Ему стало тошно после первой же рюмки. На кладбище было серенькое туманное небо, подожженные осенью деревья и кусты, слабое шевеление вольного воздуха, а тут просто на темя давил низкий кессонный потолок – имитация тяжелых дубовых балок и бархатно-синие с золотыми звездочками квадраты между ними. Какой-то идиотский дизайн! Просто свод братской могилы получился, если учесть, что освещалось все это  тускловатыми бра по стенам. Этаж цокольный – и без того низкий, так кому-то понадобилось еще и понизить его этими кессонами. Окна этажа выходили в приямки, все это из веку маскировалось богато драпированными  шторами. Но раньше тут висел   пышный газ, а нынче какие-то мрачные сизые шелка с кистями и бомбошками. А камин! Черт возьми, кому тут понадобилась эта беломраморная помпезная фальшивка с зеркалом наверху, множащим  уныло жующие лики?  Тая, рыжее солнышко мое! Разве бы ты согласилась, чтоб тебя поминали в такой обстановке? Впрочем, тебе уже все равно… А вот мне не все равно: такие деньги убиты на реконструкцию Дворца – и что мы имеем?  Воспользовались моим  откреплением от проблем,  насовали денег во все это великолепие – а эффект? Сижу, понимаешь, как дурак, весь в черном, с непровалившимся комком горькой водки в глотке, и просто тянет  стукнуть кулаком по столу и заорать: кто дизайнер? Кто распорядился?  Это что за работа?
- Сережа, - по - родственному толкнула его под бок тетка жены, - ты закусывай. У тебя же с утра во рту маковой росинки не было. Чего приуныл? Все нормально! Вон че людей-то пришло. Всех устроили, все довольны. Даже  бомжей никто от стола не отвел.
  Он  вообще положил вилку и подпер лоб кулаком, уставясь в белую скатерть. Опять были какие-то речи, после каждой полагалось выпить. И закусить. Молоденькие официантки  споро и бесшумно убирали пустые тарелки, ставили полные. Народ жевал, пил и оживлялся, о чем-то беседовал меж собой.  В фойе, где была публика попроше, аж пошумливали, явно ни о ком не скорбя. Да и кто искренне может скорбеть о ней? Кому мы нужны, снесенные на погост? Вот взять того же Таранцева: над гробом сказал хорошо, по-человечески и с болью, а отъехал на километр – уже ведет речи о другой «умной и красивой»… Да они все у меня были красивые! Все до одной! А милой была только она. И если бы кто-то  предложил всех зарыть – ее в живых оставить, я бы и минуты не раздумывал!
  - Долго еще? – спросил он у тетки.
- А что? -  вытаращилась  та, жуя.
- Голова  болит, - ответил , отводя глаза, потому что и про нее подумалось: зарыть бы тебя, а  Тайку, бедную, на твое бы место.
  Как жить, зная, что ничего не поправишь, ничего не вернешь и ничего себе не простишь? Как жить с холодным комком неприязни ко всем, кто сидит тут, дышит – живет, а ее нет? Нигде нет! И поставленный на бутафорский камин портрет – это не она. Она была нефотогенична и, видимо, знала это. Когда стали выбирать карточку для увеличения, снимков оказалось совсем мало. В основном все какие-то мелкоформатные, групповые. Еле-еле остановились на этой фотографии, еще студенческой:  Тая сидит за столом, навалившись щекой на кулак, смотрит глуповато – наивно в объектив, рот приоткрыт, брови высоко вздернуты.  Но хоть поза и выражение лица живые и  шевелюра ее вся пронизана светом. И веснушки все на месте. А так бы осталось только паспортную застывшую маску увеличить. Ну почему он так жил? Ведь есть и фотоаппараты и видеокамера. Не снимал.
- Что? – вскинул он голову, тронутый за плечо.
- Машину доставил, - доложил Данила.
- Садись поешь, - кивнул он.
- Да не так чтоб голоден, - ответил шофер, тем не менее занимая стул, услужливо освобожденный кем- то из  Таиных  молодых родственников. – Меня в лесу накормили. На первое – борщ, на второе – манная каша. Запили это дело мятным чаем со сгущенкой.  Дешево  и сердито.
- Как они там?
- А довольны до ушей! Она умеет с ними управляться, так что это хороший вариант. Скорби абсолютно не заметил. Главное – умеет их различать. Не
    путает абсолютно. Они просто потрясены, что Сашка – это Сашка, а не Аркашка через раз. Глаз, что ли, меткий такой?
 Данила  удивленно покрутил головой, налил сам себе полстакашка, сказал, серьезно глянув на шефа:
 - Сергей Иваныч, жалко мне вас, а все ж я не об этом. Жизнь не кончилась. Парни у вас замечательные растут. Вы не убивайтесь: еще все наладится. Вы не думайте: вы не старый. И про Анастасию  Аркадьевну легко вспоминайте, как про солнечный зайчик! Ей Богу, она бы не против была, чтоб все у вас наладилось. Пусть земля ей будет пухом за доброту и простоту ее!
  И парень выпил, улыбнувшись ему. Вот тут показалось: заплакать легко. Но он просто тряхнул головой и что-то очень удачно сглотнул: дышать стало  проще и про всех подумалось: а ну их , пусть живут.


 Девятины отмечали дома и в узком кругу – всего-то пришло человек двадцать.. Тетка аж расстроилась: я, дескать, упарилась, готовивши, а куда это все?
 -Ну, выйдите во двор, - предложил он. – Оповестите, что всех зовем.
- Вот еще! Шутка, что ли, такая? – сразу поджала та губы. И метнулась в гостиную со странным возгласом: - Проходите, проходите, гости дорогие!
 Он сел рядом с Таранцевым и с его женой Верой. Та сразу – в кавалерийскую атаку:
- Марточка заходила. Передает соболезнования. Звали с собой. Говорит: неудобно.
- Отчего же? – спокойно поинтересовался он. – Могла б прийти, никто б не выгнал.
- Так я передам. Она зайдет, - заулыбалась Таранцева, расцвела всем своим обширным, уже теряющим очертания личиком.
- Я имел в виду всего лишь поминки, - сухо усмехнулся он. – Приватных визитов не надо.
- Ну как же, как же? -  пригнувшись к нему, закудахтала Вера. – Ты один, она одна. У тебя дети.
- Вот потому-то и не надо! – отстранился он. – Она собственное чадо ни удержать, ни уберечь не смогла. И на фиг еще какие-то эксперименты. Ешьте. И хватит меня сватать!
  Боже мой! Как суетливы люди! Бестактно суетливы… Всего-то неделя прошла,  как из этого помещения вынесли гроб, а эти двое уже о чем-то толкуют. Идея – фикс! Он никогда и никуда не возвращался, когда дело касалось брака!
 Было воскресенье, и сбор был назначен очень ранний – в одиннадцать утра. Он собирался посвятить ритуалу часа два и поехать наконец-то к детям, забрать ребятню у постороннего человека, привезти домой и решить, как с ними дальше: оставить в хозяйстве гувернантку, добавив ей оклад, или, как предлагала  Таина тетка, отдать мальчишек в круглосуточный садик, а на выходные дни они будут у тетки или по очереди в семьях двух ее замужних дочерей, или дома, с ним.  Так докантоваться до школы, а там уж все, гора с плеч – выросли. Честно говоря, он еще не был способен подробно думать на эти темы, что не делает ему чести, конечно. Вообще отец он никакой, если не лгать себе и не  прикидываться, а просто вспомнить, что детей у него в четырех браках пятеро. Ну и кто из  них может сказать, что он единственный и самый главный  воспитатель? Разумеется, у Сашки и Аркашки это пока спрашивать рано, но остальные-то дети взрослые. И  никому из них не придет в голову  назвать Ашихмина Сергея Ивановича  воспитателем.  Кормильцем он был для всех, это бесспорно, это ни один из них возразить не может. Но и все!  Возьмем его старшенького, ему же уже двадцать восемь лет. Двадцать восемь – это только подумать! Сам, возможно, женат и детишек имеет? Рядом  детеныш был всего  год. Потом  отбыл в Москву, на прародину мамы. И больше не видались. Хотя переписывались, если можно так сказать. Последнее письмо от сына получено три года назад. Несколько строк благодарности по поводу получения весьма приличного денежного перевода в честь окончания сыном аспирантуры при Баумановском высшем техническом… А вот что за специализацию парень проходил и преподает ли после аспирантуры, какова была тема диссертации и защитил ли он ее – все это уже осталось за  рамками общения. Естественно, все это – влияние матери, крайне несентиментальной гражданки. Даже фотографий ребенка никогда не слала, о своем существовании, впрочем, тоже ничем не напоминала. Он даже удивился, когда  позвонила на работу десять лет назад. Спрашивает  прохладным голосом, собирается ли он сына учить или ему идти в армию?  Как, разве он не в институте? -  спросил Ашихмин. Да, но ему исполнилось  восемнадцать, ты прекращаешь платить алименты, как нам быть? Он живет с отчимом. Это не отец. Я всего лишь учительница. Все решения за тобой. Да, сказал он,  и я  его учу до тех пор, пока ему самому не надоест. Однако содержание будет несколько снижено. Зарабатывал же я на себя  во студенчестве, и он может. Резонно, сказала бывшая жена и положила трубку.  Не спросила, как он живет. Ни словечка не сказала о  себе. Бросила трубку, даже не попрощавшись. «Резонно»… Даже несколько обидно, ну да бог ей судья.
  «А зря я пытаюсь обмануть память, - подумал он. – Вовсе не этим была прервана беседа. Я сказал, что содержание снизится, потому что  мне надо что-то кинуть еще на двоих детей в две семьи. « Оба-на! – обрадовались на другом конце провода. – Да ты у нас просто Синяя борода!  Трое детей, трое семей! И как только партия и правительство тебе такое позволили?!» « А не надо юродствовать, - ласково проворковал  он. – Если ты, дорогая, могла позволить себе быть дурой и развестись со мной, то почему заказано быть дурами другим моим женам?» «Да, - сказала она после долгой паузы, - такая постановка вопроса все ставит на свои места. Значит, скромно выражаю  искреннее соболезнование и надежду, что перевод наш мальчик будет получать ежемесячно и без моих напоминаний?» « Это уж как водится» – усмехнулся он. «Что-то передать ребенку?» – ехидно – любезно спросила она. «Ну, если не трудно, скажи, чтоб учился по-человечески. Предупреди, что я не постесняюсь поинтересоваться у самого ректора, не  позорят ли там мою фамилию». «Ах ты, мерзавец! – наконец сорвалась со спокойного тона жена. – Я в лепешку расшибусь, но он у меня все академии окончит и дальше тебя пойдет!» «Непременно доведи его до Нобелевской премии», - согласился он, прежде чем она бросила трубку. Ненависть, как двигатель прогресса…
  Первую свою он вполне понимает. Ему было девятнадцать, когда они  впервые встретились, ей столько же. Лето, юг, Гурзуф и море, и любовь разлита в воздухе, размазана по гальке пляжа… В сентябре она написала, что беременна. Он ей ответил, что раз так – пусть едет к нему, жениться он не отказывается. И она приехала, перевелась в местный университет с факультета журналистики на филфак. Осень была длинная и слякотная. Его родная улица на Заимке хороша была только летом да в новогодних сугробах, а в серой осенней ободранности эти двухэтажные бараки вперемешку с частными кривыми домишками уж никак не могли соперничать с Чистопрудненским бульваром  возле театра  «Современник». Но она долго держалась, никаких претензий не предъявляла местной архитектуре. Зарегистрировались они пышно, в городском  Дворце бракосочетаний при изрядном скоплении народа.   Правда, пришедшего не на их свадьбу. Просто Дворец был один, а сочетались в те года не в пример нынешнему времени, так что график был выверен до минуток Площадь у парадного входа забита  такси в лентах и с куклами на радиаторах, всюду реют  облака фаты и пышных свадебных юбок, женихи все  в черных  костюмах, белых рубахах, некоторые даже в галстуках – бабочках. Костюм и у него был черно-параден, но вот под ним – всего лишь бежевый свитерок: новую белую рубаху в этот высокоторжественный день маманя прожгла утюгом…
    «Приготовиться Сергею Ашихмину и Светлане Каволинской!»  - раздался приказ. Вот такой был конвейер: одна пара где-то слушает марш Мендельсона, вторая уже вступает на край красной ковровой дорожки, символически  рисующей путь  в недальнее   семейное счастье.
 - Вы че, одни что ли пришли? – сорвалась с торжественного языка  и даже элементарной вежливости толстая тетенька – церемонимейстер.- Это че такое? Совсем уж конец света.
 - А какая разница? – хладнокровно спросил он, беря за локоток девицу Каволинскую, уже два месяца без прописки терпеливо  ждавшую в его дому  этого мига . – Брак заключают жених и невеста, а не сопровождающая их орда. Вы успокойтесь. Меньше топчут – ковер целее.
- А свидетели?
- А они зачем? Я вообще не привык на людях целоваться.
-Так положено для торжественности и для памяти. Такое событие бывает раз в жизни.
 - Так еще лучше запомнится, потому что оригинально!- разозлилась наконец Каволинская, вырвала из его руки свой локоть и потопала от дверей к столу вообще одна.
  Стоимость шампанского входила в оплату ритуала , и, произнеся громко, но скороговоркой все торжественные слова,  тетка в  широкой ленте через плечо скомандовала кому-то из подручных: вынести шампанское.  И бутылка появилась на подносе в окружении доброго десятка фужеров.
 - Мы его с собой заберем, - заявила новобрачная, и они вышли в фойе, крупные оригиналы, и прошли на выход под внимательными взглядами присмиревшей на время публики, он – в свитере, Каволинская в белом вязаном платье мини, а поверх длинный вязанный же лапсердак, под ним прячется бутылка, тесно прижатая к боку.
  Вышли из Дворца. «Ты как хочешь, а я домой не пойду!» - зло сказала молодая жена и решительно   пошла по улице, поматывая  тяжелой бутылкой.
- А куда ты пойдешь? – догнав ее, поинтересовался он.
-Я тебя ненавижу, ненавижу, ненавижу!- прошипела она.
-Хотелось бы знать , за что? Я тебя бросил? Я тебе лгал? Я тебе изменяю направо и налево?
 - Ты мне не сказал, как живешь. Не сказал, что у тебя отец пьет и скандалит, что у тебя мать такая клушка, что может только плакать и новые рубахи утюгом жечь. Не сказал, что вы живете в засыпном домишке, куда ты, похоже, стесняешься  водить друзей. А вот меня заманить в него ты не постеснялся.
 Он сел на сырую лавку бульвара, скрестил руки на груди и спокойно произнес:
 -А что ж ты этим во время не поинтересовалась? Можно ведь было. Лежишь подо мной на гальке , ну и спроси между двумя телодвижениями: « Сережа, милый, а не сын ли ты пьяницы и клушки? А если да, то слезай».
 - Ты циник, - хотела зло сказать Каволинская, но прыснула.
 В принципе, она была отличная девка: остроумная, стильная, терпеливая. Просто не вовремя встретились - слишком рано. В придачу в глупом месте встретились, где никто, никогда, никому не задает вопросов о  серьезной жизни, о том , что будет после горьковато – соленых морских поцелуев. Счастье, что хоть адресами- то обменялись, вот и жив – здоров где-то двадцативосьмилетний отпрыск – его земное  продолжение, сын первенец, мужик. А ненавидит его Каволинская, пожалуй, за единственное: нажившись за полтора года в их домишке неблагоустроенном, она наконец-то все устроила – списалась со всей своей столичной родней, побудила их  к суете. Те оформили их перевод в столичные вузы, приготовили страдальцам нормальное жилье, а он отказался ехать в Москву. Ну не мог он бросить мать, уж это-то понять было можно. Не мог ее оставить один на один  с вконец спившимся папашей. «Ну почему она с ним не разведется? – зло недоумевала Светлана.- Она не понимает, что его не спасешь? Ей не надоело это бесконечное унижение? Мы уедем, он вообще тут распояшется». « Вот именно, - устало сказал он. – Так что прости. Я не еду. И ты останься, прошу!» «Ну,  уж нет!- вскипела Светлана - Ты как знаешь, а с меня довольно. Я старалась, видит Бог. Но ты , видимо, как папаня твой покатишься.  Ждать нечего. Даю впрочем год на раздумья. А потом не взыщи: выйду замуж за  нормального человека».
    Это она уже у подножки вагона сказала. И правильно сделала, потому что эти слова очень взбодрили его самолюбие. Что она, через год разведясь, в дальнейшем могла понять по равномерно прираставшей сумме алиментов. Он ей писал поначалу, но в новом конверте   летело обратно его же нераспечатанное письмо. А вот ведь, не может ее забыть, змеюжку. Сидит за поминальным столом. Выпито всего стопарик. Задумчиво жует пирог и недоумевает, с какой такой стати вспомнились дела  давно минувших дней. С какой стати тут оказались первая жена и взрослый сын, которого ему не узнать в толпе. Видимо, это этюд на тему - сколько, мол, прожито и сколько нажито. Завтра ему исполнится сорок девять, о чем, к счастью , за столом никто не вспоминает, иначе было бы слишком горько. Не  вспоминают и Таю. Беседуют о погоде: август, мол, был непереносимо мерзкий, может, в сентябре с погодой повезет? Пусть бы подержалась такая погодка, как в эти дни – не ярко, серовато, но тепло, дождь если и идет, то уж такой коротенький – брызнул, и нет его
    Он посмотрел на часы и поднялся.
 - Простите, - сказал, - я собрался съездить за детьми. – Идея Фоминишна, обратился к тетке, - если время есть, дождитесь моего приезда..
- Ой, голубчик ты наш, - сказала тетка, - не дождусь, как не рада бы! Надо на дачу всем ехать. С этими скорбями до сих пор огорода не коснулись. А ведь картошки  ведер сто сгниет, если что. Так что прости.
 - Да ничего, ничего, - отмахнулся он  от ее напористо-родственных интонаций.- Тогда не буду обратно спешить. Упакуйте мне кулек провизии. Вечером  приедем. Да, чуть не забыл, - обернулся он  к Таранцеву. – Виктор, я там приказ на себя написал. Ухожу в отпуск. В столе лежит, слева, в первом ящике. Отдай секретарю и приступи к службе. Мне надо без суеты обо всем подумать.
- Да понятно – понятно, - закивал  Таранцев. – Может, нам с тобой поехать? Все веселей.
 - Извини, не надо, - невежливо отказался он, выходя на кухню, где тетка готовила провизию.
 - Всего положу, - пыхтела родственница над внушительной сумкой. – Изголодались, поди, ребята. Так что я всех пирогов  тут упаковала: и рыбный, и мясной, и с повидлом, и разборник. И мясо тушеное в широкий термос солью. И лапшички бы куриной – так не во что больше. Думала, полный дом гостей будет. Ну ино на дачу чего-то прихватим, а все равно хоть собакам дворовым трави… Сквасишь ведь тут все, не съесть одному.
    Вопрос вопросов: как быть с этим родством? Пироги печет , конечно, вкусные, но как раздражает нервы всем своим кудахтаньем! И фамильярным обращением, и громким голосом, и простецким говором, и тем , что поминутно напоминает:  Таи нет. При ней она бы тут так не хозяйничала. Приходила изредка и вела себя деликатной гостьей. Что за смена имиджа?
  - Я вот что хотела спросить, - набив сумку так, что еле сошлась молния, подняла к  нему бесцветные глазки тетка, - нам како-то наследство после нее причитается? Все ж воспитали.
 -  И угробили, - холодно сказал он. – У нее порок сердца, хроническая почечная недостаточность. А она у вас по сто ведер картошки рыла. Но дело не в этом. Я могу подарить ее носильные вещи. Однако кому  они могут подойти?
  - Я думала, ты человек, - всхлипнула тетка,  - а ты вон че буровишь. Да если так, ноги моей больше тут не будет!
 -  Как угодно, - пожал он плечами. – Ключи оставьте у соседей.
  И вышел с сумкой к лифту без никаких угрызений совести: ну заманала, как говорится , заботой! На работу звонит, когда на ум взбредет: «Сереж, че-то утром ел? Как не помнишь? Кака работа, не евши? Я че звоню-то? Беспокоюсь. Все ж таки ты мне как сын теперь, раз Таечка была заместо дочки».
 Сын!.. Ему завтра сорок девять, этой дуре толстомясой месяц назад стукнуло пятьдесят три.
  - Тьфу! – сказал он сам себе в лифте, - Тормози! Это ведь нервы. Что-то случилось с тобой, но зачем на людей кидаться? Тормози! И сам с собой вслух не разговаривай. Это вообще психопатия. Как у Натальи.
  Да, думает он, садясь в машину, вторым браком я был женат на психопатке. Хотя после передряг первой женитьбы сам себе казался таким мудрым, просто аксакал. Из-за алиментов сыну надо было работать не от случая к случаю, так что  после третьего курса из известных грузчиков – шабашников  мясокомбината, благоухавшего на всю мою родную  Заимку, расположенного в квартале от меня, перешел я на нефтехимию, на пожизненное место службы. И правильно сделал, что доучивался на заочном. Таранцев к своему посту таранил ох через какие нервы, а я шел как по пологой лестнице А все почему? Диплом не диплом, однако все начинали с операторов установок – такая была традиция. Не глупая, кстати: прежде чем руководить, пощупай все руками, шкурой почувствуй процесс, тогда и людей понимать будешь, которыми руководишь. Словом, когда Виктор Николаевич явились, весь из себя краснодипломный, я уже начальником установки был. Хорошее было время! И веселая работа, как бы ни хаяли мы сейчас социализм. Конечно, был элемент, как бы поделикатней сказать, удачи не удачи, однако, какого-то благоволения судьбы, что предшественник мой вынужден был уйти с поста: за большую общественную активность выбрали председателем профкома. Хороший был мужик! « Ты вот что, так называемый Сергей Иваныч,-  сказал он, освобождая от личных бумаг казенный стол, -  помни, пост дан пока на вырост. Мы, как видишь, даже защиты твоей не подождали. Но, надеюсь, диплом-то ты получишь. Как все люди.  Я за что тебя вместо себя рекомендовал? В тебе трудолюбие есть, ты не за одну зарплату  вкалываешь. Этого в людях все меньше и меньше. Так что банду свою комсомольско – молодежную  все ж держи в страхе, легко-то  фамильярничать с собой не позволяй. А гонор местный подстегивай: чтоб во всем  первые были! Что в хоре петь, что на лыжах бегать, что трубопроводы красиво покрасить, что на природу задушевно съездить; ну и там проценты плана разные, естественно. И везде, слышишь, ты с людьми и во главе! Одно предостережение: дойдет до сноровки рюмку замахнуть – продемонстрируй, потому что у нас святых монахов не уважают, но не на работе покажи и всего разок, а регулярно ни с кем не чокайся. Дружба дружбой, а служба службой,  высеки себе это как главный девиз. И знаешь что? – не женись подольше. Потому что со всем, клянусь, не справишься, где-нибудь да что-нибудь непременно завалишь, а было бы тебе известно, в партию вступишь, один развод простят, а больше уж тю-тю! - шеф развел руками с горькой веселостью. – Так что по разводам ты план выполнил. И куда вас, идиотов, несет? Не успел молочко на губах обсушить, ему уж в хомут хочется. Ну на фиг ты в девятнадцать-то женился?» « Не я хотел, меня хотели, - ответил Ашихмин. – Ребенка ждала. Что я , по – вашему, спрятаться, что ли, должен был?» «Да, -  задумчиво сел на руководящий стул шеф и учитель.- Мораль, мораль… Знаешь, тут по радио, что ли, услышал: один миллионер у них пять штук их сменил. Иззавидовался! Нет на него, собаку, партбюро. Но шутки шутками, а я тебе , дорогой Сергей Иванович, вот что посоветую: парень ты видный, у тебя вся жизнь впереди, так что опасайся. Особенно тех, с кем работаешь. Я ведь ви-и-ижу, чего они на субботниках по благоустройству такие активные и все вокруг цветами засадили, что в помещениях, что у крыльца. Впечатление производят. А потом бац! – жена не рукавица, с руки не стряхнешь. Понял меня?» «Да чего понимать-то? У меня минуты свободной для шашней нет Я живу у черта на куличках. Диплом пишу, а  в голове как мыши шабаршат. Да еще отец – герой. Хоть говори, хоть не говори, а  все равно всю ночь военные песни петь будет. Пьет как лошадь. Замотал уже нас с матерью.» «О! А чего молчал?  Уж общежитие-то, не глядя, бы дали». « Я не умею в общежитии жить, это раз. Во- вторых, мать с ним не оставлю. Так что поговорили мы с вами и ладно. Вообще не пойму, чего это вырвалось. Это мои дела, я не жалуюсь». « Ну-ну, позиция правильная», - одобрил шеф. Ничего больше не добавил, но, очутившись во главе профкома, сделал все, чтобы помочь с жильем. Стоял недалеко от комбината под химдымом поселок Пролетарский. Сейчас – то его шлакоблочные двухэтажки и  частные хибары дотлевают под беззаботным бомжеским заселением , а тогда нормальное было место. Он  так радовался своей первой квартире! Двухкомнатная, с эркером в «зале» - так мать называла большую комнату. А кухню звала «столовой». Большая  сделалась кухня, когда стоящую посредине дровяную плиту в ней убрали, заменили  аккуратной газовой плитой.
 - Какая ерунда вспоминается! – пробормотал он, останавливаясь у светофора в центре города.
    Машины, машины, бок о бок, плотным стадом, каждая вторая – иномарка. За рулем зеленые юнцы. А он свою первую машину – подержанный «Запорожец» завел едва ли не в тридцать, уже работая в отделе главного технолога. Правда, быстро ее сменил на «Москвича»: жене Наталье нервы не позволяли «ездить в этой консервной банке, когда другие люди ездят как люди». Самолюбивая была девушка. Красивая. Артистка. И где она теперь, какой «погорелый театр» и чью «халупу» бодрит своими истериками – никто ему не скажет. Про дочь знает, что устроена неплохо: окончила медицинский, замужем, есть ребенок – мальчишка. Что-то около двух лет ему сейчас. Точнее не сказать, так как сама мысль, что он уже дед, никогда его не радовала. Возможно зря. Он едет бесконечной из-за невозможности прибавить скорость улицей Ленина, тормозит у светофоров  и размышляет о поучительности жизненного примера коллеги Таранцева: женился один раз и навсегда на однокурснице, «стационарно» вырастил и выучил двух детей, люлюкается  с двумя внуками, ждет третьего… Счастлив в личной жизни или прикидывается? Вера, конечно, хорошая баба, но ведь скучная, как инструкция по технике безопасности, честное слово. Вот он едет, недобро вспоминая Наталью, а та была не в пример! Тоже в политехе училась. Правда , неясно чему. Девять лет держали! Переводили с факультета на факультет, какие-то положительные оценки в зачетку ставили, а была она всего лишь танцовщицей, балериной -  самоучкой, солисткой студенческого ансамбля «Солнечная радуга». Учиться ей практически было некогда: репетиции, гастроли , «шабашки» по сельским клубам  с такими же «Профи», которых в политехе было немало: и певцы , и чтецы, и танцоры, как Наташка… Однако, диплом ей дали. Строительный факультет, как самый зачуханный и с вечным недобором на специальности  «Канализация и вентиляция» взял на себя честь выпустить балерину в трудовую жизнь.
   Вот они и встретились на химкомплексе, где она отбывала «принудиловку» после распределения. И Наталья говорит: «Известно ли тебе, Ашихмин, что драгоценный муж мой, саксофонист биг – бэнда   Геня Познер растит твою дочь? А? Глазками в тебя пошла. И ростом. Самая длинная в своей садиковской группе. Знаешь, надоела мне вся эта ложь! И в Генкиной еврейской семейке я жить, если честно, устала Да, интеллигентные, да, с моими запойками из Разгуляя их не сравнишь, и коли уж я наплевала на мечту  стать артисткой, то подобрал  бы ты , что ли, нас. Глаза не округляй. Я тебе с логарифмической линейкой сроки посчитаю: Леночку я родила после нашей встречи в доме отдыха . Помнишь?»  А чего было не помнить, если событию всего пять лет? Да, было. Зимой выехал на две недельки отдохнуть от трудов, нормально сданной сессии и  военных песен отца – и тут прибывает с «чесом» родная политехническая бригада лабухов. Концерт идет вначале в клубе дома отдыха под гром оваций. Потом бригада перемещается, прихватив его и трех девчонок посмазливей, в сельский клуб.  Отлабали для аборигенов, сели за столы.  Часов одиннадцать уже было. Артистам разрешено было в клубе же заночевать. Правда, администрация предупредила, «чтоб никаких безобразий не было» , но ночному сторожу налили стакан водки вровень с краешками, тот хряпнул, враз поплыл, его бережно уложили на тулуп возле входной двери и даже берданку рядом пристроили. Дверь из фойе с охраной крепко заперли изнутри на ножку стула – и понеслось веселье.      
  Солистка  Фролова почему-то не пила, а только пригубливала, но лабуху Познеру, мужу, приказала: «Гена, пей и ешь! Ты устал, так что расслабься, я за тобой не слежу»  Ашихмин, в меру тяпнув, танцевал по очереди с девчонками из дома отдыха и , честно говоря, прикидывал, какая ему больше нравится, чтоб сводить даму за кулисы, куда нет – нет да пропадал парочкой кто- нибудь из танцующих. И вдруг Наталья Фролова говорит: «Эй, гость дорогой! Ты с ними еще натанцуешься, пригласи меня. Чего я сижу как дура? Познер наклюкался, соловьи наши толком танцевать не умеют, а я гляжу ,  у тебя превосходно получается».
  Ток прошел, едва они качнулись раза два под мурлыканье саксофона в танго «Маленький цветок» Полутьма на сцене, зал, как пропасть , огромен и темен, радиола поет, слегка шепелявя бороздками заезженной пластинки… Недосягаемая звезда институтской самодеятельности  гибко колышется близко- близко, прохладными руками обнимая его шею. Тоненькая талия под гипюровой блузочкой греет его ладони, а уши просто жжет ее шепот: «Ты совсем слепой? Чего ты к этим чувихам прилип? Их вовсе не для тебя пригласили». «Ну, знаешь ли!» «Знаю! В конце концов ты что хочешь сказать? Я их хуже? Скажи!» «И что? Что ты прицепилась? Я вообще тебя не понимаю! Если тебе что-то надо…» Договорить : «То вон у тебя муж над банкой с килькой чахнет» , он не успел. Фролова засмеялась, вонзила ему крашенные когти в шею и ответила: « Догадливый. Пошли!»
  И, оказывается, от таких невинных чудачеств могут быть дети… Он приблизительно так и хотел ей сказать, известной всему институту чаровнице, но уж больно она была на себя не похожа, обряженная из-за чумовых условий промышленного строительства в заляпанные резиновые сапоги, тертые въетнамские джинсы, спецовочную телогрейку и  кокетливый берет с огромным помпоном. Весна была яркая, но дождливая, грязина кругом хлюпает. Цементовоз поблизости застрял, шофер матерится , абсолютно не обращая внимания на ярко-красный Наташкин берет. Он взял Фролову за руку, повел,  с  натугой вытаскивая сапоги из глины, в бытовку. Там они сели в тишине и безлюдье за длинный щелястый стол - три доски да подобие козел в основании. «Ошеломила ты меня, - сообщил он . – Мне, конечно, Познер никто, но неудобно. Он где сейчас?» «В тюряге». «Ка-а-ак?» « А вот так. Месяц назад суд был. Не слыхал? Якобы наши умельцы сняли порнографию. Фильма  никто не видел. Познер клянется, что самый смелый эпизод в нем – голая девчонка танцует на столе. А он играет на саксофоне. Это, мол, порнографией назвать нельзя. Просто сцены из студенческого быта. Пародия на «Сладкую жизнь» Феллини. Но эти идиоты снимали в роли главных героинь девок из сельхоза. Это меня больше всего бесит: нашли русских Мадонн». «Сколько ему дали?» «Из группы, вообще – то, меньше всех – три года. Задумка –то не его и  снялся  вполне в целомудренном виде – во фраке, понимаешь. Но мне эти три года не пережить. Мать его от слез истаяла,  свекор ничего не говорит, но я чувствую, во всем винит меня. И о Леночке догадывается. И не мудрено: Познеровского там   ничего. Я, как и они , кареглазая, а у  Ленки глаза, как у кошки. Еще бы чуть-чуть , и можно назвать ярко- желтыми» « А чего молчала так долго?» «Ну, у меня же совесть есть. Я же понимаю, что для тебя это сюрприз. Но можешь мне поверить, просто так, не по делу: когда я сообразила, что к чему, отчего ребенок нетипичный, я резко со всем завязала. Как бы тебе верна была, ей Богу! Может, Познер из-за этого в искусство с головой ушел, мать его так, идиота! Сереже, я нормальной женой буду, клянусь!»
    Им было по двадцать шесть лет, клятвам стоило верить: люди взрослые. Еще его доконало, что где-то с его желтыми глазами ребенок, девочка, вторая по счету безотцовщина. Схимником – то он, конечно, не жил, но коли поставить рядом всех, кому он говорил « Пошли!», они и в подметки не годились Наталье, даже обряженной в телогрейку. Через неделю она переселилась к нему  в поселок Пролетарский. Ребенка он удочерил. А вот полюбить не получилось, хотя даже его мать не отрицала поразительного сходства Лены с ним, отцом. Некогда ему было вечно, молодому коммунисту. Домой только ночевать приходил. И слава Богу, что не наплодили еще кого – нибудь, потому что нормальной женой быть Фролова не могла по определению. Каждый свой отпуск она ездила  «показываться» на какие – то артистические  биржи и тусовки. Еще упорно танцевала во Дворце культуры, а время шло, не приближая ее к мечте. Дома вела себя, как помешанная: ходит по квартире, гордо останавливаясь перед зеркалами, и репетирует, репетирует, что она скажет работодателю. Или привяжется ко всем, сидя перед телевизором: где вытанцовывает ансамбль Игоря Моисеева: скажите, мол, что я не хуже могу. Он устал от этого, устал. .. И когда ее, наконец-то, взяла тамбовская филармония, просто обрадовался: черт с ним, что придется отдать по исполнительному половину зарплаты – пусть едут!
  В Тамбов он заехал как-то, возвращаясь из южного санатория. Лене было уже пятнадцать. Мать где-то на гастролях. Однокомнатная квартирка, бедненько, но весело-затейливо  убранная. Чужая девочка, стеснительно рассказывающая, что они с мамой живут хорошо, учится хорошо, что приезжал «первый папа» Познер, звал их с собой в Израиль, но мама отказалась. « Она все еще танцует?» «Да, два номера: испанский и цыганский танец. Но партнер у нее сейчас какой-то… маленький и лысый. А так у нее все хорошо». Ему было тяжело и непонятно: он представил себя изо дня  в день танцующим «испанский и цыганский» - это жизнь? « А вы как живете?» - вежливо спросила дочь. «Скучно, как всегда, - улыбнулся он.- Работа, работа. Ты тоже артисткой будешь?» «Нет, что вы! Врачом буду». «Отлично! Ну, давай учись. Не волнуйся, деньгами помогу. И если хочешь, можешь в любой момент вернуться … домой. Мы сейчас в центре живем,  квартира трехкомнатная, так что места хватит.  А то ведь безобразие – даже в гости не ездишь. Меня забыла, так хотя бы бабку помнила». « А бабушка к нам приезжает  чуть не каждый год. Мама с ней переписывается» .  «Да? Ну, приезжай ко мне в гости». « Хорошо, - бледно улыбнулась дочь, - приеду, когда вырасту».  Не приехала, хотя выросла…
  Город кончился, пока вспоминал все это.  Он прибавил скорости на пустой дороге из бетонных плит. Дорога узкая, но шире и не надо: дальше лежат всего лишь два садовых кооператива – вон уже     видны издали их крыши в обрамлении хвойного леса. Ему еще свернуть направо – к бывшему пионерскому лагерю электротехнического завода, ныне частному владению. Вот было время, кроме как сумасшедшим не назовешь! Весь город в нищете, кроме их района с нефтехимией. Отличная вещь – естественная монополия. Конечно, и там дров сумели наломать, сдав по приказу нищему городу всю свою социалку. Но его завод соблазнов «раскрепощения» мудро избежал. Поэтому все цело: и собственный детский лагерь, и ясли-детсады, и медсанчасть, и базы отдыха, и Дворец культуры , и подшефные школы, и даже
собственные стройподразделения, строящие жилье хозспособом…  И плевать, что его зовут «красным директором». Не в имени суть. А вот то, что никто вслед не плюет и вором не называет, это важно. Для него.
  Этот лагерь чужого завода куплен на паях его управленческой бригадой из милосердия. Думалось, пройдет год – два, все встанет на свои места, ну заберут они свои поистине  копейки назад, не забыв прихватить и инфляционный процент – и пусть снова тут резвится электротехническое детство. Директор тамошний клялся, что так и будет. Просто, де, надо денег перехватить, чтоб хоть чуточку подкормить без работы сидящие по цехам кадры. Где он сейчас, благодетель? Сведения не проверены, но говорят, живет где-то за границей, не бедствует. Завод мало – мало ожил, но десять лет, если не больше, никто не заикается, что готов откупить назад эти обветшавшие корпуса под елками. Отличное место – огромная река, глубоко уходящий в сушу  теплый  залив, и  запустение… Держат тут сторожей горе – покупатели, кой – кто начал поговаривать, что не грех бы все это чохом перепродать. А он решил тут выстроить первую в своей жизни дачу. Шуточки Таранцева к этой мысли подвели: ты, мол, живешь не по средствам – тратишь меньше, чем зарабатываешь. А ему есть когда «жить по средствам»? Да , мир повидал, объехал его за исключением дебрей Амазонки и притонов   Кейптауна. Но путешествовал не из любознательности , а по делу.  Вот и получилось экономно – едешь в служебную командировку, а уж Париж в огнях или Манхеттен на рассвете  смотришь чисто попутно… Мир везде разный,  но в итоге почему-то вроде бы и одинаковый. Ну, живут люди… Веселятся и болеют… и в итоге умирают, как его рыжее солнышко…
  Он остановился у ворот бывшего лагеря. Тут же изнутри территории примчалась огромная кавказская овчарка, начала , беснуясь и роняя пену из широкой пасти, скакать за коваными пиками. Сторож не подходил и не подходил, сколько он не жал на клаксон. Распустился от безлюдья, негодяй. И как, интересно, подъехать к собственному дому?  Он посидел, навалясь на руль, подумал и вспомнил: архитекторшу с кладбища Данила высадил, не доезжая до лагеря. На какую-то грунтовую дорогу она с его мальцами вышла Кооперативных заборов по леву руку из машины не было видно,  значит, эта дорога лежит недалеко у лагерного забора.
  Он ехал задним ходом до нужного отворота. Да, тут катаются на авто, но, видимо, реденько: колеи в мураве, какие-то мухоморы доверчиво выбегают из – под елок  к самому колесу. Елки могучие, лес с виду неприветлив, но, черт возьми,  как приятно дышать его воздухом,  напористо и прохладно ринувшимся в опущенное окно! Тая была  права, что укрепила его в желании строиться тут. Таранцев же предлагал строиться на окраине , все трубы «химдыма» видны бы были из окошка.  Спасибо, не надо: нагляделся за жизнь. И нечего им напоминать, какие деньги ухлопаны, чтоб дымы были пожиже, а атмосфера почище. В этой части города намного благополучнее в смысле выбросов. Тая говорила, посетив стройку: «Я там просто надышаться не могу» И еще говорила: « Сережа, съездил бы ты когда – нибудь. Ну, как так: мы строим дом, а хозяин не знает, как он будет выглядеть». « Таечка, строй под себя, - отмахивался он, - где тебе будет хорошо, там и мне будет отлично». А в принципе, что это вообще такое – любовь? Был молод – казалось, это она, коли глянешь, и кровь быстрее побежит по жилам, шарахнет в виски и энергично крутанет водоворотом где-то под левым соском. Весело так станет . А это было и со Светланой, и с Натальей, и с Мартой, и еще с добрым десятком иных, не зацепившихся за него, лишь на мгновение приблизившихся. И надо было дожить до седины на висках, чтобы понять, что любовь, это полная тишина в душе и жалость. Ко всему! К ней, рыжей и слабенькой, жутко  по-сиротски  жившей до него. К себе, промотавшему годы на ерунду. К детишкам белобрысым… Он сидел, навалясь на руль,  и слезы одна за другой бабахались вниз. Аж удивительно: целых пять  сырых пятнышек на джинсовой синеве правого колена, а ведь еще и на пол падали… Нашарив носовой платок, он просморкался, взглянул на часы. Ого! Надо было по спидометру  заметить, куда это он упилил, затратив на дорогу один час двадцать восемь минут Да, загородный дом, как мечтала Тая… Не наездишься, и дело не в стоимости бензина Далеко… далеко … далеко,  не для него затея Раз жить постоянно нельзя, опять надо каких-то слуг с овчарками нанимать. Ну, не умеет он жить богачом! Хотя многие уже научились. Марта, например.
  Он вышел из машины. Приятно было просто стоять, ощущая сквозь тонкие подошвы легких замшевых туфель упругую плоть лесной дороги, слушать цвиньканье какой-то лесной пичуги, имени которой он не знал. А зря. Но так уж сложилось; последняя внимательно  им выслушанная птица пела в палисаднике  возле засыпного дощатого домика на Заимке. Звали ее горихвостка. Так тенькала возле открытого окна, за которым кипели сборы Каволинской в Москву, что он обернулся и сказал в глубь кухни: «Светка, прошу: не уезжай! Гляди, как нам пичуга поет, тоже тебя уговаривает».  «Я лучше… павлинов … и какаду… буду… в наш зоопарк слушать ходить! – умяла – таки крышку чемодана Каволинская и конец фразы договорила без натуги… Больше он никогда никого не просил остаться с ним. А Марту даже выгнал.
    Из-за дочери Арины. Ей сейчас лет… двадцать два  ей. И заминка в памяти не из-за старческого маразма, а оттого, что  последний им отпразднованный день рождения Ариши был шесть  с половиной лет назад. Он подарил  на шестнадцатилетие  по просьбе именинницы деньги – тысячу долларов. На них-то она и тронулась в свой вояж. Буквально через неделю. Пропала. Он дико испугался, потому что это с ней уже было. В четырнадцать лет ребенок  ездил на какой-то рок- фестиваль в компании старше ее и в Москву «просто так прогуляться». В пятнадцать ее уносило на юг дикарем,  на Бородинское поле в команде энтузиастов краеведения и в Киев – посмотреть на те места, где чудило «Белое братство». Берет без спроса деньги, скидывает в небольшую суму запасные джинсы, футболку, сланцы и пакетик чистого белья – и лови ее, милиция. 
    «Ты понимаешь или нет, что я не могу позволить себе такого ребенка? – орал он на жену. – Я директор завода, а не потомственный бомж». Марта могла бы возразить, что в смысле родословной Ариша вовсе не потомок князей, но молчала: поженились они уже после смерти его запойного родителя, а мать у него была очень приличной женщиной. Хотя и с той  общалась Марта недолго: мамы не стало через год после свадьбы. Умерла тихо: легла спать и не проснулась, царствие ей небесное. Была она главбухом райжилкомхоза, театралкой и библиоманкой, словом , на людях – интеллигенткой, а что в семье творилось возле мужа – алкоголика, то посторонним знать не полагалось.
  «Где Арина, мать твою так!» – орал он на жену, как запойный папаша орал, бывало, когда среди ночи не мог найти перепрятанную супругой бутылку.  Потом ему приходило в голову, что соседям по дому не стоит все это слышать и он переходил на свистящий шепот: «Ты ей мать или кто? Ты не в политику играй, там и без тебя дур хватает! Ты ребенка воспитывай!» «Сережа, она очень самостоятельный и неглупый человек. Просто ты воспитан по - старинке, - хлопала крашенными ресницами и заводила прекрасные глаза   к потолку Марта.-  И не надо вот так по-обывательски лезть в мою автономию. Да , я хочу быть политиком! Жизнь все более теряет нормальные параметры. Алкоголизм, наркомания, гибнут наши дети, а мы…» Страшно хотелось ударить эту красивую дуру чем-нибудь тяжелым по голове. Он переводил дыхание, угрюмо советовал: «Оглянись, где митингуешь У тебя дома бардак. У тебя единственный ребенок Бог знает где и черт знает с кем. У тебя муж  - вечно голодный капиталист, потому что деньги домработнице ты даешь, но забываешь писать, что с ними надо делать. На хрен мне в семье Хакамада Ты что, не боишься, что однажды мое терпение лопнет?». «Нет, не боюсь, - заядло   отвечала Марта – Ты прекрасно понимаешь, что такой, как я,  больше не встретишь. У тебя  третий брак! Я депутат, не смей со мной так разговаривать!»
  Он , хлопнув дверью, уходил в кабинет, брякался лицом вниз на диван и думал: за все надо платить! Это, видимо, расплата за Игоря, старшего сына, и Леночку. И даже за Каволинскую с Фроловой. Развестись? Никто его не поймет, хотя  полгорода развелось после отмены партийного «крепостного права». Бобылем он  не останется, это точно, но экспериментировать с четвертым браком -  уже слишком по всем меркам местного бытия.  Вдобавок у этой гадюки репутация «защитницы народа». Самый высокий  депутатский рейтинг в городской думе, потому как , во – первых, располагающе миловидна на рожу, поэтому  часто  по телевиденью показывают; во -  вторых, голос по – учитальски проникновенен, интеллигентен, речь грамотная, поэтому часто по радио что-нибудь вещает, чаще всего  - «о нашем будущем, детях».
  Скучно, скучно  жить было, однако скрипел, но терпел. До шестнадцатилетия Арины. А тут она  убежала, так убежала. В индуистский ашрам, в Германию, весть из которой подала только через полгода. И его терпение лопнуло, настолько радикально, что он первый раз в жизни дал оплеуху женщине. «Хам!» - завизжала Марта Генриховна, в девичестве Грюниг. – Я сейчас же уйду от тебя!»  Он быстро- быстро собрал в два огромных чемодана и две дорожных сумы все ее  элегантные деловые костюмы, чтоб, не приведи Бог, не передумала, кинул ей в руки ключи от машины и написал на бумажке адрес дома, где пустой стояла непонятно зачем купленная двухкомнатная квартира. Бормоча  «прощай-прощай - прощай»,  подтащил вещи к лифту, но вниз , грузить их в машину не пошел.   Все! Отмаялся, хватит!
    Интересные ходы делает жизнь: ныне депутат  областного законодательного собрания М.Г.Ашихмина, оказывается, все забыла, все простила ему. Готова помочь с воспитанием детей А что? Красивой женщине никто на вид не даст ее сорока пяти, сил дополна, ума и ангельского терпения хоть отбавляй. Руки свободны. Арина так и живет в Германии. Замужем за немецким индуистом. На европейское рождество непременно шлет подарок, какую-нибудь сусальную ерунду, вроде коробки с шоколадом  в форме сердца. К подарку прилагается письмишко и цветная фотография, на которую не глядел бы:  она в сари, муж в дхоти, меж ними – пестрая корова с цветочной гирляндочкой на рогах. Впрочем, улыбается девка на снимке не без юмора, и муж ее не имеет на лице никаких примет дебильности, парень как парень. Деловой, если судить по тому, что содержит кришнаитский ресторан, как пишет дочь, «лучший в Гамбурге». Бог с ними… Видимо, на кой- какие вещи он не умеет смотреть по – философски. Или по – современному: всяк, де, человек  стоит свободы. Он всю жизнь прожил несвободным, не в том смысле, что раб системы, а в  обыкновенном – он был несвободен от обязательств перед людьми. Родными и чужими, теми, кого он «приручил», и теми, кто «приручил» его. Жизнь, как бы она не выпендривалась, все равно держится на такой вот несвободе. И это самая первая из несвобод, потому что ее цепи люди надевают добровольно. И тащат их, сколько сил хватает. А не тащили б, все бы развалилось. Вернулись бы к  пасторалям, лужайкам с пестрыми коровами и пещерам…
    «Не отрицаю,- подумал он,- есть в этом своя прелесть. Коли многие тянутся. Но по мне, нет ничего красивей новой  колонны крекинга. Вот так! Да!   Когда стоит она, колпаком уходя в поднебесье, вся серебряная, и трубопроводы кругом – серебристые гибкие змеи… Стоишь внизу, задрав лицо, ажник каска пластмассовая сваливается, хохочешь и сам не веришь, что вот она, собака, стоит – и все сделано такими же, как у тебя ручонками. С пятью  беззащитными, тонкими, против металла-то многотонного, пальчиками.
  Он посмотрел на свою растопыренную ладонь, вспомнил, как Аринка  в свой последний при нем юбилей гадала всем по руке. Одноклассники хохотали от предсказаний: «У тебя  мощный Венерин бугор! Ты, как Лиз Тейлор, сменишь семь мужей». « А у тебя, дорогой, будет большое потомство – одиннадцать душ. Девчонки, кто хочет стать матерью – героиней? Налетай на Котика».  У парня этого была замечательная фамилия  - Удалов, но сам  скромник, не разучившийся краснеть и поныне. При встречах спрашивает, когда вернется Ариша. Видимо, любил, и до сих пор не прошло. В своем письме дочери он как-то передал привет от Кости. Ответного привета не получил, что не мешает ему лгать при встрече, якобы  в письмах поминает. А писем нет и не будет до рождества… Он никому не нужен, многодетный отец.  Сейчас уж точно никому. Никто его не ждет, никто ему не рад.
  - Ну-ну-ну, - сказал он громко,  садясь в машину, - видимо, плакать понравилось?
  Поехал. Интересно все же, что построилось. На участке, на который он заявил перед «концессионерами» свое отдельное право, как ему объясняла и даже рисовала план архитекторша ( дай Бог память, как ее зовут?) под  прямым углом стояли два корпуса из силикатного кирпича, самые новые на территории. Вход с торцов. Удачно развернуты крыльями к заливу, а так-то, конечно, бараки и бараки: одноэтажные, на крышах шифер, типовые окна целы. «Нет, нет, -  сказал он, - только деревянный дом! Толстые бревна , цивилизованная промышленная обработка. То есть, сколько бы ни стоило, я хочу гладенькое дерево изнутри и снаружи. Не сумеют сделать у нас, заказывайте по финскому или шведскому каталогу. О нужной площади и планировке  будете беседовать с моей женой. Выдам вам чековую книжку. В конце, естественно, спрошу отчет. Да, назовите размер достойной  зарплаты: я хотел бы, чтоб вы поработали над домом, не сильно отвлекаясь. Это удобно для вас?» «Удобно, - сказала архитекторша. – Но зарплата, учтите, будет немаленькой. Она должна, полагаю, компенсировать мои потери от такой сосредоточенности». «Это вполне справедливо. Согласен». «А что делать с бараками? Демонтировать? Но это деньги. Вдобавок время. А стоят они на участке – лучше не придумаешь. Может, включить все же в объем?» «Насмотрелся я  на этот силикатный кирпич за жизнь, -  прихлопнул он ладонью по столу. - Долой его! И очень прошу: внимательно выслушайте Анастасию Аркадьевну, жену то есть. Это будет нелегко: она человек застенчивый, спорить не станет, однако вы строите для нее  Вот так повернем проблему. Мне, честно говоря, абсолютно некогда . Так что сразу скажите, когда празднуем новоселье , и больше я вам докучать не намерен» « Ну, судя по тому. что самое трудное, когда тебе дается карт- бланш , года два до праздника ждать.  Было бы проще, если бы вы своею волею разрешили мне  взять ваши строительные бригады. Для директора они бы старались». «Нет – нет, нанимайте сами и на стороне. Не хочу кривотолков. И еще хотел бы этот, как его…» «Ландшафтный дизайн? – догадалась она. -  Это я люблю. Но тогда  еще попросила бы права и на внутренний дизайн. Честное слово, бывает обидно, когда построишь, а потом наволокут  каких-то диванов пузатых плюшевых, стенок мебельных старых, в городской квартире лишних, оборудования кухонного. по мастям несогласованного». Он  задумчиво посмотрел на нее, совсем молодую, но такую самоуверенную, покачал головой: «А вы сами когда-то жили в доме, обставленном для вас чужим человеком?» «Всю жизнь, - ответила она, заведя красивые  очи к потолку. – В девичестве мать не разрешала в моей комнате даже диван перетащить, как мне нравилось. Сейчас такое же от свекрови терплю. Но вы меня простите за точность слов: это же дуры старые, а я как-никак специалист». Ее зовут Майя! Как он мог забыть.  Майя Евгеньевна Калинина, вот она кто. Визитка у нее простая и скромная: белый твердый картончик, черный четкий шрифт и никаких виньеток. Но очень красиво все смотрится. Майя Евгеньевна Калинина, архитектор, и телефон сотовый. И сама она – не убавить, не прибавить.  Лицо чистое,  брови и ресницы темны и пушисты без грима, пышные, хотя и абсолютно прямые волосы забраны, чтобы не мешали, черным бархатным обручем. Черный свитер и в черно – белую большую клетку широкая юбка с глубокими боковыми карманами. Туфли на низком – удобные и простые полуботиночки со шнуровкой. Коричневые  туфельки, потому что коричневый портфель на ремне и коричневый кожаный пиджак. Все зачем-то до мелочей запомнилось с первой встречи. Впрочем на кладбище она была одета так же. А запомнилась, видимо, из-за яркого контраста ее делового костюма и того, что под видом деловым носит его личная секретарша. Оденется вечно – юбки из-под пиджака не видно, шпилька у туфель такая, что пошлешь за какой- нибудь бумагой и ждешь, сострадая: упала она там, что ли, и на четвереньках ползет? «Придирчив стал,  видимо, старею», - подумал Ашихмин, въезжая на территорию в гостеприимно распахнутые кованые ворота.
  Хорошая вещь, никаких особых ажуров.  Но все гармонично, не облегчено, не утяжелено. Молодец! От черных ворот убегает в обе стороны сетчатая изгородь, покрашенная в неярко – зеленый. Вначале подумалось – непорядок, а потом понял: мудро. Сетки почти не видно на фоне леса, так что полная иллюзия незамкнутого пространства, а столбы, чтоб не мозолили глаз, где прикрыты вьющимся хмелем, где куст имеют у подножия, причем , если место незатененное , то куст полезный -  шиповник он разглядел, смородину, калину. Дорога к дому тоже сделана хорошо – из плит известняка, а прожилки между плитами забетонированы. Опять мудро, иначе полезет из щелей трава, борись потом с ней. К краям дороги обозначен водосливной чуточный склон, но дренажные канавы не сделаны, оставлен «рваный край», И так хорошо приткнулись  к  нему несколько  композиций с простейшими цветочками, вроде ноготков и настурции, на фоне больших валунов. Прекрасно выглядит огромная сосна: все сухие ветки снизу обрублены, крона раскидиста, ствол медовый… Н-да… Есть вещи, покрасивей колонн для крекинга, это надо признать.
  Подходит собака. Не увидел бы эту мордочку со светло – карими глазами, не поверил бы , что собаки умеют улыбаться.
-  Ну и что ты сторожишь? Где люди-то? – тоже улыбаясь, спросил он, присаживаясь перед шавкой на корточки, - Красавица!
 - Не красавица, а красавец, его Мишкой зовут, - услышал он и вздрогнул.
  Подошла девчушка, чуть постарше его пацанов, потрепала собаку по длинной черной лоснящейся шерсти, та деликатно лизнула ее в щечку, сунула блестящий  черный нос в «пузцо», образованное  спрятанными за  нагрудник комбинезона руками.
- А ты чья будешь?
 -  Мамина.
 - Понятно. А ворота почему настежь?
- Потому что мы Сашина - Аркашина папу ждем.
 - Что-то я не заметил.
- Так все спят, потому что маленькие.
 - А ты, значит, большая?
 - Да. Я на следующийся год в школу пойду, а они не пойдут еще долго.
 Вот пусть и не задаются.
 - А чем , интересно, они задаются?
 - Тем, что у Сашки брат, и у Аркашки брат. А я одинокая. Даже папы у меня сейчас нет. Одна мама и мама.
 - А куда папа делся?
 - Да никуда. Так с бабушкой и живет. А мы тут жить стали. Зато у меня кашель прошел, и соплей век как не бывало. Тут полезно, - вздохнула она по – старушечьи. – И Мишку можно держать, никто не ругается.  И кошке Марусе тут хорошо, она мышей ловит. А хомяков, к сожалению,  мы еще летом с  вашими драгоценными  сыночками  потеряли. Я сказала, ловите их, они вправо побегут, а  те не понимают, где право, где лево. Все из –за Сашки. Он такой упрямый. Я сказала, пустим их погулять там, где гравий горкой лежал. По очереди, по одному. А Сашка тут же  второго из банки достал. Они и побежали в разные стороны налево.   
  Он засмеялся, разглядывая ее горько сведенные светлые, но четкие бровки.
 - И не смешно, - покачала она головой укоризненно.
 - Нет, конечно. Просто я представил, как они перебирали лапами.
 - Да, лапами,- поникла она головой. – Полюбишь кого-нибудь сильно – пресильно, а она,  или он, лапами переберут – и нету. Ворота надо закрыть, раз вы приехали. И покрепче. А то опять дядька сторож явится беседовать. Каждый выходной одно и то же, говори – не говори.
  Он закрыл ворота, спросил:
 - А гараж есть?
 -  Конечно. Но там машина мамы стоит. Маму будить?
- Нет-нет. Садись, показывай дорогу. Подъедем к крыльцу.
 - С этой стороны крыльцов нет, - сообщила она, карабкаясь на первое сиденье. К крыльцу только ногами можно дойти. Потому что парадный фасад смотрит на залив.
- У, какая ты грамотная! Парадный фасад – здорово!
    Проехали густой еловый ряд и открылось, что его ослушались : «бараки» силикатные были включены в объем. А впрочем неглупо: пандус, обрамленный альпийскими горками, вел в готовый гараж в крыле дома.
 - Непарадные тылы у нас с мамой еще не доделаны, - сказала малявка.
    Он кивнул головой и спросил вполне серьезно:
 - И что планируете?
- Просто покрасим и весной насадим девичий виноград. Года за … не помню сколько он затянет все стены. Вот и все! Миленько, да?
 - Забыл спросить: как тебя зовут?
 - А вот отгадайте, - заулыбалась она. – Если мама родилась в мае, то ее зовут Майей…
- А если ты родилась в январе, то тебя зовут дед Мороз или Снегурочка?
 - Ха-ха-ха! Меня зовут Юлия. Я маме скажу, какой вы недогадливый.
- Ради Бога, пощади, - выпучил он глаза и прижал руку к сердцу.
- Ладно, прощаю.
- Почему не спрашиваешь, как меня зовут?
- Потому что знаю.  Дядя Сережа. Аркаша, правда, сказал, что Сергей Иванович, но Сашка сказал, что можно дядей  Сережей
 - Ты их не путаешь?
- Как это?
-  Ну, они же похожи.
- Абсолютно нет! – сказала она убежденно. -  Сашечка вредный, а Аркаша – святая простота. Так мама про него говорит.  Непонятно, но все равно правильно, - добавила, подумав.
 - Ну, что ж. Это хорошо. Значит, днем спать ты не любишь?
 - И мама не любит. По выходным только спит, когда поет.
- Как это?
 - Они , ваши сыночки, любят засыпать под всякие ужасы. Ну, про серенького волчка, под баю – бай, под окном стоит бабай.
 - А дальше?
 -  Под окном стоит бабай, просит, сыночку отдай! – пропела Юлия. – Их так ихняя гувернантка баюкает. Вот  глупость-то! Мама даже удивилась. Но они ее прямо заставили эти песни выучить. Мама потом им хороший конец придумала. Что от серого волчка она заберет их, принесет  домой и крепко закроет дверь, чтобы волк не уволок. А бабаю в конце говорится, что у нас сыночка один , никому не отдадим. Им так понравилось, что раз по двадцать петь заставляют. Вот она и засыпает. А я сижу , как дура, рисую. Поговорить даже не с кем. Бригады-то в выходной нет. Так долго спят, просто ужас. Хорошо, хоть вы приехали.
    Под этот рассказ они очутились перед парадным фасадом. Да, у архитекторши есть смекалка, зря он сомневался, не сумев на вид определить ее возраста. Просто юной показалась.  А тут зрелое решение, причем кучу денег сэкономила.  «Бараки»  повышены  мансардным этажом, а выше  их стоит под красной черепичной крышей  деревянная, пятиугольная в плане башня, вписанная в прямой угол меж крыльев строения. Соразмерно и основательно. Цоколь башни облицован, как и стены  основной постройки,  декоративным искусственным камнем. Окна  везде перепрофилированы, стоит стеклопакет в красивых стрельчатых рамах.  Тонкие переплеты рам делят плоскость стекла на небольшие квадратики. Стеклопакет, похоже, бронированный, так что дело обошлось без решеток.
  - Здравствуйте! -  на крыльцо вышла архитекторша, тоже в  джинсовом полукомбинезоне, как и дочь. – Вот не знаю теперь куда дальше двигаться. Ваша жена настаивала, чтоб на втором этаже дома был светлый физзал для мальчишек и зимний сад для нее. Это дорого, и, пожалуй, бессмысленно, если в доме жить только летом. Из-за сада круглогодично всю систему отопительную напрягать надо. И газовый котел, и теплый пол. Очень дорогая эксплуатация. Так что смотрите и думайте.  И побыстрее, ладно? У  меня  чердак мало-мальски толем прикрыт.  Все это крупного дождя не выдержит, не то что снегопада. Смонтировала бы я все достаточно быстро, там металл и стекло. Но смысл?
    Он печально покивал головой: да, забылся, заболтался с ребенком, а смысла, да, смысла нет. Ведь нет самой Таи. Сумасшедший какой-то день, и он сам на себя не похож… Странные поминки. Странное чувство: Тая никуда не ушла, она где-то здесь, за деревьями. Или бродит по берегу залива. Дышит – не надышится…
 - Куда сумку с провизией занести? – спросил он.
 - Я покажу вам, где кухня. Юлик, ты опять не спала? – нагнулась архитекторша к своему многомудрому чаду.
 - Ну и что?
 - А то, - хотела  сказать что-то поучающее мать, но отвлеклась.- Боже мой! Это все продукты? Такая сумища? Вы решили здесь пожить?
 - Да как вам сказать…. Да, я в отпуске. Но парни, наверное, утомили вас. А это просто на поминки меньше, чем ожидалось, народу пришло. Скормите, в крайнем случае, бригаде. Кстати, я не заметил бытовок. Где они столуются?
 - На общей кухне. Я ловко устроилась. Все равно себе и Юльке надо что-то варить. Так что купила кастрюли побольше  и без зазрения совести потребовала у них оклад поварихи. Зимой работы сведутся к отделке.  Ленивая сельская жизнь пойдет. Что – нибудь попроэктирую.
 - Вам не скучно тут?
-  Нет.
- А комфортно?
 - Вполне. Вы заходите – заходите.  Внутри есть что посмотреть, я вас уверяю.
    Он занес суму на кухню, уже полностью отделанную и оборудованную. Окна ее выходили в ельник, тыловое , значит, помещение Трудно согласиться. А пить чай, разглядывая алые паруса в водоеме, это, выходит, лишнее?
 - Тут всего удачней расположились коммуникации, – как услышав, сказала архитекторша за спиной. – Все – таки я взяла за идею концепцию большого семейного дома, а не дачи. Дом строится навек, в нем и ваши внуки – правнуки должны ужиться, а коли  нам повезет с геронтологией, то и нас потерпеть. Так что это не парадная столовая, а деловая часть дома, где нечего рассиживать, пяля глаза в окно. Рядом ванна, сауна, душ, туалет, погреб, домашняя мастерская, котельная. Вон видите, - показала пальцем в ельник. - Газовый резервуар.  Глаз не мозолит. А машину сжиженного пропан – бутана и за пятилетку не сожжешь. И вся разводка в одном крыле дома.
- Наверху санузлов нет?
   - Туалеты с раковиной и бидэ. Во взрослой спальне поставлена еще и герметичная  финская душевая кабина.  Что посложнее в эксплуатации, все сгружено в этом крыле и спрятано в подполье. Вся эта металлопластика черт знает  сколько стоит. Незачем по дому трубопроводы тянуть.
 - Но ведь тут был какой-то казенный водопровод.
- Был. Но пришлось  сверлить артезианскую скважину. Хоть гарантированно чистая вода будет, а не из его ржавых труб. А потом, уж наябедничаю, отведу душу, сторож лагеря хват и делец. Он с меня деньги за коммунальные услуги требовал Я с ним, пьянчугой, раза три поговорила и пресытилась. У меня бетонные работы – и ни капли воды. Весной залив далеко отступает в связи с большим сбросом на плотине. Шлангов нет. Насоса нет. Конечно, люди без дела не сидели. И от жажды не умерли, тут родник неподалеку. Но эта харя улыбается из кустов: «А еще будьте любезны за проезд с материалами по моей территории платить. Я к воротам бегать не нанимался. Мое дело – сторожить». Ну, тут я его просто матом помела и  послала сварщика срезать петли на воротах, и собачку, если кинется, тоже срезать поперек шеи. Война миров! Кстати, полезная для дела. Бригада так на него разозлилась, что в два счета все материалы завезли и огородились. А это ведь бетон под каждый столбик. Лес я старалась беречь, так что тачка и носилочки в ходу были. Хорошие люди попались. И жена ваша им очень понравилась. Так все хотели, чтоб она увидела дом отделанным!
 - Не надо! – глухо сказал он, отворачиваясь к окну.
-  Папочка приехал! – понеслось по коридору. – Папа, ты где?
 - В кухне, - отпирая дверь, сообщила архитекторша.- Ой, я сколько могу твердить про тапки?
  -  Тетя – мама, - оговорился один из сыновей, - мы из-за папы.
 А второй спросил:
 - И мама приехала, да?
 - Нет, - прервала долгую паузу Майя. – Она приедет, но не скоро.
- Лечится снова, да?
 - Ты очень догадлив , Аркаша. А про тапки все забыли?
 - Но пол же теплый? Так ведь он называется?  - нарисовалась за парнячьими спинами обутая Юля.
- Чтобы он нагрелся, его надо включить Он не от названия теплый, а от электричества, - постучала архитекторша пяткой  по керамическим плиткам. Сергей Иванович, отнесите их в спальню. Юля дорогу покажет. Оденьтесь потеплее, вечером похолодает. И сейчас не жарко.
 - Так включите пол, - посоветовал он, подхватывая сыновей на руки.
 - Лучше камин затопить, - возразила она. -  Пока , в общем –то, тепло
  Видимо, в этой комнате она и жила с дочерью. Спальней ее можно было назвать весьма условно Тут стоял большой двухтумбовый письменный стол с компьютером с полной оснасткой, одежный шкаф и две  тахты. Одна постель была  вся разворошена.
  - Это мы тут спим. По – братски, -  сказал, споро одеваясь один потомок, видимо, Саша, потому что второй замер в святой простоте на полдороге, обнаружив, что надевает колготки поверх кальсончиков  трикотажной пижамки.
 - Сашка, опять колготки на пижаму одеваешь? А потом будешь ныть, что джинсы не застегиваются? Ну-ну… - прищурилась Юля.
 - Да, не ожидал я от вас, что вы в гостях так жить будете, - покачал головой Ашихмин. – Дамы вам, понимаешь , вынуждены подсказывать, как штаны надевать, как тапочки обувать. Это откуда такие манеры у мужиков в четыре года?
 - Правильно вы их, - одобрила Юля, забираясь на расправленную постель в уличной обуви. – Заправлю кровать , ведь не умеют ну просто ни фига.
-  Давай уж лучше я! – схватил он активную умеху. – Ты со стороны понаблюдай, как они с одеванием справляются. Но не ругай их, а просто советуй
  Вышли к столу, уже накрытому.
  - Ой, как вкусно, - сомлела  архитекторша, надкусив пирог. – Полжизни бы отдала за такой кулинарный талант Я, знаете ли, не мастак. Больше всего, как говорится, ей удавался бульон «Магги» и «Нескафе» А вообще-то, Сергей Иванович, идеальная хозяйка, мать, жена, гражданка и труженица в одном лице – это возможно или это утопия?
  Он засмеялся.
 - А почему вы меня спросили
 - Ну , как же, - сморщила архитекторша нос. – Не при детях будь сказано…Словом, мы с вашей женой как-то так подружились, что, ну…
  - Понял.  Речь, видимо, идет о моем богатом личном опыте. Так вот, все вышеперечисленное правильно бы было раскидать по нескольким персонам. Такая концентрация талантов в одних руках невозможна. Но ведь это не сразу понимаешь. А только к моему возрасту. В придачу при уникальности  моего опыта.
 - Странно, что вас бросали, - весело подытожила архитекторша. - Вы приятно здравомыслящий мужчина. Сколько вам лет?
 - Завтра будет сорок девять.
 - Да-а-а? – удивилась она - Изо дня в день или фигурально выражаясь?
- У меня день рождения завтра.
  - Вы слышали, дети? – тут же повернула нос по ветру находчивая женщина. -  После обеда все за этим столом рисуют подарок Сергею Ивановичу.
 - А в лес? – заныли его сыновья.
 - А подарок папе? Вы что, так много уже всего ему надарили? Сядете рядом, и каждый  что –нибудь нарисует. Красивыми фломастерами. На память. Юля потом напишет ваши пожелания.
 - А  это что?
 - Ну, например, я бы написала : « Папа, пусть тебе всегда будет весело». Или что – нибудь в этом роде. Посоветуйтесь меж собой.
 - И чтоб коротко! – тут же приказала Юля. – Я не так чтоб люблю писать.
  -  А ты что мне напишешь от себя? – поинтересовался именинник у девчушки.
 - Удачи, дорогой! – и минуты не подумав, ответила Юля.
  Хохотали долго. Архитекторша сказала:
 - Она сегодня в ударе. Видимо, вы ей понравились.
 - Да. – согласилась дочь. – Нормальный мужчина, не то что сторож или наш папа.
 - А вот этого не надо! – строго сказала архитекторша.- Значит, все всё поняли. Вы рисуете тут, а мы с Сергеем Ивановичем на компьютере  смотрим счета и подбиваем балансы. Это очень сложная работа, так что не бегать к нам советоваться и ябедничать друг на друга.  В случае непослушания  ябеду ждет наказание. Поставлю в угол и не разрешу никому с ним разговаривать.
 - Ой, не ври! – сказала дочь.
 - Счет пошел. Перед вами первая претендентка на наказание, - постучала Майя пальцем по родному темени и глазами показала Ашихмину: идите, мол, идите  из этой угарной кухни и как можно быстрее.
 - А может ну его этот баланс? – спросил Ашихмин в комнате, следя , как она достает из стола папку за папкой с договорами и квитанциями.
  - Нет уж, увольте! – ответила она, включая компьютер. – Я не так уж люблю бухгалтерию, но посмотрим все. Я же  тут копаюсь уже год и четыре месяца, и меня никто не проверил. Вы деловой человек, я деловой человек. Так что берите стул, садитесь рядом. Смотрите на мониторе, а что заинтересует, я должна вам добыть из папочки и показать.
    Посидели часа два. Не отвлекаясь на разговоры, только шелестя бумажками. Придраться было не к чему: строилась она экономно. Лишь один объект как-то странно выпер: русская баня. Какие –то непонятные приобретения: металл – швеллер, двутавровая балка, трубы, сечения в 0,5 метра, сварные работы…
 - Не понял, - сказал он.
- Ах, да ! Мы же территорию не обошли. Баня отсюда не видна. Стоит  за мысом на выносных мостках в заливе. Чтоб, значит, напарился – и бултых в воду.
 - А зимой?
 -  В прорубь.
 - От дома далеко?
  - Ну не сто же верст. Зато не вещь, а праздник! Мужикам из бригады даю топить в качестве премии за ударный труд.  Еще с мостков ловко рыбу ловить. Пригодны они и в качестве причала. И барбекю на воде делать можно, там площадка просторная.
 - А дети бултыхнутся?
 - Это пренепременно . На то они и дети. Но моя Юлька, например, плавает лет с трех. Рядом со мной разрешаю плыть посреди залива. Вдоль его проплываем. Скорости, конечно, никакой, но плывет уверенно.  Это ведь с полкилометра.  С банных мостков ныряет «солдатиком».
- Да, она у вас крепенькая. Но мои –то…
 - Что за обреченность в голосе? Да наймите в няньки хорошую нетрусливую девицу и сошлите с ними сюда на все лето. И мне жить веселей. И им одна польза.
 - А гувернантку куда?  Пока отпустил в отпуск
 - Знаете, она один раз приезжала. Но лучше бы не ездила.
-  Пожилой человек. Неудобно.
 - Вы странный какой-то.  Тут же приходится выбирать: или вы заботитесь о ней, или о собственных детях. У вас есть по отношению к ней родительские или сыновние обязательства? Я еще понимаю  вашу жену: ей жалко было эту тетку, вообще не любящую никаких детей. А вам-то что до нее? Вы что ли никогда за жизнь профнепригодного труженика не туряли?
 -  На это есть отдел кадров.
 - Тьфу!  Я забыла.
 - Вы вообще как – то смело предлагаете мне все поменять. А я, может, устал, ничего от этого сообразить не в состоянии.  Не забывайте… Я именинник на следующий день после поминок.
     Долго молчали. Наконец она встала и сказала решительно:
  -  И все-таки рекомендую отвлечься. Подите истопите баню.  Вот ключ, - порывшись в столе, протянула здоровенную «железяку» - Я не знаю иного  метода  справляться с неприятностями, как заняться какой-то чисто физической работой. Веники свежие на чердаке.
 - А где вода включается?
 -  Какая вода? Вода в реке. Черпается с мостков ведром на веревке. Дрова в поленнице на берегу. Растопка сухая в предбаннике. В чем дело? Чего мнетесь?
 - Я никогда баню не топил. Спалю еще , чего доброго.
    С минуту она.  озадаченно разглядывала его, видимо, борясь с желанием покрутить пальцем у виска, потом крикнула , открыв дверь:
  - Дети, плакат рисовать закончили?
 - Да, - в истинной муке откликнулась ее дочь. – Я уже все дописываю. Мама, так надоело! Они на вред мне такие длинные слова  придумали, Например…
  - Стоп! Это сюрприз и тайна. Сворачивайте работу. Все идем топить баню.
 - Ур-ра! – громово раздалось их кухни.
    И он бездумно пошел по тропке за Майей и ребятишками. Тропа была выложена в елочку красным старым кирпичом.
 - Это я разобрала сторожку, - пояснила архитекторша. -  Бесплатный материал, а тропка очень нужна, чтоб в любую погоду идти и не думать, что дома еще надо и сапоги помыть. Из бани идешь  как по воздуху. Мысль одна : напиться чаю и упасть спать. По крайней мере, на меня это так действует. Надо бы , конечно, освещение у тропы сделать. Осень, темнеет рано и темнеет быстро. Плафоны круглые есть, стойки – треножники сварены, покрасить и прямо наземь кабель бросить.  Но это летний вариант. Зимой приедете хоть раз? Этой зимой?
  Не сообразил, что ответить. Пожал плечами. И чего она очередной раз удивилась? Да, я не умею планировать личную жизнь, спроси, что я буду делать на  заводе зимой, я отвечу. А про этот лесной угол что я сказать могу?
  Он уставился  взглядом в тропу, стал зачем –то про себя считать шаги. Она что-то сказала.
   - А? Я не расслышал. Вы что-то сказали?
  - А то и сказала, что на эту тему, видимо, говорим преждевременно. Спрошу у бригадира, нужна ли им зимой баня. Пусть сами соображают, делать ли тут освещение. Вообще-то дополна более срочных работ. Мы с Юлькой спокойно и без бани обойдемся. И нечего голову ломать.
  - Скучно тут зимой, наверное,  - предположил он.
-  Любую вещь можно по-разному назвать и от этого переменится ее смысл. Я зову эту скуку свободой, -  сорвав веточку с куста, помахала ею над головой архитекторша. – А еще вы забываете, что здесь сейчас мой нынешний дом, рядом единственный родной мой человечек, моя работа и забытый досуг – лыжи, санки, прогулки пешие. Так что  я оставила в зимнем городе? Выхлопные газы и грязный лед тротуаров? Вот когда придется вернуться, да, мне будет по – настоящему скучно. Сергей Иванович, у вас много коллег с тугим кошельком. Соблазните их: я весь лагерь бы перестроила . И вам бы тут потом жилось веселей. Природа природой, но иногда просто приятно поболтать с братьями по разуму. Вот как сегодня с вами.
 Он засмеялся: ну, молодежь пошла! В ее возрасте вот так, как она, он с директором завода балакать бы не смог. Завалила  смелыми предложениями, просто напрягла. Хотя, с другой стороны, он для нее не  директор, а заказчик Покупатель ее таланта. Временный его владелец.  Арендатор, так точнее. Интересная гражданка, чем – то похожая на первую из жен, Светку Каволинскую Тоже характерец был ой –ё – ё.
 -  Майя Евгеньевна, а кто ваш муж? – ни с того ни с сего спросил он.
 -  Если по должности, то архитектор, если по сути, то маменькин сынок, если по виду, то красавец – мужчина. А резюме : не черт было в двадцать лет замуж выходить за сверстника. Повязали друг друга, даже говорить не о чем.  Все, пришли.
  У него восторженно занялся дух : банька была мечта. Вся такая деревянная , а еще эти  помосты на сваях , ажурное обрамление парапета, перила, водная гладь,  пиньканье какой-то пичужки в кустах, детский смех и испытующий взор  архитекторши : угодила ?
 - Я готов встать перед вами на колени, - торжественно сказал он. – Просто загляденье, ни у кого такой не видел.
 - Спасибо, - потупилась она  с торжествующей улыбкой. – Она мне самой очень нравится. А сейчас возьмите  мальцов крепко за руки.  И дайте мне ключ на берегу. Видите ли, замок такой дорогущий, а всего два ключа. Все боюсь потерять. Надо бы к ним сделать непотопляемые брелки. Выпилить из пенопласта, как рыбаки для своих ключей делают .
 - А ставни, - разглядел он, - они как отпираются.
 - Они на болтах изнутри заперты. Значит, план такой, чтоб каждый шаг не согласовывать. Я пасу козляток на платформе, а вы черпайте воду, носите дрова. Потом заведем их в предбанник. Пусть вместе  с вами учатся топить печь. Мыться –то в русской бане вы, надеюсь, умеете?
 - Обижаете вопросом.
 - А детей в ней мыть?
 - Ой, нет.
 - Значит, я упарюсь и без веника. Жаль. А вот как сделаем. Не такие уж они и замызганные. Нечего их мыть.
- Нет, мы хотим! – заорала троица да так дружно, что архитекторша только  рукой махнула.
  - Ну, я не знаю! Придется искать вам какой-то тупуп, чтоб вы могли посидеть тут, подождать, пока я вам их выдам. Вечно так, придумаешь что – то хорошее, а жизнь тебя, дурака, поправит.
 - А зачем мне тулуп?
 - Вы же первый помоетесь. А как спрашивается , тут сидеть, как Аленушке над вечерней водой? Чай, не лето
     Тулуп она не нашла, и он сидел, ждал пацанов в своей куртке из плащевки и в белой ажурной шали, уж поистине как Аленушка. Тишина разлеглась над водой, темно – синяя, неколышимая… Звезды на небо вылезли… Целый век он их не видал, невидимых из-за городских огней. За стеной  бани повизгивали и ойкали его сыновья под шлепки веника. Ее «родной человечек» пижонски просил звонким голосом: «А меня еще попарь, я не боюсь». «Хватит! – решила наконец Майя. – Саша и Аркаша, приготовились: я обливаю вас холодной водой. Встали спинками поплотней». « Кто завизжит, тот бармалейский сын», - предупредила Юлька. И парни не визгнули.
  Он  улыбнулся признательно. Потом бегом волок их домой, закутанных с головкой в махровые простыни. И боялся споткнуться и грохнуться.  И любил их всей душой, как никого никогда не любил. Такое острое и неизведанное , по сути, чувство.  Вовсе не жалость к ним, терпеливо сопящим внутри махровых  конвертов – что- то другое… Вроде гордости. То ли ими, то ли самим собой.
  Потом грел молоко для них и чай для себя. Кормил их кашей, разогрев ее в микроволновке. Уложил спать «по - братски»  на тахту. Подумал и застелил чистым бельем вторую постель, где «по- сестрински» будут спать Майя и Юля.
 - Пап, спой про бабая, - попросил вроде бы Аркаша.
 - Мужики, - сказал он строго -  в вашем возрасте колыбельная – это предрассудок. Мне просто стыдно за вас . В четыре года  засыпать надо так : лег, представил, что хорошего за день было  - и спишь.
  Послушно зажмурились. Он шепотом спросил минут через пять:
  - Спите или все еще представляете?
  - Представляем.
  -Что именно?
 -  Как ты приехал.
 - Молодцы! – растрогался он, нагнулся, поцеловал два крутых теплых лба.
 - Ага! Его так первого! – тут же взвыл скандальный Александр.
 -  Цыц! – приказал Ашихмин . - Это еще что за капризы? Мне нетрудно и еще раз вас чмокнуть, но капризный опять идет вторым номером. Запомни это, голубчик. Я пошел. И чтобы через пять минут спали.
  Он застелил постель и для себя В большой комнате, имеющей подобие мебельного склада: какие-то старые буфеты и комоды стояли тут спина к спине, диваны и кушетки , сдвинутые впритык, стулья и кресла были пристроены поверх громоздких предметов, Для него из мебельной завали вытянута была неширокая кровать, с удобным – он проверил, сев и покачавшись, – пружинным матрасом. Одеяло заменяло  плюшевое покрывало   с кистями. Еле – еле упихал его и расправил внутри  глухого пододеяльника. Подушечку ему выдали диванную, так что в чистой наволочке она просто бултыхалась. Но ничего, он уснет и выспится – все тело просто просило постели. Однако как долго нет дам. Сколько можно париться?
  И вдруг он понял: его там ждут. Юлька ждет, потому что мала и ей завидно, что кого-то унесли на руках. Он выскочил из дома и побежал по тропе с задором спринтера, не боясь шарахнуться в полной темноте.
  После пробежки почему – то абсолютно расхотелось спать.
  - А не затопить ли камин, как вы собирались? – спросил он у Майи.
-   Можно, - согласилась она. - Все равно надо туда идти, где поленница. Мы со всей этой банной суетой песику еды забыли дать. Видимо, обиделся, на глаза не показывается. Я несу плошку, а вы берите корзину под дрова.
 - Зачем? Охапка да и все.
 - Чугунная вставка у камина мелковата. Чурочки короткие напилены. В корзине нести удобней.
  Пес им жутко обрадовался. Вылез из будки, разулыбался.
 - Симпатяга, - потрепал его по загривку Ашихмин
 - Однако с характером, - улыбнулась Майя. – Заметили, что зверюга сторожа не слышна, не видна? У, вначале жизни не было. Не отходила от наших заборов. Мужики, если здесь ночевать приходилось, до туалета уличного с топором  ходили. А Мишку привезла – та по старой памяти забазлала да этак еще  в злобе рыло в ячею сетки сует. Он изловчился – и хвать ее за нос. Одного урока  оказалось достаточно. У зверей все проще, чем у людей. Вот бы сторожа кто-то так же убедительно хватанул.
 - Докучает?
- Просто надоел! Какие-то сальные намеки на наше совместное лесное одиночество. Беседы о тайнах мирозданий. Как я ненавижу за это выходные! И как он усилил мою неприязнь к мужскому полу…
 -  И давно докучает?   Когда вы сюда переселились?
 - Не помню, - хмуро ответила она.  - Давно. Думала, просто на лето. Чтоб сэкономить бензин. В городе я в том же доме, что и вы, живу.
 - Да!? – изумился он. –  Ни разу вас не видел.
 - Мудреного мало, - усмехнулась она.- Мы из разных подъездов. А вообще-то Марта Генриховна учила меня английскому. И этике семейных отношений. В одиннадцатом классе. До сих пор помню, как она описывала любовь Карла Маркса и Женни фон Вестфален Все нынче тянет встретиться и спросить, а правду ли пишут газеты , что Маркс пил, как сапожник, и был импотентом. А Энгельс  делал ему детей, но зато и кормил все семейство .И Карлу на выпивку давал.
 - Пишут такое?
 - А вы не читывали?
 - Мое чтение неинтересное. Я нынче читаю «Коммерсанта», многотиражку нашу да «Профсоюзный курьер» Это из газет. А из книг пристрастился к детективам. Хорошо снимают тупую усталость.
 -  Устаете?
 - О, еще как! Не от работы. От благотворительности. Как попрут в приемный день ходоки: дай, дай, дай! Всем! И сейчас же! У тебя много! А что, собственно, изменилось? Да, я видный акционер, но отнюдь не владелец завода, как некоторые думают. Я выборный управляющий. И цель у меня одна: работать с прибылью для акционеров, а не их добро раздавать. Я распоряжаться могу только своей зарплатой, а ее на всех не хватит. Да и жалко будет лично заработанного, если честно. Особенно не люблю попов и монахинь. И когда успели так Бога полюбить? А он – их. Гляжу, молодой батюшка на иномарке катит.  У матушки юбчонка ничуть не длиннее, чем у моей секретарши. Он тоже в светском костюме. Да ёк – макарёк! Хорошо платят за песнопения! У меня не всякий инженер его возраста отечественную-то машину имеет. Но землю держим все- таки мы, работяги.
  Они сидят у горящего камина, оба в тренировочных костюмах, протянув к огню ноги в толстых вязаных носках. Беседуют и пьют отлично заваренный чай.
  - Прохладно, - говорит он, подбрасывая в огонь полешки. – Ребятня не замерзнет?          
 - В обжитых комнатах теплее. И кирпич, видимо,  тепло за день успевает накопить. А тут ваша любимая древесина, Окон много, днем они завешаны. Раз никто в этой комнате не живет, чего стенам – то выгорать. Правильно?
 - А что тут будет? – обшарил он взглядом все углы пятиугольника на втором этаже.
  - Вы у меня спрашиваете? Мне же тут не жить. Можно сделать гостиную. Можно кабинет. Для детской только не подойдет.
 Он подняла глаза к потолку.
 - Остроумно я сделала тут шатер без чердака?
 - Мне нравится.
 - И мне. Морилка попала хорошая. Балки смотрятся  черным  дубом, мореным. А сделаны из старых стропил. Елка простецкая. Эти корпуса  кто-то строил, видимо, на скорость. Так-то положено ставить веерные стропила. А тут как на коровнике. Еще бы год – два и провалилась бы крыша. Склон мал, снегопады большие, снег никто не сбрасывает. Вы решили на счет сада и спортзала?
 - Вы просто под дых меня бьете. Я так расслабился , на огонек смотрю. В животе третья кружка чая булькает.
 - Ладно вам! Благодушествуете  - и пожалуйста. Но вдруг больше не увидимся.
 - Как это? – вытаращился он. – Это вы о чем?
 - О том, что как заказчика я вижу вас впервые ! – разозлилась она. – Я вам толкую, что дом пробьет дождь. А внизу худо – бедно, но треть отделочных работ уже сделана. За что вы меня ненавидите?  Ведь это мой труд насмарку  пойдет. Вкупе с трудом бригады. Это же люди!
- Ой, какая вы фанатка! – восхитился он. – До утра нельзя подождать?
 - У вас день рождения. Утром.
- Ну и что?
 -  Откуда я знаю, как вы его празднуете?
 - Не бойтесь. До беспамятства  не наклюкаюсь
  - Решите все сегодня. И про крышу, и про новую няньку, и про то, где мальчишкам жить. Сделайте себе подарок. И поезжайте потом куда - нибудь. У вас ведь давно не было нормального отпуска.
 -  Ну, почему? – запротестовал он. – В прошлом году я был в Баден – Бадене.
 -  Не знаю, называется ли отдыхом тревога за больного человека. Анастасия Аркадьевна рассказывала…
 -  Вы знаете, - подумав,  сказал он, - да, сегодня надо ее вспоминать. Но не надо в качестве обузы… Вообще…Не надо! В прошедшем времени. Мне легче, когда я думаю, что о ней не думаю. Запутался в словах. 
 - Я понимаю, понимаю! – воскликнула  архитекторша, - Все нормально. Ваши дети спят внизу. Им тепло.  А мы сидим, беседуем о вашем семейном доме. Да?
-  Да.
  - Словом,  мансардный этаж я крою черепицей. Там спальни и гостевые комнаты. Завтра поеду,  откажусь от стеклоконструкций. По пути поищу вам няньку. Удочки есть у бригады.  Поучите своих мальчишек ловить рыбу. Сами-то умеете?
 - Научусь в процессе обучения, - виновато улыбнулся он.
- Не сомневаюсь. Ну что, я пошла спать? Камин догорает. Угли меленько разбейте, дождитесь, пока покроются пеплом. Трубу закройте.
  Ложась на свою постель, он вспомнил собственный совет сыновьям. Подумал, а что  в прожитом дне было самое хорошее? «Майя!» - твердо ответила диванная подушка прямо в правое ухо.


    Мечта  поспать всласть не сбылась: раным – рано( или это просто на улице пасмурно, или свет загорожен шкафами?) явились сыновья.    Встали неразличимо  одинаковые  возле кровати, смотрят на него.
  - Чего хотели? – спросил он.
  - С тобой полежать.
 -  Но тут узко.
 - Ничего, мы маленькие, - деловито ответила публика и полезла в кровать. – Я у стенки, я у стенки!
 - Цыц!  Запомните, чтоб не ссориться: мой правый бок и рука принадлежат Александру, левый – Аркадию.
- А какой это? – спрашивают хором.
- С часами – левая рука. Без часов – правая.
 - Ну вот, - обиделся Александр, - Ему дак с часами.
 -  Опять? Я кто тебе? Отец или гувернантка? Со мной не спорят, запомни! В придачу мог бы сообразить, что правая рука главнее – ею все делают. Это стоит часов, если подумать?
 - Е-хе-хе, Аркашечка! – заехидничал Александр, укладываясь у правого бока, с краю.
  Аркадий лег у стенки, взял руку отца и демонстративно стал разглядывать часы.
  - Чем займемся, так мило лежа? -  поинтересовался Ашихмин.
 - Расскажи сказку.
 - Парни, тут я пас: что-то я их не помню. Лучше вы мне расскажите, как тут жили. По очереди будете рассказывать, справа налево.
  Справа полились рассказы о грибах – мухоморах, которые ядовитые, за что их надо пинать, а если сам съешь, то «копыта протянешь», о собаке сторожа – надо вырасти и убить ее, о вороне, которая клевала у Мишки из плошки, и которую, ну, просто по подлой прихоти судьбы, не удалось сразить наповал ужас как метко брошенным камнем.
  - Все?
-  Нет. Еще, я, если хочешь знать, Юльки сильнее. Мы боролись, и Аркашка мне чуть – чуть только помог.
 - Не одобряю. Двое мужиков борются с нежной девочкой. И еще гордятся этим.
 - Я не гордюсь, - сказал Аркаша. – Пап,  я, наоборот, белый гриб нашел. Такой большой, что тетя Маня сказала: мы его месяц есть будем.
 - Маня! Ее зовут Майя. Попрошу больше не путать.  Продолжай.
 -  А потом мы шли-шли и увидели белочку. Тетя Манья сказала, что давайте подарим ей гриб. И мы подарили. Папа, а белочка сколько будет есть этот гриб?
 - Тоже месяц, - наобум ответил он.
  - Такая  маленькая?
 - У нее аппетит на грибы хороший.
 - А еще она что ест?
 - Шишки, орехи, ягоды разные.
 - А где живет?
- В дупле на елке.
 - Вот бы найти и ее вытащить, - размечтался Александр.
 - Зачем?
 - Можно на цепь посадить. А то Мишке одному скучно. Кошка же с ним не играет.
  - Мы  зато  играем. И белочек на цепи не держат. Они не злые. Они добрые. И их не надо цапать, у них маленькие детки. Пусть в лесу живут. Ты не заботливый о зверях, Сашечка.
 - Ну и что?
Аркадий задумался. Аргумент в пользу заботы сложился однако просто:
 - А и то! Понял?
  Ашихмин лежал и улыбался: как приятно, черт возьми, полеживать, держа на каждой руке по такой умной голове!  И тепло от их мягоньких боков приятно, и прикосновения их гладеньких ступней к его голым ногам. И запах такой от них – слаще любого дезодоранта и даже дамских духов. Бог ты мой! Как поздно он понял, что в этом есть смысл и кайф. Не может вспомнить ни одного своего ребенка в постели рядом с собой. Дурак!
  В дверь постучали.
  - Кто там? Войдите, правда, мы не одеты, но зато прикрыты.
-  Это я, - сказала, всунув голову в дверь, архитекторша. – Где вы все? Парни пошли поздравить вас с днем рождения и пригласить к завтраку.
- Ой, мы забыли!
 - Ничего, ничего, не горюйте, - успокоил отец. – Будем считать, что поздравили. Не рано вставать? Может, мы бы еще повалялись?
 - Увы! Бригада уже приехала. Чайку отопьют, и тишины тут не будет. Как раз над вами будут крышу ладить. Опять же циркулярку включат. Дрели. Перфоратор.
  - Да, веселенький у меня юбилей.
 -  Кто же знал, Сергей Иванович? – сказала архитекторша виновато. – Погоды боюсь. Я же вам говорила. Давайте уж все же день в активном трудовом ритме проживем, а к вечеру  я вам такое барбекю  закатаю, что вы мне все простите.
  - Ох-хо-хо! – закряхтел он. – Ладно. Встаем.
    Бригадира, оказалось, Ашихмин прекрасно знал, а тот – его.
  - Здорово, Сергей Иванович, - встал с протянутой рукой из-за стола осанистый дядька. – Так это вы  - наш хозяин? А то говорит : Ашихмин, Ашихмин, а мне и не до ума: фамилия-то нередкая. Тем более жена молодая, дети маленькие.
- Здравствуй, здравствуй, герой Механошин! Какими судьбами в частном бизнесе?
 - Элементарными. На пенсии.
 -  Да ну! – не поверил Ашихмин вполне искренне: бригадир выглядел ничуть не старше его. – Тебе сколько?
 - Пятьдесят шесть нынче отметил. Че удивляться. У нас льготный список. Металломонтаж, как – никак. Давно пенсионер. Но ушел с монтажа еще раньше.
 - Не дал бы на вид.
-  А все вольный воздух, - засмеялся бригадир. – И труд ненадсадный. Ушел с монтажа. Порядка не стало. Обязательств не держат,  пообещают цену одну, а получишь куку с маком. У предприятия, де, нет денег. Директор – на мерседесе, весь его синклит  - на джипах, а работягам денег нет. Надоело.
 - Что? И с твоей бригадой так шутили? Ты же Герой труда.
 - Кого этим нынче удивишь? В кассу билетную с этим и то не сунешься, какой-нибудь сопляк – новоросс локтем отпихнет. Я свою Звезду и из коробки не вынимаю, нечищеная где-то валяется.
  Архитекторша глядела на них во все глаза.
 - А тут как? В дачных условиях творчества? – спросил, садясь к столу, Ашихмин.
 - Нормально. Мы с бригадой не первый объект  ладим. Нормально.  Взял  лицензию. Кадры за пять лет просеял, считаю, оптимально. Ну, бывает, нарвешься на заказчика, но мы уже приспособились: не считаем западло и хорошего актера по жизни в виде рекетира выпустить. Пеной побрызжет, зажигалкой поиграет – заплатят. Да и я грамотный стал. Свою бухгалтерию веду, меня не обманешь. Что не так,  в суд сходить не постесняюсь.
  - А у меня как работается? Дебет с кредитом совпадают?
- А не рабатывал, считай, так, - сообщил бригадир. – Не в виде подхалимства, а по чести скажу: с Майей Евгеньевной век бы не расстался.
 - Да будет вам, - отмахнулась архитекторша, наливая какой- то субчик в ребячьи тарелки. – Сергей Иванович, вам супа налить?
 - Я вообще-то кофе поутру.
 -  И прекрасно! А то тут Мишке не остается.
 - Не,  я   без шуток, ей Богу, - влез в кулинарию бригадир. – Конечно, в первый раз глянул и по рукам бить не хотел, молодая, женщина вдобавок. Да еще говорит: все пойдет параллельно -  проектирование, строительство, отделка. Так, мол, вырастим и окончательную смету. А я привык увидеть цену полностью и свой процент потом  умереть, но выдавить. Всякий ведь химичит. Вдобавок замахнется, а посреди этапа сдох – деньги кончились. А я потом, как бобик, язык высунь, срочно заказ ищи. Ну, уговорила. И не каюсь.  Без дела дня не  сидели. Не руководитель – золото!
    - Ой, будет, не то сглазите, - отмахнулась архитекторша поварешкой.
  - А я , что, доказать что ли не могу?
 - Ну – ну – ну! – заинтересовался Ашихмин. – Майя Евгеньевна, мне хочется послушать аргументацию. Для обогащения собственного опыта. Говори, Механошин!
 - Зови меня Петром. Ладно. Все, что надо сделать, так сказать, в комплекте, сядет и поэтапно продиктует. Чертеж покажет и словами подробно нарисует общее будущее впечатление. Идеал, так сказать, к которому будем стремиться. И под руку уже   не лезет, поминутно не контролирует. Готовое поглядела, не понравилось – говорит: ну, очевидно, лучше сделать мы на сегодняшний день не смогли, хотя и старались. И ведь че?  Орала бы, ногами топала, я б с ней
спорил. А тут так стыдно станет, что переделаешь все молча и бесплатно.
-  Да что вы говорите-то? – подняла  брови архитекторша. – Я что-то и одного такого случая не припомню.
 - Раза два было, - сказал  бригадир. – Давно.  Но умному человеку больше и не надо.
 -  Все равно не помню!
 - Вот и хорошо! – обрадовался Механошин. – Ну, с Богом на сегодня. С утра прямо в город едете?
 - А это как Сергей Иванович отпустит.
 - Я чем  полезен?
 -  Дети, дорогой товарищ. Была бы одна Юля, я бы ее с собой забрала. А всех не могу.
  Так он превратился в няньку. Для троих, Юля тоже с матерью не поехала.
 - Видимо, вы ей очень понравились, - подхалимски сказала архитекторша, садясь в свою машину в виде супервеселом и нарядном. Не лучше его секретарши: юбка коротехонькая.
Зато ноги не в пример: такие ноги, что колготки импортные может рекламировать. «Н-даа, - озадаченно подумал он. – И с чего мне это в голову пришло, вдовцу бедовому? Седина в бороду, бес в ребро?»
  Дом визжал пилами и дрелями, ухал кувалдой, трещал отдираемыми досками опалубки.
  - А пойдемте в лес за грибами, - предложила Юля.
  Он согласился. Тут же в руках у всех появились ивовые корзинки. У него – довольно большая.
 - Что, так грибов много? – с сомнением покачал он посудину
 - Опята пошли, - делово сказала мелкая всезнайка.
 - А мы не заблудимся?
 - Вы смешной, - разулыбалась Юля. – Мы же всегда можем выйти к реке. А там по берегу.
-  Кто это тебя научил?
 - Мама. Я два раза терялась. Меня искали. А потом она сказала, что, во-первых, отшлепает, если еще раз одна в лес пойду, а, во – вторых, объяснила про реку. Запомнишь, с какой она стороны, пойдешь на берег и вниз по течению. Бросишь щепочку – и за ней иди.
 - Хорошо. Мужики, слышали?   От меня ни шагу. Ты, Юля, тоже.
 - Даже если гриб увижу?
-  Без ехидных вопросов, пожалуйста.  Назначаю тебя главным проводником. И еще раз всех предупреждаю, чтоб я вас видел, а вы меня.
  Но, несмотря на строгий инструктаж, крови они у него попили немало. Лесовиками все оказались фанатичными, а лес оказался густым, просматривался плохо. Аркашка  способен на полчаса замереть, разглядывая белок и еще кого-то там, и не откликался, Сашка все тщился поймать лягушек и заволокся в болотце, Юля шарилась, выискивая грибы в кустах - и тоже пропадала. Сам он никаких грибов не видел, кроме мухоморов и поганок, и устал от прогулки, как пес.
 - Хе – хе – хе, -  сказал Механошин, с крыши разглядывая, как они идут к гаражу , чумазые, распатланные, а один грибник – под мышкой у отца, так как в лягушачьем болоте был утоплен сапог. Грязный сапожишка, добытый из болота, и лежит во взрослой корзинке в качестве единственного охотничьего трофея. – Че-то я не видел, чтоб они с Майей такие возвращались. И она шла -  не плакала.
  - На все нужна сноровка, - бледно улыбнулся Ашихмин. – Первый раз за жизнь в такой компании грибы собираю. И вообще не грибник.
  - Да, Сергей Иванович, запоздалая у вас  молодость. Я –то с такими сценами тридцать  с гаком лет назад отмаялся. Может, вам кого из бригады в помощь дать? Жаль, женщин у меня нету.
 - Справлюсь, - самолюбиво отрекся от помощи Ашихмин. И зря.
    Вымыть-то их он сумел, переоделись сами, молоком напоил, по куску сладкого пирога дать догадался, но вот глянувшую в зеркало и попросившую ее заплести Юлю он в человеческий вид привести уже не смог.
  - Тьфу! – вышел из себя после доброго получаса парикмахерской работы. – Зачем тебе такая коса?
  - А давайте отрежем ? – тут же предложила Юля, терпеливо вроде бы  сносившая его дерганья и корявую возню в запутанных волосах.
 - Нет. Без маминого разрешения нельзя. Знаешь что, давай мы просто распущенные волосы бантиком завяжем. Красиво будет.
 Бантик – не бантик, но кое- что вышло. Но Юля посмотрела в зеркало и упрекнула:
   - Вы такой большой, а не умеете.
 - Иди сюда, -  спас положение вовремя явившийся Механошин.
  И за пять минут все расчесал, заплел, уложил на детской головке.
 - Опыт! – поднял назидательно палец. – Две девки плюс жена – медсестра с суточными дежурствами.  Мастерство не пропьешь. Так что нам тут приказано съесть? – полез в холодильник. - Обед скоро, надо греть да сервировать.
 - А что, Майя к обеду не  обещалась?
 - По обстоятельствам, сказала. Что-то не едет. Мы на одной стороне уже и лебедку поставить можем, все готово.
 - Петр, у меня сегодня день рождения. Я вас всей бригадой приглашаю. Но спиртного ни капли нет. Как быть?
-  Что за проблема? Сел в машину, версты три отсюда есть магазин. В деревушке. Объясню, куда свернуть.
 - А дети?
 - С собой посадил. Купил по чупа – чупсу, и пусть сидят радуются.
- Ах, да!
 - Что-то я гляжу, Сергей Иванович, для тебя заводом руководить легче.
 - И не говори! – искренне согласился Ашихмин.
 - Ну, иди отдохни, именинник. Возле меня покрутятся. На обед кликну.
  Он ушел в «мебельный склад», где ночевал. Лег на кровать: полежу, мол, минутку  - и уснул, как убитый.
  Проснулся оттого, что скатился головой с мини- подушечки, сел встрепанно, непонятно чего испугавшись. Может, снилось что-то, от этого дернулся? Глянул на часы: ого, три часа спал!
  Над головой на крыше шипела сварка, мимо окошка сыпались искры. Значит, архитекторша вернулась. А он и за  спиртным не съездил,  и  с обязанностями няньки не справился. Неудобно.
  Вышел в коридор, тихонько постучал в ее комнату. Заглянул : пусто. Вышел на крыльцо. Майя стояла с какой-то осанистой девахой в джинсах далеконько, у воды. Ребятня находилась возле. Его сыновья держали деваху за руки, Юля сгребала в ведерко сырой песок, сидя на корточках. Он пошел к ним.
  - Знакомьтесь, - сказала Майя. – Новая гувернантка.
  - Ульяна, - представилась деваха. – Ульяна Громова.
 - Серьезно?
 - Абсолютно. Родители  - патриоты. Я ни при чем.
 - Ну и как вам мои герои?
 - Да ничего. На вид приятные. А характеры, если что, деликатно поправим, - ответила гувернантка с широкой улыбкой, обозначив на щеках симпатичные ямочки.
 - У вас опыт, рекомендации?
 - Пока нет. Я свеженькая выпускница дошкольного факультета. Диплом без троек. Полагаю, для вас это какие-то гарантии. Не мастерства, естественно, но хоть каких-то знаний.
 - Вы именно в няньки себя готовили?
 - В четыре года человек уже не нуждается в няньке.
 - А в ком нуждается?
 - В друге и учителе. Нянька подтирает попу, а друг и учитель  объясняет, как это делать самому, - засмеялась деваха, заставив и его улыбнуться. Славная, но какая-то такая большая, чуть не с него ростом.
 - А музыка, к примеру, иностранный язык?
 - Майя Евгеньевна  сказала  мне, что жить придется в этих санаторных условиях. Если оборудуете здесь нормальную детскую и поставите концертный рояль, к школе будут подготовлены , а слух очаруют «Сереньким козликом».  Это я гарантирую. Иностранный будут знать не хуже частного садика. И по музыке, и по языку  детские методики мы проходили.
  - А лес – то не пугает?
 -  При хорошей зарплате – нет.  Да тут и не северный леспромхоз. Город под боком. Однако вот на чем настаиваю.  Мне пояснили, что вы человек очень занятой. Но!  Ваше участие в воспитании обя – за – тельно. Попросту говоря, по выходным они ваши. Созваниваемся, и или вы едете сюда, или я везу их в город.
 - Это ультиматум?
- Нет, это гарантия их будущей безущербности.
  - Но у меня бывают заняты и выходные.
    Деваха поковыряла носком кроссовки песок, вытянув губы трубочкой, как для свиста, оглядела берега, зафиксировала взор на его переносице и сказала твердо:
 - Я, в принципе , чужой человек. Но я люблю детей до способности глянуть и сразу начать жалеть. Видимо поэтому я и пошла в педагогический. Понятно? И если я сказала про выходные, то вначале я очевидно подумала. Дебатировать эти вопросы я не хочу. Вы меня пока не наняли. Я ничего не теряю ни от вашего «да» , ни от вашего «нет». Так что решать вам.
 - Да.
 - Прекрасно. Когда приступать?
 - Договоримся о зарплате.
 - Ой, чуть не забыла. Зарплата та же, что у  моей предшественницы, плюс двадцать пять процентов лесных. Плюс ваш бензин. У меня есть машина. Устраивает?
 - Вполне. Я тут в некотором сумбуре. Так что обустройство детской вам придется взять на себя. Я дам вам своего шофера в помощь. Рояля у меня нет. Детская неплохо оборудована дома. Посмотрите, что можно привезти сюда.
 - Зачем курочить комнату, к которой они привыкли? Но и все заново заводить тоже ни к чему. Я посмотрю вначале, что тут есть. Вы ведь не уезжаете сегодня отсюда?
      - Нет.
  - Вот и хорошо. Приступаем к приручению.
    Она села на корточки перед мальчишками,  спросила:
 - В какие игры вы больше всего  любите играть, Саша и Аркаша?
   - Я в войну!
 - Отлично, Александр.
 - А я… а я… тоже в войну.
 - Мне так не показалось, Аркаша. И это правильно! Если все будут воевать, то кому из кубиков дома строить? Так ведь?
 - Так, -  заулыбался Аркадий,  шагнул и прижался к боку новой няни.
 - Люблю мирных людей – строителей! Но и солдат тоже. Иди ко мне, смелый.
 Сашка сделал шаг и   внимательно уставился в глаза   Ульяны.
  - Видите Юлю? Сейчас пойдем, возьмем совки  и рядом с ее куличами такой город с крепостью выстроим – папа ахнет, а тетя Майя позавидует.
 - Ну,  слава Богу! – сказала архитекторша  тихонько. – У меня глаз – ватерпас, тьфу, тьфу, не сглазить бы.
       И они с Ашихминым отошли от градостроителей. У порога дома архитекторша оглянулась, крикнула:
 - Ульяна, приглядись к моей, подумай. Может, и за нее возьмешься? Я заплачу.
 - О, кей, подумаю.
  - Майя Евгеньевна, - сказал Ашихмин, -  я все понял и про сроки и про крышу , и мне стыдно отвлекать вас от дела таким…
  - Вы про пир? Я все купила: фрукты, арбуз, выпивку, готовый сырой шашлык. И даже гостей позвала. Вы оставили сотовик на столе в кухне. Звонили родственники вашей супруги. Приедут к семи часам. Затем ваш заместитель с женой. Те только просили передать поздравления. Еще три приятеля. Имен не запомнила, но велела им ехать сюда с  дамами. Бригаду вы пригласили. Так что сейчас их с крыши сниму. Суетиться всем придется. В том числе на всякий случай и ночлег всем приготовить. Мебели хватит, надо только расставить.
 - А что это за мебель?
 - Тут поблизости в деревне у одного миллионера стоит  загородный  дом. Чудовищный. Фаланстер десять на десять, три этажа и огромная мансарда. Простой куб  с наружной лестницей на второй этаж. Строил для родителей – стариков. Те умерли. У самого дача за рекой против города. Надо местное строение продавать, а дом тюрьма – тюрьмой. Ну , стал уговаривать меня, чтоб хоть чуточку его облагородила снаружи Или хотя бы пустой участок, тоже огромный, ландшафтно приукрасила. Пошла  смотреть. Весь дом был забит вот этой мебелью. Непонятно, то ли из нескольких дач и квартир все это стащено, то ли специально покупал. Но мне их отдал почти бесплатно, за эскиз, сделанный за часик. Собирался выкинуть  такую прелесть.
 - И вы меня этим обставите? Что за абсурдная идея?
 - В старой мебели есть свое очарование, - молвила она назидательно. -И делалась она не  по - нынешнему, и материалы экологически чистые, а не древесная плита с формальдегидом. А пружины на матрасах и диванах? Это вам не наш поролон. Все отреставрируется, естественно, где надо, фурнитуру заменю. Всему будет найдено свое место. Вы еще поразитесь, как выйдет.
 - Увольте! Может и не импорт, но уж местные-то гарнитуры я себе позволить могу. Новые, с иголочки.
 - На такой домище? Смету обстановки я уже прикидывала, это разориловка. Кстати, зря вы со мной спорите. Я всю жизнь покупаю и коплю журналы по дизайну интерьера. Нигде, кроме как у  нас, так не кидаются старыми вещами.  Мне в этом смысле нравится Голландия. Я там была. Там прабабкин  буфет – центр композиции, уважаемая вещь, фетиш домовый.
 - Не знал, что у вас такой вкус.
- Вкус у меня всякий. Я все люблю, кроме хай-тэка и крайностей минимализма.
 - А это что?
- Хай - тэк – это высокие технологии. Убогость, если проще, стеклянно – металлическая. Но и в нем, нелюбимом, делала варианты, в которых не к чему придраться.
 - Да помню я этот стиль! У нас дома и комод был, и портьеры на дверях плюшевые.
 - Речь идет не о буквальном повторе, а о милом, чуть ироничном цитировании. О флере  ностальжи над нынешним глянцем . О душе, а не о плоти, словом.
 - Ой, сомневаюсь!
 - Тогда спрошу в лоб. Вам нравится ваш служебный кабинет, такой весь евроремонтный ?
  Он озадаченно задумался. А что? Кабинет как кабинет. Гладкие стены, потолок подвесной, светильники галогеновые, дорогая мебель.
  - Все как у всех, - ответил он неуверенно. – Деловой стиль. Не отвлекает.
  - Но жить, а не просто  в нем работать вы бы смогли?
 - Пожалуй, нет.
 - Значит, дому нужна душа? Нужна! А с иголочки, как у всех, новый гарнитур вещь хоть и красивая, но бездушная. Вроде вашего кабинета. Да и чисто житейски скажу. Парни подрастут, средств потребуют много. Смысла нет  их в какие-то гарнитуры вдундукивать
 - Ой, я не могу! Видит Бог, мне легче плюнуть, чем с вами спорить. Это что за характер?
  - Ангельский! – отрезала архитекторша и крикнула на крышу, - Петр Семенович, поможете мне с барахлом разобраться?
  - Сколь человек надо?
 - Все слезайте.
  Отчего-то рассердившись, он ушел от суеты, не стал участвовать в таскании мебели, буркнул:
 - Я подумаю о вашем предложении. Погуляю с вашего разрешения.
 - Идите- идите, - небрежно ответила архитекторша. – В семь ждем. Все будет готово.
 Итак, он стоит  на крыльце дома, а дом стоит у острия залива. По праву руку владения просматриваются легко: разреженная стайка сосен ( там сейчас собирают шишки его пацаны и Юля, гувернантка Ульяна высится над ними, на что-то указует пальцем) далее обрывчик песчаный, под ним полоска пляжного песка – все, изгородь сворачивает к воде. А налево она тянется и тянется и кусок побережья с этой стороны шире За мыском баня. Тропа к ней ему известна. А что если  пойти вдоль забора? Что  там, невидимое за густыми кустами ивняка?
  Дальше поленницы, к которой он ходил вечером, стояло строение с символами «М» и «Ж» - не снесенный туалет на два  пионерских корпуса. И зачем –то рядом стояли упаковки дорогого отделочного материала «Эколита» 
 -  Майя Евгеньевна, - окликнул он вышедшую из боковых дверей архитекторшу, - вы эти «Кижи» наружно отделать собрались?
 Она подошла, ответила:
 - Непременно.
 - А зачем мне уличный сортир на десять посадочных мест?  Ароматизировать  здешний воздух?
 - Это не сортир. Все содержимое я отсюда  выкачала и даже продезинфицировала бетонную яму. Но строение крепкое. Значит, будет наверху сарай для дров, а просторная яма пригодится как помойка. Надо же куда-то мусор кидать и пустые консервные банки. То, что можно  сжечь, мы сжигаем в дырявой бочке.
 - А, понял. Ну-ну, А за кусточками что за строение?
 - Теплица. Утилизация старых рам. Кстати, взяли бы корзиночку, принесли овощей.
  Корзинку он взял, пошел к теплице. «Да, обжилась. Даже сельское хозяйство ведет». Картошка насажена, капуста, морковь, свекла и зелень Огород нешироко притулился  вдоль  забора. На самой сетке и то что-то  съедобное росло, но сейчас уже пожухло, фасоль, что ли, и еще тыквочки полосатенькие и крапчатые , маленькие, как игрушки. Заглянул в теплицу – огурцы, помидоры, болгарский перец, салат… Ну просто Мичурин! И лук свежий зеленеет, и редиска бодро торчит. А в дальнем конце – хризантемы, да такие огромные, снежно- белые. Тая очень любила…
  Он осторожно прикрыл дверь теплицы, поставил у входа корзинку, побрел огородной бороздой, опустив голову…
  Остановился у самого конца забора. Тут залив смыкался с рекой и был довольно широким.  Река оказалась разговорчива: шлепала, шептала, прищепетывала что-то, вороны над ней каркали  надсадно, невидимые, чайки что-то время от времени кричали. Тая – Тая – Тая… А для тебя уже ничего этого нет: ни звуков, ни запахов воды и леса, ни воздуха, текущего от воды легоньким ветром.  Я скотина, я даже не заехал к тебе вчера. В голову не пришло, прости! И прости, что я сижу и давлю мысли о тебе, не потому что мне тебя вспоминать неприятно, а потому что я не могу по уши уйти в скорбь. Так что давай уж я буду малоскорбящим, но бодрым. Для пользы, в частности, детей. А? Отпусти меня! Не сердись, что я и ноги архитекторши заметил, и ямочки на лице гувернантки, и вообще день прожил счастливым практически человеком. Слышишь?
  Ответа он ждал долго. Сидел на отмытой дождями коряге, слушал реку, чиркал подобранным прутиком по песку. Чиркался, чиркался, пригляделся, чего нарисовалось. Какие-то цифры с большими нулями.  Выходило, на храм величественный районный он денег не даст, зато детской спортивной школе, как всегда, отвалит полтора миллиона, хотя был соблазн прижать их с бюджетом, двум гимназиям, как положено, спонсорскую помощь окажет на привычном уровне и еще даст, поверх обещанного, две квартиры в новостройке. В освободившееся жилье можно вселить кого –то из молодых специалистов, но это такая капля в море! Он вздохнул. Хоть и получают на его заводе, пожалуй, самую высокую зарплату,  но на такие гроши жилья самостоятельно не построишь, и ипотека не поможет. Каждый приемный день есть ходоки именно от молодых спецов.  «Малосемейку», что ли, многоэтажную воздвигнуть? Там они и застрянут до старости… В общежития, а их у завода несколько, никто  не рвется – такое время. Да и не во времени суть. Вспомнить хотя бы, как он сам не хотел этого общежития в молодости. Да. коммунизм на отдельно взятом предприятии – это сверхутопия… Но как бы хотя бы на сотенку молодых  граждан какой-то достойный вариант изобрести?  Такие дорогие строительные площадки в городе, так эти «башни» высотные все коммуникации удорожают… Он просто удивился, как  задешево с его частным домом разделалась архитекторша. Кредит, что ли, открыть для частной застройки? Так кто согласится самостоятельно валандаться не год и не два со строительством? Главный строитель докладывал, что неиспользованный резерв – реконструкция хрущевских пятиэтажек – их в районе прорва, но без городской целевой программы на это не решиться . Накладно и обязательно  кто-нибудь припутается, руки свяжут, денег не дадут.
    Конечно, много и просто капризных : «Сергей Иванович, живем в родительской трехкомнатной хрущевке. Мать, отец, брат, я  с женой»… И что? Поразведутся, как он когда-то с Каволинской из-за быта. Неприятно думать. Но думать надо. И  не поставить ли эту проблему главной? Хоть будет кому над его могилой и искреннее спасибо сказать. А это что за мысли? Ему нельзя умирать.  Совсем с ума сошел. Встал с коряги, сердце кольнуло – и пожалуйста, в воображении уже готов траурный митинг. Причем на нем Каволинская плачет.
    Рекой, что ли, навеяло? Вода шлепает волной на берег, закрой глаза – и вот он, дикий пляж в Гурзуфе. Ночь чернущая- чернущая… Они вылезли из моря, голые, сели на большой еще теплый валун « Уй! – сказала Каволинская, -  Я уж испугалась, думала в Турцию уплывем. Руки еще фосфоресцируют, как у покойницы. И боязно, что снизу кто-то хапнет. А ты не испугался?» «Дорогая, - иронически поднял он бровь, -  а не ты  ли врала, что сто раз купалась ночью? Я, если б знал, что отплывешь  и берег не различишь, просто не полез бы. Я человек умный». « А зачем ты тогда вообще на этот пляж со  мной пошел?» «А ты не догадываешься? Совсем?» Светка долго молчала. Потом говорит: « Тут жестко. Я у одной тетки круглые синяки на спине видела. В форме гальки». « Я легкий» , - находчиво ответил он и его потихоньку стала забирать дрожь. Она опять задумалась, потом говорит: «Ну, я не знаю. Я, конечно… уже умею. Но мне не понравилось». Он сказал: «Не со мной же не понравилось, не так ли». Она опять задумалась. Что-то, видимо, неправильное было в его тактике. «Ай, наплевать, - подумал он,- просто по-хорошему нацелуюсь с этой трусихой». Стал целовать – и она вдруг сама легла… И слава Богу, что дольше не барахталась: они только – только успели одеться, как раздались голоса, темень остро прорезал луч фонаря – пограничный патруль! Два солдатика в кирзачах, строгие такие: заберут, де, в комендатуру, раз документов нет,     сообщат о морали в институты или на работу. « Идите вы на фиг вместе с министром обороны! – в запале сказала Каволинская - Я не позволю разговаривать со мной, как с какой-то шлюхой. Я сижу одетая, даже в босоножках, а мне тут два хама светят в лицо и в чем-то подозревают? А еще советская армия!»  Так гневно- красиво это  произнесла, что погранцы  извинились и даже помогли им по валунам и по крутогорью залезть наверх, на дорогу в виноградниках, освещая путь и любезно подавая даме ручку. Он проводил Каволинскую до ее хаты, до снимаемого ею «курятника» Стали целоваться на прощанье «Ты меня любишь?» - строго спросила она «Да, да!» - задыхаясь, ответил он. Она открыла дверь ключом, нашаренным под  камушком , но не сказала, как обычно говорила  «ну, беги давай!», а сказала : «Завтра я уезжаю. Поэтому можешь зайти». «Да ладно, поздно уже, хозяйка вечно шипит, что мне открывать приходится». «Ты не понял, что ли, что я тебя тоже люблю? – помолчала и добавила, -  И мне понравилось».
  - Сергей Иванович! – донеслось с банных мостков.

  Он вздрогнул, открыл глаза: архитекторша, похожая издали на его первую настоящую любовь – такая же высоконькая и узкобедрая, махала рукой
  - Слышу! – откликнулся он.
 - Гости подъезжают. Встречайте.
  Приехала Таина тетка и ее дочери с мужьями. Выгружают сумки снеди.
 - Зачем? – поморщился он. – Все есть, все готово.
 - Это с дачи, свое, домашнее, - сладко улыбаясь, сообщила тетка. - И грибки, и огурчики, и варенье на чай. И наливочка.
 - Хорошо – хорошо. И простите меня за вчерашнее.
 - Да чего там! – машет рукой. – Я понимаю. Я сама вся на нервах. Ведь такое горе – умом не окинуть. Дети – то живы?
 - Естественно.
 - А так – то я поглядела, никому ни до них! – радостно сообщила она. - С какой-то девкой молодой незнакомой за ограду отпущены. А вдруг аферистка какая-то? Здоровая, в штанах, причем по подолу рваные.
   - Мама! Нормальные джинсы, с бахромой. Самый нынче писк. Нарасхват берут, - поправила младшая дочь.
- Уж в чем не соображаешь, так хоть молчать догадывайся, - посоветовала старшая.
  - Это новая воспитательница, - улыбнулся Ашихмин. -  Очень приличная девушка с педагогическим образованием
 - Ты че? Не успела мать умереть…
 - А вот об этом сегодня не надо. Сегодня я родился и никто не умер.
 - Куда пройти?
 - Ну, если сумки поставить, то, видимо, на кухню. А потом  можно усадьбу посмотреть, пока остальные не подъедут.
 - Дом не кажешь?
 - Дом не готов
  Однако дом-то преобразился . Просто с порога. В деревянном пятиугольнике холла  лежал ковер, стояли кресла и журнальный столик, букет хризантем красовался возле винтовой лестницы наверх. Архитекторша подошла, наряженная в цветистый кухарочий фартук. Сообщила, что первую половину праздника из-за шашлыков ( а вкусным дымком уже вовсю тянуло) проведут на улице, а потом с чаем и тортами  торжество осядет в той комнате, где он ночевал. Еще сказала, что будет очень признательна дамам , если помогут с сервировкой. И от дам он избавился. Кавалеры, поставив сумки, пошли смотреть усадьбу Он – свою спальню. Посреди комнаты стояли сдвинутые столы под бумажной, но очень красивой скатертью, разномастные стулья вокруг, платяные шкафы – плечо к плечу  вдоль глухой  стены. Люстра старинная, пожалуй, бронзовая с хрусталем. И все. А где ему спать?
 - Спать будете в той комнате, где бригада размещается, кровать вынесена туда, - появилась на пороге архитекторша. - Конечно, целое мужское общежитие получилось, но не обессудьте. Из диванов и кушеток еще две гостевых спальни сделала. Белья, слава Богу , хватило, а одеял и подушек – нет. Вы с инвентарем лагерь покупали?
 - Не знаю. Мы его покупали не глядя.
 - А так бы можно что-то на складе найти.
 -  Наверное, это просто мечта. Сторож, если умный, давно все распродал. Или заплесневело.
 - Проверю! – пообещала она.
  Ушла, вернулась, поставила на стол низкий букет из настурций с резедой. Поправила на окнах тюль, почему – то сырой.
  - Из дарений миллионера, - сообщила. – Валялся комом в одном из комодов Состирнула и повесила, все уютней. Стечет с него – и гладить не надо.
 - Хорошо получилось, спасибо Очень красиво стало!
 - Ну, до «красиво» еще далеко. Однако жилым уже пахнет. Вы не хотите побриться?
 - Чем?
 - В ванной комнате лежит бритва и запас косметики. Кстати, можно переодеться в нормальный костюм. Ваша жена мечтала, что вы сюда как-нибудь выберетесь на выходные, заночуете, а потом , как огурчик, отправитесь на службу. Костюм висит в ванной, туфли тоже там .
  Пока он наводил марафет, приехал Данила, вручил подарок от Таранцевых – узкий длинный сверток, который Ашихмин не стал разворачивать, просто пристроил его  в комоде, выставленном в коридор. Минут через пять припожаловал Славка Гурьянов, друг детства. Один. Без жены.
  -  А ну их на фиг, этих баб, - бойко сказал Гурьянов, едва поздоровался. – Пожизненно должен я с ними на все праздники ходить. Я теперь социально неопасный, так как лысый. Как миленькая отпустила. Едь, говорит, хоть отдохну. Привет тебе передает  и лично от себя банку варенья дарит. А от меня, как  всегда, бутылочка коньяка «Белый аист» Убил бы молдаван! С каждым годом птичка все дороже и дороже. И вообще алкогольная политика у нас отвратительная. А где моя любимая рыжая Настасья?
  Был Гурьянов и по сей день жителем Заимки, так что о грустных обстоятельствах ничего не знал. Все переглянулись
 - Умерла, - глухо сказал Ашихмин – Недавно похоронил.
 - Прости, - сразу стал тихим Гурьянов.- Хоть бы предупредили. А че ты, как дурак, празднуешь?
 - А нельзя?
- Да я не знаю. Можно, наверное. Чтоб с души камень отвалился. Я б тоже, наверное, за свое здоровье выпить людей позвал. У нее же  все время были осенние обострения. Ты с нами рюмку поднимешь, да в машину и к ней. И уж не будем об этом, - виновато улыбнулся. – Надо жить, пока живется. Ведь говорят же, как именинником  день проведешь, так и год проживешь.
 - Да, - поджала губы тетка, - сколько уж нам жить-то осталось.
 - Чтоб ты провалилась, - весело  сказал Гурьянов. – Не накаркивай.
    Потом явились профессор Резвухин  с супругой и частный предприниматель Силуянов, непонятно с кем – с какой-то молодой, траурно по цвету, но нахально по форме одетой.
 - Лада, - немного в нос представилась красавица.
 Силуянов , видимо, позвонил из чистого подхалимажа и на день рождения попал по ошибке архитекторши, так что Ашихмин вздохнул и сказал: «Очень рад!»
  Площадка для барбекю, куда их тотчас же повели, была на полдороге к бане – уютный пятачок у воды, в обрамлении густого ивняка. Тут уже паслись ребятишки и воспитательница. Все с шампурами, и  даже  песик Мишка трудился над каким –то лакомым кусочком, утащив его под кусток.
 - Ничего не могла поделать, - весело сообщила Ульяна Громова. -Нечистый попутал – шашлычный запах. Гуляем– не гуляется, играем – не играется. Ноги сами сюда ведут. Хотели одиноко отпраздновать и смыться, но не успели.
  Ашихмин засмеялся, глядя на хищно кусающих мясо сыновей , спросил:
 - А им не поплохеет?
 - Предупреждены. Но каждый цапнул полный шампур. Так что потом будет прочитана лекция о жадности и ее роковых последствиях. При больном животе запомнится на век.
 - Ниче- ниче, - сказала Юля, - у нас смекта есть.
 - Не бойтесь, я им выбрал самое мягонькое и  не пережаренное, - успокоил парень из бригады Механошина. – Жарить я умею, никто не  травился.
 - Какая прелесть! – воскликнула  нагло – траурная Лада, садясь нога на ногу к длинному столу из плах.. – Сто лет не ела шашлыка на природе! Мальчики, кто мне даст кусочек?
  Сыновья глянули на нее одинаково по-звериному и ушли с шампурами в кусты, к Мишке.
 - Я тоже никому ничего не дам, - заявила Юля, но следом за парнями не пошла, а наоборот полезла за стол.
 - Сергей Иванович, вы приглашали эту девочку? – строго спросила  архитекторша. – Мне кажется, нет.
  Юля вылезла, потопала в «зверинец»,  но по дороге громко сказала:
 - Еще писала, как дура, плакат!.
 - Вот и надо было не за стол первым делом лезть, а за подарком сбегать, - спокойно сказала мать.
  Подарок был принесен потом, когда отзвучали первые тосты. Ашихмин, развернул ватман, прочитал про себя, полюбовался танком, машиной и букетом, нагнулся,  поцеловал всех творцов и сказал спасибо.
 - Что, что вам написали? – загомонил народ, слегка уже веселенький.
 - Это тайна, - сказал он, туго сворачивая ватман.
   - И мне, что ли, не скажете? – качнулась к нему рядом сидящая архитекторша.
 - Нет.
 Александр пожелал ему, так было написано, «Папа жилаю тибе пабедит всех тираристов», Аркадий хотел ему, « Чтоп ты был умный и труда любивый», а Юля написала: « Штоб ты женился на моей маме дарагой или на мне».
 - Да что там такое –то? – забеспокоилась Майя.
 - Хорошие пожелания Я просто не хочу, чтоб взрослые захохотали. Это для семейных праздников больше подходит, - шепнул ей. – Потом посмотрите.
  Она успокоилась, откинула назад волосы,  проводила воспитательницу и ребятню взором – те опять пошли собирать шишки для будущих поделок – сказала:
 - Оценили , какую я вам гувернантку нашла? Не каждая нынешняя девушка скажет: нет, я не пью. Абсолютно.
 - А поди-ко прикидывается. С парнями , поди –ко, только глыткает. Или уже леченая, - предположила тетка.
 - Да-а-а… - только и сказала архитекторша. После паузы добавила  , - а вы не лечились?
 - С чего взяла?
 - Так и вы же с чего-то взяли.
  Гурьянов глядел – глядел, слушал – слушал, не выдержал, как всегда:
  - Гость как собака. Хозяину люб пока вид бодрый да нос холодный. А  затемпературил – так и на фиг его из-за стола. Так – не так, Идея Фоминична?
  - Я не гостья, я родня, - азартно блеснула очами та.
  - Тогда сиди и настроение не порти! – приказал Гурьянов.-  Пятый раз с тобой пью, и все время ты, как горелый башмак на закусь. Раньше сказать Таи стеснялся, а теперь выслушай.
 - Слава – Слава! – урезонил Ашихмин. – Да что это такое?
 - Извини, дорогой. Хотел как лучше. Пойдем покурим.
 Сели на чурбачках  к самой кромки воды.
 - Расскажи хоть, как живешь, - предложил Ашихмин.  – Раз в год видимся, и поговорить толком условий нет.
 - Виделись бы два, если бы ты ко мне на день рождения ездил, А так  - подарок с шофером , и будь здоров, Вячеслав Гаврилович.
 - Виноват. Дела.
 - И я не бездельник. Ну да ладно. Чего это я, как эта клушка, прикапываюсь? Нормально живу. Начальник колбасного цеха ненормально жить права не имеет.
 - Ребята как твои?
- Реже, чем с тобой, видимся. Так, приедут, вроде благополучные. Звонят – голоса без слезы. Детей у обоих нет, вот что меня, мать их так, заводит! Машины есть, квартиры есть, бабы с виду здоровые, а детей нет. Не нужны, мол. Так бы по башкам –то пустым и дал и им, и снохам.
 - Так из-за внуков убиваешься? – усмехнулся Ашихмин. – А стоит ли?
 - Тебе легко говорить. У тебя они есть.
 - В недосягаемом виде.
 - Взял написал да приказал:  привезти и показать!  Я вас кормил – учил, моих деток, так что недельку внимания стою.
- Считаешь, приедут?
 - Совесть есть – приедут, - убежденно ответил Гурьянов. – Совести нет – цветные фотки пришлют. Но все равно увидишь.
 - Честно говоря, не тосковалось, - правду о себе сообщил.
 - Ты дурак, что ли? К старости катимся.  У нас уж, коли хочешь знать, в живых трети класса нет.
 - Да ты что? Откуда такая статистика?
 - На вечере встречи выпускников в школе был. Это тебя не дозовешься, а я ни один свой коллектив не предал. Позовут – я тут. Даже станция юных техников как-то с юбилеем закопошилась, так и туда ходил. Так вот. Помнишь Элю Короватых?  Ты ее в девятом любил и со мной соперничал. Умерла.
  Кое – как удалось вспомнить девочку с косой черной челкой, но подумалось не о ней. А живы ли Каволинская с Фроловой? – вот о чем подумалось. Вдруг неспроста  вспоминаются.
   Гурьянов докурил, пяточкой аккуратно зарыл окурок в песок, встал, раскинув руки:
 - Ой, красота тут какая у тебя! Простор. Природа, дом, воздух.  Да, я б так жил.
Но, черт возьми, я б как ты не сидел, шарами не хлопал, я б всех, кого любил и любить обязан, сюда созвал.  Пятьдесят лет через год трахнет, а он сидит тут, юный пионер. Ему дети бывшие не нужны, внуки нынешние не нужны. Ну,  давай-давай, справляй все праздники с теткой Идеей. Настю жалко до слез, золотая была девчонка, царство ей небесное. Но это тебе урок! Жизнь коротка, не останься как перст один.
 - Уйди ты к черту, зареву сейчас. Сволочь такая. Всю жизнь жить учит. Всех жен в свое время оплакал.
 - Кроме Марты. Тут я пас. Да и что я учил-то? Сказал, чтоб Светке развода не давал? А что, я не прав? Потом говорил, чтоб Наташке тут какие –то танцы нарыли. Так ты пальцем не шевельнул. Надо было  тебя , не беседуя, до синяков бить…
 - Кого? Меня?  - кокетливо спросила, приблизившись, Лада.
 - И тебя! – смерив ее взглядом, отрезал Гурьянов. – Был бы твоим отцом, ты бы у меня по пьянкам с чужими мужиками не ползала. Кыш отсюда!
    Девушку унесло. Ашихмин держался – держался  и захохотал. Подошел Данила, спросил, правда ли, что шеф в отпуске? Он, мол, тогда тоже в отпуск пойдет. Совершенно случайно узнал в профкоме , что есть путевки в санаторий, причем стоимость    проведут через  соцстрах, вовсе задешево съездить удастся.
   - Бойкий! – одобрил Ашихмин. – Если не завтра едешь, не в службу, а в  дружбу помоги завезти сюда все для пацанов. Поработай с гувернанткой.
 - Так она ж в отпуске.
 - С новой, с той, что сейчас с ребятами.
 - С наслаждением! – ответил Данила, приосанился и тут же отбыл беседовать на педагогические темы.
 - Красивый, кобел, - то ли одобрил, то ли осудил водителя Гурьянов – Айда еще жахнем по маленькой, да я поехал.
- А поймаю, прав лишат  ?  Спи тут.
-  Не, мил мой. Валидольчиком заем да поеду не через центр,  а правобережной дорогой, и все о, кей. Со старухой своей поссорился, что –то  скребет. Возражала, видишь ли. Одно, мол, дело съездить в ваш микрорайон, другое – к черту на кулички. Принципиально со мной не поехала. И тон такой: кто, дескать, тебе больше мил: я или твой дружок. Выбрал тебя, но и ее в зачетные сутки успокоить надо. На фиг мне ссоры, если, кроме нее, уже и прислониться не к кому?
 - Ну, живи, значит, и дальше! – поднял за столом одноразовый стаканчик его закадычный друг. – Главное – не лысей, а остальное все приложится.
  Ашихмин проводил Гурьянова до ворот, Шел  рядом с его потертыми «Жигулями», согнувшись к открытому окошку, уговаривал и звонить почаще и приезжать не раз в год.  И ехать до дому осторожно
 - Ххо! Пахнет? – сделал ему в нос контрольный выдох Гурьянов.
  - Да вроде бы нет.
 - Тогда целую!
  И  задние огни его машины растаяли в сизом воздухе.
    Снова  заурчала машина. Ашихмин прищурился,  ладонью прикрыв глаза от света фар. Профессор. За рулем профессорша. Остановилась, тараторит:
 - Мы поехали , Сергей Иванович. Отличный дом, отличный вечер. Я так рада, что удалось развеяться,
 -  А чайку?
 - Нет- нет- нет ! Лекции с утра, возраст. Обоим надо выспаться. Гена откровенно пьяный.
  Резвухин юмористически растопырил лапы и глубоко,  по – пьяному, кивнул головой.
  - Да, я такой! Меня до шашлыка  с коньяком да с речным воздухом вприкуску допускать опасно. Я молодею. Вплоть до дозы. Верка, дай я тебя поцелую!
 - Вот видите? – засмеялась профессорша. – Еще всю дорогу петь будет, а не слуха, ни голоса.
 - Зато репертуар какой! – поднял палец Резвухин. - Все песни военных лет знаю, все! Включая блатные.
  - Ну что ж, - одобрил Ашихмин, - значит, дело отцов не умрет.
  Шел к дому и думал: Резвухин меня моложе. У кого репертуар унаследовал? Неужто тоже у пьяного отца? Но я ведь военных песен не пою: в детстве и юности обрыдли. Отцы и дети… Да, как бы  проблемы жилищные у молодых спецов-то решить? Там ведь тоже точка кипения. Кому дома уютно, тот  несколько часов очереди в директорской приемной дожидаться не будет. Парней гонит нужда, а гонор в это время сжирает душу. Просительная  поза – это унижение, это не просто, как в старину было, напиши заявление и жди…
  У крыльца стоял и ждал его Данила.
 - Поеду, пожалуй. Или переночевать и прямо с нею утром отсюда двинуть?
 - Почему у меня спрашиваешь? Чаю почему не выпил? Ты же у нас сладкоежка.
 - Торта урвал. Мы на кухне беседовали, пока она детей кормила да спать мобилизовывала. Какая –то …
  - Какая?
 - Не типичная. Все при ней, а ласки не понимает
 -Ну, я ее не для тебя  вообще –то нанимал, так что твое недоумение мне приятно. Ты у нас, как известно, видный Дон – Жуан.
 - Вообще невиданный случай! Сделал  легкий комплиментик, но с подтекстом – шары на лоб, и говорит: «При детях дать вам оплеуху я не могу, но у меня бывают и выходные» . Вааще!   Аж Юлька, и та засмеялась, и ваши давай ржать, хотя вроде меня любили.
  Ашихмин хмыкнул, пожал плечами.
 - В машине лягу, - решил Данила.
 - Данилочка – лапочка!  - откуда не возьмись, подлетела тетка. – Увези на казенной машине нас. Зятевьям на работу завтра, а, ой, говорить неудобно, перекушались. Девки мои все в расстройстве.
 - А свою тут машину бросите?
-  Нет. Я как – нито завтра доеду, а то и сейчас. Потихоньку. За тобой.
 - Так и везли бы всех.
 - Не, милой. Плохо езжу. Хоть погибнем не кучей. Я –то таковска была.
 - Отвези! – приказал Ашихмин.
  Ночевать в гостевых спальнях, таким образом, остался только Силуянов и его непонятная спутница. С ними да с бригадой и пили чай. Потом бригадир попросил разрешения затопить сауну.
 - У нас дома какая-то авария. С выходных немытые явились, так как в одном районе живем. Счастливый вы, Сергей Иванович, как у Христа за пазухой тут жить будете. Автономия – та же свобода, драгоценная вещь.
- Стройся рядом. Об участке похлопочу.
 - Шутите? Вот квартиру бы вы сдавали тут, это б  можно, сей же миг манатки перевез.
 - И я бы к вам в квартирантки пошла, - пьяно- широко улыбаясь, заявила красотка Лада. – Возьмите! -  и руки театрально тянет через стол.
 - Девушка – девушка!  за стенкой дети и оргия не планировалась, - остановила архитекторша.
  - Тогда я в сауну пойду! Мальчики, с вами можно? - ухватила  за рубаху  сидевшего рядом с ней парня.
  Силуянов сидит, хлебает чай хладнокровно. Ашихмин покосился,  сказал:
 - Ну, Андрей Николаевич, как хотите, но вынужден задать вопрос: это кто?
 - Дочка от первого брака. В Санкт – Петербурге живет. В гости пригласил, поглядеть хотелось на старшенькую. Неделю уж не налюбуюсь. А вроде была ребенок  как ребенок. Даже помнил тепло. Вы меня простите за данный спектакль, но ведь все объяснил: и к  кому едем, и какие у вас нелегкие обстоятельства, и как любая заморочка не вам, а мне, отцу боком выйдет. Нет! – как подрядилась позорить.
 - Кто ты такой, ну кто ты такой? – привязалась к родителю Лада. 
 - Ша! – встала из-  за стола архитекторша, - Пошли! Все про всех объясню, - крепко взяла девушку за локоть.
  Вернувшись через полчаса, доложила : спит.
 - Вот – вот, - кивнул Силуянов, - я родил, чужие баюкают.
  Часов в одиннадцать угомонился весь дом. Ашихмин вышел на крыльцо, сел на широкие ступени, решил подождать Данилу. Песик подошел, сел рядом
-  Спасибо, друг, - шепнул Ашихмин, кладя ладонь на теплую шерсть собаки. Сидит, перебирает шерстку на загривке, думает:  чудак Гурьянов, чудак…   «Если есть совесть – приедут»… И Силуянов чудак… «Была ребенок как ребенок. Даже тепло вспоминал». Я вот тоже – только вспоминал. Так какой тут рай возможен, какое взаимопонимание? Что за подарок я сам себе сооружу и на юбилей преподнесу, пригласив сюда всех, кого вспоминаю? Заняться больше нечем, кроме воспоминаний, зачем, зачем?
  Ночь уже осенняя, познабливает. Прожектор  светит на залив. Вода   застыла, молчит, не колышется. Ели застыли черным частоколом. Тишина такая … непривычная, полная.
 - Иди – ка ты спи ! – сам себе приказал именинник.

 
  Утром за завтраком архитекторша опять поинтересовалась текстом поздравлений. Ашихмин сказал, что наизусть их все не помнит, ну так, приблизительно :  трудолюбия желают, удач в борьбе с терроризмом, здоровья, ума.
 - А  где сам ватман?
 - Да что вас так волнует-то? – поднял он брови. – Прибрал я его. Мой подарок, вообще-то и пожелания мне одному адресованы. Я, возможно, зря их огласил.
  Детей в кухне не было, только бригада. А  пацанва  делала утреннюю гимнастику, босиком, в трусах, на крыльце. Гувернантка взялась за них круто. И рад бы пожалел, но и сама Мэри Поппинс вывалилась на крыльцо босая, призаняв у Майи  растягивающиеся  трикотажные шорты. Для  подъема тонуса и создания оптимизма рядом с группой смелых гимнастов пел магнитофон. Затем натощак будущая  гордость русского спорта приняла душ, энергично растерлась, обув тапки и надев футболки , вошла в зону принятия пищи Утро было не так уж и приветливо, калорий сгорело, видимо, много и во главе с гувернанткой детишки так работнули за столом, что архитекторша заглянула в холодильник и задумчиво сказала:
 - Да… Магазин тут далековато. Надо менять схему снабжения.
  Появился никем не разбуженный шофер  Данила, и вынужден был есть позавчерашние поминальные пироги, больше ничего не осталось.
 - Ульяна Сергеевна, -  прожевав, сказал шофер бонтонно, - вы все спецификации и номенклатуры подготовили?
 - Естественно.
 - Если в этих шортах поедете, я знаю магазин, где нам все дадут бесплатно.
 Видимо, Данила заходил с другого бока, под девизом « чем меньше женщину мы любим»…
 - Я не на свои деньги покупать все это собралась, так что вопросы экономии меня не волнуют. Поеду в джинсах, - хладнокровно ответила гувернантка. – И вообще у меня родилась другая мысль : вы мне не нужны. Надо прикупить довольно габаритные вещи, в ваш салон они просто не поместятся.  Подошла бы  «Газелька» строителей.
  И вышла из кухни, сделав Даниле глазки: что, мол, съел?
- Рыбу что ли половить, раз я здесь и день пропал? – задумчиво сам себя спросил Данила. – Сергей Иванович, Таранцев вам телескопическую  удочку подарил с набором крючков.
 - О, нет! – обрадовалась архитекторша. – Мы все компанией пойдем на территорию лагеря, с ревизией сохранности добра. Вы очень усилите наши ряды  своим поистине культуристским обликом.
 - Знал бы, что здесь в этом качестве пригожусь, одел бы тельняшку и  свой голубой берет.
  Данила очень гордился тем, что он не просто человек, но десантник. Умеют воспитывать в ВДВ. Четыре года  как демобилизовался – а память все еще есть. Вот и говори, что вся армия прогнила.
 - А вот интересно, - бренча тарелками в мойке, сказала архитекторша, - если ваш взвод наступает, а навстречу вам кавказская овчарка.
 - Чечен, что ли? Так и их бивали.
 - Нет, собака.
 - Что она против автомата с полной обоймой? Фикция.
 - А против безоружного бойца?
 - Увы, тогда она – автомат. Особенно если с детства местную дачу сторожит. Это же не дрессированные злобные твари. Они хозяев-то грызть не стесняются.
- А –а – а… - разочарованно протянула архитекторша.
 - И их нетрудно понять. Разве это жизнь для такой собаки? Она  комфортно себя чувствует лишь в горах, возле отары. А тут высокий забор, жизненных впечатлений никаких, силы много, тратить ее не на что. Вот гад буду, я на ней женюсь!
 - На кавказской овчарке? – вступил в беседу лениво посиживающий со своей чашкой кофе Ашихмин.
  Странное ощущение: сижу, никуда не спешу, ни о чем душа не болит и даже разум безмолвствует: опять смотрю на ноги архитекторши. Нда… и в  брюках – эластик они хороши. Красиво одета:  черные брюки, верх – черно – бело – красная просторная  мужская рубаха. Мягкий материал, что-то вроде шерстяной байки, но  все швы и кокетки, клапаны карманов и планка по косой отстрочены жестко, вещь не бесформенная.
 - Майя Евгеньевна, вы где такую рубаху покупали?
 - Там , где я купила, вы не купите, - ответила она, ставя посуду на сушилку в шкафу.
  - Это почему?
 -  Потому что в сэконд – хэнде. Зашла как-то раз и закупила сразу несколько рубах. Повезло. Практически без усилий составила половину делового гардероба. Могу с чем угодно рубаху надеть – она все на месте.
 - Ну-у-у… - не поверил Данила. – Таких дешевых способов одеть женщину  не бывает.
 - Ну, конечно, тут еще важно какая женщина, но я в этой рубахе даже в театр ходила. Коротенькое платьишко – стрейч, туфли на шпильке, а рубаха, как пиджак:  рукав загнут, пуговицы расстегнуты. Накладное плечо еще.
 - А интересно, мисс Ульяна может такое себе позволить? Она вас в два раза шире.
  -  Может. Она соразмерная. Да, первая мысль: ой, как ее много. Но вторая мысли : ой, какое тут все качественное! И кожа, и зубы, и волосы, и руки – ноги.
  Ашихмин засмеялся. Данила покосился.
 - Что я смешного сказала? - подняла брови архитекторша. – Это даже дети понимают. Ваши сыновья, беседуя с мужской откровенностью,  сказали так: хорошо ведь, что она нам досталась? Это была мысль Александра. А Аркадий сказал: даже приятно, что она меня отругала.
 - За что он подвергся?
- Вчера под соснами они нашли маслята. Много, кстати, грибовницу на всех сварю. Она им название сказала, объяснила, что от слова «масляный» Ну, Аркадий и лизнул, чтобы проверить не только визуальные, но и вкусовые впечатления.. Она  и выдала ему по полной. Пригрозила всем, чтоб поступка не повторяли, иначе и до бледной поганки долижутся. Отругала, но врагом не сделала, хотя мальчонка обидчивый.
  - Мне показался обидчивым Саша.
 - Нет. У этого другое  - тяга к лидерству. Он не обижается, он злится. Тут большая разница.
 - В вас, похоже, погиб педагог.
 - Не погиб, а только еще рождается. Подрастает вместе с дочерью.
    Перед крыльцом  упорно гуднула машина.
 - «Газелька» , - определила архитекторша. – Данила, как самый молодой, сбегайте, узнайте, в чем дело.
    Данила готовно выскочил.
  - Он у вас всегда такой или это первый случай? Он же запал на вашу бонну. Вы не заметили?
 - Ну, вообще-то это тенденция : мы мимо ни одной юбки не пропустим. Однако тут незнакомые ранее нюансы. Раньше мы их покоряли без азарта. Так, скорее по привычке. Нормальный парень. Чаровник, но   не циник, - улыбнулся Ашихмин. – А дети у нас где?
 - Планировалось, что все поедут в город  в качестве консультантов. Ульяна  так решила, по дороге, дескать, выяснит их пристрастия, все же комната-то делается для них. Кстати,  я зря радуюсь, что полдня проживу одна.  Нам тоже стоит поехать.  Ваша жена говорила, что в доме много лишних вещей, которые бы  надо  перебросить на дачу. А тут как раз одеял и подушек не хватает.
  Он ехал и побаивался: вот доедут, войдут в дом, где нету Таи – и все полетит и в нем, и  в детях.  Все спокойное равновесие, все желание жить, все надежды, что самое страшное уже позади. Еще далеко не ушло, но не дышит в затылок, не морочит голову и кровь бессилием, отчаянием и тупой болью
  Но все обошлось. Данила с детьми был оставлен внизу,  рассказать, как устроена машина, или, на худой конец, разъяснить, чем десантник отличается от танкиста, или артиллериста.
 - И непременно – от гусара наполеоновских времен, - ехидно завершила перечень тем для беседы Ульяна.
 - Повезло тебе, - непонятно на что намекнул и парень из бригады, шофер Виктор, отправляясь  от своей «Газели» в подъезд.
  Ашихмин зашел в дом, огляделся,  видны были следы какого-то шмона. Майя их тоже заметила, спрашивает, не надо ли вызвать милицию.
 - Да нет, - ответил он, - Это, видимо, тетка Идея не сдержала души : все же поискала для себя наследство.
 - И что взяла?
  Он обошел квартиру, заглянул в шкафы и ящики.
 - Взяла сущую ерунду. Яблонецкую бижутерию. В прошлом году в Чехии покупали. Еще нет Таиного обручального кольца и , может, какой-то кулончик прихвачен. Бог с ней.
  - А почему вы жене обручального кольца пожалели?
  - Тетка же и стянула с пальца. Сказала, что примета плохая. На тот свет, дескать, будет за собой звать.  Я не суеверен, но она полностью распоряжалась похоронами. Уж не трогал ее авторитет.
 - А вы были повенчаны?
 - Нет, разумеется. Я посижу в лоджии?
- Хорошо – хорошо. Мы в полчасика, думаю, управимся.
  И он просто поприсутствовал: был здесь и не здесь . Глядел на свой микрорайон с десятого этажа, пока две женщины и мужчина за его спиной , не бренча, переговариваясь  вполголоса, собрали  коробки, большие сумки и узлы.
  - Все, - доложила архитекторша.
  Он вышел, посмотрел: ничего не изменилось в его доме, никакого урона ему не нанесли. Он прошел в свой кабинет, взял несколько книг для себя. Автоответчик слушать не стал: там  наверняка одни соболезнования. Взял ноутбук, хотя  сказал себе, что, если не потянет работать, то и кейс с ним не откроет. Действительно, у него сто лет не было  нормального отпуска.
  Потом заехали в дом Ульяны. К машине проводить ее вышла, как ни странно, миниатюрная женщина.
 - Моя мама, - отрекомендовала Ульяна. – Тоже воспитательницей в детсаду работала.
 Женщина улыбнулась:
 - Вы уж не обижайте мою девочку. Ох, горе – горе!  Куда-то едет. Выросла.
 - Ну, куда я еду? На другой конец города.
 - Давайте знакомиться, - вылез из-за руля Ашихмин. – Я отец  детей, которых ваша дочь любезно согласилась опекать. Зовут меня…
- Да кто вас не знает, Сергей Иванович?  А меня  зовут Валентина Егоровна. Когда- то работала в садике, куда вашу дочь Арину водили. Сейчас торгую. Ларек имею. А памятью так в нашем коллективе и осталась. Золотое было время!  Ну, счастливо вам.
 - Сейчас куда? – подал голос Данила. – Может, ко мне заедем? Тоже кой-какие вещи бы взял. До путевки пять дней. Пожил бы в лесу, вам помог.
 - Э, нет, - решил Ашихмин. – Ты чего-то куролесишь. Дай девчонке прижиться.
 А то еще психанет, уйдет от нас.
 - Ну, дело ваше. Незваный гость хуже татарина. Извините, что набивался.   
 - А не надо сиротских интонаций, дорогой, - осадил Ашихмин. – Дружба
дружбой, а служба службой. Она там на работе, понял? Это тебе не на столе моей секретарши сидеть. У нее работа ответственная.
 - Понял, чего не понять. А когда у нее выходной?
 - Как у всех людей в субботу и воскресенье. Да, Данила Сергеевич, потанцую я в эти два денечка!
 - С вами тоже кто-то танцевал. Ваш папаша, например.
  - Может быть, может быть, - задумчиво покивал головой Ашихмин, вспомнив себя, приблизительно того же возраста, как его близнята, под столешницей высоких мраморных столиков в пивнушке на Заимке. И что? Нормальным человеком вырос, можно сказать без ложной скромности.
  Долго ехали молча
 - Ой, чуть не забыла! – воскликнула  Майя. – Провизии же надо накупить. Вот что значит, еду в чужой машине. Тоже как гость.
  Зашли в универсам, долго бродили меж  прилавками, набили пакеты разной снедью . Вышли из дверей на высокое крыльцо. Красивый молодой мужчина вдруг резко изменил направление движения, цапнул Майю за руку, разворачивая к себе лицом.
 - Кто это? – оторопев, громко спросил Данила.
 - Мой муж, бывший, - ответила та, подбирая выпавший из рук пакет.
 - А ты кто такой? – хамски туча пальцем  чуть не в лоб, вопросил бывший муж.
 - А я – нынешний друг, - находчиво парировал шофер. – Еще вопросы есть?
 - Ну, сука, я у тебя Юльку отсужу! – совсем вышел из себя красавец
 - Минутку, - сказал Данила, передавая свои пакеты Ашихмину. И как даст бывшему мужу по скуле.
    Того только на нижней ступеньке длинной довольно лестницы задержали две каких – то сострадательных женщины.
 - Ты давай не стесняйся:  заходи, звони и пиши! – весело крикнула архитекторша сверху. А Даниле, вновь нагрузившемуся пакетами, говорит: - Ты поедешь в гости ко мне. Я твой должник. Но за вещами заезжать не будем. На месте какую – нито одежонку найдем.
      Ашихмин на все эти бурные жизненные перипетии, уместившиеся в минуту, и отреагировать не успел. Сел в машину на заднее сиденье, и без того-то непривычное, сидит, весь заваленный кульками, и что думать обо всем этом просто не знает. Наконец, спросил:
-  И часто – так?
 - С какой стати? – холодно поинтересовалась архитекторша. -  Просто у всех  состояние аффекта от неожиданности.
  Но ему показалось: соврала. Уж слишком обрадовалась в первую минуту, что нашлось кому ее защитить. Слишком злорадно выкрикнула свое « звоните и приходите». И сейчас сидит, сведя брови.
- Отсюда  удобней ехать правобережьем, конкуренции на порядок меньше, - решил Данила, стоя перед светофором в толпе машин. -  А новый автомобильный мост построят, так вообще без проблем будем передвигаться. Шарах по окружной – и мы дома. Хоть в квартире, хоть в офисе. Часа дорога не займет.
 - Ну, когда это еще будет, - засомневался Ашихмин.
 - Вы, Сергей Иванович, немного не в курсе.  Полмоста готово. Дорога тянется с обеих берегов. Хорошо бы и нам в процесс вмешаться. Настроить, пока никто не спохватился, заправок и кемпингов. Грузопоток-то огромный. Выгода прямая. Вон «Лукойл» нас как поджимает: они уже и на боковушки лезут со своими автозаправками.
 - Ты прав. Вот сейчас с твоей подачи мы  народ и озадачим.
    Он набрал номер Таранцева, объяснил суть    и дал задание к его выходу на работу представить в черновую проект. Таранцев, естественно, замявгал, что сроки малы , а экономическая целесообразность сомнительна. Так уж у них повелось: зам все подвергает сомнению. Позиция нелишняя, когда  приходится кроить и перекраивать все на ходу, борясь с разными «черными понедельниками» да « черными августами». Таранцев по должности тянет реконструкцию производства, и было бы наивно полагать, что мимо его носа  спокойно, в какую-то боковую отрасль поплывут миллионы. Но  можно потом надеяться, что уж  в споре-то хоть какая, но родится истина,  непроигрышный вариант. Так и вели они «корабль», тьфу-тьфу-тьфу, по сей день избегая откровенных мелей.
   - Виктор, а чего вчера не приехали, -  поинтересовался  Ашихмин.
  -  Внука ждали.
  - И как?
   - Три двести, длина – пятьдесят. Зовут Леночкой, - вздохнул заместитель.
  -  Поздравляю! – засмеялся Ашихмин. -  Серебряная ложка на зубок  - за мной. Ты расстроился, что ли?
  - Да так. Мальчишку хотелось. Внучка уже есть.
 -   Еще не вечер. Родят.
-   Дождешься. Уже сейчас-то считают себя жутко многодетными. Ты извини: из-за нервов подарок тебе  купили хреновейший. Просто я за хлебом бегал да по пути эту удочку и зацепил.
 - Да что ты, честное слово! Отличная вещь. Я уже опробовал, - соврал.
  Архитекторша  повернулась с переднего сиденья. Ей он подмигнул, улыбаясь. Та засмеялась.
 - Откуда звонишь? – поинтересовался Таранцев, видимо, расслышав смех.
 - С дороги. Вещи детские на дачу перевожу. Там жить будут. С новой гувернанткой.
 - Ой, ты не прав! – забеспокоился Таранцев. - Ой, Марта  была бы надежнее. И дети при тебе.
   Ашихмин нахмурился:
 - Ты так хлопочешь, что мне просто хочется предложить, чтоб ты сам на ней женился, на надежной. Все. Вере привет и поздравления. Детям то же самое передай. До свидания. Работай.
  - А что, Сергей Иванович, вы против Марты Генриховны так возражаете? Хоро… -  не договорил Данила, правильно поняв  взмах руки шефа.
 - Знаешь что, дорогой? – погрозил пальцем Ашихмин. – Советником по маркетингу я тебя держать согласен, но решать, к кому как мне относиться, я уж буду сам. Если не возражаешь.
 -  Извините.
 Машина с плавного поворота выехала на длинный  виадук над железной дорогой. Ашихмин с верхотуры посмотрел по сторонам: красивые места. Сосняк большим массивом. Вольный воздух. Как мираж – неотразимо прекрасные  белеют верхушки заречного комплекса политехнического института. Он был в этих местах давно, когда на комплексе смотреть особо –то было нечего. Сам –то он учился в старом корпусе в самом центре города. А на новостройку ездил посмотреть как шеф. Кем же он тогда работал-то? Все еще начальником установки или уже заместителем начальника производства? Не вспомнить. Столько он всего посетил, объездил, пощупал глазами в этом городе… Но все больше в южной его части да в основном в своем районе. Вот и едет сейчас – ни дать  ни взять иностранный турист, все новое, незнакомое, понимаешь. Странная штука – жизнь: ее , оказывается, хватает, чтоб увидеть Манхэттен,  и не хватает, чтоб разглядеть все районы не такого уж величественного родного города. В этом смысле хорошо, что загородный дом построился именно тут, в этой недалекой дали. И все же… как-то… В родном районе всякий знал: что случись  - директор торчит на своем десятом этаже в одной из высоток и по первому сигналу примчится и на аварию, и на торжество. А отсюда, «из чужих краев» как он будет осуществлять оперативность? Нет, видимо, чего-то он не додумал. Заговорила Тая, что не грех бы иметь для детей что-то загородное, он и вспомнил: я ж десять лет владею кладом, а не местностью! Но с другой стороны, и расстаться теперь будет жалко: понравились ему этот лес и дом.  Но, достроив, видимо, придется продать.
  - Майя Евгеньевна, - спросил он, -  а сколько будет стоить мой теремок как  объект продажи?
 - Надо посмотреть. Сразу точно сказать не могу. Там ведь еще заморочки с престижностью места.  А вы что, об этом подумываете?
 - Ну, прикидываю, если честно. Дорога смущает. Другой край света … Через центр и по плотине ехал – мне вообще угарно сделалось. Так, конечно, светофоров нет,  хорошо по шоссе идем, но все равно далековато. Для моей должности далековато.
  - Вертолетом летайте, - легкомысленно посоветовала она
  - Вот даже такой простейший момент: Данила заезжает за мной утром, вечером привозит домой. Это ведь не наездишься. Я на бензине и оплате его переработки разорюсь. Место, конечно, мне понравилось. Но… Я человек казенный.
  Архитекторша опять повернулась:  видимо, чтоб на глазок оценить степень его казенности. Улыбнулась и сказала:
  - Жалко мне людей вашего склада. Вы как коты ученые, что ходят по цепи кругом. А жизнь шире круга  под дубом. Это точно.  Вы хоть на отвлеченные темы говорить умеете, а есть среди вашего брата и такие, что, кроме своего дела и казенных слов, ни фига не знают. Человек – функция… Грустно это. Ничего себе позволить не может, никакого каприза,  никакого нелогичного излишества. Не помните, кто это сказал? « Я могу прожить без необходимого. Я не могу прожить без лишнего!» Вот умный человек был! Это так скучно – «необходимое». 
    - Но шофера я заезжу!
 -   Да, мне бы тоже тут жить – иное дело, - согласился Данила. – О! Жените меня на гувернантке…
 - Здорово она тебя. С первого взгляда. Любовь до гроба.
  -  А других любовей, Сергей Иванович, и не бывает. Хоть на неделю, хоть на час все они случаются с первого взгляда, - убежденно ответил  Данила.
 -  Неужто?
 - А повспоминайте- ка, - предложил известный сердцеед.               
    Да, подумал Ашихмин, да… Встала перед глазами Каволинская, на Гурзуфском берегу, у воды. «Маша, плыви сюда! Мне уж надаела ждать, какда ты на маем матрасе накакетничаешься!» -  кричит кому-то в водоеме, по-московски акая, машет рукой. Он лежал себе, загорал на туго набитом пляже, прикрыв лицо журналом «Огонек»,  услышал голос, убрал журнал, сел. Каволинская повернулась, синие ее глаза в его глаза случайно ткнулись – и все, готово.
  И с Фроловой так же: конечно, он в нее влюбился, когда в первый раз увидел на институтской сцене. В испанском танце.  Юбка красная, в оборках, пунцовая роза в волосах, черные чулки и черная кофточка с большим декольте в обтяжку… Вот, даже наряд ее до деталей помнится. Он бывал в Испании. Водили смотреть знаменитую исполнительницу фламенко. Никакого впечатления эта пожилая уже баба, чтимая, как национальная героиня, на него своим танцем не произвела Истинная Испания, если иметь в виду танец, для него так и осталась тоненькой и юной Наташкой Фроловой . Да, Гурьянов прав: он виноват перед Натальей и даже этим городом. Надо было искать для нее возможность остаться здесь. С тех пор он много видел «испанских танцев», но лучше Наташки танцорок не было. И это объективно: все, ее помнящие, так говорят, все без исключения. Да, архитекторша права: он человек – функция, технарь убогий.
  Проехали заречные микрорайоны. Данила отметил:
  - Провинциалы. Наш район благоустроен лучше. И газоны культурнее, и клумбы лучше, а тут лопух да репей.
 - Это одно и то же, - вздохнула архитекторша.
 - А уж автобусы-то! Глядите, Сергей Иванович,  какой рыдван впереди едет. Куда это он, если не на свалку?
- Конечная у него ближе всех к нам. И маршрут удобный. Я когда не на машине, всегда им езжу. Практически довозит до дома. Остановку остается пройти. Тут  и коммерческие машины ездят. Те поприличней.
  - А чего  вы хотели от района, в котором нет ни троллейбуса , ни трамвая? Метро хотели строить, так тут капитализм наступил
 - А вам социализм больше нравится?
 -  Трудно сказать, Майя Евгеньевна. Людей мне жалко. Многие за бортом  оказались. За державу опять же обидно. Разворовали ее к чертовой матери. Я, конечно, при «пироге», слова как бы отдают лицемерием, но я так не только говорю, а чувствую . Нельзя было от всего-то отказываться, нельзя!
 - Вы остались коммунистом?
 - Нет. Вышел из партии, не сжигая демонстративно билет. Спокойно удалился.
По убеждению. Тупая была публика, когда вместе соберутся. Эти доктрины,  рапорты съездам,  это старческое политбюро мне всю жизнь не нравились. Я в эти игры без всякого задора играл. Но я верил, что все вместе мы все же способны устроить жизнь по-человечески.
  - А сейчас не верите?
  - Устал ждать. Копошусь на своем месте и не без успеха на общем-то фоне, но уже как бы по привычке. За детей спокойным мне, видимо, не умереть. За Сашку с Аркашкой. Да и об остальных иногда думается.
 -  Ну, вы рановато о смерти – то заговорили, - строго  посмотрела на него в зеркало архитекторша. – Что это за старческие интонации? Вам всего сорок девять.
- Уже сорок девять. А вам сколько?
 - Двадцать семь.
 - Не дал бы. Вам меня понять трудно.
 -  Нет! У вас еще полжизни впереди. По цивилизованным меркам.
 - Так то по  цивилизованным. А где она – цивилизация? Едем, поля не засеянные.
 -  Ох уж, повод для уныния! Тут клевер рос. В сенокос убрали. Кстати, а не свернуть ли нам в деревню за молочком?
-  Мы ж пакеты купили, - удивился женской рассеянности Данила.
-  Ну, милок, это две большие разницы – пакетное и деревенское. Сворачивай, это  минутку займет. Ехать оттуда можно напрямик. Километра не будет до ворот лагеря.
  Деревенька была компактная, но интересная, состоящая из «хижин» и «дворцов».
  - Новоселы рангом, конечно, вас пониже,-  сказала архитекторша о хозяевах  новых домов, - но тоже промышленная знать.
- Кто-то тут живет круглогодично?
 - С пяток домов обитаемы и зимой. Но сами ли хозяева тут, или, как водится, старики – родители, или  та же охрана, сказать точно не  могу. Я сюда просто к молочнице наведываюсь. Ну, еще фаланстер посещала, - кивнула она за окошко на большой унылый дом, который они как раз проезжали.
 - А что ничего не сделали на нем?
 - Проект сделала, деньгу взяла. А уж суетиться с наймом бригады не стала: хозяин не понравился.
- Чем?
- Да то он хочет что-то делать, то не хочет, то опять звонит. То на свидание в город приглашает.  Видите ли, в ресторанной обстановке, вечерком, мы с ним доскональней, оказывается, по всем вопросам поговорить сумеем. Послала на фиг в итоге. Хотя  все, о чем ему мечталось по реконструкции, в месяц можно было сделать. Уже бы картинка стояла, а не дом.
 - О, вот терем так терем! – воскликнул Данила в центре улицы.
 Какая красотища!
 - Ты заблуждаешься, -  сказала, выходя у дома молочницы, архитекторша. -По дороге домой я тебе это докажу.
 - А что, Сергей Иванович, я не прав, что ли? – спросил Данила. – Вам домик не понравился?
 - Пошли подробно посмотрим, - решил Ашихмин, которому дом тоже понравился.
  Только подошли к ярко- зеленой металлической ограде, из-за угла дома молча тяжело притрюхала кавказская овчарка. И как начала хрипло лаять, кидаясь на ограду, как заметалась угрожающе!
 - У тварь! - не сдержал  сердца Данила. – Тебе жалко, что люди просто смотрят? Кыш отсюда!
  Посмотреть было на что. Еще не отцвели пышные  цветники под окнами. Сам дом весь в резьбе, в накладных финтифлюшках. Все ярко покрашено. Крыша -  красная металлочерепица, крыльцо с ажурной кованой отделочкой,  балкон большой выносной с правого бока дома – на красных кирпичных столбах. Балюстрадка на нем белая точеная, сквозь нее видны пластиковый стол и стулья. Милота!
- Это была неплохая работа моего мужа, - сообщила, подойдя с трехлитровой банкой молока, архитекторша. – Но по воле хозяев она загублена декором. Ой, как пес надоел! Посмотрели? Поехали.
- Так уж и загублена!? – не согласился Данила.
- Тогда смотрите вон туда, - вытянула указующий перст архитекторша. – Смотрите на баню.
  Баня была большая, из калиброванных толстых бревен, тоже под крутой красной крышей, с высокой трубой и просторной террасой.
 - Дом был такой же. Все это смотрелось ансамблем. Никакой пошленькой обивки в лакированную мелкую елочку  на доме не было Чистое дерево под специальным покрытием, на года сохраняющим от выгорания, потемнения, гнилей . Сейчас очень много качественных  материалов, помогающих сберечь древесину в свежей нетленности. Соразмерные окна, цвет рам гармонировал с  кирпичом фундамента и с крышей. Кстати, окон было больше. На левой боковой стене они тоже были. Ограду категорически нельзя было красить в этот сусальный цвет! Она была черной , как ковка крыльца. На балконе тоже должен был стоять металл. И все вместе  это было такое соразмерное, монолитное. А сейчас дом глядится  какой-то мелкой халупкой из- за дробления фасада, от него оскомина через пять минут – так он сладенько красив. И цветник сделан неграмотно, но если бы дом был поскромнее, это не так бы резало глаза.
  Собака предприняла попытку махануть через ограду, выходя из себя от злобы, поднатужилась и тяжело, непружинисто прыгнула вверх
 - Только попробуй! – грозно прикрикнул Данила, засучивая рукав своей кожаной куртки.
- Пошли – пошли, - потянул его Ашихмин.- Поехали.
 - Ну, убедила я вас? – спросила  архитекторша.
-  Пожалуй, да, - ответил Ашихмин. – А у нас дерево пропитано?
-  Естественно.
 - И цветники будут грамотные?
 - Конечно. Вы заплачете от сожаления. выставляя мой дом на торги. Как архитектор я мужа сильнее.
 -  Вы ему об этом говорили?
 - Пришлось сказать. К сожалению, - вздохнула она.
  Ехали уже полем. Дорогу назвать дорогой было трудно – проселок ненаторенный плавно покачивал машину.
 - Все было нормально, пока мы оба работали в большой мастерской. А потом ему захотелось самостоятельности. Купили офис, оборудовали. Он глава фирмы. А в фирме три человека: он, я, девушка на телефоне с множеством функций – она и секретарь, и уборщица, и бухгалтер… Ну, только начинаем дело… Надо вкалывать, шевелиться, работать командой. Мы с девушкой работаем, а он, оказывается, создан руководить.  Посадит нас против себя и давай нудить: доходы растут медленней, чем ему мечталось Мы – две дуры, на которых ему, начальнику, нельзя положиться. Чтоб не позорить его, я помалкиваю. Дома только скажу: «Слава, ты на что время-то тратишь? Бери проекты, работай, как работал. Ведь смешно, честное слово,  надо мной в большой конторе никто так не надзирал. Получается, что свой руководящий оклад ты из моих рук получаешь. Это же абсурд!»  Ну и … Пришлось жить в лесу. Развестись и стать  « свободной художницей».
 - А у него как дела идут?
 - Не интересовалась. Неважно, судя по нервности поведения. Обидно, что нагишом нас с Юлькой оставил: все средства в офис были вбуханы.
 - Так отсуди! – посоветовал Данила.
 - Ха! Он алименты умудряется не платить. Мне работать будет некогда, если я с ним судиться начну. Ну его на фиг! А тебе , Данила, спасибо за точность удара. Мне бы самой его до нижней ступеньки не докатить. Только, ради Бога, не проболтайся о случившемся!
 - Да ты что? За кого меня принимаешь?
  - Ну, бывает. У меня, грешной, прорывается, что нам с папой «повезло». А ведь ребенку хочется иметь отца. Она мне предлагала в мужья всех, кроме сторожа. Даже бригадира. Лес, что ли, так на нее действует, безлюдье местное? Хотя и в город мы ездим. Ну, сейчас с Сашей, Аркашей да с Ульяной ей будет повеселее.
 -  А  что в городе не жилось?
 - Негде.
 - У твоих родителей.
- Мать вышла замуж. Отчим моложе ее. Строит мне глазки. Зачем мне это?
 - А закончишь стройку , как будешь?
 - За год что-нибудь придумаю.
  Подъехали к воротам усадьбы. Заперты. Стали бибикать.
 -  Неловкая ситуация, - вышел из машины Ашихмин.- От кого они заперлись?
 - От грибников, видимо. Забредают любопытствующие. А дом далеко. Бывает урон. Просто тянет людей хоть что-то своровать. Мы уж ни материалов тут не складируем, ни машин не оставляем. Юлька научилась игрушки свои сюда не затаскивать.
 - Звонок хоть бы электрический сделали.
 - Нет, это не выход. Далеко бегать открывать. Куплю электронный запор. Брелочек направил – двери открыты. Просто руки не доходят. Данила, погуди еще.
    Тут бибикнуло сзади : подъехала «Газель». Виктор вышел из машины.
 - Давно стоите?
 -  Да нет, только что подъехали, - ответила Майя. – Механизмы, видимо, услышать мешают. Вот нелепость-то
 - А рано приехали, вот в чем дело. Договаривались, что будем часам к трем.
 Из «Газели» вылезли ребята и Ульяна. Гувернантка говорит:
  - Я полезу по сетке. Они у меня голодные.
 -   Ох-хо-хо, бедная сеточка, - вздохнул Данила, рассматривая сосну возле ограды.
 - Можно накормить тем, что везем , - успокоила Майя Ульяну.- Есть печенье, есть творог свежий, молоко в пакетах и в трехлитровой банке.
  - Грязными руками, по-дикарски? – наступила на горло детской мечте Ульяна. – Извините!
  Ребятня, было ободрившаяся, скисла.
  Данила, скинув куртку и пуловер, полез на сосну.
 - Если не вернусь, считайте меня коммунистом, - прокряхтел метров с трех осиленного ствола.
  Встал на нижний толстый сук. Никто его эксцентричного поступка все еще не понял. Задрали головы, смотрят. И вдруг он оттолкнулся рукой от ствола, сделал по ветке сосновой два пружинных прыжка – и  полетел за ограду, вытянув вперед сомкнутый ноги, откинувшись назад…
 - Ой! – хором крикнули слабонервные.
  Но у земли Данила  сгруппировался, как кошка, приземлился на ноги, лишь кончиками пальцев одной руки подкорректировал равновесие. И пошел открывать ворота.
  - Ё –маё! – восхитился Виктор. – Ты где служил –то? В цирке?
 -  В десанте, - без рисовки ответил Данила.
 - Я тоже в десант пойду! – закричал Сашка.
 - И я, и я! – подхватили Юлька и Аркашка.
  - Слава Богу, что это не скоро, - перекрестилась Ульяна. – У меня чуть сердце не оборвалось. Вы же могли не дотянуть, упасть спиной на сетку.
 -  Мог, но не захотел, - ответил Данила , садясь за руль.
  Обед архитекторша приготовила быстро, просто моментально. Уселись за стол, бригадир говорит:
 - Уважаю, Майя Евгеньевна! Я на часы не глядел, но, по-моему, это ваш рекорд.
 - Отнюдь. Просто наглядный случай: вот приехали, а вот сидим обедаем.  Я лентяй. Для меня такая мука долго что-то делать. Так что вы только скоростные  блюда и едите. Просто на кухне за мной никто не следит. Опять же оборудование кухонное нормальное. Я вам сто раз говорила: купите жене микроволновку.
  - Да была она у нас. Поменьше, конечно, вашей. Дочери увезли в подарок. Непривычная оказалась вещь для моей Васильевны. Так она ее толком и не освоила.  И миксером не пользуется, и салаты комбайном не режет. Вот гляди, Сергей Иванович, даже на таком  пустяке видно четкую грань между прошлым и настоящим. Мы там, социалистические, они здесь.
  Ашихмин покивал головой, но в душе что-то запротестовало: не хотелось ему быть «там», коли архитекторша «здесь». Захотелось, чтоб рядом. «Влюбился я в нее, что ли? – озадаченно подумал он. - Вот уж чего не хватало –то, козел старый» . И опять душа не согласилась: ну почему обязательно «козел»? Нормальный мужчина, которому всего сорок девять. Полжизни впереди. Она сама так сказала
 - Что купили? – спросил он у гувернантки, чтоб сменить тему.
 -  Пианино. Подержанное. По объявлению. Удачное приобретение: недорого, настроено отлично, звук превосходный. Компьютер купила БУ. Тоже дешево, потому что у знакомого.
 - Ну, это, пожалуй, зря: рановато им, я потом бы…
 - В самый раз. А Юле просто пора. Обучающие программы купила, набор мультфильмов, дискеты с музыкой.
- Он и фильмы будет показывать?
 - Да, у него полная комплектация. Знакомый  - фанат, «машины» меняет, как перчатки. Благо деньги есть. Встретили случайно на улице, предложил – купили.
 - А мебель?
 - Обойдемся той, что здесь накоплена. Ребята уже достаточно велики, зачем    им малышковая обстановка. Правда, посмотрели наборы – трансформеры для детской фирмы  «Икеа». Там интересные идеи: шкафы превращаются в кукольный театр, двухъярусные кровати – в пиратские бриги. Но Виктор сказал, что  трансформеры     простейшие, а цены высоченные. Бригада, мол, может из досок сама все сделать. Ролики – колесики прикупить останется.
 - Да-да, Сергей Иванович, дело нехитрое, - кивнул Виктор. – И деревянный конструктор строительный тоже сами  напилить можем. Дети любят самоделками играть.
 - Вот-вот, я так же думаю, - кивнула Ульяна. – Поэтому купила портативную швейную машинку. Сами мягкие игрушки нашьем.  Только самоделки бывают по-настоящему любимы и хранимы детьми. Еще купили шнур, веревку, шпагат и тому подобное.
 - А это зачем?
 - Строить индейский вигвам. Глупо жить в лесу и не играть в индейцев. Так что в сосняке, где мы нашли маслят, будет у нас  индейская деревня. 
 - Вытопчете грибное место, - проворчал Данила.
 - Постараемся не вытоптать. Индейцы живут безопасно для природы. Грибы у них растут рядом с вигвамами. Кстати, Данила, вигвам у нас будет из брезента, непромокаемый. Его надо свесить  с сосновой ветки. Поможете  его привязать?
  - Вообще –то я скорблю по джинсам и рубахе – все в смоле, -  буркнул Данила.
 - Я привяжу, - успокоил гувернантку Виктор.-  Парни помогут.
  Остальные парни из бригады, кивнули головами.
  - Минуточку,- вмешался бригадир. – Никакого вигвамостроения , а так же выходных у нас не будет, пока не покроем крышу. Я прав, Майя Евгеньевна?
 - На все сто.
  Ашихмин подмигнул Даниле, сказал:
 - У этих детей есть отец. Так что я удивлен. Почему меня никто не подключает?
- Я только- только хотела вам это предложить, - засмеялась гувернантка. – Причем  уточняла в уме аргументацию. Что, мол, ваши дети вспомнят о детстве и о вас, коли вы не строитель вигвамов.
  - Мастерством – то я похвастать не могу. Это будет первый вигвам в моей жизни. Но с вашей помощью я и Данила, надеюсь, сделаем так, что все зааплодируют.  Когда приступать?
 - Прямо сейчас! –  гаркнула заинтересованно слушавшая троица и полезла из- за стола.
 Но Ульяна сказала строго:
 - О чем мы говорили вчера после ужина?  Как надо вести себя за столом при взрослых? Кто ответит?
- Сидеть и помалкивать, пока не спросят, - буркнула Юля, возвращаясь за стол.
-  Совершенно верно. Саша и Аркаша, чем мы занимаемся после обеда?
  Мальцы пожали плечами.
 -  Спаньем, - молвила Юля, допив молоко. – Вот уж занятие так занятие!
  - Спаньё – такого слова вообще-то нет. Но Юля все правильно поняла и запомнила.  После обеда – тихий час для всех.
 - И для папы? – тихонько спросил Аркаша.
 - А что, Аркашенька, тебя смутило? Почему ты так тихонько спрашиваешь? Тебе папу жалко, да?
 Аркаша кивнул. Ашихмин растроганно улыбнулся: ну надо же, какой тонкий мальчишка! Ох ты, голубенок мой.
 - Не беспокойся, маленький, - погладил он сына по голове.   – Я уже вырос. Могу спать, могу не спать. А в детстве я, конечно, в тихий час спал. Днем особенно интересные сны снятся. Так что спать – полезно. Растешь во сне быстрее.
  - Спасибо за обед. Все было очень вкусно, - встала из-за стола Ульяна. – Пошли, малыши
    Ашихмин допил чай и тоже раззевался неудержимо: инстинкт – коли ты дома, и никаких срочных дел нет – поспи про запас. Или воздух тут такой? Вспомнил, что кровать его стоит в «мужском»    общежитии, спросил у Майи:
 - Ох-хо-хо, где мне – то жить?
 - Я думаю, Сергей Иванович, большую комнату займет Уля с ребятишками. Может, на втором этаже, где мы у камина сидели, место забьете? И тревожить меньше будем, и в деревянном помещении, как мечталось , поживете.
 - Кровать туда перетащить?
 - Нет, зачем же. Там меблировано.   Очень удобный большой диван. Постельное белье только  свое прихватите.
 - Я все не решаюсь спросить, зачем какие-то балки снаружи на уровне второго этажа торчат?
 - Это балкон будет. Трехгранный. Он будет служить и козырьком над крыльцом.
    -  Так выхода же нет. Дверей из шатровой комнаты.
  -   Будут двери. Все будет. Просто двери мне не успели сделать. Парадные двери тоже стоят временные. А будет тут стекло и хорошего ажура ковка. И ограждение крыльца такое же, и фонари в масть. Я очень люблю кованый металл. Даже сама ковать умею.
 - Вы? – он с сомнением посмотрел на ее руки.
 - Художественная ковка не силы требует, а ума и воображения. Ну, и мастерской, естественно. Которой у меня нет, - сказала и стала натягивать  резиновые перчатки, чтобы мыть посуду.
 - Чего ж посудомоечную машину не купили? – упрекнул он. – В средствах я вас не ограничивал.
 - Да. Но, во-первых, такой горы посуды у вас каждый день не будет. Во- вторых, канализация ведет всего лишь в поглотительный колодец, а машина воду плещет щедро. Плюс химия от моющих составов. Давайте уж не будем лишний раз природу отравлять.
 - Но ведь и вы моете «Фери».
-  Да, но плеснула чуточку. Воды в раковину с пробкой налила чуточку. Ополосну в тазике, а не сплошной проточкой из крана. Ресурсосберегающая технология. В городе как-то об этом не думаешь. А тут надо. Тут как –то мудреешь в качестве обитателя Земли. Сколько свалок кругом, когда по лесу бродишь! Кстати, вы знаете,  что неподалеку очень интересный беспризорный объект находится? Недостроенные дачи обкома и облисполкома. Они раньше были под вашим химдымом. Партийцам захотелось хрустальной чистоты воздуха. Но время выбрали неудачное. Поселок  воздвигли, а пятая статья Конституции – тю-тю.
 - Не пятая, а шестая, - поправил Ашихмин. – И в каком он состоянии нынче?
 - Разграбленные руины.    Остовы домов, которые не так уж дорого превратить во вполне приличное жилье. Я удивляюсь, что никто за эту идею не уцепился. А так жалко, когда чей-то труд пропадает. Была бы миллионершей, непременно бы все тут реанимировала . И пусть бы люди жили.
 - Жили? Не дачным образом, а постоянно?
 - Представьте себе. Он проектировался и строился фундаментальным и  внесезонным. Это ваши стены мне пришлось еще и утеплителем подстежить, а там изначально крепкое  жилье.  Впрочем , нынче такие утеплители есть, что можно ставить дом, как в Америке: каркас, обшивка, утеплитель – и зимуй. Тоненько все, легко, а мороз не пробьет.
 - А как насчет цены?
 - Утеплитель недешев, но с капитальным строительством цены не сравнить.
 - А как с экологией?
  - Евростандарт.
- А с долговечностью?
 - Нормальная долговечность. Разумеется, выше двух этажей с мансардой такое строение не замахнешь, но молодой семье только так бы и строиться. Но наше сознание до этого не доросло. Я буду слюнки ронять по какой-нибудь клетке в  высотке, в центре, где нечем дышать. Где солнца нет – другая высотка его перекрывает. Где детям  поиграть выйти некуда – застройку-то уплотняют, дом на дом садят.
- А школа для детей?
 - Нанять коллективно автобус  и возить в город.
-  Того лучше создать тут лицей. Пусть как Пушкин бродят по лесу с растрепанным томиком Парни. Вы, кстати, не знаете, что было в этом томике?
 - Самая знаменитая книга Парни -  «Эротические стихотворения». Не одобряете? – оглянулась она от раковины.
 - Почему же. Я сам когда-то стихи любил. Даже читал со сцены. « Я волком бы выгрыз бюрократизм!» - зверски поднял он интонации.
  Майя засмеялась.
 - А еще что-нибудь из Маяковского знаете?
  Он подумал, вороша память, и  начал читать « Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви». И не сбился, прочел до конца.
-  Надо же ! – воскликнула она. – Сильно про любовь сказано, хоть и не эротично. А мы Маяковского не любили.
 - Ну да, не эротично! – не согласился Ашихмин. – « Представьте, входит красавица в зал, в меха и бусы оправленная. Я эту красавицу взял и сказал»,
ну и так далее. Он как раз вполне сексапилен. «В поцелуе рук ли, губ ли, в дрожи тела близких мне». Это о чем, по-вашему? Лирика у него сильная. Другое дело, что в школе этого не проходят. И в мои –то поры не проходили. Пастернак вообще считал, что Маяковский лишь до революции был самим собой и на пике мастерства. Что он вообще был поэт лирический. А потом его стали «внедрять, как картошку при Екатерине».
 - А еще что-то прочитать можете?
  Он прочел «Лилечке!». И опять не сбился.
 - Это вообще отлично «Кроме любви твоей мне нету моря, а я и не знаю, где ты и с кем»… Прочитаю непременно. У меня есть том во Всемирке. В коробках, в гараже. Это мое приданое: мама дарила на свадьбу.
 - У меня «Всемирная литература» тоже есть. И тоже мамина.
-  Я заметила. У вас большая библиотека. Всю прочли?
 - Нет, конечно. Когда читать-то? Особенно в последние годы. Почитаю на пенсии, если доживу до нее. Сяду, как Пушкин на пенек, раскрою том в нетронутом супере.
 - Прекрасно! – сказала она, снимая перчатки. – Я с этой перспективой сооружу вам место  под читальню: пень и какое-то обрамление для него. Которое бы напоминало вам обо мне и сегодняшней беседе.
- А что, мы так-то больше не увидимся? – спросил он, исподлобья глядя в ее веселые глаза.
 - Нет, конечно. Уж коли живя в соседних подъездах не виделись.
  Пришел Данила.  Ворчит:
 - Сергей Иванович, ваш Макаренко требует, чтобы я заволок пианино на крыльцо и дальше.
 - Один?
 -Нет. Она де мне поможет. Да, здоровенькая, но ведь все равно жалко. Пандус уже сделала. Пойдемте, толкнем, что ли, вдвоем.
  - Ну уж нет! – решительно сказала Майя. – Его вечером занесут на ручках. У меня везде плитка. Если по ней ваши рояли катать, я замаюсь сколы считать. Дождя , слава Богу, нет. Так что гувернантка пусть погуляет мечтательно, коли не сидится.
 - С наслаждением передам ваши правильные слова! – заверил Данила, покидая кухню.
 - Пойдемте и мы прогуляемся, - пригласила архитекторша. - До лагеря и дальше. Я вам камуфляж дам и резиновые сапоги.
  -Зачем? Сухо ведь
  - Пойдем не вокруг, а водой. Покажу вам пейзаж с рекой, дачи брошенные, потом сторожа выкликнем.
  И они пошли водой, то есть по правому боку усадьбы дошли до конца сетки, обошли ее, лишь чуть – чуть забредшую в воду, не начерпав в сапоги.
-  Летом ее так обойти нельзя. Вода стоит выше. В сезон тут бывают дикари – отдыхающие. Видите, весь берег загажен, - подопнула Майя пустую пластиковую бутылку. -  С собаками приезжают. И люди и собаки  стремятся залезть к нам, как будто тут места мало. Повесила табличку « Частное владение» - демонстративно сорвали и подбросили к крыльцу. Ну, продлила сетку и табличку через  нее демонстрирую. Вон висит на ветке сосны.
  Ашихмин поглядел: висит.
 - Толку, конечно, чуть Отдельные смельчаки демонстративно на площадку для барбекю оправиться приплывали. Вызвала местного участкового пусть, мол, шуганет хоть раз.  Сидит, лыбится: он, оказывается, демократ. Часа два разъясняла ему, что это такое – право на собственность. Хорошо, говорит, объясняете, лучше , чем в милицейской школе, но как бороться с вандализмом , я не знаю. Овчарку кавказскую купить посоветовал. А я их терпеть не могу. Однако Мишку натренировала: нескольких он за голые попы укусил. Он у нас беззвучная собака: подкрался, цап – и в кусты. Процесс приобрел мистический флер. Стало значительно спокойнее. Но поставили баню – плывут с мостков нырять. Ну, тут уж я сходила к сторожу за ружьем, а заряд с крупной солью у него всегда под рукой.
  - Да вы что?! – ужаснулся Ашихмин. – Убьете еще кого- нибудь!
 -  Нет. У меня первый разряд по стрельбе , и уж голову с ягодицей я не перепутаю, - решительно махнула рукой архитекторша. -  Я не люблю, когда меня долго не понимают. Я ведь сто раз беседовала до этого, причем не повышая голоса. Все эти дела творились  под началом здоровенного лба. Приезжал, такой крутой, на «Вольво», все время с разными девицами. Напьются,  не ведают, что творят. Вот его я и того… Оказался сыном профессора университетского. Родитель    грозил упечь меня в тюрягу. Но я сказала, что обойдемся без волокиты. Я приеду в его дом, сяду справлять нужду посреди ковра, и пусть он уськает на меня болонку и стреляет солью.
  Ашихмин захохотал, аж задохнулся и закашлялся на подъеме: от залива разъезженный проселок вел в гору.
 - Ну и что потом?
 - Больше компании не видела.  Остальные окончательно присмирели. Но лекции об уборке берега, как видите, и до смирных не дошли
    Они подошли к густой стене  осинника, какая-то тропа внутрь зарослей видна просто намеком.
 - Раскатайте рукава куртки, - приказала Майя. – Там крапива могутная, репейники, как триффиды.
  - Как – как?
 - Растительность такая из фантастического романа. Поедающая людей.
  - Как роман называется?
  - «День триффидов»
  - Не читал.
 - Неплохой роман. Не чета нынешним «фэнтези» Можно найти в коробках, если хотите прочесть. Да. Прожить семь лет замужем и очутиться в лесу с коробками книг… Только книг. Ай, ну!
  - У вас однако есть машина.
 Они шли,  раздвигая  кустарник руками, оступаясь и продираясь сквозь заросли, защищая глаза от гибких веток.
 - Машина… Это выигрыш в лотерею. Причем на копеечный билетик, у которого ногтем серебрушка снимается. И лежал билет  верхним в стопочке. Киоскерша за сердце схватилась: десять лет работает, такой случай первый. Я еще один билет взяла : там сто рублей. Третий оказался пустым. Хорошее везение, и так, главное, своевременно. Развод ведь нелегкое дело, как ни хорохорься. Из суда вышла в депрессии. Подошли с бывшим мужем к этому киоску, ждем автобуса. И я купила билеты, просто чтоб рядом не стоять, а что-то делать. И повеселела. Резко и окончательно.
 - Он сюда не приезжает?
-  Нет. То ли адреса не знает, то ли не нуждается. В городе однако… Ай!
   Он схватил ее, собравшуюся упасть, за рукав.
 - Кирпичи в траве. Осторожнее ногу ставьте. Ну, любуйтесь, первое строение.
  Со всех сторон окруженный могучим бурьяном, стоял уютный на вид домок из белого кирпича.  Крыши на нем не было, одни стропила, окна без рам , двери  - пустой проем.
 - Этот наиболее разграбленный, потому что ближе всех к дороге.  Но он легко восстановим.  Дальше не полезем?   Все тут было подведено под крышу. Оставались отделочные работы да благоустройство территории. Как видите, столярка вся похищена, радиаторы в домах сняты.
  - А что, тут где-то есть и котельная?
  - Газовая. Но оборудование растащено. Трубопроводы целы. Водопровод тоже никто из земли не рыл. Роскошное по тем временам мыслилось поселение: у каждого дома какая – нибудь изюминка, похожих домов практически нет. А если все восстанавливать, то еще прекрасней можно сделать. Мансардные этажи, например. Тут не порядовка, общий план  сформулировать не могу, но  замыслено, похоже, так, чтоб каждый дом красовался наособицу. Участков  возле домов нет. Ну, клумбы, от силы, завести можно. Берег тут интересный: полоской стоит сосновый бор на крутом обрыве.  Лес прореживают нынешние браконьеры – порубщики, обрыв пластами подмывает река. О чем люди думают? Такое курортное место  губится. Так жалко! Хозяин месту нужен.
    « Вот  и выход. Жилье для молодых спецов. Надо подробно разобраться с собственностью и дать задание команде посчитать, во что все это обойдется, включая автобусный маршрут до города», - подумал он, идя за архитекторшей к дороге.  Они выбрались из зарослей, обобрали друг на друге репейные шишки. Пошли к лагерю.
    Собака забесновалась, но из сторожки вышел небритый мужик, цыкнул на нее. Архитекторша объяснила, что они пришли  посмотреть  сохранность  имущества. Мужик уволок собаку за ошейник и запер ее в доме, со словами «пожалуйста, пожалуйста» отпер ворота. Представился:
  - Подзоровский Игорь Михайлович.
  Пожимая ему руку, Ашихмин удивился: узкая интеллигентная рука, пальцы измазаны слегка красками.
 - Может, вы нам ключи дадите, и мы уж вас не будем отвлекать, - предложила Майя.
  - Я тут три года. Никакого имущества ни у кого не принимал. По корпусам , впрочем, не шарил. Может, и лежат тут какие – то сокровища. Просто проверял сохранность замков. Ключи  где-то затерялись, но, если угодно, поищу. И сопровожу.
 - А вот это лишнее, - остановила его архитекторша. – От вас, как всегда, густое амбре. А Сергей Иванович отдыхает в этих чистых краях как раз от промышленных выхлопов.
 - Как хотите, - чуть заметно заводясь, кивнул сторож и одернул свою камуфляжную куртку. – А вот они, в кармане, - протянул гроздь ключей Ашихмину, развернулся и скрылся в доме.
  И они вдвоем пошли по растресканной бетонной дорожке.
  - Да, ельник тут могучий и душистый, - одобрил Ашихмин. - Травы почти нет под елками – то. Отличное место было для лагеря.
  Корпуса далеконько отстояли друг от друга, баракообразные, бело – силикатные, скучные. Большая поляна с ржавыми стойками футбольных ворот, коли тут солнечно, заросла: ветерок шевелил высокий травостой, но сорной травы не было
  - Отличные теннисные корты можно сделать, травяные, как в Уимблдоне. Естественный дренаж хороший, почва-то  песчаный подзол, - сказала Майя, садясь на серую ветхую скамейку
 - Какие корты? – огляделся кругом Ашихмин.
 - Какие-какие! – рассердилась она.- Цивилизованные. А для других спортивных нужд  пригодна бывшая столовая.   Она у них романтичная. Деревянная, стены глухие, приблизительно в мой рост, а поверху идут зенитные окна и крыша стеклянная. Что диво – до сих пор жива. Рассчитана была хорошо. Кто-то
 совестливый и проектировал, и строил.
 - Сколько квартир, Майя Евгеньевна, на небольшую, но с претензиями семью можно сделать из барака?
- Если с претензиями, то надо делать двухэтажную.
 - Надстраивать этаж?
 -Нет. Изменять контур крыши. Мансардный этаж . Потолок основного объема можно снизить. Или наоборот  - пол повысить, тогда в полуподвале поместится домашняя мастерская,  или кухня и ванна.  Первый этаж – гостиная, второй – спальни по количеству жильцов. Евростандарт.
 - Стоимость такой работы вы просчитать способны?
 - У вас же есть свои специалисты.
  - Мне по душе ваша сметка. Вот я и предложил.
 - Смета – дело достаточно дорогое. И не мое любимое. Вот предложи вы мне эскизную проработку, я бы, может, и полцены взяла и сделала все с удовольствием.  Насколько я поняла, идея вас зацепила.
 - Да. И в некотором роде , вы – мой ангел – спаситель. Мне надо   стройплощадку  под  жилье для молодых специалистов.  Все это сверхплановое,  спорное, и хотелось бы на совет директоров выйти с железной аргументацией.
    -  Тогда я вам дам гроссбухи с цифирью. Посчитаете сами? Хотя ой, вы ведь в отпуске. Но нетрудно кого-нибудь пригласить и заказать смету.
 - Хотелось сделать сюрприз. Сюрприз! – он поднял палец.
 - Если это будет хорошо обжитое  жилое место, я сама тут квартиру построила бы. Пойдемте, все посмотрим, - весело вскочила она со скамейки и чуть не бегом двинулась по бетонной дорожке, по пути тыкая пальцем: -  Вон там, где была бывшая лагерная линейка можно сделать автостоянку.  Входы- выходы в домах, чтоб тесно не казалось, лучше сделать на две стороны. Цветов под окнами можно насадить море! А под елками так хорошо валуны лягут или коряги – природная скульптура. Я так это люблю!    Какая благодать, вы посмотрите ! Осинки на фоне ельника… Просто тянет с мольбертом сюда прийти! И шоферу своему предложите тут квартировать.
 Он шел за ней и  широко улыбался: она будет жить рядом – вот что заставило екнуть сердце. И тут не город, где они не встретились, живя  в одном доме.  Улыбался, а  в голове стучало: дурак, старый дурак! Пенек замшелый. Он нахмурился и  попросил:
 - Не бегите так. Мешает думать. Тут ведь поблизости никакой инфраструктуры. Даже магазина приличного, как я понял, нет.
 - Спрос рождает предложение, - остановилась она, сорвала, нагнувшись к заросшей клумбе, какой-то случайно выросший культурный цветочек.  – Леватера называется. Нарву, пожалуй, букетик. А насчет магазина, полагаю, найдется какой-нибудь коммерсант, чтоб оценить потенции этой окраины. Она усиленно застраивается. Вы же видели, проезжая, как тут много богатых домов. Так что и магазин со временем будет.
- Автобус  до нашего завода тоже предскажете? – усмехнулся он скептически.
 - Это, по- моему, еще проще. Просто продлят маршрут. Дорога до лагеря вполне приличная.
    - Ох – ти мне! Я на  такой оптимизм уже не способен.
 - Но ведь собираете вы по всему городу своих тружеников спецрейсом. И сюда такой вахтовый автобус пустить можно. Через год – два будет готова окружная дорога через новый мост. Чего это вы, как маятник, -   посмотрела она исподлобья. – За год, от силы полтора такой поселок развернуть можно. Молодым вашим спецам  он всенепременно понравился бы.
 - Ладно. Решено. Вызову главного своего зодчего. Лазайте  по кустам и убеждайте его. Согласится с вашей аргументацией – ваша взяла.  Тогда и эскизы вам закажем. За казенный счет. А , возможно, как фаната идеи и главным  архитектором проекта утвердим. Надеюсь, мой частный дом не падет жертвой. Время на него останется? Я дом хочу к юбилею. Непременно! Чтоб главные мои гости посмотрели…
 - И позавидовали?
 - Нет. Захотели в нем жить. Или навещать его достаточно регулярно.
- А кто это – главные гости?
 - Мои дети от предыдущих браков. С внуками, коли они есть.
 - Да – а – а? – удивилась она.
  - Да! – ответил он твердо. – Я у матери с отцом был один. Ушли они – и я круглым сиротой остался. Не хочу, чтоб так же чувствовали себя Аркаша и Саша. У них есть родня. И не их вина, что я жил по-дурацки. У меня в запасе год, думаю, этого достаточно, чтобы убедить всех моих  приехать сюда на юбилей. В отличный дом с душой построенный вами.      

                I I
               
    Он и не думал, что это так непросто: написать письмо. Вначале решено было сделать типовую заготовку. Сидит в деревянном своем шатре, а стола путевого туда не занесли, писать пришлось буквально на коленке. «Дорогой сын (дочь) , к тебе обращается»… Ну что это за начало! Смять бумажку, бросить рядом с креслом. Начать по новой: «Я долго думал и решил: уже пора»…Чертыхнуться,  сжимая в руке очередной комок бессмыслицы. Бросить на пол. Написать: «В жизни, как известно, бывает всякое»…Скрипнуть зубами,  посидеть, тупо дергая волосы на голове, приступить:  «Я хочу сообщить следующее»…
    Архитекторша заглянула   - высунула  удивленные  глаза  над краем пола, стоя на ступеньке винтовой лестницы. Сказал ей зло:
 - Если можно, попрошу меня не беспокоить.
  Потом  ее серы глазки сменили очи карие : Ульяна подкралась. Шушукаются внизу, совещаются. Наконец раздался Юлькин писк:
 - Дядя Сережа, вы что там делаете?
  Так ведь и ей ответил:
 - Юля, прекратите все!
  Слава Богу, Сашка у него с характером: возьми да крикни:
   - Сам прекрати!
 И Аркашка запел:
 - Папа, иди, пожалуйста, обедать Мне жалко так тебя – ты совсем один голодный.
  Ну, одуматься пришлось. Спустился из своей башни из слоновой кости, сидит ест. Все на него смотрят.  Потом Майя говорит:
 - Может, на компьютере попытаетесь?  Бумаги не жаль, на каминную растопку пойдет.
- А вдруг компьютер захочется об пол шарахнуть? – насмешливо  сказала Ульяна. – Возьмите, Сергей Иванович, свой ноутбук.
  И вот на сером  металле  экрана уже далеко за полночь появилось : « Светлана, не знаю, как у тебя, но у меня вдруг начала прорезаться ретроспективная память. Мудреного мало: через год я буду отмечать свой полувековой юбилей, Уже сейчас я могу сказать, что гостей будет сотни:  должность обязывает. Не тщеславие, но положение… Всякие фанфары будут, и орден, наверное, дадут, но что-то подумалось мне, а это ли главное?
  Светлана, я вспоминаю тебя с Игорехой и мне, поверь, горько от мысли, что ни тебя, ни пацаненка не будет в первом ряду зала, там, где положено сидеть семье юбиляра. Нас слишком далеко развело время. Я как – то подумал: я не узнаю их в толпе. И они меня не узнают. И мне захотелось заплакать.
  Да, я виноват, что все случилось как случилось : я был щенком, не умевшим отвечать за семью. Но когда я вспоминаю, как мы вместе купали нашего мальца в жестяном старом корыте, натопив дровяную плиту в кухне докрасна, я думаю, что все же несправедливо, если Игорь скажет обо мне небрежно: а, это всего лишь тот, кто мне алименты слал.
   Светлана, не я разошелся с тобой, ты развелась. Может, не любила, может, считала слишком провинциальным и тупым. Но не в этом твоя часть жестокости, которой вообще грешна молодость. Ты мне фотографии моего мальчика не захотела послать, письма написать о том, как он растет и чем дышит. Я понимаю тебя: у гордых не принято. Я сам был приличным гордецом, иначе бы я сам приехал в Москву, нашел вас и представился подросшему парню. Этого не случилось, и  я  каюсь задним числом.  Но выслушай и будь милосердна: я хочу видеть сына на своем юбилее».
    Тут он надолго задумался: а ее-то звать – не звать? Потом решил:  а, была – не была! Приглашу. Не захочет - пусть  не едет. Но ошеломительный эффект приглашение усилит. Сыграет роль психической атаки. И он зачикал клавишами: «Может, это кому-то покажется странным, но я хотел бы видеть в первом ряду и тебя. Судьба несправедлива, что ни разу за жизнь больше не столкнула нас. Ты была мне родным человеком, и поэтому я хочу увидеть тебя.
   Нынешние путешествия недешевы, но ответь на письмо: да, я приеду, я вышлю деньги на билеты и тебе, и сыну. Вряд ли ты помнишь дату моего рождения, хотя, пардон, она записана в свидетельстве о рождении нашего сына. Я очень рассчитываю на то, что ты поговоришь с Игорем, и он не отмахнется небрежно: «Да какой он мне отец? Дел выше головы, никуда не поеду». Объясни ему, что стоит раз в жизни посмотреть на захолустный город, название которого значится во всех его документах – это родина в буквальном смысле этого слова. И поэтому я приглашаю вас не просто « с поезда – на юбилей – из-за стола- на поезд», а хотя бы на недельку. Да, я родился в неудобный месяц: в сентябре начинаются занятия в школах, вузах и т.п. Но я и шлю это свое приглашение уж настолько заранее, что вы, полагаю, сможете выкроить эту неделю.
  Ой, вот что значит писать в растрепанных чувствах. Женат ли Игорь, я не знаю, но если да, то я приглашаю, естественно, и его жену. А если у него есть дети, то счастливей меня и человека не придумать – их я тоже жду.
  Светлана, не беспокойся: мне есть, где вас принять, никто не будет против вашего визита, так как сейчас я вообще вдовец. Возможно, именно это обстоятельство – потеря  женщины, которую я любил – и сделало меня сентиментальным. Может, я в первый раз задумался о собственной смерти – не знаю. Но я хочу вас увидеть! Приезжайте, прошу!»
      Он долго думал, какие слова написать в самом конце, чтоб было и невыспренне, и  не легковесно. Голова пошумливала от усталости, глаза побаливали от нечеткого экрана ноутбука . И поэтому он написал: «К сему Ашихмин Сергей Иванович».
       И лег спать довольнешенький: хорошо все вышло, душевно и со вкусом. Спал, как ангел,  в придачу подушка была удобная, из дому привезенная, а не здешняя «думка», болтыхающаяся в просторной наволочке.
  Проснулся в отличном настроении.  Слушает, как на крыльце трудолюбивейшая Ульяна командует его «гвардейцами»: «Р-р-раз, два, три! Р -р-раз, два , три!  Аркаша, четче шаг! Саша, это почему ты у нас опять всех впереди оказался, если Юля выше тебя? Встать на место! Побежали!»
  Вот незадача! А на какую же деревню, какому дедушке Константину Макарычу он пошлет свое письмо, если нынешней фамилии Светланы он не знает? Вдобавок семья давно могла переехать куда-то. Кое - как собрался с мыслями, вспомнил адрес, по которому высылал матпомощь сыну – аспиранту. Но показалось, что это тоже ненадежно. И он запсиховал, забегал по шатровой комнате. Крикнул вниз:
  - Где Данила?
 - Уехал документы в экономический колледж сдавать, - снизу отвечают.
 - Куда?
 - Учиться будет, - спокойно выплыла из «проруби» лестницы  русалка Ульяна.
 - Какая учеба? Прием-то давно закончен. Экзамены люди сдавали летом.
 -Это умные. А не столь умным можно и сейчас. На платное заочное отделение. Берут всех и без экзаменов, - спокойно объяснила девица, собирая в пучок роскошные распущенные волосы.
 - С чего это он?
-  Не вынесла душа поэта позора мелочных обид, - усмехнулась Ульяна.
 - Замечательно. Я, понимаешь, взашей вытолкать учиться не мог, тут один-два позора, и  человек готов стать академиком.
 - Вы считаете, я не права, что его так сориентировала?
  - Ну какой из него бухгалтер?
 -  И зайца можно научить на барабане играть, если сильно бить. Не помнит же ничего из школьного курса. А не везде, знаете ли, готовы взять за одну красоту. Так что уж хоть тут пусть учится. Времени у него предостаточно: он же вас часто в машине ждет. Вот пусть и сидит не с «Плейбоем» в руках, а с учебником.
 - Резонно. Он на сессию, я пешком. Ну да ладно, это я пошутил.
- А чего, простите, бегали? Над моей головой.
  Объяснять ситуацию он не стал: и так особого уважения к себе не замечает, не хватало только старым нежным романтиком прослыть. Оделся, побрился, напился кофе, сел в машину, поехал к Гурьянову посоветоваться.
    Гурьянова нет: на работе, как все нормальные люди. Заехал на главпочтамт, проконсультировался по индексам. С ноутбука перевел  писанину на бумагу. Купил два конверта. Первый подписал  на получателя Ашихмина Игоря Сергеевича, а на втором пометил : «Игорь, это письмо для мамы». Усовал  написанное, заклеил, бросил в ящик, суеверно прошептав : «С богом!»
  Вышел из почтамта, перешел улицу, уселся в сквере на лавку, достал из кейса ноутбук, стал писать письмо дочери.
  « Арина, наши нынешние связи эфемерны   и недостойны той памяти, которая должна бы связать нас, как здравомыслящих, в придачу родных людей, проживших бок о бок шестнадцать лет.
    Я очень виноват перед тобой, девочка: я был тебе неважным отцом. Вечно занятый, вечно не о семье, но о заводе думающий, возможно, я не додал тебе тепла, на которое ты вполне могла рассчитывать. Но, Ариша, все же вспомни».
    Он задумался, уставив глаза на аллею. Люди туда и сюда шли, о чем-то разговаривали, смеялись… И что предложить  далекой Арине из воспоминаний, способных прошибить любовь к единственному богу Кришне? Когда она усвистала петь ему гимны бесчисленное число раз,  он почитал кое – что о религиях и культах, что еще больше  утвердило его в атеизме. Смешно, ей Богу, это многолюдье на небесах. Выбирай – не хочу. Особенно смешно было выбрать  синего бога, покровителя коров. Он, дескать, единственный, кто может просветлить мир. А в Индии – что ни деревня, то и свой бог, и дерутся из-за них индусы  - только пыль летит. Так чем же объяснить успех Кришны на чужой чужбине, в совершенно  чужих культурных обстоятельствах? Затмением разума? Какой  такой благодатью может одарить распеваемая сто раз на дню мантра? Он тихонько промурлыкал большую мантру «Харе Кришна», вспомнил ужасающе некрасивое лицо Учителя Шрилы Прабхупады и сплюнул. Вне всякой логики на ум пришла архитекторша Майя: « Я – говорит, - конфуцианка. Кроме здравого смысла бога нет».
  Что диктует здравый смысл? Надо позвонить Геннадию Сергеевичу Шлягерису: пусть едет с ней беседует и в гиблых лопухах лазит, разглядывая раскуроченные обкомовские дачи. Позвонил. Шлягерис задачу понял с полуслова, но сходу предложил не одиночный поиск, а  собрать комиссию из спецов. Каждый оценит свою часть  работы, и все будет  ясно и наглядно. Ашихмин  с радостью согласился, но предупредил, чтоб сборы были недолгими.
  Вернулся к  письму. « Вспомни, например,  как мы ходили с тобой на спектакль «Винни Пух и все- все- все». Как сидели в первом ряду: актеры пылили  со сцены нам в ноздри и ужасно фальшивили, Ты, как человек уже отданный в музыкальную школу, это слышала, а я , уже давно ушедший из меломанов, нет. И мы стали спорить шепотом, а потом ты рассердилась и крикнула на весь зал. А он полупустой был, поэтому раздалось звонко: «А я тебе, папа, говорю: фальшивят! И Сова, и Винни – пух, и все – все- все!» Дирижер уронил палочку, на сцене от неожиданности сыграли немую сцену из «Ревизора». А зал стал хохотать. Второе действие пристыженные певцы спели и сыграли гораздо качественней , и в фойе нас благодарили и взрослые, и дети. Мы шли домой, и я ужасно гордился тобой, моей дочерью.
  «Отомсти» мне, маленькая, погордись папой. Приедь на мой юбилей в следующем году. Мне стукнет 50 лет,  это много, Ариша. Это грустно, хотя меня будут чествовать на полную катушку. С оркестрами и барабанами, хорами и солистами. Наверное, нафальшивят немало. Но и то, чего я могу не стесняться, тоже будет. Однако, если не будет занято предназначенное для тебя кресло в первом ряду…Я не хочу об этом думать, хотя ты так долго жила без меня далеко – далеко. Я думаю, ты приедешь.
  Я заранее, за целый год до юбилея, предупредил тебя. Ты успеешь подоить всех коров в венках. Уломаешь экзотичного мужа – белобрысого последователя очень смуглого Бога. И вы явитесь парочкой. В своих сари и дхоти. Я не против. Напиши мне, должен ли я выслать вам на дорогу денег. Сделай все вовремя: край неблизкий. Затем всякие формальности и неповоротливая езда русских дилижансов с почтой. Плюс возможное  немецкое упрямство суженого. Подсуетись, родная:  и дата этого стоит, и длина нашей разлуки.
  Целую тебя, милая, в лобик, как обычно целовал спящую, приходя с работы. Не знаю, чувствовала ли это ты. Кстати, привет от Кости Удалова. Он как фантом преследует меня, все интересуется твоей жизнью. И вообще, Ариша, неужели ты  не соскучилась по своим друзьям, которым так мастерски предсказывала судьбу на своем шестнадцатилетии? Приезжай. Тебя ждет твой родной город и я,  старенький, седенький, дряхленький твой отец Ашихмин Сергей Иванович. В чем и подписуюсь».
  На почтамте опять перевел с ноутбука на листы, подписал международный конверт латиницей. Вздохнул: Гамбург, Гамбург… Был я там, видел тебя. Но знать бы… И почему, интересно, не мог я написать такого письма раньше? Что мне мешало? Родительская злость ? Что дитя живет не так, как мне хотелось бы?
 -  Сергей, ты?
    Вот уж кого не надо-то было! – подумал он, кивком головы приветствуя Марту Генриховну, Аринину мать, свою самую длительную супругу.
  - А я забежала…
  - Прости, спешу, - сказал он народному трибуну, который весь-то в делах, весь в хлопотах, никуда, даже на почтамт, не заходит, а только забегает
 - Но постой же! Я до сих пор не выразила…
-  И не выражай! – весело сказал он.
 - Соболезнование!
 - Так ли уж тебе от этого больно? – заинтересовался он. – А народ говорит: рада. Снова за меня замуж просишься. Уж все уши  этим прожужжала
 - Хам! – вспыхнула деловая женщина, беспомощно оглядываясь: ей вечно казалось, что у людей другого дела нет, как только узнать ее, депутата, и тем осчастливиться, а он говорил громко
 -  Большой привет! – шутовски откозырял он, покидая ристалище.
  Сам он узнанным быть не боялся, в том смысле, что кому он нужен тут, в центре города, в будний день.
  Сел в машину, поехал. А куда? Едет тихо впритирку к тротуару, поглядывает вбок на людей – девица рукой машет: «Шеф, подвези!» А отчего бы нет?
 - Далеко ли? – спросил он, когда  она села рядом.
-  Вааще-то далеко. Но, блин, если можно, бесплатно. На занятия  опаздываю. В политехе, на комплексе.
-  О, далековато!
 - Ты че, разоришься, что ли? Декан на стрелку поставил. Если, Иванова, говорит, еще семинар пропустишь и мне пожалуются… Лететь, значит, ласточкой и в воздухе кувыркаться. А у меня отец такой, что, в натуре, даст в лоб – и ласты склеишь.
 - Это как?
 - В гроб сыграешь. Я коммерческая. Это его напрягает.
 - Какая?
-  Ну, без стипендии. Платят за меня.
  - А, вон в чем дело.
  Странная беседа, странный жаргон. Ну, ладно. Поедет к дому правым берегом, так даже и удобнее. Девица умостилась , как ей удобно, сунула какие –то таблетки в рот, запила из бутылочки «Спрайта», прикрыла глаза.  Странная вся, начиная с униформы в обтяжку, плоская какая-то донельзя.
  Едут переполненными автотранспортом улицами, выехали на мост, девица открыла глаза, глянула на часы, приказывает:
 - Слышь, прибавь газу, дед! Че ты плетешься, тачка –то ведь нормальная?
 - Тут обгон запрещен. ГАИ с радарами стоит. Нельзя.
 - А потом прибавишь?
 - Надо уметь время рассчитывать, а не случайных попутчиков торопить, - назидательно сказал Ашихмин
 - Ты че меня лечишь? – вдруг с пол-оборота  завелась пассажирка, обернув к нему бледноватое  и влажноватое (хотя было нежарко) лицо с  какими-то странными глазами: очень большой зрачок. – Ты че, блин?! – комкает на плоской груди курточку, сучит ногами в суперузких джинсах – вся злоба и с трудом сдерживаемое клокотание.
    Он остановился у поста ГАИ.
 - Посмотрите – ка ее, ребята, - предложил милиционерам. – Попросилась подвезти, а что-то неладное с человеком.
 - Или наркоманка, или из психушки подалась, - тут же поставил диагноз сержант. - Сейчас позвоним. Ну, давай выгружайся , дорогая.
 - И-и-и-и! – завизжала пассажирка, цепляясь за дверцу. – Суки! Кругом одни суки!
  Сержант легко  отдернул ее, кивнул Ашихмину : «Проезжайте!»
  Отъехал потрясенным : жалко, всего лет  семнадцать – восемнадцать на вид этому горюшку. Гадко на душе. Уж надо было довезти до института, что ли. Что ее ждет? И как коротают беду ее родители? Слава Богу, это не его детище, хотя от чего в этой жизни можно быть застрахованным?   
  Муть с души по приезде снялась быстро: пацанята  выскочили встречать. 
 - Папа, папа, наш –наш папа! – запрыгали у машины, вновь превратившись для него в неразличимых, коли поступили одинаково. – Аха-ха, Юлечка, он никуда не уехал!
 - А вы что думали, что я куда-то уеду?
 - Она сказала, на остров Борнео, отдыхать от нас, дураков.
  Юлька стояла тут же, сердито набычившись: видимо, переживала, что он не уехал на Борнео. Пришлось отодвинуть своих парней, взять ее на руки, сказать:
 - Ну как же я от таких прекрасных людей уеду к каким-то дикарям? Это ведь абсурд!
  - А что ты нам привез? – обнимая его за шею, спросила Юлька.
  Да, прокол. Как –то он не подумал, что надо что-то привезти. Поэтому спросил:
 - А мама где?
  - Заседает с кавалерами, - ответил с крыши Механошин и переключился на своих кавалеров, не пояснив ситуации: - Ильдус, не при детях будь сказано: у тебя, чудака, откуда руки растут?
 - А что? – откликнулся сварной.
 - Наеб… Простите, вдарить бы тебя этим угольником, но ты его уже приварил. Ребятки, пошли бы вы куда - нибудь. Мне тут поговорить надо. Давно инструкций не читал. Бдительность теряют, - пояснил Механошин Ашихмину.- Простите , Сергей  Иванович.
  -А  где Ульяна? – спросил Ашихмин у Юли, все еще посиживающей на его руках
 - Не знаем: она с нами не играет.
 - В каком смысле? – удивился он, ставя девчушку наземь.
 - Потому что мы… Как она сказала? А! Некамкабельные, - сообщил Сашечка, лихо пиная пустую пластиковую бутылку.
 - А это что за бутылка? – поинтересовался Ашихмин. - С чего это она тут у крыльца болтается. И вон еще куча. Что это?.
 - Вот и то, - засмеялся Сашечка, приготовившись пнуть всю кучу. – Мы хотели вигвам строить, так она сказала, что сначала надо весь мусор у забора убрать. Да… Мы не бросали и мы же убирай.
 - Словом, спорить стали? Дальше что?
 - Сказала, раз так, без вас обойдусь. И все собрала. А потом говорит: вы не камкабельные, я с вами сегодня не играю. Подумайте над своим поведением.
 - Ну и как? Подумали?
 - Нет! Пусть она думает! – отрезала Юля. – Ей и вы, и моя мама заплатили много – много денег, чтоб она с нами именно что играла
 - Это кто тебе  сказал?
 - Никто. Сама знаю
 - Хорошо. Значит, ты считаешь, что, если много денег дать, то и никого слушаться не надо?
- Да!
 -  А  вы, парни, как думаете?
- Да! – выкрикнул Сашечка. – Еще бы!
 - А ты, Аркаша?
  - А я бы пошел и попросил прощения, но они меня не пускают.
- Ты единственный умный человек, - взял  сына на руки Ашихмин. – Пойдем, я тебе мириться помогу. А эти две противные личности пусть бутылки распинывают, раз ума не хватает их к дырявой бочке отнести. Пошли и не оглядывайся. Она в доме?
 - Не знаю. Мы уже давно одни играем.
 - Ульяна! – позвал, войдя в дом, Ашихмин. – Откликнись, мы мириться пришли.
 - А, Сергей Иванович! – вышел из комнаты  архитекторши «главный зодчий» Шлягерис, как всегда элегантный и улыбчивый. – А мы тут заседаем.
  - Значит, это ваш микроавтобус у ворот. А я не понял. Ну, как заседается?
  -  Хорошо, но непродуктивно, - непонятно ответил Шлягерис. – Вас что ли пригласить?
 - Я бы перекусил. Долго по городу мотался, а пообедать что-то в голову не пришло.
 - Хозяйку позвать?
 - Нет-нет. Меня сын накормит.
  Аркашка весь расцвел, выдернул руку из его руки, степенно потопал в сторону кухни.
  - Прости , Геннадий, я за ним.
  « Накормленный сыном» , Ашихмин все же решил вначале разыскать гувернантку. И нашел ее быстро: девушка сидела,  поставив шезлонг на тропу, возле кудрявых кустов ивняка, маскирующих площадку для барбекю, читала книгу.
  - Интересная? – спросил Ашихмин.
   - Да так себе. Хоть и хваленая.  « Гарри Поттер». Мне не нравится чумовизм нынешней детской литературы: фантазии  фантазиями, но надо и от реалий не отрываться. А то вовсе виртуально заживем. Порекомендую – ка я им «Военную тайну» Гайдара. Ну, может, не всем, а Юле.
- Она так хорошо читает?
 - Отлично. И ваши для возраста неплохо.
 - Читают?
 - А вы не знали? Аркаша даже любит, а Саша просто схватчивый. Усидчивость у него надо тренировать. Аркашенька, ты что мне хотел сказать? – обратилась к малышу. – Что мириться пришел? Да? Ну, если так, иди сюда, - и протянула руки.
 - Просто вы миритесь, - улыбнулся Ашихмин.
 - С кем как, -ответила няня, обнимая его сына плотно. – Садись на колени
  Шезлонг громко скрипнул. Аркашка прилег головой на Ульянино плечо в тихом довольстве жизнью.
  - А чего тут сидите? Читать все же удобней, лежа на диване.
  -  Отсекаю путь к опасным местам. Одно дело  - не играть, другое – за жизнь отвечать. Поделила территорию: я стерегу этот берег и мостки. Механошин с крыши просматривает все остальное.
 - И долго так будет?
 - Может, еще полчаса, может, всю оставшуюся жизнь. Кто знает? Это не от меня зависит, от них. А мы с Аркашей в   этой ситуации существа обреченные: будем тут сидеть, или беседовать, или подремлем. Тихого часа тоже не было. Уж не играть, так не играть. И обедали раздельно.
 - Ну, это уж слишком сурово.
 - А как вы думали? Или у  меня права родного человека, или я наемница. В садике проще, там никто воспитательницу окладом не упрекнет, а тут только так. Юля – девчонка неплохая, но одиночеством и взрослым окружением, как бы помягче сказать, травмированная.
 - А Саша идет у нее на поводу, потому что внушаемый?
 - Нет. Он вечно в лидеры рвется. Это не хорошо и не плохо. Вот просто такой мальчик. Ой, да мы спим!
    Аркашка действительно уснул, положил свои длинные ресницы на щеки.
 - Красивый? – сбоку поглядев, прошептала Ульяна.
 - Может, унесу? – прошептал Ашихмин.
 - Нет, не надо. Пусть те змеи иззавидуются. Закинуть бы только нас чем- нибудь. Прохладно.
 Ашихмин снял пиджак, накрыл ребенка и  многомудрую няньку.   
  Возле крыльца бутылок  уже не было. Из-за угла вылетел Сашка, спросил:
 -  Ну и что, папа?
 - Ничего, - пожал плечами Ашихмин. – Вообще не понимаю, о чем ты спрашиваешь. – И прошел в дом.
    Заседание переместилось на кухню: пьют чай.
 -  До чего договорились? – спросил Ашихмин, поздоровавшись со свитой Шлягериса.
 - Площадка уж очень далеко, - сказал Тынянов, транспортник.
 -  Коммуникации вряд ли сохранны,-  поддержал Гудзий, сантехник.
 -  Совладельцы, Сергей Иванович, за лагерь цену винтанут, - пообещал Хромов, сметчик. – Да и потом, эксплуатация, все далеко, все влетит в копеечку. Местный район, думаю, ни на какое обслуживание  нас не возьмет. И кто на аварии сюда поедет? Без тепла и света насидятся, как зайцы в берлоге.
   - Да что это за манера – сходу пойти в отказ? – посуровел ликом директор.-
И стоимость площадки с городской не сравнить. И построить можно так, что об авариях десять лет говорить не придется.
 - Да кто спорит, идея красивая, - улыбнулся Шлягерис. – Мне ваш дом и залив очень понравились. Но у вас коммунальная автономия, а о тех площадках еще надо думать и думать. Начав с того, что у одной не определена собственность. Майя Евгеньевна, конечно, все подробно описала, но надо глядеть и щупать. Санаторий действительно может оказаться очень дорогим.
 -  А что, будущие жильцы квартплаты, что ли, платить не будут? – криво улыбнулась архитекторша. – Почему  бы тут не быть кондоминиуму?
  - Вот это  деловое и не наплевательское  предложение, - страдальчески поднял брови самый молодой, Илья Рябинин, председатель совета молодых специалистов. – Предложим квартиры купить. В рассрочку длинную, разумеется.
  - Я так понял, это место хотели  резервацией считать: живи, пока молодой, копи в недорогой  казенной квартире деньги на какое-то более комфортное жилье. Потом уступишь место кому-то другому. Разве нет? – спросил Шлягерис.
   - В принципе, да, - кивнул Ашихмин. - Есть тут, естественно, свои минусы в этой деревне. Но стоит приглядеться к тенденциям развития   микрорайона в целом. Строятся тут активно. Вдруг  места поглянутся нашим молодым так, что кто-то и переезжать откажется. Словом, иного выхода с жилплощадью для молодежи у нас сегодня нет. И завтра не будет. Надо на что-то решаться
 - А чего с нашего края города  деревню не поискать? Пролетарку, например, бульдозером не двинуть? -  застучал костяшками пальцев по столу Шлягерис.- Вот идеальный выход, коли мы на такие траты и варианты решимся.
 - Здравствуйте! Она в санитарной зоне. Ее город нас клял да расселял. А митинги какие были, забыл? – отмахнулся Ашихмин
 -  Сейчас же с экологией все намного лучше. Не напрасно миллионы в природоохранные мероприятия вбуханы. Поставить мониторинг, год понаблюдать. Все нормально – акты в зубы, и никакая СЭС нам не запретит бульдозерами там пройтись.
 - Ну ты прямо , как танкист под Сталинградом.. Там людей до хренища. Простите , Майя Евгеньевна! Ну, сам подумай.
 - Да какие это люди?! Огороды те, кого выселили, держат, бывает, что и старичков своих там поселят, из городских квартир турнут. Но мы с полным правом эти халупы можем рушить: мы за них компенсацию выплатили.
 - А двухэтажки?
-  Так это же сплошь бомжатники. Там их столько, этих бомжей, что…
 - Вот именно. Ты прав. Много. Но ты, видимо, представить не можешь, каково это  - лишиться своего угла. Зажрались мы все на таком – то фоне. Брезгуем, понимаешь ли, людьми. Да и не тебе будут в лицо плевать, так как не тебе за рычаги бульдозера садиться, - рассердился Ашихмин. – Ты там бывал? А я был. И в домах, и в женской колонии. Так что знаю, о чем говорю. Пусть живут.
-  До каких пор? Пока Родина – мать о них не вспомнит?
-  Да! Именно так. Со своей стороны я там открыл бесплатную харчевню, кочегарку отремонтировал, лежалую спецовку велел туда перевалить – пока ничего больше сделать не могу. Но и ты, пока я директор,  на  Пролетарку на бульдозере не въедешь. Так что начинай думать  об этой площадке.  Учти, тут на пятьдесят процентов, ну пусть на сорок, жилье уже готово. Сам –то  поглядел как и что?
 - Могу и не глядеть: лагерь типовой, дачи представляю, потому что помню вкусы эпохи.
  - Нет уж, дорогой: все осмотрим и  оценим. Майя Евгеньевна, где мой камуфляж?
  - В шкафу, я принесу, - готовно  сорвалась та с места.
 Шлягерис сладко прищурился вслед
 - Не отвлекайся, - жестко глянул на его Ашихмин.
 - А я чё? Я ничё, - спрятал улыбку в усы Шлягерис. – Зачем камуфляж –то?
- Когда из зарослей вылезем, поймешь, - пообещал Ашихмин первому франту предприятия.- Если у кого-то что-то есть переодеться, переодевайтесь, - призвал остальных..
  Всех обрядила бригада: набросали на бедность и курток, и штанов, и резиновые сапоги дали. Шлягерис принципиально не переоделся. Шел впереди с архитекторшей, любезничал и хохотал.
   -Ну, лезь первым,- предложил Ашихмин. – Тут неглубоко,  чуть выше щиколотки
 - Епа мать! – несказанно удивился такому коварству  франт. – Ой, простите, Маечка, великодушно. А я как, я же в туфлях!
    Чтоб не канителиться,  Храмов и Гудзий  понесли его за руки – ноги. Шлягерис сказал : «Благодарю вас, сладкие мои» , с полным самообладанием, хотя картина была чумовая.
  На сей раз архитекторша повела другим путем – не по дороге, а тропинкой в сосняке, из которого они вышли  прямо к тылам  котельной. Сантехник пошел внутрь, громко комментируя увиденное и нащупанное:
 -  Металлолом, но кое - что взять можно. Ты гляди, как крышу хорошо сделали, не протекало ведь. Здание добротное, но до современных кондиций еще надо доводить. Сергей Иваныч, если так, то я знаю, у кого оснастку брать. Есть компактные установки. Недешево, правда. Но красиво сделать можно. Для бытовок места хватает. И мощности , я б сказал, городок так тыщ на пять населения.
 - С перспективой, значит?
  - И прямо сейчас торговать теплом можно. Я глянул: по тому краю поля какие-то уже современные дачи-то. Коттеджи. Кому охота самому топить? Пусть самостоятельно магистраль кинут, протопим.
 - А поле?
 - Оно у них неправильное. Слишком близко к берегу. Берег сыпучий. Так что, полагаю, землеотвод – не проблема . Наружку можно поставить. Небольшого сечения. Без траншей. И пейзажа не испортит – посеребрим красочкой. А к лагерю протянуться и того проще.
 - Вылезай.
 -  Водопровод смотрю.
  Долго смотрел, задумчиво насвистывая, бормотал что-то про себя, снаружи неразборчивое.  Вылез, доложил:
 -   Мощный водоносный слой возможен, Уж для обкомовцев –то , полагаю, дебит скважины был просчитан. Трубы под землей сохранные, коли ими и часу не пользовались. Чугун как – никак.
 Руки отряхнул, вздыхает:
 - Законсервировать бы по- человечески, вход забить, окна. Когда еще к стройке подберемся.
 - Пока не наше, - отрезвил Шлягерис.
 - А вот с этим рекомендовал бы не тянуть, – вступил Ашихмин. - Шлягерис, запиши, пожалуйста, в качестве моего категорического приказа: разведку собственности провести на этой неделе.
Протаптывая для Шлягериса тропу, мужики двинулись дальше.
 -  Так, - сказал франт, обирая с брюк первые шишки репейника,  перед следующим зданием, - это культурно – развлекательный центр, насколько я понимаю. Кто внутрь полезет?
 - Давай уж все, - решил Ашихмин.
 - А как? Крыльца-то нет
 - Даму поднимем, остальные самостоятельно.
 Кое-как вкарабкались.
 - Ну, сею предположения, - начал, идя первым, Шлягерис. – Это бильярдная. Тут, видимо, библиотека и читальный зал. Перегородку разобрали  заразы. О, камин, видимо, был. Большой. Ну, значит, мы в гостиной. В подвале что? Ребята , суньтесь, а я уж пас: и так выгляжу , как пьяный мельник.
  Рябинин крикнул из подвала, куда спустился по ненадежной доске:
 -  Сауна с бассейном, туалеты, кладовки, зальчик, видимо, для настольного тенниса. Перегородки целы и даже половина деревянной обшивки. Радиаторы на месте.
 - Так – так, дальше и идти не надо: буфетная да марафетная. Тоже неплохо все стоит. Раз крыша плоская, протечек не было. Трещин нет, - завершил ревизию Шлягерис возле огромного высокого окна гостиной. – Вот, бляха, жили! Без решеток, с полным доверием к людям архитектура. А вид какой! Замечательный вид, но это я к слову. В окно, кстати, заливало чуть- чуть, но ущерб невелик, нагнулся, пощупал стенку.- Годно!
  - Хоть под школу с детским садом, хоть под досуговый центр, хоть под магазин, - влезла архитекторша
 - Какая школа? Кто ее здесь откроет? Здешний район? Кхе- кхе, - засомневался Шлягерис, спрыгивая наземь. – Пошли к дачам.
  Тронулись гуськом в гиблом осиннике, Шлегерис впереди  отважно рубит лопухи подобранной железякой, комментирует увиденное:
-  Поселочек – блеск. Компактно – уютненько. Но не ожидал, что возле домов и оградка с клумбочкой  не планировалась, не то что огород. Кой- где меж домами и машиной не проедешь.
 - Это кажется, оттого что заросли все объединяют. В расчищенном виде взору будет попросторнее. А огороды, если кому-то захочется огородничать, можно арендовать в поле. Вон оно -  в сотне метров. Пустует. Слыхала, что совхозные пайщики решили его продать под дачную застройку, - сказала архитекторша , оглядываясь во все стороны. -  И клумбочки тут не нужны. Можно  решить все озеленение  методом грамотного прореживания зарослей,  затем  сделать  широкий газон, цветы насадить куртинами.
  Подошли к дому со снятыми дверьми, с пустыми глазницами окон.
 -  И крылечко оградой от тротуара не отбито?  Прямо входи, дорогой прохожий? – засомневался Гудзий. -  Кто так нынче живет?
  - Европа, - усмехнулась Майя. - И нам не век Азией жить. В крайнем случае огородиться можно поселком. Поставить сетку.
 - Дом на одну семью? – спросил  Рябинин, разглядывая строение с разных ракурсов.
 - Поплотнее можно. С мансардным этажом.
 - Сколько в итоге будет?
 - Квартир семьдесят. Да на пионерлагере штук пятьдесят.
 -  Очередь  сразу закроем! – поднял палец Ашихмин. – Для перспективы  проверить  слух о продаже совхозных земель. Майя Евгеньевна, можете приступить к проектированию крыш и мансард. Приказ подпишу, как вернусь на работу.
 - Надо на месте договориться, что  я согласна на эту работу при наличии хороших материалов:  импортной металлочерепицы, сайдинга, кованого металла.
 - Ого! – разогнулся  Шлягерис, снова обирающий репьи. – Так бы и я согласился проектировать. Я планирую с нашей базы что-нибудь наскрести. Неликвиды старенькие , например. Стройка – то внеплановая.
- Нет, - топнула ногой та. – В стареньком живите сами. Евростандарт !
 - Это что такое? – отрекся от идеи очаровать девушку Шлягерис. – У нас, милая Майя Евгеньевна,  есть из кого выбирать. Мы и собственного архитектора найти можем.
 - Пожалуйста!
 - Майя Евгеньевна! – цапнул ее, развернувшуюся, за плечо Ашихмин. – Это была не очень удачная шутка. Нервничать не будем.  Геннадий Сергеевич вполне может понять, что архитектор – это не только работа,  но и имя. Продолжайте: что еще?
- Все пока, - ответила она, подрагивая ноздрями от гнева. – Еще скажу при осмотре пионерлагеря.
 В лагере   прикопалась к сторожу.
 - Это почему мы трезвы и гладко выбриты? Одеяла в складе закончились?
 - Какие одеяла? – выпучил тот глаза.
 - Не надо, не надо! – предостерегающе выставила ладонь архитекторша.
 - При чем тут я? Я три года как…
 - Одеяла видела в деревне, не заношенные, - холодно возразила она. – Что – то там осталось, чего не коснулась ваша хроническая жажда?
   - Идите и смотрите! – разозлился сторож, швыряя к ее ногам связку ключей.   И скрылся в сторожке, хлопнув дверью.
 - У, оборотень! -  подняв ключи, погрозила  ему вслед кулаком  архитекторша. – Прошу за мной, - пригласила любезно остальных мужчин.
 - Тут сложнее, - оглядев два корпуса, сделал вывод Шлягерис. – Утеплять надо.
 - Я даже тип утеплителя и цену на все объемы могу назвать: у Сергея Ивановича дом точно такой же.
 - Там что делали? Опускали потолок?
  - Поднимала пол.
 - Из-за сырости?
 - Нет. Ради подвального этажа.
 -  Еще места мало? – поднял брови Шлягерис.
 - Не в этом дело. Сауне, котельной, мастерской, погребу  только там и быть. И здесь надо сделать так же.
  - Канализация у вас какая? – подступил к ней сантехник.
 -  Поглотительный колодец.
 -  Влагоемко или не смотрели?
 -  Смотрела. Хорошо берет.
  - А фекалии?
  -  Их немного. На сто лет колодца хватит.
    - Ну, сто – не сто… Однако вы уверяете, что эффективно? А если на водоносный слой напоремся?
  - Есть выход. Делать все же канализацию для всего поселка..
  -  Уроемся. Тут же деревья огромные, корпуса поставлены без системы. Лесоповал будет.
 - Однако водопровод – то тут был. И есть.
   - Внимательней смотреть надо. Он летний. Поверху практически  Тоже, кстати, проблема. Нет, Сергей Иванович, я эту бороду на плешь себе не взял бы.
  На архитекторшу и Илью Рябинина жалко было смотреть. Майя стоит, по сторонам глядит, морщится , Илья носком сапога  какую-то кочку пинает.  Вся мужская компания расслабилась, сели на  лавки у входа, курят.
  Архитекторша чуть поодаль  присела на корточки, что –то высматривает внизу, под елками
 - А вот и нет! – говорит через какое-то время.- Прокладка канализации и водопровода возможна. Ну три, ну пять елок погубим. В расположении корпусов есть схема. Ее просто из-за леса не видно. Центральный коллектор ляжет вот так, - подойдя, чертит на земле прутиком. – Подходы к нему совсем коротенькие. Если все делать из стекловолокна, то водопровод  в лотке можно класть в ту же траншею. Не так уж дорого.
 - А слив, слив?
 -  На той окраине, - показывает пальцем, - крутой лог. В бункер превратить – раз плюнуть.
 - И копить, пока не поплывет?
 - Да ладно вам, - вмешался Ашихмин. – Ассинизационную машину  по весне сгонял. По полям разольет – и вся недолга. Просто завести жилое правило: зря воду не лить. Для чего в каждой квартире установить счетчики потребления воды. Майя Евгеньевна, оглашайте, сколько квартир влезет в корпус и пошли отсюда. Пора баню топить да водку пить. Мужики, вы у меня в гостях на новоселье.
  И так хорошо посидели  мужским коллективом, как давно не сиживали. Напарились, хотя было тесновато,  нанырялись  с визгом и уханьем в реку, напились пива и ее, родимой, жахнули. Сидели у костра и песни пели после всего этого. И он пел, как ни странно, «Темную ночь». Солировал, понимаешь, а шофер Данила аккомпанировал, шлепая ладонью по противню, взятому у печки – барбекю.
  - Хорошо поешь до сих пор, - похвалил Шлягерис. – А у меня вот голос сел. Модуляции потерялись. А в свое время  я был, в отличие от тебя, певца факультетского масштаба,  институтской, да, считай, городской знаменитостью. Не поверите, мужики, весь репертуар болгарского певца Бисера Кирова       исполнял. Причем и тембром и обликом , вплоть до акцента. его напоминая. Поклонниц было – тысяча. В ресторан приду – никогда не отпустят без того, чтоб спеть не предложить. Вот была жизнь – куда делася?!
  Дружно похохотали, рассмотрев следы истинной муки на  лице Геннадия Сергеевича. Более молодой Гудзий говорит:
  - Слушаю вас и весь иззавидовался. Мы уже гораздо скучней жили. Какие там рестораны? Всяк мечтал в студотряде подзаработать и копеечку зажать.  А там, глядишь, и машинешку потрепанную купить. Или в джинсовку приодеться.
  -  Вы дети войны, - задумчиво сказал Ашихмин. – Что с вас взять?
  -  Какой войны, о чем вы, Сергей Иванович?
  -  Какой – какой, афганской, естественно. Ну и что, что тут не стреляли? Она, сука, нас разорила. Просто на эту тему скромно помалкиваем. Никто до сих пор правдивого слова о ней не сказал. Вцепились в Сталина. На нем как главном виновнике и отсыпаемся. А Брежнев большим врагом был. Но тронь его – половину ныне живых героев тронуть придется
  - О, как я не люблю политику! – жеманно сказал Шлягерис. – Дам бы сюда, а то все мероприятие погубим.
-  Ну, ты без них, конечно, -  согласился Хромов. – Я даже удивляюсь, что так поздно фраза прозвучала. Однако, судя по тому, что в доме света нет, все дамы спят.
 - Обидно, - кивнул Шлягерис, жуя кусок мяса, давно остывшего. – Я ей глазки строю, она ногой топает. Видимо, действительно стареем. Ох-хо-хо…Сергей, а помнишь Наташку Фролову? Ой, что это я? Маразм, видимо. Ты ж на ней был женат. Но я что сказать хотел: во была, Софии Лорен красивей. Честное слово.
 - Сейчас уж, поди, одни обмылочки остались, - вздохнул Хромов, тоже знавший Наталью еще по институту.- Обидно, парни, обидно, что жизнь такая короткая. Ну, такая короткая, просто ужас берет!
  Под этот грустный вывод выпили по последней, разбудили шофера микроавтобуса, угревшегося на диване в комнате Ашихмина, стали прощаться.
 Он лег спать, а не спится. Красивей Софи Лорен… Да, похожа. Не обликом и не статью – Наталья была субтильная и сероглазая . Невысокого росточка. А вот чем похожа – темпераментом. Как у героинь, которых Софи тогда играла. Сейчас бы про Фролову сказали: «безбашенная девушка» Условностей, а их было не в пример нынешнему времени, для Натальи не существовало. Идет по главному городскому проспекту беременная – пребеременная. Ну откуда ему было знать, что его дочерью, Леной, у которой глаза очень похожи на глаза Софии Лорен – такие же каре- желтоватые. Но это от него. А  Натаха  шла под ручку с мужем – Познером. Платье с большим декольте  черное в белый горох, волосы темные туго по-балетному стянуты в узел. На руке браслет какой-то немыслимый -   ярко – красные  крупные бусины. Поздоровались, остановились, болтают о том, о сем. Рассказывают ему, что в Разгуляе нынче живут, снимают комнату на втором этаже. Третий день в нее по карнизу залезают : потеряли ключ, а способ попасть домой придуман Наташкой. «Да ты с ума, что ли, сошла? – ужаснулся Ашихмин.- В твоем-то  состоянии! Ты как это делаешь?» « Познер  сгибается. Встаю ему на спину. Перехожу на плечи, он выпрямляется. Берусь руками за наличник, переступаю на карниз, иду по нему к окну, которое открывается. Вот и все. Нормально. Вся улица аплодирует, любуясь моими трусами. Ха-ха-ха!» Рассказывает и смеется громко на людной улице, а люди идут, слушают, смотрят на нее и любуются, ничуть не осуждая, хотя любую другую заплевали бы. « Заходи, гостем будешь», - пригласила Наталья, прощаясь. «В окно?» « А какая разница? Пива не вздумай принести. Я так к нему пристрастилась, что опасаюсь растолстеть». « А замок новый купить не допетрил никто из вас?» « Денег  нет ни копейки. Ты думаешь, чего мы тут гуляем? С обеда от родителей идем».  «Так попросили бы денег у них». «У еврейских родителей не принято просить. Им положено давать, - засмеялась Наталья. – Ну ладно, пошли Познер, мой старенький  еврей. Целую, Сережа»… Вот такая была.
  Всю ночь снилась. Проснувшись, он долго лежал и улыбался : в какой-то донельзя эротической ситуации снилась. Ничего из сна не запомнилось- ни поз, ни слов, только одно ощущение: он был молод и был с Фроловой.
  А за окнами по- настоящему осеннее утро: туман холодный. Под лестницей голоса:
  - Аркаша, поправь трусики, пошли.
  - А мы? – в два голосочка.
  И никто им не ответил, хлопнула дверь. С крыльца раздалась музыка и команды Ульяны:
 - Молодец! Так! Энергичней! Как я! Прыжок – хлопок, прыжок – хлопок!
  Юлька говорит:
 - Ну и пусть! Там даже собакам неуютно, не то что девочкам.
 - Да, - вторит Сашка. – ха-ха-ха, а не физкультура. Заболеют и умрут.
 - Молодец, - несется с крыльца. – Мы с тобой так закалимся, что по снегу босиком бегать будем. Выше коленки! Р- раз, два, три! Побежали! До воды, отважно, как солдаты. Вперед!
   Двое лезут наверх к Ашихмину.  Он  быстро отворачивается к диванной спинке: сплю, мол.
  - Пап, - трогает его за плечо Сашка.
  - Пойдем, - оттягивает его Юлька. – Никому до нас дела нет. Родили да бросили. Вот и все.
 -  А, это вы? – оборачивается Ашихмин. – Физкультуру сделали? Вот молодцы! В такой туман не побоялись. Ульяна хвалила?
  - Она с нами не играет.
 -  Ну что ж. Это печально, но ничем помочь не могу.
 -  Скажи ей, что мы больше не будем.
 -  Извините. Вдруг она мне не поверит? Я стой красней, как мальчик? Нет уж, дорогие, сами, только сами. Гуд бай! И к Юлиной маме ходить не надо. Позориться лишний раз.
 - А что нам делать? Опять одним играть?
 - А что Аркаша сделал? Извинился, да и все.
 - Ему надо по шее дать. Он предатель, так Юля сказала.
 - Ну, конечно, как только кто посоветует  брата надо бить. Иди – иди, умник, пока я тоже на тебя не рассердился.
 - Пап! – шмыгнул сынок, еще секунда, и «мужика»  прошибет на слезу
 - Мой совет такой: никогда не плакать из-за сделанного. Ну, случилось и случилось. Жизнь-то продолжается. Вылезайте на крыльцо, говорите : прости нас, Ульяна. Можно, мы сами зарядку сделаем? И она вас будет уважать.
- Да уж! – дернулась Юлечка.
 - Ничего вам не могу возразить, мисс, - строго сказал Ашихмин.- Я просто посоветовал. Саша и один может на крыльцо выйти. Ступай, Сашок.
  Сын поскребся вниз, торопясь. Юлька вздохнула, нехотя пошла следом. Принцип «разделяй и властвуй» - усмехнулся Ашихмин, эх, ребята, да мне ли им не владеть? С моим-то опытом…
   На кухне архитекторша моет посуду, говорит:
 - Уважаю вас за то, как вы с этими козявками проблему решили. Сама –то я просто отстранилась: занята, мол, и не приставайте. А потом пошла подслушивать. И как вы так мудро выход нашли?
 -  Ну, поживите с мое – помудреете, - сказал Ашихмин, садясь к столу. – Если можно, кофе двойной.
 - А не рассольчику?
 - Нет. Бог миловал : похмельем я не мучаюсь.
 - Поете красиво.
 - То есть вру?
 -  Нет, - засмеялась она. – Я «Темную ночь» из-за кустов слушала.
 -   А что же не подошли? Мы ведь приглашали. И кавалер молодой был, Илья Рябинин. Он у нас холостой.
-  Не  люблю таких. Ходим, смотрим, а он помалкивает.
 - Правильно делает. Мудрая тактика: не лезет поперед батьки в пекло. Не ему решать, вот и  выжидает, куда стрелка шевельнется. Не в его пользу – тут бы он себя показал. А раз обошлось, чего пузыри – то надувать. Спокойный парень. Мне нравится.
 - Вы таким же когда-то были?
  Ашихмин задумался, глядя в окно на перевитый туманом ельник.
 - Нет, пожалуй. Если учесть, что к его возрасту я уже два раза был женат и снова на свободе. А бригада где? Что это их не слышно?
  - Мансардные рамы устанавливают. Интеллигентная работа. Кстати, как вы обычный грохот переносите? Как – никак вы в отпуске.
 - Да нет, особо –то я на него и внимания не обращаю. Считаете, завершат они работу в срок? Бабье лето, похоже, кончается.
 - Слушала прогноз погоды. Еще недельку нормальную обещают. Вы чем сегодня займетесь?
 - А что?
 - Да за опятами хотела пригласить  вас и Данилу.
 - И детей?
   - Нет-нет-нет. Мы идем не на пикник, а на заготовки  корма. За несколько километров.
  - А на машине? – спросил, заходя в кухню, Данила.- У нас их три, чего пешком – то. Я место знаю, километрах в тридцати отсюда. Но машину надо сторожить. К пням на ней не подъедешь. Возьмем Ульяну с детьми.
 - Данила, а  чего ты в отпуск не едешь? – поинтересовался Ашихмин
 -  Решил поработать.
 - То есть?
-  Ну, я же оформлен телохранителем. Народ вспомнил. Я шнырь за путевкой, а меня швырь в лес. К вам. С вещами приехал. Жилплощадь мне по закону положена. Как Шарикову Полиграф Полиграфычу.
 - С бригадой не живется? – подняла брови Майя.
 - Временно – можно. Но меня так и проинструктировали, чтоб  претендовал  на отдельное жилье, потому что снабдили  пистолем. Оклад, кстати, повысили. Я нормально в тире отстрелялся, зачеты там какие –то по вольной борьбе сдал. Все на полном серьезе : за безопасность отвечаю головой.
 - Что это с ними? – удивился Ашихмин. – Сроду я…
 - А что, Сергей Иванович? Район чужой, так что я их понимаю.
 - И что? Мы теперь неразлучны, как сиамские близнецы?
 -Зато бензину –то что сэкономится, - вздохнул Данила, берясь  на выставленную архитекторшей чашку кофе.- И учеба моя под полным контролем.
  От предложения поехать с детьми в лес Ульяна отказалась : надо строить вигвам.  И дети с нею согласились, дружно помахали вслед отъезжающим на Даниловом джипе.
  А Ашихмин подумал, что зря ребятня не поехала – очень уж путешествие удачное получилось, даже для него, взрослого человека, запоминающееся. Во- первых , хороша была дорога, особенно один ее кусок – через липовую рощу. Ехали – ехали сереньким утром – и вдруг светло, с олнечно,весело, а  это липы начались, с обеих сторон дороги «солнце» желтое льют при пасмурном небе.
 - Ой, какое чудо! – прошептала архитекторша и долго еще оглядывалась, когда
  роща кончилась.- Спасибо, Данила, что повез. Навек запомню. А в солнечный день, интересно, как воспринимается?
 - Не задумывался, - ответил Данила. – Красиво, да и все, а о нюансах не думал. Вот такие места, вроде этой рощи , и сделали из меня шофера: лучше дороги вообще ничего нет. И, значит, лучше моей работы тоже ничего не придумаешь.
 - А выучишься на бухгалтера? – улыбнулся Ашихмин.
 - Одно другому  не мешает. Диплом карман не тянет, как говорится.
 - Много за учебу взяли?
 - Не так уж. Терпимо. Для непьющего человека посильно.
 - Когда установочная сессия?
-  Когда видеокамеры по периметру вашей хаты наладят. Не раньше, - усмехнулся Данила. – В колледж позвонили. А так-то сессия уже идет. План взял. Учебники взял. Вчера аж математику открыл, но , честно говоря, поглядел, как баран на новые ворота. Видимо, отличником буду. А ведь всего лишь повторение, школьный курс.
 - Ну, это ерунда, - заверил Ашихмин. – С математикой и химией я тебе помогу.
 - Химии у нас нет. А математику неужто помните? До сих пор?
 - Иначе зачем учил? – удивился Ашихмин.
 - Ну, многое и проваливается, - сказала Майя. – Я, например, школьную химию абсолютно не помню. При серебряной медали.
 - Это кажется. А понадобится – глянули в учебник, и все потихоньку выстраивается, выстраивается. Нужда все способна выстроить. Я, например, уж точно немецкий забыл, а поехал в Германию – говорю! Да еще и хвалят: для иностранца, мол, неплохо с произношением справляюсь. Это меня заставило обнаглеть, за английский взяться. И ведь выучил. Ну, конечно, сонет, как Шекспир, не напишу, но деловые письма – раз плюнуть.
 - Уж вам ли переводчица бы не написала, - покачал головой Данила. – Напрягаетесь, где не надо.
 - Надо! Чтоб мозги не плесневели. Интересно же. Ей я даю ошибки орфографические исправлять. Волнуюсь каждый раз, как на школьном диктанте. А не подчеркнут ничего, это мы празднуем. В душе.
 - Так компьютер бы подчеркнул, - улыбнулась Майя.
 - Пишем вручную. Так положено. Вдобавок перед компьютером не стыдно. Я одну и ту же ошибку десять раз бы повторял. А тут раз – два покраснеешь, и нет ее.
 - Да, логично.
 - На днях очень обрадовался: парни у меня , оказывается, читать умеют.  Я –то их не учил, вот и не знал, - зачем –то сообщил Ашихмин.
  Данила ехал, ехал и вдруг говорит:
 - У вас счастливая жизнь началась. Это точно. Видно, как моя мать говорит, судьба отступила. Вы такой довольный все эти дни – любо – дорого глядеть.
 - Тьфу- тьфу, не сглазь,- поплевал Ашихмин.
  И задумался. Да, так, как живет, не живал давным – давно. Даже с Таей. Она отличный человек была, отличный, но все же как бы неровня. Слишком застенчивая… «Ё – маё, куда –то меня в мыслях-то не туда волокет, - сказал он себе. – Причем тут женщины?» А вспоминаться стали они. Фролова в основном... Были с ней вот такие же, полные до краев, моменты довольства жизнью. Поедут , бывало, на пикник. Вдвоем. На речном трамвае. Натаха вырядится в широкополую соломенную шляпу, в платьице шик – модерн, корзину с провизией с собой возьмет. Ну, кусок Европы завезли в Удмуртию, словом: все на них смотрят, модных – прекрасных, не с кошелкой, а с корзиной едущих отдохнуть. Он плед тащит, а не подстилочку. Лягут на этом пледе на песчаный бережок, и кто бы ни прошел – покосится. В корзине ничего завидного, все то же самое, что и у остальных. Но Наташка это все так сервирует на белых льняных салфетках, так самый дешевый портвейн по красивым фарфоровым бокалам разольет, так изящно руку с бокалом поднимет… Он любил ее. Очень любил. Это судьба подступила и тиснула их да так, что дошло до тихого шипения: « Я тебя терпеть не могу! Можешь ехать в свой Тамбов. Не волнуйся, за подол удерживать не буду. И писем оттуда писать необязательно. Танцуй. Ты всю жизнь не живешь, а танцуешь. Из жалости подобрал и сто раз покаялся. Едь. Будь счастлива в этом Тамбове. Развод только не забудь дать, а то еще уцепишься, артистка пожизненная».
  Изменилась  или нет? Ну, конечно, изменилась с возрастом. Но надругались ли над ней годы или все же пощадили? Можно ли ее узнать-то при встрече? Господи, как увидеть хочется!
  …Лежит на пледе, смотрит на него, из воды выходящего, и говорит: «Ой, какой ты у меня! Просто от желания зубы ломит. Пошли куда- нибудь в другое место, что –то тут людей лишковато». « Да, может, потерпим?» - усмехнется он, чувствуя, как закипает кровь. « Пошли – пошли! Жизнь короткая»… Он узнал с ней страсть. Не такую, как сейчас показывают в сериалах, чтоб друг друга просто облизать и обсосать, на это и смотреть – то как –то противно. Но и она, и он готовы были друг в друге прорасти и в зеленой траве навек остаться, когда на пикнике…
  - Вы что-то спросили? – не расслышал он архитекторши, обернувшей к нему лицо с темносерыми, похожими на Наташкины, глазами
- Спросила, любите ли вы маринованные опята.
   - Люблю – люблю, - ответил он. – Или не особенно? Словом, что –то я их давно не ел. Так что у опят я и вкус не помню.
 - А я люблю даже больше белых. Хотя и те хороши. И мариновать умею.
 - Проверим, - сказал Данила.- С ножками маринуешь?
 - Нет.
 -  А надо с ножками. Молоденькими.
  Молоденькие ножки … Танцует ли Фролова? Выбегает ли на поклон легкой козочкой? Кланяется ли, вначале прижав правую руку к ключицам, а потом делая ею широкий и медленный жест? Наталья, звезда моя! Наталья… Господи, как я виноват перед тобой, что предпочел тебе карьеру да нефтехимию. Отпустил тебя в нищую жизнь с однокомнатными квартирками, королеву. Да, я честно слал вам с дочерью четверть своего оклада, но таких ли денег ты стоила?!
  - Приехали, Сергей Иванович. Глядите:  прямо у дороги начинаются. У, мы их накосим! Берите корзину.
  Он ходил от пенька к пеньку по старой лесосеке, «косил»  обильные и чистые грибочки и, не замечая, мурлыкал:  «Мальчик хочет в Тамбов, чики – чики – чики – та, мальчик хочет в Тамбов, чики – чики – чики –та».
  Наконец допелся: архитекторша крикнула:
 - Сергей Иванович, честное слово, захотелось узнать, чем там все после чикиты кончилось.
 - Ох-хо-хо, - ответил он. – Не летят туда сегодня самолеты, и не идут к Тамбову поезда.
 - Ну-у-у!  - разочарованно  протянула она, приближаясь с полной корзиной. – Я надеялась, что вы всю песню споете и даже станцуете, как Насыров.
 - Кто таков? Не знаю такого.
 - Певец. Исполнитель.
 - Да я эту песню в машине раз только слышал. И велел выключить. А тут чего –то вспомнилась… Погода хорошая, вот и распелся, а так как не думал ни о чем, вот и заколодело на чиките. Домой едем?
 - Ну, вы даете! – возмутился Данила. – Грибов море, всего по корзине взяли – и домой? Что, у вас совещание или делегация иностранная приехала? Вы в отпуске.
 - Так корзины же полные.
 - Брезентик расстелю – в багажник ссыпем. Это самые хорошие грибы – не ломаются. -  И стал устраивать бункер. – Моя мать, если вы боитесь, что у вас банок не хватит, их жареные в полиэтиленовых пакетах в морозилку кладет, и сушит, и свежие морозит.  Она вообще со мной за опятками съездить считает праздником, главнее Первомая. Давайте до упора тут потрудимся.
-  Тогда перекусим, - решила Майя, - чтоб потом не отвлекаться
Сели у обочины лесной дороги. Майя расстелила белую скатерочку, красиво разложила снедь, изящно подняла пластмассовый стаканчик с газировкой: «Предлагаю выпить за наш успех».
 - Вы очень похожи на мою вторую жену, - сказал Ашихмин, Бог весть зачем.
  -  У вас был неплохой вкус, - насмешливо ответила архитекторша. – Да, хорошо жить хорошо. Сидим тут, как графья, раз дети с гувернанткой. Я просто счастлива. Хоть и люблю Юльку, но Бог ты мой, как я от нее устала, особенно живя в лесу, наедине с этой липучкой. Да и раньше, хотя и жили возле двух бабок, она на мне висела. Какое –то недовложение душевное в обеих: абсолютно прохладно к внукам относятся. А ведь уже не молодые – за полста обеим.
-  Попрошу без намеков, - возмутился Ашихмин.- Мне почти полста, но я мальчик.
 - Который хочет в Тамбов, - хором сказали Майя и Данила и засмеялись.
 - Куда хочу , это сугубо мое дело, - с набитым ртом ответил Ашихмин. – Не запретите.
 « Приеду, сразу за письмо сяду», - решил он.
  Однако не получилось.
  Вернулись они в пять вечера. Погода нахмурилась, подобие дождя начинало кропить лобовое стекло еще по дороге, к лесу своему подъезжать стали уже под  разгулявшимся дождичком. Причем ехали в плотной довольно компании попутчиков.
 - Дачники  подгребают на выходные, - констатировал Данила. - Ишь ты какое разнообразие машин! Есть просто завидные. Просторные.
 - Стоп! – крикнула Майя. – Молочница. Ух, хамы! Сто человек мимо проехали, никто не посадил. А ведь она в эти драные кооперативы и творог, и сметану, и молоко носит. Сергей Иванович, сместите корзины, посадим ее.
  Остановились, но женщина заотказывалась:
 - Ой, че уж вы? Я вон какая сырая, и обутки грязные. И сумки у меня. Из города из магазина иду. Маленько уж осталось.
 - Теть Капа, вы вперед, я назад! – приказала Майя. – И не канительтесь, я мокнуть не люблю. Быстро, как птичка!
 Уселись, поехали.
 - Спасибо вам, - утирая лицо сырым платком , сказала молочница.
 - А что вы другим машинам не голосовали? Вас же все знают.
- Ой, Мая, че спрашивашь? Оттого и не посадят, что знают. Я кто? Я …
 - Кормилица! – отрезала Майя. – А они хамы. Не переживай.
-  А я и не переживаю. Давно привыкла. И не голосую. Раньше сами садили. Теперь богатые да гордые стали. Насрать: не сахарны – не растаем. Самой надо машину купить да ездить. Деньги есть, на старенькую хватит. Трактор, правда, нужнее. Мотоблока маловато при трех-то коровах. Да телки еще. Да поросята.  А, поди-ко, куплю.    Ты бы как сделала?
  Архитекторша задумалась, но ответила не в масть:
 - Я бы вам дом спокойно украсила не хуже полежаевского. Ну, у которого все, как терем.
 - Да ну?
 - Легко. И дешево: за молоко на всю зиму.
 - Да ну!
 - И молочные продукты, учтите.
 - Да кто пожалеет, ёшкин кот!
 - По рукам?
 - А еще че надо, какие суммы?
- Небольшие. Я его шведским составом покрашу Это мука да купорос, копеечное дело . Забор какой сделать – нарисую. Наличники – нарисую.Это так просто будет, что ваш муж с Колькой сами выпилят. Доски у вас во дворе есть. Ну, хлев не приукрасишь, но , может, потом –то ваши мужики догадаются его шифером перекрыть да ворота обравнять.
 - Пусь токо не догадаются! – пригрозила тетка Капа.- Но, Мая, может под зиму-то не красить?
 - Я б покрасила. Будет стоять, как картиночка.
 - А смоет?
- В Швеции дожди такие же, как у нас. Не бойтесь, краска стойкая, а уж наличники новые покрасите по весне.
 - А коды это будет?
 - В воскресенье, если день будет сухой и неветреный. Значит, приготовите лестницу крепкую. Ваш  Колян пойдет в помощники. Потом кастрюлю ведерную эмалированную надо. Две мочальных кисти, одна из них на палке. Котелок еще нужен, я туда кисть макать буду. Гвоздь надо вбить с лестницу, чтоб этот котелок вешать. И приготовьте старое ватное одеяло большую кастрюлю кутать. Состав должен быть теплым.
 - Поняла.
 - Ну, вот и приехали, кстати. Пока теть Капа, до скорой встречи. 
  Молочница  подхватила свои сумки, веселая побежала к крыльцу.
 - Вы что, давно ее клиенткой сделать хотели? – поинтересовался Ашихмин.
-  Да нет. Экспромт. Собеседница она уж больно нудная. Про трактор и машину мы говорим с ней сотый раз. У нее мужики  - за машину, хотя она им практически ни к чему. В этот процесс советником со стороны войти – насмерть их семью поссорить. Пусть уж сами разбираются. А она и вас к теме бы подшила. А тут бац – и все мы с бесплатным молоком. Вот так вот надо жить. Я женщина с деловой хваткой.
 - Сам себя не похвалишь – сидишь как оплеванный, - иронично поднял бровь Данила.
 - Следите за дорогой, сударь, - посоветовала Майя,  хватая корзину, поползшую с сиденья на колдобине.
  Ворота были предупредительно открыты,  бригада  что-то активно колотила на крыше, дождь  лил уже прилично, так что  никаких  вигвамостроителей во дворе не было. Как не было и  вигвама.
  Зашли с корзинами в дом. Дети бегут навстречу, закутанные в махровые полотенца, на полу коридора возле кухни лежит гора изгвазданной одежды, включая Ульянины джинсы. Ульяна тоже с полотенцем на голове, румяная после сауны появилась.
  - Уляпались. Картошку копали весь день, - докладывает. – Носили в дровяник уже под дождем.
 - Да кто вас просил? – удивилась Майя. – Мы бы с бригадой…
 - И мы бригадой. Посовещались и решили, что в страдную пору в индейцев не играют.
 - Пап, мы твои кормильцы, - сообщили близнецы.
 - И я тоже, - сказала Юля.
  Поцеловал всех троих.
 - Сейчас поужинаем, - начала Ульяна.
 - И спа-а-ать, - хором договорила ее бригада, широко зевнув после сказанного.
  И он почувствовал: тоже спать хочу. Видимо, кислородом в лесу отравился. Зевает  в ожидании ужина, намытый в сауне, принаряженный в купальный халат. Архитекторша говорит строго:
- И не мечтайте! Все свои грибы переберете сами.
- Ой, на фиг я их столько нарезал! – поднял он руки к небу.
 - Вот –вот, - усмехнулся Данила, - почувствуете, как частным –то лицом со своей усадьбой жить
 - И ты почувствуешь, - успокоила Майя. - Тоже свои корзины вычистишь. Плюс зажаришь по маминому рецепту. У меня банок до дуры. А я свои грибочки просто сушить поставлю. И в морозилку суну.
 - Мариновать, что ли, не будем
 - Нет-нет – нет! – запротестовал Механошин. – Я вкуснее гриба не едал, чем у Майи Евгеньевны. Сам с ребятами начищу, намою.
 И, уложив детей, весь вечер все колготились на кухне. Грибами пахло так, что дух сводило. А красотища какая и нечищеная грибная гора, и то, что уже в пакеты разложено, в кипящий маринад булькнуться приготовлено, на сковородках в масле скворчит.
 - Вы молодец, Майя Евгеньевна, что кухню такую большую сделали и две плиты в ней. Я поначалу недоумевал. Спросить, зачем, стеснялся.
 - А я подумала, что вы открытым домом жить захотите. Все же это не город, сюда  гостей много можно назвать. Человек сто. И потом, плиты разные: газовая и электрическая.  Вдруг что-то одно выйдет из строя.
 - Ну, стоперсонную тусовку я не соберу. У меня столько друзей нет.
 - А в юбилей?
 -  Это, дорогая вы моя, все  официально. Дворец – и ваша не пляшет. Оркестр гремит – и я весь из себя как приготовленный к мумифицированию: парадный мундир – и не шевелюсь, не дышу. А рядом складывают и складывают дары: вазы, которые я  потом не соображу, куда ставить, картины, которые антресоль чуть не проломят, ружье еще будет непременно, хотя я не охотник, мотоблок от авиационного завода, мотопила  от этого, как его, ну , на Заимке который. Милиция подарит щит и меч какой-нибудь. Медицина районная преподнесет букет и тонометр. Чем не похороны фараона?
 - Вы так уже праздновали?
 - Пока нет, бог миловал. Но я ведь должен на все директорские юбилеи ходить, так что нагляделся, ритуал наизусть знаю.
 - И не отступите от него?
 - Рад бы – не позволят. Ух, заразы, денег убьем, своих и казенных. Полгода не работа будет, а подготовка. Ну, может, не полгода, меньше. Но уж знаменитость из Москвы я фиг приглашу. Это меня не сломают.
 - Какую знаменитость?
 - Ну, платишь десять тысяч долларов – и появляется, например, Аллегрова, « А сейчас – для именинника»  и как завоет: «Все мы, бабы, стервы!»
- Ой, я не могу! – дружно сломались в пояснице архитекторша и гувернантка. – Ой, умру сейчас! Допойте до конца! – хохочут – заливаются.
 - Если б знал слова, - польщенно улыбаясь, сказал Ашихмин  и перестал вихляться по- аллегровски.
 - А Пугачеву можно пригласить? – спросил Виктор.
 - Да хоть кого, если не жадный. Та, думаю, и на колени сядет под какую – нибудь свою удалую мадам Брошкину. Так вот, я жадный. Лучше на сирот эти деньги дам. Хрен кто меня переломит. Хотя осудят: мы, мол, не нищие, других заводов не хуже. Марию Каллас, покойницу, я еще бы согласился за такие деньги снять, но  «мадам Брошкиных» ? – увольте.
 - Оперную музыку любите?
 -  Любил. Мать приучила. С детства ходили и на балет , и в оперу.
 - Сейчас не ходите?
-  Хожу. Но как по обязанности. Красивая труппа стала оперная. Солисты молодые, певицы не стопудовые. Но голоса не похвалил бы. Громко поют, не спорю, но как-то без души, что ли. Красуются лишне. Как в Ла- Скала. А по-любительски получается.
 - Вы были в Ла- Скала?
 - Был. Один раз. На «Тоске». Но итальянцы – сплошь меломаны. А мы просто зрители. Они воздают  голосу, когда бешено аплодируют. А тут виртуозности особой в голосе нет, игра чисто техническая, без нюансов. Так чего же  топырить ладони, ждать оваций? А, может, уже по- стариковски придираюсь? Просто остроту восприятия утратил, вот и… Хотя позвольте: в Ковент – Гардене, плохо понимая язык в пении, «Фальстафа»    слушал  как мальчишка.
  - Счастливый вы, - вздохнула Ульяна. – Ла – Скала, Ковент – Гарден… А я всего один раз на опере и раза три на балете у нас-то была. Денег нет, одеть нечего. Телевизор смотрю. Если Ковент – Гарден. Но это ведь совсем иное впечатление.
  - Пардон, - запротестовал Ашихмин, - в оперный сейчас и в джинсах пускают. И билет недорогой.
 - Для вас.
 - Ну, вам –то еще легче. Вас кавалер ведет.
 - Дождешься! В кабак и в койку – пожалуйста. А в театр – Бог подаст. А вы часто девушек в театр водили?
 - Часто. Попробовал бы не повести, если после двух свиданий третьего хочу. Зашибешь деньгу на мясокомбинате или на станции грузчиком, костюмчик черный с белой рубашечкой одел – и на галерку. А после студотряда  юг на две недельки, а там уж по ресторанам. Не жизнь – сказка.
 - А стипендия какая была?
 - У нас, у политехов, довольно большая – сорок рублей. Но и мед, и пед так же жили, хотя получали по двадцать восемь.
 - А говорят : «бедность, бедность».
- Да, в принципе, бедность. Костюмчик один и жилье – конура засыпная, но кто бы меня бедным назвал, я бы удивился. Бедных не было, потому что все были равны, а настоящих богатых мы и в глаза не видели. Вот, например, у меня первая жена была богатая: квартира на Чистопрудненском в Москве, мать с отцом – профессора. Ну и что? Дачу имели, машину, но Светка сама  себе наряды мастрачила. Ела, когда ко мне приехала, винегрет, как миленькая. Никакого золота на ней не было, пока я ее в золото не одел: не купил ей обручальное кольцо за одиннадцать рублей.
 - За одиннадцать?! – дружный молодой хор.
 - Это он дешевку взял, - сообщил Механошин. – Стюдент потому что, интеллигенция. Я своей Манефе за двадцать восемь покупал, потому как рабочий класс, гегемон то есть. И на трех такси вез ее с родней во Дворец, не хухры – мухры!А Ты, Сергей Иванович, на скольки?
 - Пехом припожаловали. Верней, на трамвае и троллейбусе. Одни, потому что на родню обиделись: мама венчальную рубаху новую утюгом прожгла.
 - А  свадьбу где делал?
 - Нигде. Дворцовую бутылку шампанского  забрали да из горлышка выпили на набережной. Нацеловались после этого так, что у обоих губы опухли. Замерзли как бобики, зашли в галерею погреться. Оттуда в краеведческий музей перебрались. А тут и вечер, домой идти надо.  Но Светка сказала, что не пойдет. Пошли в кино. В «Кристалл». В буфете пирожки какие – то купили, плитку шоколада – все же свадьба, торжественный день. Ну, шуршит Светка во время сеанса фольгой, а всем завидно, ну и заныли : это что за поведение? Особенно один прикопался, впереди сидел. Обозвал Светку деревней. Она как даст ему ногой в затылок! Обиделась моя москвичка. Пришлось драться. Но в ментовке ночевать не пришлось: все же вникли люди – день торжественный, бракосочетание И представь, Механошин, до чего лояльна и гуманна была милиция: нас на этом, ну, «козле» …
- На «раковой шейке»?
 - Ага . На «раковой шейке» почти до дому довезли. Им вообще –то по пути было. На драку в пивнушку нашу «Голубой Дунай» ехали. Что-то там такое грандиозное в тот день было, что район помощь соседей попросил. Ну, в итоге только мама оказалась без фонаря под глазом, да новобрачная легко отделалась:  ей этот, с нижнего ряда, когтями капрон порвал. А папа  дорогой из пивнушки пришел весь покоцаный. Он у меня герой войны был и ментуру не любил органически, так что наскреб хорошо. Даже не пил месяц после этого.
 - Он кто у вас был? – спросили потрясенные дамы.
 - Преподаватель математики в техникуме.
 - И на пятнадцать суток его не посадили? – не поверил Механошин.
 - Да чтоб военный разведчик, коренной житель Заимки от каких-то сопляков – лягавых огородами не ушел? Он бы себя уважать перестал. А то, что весь в пластырях на занятия  на следующий день явился, так техникум давно привык, на качестве уроков это не сказывалось.
 - Лечили вы его? Мы своего лечили. Раз пять.
- И мы. Правда, меньше. Он с войны алкоголиком явился, как я понимаю. Наползается по сугробам,  языков натаскается – кружка спирта с мороза да с устатка. А он молоденький был. В семнадцать в сорок третьем на фронт добровольцем двинул.
  - А мама его ждала, да? -  спросила Ульяна, жалостливо сморшившись.
 -  Вряд ли. Она его моложе, в войну была подростком зеленым. В соседях жили, вот и роман роковой. И я родился в пятьдесят первом.
 - Вы на кого похожи?
 - Смесь. На отца – глазами, на мать – характером.
- Папа такой же высокий и стройный был?
- Спасибо за комплимент, дорогая Ульяна. Нет, совсем против меня махонький. Это уж акселерация. Более сытая жизнь. Но рассказываю вот сейчас о нем и думаю, его силы во мне нет. Я бы войну в разведке вряд ли бы сдюжил.
 - Точно, - кивнул Данила, - нас бы на такую войну не хватило.
 - Таких могучих? – оглядела его Ульяна.
 - Представь. Я в Чечне был всего полгода. Устал до смерти, хотя сугробов там не было. Быт, правда, фронтовой. Но  это обычно целый дом. Брошенный. Ковры, телевизор, ничего не показывающий. Шашлык чуть не ежедневно: скотины-то беспризорной много ходит. На блок – постах десант не морили. Мы аристократы. Правда, под пулю – первые. И по горам бегать, то за ними, то от них.
 - Страшно?
- Поначалу – да. Увидишь кровь не литрами, а ведрами, не хочешь да испугаешься. Бой первый тоже ужасный. Бежишь, стреляешь, а сам себя под бронежилетом абсолютно голым чувствуешь И все это твое тельце молодое так тебе любо, так дорого, так пули боится, а они , дуры, вжик – вжик- вжик – и все в тебя метят. Ну, были у нас, которые говорили, что ни капельки не боялись. Врали, я думаю. Я их не трусливей, любому из них, можно сказать, хоть раз, но рыло –то чистил.
 - И что? Вся армия вот так дерется между собой? – вытаращилась Ульяна.
 - Естественно. Простая мужская жизнь. Скажешь – не поймут, раз в ухо. Он тебе.
 - И потом не дружите?
  - Кто сказал? Поговорили на кулаках – и нет базара.
  - Ну и дальше?
 - А ничего дальше нет. Я не люблю это вспоминать. Грязная война. Мне непонятная. Не убили, не ранили, заразу не подцепил – и спасибо. А еще спасибо, что в шоферах у Сергея Ивановича. Пить нельзя, гулять времени нет, по дорогам ездим, как строго официальные лица.
 - А это причем?
 - А то бы давно сел. Чеченов и вообще кавказцев не люблю. С рынка которые.
- Крушить, что ли, ходил в свой праздник?
- Нет.  Но вот такой , например, эпизод. Еду с матерью, как мы нынче , за опятами на своей таратайке. Джип навороченный меня чуть не смял, хотя я ехал по правилам, И чучмек здоровенный ко мне же, остановившемуся, рвет, в руке монтировка,  на чем свет стоит, матерится, мою дверцу дергает. Вынужден был, Сергей Иванович, выйти, вынужден… Ну я ему дал! Не один квадратный метр асфальта его соплями отполировал. Пусть судьбу благодарит, что мама громко кричала, мне расслышать удалось, чтоб убивать его не смел, а так бы по нему ангелы плакали.
 - Да ты что? – строго сказал Ашихмин.
 - А то! Или сиди в своих горах, или веди себя скромно, как в гостях положено. Рассыпалось их тут немеряно, да деньги еще карман шевелят. А это моя территория, русская!
 - Ну, орлы!
 - А что, Сергей Иванович, он прав, - сказал Механошин и бригада загудела : прав, прав!
 - Надо было монтировкой-то по джипу, - сказал Виктор. – Они, блин, черноглазые, нас так в армии достают, что я к ним точно так же отношусь
 - Я хотел проще сделать, - кивнул Данила, - сесть в джип, разогнаться – и в столб.
 - Как Гастелло? А с головкой как? Не того? – поинтересовалась Ульяна.
 - Выпрыгнул бы. Так эта тварь ключи в траву бросил. Ох, здоровый был, аж приятно! Конечно, нам не чета, десантникам, но с монтировкой и сам, как шкаф, он доставил мне весьма приятные впечатления.
 - А травмы? – спросила Майя.
 - Травмы доставила мама.
 - Отшлепала, что ли?
 - Всю дорогу и в лесу рассказывала, какие замечательные люди – жители Кавказа. Она , дескать, еще девчонкой там была и в Грузии, и в Кабардино- Балкарии. Так милей и воспитанней парней не встречала. А гостеприимны! Ее какой-то там чучмек полюбил, так вся семья в полтораста человек готова  была ее на руках  носить. При этом честно сказали, что жену ему  попытаются навязать свою, но коли мальчик любит – это святое. Она им отныне родная. Ешь, пей, пусть твои друзья туристы тоже едят и пьют, дорогими гостями будут. Я слушал, и у меня мурашки по телу бегали. Не верю. Завидую. Представить пытаюсь – не получается, чтоб меня они, или я их за собственным столом дорогими гостями держал. Чтоб всю жизнь мечтал еще бы разок к ним съездить. Что это было –то?
 - Нормальная жизнь была, - вздохнул Механошин. – Она истинную правду рассказывала. Я в Грузию ездил к однополчанину, ну, служили в одной роте. С семьей ездил, девчонки еще были маленькие. Он в Гудауте жил. Отвели отпуск, протягиваю деньги за жилье, как положено. Так тот чуть из шкуры не выпрыгнул: он де не знал, что я его за подлеца держу! Он де надеялся, что я к нему как к брату сейчас ежегодно ездить буду. А я с деньгами тут. Да как я смел! Еле водой бедного отлили, во как завелся. А сейчас и поехать не к кому. Даже за деньги. Заграница.
 - А я учился с грузинами, - сообщил Ашихмин. - Или еще с кем. Всех, кто с юга, считали грузинами. На чечен и абхазов не делили. Замечательные парни были, замечательные! Кой – кто в городе осел. Во всех ведь вузах, кроме педагогического, дополна южан было. Тут легче было поступить, взяток не брали. У них там, дома, денежные дела запутанней были. Они богаче и намного русских жили. Так что, кто победней, учились в отъезд. И никогда никаких национальных  распрей, кроме случаев честного соперничества из-за любви.
  Беседуют, значит, о политике, а руками дело делают. И вот все грибочки свое место нашли, Данила с парнями банки маринада в погреб стаскал , женщины кухню прибрали. Сели пить чай. Ашихмин говорит:
 - Через год, в юбилей, чтоб всех вас без исключения,  я увидел в первом ряду. Там, куда садят родственников. Более семейного вечера у меня в жизни не было.
 - А что так рано приглашаешь, Сергей Иванович? Чтоб на подарок накопить успели? – улыбнулся Механошин.
 - Подарки вы мне уже сделали. Дом построили. Обжили его. И меня, грешного, приютили. А рано приглашаю – так мало ли что? Кто-то куда-то уедет. Замуж выйдет. Женится. Еще как-то захомутается.   Жен – мужей ваших не зову, люди мне незнакомые, а вас – всех. Не придете, как твой грузин, Петро, в истерике заколочусь.
   Посмеялись, спать разошлись: время было уже заполуночное. Ашихмин лег на свой диван, поулыбался, подумал : завтра  Наталье письмо напишу, завтра…
 
    Но завтра  за письмо не сел: активно жил усадебной жизнью.  Рыл картошку в составе мелкой бригады, потому что Ульяна из бригадиров ушла:  у нее, дескать, официальный выходной, это во-первых, а во- вторых , надо оборудовать детскую: погода портится, дома больше сидеть придется.
  Помощники из троицы были те еще. Он бы без них вернее справился. Но Ульяна сказала, что ей под ногами они не нужны. И вообще их уработать надо: неважно себя в тихий час ведут и не за пять минут вечером укладываются. А тут как хорошо : поработал – дрыхни. И вот так незаметно выработается рефлекс. А иначе ей с хлопушкой для мух надо над ними стоять, угрожать и пугать   - зачем эти унижения им да и ей?
  Закончив с огородом, бригада отправилась на общественные работы  - чистили чужой пляж, жгли костер. Но  там он был неприятный, не то что в огороде – с печенками. От пляжного костра находиться полагалось далеко, чтоб не дышать парами  сжигаемых пластиковых бутылок и оберток. Они отходили к реке, садились на длинное бревно, беседовали  о том о сем, поглядывая, чтоб проволглое содержимое костра все же горело. Чуть огонь потускнеет, собеседники говорили ему:
 - Иди, папа, пошуруйся. Только, пожалуйста, не отравись.
  Еще троица, сидя на бревне, мечтала завести на заливе целый флот: чтоб корабли были с парусами, с подвесными моторами, а так же надувными боками, можно без весел.
 - Ну да! – засомневался Аркаша. - Лодка и без весел?
 - А она легкая, - сказала Юля. – Ты не знаешь, потому что не видел. В нее можно тыщу мальчиков и девочек насадить, а одному их сзади толкать. И плывет. Правда, медленно. А потом как их опрокинуть! Они как завизжат! Как тонуть начнут! Некоторые. Правда, все они большие, а не как мы.
- Я обязательно так сделаю, когда вырасту! – загорелся Сашка.
  Аркаша недоуменно уставился на него. Рот открыл и побледнел.
 - А не хотите, сударь,  шлепка уже сейчас за эту мечту? – сухо поинтересовался Ашихмин. - Я  что-то на тебя, Александр, смотрю, и ты мне все меньше нравишься в качестве сына. Как и Юля, впрочем. Это что за речи? Это, по – вашему, смелость – людей чуть не утопить?
 - А что тогда?
 - Юля, смелый – это тот, кто спасает! А кто вот так шутит – это подлый,  и не смей спорить. Уж я –то знаю как – нибудь.
 - А мама мне спорить разрешает!
  Он хотел сказать: вот с ней и гуляй, но одумался. Сказал:
 - Не считаешь, что между мной и мамой есть разница?
  - Какая? Что вы директор, а она нет?
 - Нет, не эта. А ну все думайте!
 - Что тетя Манья  тетенька, а ты, папа, дяденька.
 - Молодец, Аркадий. Это существенно. Потому что женщины мужчин мягче, терпеливее, вот и соглашаются слушать откровенные глупости. А еще?
  Думали, думали,  ничего не придумали.
 - Сам скажи, - попросил Саша.
 - Я Юлиной мамы старше. Опытнее, больше знаю, что правильно, а что неправильно.
 - И ни капельки не старше! – заявила Юля. – Вы точно так же, как она, хохотать любите. Вот Ульяна – так это да. Иногда такая уж дак…  Хуже моих бабушков. Только внуков нет.
 - И у тебя ,  папа, внуков нет. Так что ты молодой, - сделал вывод Сашок, а Аркаша кивнул.
  Спорить дальше, доказывая, что он аксакал, Ашихмин не стал. Сходил поворошил костер, и низом крутого берега реки они пошли в деревеньку, смотреть, как архитекторша  красит дом молочницы. Шли медленно: уж больно река была хороша. Широченная, она плыла  в безветрии  темно- синей  гладью, чайки носились над ней, пронзительно  что-то выкрикивая, бросались в воду, чтоб через секунду взлететь с трепыхающейся рыбешкой в клюве. Непривычная река – ни парохода на ней, ни катерочка. И весь берег пуст. У воды  кромка песка чуть влажная, плотная.  Коряги отмытые на песке лежат. Редко – редко встретится камешек.  Камешек подбирался и несся  Ашихмину, как трофей. Тот должен был разбежаться и швырнуть его в воду как можно дальше. Еще  на берегу в избытке лежала свернувшаяся в трубку береста и обточенные водой куски сосновой коры.   Эти находки  отправлялись в плавание.  Их опускали в воду, а потом шли и смотрели, чей «корабль» быстрее плывет.
  Даль за рекой была  тоже синяя, купол неба высок и прозрачен. Отличный денек! Как давно он не видел реки близко, как давно не шел абсолютно бездумно речным берегом, дыша во всю грудь, улыбаясь  небу и простору. И детские голоса, их беготня  по самой речной кромочке, их следы, оставленные на песке – все это были элементы  гармонии и покоя в душе. Да, это «поместье»   и есть рай на земле. Права Майя: трижды вздохнется, если придется все это продать. А кто сказал, что это надо сделать непременно? Вот построит тут  поселок для своих молодых спецов и даже  этот берег перестанет быть пустынным. Пусть  живут, выгуливают тут своих детей, слушают невнятный шепот воды и громкие крики чаек. Пусть радуются свободе. Именно это чувство и бередит душу: я свободен.  Жизнь милостива, и я свободен.
  Повернули по берегу еще к одному заливу. Показались  неказистые  деревенские мостки, дома, где –то залаяла собака, ей отозвалось сразу несколько собачьих голосов и коровий мык. Пришли.
 -  Половина работы уже готова, - крикнула Майя с лестницы. – но не ожидала, что вы явитесь.
  Вышла из дому тетя Капа с тарелкой деревенских шанег с картошкой. Приглашает в дом.
 - Нет – нет, - отказался Ашихмин. – Мы никому решили не мешать. Пять минут посмотрим и двинемся дальше.
 - Дак хоть шанешки-то съешьте.
  - Это можно, - кивнул он. – Берите угощение, гвардия.
  Уговаривать не пришлось. Да и ему самому шаньги очень понравились, вот что значит нагулять аппетит.
 - Ну, как вам моя работа? – с лестницы поинтересовалась Майя.
 - Впечатляет, - кивнул Ашихмин, а дети закричали:
 - Так красиво!
-  По – волшебному: был дом серый – серый, стал белый – белый
 - Это что, это полкрасы. А вот весной, когда Коля и дядя Гриша наличники новые прибьют…
 - Майя Евгеньевна, раньше сделаем. По вашему- то шаблону  да всего – то сверлами я через неделю обналичусь, - заверил дядя  Гриша.- Чё вы там лазиете? Доверили бы мне.
   - Дядя Гриша, с удовольствием бы, но , дорогой, тут шевелиться надо, чтоб состав не остудить. Тонкости технологии: обязательно в нежаркий тихий денек, без ветра, иначе полосами высохнет.
 - А быстро сохнет?
-  Сам видишь. Запоминай, что и как делаю. Поблекнет краска или другой цвет захочешь, все стены пройдешь голиком жестким – отцарапаешь. Она сметется легко. А потом крой сразу же. Нынче планирую бело – синий дом сделать. Но не только наличники, а крыльцо тоже в синий выкрасишь.  И двери, и ворота, если захочешь, чтобы ансамбль был.
 - А оградку палисадника?
 - Нет. Ту бы, как рамы, беленькой сделать надо. Легко, ажурно и цветы не забивает.
 - Дак каки цветы? У нас тут крапива да черемуха.
 - Если тебе крапива мила, я сей же миг слезаю с лестницы
 - Не-не-не! Насадим.
 - Можно не садить,  палисадник вымостить досками, а герани из дому на лето вынести да на чурочки разной высоты поставить. Рядом столик пластиковый, можно красный, как у вас.
 - И я сижу пью чай, как Полежаев на балконе!
 - Совершенно верно. Даже роскошнее. Потому что он с балкона видит твой хлев, а ты из палисадника – всю реку от края и до края.
 - Оба, матушка! Дак я тебе за работу сейчас же свининки два кило отвалю, это как минимум.
 - Договорились. В доме тоже поколдуй. На фиг вам рамки с фотографиями, если ты всю эту родову по именам не знаешь? Снял, убрал в конверт, заставил Кольку выяснить у теток и бабок, кто есть кто, сделал семейный альбом с подписями: это тетя Маня  сидит пьет чай в 1967 году. И так далее.
- Ой, Майя Евгеньевна, смешней тебя человека не видал, - засмеялся селянин.
 - Обои менять надо будет, - здраво заметил Колька. – А когда, если за скотиной ходим.
 - За скотиной, Колечка, по-разному нынче ходят, - назидательно молвила архитекторша.- Кто –то и рук не марает, а кто-то по уши в навозе. Взял почитал чего-нибудь повнимательнее, как двор держать. Да и усовершенствовал, чтоб оно куда надо текло, куда надо плюхалось. Аппарат доильный купил, например. Тачку современную, а не как у вас – деревяга. Белые перчаточки и комбинезончик.
- И я не Гриня Зобов, а фермер! – возликовал хозяин.
 - Совершенно верно. Вы меня просто восхищаете догадливостью. Я и слова не успеваю сказать, а у вас уже вывод. Так вот. Обои старые прекрасно красятся любой краской. Просто надо их на стене, где отошли, хорошим клеем предварительно укрепить. И вот что. Пока погоды стоят и печь класть не холодно, я бы в сенях печурку сложила.
- Зачем?
 - А кормовую кухню из дому бы вынесла. Сени большие.
 - Так ведь все при деле – кладовки.
 - А поворошить? Сколько добра лишнего. Это на свалку. И тут же обувь – на стеллажи, подойники – на стеллажи, сепаратор  - на чистую лавку. Марлечки, ситечки – у новой плиты. А то что? В кухне не повернуться.
 - Это ты права. Я в сени летом и водопровод брошу, как нече делать. От реки, от насоса.
 -Милое дело! Вон как хорошо придумал. Главное – сам. Не дом будет – картиночка. Деньги за вход можно будет брать. Ну, ладно. Дядь Гриша, убедилась, что умнее тебя человека тут нет. Могу со спокойной совестью доверить тебе окраску стены, выходящей в огород. Все же дети пришли.
 - Иди – иди- иди! Сам, сам сделаю. Спасибо тебе! Колька, кликни матери, чтоб молокопродукты и мясо наладила, - скомандовал, перенося лестницу за угол. – И живо ко мне, состав наверх подавать.
  - И этот экспромт вам удался, - похвалил Ашихмин, когда они шли уже полем.
 - Да как сказать? Это не экспромт. Грязновато живут. Молоко и сметану покупаю, а немножко брезгую, когда вижу, как и во что  переливается да сцеживается. Десять раз тянуло прочитать нотацию. А Капа – баба гордая. Может сказать: а пошли вы, у меня покупатели есть. Так что я и для себя старалась. Хоть сколько –то увеличат полезную  площадь дома, удобнее, красивей будет, настроение повысится, желание жить… У меня к вам просьба.
  - Какая?
 - Вы не могли бы Кольку по утрам забирать, когда на работу ездить будете? В городе парень учится. Три километра до автобуса, да потом с пересадками.
 - А не загордится от буржуйской жизни? – улыбнулся Ашихмин.
  - Нет. Парень хороший, работяга. Шестнадцать лет всего, а ломает хребет не хуже отца.
 - Да  я пошутил. Конечно, мне не трудно, но по времени-то как совпадем. Я рано на работу буду ездить.
 - И он в темень выходит. Ведь ни одна зараза местная в машину не возьмет! Так что? Уточняю место встречи?  Или он к дороге нашей топает, или вы к воротам?
 - Посередине, - усмехнулся Ашихмин.  – Но предупредите: ждать не могу. И иду правым берегом.
  - Нормально – нормально. Ему там, если у рынка высадите, две остановки на трамвае.
 Дети бегают по полю, играют в догонялки, хохочут и визжат. Они идут с работы, двое сельских мастеровых: он в старой куртке и резиновых сапогах, она в заляпанных белыми крапинами джинсах, в кепке – бейсболке козырьком назад, в рубахе теплой мужской, а под ней – свитер. Захотелось обнять за плечи, прижать к своему боку, чтоб и ветерок не коснулся, чтоб всегда чувствовала: как ни устанешь – я всегда буду рядом, сильный, надежный и с кошелкой провизии в руке. Ни с одной из своих жен он не ходил так. Не в смысле помощи по хозяйству, тут –то он помогал, а в смысле поэзии : широкое поле, дети счастливые носятся, они идут домой, усталые…
  - Эх ма! – сказала архитекторша. – Хорошо –то как!
-   В каком смысле? – спросил, внимательно глядя ей в глаза,
 -  Простор, - вильнув своими глазами, без интонации ответила она.
 -  Майя Евгеньевна, может, мне какую-то домработницу нанять? Все же вы, считаю, перегружены. И бригаду кормить, и проектировать будете, и мой дом.
  - Нет, не надо. Во – первых, Юля при няньке. Я просто дышу не надышусь. Во – вторых,  на вашем доме все идет самотеком. С полуслова друг друга понимаем, никто никому на нервы не действует. Впрочем, может быть, я не устраиваю вас как кухарка?
 - Бог с вами! Но прибрать, помыть, постирать.
 -  Тут мне Ульяна поможет, это раз. Везде техника, это два. И все продумано, чтоб хозяйство было в радость. Плиточный пол мыть – это не паркет драить. И ламинаты наверху сил сосать не будут. Я даже с тоской вспоминать все это буду, если какой-то угол снимать придется.
  - О чем вы? Мы договорились: строите квартиру здесь.
 - Да? – обрадовалась она, потом вздохнула. – Жаль, маленькая будет. Нас ведь мало: я да Юлька.
 - Две спальни, гостиная, приличных размеров кухня – столовая, возможно, плюс мастерская – это мало?
 - Мастерская? Чтоб  окно в полстены? И вид за ним на лес или реку?
 - Выберете место сами. Вплоть до вида из окна. У вас есть право. Если бы не вы, и молодежь моя ничего бы тут не схлопотала.
 - Ой, а можно с этого дома и начать строить?
 - Можно, - засмеялся он.
 - А можно, Механошин?
 - Да естественно! Если он согласен, с ним тут же заключат договор. Его ж все помнят еще по монтажу. Но мой-то дом не пострадает?
  - Нет. Объекты близко. Ему удобно будет лавировать. На вашем доме  вся бригада нужна не каждый день. Тут я лавировала: занимала руки то благоустройством, то огородом. Я знаю, он уже подыскивает другой объект. Так что этой вести он тоже обрадуется. У меня идея: сделать с его бригадой фирму.
 - Вы тщеславны?
 - А как без этого? Это я сейчас скудно себя вела: сижу в лесу, копейку экономлю да будущего боюсь, а с такого-то фундамента мне уже мозгами парить можно будет.
- Небоскреб возведете?
 - Он безымянный, как правило. А я люблю, чтоб говорили : «Мне Калинина строила». 
  Подошли к лагерю. Сторож перед воротами красуется, трезвый и хмурый. Собака в окне сторожки торчит, рожа приветливая.
 - Выключили из функции – другой человек, - кивнула архитекторша  на собаку. –Здравствуйте, сударь Игорь… отчества не помню.
 - Хватит вам, Одеяла не я продавал. Может, от моего имени. В склад ко мне залезали. К пьяному. И собака в доме была. Я ей на жизнь жаловался.
 - И что ж вы ей о себе рассказывали? – любознательно округлила глаза гражданка Калинина.
 - Что в вас влюбился, например.
  Архитекторша опешила, стала нахала рассматривать. Ашихмин тоже. Лет тридцать, может, чуть с хвостиком. Не высок – не низок. Лицо располагающее. Бледноват. Волосы длинноваты, но не сальные. Спортивный костюм. Кроссовки. Телогрейка внакидку.
 - Ну и как ваш пес на это смотрит? – сведя брови, спросила архитекторша.
 - Нормально. Вы женщина достойная.
  Ашихмин улыбнулся: мужик ему начинал нравиться.
 - И загрызть меня за то, что я на вас ровно дышу, пес не собирался?
 - Ну, есть у него претензии, конечно. Но к концу бутылки обычно достигаем консенсуса: все бабы стервы, вы не исключение, но и не хуже других.
 - Обниметесь  - и спать?
-  Нет. Я спать, он на службу. И даже не упрекнет, если пожрать забуду дать. Хороший, ласковый, милый, не то что ваш зверь Мишка.
 - Это уж бесспорно. И не корит, что деньги на его еду пропиваете?
 - Нет. Нам хватает.
 - Такая большая зарплата?
 - Я подрабатываю.
-  Кем, интересно? Стриптизер в ночном клубе? Танцор – жиголо?
  Сторож вздохнул, сказал:
 - Зовите детей. Покажу, так и быть
     И все они очутились в деревянной столовой лагеря. Здание, конечно же. обветшало. Синяя и белая масляная краска снаружи отшелушилась, вспузырилась, растрескалась и выцвела. А внутри было нормально. Романтичный узкий и длинный светлый зал,  в конце с большой аркой и поперечно уходящим в недра кухни коридором. Столы и стулья аккуратной пирамидой сложены при входе. Мольберт стоит посредине помещения, у стен, прислоненные, стоят полотна. Кое - что висело, эффектно раздвинутое по белому простору стен.
- Ой, вернисаж! – восторженно выдохнула Юлька. – Какой красивый!
 - Спасибо, Юля, - сказал творец скромно. – Можете, дети , пройти, но руками ничего не трогайте. И если можно, ведите себя тихо. Не бегайте.
     Архитекторша пошла вслед, чтоб покараулить публику.
  - Почему вы здесь? – спросил Ашихмин.
  -  В основном, потому  что жить негде.
  - ?
-  Разошелся.
 - Понятно. И возврата нет?
 - Какой там !  Вещи кинуты вслед со словами : «Иди, и чтоб  след сюда забыл». Что – что, а самолюбия у меня еще немножко осталось. Запил, правда. Сына жалко было.
 - Понятно. Алименты платите?
 - Да. А на жизнь продаю немножко,- он кивнул на картины. – И от этого снова пью. Потому что невыносимо стоять на рынке, как юродивому с иконкой, со своей картиной на груди. Талант  как проклятие – это возможно только у нас.
  - Да нет. И там стоят, только спокойней к этому относятся, - разглядывая речной пейзаж, сказал Ашихмин. – Я на Монмартре был, видел.
 - А я  нет. Нигде не был. Но не в этом дело. Там бы я стоял равным среди равных. А тут меня тетка, торгующая бюстгальтерами, гонит: товар ее загораживаю.
 - Да, это существенно, с кем рядом стоять. Выставлялись?
 - А на какие шиши? Я же должен аренду зала оплатить, Так, по картиночке в год совал на разные выставки. Но оттого, что не в обойме, и угол темный. А то вдруг скажут : формат велик и жанра такого много. Неси натюрмортик – миниатюру. Не годен я улыбаться да подлизываться. Ах так ! – разворачиваюсь и ухожу. Детдомовец потому что. Мы легкоранимые.
 - Действительно любите ее? – кивнув на что –то объясняющую детям Майю, шепотом спросил Ашихмин.
 - Не знаю сам, - шепотом ответил художник. – Портрет писал по памяти – ничего не вышло.
 - А это что?
 - Это верная примета, что не проникся. Ну и слава Богу, вообще –то.
 - А отчего, как полагаете? – громко спросил Ашихмин, так как архитекторша направилась к ним.
 - Очень противоречивая.  Резко контрастная. Без полутонов. Гамму трудно подобрать, - громко ответил художник.
 - О чем вы? – поинтересовалась Калинина.
 - Да так, об одном пейзаже. О натуре.
  - Хотела ценой поинтересоваться. Дальнего натюрморта на левой стене. Грибы. И пейзажа. Крупный. Вид маленькой речки с березняком. Вам, Сергей Иванович, куплю.  На кухню и в холл.
 - Так могу подарить.
 - Не надо. Хозяин обидится, - усмехнулась она.
 - Ну, по тысчонке.
 - Дешево. Если по – человечески залакируете рамы и сами полотна, дам по три за каждую.
 - Ни фига себе! Это как вы торгуетесь –то? – юмористически поднял брови Ашихмин. – Так я без штанов останусь.
 - Не останетесь. Их можно будет дороже продать. Хорошие вещи. С душой.
 - А чего вам лаку захотелось? – заинтересовался Ашихмин , и художник ухо навострил.
 - Написаны непастозно. Краску, видимо, экономил. Пытался работать лессировками, как в старину. Почти удалось, но краски дешевые, тускловатые. А под лаком все заиграет: и вода, и грибные шляпки, и прожилки дерева на столе под грибами
 - Считаешь? – робко спросил художник.
 - Уверена. Просто нынче лакировать то ли от лени, то ли отчего не умеют. Полгода вывисели?
 - Да, прошлым летом писал.
 - Лакируй. И не сомневайся. Уж я ли не маляр!? Кстати, тоже пишу. Посмотришь как – нибудь?
 - Хоть сейчас!
 - Увы-увы! В гараже стройматериалами завалены. Но скоро достану. Извини, нам идти надо, детей кормить.
 - А  можно ко мне в гости.   
  - В другой раз. Пойдемте, Сергей Иванович, потом посмотрите, публика животами урчит, на банку с молоком плотоядно косится. Игорь, до свидания. Когда трезвый, можешь заходить.
    На лесной дороге к дому говорит:
 - Вот лопухнулась –то! Рыбак рыбака не узнал издалека. Но он, правда, как чума выглядел. Рожа опухшая, фигура мятая, а первое впечатление самое сильное. Нелюбовь с первого взгляда произошла.
 - А он вас, уверяет, полюбил.
 - Врет скорей всего. И меня было не за что. Лаюсь, за грудки хватаюсь, машиной задавить готова, а уж матернуть –то – так это дважды два. Какая жизнь нелепая. В одном конце горит, а пожарники в другом беснуются с сухими шлангами.
  Ребятня  убежала вперед, а они шли неторопливо по мягкой мураве дороги, обставленной могучими елками. Небо чуть подернулось  прозрачной сероватой дымкою,  невидимые, посвистывали какие –то пичуги,  безветренно и тепло день перевалил  на вторую половину.  Тишина, порядок и покой царили в мире и в душе. Ашихмин сказал:
 - Спасибо вам, Майя Евгеньевна.
 - За что?
 - За то, что убедили меня тут пожить. Никогда еще я так не отдыхал.
 - Да разве это отдых? Дом – стройка, дети все время под ногами.
 - Видимо, мне именно этого всю жизнь и не хватало. А еще местных пейзажей. Ну, любую елку обнять готов.
  - И не вы один, - ответила она, к чему –то из-под руки приглядываясь. – Прибавим шагу. Кто – то у нас по деревьям лазит.
  Оказалось, приехали с завода. Подошел заместитель начальника  службы безопасности Голдобин, поздоровался за руку, извинился, что в выходной беспокоят.
  Майя взяла у Ашихмина кошелку с провизией, быстренько пошла в дом.
 - Откуда вы , Сергей Иванович, в виде таком простецком и доверчивом? – оглядывая его весьма скептически, поинтересовался Голдобин. – И телохранителю о вас только то известно, что вы ушли куда-то с детьми. А сам он стиркой занят да еще здоровенькой девушке помогает красиво комоды ставить. А ?
 - Ну, я в отпуске.
 - Он не в отпуске!
 - Я ему запретил идти за нами. Что это такое? Я иду с красивой дамой, и кто-то каждый мой вздох слушает?
 - А не пошучивайте. Я тоже на своей работе в данную минуту.  И парни мои в выходной  тут не напрасно местность изучают.
 - А и пошел ты, коли так. Монтируйте, а поступками своими я как –нибудь сам озабочусь, - психанул Ашихмин. – С ним шутишь, у него морда веником. Вкалывай. Даже чай пить не позову.
    И пошел к дому.
 - Сергей! – крикнул вслед Голдобин.- Че уж обиделся –то сразу?
  - Кончишь работу, зайдешь со своими рысаками, объясню.
  Голдобина он знает со времен пикников с Натальей. Плыли как –то с ней, разнеженные жизнью, домой, сидели обнявшись на верхней палубе переполненного речного трамвайчика. И к ним привязался пьяный пожилой татарин в соломенной шляпе. Ни с того ни с сего загундосил: девка – сука, а он , Ашихмин, стиляга. Позорят своим видом и поведением советскую мораль. Да был бы он их отец… «С какой стати,- хладнокровно спросила Наталья, - у татарина родились бы русские дети? Целых двое. Сосед бы помог?» Вся палуба стала хохотать. Мужик завелся, заматерился по-черному. Пришлось драться. У каждой стороны нашлись свои адепты. По национальному, кстати, признаку. «Наших бьют!» Клич без волны закачал корабль. В результате на их остановке трамвайчик к берегу не пристал, а пластающееся и утирающее юшку население привезли на главный речной вокзал. Милиция, мобилизованная по рации, уже стояла  шпалерами вдоль сходен. Кто в рваной рубахе и с фингалами – хоп в отдельную кучку. Их с Натахой пропустили, ибо шли они невредимые, но собака – татарин так вслед завыл, что с них все началось, так что их приостановили и  припарковали к группе хулиганов. В куче  две народности повели себя странно: милиция узнала, что не было и нет более родных людей – русские, оказывается, защищали татар  и наоборот. Лишь для их парочки национальная подоплека конфликта  рисовалась, как дважды два: они избили пожилого человека до крови, участника войны, отца семейства, поборника чистой морали – ну и что, что маленько выпил? И выбросили за борт его шляпу. « Вот эта самая девка, своей рукой , в самый бурун за кормой. И заржала, как ненормальная!» - вещал герой Халкин – Гола и Севастополя. «Па-а-азвольте, - в растяжечку, по – московски  сказала Наталья. – Я, балерина, ржу и бросаюсь шляпами? Возможно, вы меня с кем-то перепутали. И моего мужа, инженера, тоже». Для уточнения истины потащили свидетелей. Татары сказали: возможно, бросила по ошибке, или вместо своей широкополой с букетиком.  Русские сказали : нет и нет! Не видели и даже представить себе такого не можем. А вот этот участник войны, да, обзывал прекрасную девушку всяко, грязней нельзя. Так что тут и академик должен бы был, нет, не ударить, а оттолкнуть. Что ее парень и сделал. « И весь корабль от толчка носы разбил?-  строго выпучился молодой лейтенант Голдобин. – Ну, хорошо. Выспитесь все на нарах, к утру память прорежется у многих. Пожилых отпущу, а молодые все здесь останутся. Хлопцы, - обращается к наряду, - в подвал их, отдельно мальчиков, отдельно девочек». « И меня?» - удивленно спрашивает Фролова. «Вас  - нет», - тает Голдобин.  «Но без мужа я не уйду. Плевать, что у  меня завтра отъезд на гастроли. Я сяду тут у вас на стуле и буду сидеть!» Татарин обрадовался : «Пусть сидит. Я тоже никуда не пойду, протоколы писать будем! Я не отступлюсь, чтоб моими шляпами каки-то стиляги кидались!» « Зафиксируйте, - предлагает Наталья. – Я просто уже не могу все это слушать! Дяденька, одень мою шляпу, но перестань меня оскорблять! Мне танцевать завтра, а я вся оплеванная». Словом, бедный Голдобин тоже оказался националистом. Сказал татарину: «Тебе, видно, мало попало, раз ты при милиции язык распускаешь. Из показаний свидетелей следует, что это ты корабль раскачал. И не вой тут про шляпу и про войну: ты оказался недостоин своего же гражданского подвига. Доскребешься, статью припаяю». И татарина как смыло. «Идите, -сказал Голдобин Ашихмину с супругой. – Порву я протокол». «А остальных выпустить?»  « Это хрен. Двое дерутся, третий не суйсь. Пусть запомнят».
  Естественно, когда милиция побежала с постов от перестроечной бескормицы, полковник Голдобин, пришедший напрямки к директору  проситься на работу, был взят сходу и на высокую должность.
    - А где  супруга ваша? – поинтересовался Голдобин.
  - Говори мне «ты». Я тебе многим обязан. Если б протокол на работу выслал, я б тут перед тобой сегодня не сидел. Так что ты мне друг, не на службе, конечно
 - Отлично понимаю. Спасибо. Так где же балерина?
 - На бессрочных гастролях.
 - Развелись, что ли?
 - Давно.
 - Ой, зря! Она тебя любила. И на ком женат?
 - Да так… На яркой противоположности. Ну, иди,  Голдобин, иди. Работай. Мне тоже работать надо.
 - Извини. Понял.
  Тихо в доме – «тихий час». Спят дети. Шуршат на крыше Механошин с бригадой -  утеплителем  выстилают мансарду. Лазают по деревьям специалисты – секьюрити. Данила изображает из себя телохранителя – тоже во дворе, ходит вдоль оград, проверяет ячею сетки . Ашихмин стоит у окна в шатровой комнате, мурлыкает : «Не покидай меня, голубчик! Печально жить мне без тебя. Дай на прощанье обещанье, что не разлюбишь ты меня». Разлюбила. А может, и не любила. Слава-то была нехорошая. Познеру она изменяла ну просто мимоходом. Шлягерис – один из счастливчиков, ибо ездил с ней, гастролировал по совхозам и колхозам. «Бисер Киров»! И с ним, Ашихминым, живя, могла изменять. Не поймал, как говорится, но ревновал он ее жутко. Ревностью не донимал, но иголка в сердце торчала постоянно. Это была мука – не жизнь. Так чего же сейчас –то рассиропило? Какие встречи под жизненный финиш? Бог уж с ней, пусть живет где-то, ходит по улицам, по-балетному вывернув ноги, гордо поставив тоненькую шейку, увенчанную гладко причесанной небольшой головкой… Да, Наталья, пора прощаться окончательно и бесповоротно. «Мне не к лицу и не по летам», как говаривал Пушкин. Отпусти, прости, забудься! Аминь!
  Вечером сидел с секьюрити и Голдобиным  у костерка после бани, пива, шашлыка. Песен не пели, анекдоты рассказывали.
  Он рассказал такой:
 -Подходит к  менту хорошо одетый парень, с фиксой, с золотой цепкой, спрашивает: « По той улице патруль ваш ходит?» «Не видишь, что ли? – отвечает мент. – Кто пойдет, если она не освещается?»
  Бывшие менты вежливо посмеялись, электронщики ржали искренне.
 -  Ну что, Голдобин, наголдобили? Жить – то буду?
 - Улыбаться нечему, - сообщил друг – душа. – Серьезнейшие мероприятия нужны. Телефон тянуть надо.
 - Это недалеко. От лагеря.
  - Извините, это не линия – бред.   От города потянем. Самостоятельную линию от ГТС, а не сельскую ниточку.
 - Ну, не из-за себя, а из-за поселка будущего готов согласиться.
   - А тут поселок будет?
 - Да. По пути все деревни подключите. Я не Иосиф Виссарионович, чтоб у меня прямая линия была. Обсуждайте с телефонной компанией, чтоб было на паях, а не за наш счет. Даже кооперативы должны быть задействованы. Передай, пусть хлопочут и считают
 - Как прикажете, но это время. Придется, следовательно, держать людей, усилить охрану.
 - Да уймись ты! Пушку еще скорострельную завезите. И снайпера с крыши не снимайте.
 - Понадобится – привезем. Вы, Сергей Иванович, не понимаете серьезности момента:   Чечня, терроризм, международные цены на нефть…
 - Ой, мама! Гляди – запугаешь. Дом отдам за пол-литра, опять к  вам прибегу.
 - И было бы мудро, хотя  местность… Ой, слов нет, какая местность! Особенно летом.
 - Рад, что ты такой поэтичный. Это , видимо, твое далекое прошлое сказывается – речная милиция. Но скажи, а камеры что будут показывать?
 - Все! Каждый шаг по территории. Каждый кустик. Перекрестно.
 -  И ты, дорогой, еще восхищенно улыбаешься, мне об этом говоря? Я за куст отлить пошел, а меня на экране видно? Сам так живи, если умеешь. Категорически! – запиши, если запомнить не надеешься: камеры смотрят на ворота и  вдоль заборов. И на возможность заплыва с дикого пляжа. Все! Моя частная жизнь внутри территории  никого  не касается. Никаких полков охраны я тоже не потерплю. Я строил дом для себя, а не для обеспечения охраны жилплощадью. Данилы мне за глаза хватит. И не шерстить его! Я ему начальник, что сказал, то и делает.  Далее…Лучше б трубопроводы так берегли. На территории завода. Воруют прямо из труб, и конца этому не видно. Ладно, не обижайтесь. Но вас, блин, так много и у нас и вообще, что впечатление: работать мужиков не осталось, все в охране. Я, конечно, не сидящих тут критикую, а тенденцию. Чего жевать бросили? Вы в гостях у частного лица, на его, можно сказать, новоселье. Камера пока не видит, как мы тут гужуем.
    - И вот еще что электронщики подсказали, - сообщил Голдобин, утирая пивные усы, - элекролиния слабая. Сечение бы увеличить. Трансформатор поставить.
 - Это на территорию поселка. Не ко мне. Все передашь по службам? Я тут барином живу, даже сотовик отключил. Отдыхаю на всю мощь.
  - Конечно, передам. Для меня дисциплина -  вы знаете.
  Пришла архитекторша, приглашает пить чай.
  - Ну что вы! – заулыбался Голдобин. – После пива? Мы не мазохисты. Вот допьем да ехать надо. Служба!
  Майя покивала головой, улыбнулась всем. Ушла.
 - Это кто? – спросил Голдобин. – Жена новая?
 - Христос с тобой! Архитектор. Дом строит. Ты, Голдобин, оказывается, такой плей –бой!
 - Да, -  согласился Голдобин, - я просто ужасен, когда надо кому-нибудь другому позавидовать. – И захохотал первым.
 Устроившись спать, Ашихмин поразмышлял, почему он когда-то сказал Голдобину, имея в виду Марту Генриховну, что она яркая противоположность Фроловой. Ну, блондинка. Так ведь крашеная. Естественного своего цвета и сама, видимо, не помнит. Когда познакомились, была юна, не старше Ульяны. Но уже тогда высветленная белым – бело. Сильные у нее волосы : другие от такой химический травли вылезли бы к чертовой бабушке, а эти терпят, как у Ирины Мирошниченко. Под нее, видимо, и работает Марта: тоже косой проборчик, ангельские пряди иногда прикрывают один глаз. Если отмыть сильно – сильно, то от красоты останется ровно половина: гримируется очень. Из-за многолетней тренировки великолепная сноровка . Раз – два – и все на месте: пушистые ресницы, абрикосовые щечки, алые губки, голубые глазки. И сильный запах косметики: духи она экономит. Скорей всего просто по семейной традиции. Немцы чисты, аккуратны, бережливы, спокойны, основательны, серьезны, умны, интеллигентны… Ё  - маё! Перечислил одни положительные качества, а Марту терпеть не может. Это что? Нацеленность на  грязнулю, транжиру, растрепу плюс дуру в качестве жены?
  Светка была не такая уж аккуратистка: постель –то он чаще заправлял. И лифчики свои и трусики могла развесить по стульям, а поинтересуется его отец ехидно, не его ли она соблазняет этим бельем, рот откроет и стоит молчит, как дура, не знает, что ответить. И Фролова была еще та в этом смысле. На пикник корзину соберет, а девчонку переодеть и покормить забудет. И та сидит, бедная, ждет бабушку, его мать. Мать на два дома жила: и у них, и с отцом, который никуда из родового гнезда не поехал. Да ему и не предлагалось. В конце концов и мать, и он, Сергей, имели право отдохнуть от всех отцовских пожизненных героизмов. Никто с ним не развелся, и пусть сидит, одиноко свои военные песни поет по ночам. А днем нет-нет да кто-нибудь приедет, или жена, или сын. Купят провизии, приготовят обед, заберут белье для стирки , приберут, коли бате недосуг или нет настроения. Он, отец, даже считал, что наконец-то хорошо зажил: никто не ноет : «Ваня, Ваня, ты одумайся!», никто не просит: «Папа, ну честное слово, терпения уже нет! Бросай пить!» Словом, делай, что хочу. Можно даже друзей водить. Не по пивнушкам шляться, а чин – чинарем под родимой крышей бражничать. Однако, как выяснилось, друзей в дому он плохо переносит. Посидят, выпьют, а потом обязательно пласталовка. Один не угоден тем, что не воевал, второй воевал, но плохо, а ему , суке, орден дали, ну и так далее…Видимо, башня ехала все  сильнее. Постарел он быстро без них: вот, кажется, вчера еще был ничего собой желтоглазый мужчина, а сегодня сморчок сморчком – кожа темная, весь ссохся. Словом, они с матерью проглядели его. Рак! И до конца – два куплета допеть. Вот тут –то Ашихмин кое- что и понял, каково это – сиротеть. Он умирает, твой отец, второй месяц умирает, его рвет кровью, он корчится, весь усохший , скелетообразный на кровати, его на руках надо на горшок садить, и каждый раз душа болит , ему и эта процедура болезненна – сидеть –то не на чем, болезнь съела мышцы.  И такая тоска, такая мука, что ничего уже не вернуть, не исправить, и рука проклятая, собственная правая рука мозжит и чешется в ладони, напоминая, что давно, - но разве есть прощение?  - он ударил отца. Не постеснялся. Семнадцать лет ему было . А орал на эту хрупкую немощь сколько раз? О! Не пересчитаешь… И чего не молчалось, чего не терпелось, и не его ли вина, что отец умирает – вот так.
  Он выходил на крыльцо из воняющего болезнью дома, садился на ступеньки  , и любая ерунда  на дворе  напоминала, что  отцу уже не ходить тут, не слышать пиньканье синиц, не любоваться огромным тополем, не слышать с улицы скрежета трамваев и спокойных голосов прохожих. Появилась привычка смотреть на все знакомые вещи как бы глазами отца – прощальным взглядом.
  « Бог ты мой! – подумал Ашихмин. – Это я о чем, куда занесло? Шашлык есть да пиво пить перед сном не надо. Уснуть бы… Спи, спи, мой мальчик!» – побаюкал сам себя, похлопал по боку . Как мать с отцом его, единственного, хлопали лет до пяти. Мать рассказывала…Что он был в детстве очень капризным. Встала перед глазами, невысокая и уютная, пытается что-то сказать…
  Он открыл глаза. За окном пошумливал ветер и несло  вдоль незашторенных окон какую – то белую муть. Неужто снег? Рановато… Но до окончательного снегостава еще много времени. Бессонница… Стала вспоминаться Тая.            Здоровой  улыбчивой и наивной… Потом показалось, что она где-то тут, прямо в комнате. Даже окликнул шепотом… Никто, естественно, не отозвался. И , глупая, побежала из глаз одинокая слеза. Жалко… Всех жалко, ибо у всего один конец – смерть. «Господи, - подумал он, - да я усну ли сегодня?» Попытался переключиться мыслями на сегодняшний день, вспомнил, как шел с ребятишками вдоль реки , как бегали они по просторному полю. А он шел рядом с Майей и чувствовал, что идти очень приятно, пусть бы вовсе не кончалась дорога.  За закрытыми веками побежала сама дорога в могучем ельнике. Голдобин зачем – то на ней мелькнул. Смешной мужик: «новая жена, завидую». Жена не может не появиться, как не отговаривай себя, что мысли эти постыдны и несвоевременны. Одному ему не прожить, детей не вырастить. Так почему не Майя?  Высоко замахнулся – и красавица, и умница, и хозяйка замечательная.  Да не в этом дело. Самый больной вопрос – разница в возрасте. И незнание её притязаний. Что ей надо от жизни?  Работу любит самозабвенно. Так зачем ей хомут? В нее влюбиться – да не дай бог ошибиться – это уж будет ошибка по гроб. Зачем эти смертные  выводы сопровождают его, едва он начинает думать о ней? Может, предчувствие? Но так и этак это дело не ближайших двух дней. Надо пожить вдовцом. Хватит изумлять людей. А если  ей никак не заявиться – время сработает не в его пользу. Для нее выйти  замуж не проблема. «Бог ты мой! Я честно влюбился. До отсутствия сна. И ничего умного в голове – тоже признак. Надо начинать ухаживания, но какие? Никогда еще я не чувствовал себя … таким беспомощным. А еще боязнь показаться смешным. Надо ждать. Тихо – тихо ждать. Пока все идет нормально. Мы рядом.
 Это уже много. А потом по мере смены обстоятельств»…
    Посмотрел на часы : четыре утра.  Снегопад за окном кончился. Белым – белая лежала земля, подсвечивая воздух. А в доме было тепло, уютно, где –то спали дорогие для него людишечки. Посапывали носами, некапризные, не нуждающиеся в том, чтоб именно он их баюкал.    
  Уснуть! Досчитать до сотни и уснуть. Это из –за перемены погоды его так колбасит.
  Он не заметил, как уснул.    И утром не слышал, как Ульяна провела зарядку. Снилось приятное: его кто-то целовал страстно. Кто именно – разглядеть не удалось, но чувство было дивное.
 - Красивым быть не запретишь,- насмешливо сказала архитекторша, с которой он столкнулся в коридоре, когда шел в ванную.- Гляньте на себя в зеркало.
  Глянул. Герпес здоровенный  примостился с  правой стороны рта. Вот это закалка, вот это пивцо после бани!
  Архитенкторша  все еще была в коридоре, вымеряла в нем что-то рулеткой и записывала.
 - Арку тут буду делать, - показала на стену. – Промахнулась. Ошибка, впрочем, не моя, а вашей жены. Мы с ней дебатировали этот вопрос. Она настаивала на закрытых комнатах, количеством побольше. В результате коридор как кишка. Наблюдая вас, я поняла, что без парадной столовой не обойтись. И в связи с юбилеем, но не только. Вы гостеприимны. Принимать гостей на кухне вряд ли согласитесь. Так что хочешь  не хочешь, а стену ломать, коридор в результате будет поинтереснее. Освободится пара дверей. Работы недели на две. Я все заактирую, но неустойку платить не буду даже по суду. Потому что стремлюсь сделать жилье качественней.
 - Стоит человеку немного запаршиветь с лица, ему сразу начинают хамить, - кивнул он. – Я что, какие –то претензии уже предъявлял, акты писал, в суд вас таскал? С чего это вы?
 - Из-за погоды, - поразмыслив, ответила она. – Вчера еще жили как люди, а сегодня уже зима.
 - Да этот снег растает уже завтра. Ну, может, послезавтра.
 - Я не люблю межсезонье: позднюю осень, раннюю весну, эту тоску серую.
 -  Я бы понял еще итальянку, которую сюда нечаянно занесло.
 - И все равно. Не хочу!
  Захотелось сказать: «Капризка моя. Ну, хочешь, все бросим, поедем в Италию». Но он сказал:
  - Одно меня смущает: опять тут все разрушится, грохот, грязь ремонтная. Видимо, стоит в город перебраться. С детьми и Ульяной. Юлю вашу тоже заберем
  Ему показалось, вот сейчас она скажет : и меня, и меня возьмите! Но она сказала спокойно:
 - О, как мудро! А я ломала голову, кого куда переселять. Из – за этого, видимо, и настроение ни к черту.
  И пошла от него с бодрой песней: «Не спи, вставай , кудрявая, в цепях звеня, страна встает со славою тру – ля-ля –ля».
 - Вы куда?
 - Распорядиться, чтоб собирались. Съешьте там чего – нибудь. Обед вы проспали. Я не могу вам накрыть. Тарелки можете не мыть.
  Вот так: перекуси и мотай отсюда – обиделся он. Ей, видите ли, мы мешали. В городской квартире крошки хлеба нет, холодильник стоит отключенный. А она тут нормально расположится со своими арками. Да, характер трудный.
  Пообедав, он пошел ее искать.
  Она стояла в прачечной в подвале, опершись попой о гладильную доску, держала, прижав к груди, его постиранную рубаху, и взгляд ее был невидящ и суров.  Он кашлянул. Она вздрогнула, кинула рубаху на доску, сказала:
  - Вот стояла думала: зря я окна малюсенькие по фундаменту не пустила. Вентиляция сделана неплохая, но помещение слегка давит.  А впрочем, вам здесь не торчать. А домработница и не заметит.
 - Что-то я детей не слышу, они где?
 - Тихий час.  Надо  вперед послать Ульяну с Данилой. Пусть они все в городе подготовят. А вечером вы с детьми отправитесь. Спасибо вам за Юлю.
  Чуть не сказал: поедем с тобой? От неловкости заявил, что любит гладить белье. Она обрадовалась, живенько протиснулась между  ним и стиральной машиной, сказала, что соберет детские  любимые игрушки. И поищет снадобье от герпеса.
  Гладит белье  и бормочет, давя на утюг : «Тебе не семнадцать лет, тебе не семнадцать лет, тебе не семнадцать лет!» Злость  откуда   –то пришла. Непонятно, на самого себя или еще на кого-то. Потом обида. Хотя кто его обижал? Потом отвага. Надо все сказать – и  все решится. Потом испуг – а вдруг захохочет, как с этим жить дальше? Вот тебе и опыт четырех браков.  От него еще тошнее. Но вот беда так беда – ему не хочется и на день с ней расстаться.
    Вышел из подвала уверенной поступью юного пионера на дружинном сборе. Крикнул:
  - Майя Евгеньевна, где вы?
 - Тут, - откликнулась она из будущей парадной столовой.
  - Все перегладил, - доложил. - Мысли пришли в порядок. Больше не пью на студеном берегу.
 - Дальше. Вы ведь что –то мне хотели сказать. Кроме этого.
  « Неужто ждет каких-то слов? Что люблю, например, - пронеслось в голове.- И чего тянуть? Встать на колени, сказать: люблю тебя, как последний молодой дурак. И не выпущу из цепких лап. Не отдам…»
 - Что за пауза.
 - Да все же взвешивал. И решил. Дети с Ульяной живут в городе, я до конца отпуска скоротаю время тут. Я взрослый человек, мне ваши арки – не помеха..
 - Прекрасно. Но мотивы такой ситуации хотелось бы знать.
 - Обыкновенные. Не привык все еще к плотному детскому окружению, устаю. А мне после отпуска работать. Догуляю отпуск, дыша свободой. Думаю, парни мне простят: они очень полюбили Ульяну. Ей заплачу  тройную ставку за выходные. Дам в кухарки Данилу.
  - Чем заниматься тут собираетесь?
 - Бродить в полях, испытывая осеннюю грусть.  Ни разу в жизни не был в отпуске осенью, надо испытать и осенний сплин. Хотите составить компанию – присоединяйтесь.
  - Да нет уж как-то… Потом детей вернете сюда?
 - По обстоятельствам. Спрошу, куда хотят, и  выслушаю, что ответят.
-  Соскучатся без вас.
 - Зимой?
 - Нет, сейчас.
  - Не надо, милая, бередить мне душу. Она у меня и так исцарапанная. Вместо « рацио» я с удовольствием жил бы на сплошных эмоциях, но это был бы уже не я.
 « Выкусила? Я делаю определенную подлость по отношению к ребятам, так меня еще и жалеть предлагается.  И  ты с этим смиришься. Таких ты еще не видала».
  - Ну, пошел на Голгофу. Объясняться с Ульяной.
  Ульяна выслушала, сказала:
 -  Ну что ж.. . Мы робята царевы, што нам скажут, мы то и делам. Постараемся не плакать. Сорвем все цветы городских удовольствий, но если они поймут, что вы их предали, постарайтесь потом не плакать сами.
 -  Уля, о чем вы? – изумился он ее прозорливости.
 -  Рада буду, если ошибусь, - развела руки Ульяна. И широко улыбнулась.
  Ему вспомнилась Аня Морозова, молоденькая лаборантка. Он уже разошелся с Каволинской, но еще не был женат на Фроловой. С Аней закрутился довольно бурный романчик, но его назначают начальником установки. Он пришел к девочке прощаться.
 - Начальником, говоришь? – вся покраснела и зажмурилась Аня. И вдруг как откроет глаза! – Я – то проживу. Ты не заплачь! Можешь быть свободен!
  И вот от хорошей-то памяти первые несколько дней он действительно ходил по полям. Дождь моросит, а и фигня: он в резиновых сапогах, в куртке с капюшоном. Идет – идет – идет… Безлюдье полное… Редко – редко где различишь дымок над трубой дачного домика. Красиво вообще –то: дали раздвинулись, и не беда, что гамма все более и более приближается к монохромной. Еще есть фейерверки  цвета: ветер подул – и как понесет из ближнего леска желто – красно - зелено – фиолетовый поток, как они замелькают, эти листья, мимо глаз, как сделают вид, что способны увлечь водоворотом  и его, утащить куда-то.
  Приехал как-то Данила. Докладывает: все спокойно, Ульяна водит шантрапу по культурным мероприятиям, учит их играть на игрушечном рояле, объяснила уже ноты. И сам –то Данила увлекся: там на клавишах все эти ноты написаны. И есть приложение:  читаешь – и в клавиш пальчиком, читаешь – снова клавиш ищешь.  И сбацается, как нечего делать, «В лесу родилась елочка».
 - Рад за тебя, меломана. Еще чем похвастаешь?
 - Конец установочной сессии зацепил. Произвел неплохое впечатление.
 - Красотой или знаниями?
 - Обижаете. Я ведь тут с математикой –то разобрался
 - Да ты что?
 - А как вы думали? Что я дебил, что ли, или контузией калеченный. Мне сказали, не разберешься – не здороваюсь. Ну и …
 - Голдобин тебя не засек?
  - Маскируюсь под окурок на тротуаре. И вот еще что. На автоответчике странная вещь. Звонок из Москвы. Текст такой: « Здравствуй первый, то есть главный муж. Буду  краткой, раз тебя нет. Игорь приедет непременно. Я – ни за что!»
  - Значит, так. Вот, значит , как? Хорошо. Отправишь телеграмму: « А ты еще раз подумай. Время есть». Адрес дам.
  - Кого это мы бомбардируем? – поинтересовался Данила.
  - А твое ли это дело?
  - Уж  и спросить нельзя?
  Данила уехал. Он пошел следом за машиной. Шел  еловой просекой, пошумливающей вершинами, и  думал. Не приедет… Причем «ни за что». Очень мило. В таком случае Фроловой писать или нет? Ведь тоже можно на хамство нарваться. Потанцуй – ка  до старости цыганочку, тут такую можно  злость накопить, что на автоответчик   и мата нальется . С нее, разгуляйской хулиганки, станется.  И не она виновата. Бедная пьющая семья, детей мал – мала. И старшая рождается балериной. Сама, шмакодявка смелая, идет на экзамен, и ее в училище принимают.  Год, скрываясь от отца,  врала, что учится в школе. Мать наскребала какие –то деньги, чтоб купить балетные туфли и другую амуницию. Но потом все открылось, отец Наташку выпорол, досталось и матери. И стала Наталья неуправляемой оторвой: дерется, курит, мужиков пьяных на улице материт. Это развлечение было такое. Выскочит, как маленькая собачонка, облает пьяного отца семейства – и спрячется А над мужиком , в растерянности растопырившимся   посреди тротуара, золотое разгуляйское детство хохочет. «Некоторых сентиментальных, бывало, до слез доводили, - рассказала как-то на пикнике Натаха, полеживая головой на его животе. – Стоит, колдыбается, плачет, что мы вот такие растем».
    Надо ехать к детям. Посмотреть, как идут дела на  поселковой стройке – и тронуть домой.
    Уже несколько дней тут оживление. Ездят машины – трудяги, появились посторонние люди, ворота лагеря хронически открыты, и собака сторожа, сидя на цепи у крыльца сторожки, не знает, как ей дальше жить. Лаять на всех – голос сорвешь, если лаять выборочно, то из кого выбирать? Может махнуть хвостом – а ну их! – да и залечь в конуру? Хозяин тоже ходит какой-то непонятный: то хмурый, то веселый, но все время трезвый. Даже вечерами ее для бесед в дом не зовет, даже в дождь. Кормит регулярно, но жизнь, если вдуматься, какая – то бессмысленная. И собака лежит день – деньской, положив тяжелую голову на передние вытянутые лапы, водит глазами, все же следя на всякий случай за всем этим безобразием, мечтает, хоть бы подошел кто, обманутый ее добродушным видом: ох бы тяпнула от души! Не зовут ее и к складу: все одеяла, подушки и другой инвентарь сторож выдает добровольно. Бригады строителей понаехали, расположатся в бывшей бане лагеря, как самом фундаментальном здании, к которому проложен зимний водопровод, и возле которого стоит небольшая кочегарка. Начинается стройка, как водится, с рытья траншей: скука, грязь, тяжелое урчание тракторных моторов на хоздворе за сторожкой с самого утра, еще в темени утренней , когда так дремлется…  И запах, запах, копоть – то эта, прямо в ноздри! И как только люди с таким мирятся? Загрызть бы всех за это, особенно архитекторшу, повадившуюся ходить сюда со своим  любимцем Мишкой!
    Веселая такая, а выглядит, как бомж:  куртяга с капюшоном и джинсы старые, резиновые сапоги в грязи. Рассядется со своими бумагами в беседке возле ворот, в ней сторож летом кейфовать любил, даже цветочки культурные возле нее поддерживал – и вот они сидят с «главным зодчим» Шлягерисом, лаются, а Мишка возле ее ноги:
 - А я сказал : никаких саун! Освободим баню, отремонтируем, перепрофилируем – сауна там! И души, и парилка.
 - И что, в доме нет санузла?
 - Тут не расстояние до бани –то дойти.  Считанные метры.
  - Да вы что, дикарь?
 -  Попрошу без этой… как его… современной смелости. Вы на работе!
  - Наплевала я на ваш намекающий взгляд! Ребенка в квартире помыть негде?!
 - Ну, хорошо. Герметичная душевая кабинка.
 - А грудного?
  - Ой, отвяжитесь! Ванна с душем! Смоют они себя и весь поселок. Вы представляете, какой бункер приемный строить надо? У меня и так –то главный сантехник отделом уволиться грозит. И она еще тут, соплячка!
   - Попрошу без оскорблений! Мне архитектурную идею развивать,  а я сижу вечно после бесед с  вами как оплеванная.
  - Это я , оказывается, не умею деловые беседы вести? Договорились. Я пойду к директору из-за нашей яркой несовместимости. Пусть выбирает.
   - Вы еще предложите уличные нужники неприкосновенно тут оставить. Я чую, к тому и идет.
    И вылетит из беседки, чтоб последнее слово осталось за ней, на бегу крикнет:
  - Распорядитесь, чтоб их, эти ваши любимые сортиры, вычистили и продезинфицировали. Они под выгребные помойки понадобятся.
  - Машиной мусор будем вывозить. Контейнерами.
 - Не наездитесь за сто –то километров.
  - У, змеюга подколодная! – пробормочет Шлягерис тихо, чтоб не позорить себя.
 «Опять уступил», - подумает собака, прикроет глаза, чтоб не видеть, как за архитекторшей сквозанет из беседки  ненавистный,  довольный жизнью Мишка.
  Сторож все же подумал о своем псе: натянул у дальнего забора длиннющую проволоку, к которой  пристегивает его цепь. Все не  под ногами у людей, подальше от техники. С этой позиции хорошо виден  залив. И то, что архитекторша повадилась ходить с Мишкой на банные мостки. Встанет там, опершись руками о перила, Мишка сядет у ноги – и глядят, глядят на речную даль. Причем спина у архитекторши  какая –то зябко – невеселая. 
    Эти прогулки заметил и Ашихмин. Однажды подошел тихо, лишь Мишка на него покосился,  встал сзади, чувствуя, что руки просятся обнять ее за плечи, развернуть к себе … а дальше уж по обстоятельствам. Но Мишка его опередил: тявкнул тихонько и заюлил хвостом.
  - А? Что? – как проснувшись, обернулась  к Ашихмину Майя, посмотрела в глаза.
  - О чем грустим? – не нашел ничего другого что сказать он.
  - А что это вас так сильно заинтересовало? – отчужденно молвила она.
  - Ну, я думал, чем –то могу помочь, если это связано с работой.
  - К сожалению, не из одной работы жизнь состоит, - вздохнула она.
  - Уж не влюбились ли?
 Она крепко сжала губы, поморщилась, ответила:
  - Вы так догадливы. Действительно влюбилась. В сторожа и его собаку.
  И пошла с мостков. А он остался, сел на перила. « Ну, девушка!  И как с тобой говорить?  Никакого опыта как не бывало. Земля выбита из –под ног. Я улыбаюсь и  таю, как детсадник, получивший шоколадку, а ты мне в виде строгой нотации – не приставай. А вдруг сказала правду?  Соперник молод, симпатичен, ну и что из того, что голь перекатная. У любви вообще нет логики. Вспомнить хотя бы родную матушку. Умер отец – и ей  век подрезал. Точит слезы днями, сидит в гостиной его квартиры  на Пролетарке,  сырой платок  прижат к скорбному рту. « Мам, я понимаю, долго  прожили, но чего уж так убиваться – то. Ведь не ангел был».   « Все понимаю, а забыть не могу. Все простила. Только б живой был. Я теперь одна- одинешенька». «Здравствуйте! А я?»  « Ты взрослый. И не поймешь, о чем я говорю? Я его любила. А сейчас, как душу вынули». « Мама, он так мучился. Ему хорошо сейчас. Хоть от боли отдохнет» . « Это другой разговор, сыночка. Ты считаешь, я его беспокою? Но он мне каждую ночь снится. Зачем –то же это надо». « Я ведь не забыть прошу. Просто себя не убивать» .«Все-все… больше не буду».
  Он пошел с мостков по тропинке из красного кирпича, мурлыча песню: « По тропинке, где вчера еще бродили мы, я иду волнуясь и любя» . Вспомнил: тут он испытал неизведанное- острую любовь к своим детям и даже к Юле, которая в влажноватом конверте из махровой простыни была  на его руках крошечной, мягкой и тихой. Ашихмин прибавил шагу, сел в машину и поехал в город, к детям. Ворота открылись и закрылись по мановению маленького пульта в его руке. Так что на усадьбе не без пользы копошатся новые люди. Вот, например, ворота довели до ума.
 - Папа, папа приехал! Наш папочка приехал! – запрыгало у колен золотое детство. – А чего ты нам привез?
 - Себя! Разве этого мало? – грозно вопросила Ульяна. – Это что еще за попрошайские вопросы? Вы голодные? Плохо одетые? У вас игрушек нет? А ну марш в детскую , коли так!
 - Папа!
 - Ульяна всегда права, - сказал Ашихмин. И крикнул вслед: -  Я поужинаю и сразу зайду.
  - Проголодались вы знатно, - заметил «кухарка» Данила, наблюдая за шефом.
 -  Справляешься? – хлебая борщ, спросил Ашихмин.
 -  Все помогают. Называется «Подготовка к взрослой жизни». Каждый уже палец порезал.
  - Ой!
   - А она хладнокровно: пока не порежешься, не поймешь, что нож острый и его правильно держать надо. Глыба – матерый человечище.
  - Что так уныло?
  - В одной квартире торчим, а на миллиметр не приблизился. А вы как?
  - В каком смысле? Приблизился ли я к Ульяне? Коли здесь сижу, а не в лесу, значит, приблизился. На добрую сотню километров
  - Ну, ладно,  - ответил Данила, - конечно, для таких тем я вам не собеседник.
 - Для каких?
 -  О личном.
-  У меня только общественное. Клади второе!
  Попробовал, сказал:
  - Э, да у вас тут вагон – ресторан.
 - Почему вагон?
 - Ну, на путевый ресторан пока не тянете. Резервы для роста есть.
 -  Сергей Иванович,  а это, так сказать, тактично, если я ее на свой день рождения в ресторан позову? Тет – а – тет.
 - Вполне. Ты же там не упьешься.  Одно боязно: подерешься. С рыночными
-  А я б у вас смокинг попросил и машину. Они бы ноздрю-то и приплющили.
-  Мне не жаль, хотя тебе он, наверное, узковат. Однако померяй. А брюки, пожалуй, мои в поясе велики будут: не такой уж я Аполлон. Хотя там утяжка есть сзади. Это классические брюки.   Когда идти – то?
  - Как ни странно, завтра. Но если не согласится, поспособствуйте, а?
   -  Я, значит, в няньках.
-  Ну, если планы какие –то, пацанят маме бросим: она ласковая, перезимуют.
 - Бросать, пожалуй, не будем : я ведь специально приехал их повидать – соскучился. Что там на третье?
 - Кисель высоковитаминный, из смеси соков. Бурда, если честно, но ребятам понравился. В нескольких пакетах сок остался – не допили.  Вот Ульяна и слила всё, кисель сварила и лекцию про витамины прочитала. В виде сказки о том, как дрались чупа – чупсы с огородными овощами. Интересная сказка, я прямо заслушался. И отравный кисель тоже пил.
 - Наливай! – подставил стакан Ашихмин.
 Выпил, почмокал, решил:
 - Приемлемый вкус. Пусть и дальше так варит. Значит, договорились:  амуницию даю, транспорт тоже, но, блин, если ты без ворота или рукава смокинг вернешь, или штаны будут хоть каплей красного вина залиты – смотри! Я не постесняюсь из зарплаты вычесть.
 - Да ну чё уж вы?
  - Ты меня понял: сдерживай себя, сдерживай! Ты не их манеры  контролировать в ресторан пришел, а , сидя за красивым столом, при свече в глаза любимой девушке посмотреть. И если позволит, чуть – чуть своей рукой прикрыть ее лежащую на белой скатерти нежную руку.
  - А поцеловать?
 - Ты что, псих, что ли? При пьяных свидетелях?
  - Ну, во время танца, в шейку? В виде подарка в день рождения.
   - Не рискуй, - поразмыслив, посоветовал Ашихмин. – Даст с плеча – в оркестр улетишь. Эта может.
 - Не повезло нам, - вздохнул Данила.
 - Кому это – «нам»?
  - Да так – вырвалось. Ей и мне. Характеры. Плюс физический статус.
  Но Ашихмину показалось: Данила имел в виду его и архитекторшу. Нда… Надо быть осторожнее, а то и до сплетни доскрестись можно, до чужого любопытства. Все же пятая попытка – это многовато. Это для Америки.
 - Телеграмму отправил?
 - Главной жене? Да. Из Германии звонили. На секретаршу.
 - И что? – заволновался он.
 - Благодарят за приглашение. Будут думать
    Вот оно, немецкое –то! Наследственность…
 - Еще Марта Генриховна постоянно звонит. Спрашивает, не вернулись ли вы.
 - Отказать! Меня нет и не будет.
 - Ну мы так, собственно, и сказали. И другу вашему Гурьянову.
 - Не –не –не ! Тащи телефон.
  Данила принес аппарат на длинном шнуре. Но Гурьянова дома не оказалось. Странно. Вечер поздний, а он где-то ползает.
  В кухню зашла Ульяна, доложила, что ребята уложены спать. Ему следует пойти  их поцеловать и  рассказать сказочку, не дольше, чем на пять минут.
  - Да я как-то не силен. Никаких сказок не знаю, кроме «Курочки рябы» и «Колобка».
- Тогда почитайте. Я там книжку раскрытую оставила. Прочтете одну главку.
 - А если не отпустят?
 - Отпустят. Мы хорошо засыпаем. Почитайте негромко, чуток монотонно, в убаюкивающем регистре, словом.
    Убаюкав  троицу «регистром», он подошел к двухъярусной кровати, посмотрел на своих: ну до чего же хороши! Сашка улегся на своем верхнем ярусе на живот, повернул к нему, читавшему, лицо, да так и спит, распустив губы в улыбке. Аркашенька лежит  на спинке, как положено, положив свои мягкие ручки поверх одеяла. Ашихмин нагнулся, поцеловал сына в ручку с забинтованным пальчиком. Разогнулся , поцеловал второго в щеку. Подумал – подумал, пошел к Юле, устроенной на раздвижном кресле бывшей гувернантки, поправил одеяло, поцеловал и Юлю, в лобик. С чувством выполненного долга пошел в свой кабинет.
- Сергей Иванович, вы тут спать будете или в спальне? – спросила в коридоре Ульяна.
- А что?
 - Да я в кабинете жила.
 - А почему не в спальне?
 - Чтоб соблазнов не создавать. Там кровать соблазнительная, а дверь не запирается.
  - Понятно. А Данила где жил?
  - В гостиной на диване.
  - Ну что ж, я тогда расположусь в спальне.
  Зашел. И сразу развернулся на выход. Тая – Тая - Тая… Нет тебя здесь и нигде нет. И невыносим вид твоих безделушек на  призеркальном столике. Бедная, бедная… Да, комната опасная…
- Данила, переберись – ка  с ночлегом в спальню, - сказал, зайдя в гостиную, где Данила читал какой-то журнал, лениво развалившись в кресле. – Я тут хочу устроиться. Телевизор посмотрю, соскучился.
 - Допоздна смотреть будете? Я б мог подождать.
 - Нет – нет. Там тебе будет уютнее.
 - Опасная комната, - почесал в затылке  телохранитель. – Мечты навевает. Я уж тогда в лоджии на диване примощусь.
 - Можешь пойти домой.
 - О, это мысль! Мама, полагаю, соскучилась, ведь я именинник  Так я побежал?
 - Куда это он снялся? – спросила, высунувшись из кухни Ульяна, когда за Данилой хлопнула дверь . – Сергей Иванович, я чай накрыла.
    Прежде чем ответить на ее вопрос, Ашихмин прошел к столу, взялся за свою  чашку, прихватил бутерброд с сыром, а только потом ответил:
 - Не знаю. Взрослый человек, свободный вечер.
 - Мог бы сказать, - обиженно буркнула Ульяна, тоже  садясь к столу.
 - Кому? Я дома не начальник, вы  - не надсмотрщик. Он и так у нас на коротком поводке живет. А у парня завтра день рождения. Подругу, наверное, какую – нибудь навестит. Что-то про ресторан лопотал : музыка, свечи, глаза в глаза…
  - Да!? – потрясенно прошептала Ульяна. – И кто же это будет?
 -  Не знаю. Он у нас настоящий мужик. Планами поделился , а о деталях не советовался. И имен не называл. Машину, правда, мою попросил и смокинг. Видимо, сильное чувство.
 -  Да? И в какой ресторан пойдет, обсуждали?
  - Нет. Но я бы посоветовал «Гостиный двор». Маленький, уютный, и рыночных не так уж много. Но, думаю, девушка  в этом понимает толк. Не в  том смысле, что завсегдатайша, а в интеллигентном. Она не скажет:  айда, где дешевле. Она лучше в меню что-нибудь скромненькое выберет. Там можно и чашечку кофе полсуток пить, при свече, в глаза друг другу глядя. Не выгонят.
 - А как одеваются?
 - Да как угодно. Мне  там однажды, видимо, студентка понравилась. Высокая, сапоги начищенные до блеска до колена. Пиджак джинсовый. Юбка длинная, представь, всего лишь марлевка копеечная, вся светится так сексапильно, а скромно . И уж вовсе для нарядности – на плече искусственный цветок, большой такой, нахальный. В тон юбке. Представила?
  - Да,- вздохнула Ульяна, - мне бы пошло. Но у меня этого нет.
 -  Чего именно?
  - Сапог красивых. Я все в ботинках, как подешевле.
 -  Ну, сейчас –то ты их и купить можешь.
 - Да. Это точно. Но цветка нет.
 - А это мы можем у Таи, у жены моей позаимствовать. Я ей как –то зашибенческий наряд покупал. Цветок при нем абсолютно в тон к твоей юбке из марлевки – винно – красный
   - И куда ваша жена ходила в этом наряде?
   - Никуда, к сожалению.
  -  Почему?
   - Скромная очень была. « Ой, Сережа, на меня же смотреть будут». Надела какое –то платьице рябенькое. Вообще-то ничего получилось, обаятельно. Я, видимо, как все мужчины  как –то не так свою спутницу понимал. Все под свою мерку  ее лепить старался. А зря, наверное. И опять же финансово пролетал: полный шкаф нарядов и ничего не носим.
 - Я должна признаться: как всякая любопытная я в шкафы –то заглянула. И знаете, что подумала?
 - Интересно – интересно…
 - Что все тут висит, приготовленное для Майи.
    Ашихмин вытаращил глаза: неужто?!
 - Ну, - начал неуверенно, - это вряд ли… Я ведь ее только – только узнал. Да у нее и стиль другой.
  - У нее стиль « Нашему молодцу все к лицу».  Дело  не в  этом. Дело в том что… ну, как сказать… все в шкафах ей бы понравилось. Все бы носила! Все! Вот так.
 - Спорить не берусь, хотя тезис спорный, - отодвинул он свою пустую чашку.- Сообщу следующее: все мною сказанное о ресторане – сплошная интрига. Данила просил поуговаривать вас, чтоб вы пошли с ним отметить день рождения. Судя по беседе нашей, вы не против. Так что извините за козни. И спите спокойно. У меня совесть тоже чиста. О, уже поздно. Пойду смотреть телевизор.
  Посмотрев программу новостей и  очередной раз сплюнув от их катастрофичности, Ашихмин расстелил себе постель в лоджии: в квартире было душновато. Или уже привык к своей шатровой деревяге. Дом в лесу тоже начали топить, но там были регулируемые радиаторы, автоматика с электроникой на газовом котле и установленный температурный регистр – не выше 17 градусов. Будет холодно на улице – добавят.
  Лежит он, заложив руки за голову,  в узковатом остекленном пространстве. Светло – на лоджии нет штор, прохладно. Хорошо думается. « Ну, рискну еще раз. Предложусь со всеми потрохами. Подойду и спокойно скажу: Майя Евгеньевна, у меня деловое предложение – выходите за меня замуж Я человек обеспеченный, надежный. Детям нужна мать. Мне … Нет! не хочу так. Так у меня уже было. С Мартой. Задолбали мозги друзья: чего ты чудишь? Ну, не повезло с двумя дурами, но тебе по возрасту пора определяться. Вот Марта. Красавица, умница, спортсменка, комсомолка. Иди давай сватайся и не думай.
    Ну, он ее знал: ходил в школу шефом, глаза мозолила. Да, думает, ничего собой девушка, ничего… Причем яркая противоположность Фроловой: домовита, морально устойчива.
  Ну и, под венец, благословясь. А жить начали – и сразу понял: промахнулся. Такая скука кругом. Вякает исключительно правильные вещи с таким видом, что будто она их и открыла. Ребенка воспитывает по книжке. Это попервости, пока в политику не полезла. Потом –то жизни вообще не стало: ее вечно дома нет, на смену хоть какому –то порядку пришел первобытный хаос. Домработница была то ли ленивая, то ли робкая, без прямой команды ничего не предпринимала. Ему, он считал, только этого не хватало – домом руководить. Жена вся в заботах о благе России. Арина, дочь, ползает по каким – то тусовкам, не хамит, когда делаешь нотации, молчит, но поступает по – своему. А на нем завод, мать бы их так, обеих его женщин! Ненависть не ненависть, но уж стойкую –то идеосинкразию Марта у него сформировала, вот уж «зубы –то сводило» только не от секса! Вот в ту пору, при Марте, и распустился он чуток- позволил себе не постоянных любовниц, а так – птичек – колибри на вечерок. 
  Вспомнить, вроде, и есть что, но в то же время – а и пошли они, чаровницы…Разумеется, речь идет не об оргиях. О мелком блуде – вот как это называется. Набравшись наглости в общении с «молодежью», он и Таю –то быстро и  унюхал и захомутал, удивив население. Многие говорили: не ожидали от тебя, рисково живешь. Но он стал жить с ней именно не рисково. Он мчался домой после работы. Он в отпуск ездил только с ней. Он сопроводил ее болезнь всеми заботами, какие возможны, совесть чиста. Ничью память он не оскорбит, посватавшись к архитекторше. Нужно только время какое –то выждать, чтоб не вызвать кривотолков.
  О, господи, как я не хочу ждать!- возопило все его мужское естество. -  Я сейчас, сейчас ее хочу. Боже, как давно я не был с настоящей женщиной – и чтоб любить, и чтоб меня любила, и чтоб здоровья и страсти у обоих было по – одинаковому.
  Размечтался! – одернул он себя. - Все одинаковое тебе надо искать у какой-нибудь пятидесятилетней Маруси. Или бы пусть Каволинская овдовела. А что? – вариант вполне. Приехала бы пряменькая и высоконькая, на длинных ногах пошла бы рядом. Вот уж кого показать не стыдно и кто в представительской части  семейной жизни не растеряется. Тая не тянула: просто боялась публики, если где –то надо выйти, что –то сказать, чем –то одарить, словом, сыграть роль  « жены директора Ашихмина». А Каволинская сыграет, причем виртуозно с ее –то московским выговором, жестом, элегантностью. Против нее – Хилари Клинтон простушка. Породистая девка, породистая, просто как архитекторша.  Вот и момент истины – что он знает о нынешней Каволинской, о том, помяла ли ее жизнь? Она и вспомнилась –то лишь потому, что  архитекторша ее напомнила абрисом фигуры и  разрезом глаз. Тасуй не тасуй бывшую колоду, но факт – все его нынешние мысли  только о Майе. И это заметно посторонним, иначе бы не намекали на это  и Данила, и Ульяна.
  Добредя до этого вывода, он утомленно закрыл глаза: спи, дурак, тебе завтра с детьми нянчиться.

    День –то он провел от них свободным, от детей. После завтрака поехал на завод. Едет и думает: а диво, что я его практически не вспоминал. Да, кой-какие жесткие вопросики,  вроде жилья для молодых спецов, решил, но тоской, как тут основная махина живет, не маялся. Странная сосредоточенность на личной жизни. Ведь даже из Баден – Бадена звонил, интересовался. А тут курортных удовольствий не было, однако тоски по заводу тоже. Как понимать? Я нашел наконец – то разумную схему жизни? – кесарю – кесарево, остальное отдайте мне.
     Приехал. Таранцев говорит удивленно:
 - А ведь ты хорошо отдохнул.
 - То есть?
 -  Лицо свежее, помолодевшее. Из окна глядел – ты из кибитки просто выпорхнул.
 -  Как Наташа Ростова на бал? Как тут дела идут?
 - Да все нормально. Вот сводки можешь поглядеть, - протянул пачку бумаг. – Приступаешь, что ли?
  - Нет, - отодвинул бумаги. – Правь и дальше. Но для того, чтоб жизнь сахаром не казалась, проедусь по территории.
 - Сопроводить?
 - Как знаешь. У тебя же собственные планы были. Чего отрывать –то. Вот товарищ Шлягерис с вами беседовать собрался, - кивнул он зашедшему « главному зодчему».
  -  А там как? На « стройке века». Я поселок имею в виду.
 -  Не вникал. Пусть сами колупаются. А то вникнешь – и пойдут ходоки в Кремль. Я же за забором всего лишь живу, спрятаться будет трудно.
  - Шлягерис на какую –то девушку сильно жалуется, - сообщил Таранцев, закуривая и отваливаясь к спинке кресла.- Нанял, дескать , ты, а по его мнению, так в речке утопить бы.
  - Ну не совсем так, - отмахнулся Шлягерис.
 - Надо же ! Вот дожил – уже и молодых красавиц не щадит. Совсем душой очерствел, - хохотнул Ашихмин.
 - Вам бы такую в жены, - буркнул Шлягерис, взял бумаги со стола  и вышел.
 - Твои бы слова да Богу в уши, - засмеялся Ашихмин, подгребая к себе листки сводки.
 - Веселый ты. А вот Марта…- как всегда начал Таранцев.
 - Все! Категорически! Запрещаю тебе о ней говорить.
  - Но ведь надо на ком-то жениться. Судьбу связать
 -  Вот именно что «связать», а я с ней свою судьбу «развязал», и минуты не покаявшись.  Чувствуешь разницу в глаголах?.
 - Сергей, если будет пятая, я ужасаюсь. Ты притчей во языцех будешь, мы весь город насмешим. Уж тогда заведи, что ли, пассию и подожди до пенсии.
  - Вы когда отвыкнете от российской привычки в личную жизнь лезть? – брякнул кулаком по столу директор. – Кого это касается, а? Захочу, и на пятой не остановлюсь! И тебя не спрошу!
 - Ну, попала  опять шлея под хвост! – вздохнул Таранцев и попил водички. – Бабник!
 - А ты тогда схимник – онанист. И докаркаешь: сейчас вот сяду и подробно посмотрю плоды твоего царствования.
 - Ой, лучше на территорию едь! – в ужасе отмахнулся Таранцев.
  У них была договоренность : «втыки» кучей не выдавать. Таранцев был мнительный и как подчиненный трусоват. Вдобавок инфаркт первый уже имел, именно службой спровоцированный. Так что Ашихмин молча кивнул и  пошел в свой кабинет.
  Сел за стол, решил прикинуть, что посмотрит во- первых, что во – вторых. Взял ручку, бумагу и вдруг написал: «Дорогая дочка Леночка! Сто лет я к тебе так не обращался, и, наверное, ты ужасно удивилась, прочитав первую строчку моего письма. Но факт есть факт , уважаемая: как бы мы не были сегодня далеки, ты моя дочь. Поэтому буду краток: на следующий год твоему родителю исполняется 50. Ты человек умный, а не просто заядло – эмоциональный, как твоя мама. С ней я разошелся, с тобой - нет. Не моя вина, что по каким –то причинам наша связь оборвалась. Я приглашал тебя домой, но ты не поехала. Мы очень редко переписывались, почти не встречались, но это не тот случай, чтоб не узнать друг друга в толпе. Помнишь, что ты пообещала приехать, когда вырастешь? Ты выросла и повод приехать железный : у отца юбилей. Жду тебя .
 Понадобятся деньги на это путешествие – вышлю.
    Почему пишу так рано? А чтоб собрались по – человечески, эмоционально настроились и так далее. Хотелось бы, чтоб чуточку погостили. Я построил большой дом, места хватит всем и не по- сиротски ютиться придется.
    Небольшая информация обо мне, чтоб не изумляться при встрече:  я вдовец с двумя маленькими детьми. Твоим братьям – близнецам Аркаше и Саше сейчас по четыре года.
  И еще одна бредовая идея: я хотел бы, чтоб ты приехала с мамой. Все же мы с ней были родными людьми, и не каждый день исполняется 50. Это мой большой праздник, могу себе позволить и каприз. Ты мне позвони, как она на это приглашение отреагирует. Заартачится, я ей напишу индивидуальное письмо. Согласится сразу – мне будет приятно.
 Ну, до свидания. Жду звонка. Твой папа».
    Отдав письмо секретарю  Таранцева ( собственная секретарша была в отпуске), Ашихмин поехал по заводу. В прогулочном ритме. Ехали с Данилой от производства к производству, останавливались, Ашихмин выходил  из машины, здоровался с операторами, начальниками установок, интересовался жизнью, спрашивал, как идут дела. На трудовом фронте все было, тьфу – тьфу, спокойно. Осталось объехать товарные погрузочные эстакады, но тут Данила заворчал : в ресторан опоздает.
  - Бери подарок, - протянул ему шеф коробку хорошего мужского парфюма.
 - Ой, откуда? – изумился Данила. – Спасибо. Я думал, вы забыли.
 - Я никогда ничего не забываю, кроме как пообедать, - сообщил Ашихмин. – Ну, жми домой. И не волнуйся: ресторан не театр, туда не по звонку пускают.
 - Знаю. Бывал.
 - Куда идете? Ты ее уже пригласил?
 - Да.
 - Ну и как?
  - Удивительная покладистость. Я аж оторопел. Засияла и говорит : « Если можно, в «Гостиный двор», пожалуйста». А я там и не бывал. Что за забегаловка?
 - Уютное место, не волнуйся. Это моя подготовительно – воспитательная работа сказывается. Запугал ее, что ты с другой можешь пойти, и вот результат – сияет.
 - Одно волнует, а сказать неудобно: напялит свои джинсы, а я в смокинге.
 - В чужом.
 -  И что?
 - А то. Никогда не тычь никому одеждой, особенно женщине. Лучше похвали ни за что, чем сделай какое – то замечание.
 - Но все равно волнуюсь : как оденется. Она бедноватая в смысле гардероба.
 - Ну, тут рекомендую вспомнить архитекторшу с ее мужскими рубахами. У них фантазия есть.
  - Полагаете?
 - Уверен.
  Ульяна уже ждала  или наряд обживала. И как вышла к ним в высоких новеньких сапогах, в длинной  винно-красной с люрексом  юбке, с пышным цветком на лацкане джинсового пиджака – так Данила и погиб навек.
 - Господи Иисусе, - говорит, - красивей тебя уже не придумаешь.
  Так же считали и дети, с разинутыми ртами уставившиеся на  парочку. И разговоры после отъезда Ульяны и Данилы свелись к спору о том, кто красивей: их гувернантка  или Мэри Поппинс из разрисованной книжки.  Накормив  детвору ужином, Ашихмин довольно долго эту книжку читал. Потом отвечал на вопросы, что такое «ресторан», зачем в него ходят,  а нельзя ли дни рождения  домашние превратить в ресторанные, и с какого возраста пускают в ресторан, а почему детям можно заходить туда днем и не положено вечером, и коли это такое славное место, то почему бы не ходить туда ежедневно, вместо того, чтоб готовить обед на собственной кухне и после этого еще и посуду мыть, и что это вообще такое – дороговизна ресторанная, бывают ли дороговизны иного плана, и чья жизнь требует больших средств – детская или взрослая… Удивившись чудовищному количеству вопросов, которые можно задать по столь ничтожному поводу, как поездка в ресторан, Ашихмин запаниковал было, что скоро  не сможет на них отвечать по причине просто физической усталости, но тут троица сморилась, сообщив, что когда они вырастут, то будут  ресторанными завсегдатаями. Все , как один!
    Уснули дружно. Ашихмин поцеловал спящих  в умные лбы, поправил одеяла. Пошел на кухню. Скребло под ложечкой не из – за голода, который можно было задавить и оставшимся в кастрюле гуляшом и стоящей в  холодильнике  кастрюлей с супом, скребло из – за желания съесть что – то поистине ресторанное – и он стал размораживать кусок  свинины в микроволновке и чистить картошку, потому что мечта  называлась «Бефстроганоф  с картофелем фри».   За час управился с приготовлением блюда, накрыл  кухонный стол белой скатертью, поставил  свечу в бронзовом высоком подсвечнике, выставил бутылку грузинского  белого сухого вина,  высокий узкий  фужер… За что пьем? – задал он себе совсем не легкий вопрос, потому что вновь вспомнилась Тая. Сидит напротив, не прикасаясь к вину, празднует  полгода жизни своих детей. Она только что из больницы, бледноватая и с испариной на лбу, улыбается виновато. За что же он предложил ей тогда выпить?  Дай бог памяти …  За семейное счастье. Что ж,  не сбылось… Это горько … Но жизнь не кончается. И  тост не потерял актуальности. За семейное счастье, Ашихмин!  Он  выпил вино,  сколько –то поел, подпер лоб ладонью и  замер…
 

                III

    Рождественские «каникулы» решено было прожить в лесу. Мероприятие потребовало гигантской подготовки. Неделю  Данила и Ульяна   с детьми  ползали по магазинам, прикупая игрушки на елку, лыжи, санки, валенки для малышей, подарки и продукты. Архитекторша не показывалась, хотя в последнее время приезжала в город раз в неделю и непременно навещала его дом. Юлька летела ей навстречу с криком « Мама, мама моя явилась!» , висла на шее, дразнила  его парней: что, мол, слопали?  Архитекторша всегда  приезжала с подарками: из сумки добывался то кулек конфет, то пакет с фруктами, то новые книжки, то  маленькие игрушки. Сыновья благовоспитанно благодарили за подношение. Юля  добивала: «А ваш папа не всегда подарки дарит. Так что моя мама  - лучше».   Архитекторша сводила брови, что – то внушала дочери на ухо или отводя ее в сторонку. Юлька упрямо бычилась , но потом все же говорила : «Извините!»
       Он привык к еженедельным докладам о состоянии дел на стройке – и в поселке, и у себя в загородном дому. Дела там шли неплохо.  В середине декабря был приглашен  мастер – реставратор мебели. Приехал  пожилой мужичок с  молоденьким парнишкой – подмастерьем, взялись ретиво за перетяжку, ремонт, покраску . «Очень хорошо все получается,  - уверяла архитекторша. – У старикана приятный вкус. Очень метко подобрал фурнитуру.
Да просто все выглядит как  новенькое.  Бригада вот – вот кончит  обустройство мансарды. Остались мелочи. Кстати,  на поселке можно  въезжать в два дома.  Как вы думаете: стоит об этом  уведомить жильцов или у вас будет массовый заезд?»
  Он об этом как-то не думал. Порассуждали вслух: зима, малолюдье в дачной местности, магазин в соседней деревушке перешел на  урезанную  схему снабжения. Заводского автобуса, чтоб без хлопот доехать до работы, пока нет. То есть новоселам грозит малокомфортное житье – бытье.   Стоит ли обрекать на него  десятка два  семей, не приведи Бог, еще и с детьми? « Но я на всякий случай справлюсь у самих  ребят, согласны ли они на роль Робинзонов , - решил  Ашихмин. – В друг у кого –то повышенная тяга к самостоятельности и есть  машины. А вы как думаете, Майя Евгеньевна? Сами бы вы переехали? Средь зимы, в недостаточно комфортное место?»
  Архитекторша погладила свой высокий лоб, похлопала  себя по губам ладошкой, то ли давя зевок, то ли  в соображениях глубоких, ответила не ахти как решительно: «Возможно. Учитывая какие – нибудь форс – мажорные обстоятельства. Свекровину неприязнь, например. Или что – то подобное. У всех ведь свои скелеты в шкафу. Так что клич может касаться добровольцев, а не плановых, так сказать, единиц.  Вы ведь еще не вели бесед о заселении?»  «А что бы вы назвали плюсом тамошнего житья?»  «Не знаю. Я в последнее время, если честно признаться, как – то смутно живу. Даже понять не могу, отчего это. Никогда меня скука не хватала, а тут что – то скучно. Даже приезду вашего Шлягериса радоваться научилась. Он меня, видимо, неправильно понял. Лыжи  себе и мне привез. Зачастил. Так что на выходные я сейчас Юлю буду брать  домой, а не отводить к бабушке. Нелепая жизнь. Уж скорей бы люди научились читать мысли друг друга, что ли».  «Шлягерис докучает?» « Ну как вам сказать?  Вроде ничего непристойного. Ходим на лыжах по реке. Он, кстати, делает это мастерски. Я  - лыжник аховый. Удовольствия от моей компании кот наплакал. Но он с таким  энтузиазмом нахваливает мои успехи, когда пьем чай, что это меня  сбивает с панталыку.  Дать в лоб не за что, а хочется. Я не люблю, когда приходится вот так раздваиваться» . Он засмеялся и подивился :  надо же какой удалой  у него « главный зодчий»! Давненько не слыхать было о подвигах Геннадия Сергеевича, знать, вторая молодость пришла.
    «Кстати, а вы почему не ездите по выходным  на  лыжные прогулки?» - спросила Майя . И посмотрела исподлобья, как ее дочь. «Некогда. По выходным я многодетен. Разумеется, Ульяна и Данила делают все, чтоб облегчить мне родительский подвиг,  я, например, не варю ничего, только разогреваю, но дни  все равно проходят головокружительно. Зато стал частым посетителем кукольного театра. И  знаете, впечатляет. Там меня уже заприметили. Ставят стульчик к ряду, чтоб обзор малышне не загораживал. А  ваша мама как Юлю  развлекает?» « В основном , разговорами, что я напрасно развелась с ее отцом. Устала я от всего, - махнула она рукой раздраженно.- Вы простите, что на вас все это нечаянно выплеснулось. Что –то в схеме самой жизни неправильное» .
«Может, дать вам отпуск , и вы куда – нибудь съездите?. Развеетесь, отдохнете?» «От себя не убежишь, - вздохнула она. – Да и денег жаль. Мне ведь тоже переезжать. Дом с мастерской сейчас как раз отделывают.  Мебель нужна, посуда,  вообще весь быт самостоятельно обставить надо». «Мебель. Возьмите часть  навезенного ко мне. Это ведь практически ваши  вещи. Вы за них платили». «Да они как-то уже прижились. Все стоит на своих местах. Кстати, купить такое же старье и отреставрировать – это не проблема. Я смотрела пионерский склад. Там и диваны есть и кресла. Можно взять и перемоделировать.  Старик мне попался – золотые руки». «Расскажите о поселке. Квартиры там удались?» « Вполне. А в дачной части еще красивей будут. Планировка лучше. Хотела вот еще о чем с вами поговорить.  Нельзя ли сторожа Игоря перевести в какое –то небездомное состояние? Наверняка поселку понадобится  комендант. Умеющий что-то починить, что то раздобыть. Управдом, словом». «Вполне реально. Пусть напишет заявление. С вами передаст. Квартиру выделим. Сторожка  - это не жилье». « Спасибо. Я вообще –то по своей инициативе этот разговор затеяла, но, полагаю,  прийти с ним к вам ему мешает лишь художественная фанаберия». « И знаете еще что? Не покажется нахальством мой проект о Рождественской неделе? Мы с детьми решили пожить в лесу». «Странно. Что вы спрашиваете, это ведь не мой дом. Или вам хотелось полного одиночества? Ну, тогда я  в город перееду». «Да Бог с вами!  И чтоб вы,  и Юля» … - он чуть дар речи не потерял, не подумав, что его и так понять можно.
  Вот тогда и начались грандиозные подготовки к городскому исходу. К которым были подключены  даже матери Данилы и Ульяны – тем пришлось вязать носки на всю  малолетнюю компанию и особо теплые рукавички.  Наконец, приехал на «Газельке» шофер бригады Мехоношина Виктор, загрузил все снаряжение в машину – осталось ночь скоротать.
    ЗО декабря  уже довольно поздно позвонил Таранцев: извини, говорит, все не вовремя, но такие вещи не планируются – надо лечь на профилактику, что –то сердце ежедневно болит. Перемогаюсь уже полмесяца, сходил на прием к врачу, врач скомандовал немедленно в больницу. Вот гоношился  целый день, а чувствую: надо ехать.
    Каникулы  чуть не оборвались , еще не начавшись. Отдых отдыхом, и пусть вся страна десять дней  гуляет, но у них непрерывное производство, мечталось оставить при власти  Таранцева, но коли уж так Бог распорядился, пришлось соображать, а выйдет ли это – уехать в лес. Решил, что все нормально. Телефонная связь есть. Незапруженные дороги есть. Ну, прибудет на ЧП на полчаса позже – что это изменит? 
    Лес встретил , как будто специально готовился к встрече. Ночью валил снег, лапы елок и сосняка  стояли в безветрии все опушенные, и такая чистота и  тишина разлиты вокруг, что просто сердце млеет – заколдовано все и ждет, как минимум, счастья. Хотелось говорить шепотом, чтоб не спугнуть эту хрустальную  невесомую   белоснежность. Легкие расправились, ноздри  ловят настоянный на хвое морозный воздух, на сердце  весело, хочется смеяться и побежать, не выбирая дороги, навстречу какому – то радостному приключению. Малышня так и сделала, едва высадилась из машины. Залезли в сугробы по пояс, осыпают друг друга снегом, повизгивают и хохочут. Данила с Ульяной смотрят на них, нечаянно взявшись за руки.
  Архитекторша  вытащила из своей машины какой-то объемистый  атласн  ый куль.
 - Что это у вас? – спросил Ашихмин.
 -  Тише, - прижала она палец к губам. – Костюмы Дед Мороза и Снегурочки. Кстати, приготовьтесь сыграть дедушку.  Хотела на эту роль молодых, но костюмы для них  мелковаты. Придется нам. И еще сказать надо. Тут четверо молодых семей с детишками приблизительно того  же возраста, что и наши, приехали посмотреть новый дом. Романтики. Рассчитывают  вокруг елки походить в лесу. Придется пригласить, иначе испортится все настроение и от нового года и от новоселья.
  - Я еще профессора Резвухина с женой и внучкой пригласил. Приедут  довольно поздно. И Гурьянова  с женой позвал. Но будут ли, не знаю.
 - Вот кто образцовым Дедом Морозом может стать! –засмеялась Майя. – Ваш друг очень веселый. И габаритами как раз подходит. Под костюм.
 - Да, пожалуй. Но приедет ли? Из меня, конечно же, Дед Мороз никакой. Как –то я не вижу себя в этой роли.
  - Обдумывайте на всякий случай.  Даст бог, как – нибудь справитесь.
 - А у  вас врожденный талант?
 - Сноровка. Плюс  я была когда-то школьной Снегурочкой на утренниках для младших классов. То есть роль не неожиданная – а это уже страховка. Да и вы не бойтесь. Накувыркаются на улице – к вечеру задремлют, маяться не долго. Так я иду за новоселами?
 - Так и быть – приглашайте.         
 - А сторожа?
 - И его. Чего ему там одиноким бобылем сидеть.
  И занеся праздничную амуницию в дом, Майя удалилась  на лагерную территорию. Он поднялся в  свой местный кабинет. Комнату было не узнать. На полу лежал светлый китайский ковер – чистое поле цвета топленого молока и редкие розовато – бежевые крупные цветы  по краям. В простенках между окнами  стояли, сверкая светлым лаком , книжные стеллажи.   Два кресла возле  просторного  журнального стола – круглого, на гнутых ножках – и диван были обтянуты новеньким гобеленом с красивым цветочным узором. Он полистал взятый со стеллажа толстый  глянцевый журнал, присел на черное   канцелярское кресло за светлым письменным столом, не снимая трубки, покрутил диск  телефонного аппарата. Он улыбался – не зная чему, просто от полноты жизни.  Встал , посмотрел , отодвинув  тюлевую штору, на заснеженный залив  и  спрятанную подо льдом реку – бело, чисто и светло было кругом. «Майя!» - подумал он
  Захотелось затопить камин. Он взял из плетеной корзины  коротенькое полено, нащепал  лучины, установил несколько поленышек шалашиком  и поджег дровишки. Огонь послушно побежал по поленьям, добавив радости в душе. Майя не распорядилась, но где-то надо было нарядить и елку. Он спустился вниз.
    Елка стояла уже наряженной посреди парадной столовой. Густо пахло хвоей и мандаринами. Он понял, отчего такой густой аромат – на подоконнике  стоял баллон  спрея. Еловая лапка с блестящей игрушкой  яснее надписи на английском свидетельствовала о его назначении. Подарки лежали  кучей на столе. И он стал раскладывать их под елкой . Потом отправился на кухню, открыл забитый провизией холодильник – ну, что ж, с такими запасами можно было и побольше гостей назвать.
    Планируя эту очень  просторную нынче парадную столовую, Майя сказала : вы гостеприимны. И ошиблась – никаких больших компаний в его дому не водилось. И не только при болезненной Тае. И раньше как – то не выходило. При Марте он стеснялся  кого-то приглашать в дом, где не было ни тепла , ни уюта.  С Фроловой им для счастья хватало друг друга, с Каволинской – тем более. Да еще молоды были, нищи, домишка был донельзя никудышный. И теперь, что уж  скрывать, на пороге старости, новыми привычками не обрастешь. Он больше любит ходить в гости, нежели принимать гостей.  Нынче вопрос дебатировался с Резвухиными. Молодая чета у них шла на какой-то городской бал в театре, внучку подкинули им. Геннадий и Вера  предлагали отметить  Новый год в городе, сходить в полночь на площадь к общей елке, выпить на морозце шампанского, а то и тряхнуть стариной – прокатиться с ледяной горки. Но  он решил иначе, что тоже не вызвало у Резвухиных возражения. Хорошо живут, дружная, до сих пор мобильная пара. Врачи, не любящие ходить в гости к коллегам – а ну их, дескать, с их бесконечными разговорами о сложных случаях лечения да о величине зарплат. Он тоже не любил коллегиальных сборов. С народом, подобным Таранцеву. Этот способен и тосты поднимать бесконечные  «за нашу ответственную службу», и сидеть, как на иголках за столом, ежечасно звоня дежурным на заводе, все ли у них ладом,  да не чуют ли какой – нибудь опасности. Сердцем он мается, этот душа – человек, исключительно из – за своей мнительности. Но надо позвонить его жене, узнать о самочувствии  и непременно позвонить ему в полночь, поздравить с Новым годом. И еще ряд обязательных звонков надо сделать, в том числе прославленным заводским ветеранам. Это традиция, и отступать от нее нельзя.
    Он снова пошел в кабинет, поворошил дровишки в камине и подбросил несколько  поленьев в  весело пылающий огонь. Бог ты мой! – вдруг ожгла его паническая мысль, а ведь он не помнит  всех нужных телефонных номеров. И что делать?
  Оделся, вышел на крыльцо. Ребятня все еще  кувыркалась в сугробах,  Данила куда-то ушел,  Ульяна стояла, поколачивая  нога об ногу – замерзла в своих красивых новых сапогах.
 -  Гоните их в дом, а то потом соплей не  минуем, - посоветовал он, глядя на  изваляных в снегу, румянощеких отпрысков. – Куда Данила делся?
  - Уехал домой. Мама у него прихворнула. Позвонила недавно, минут пятнадцать назад.
 - Прекрасно. А доложить?
 - Ну, я не знаю. Вообще-то он без выходных три недели.
 - Понятно. У вас ко мне похожие претензии?
 - Нет. Коли я здесь. Меня устраивает дополнительная оплата. Дети, вылезайте из снега. Отряхивайте друг друга.
  Ребятня, сопя  носами,  подалась на расчищенную дорогу.
 - Замерзли? – нагнулась к ним нянька, помогая отряхиваться.
 - Ни чуточки!
 - Ни капельки!
 - Хоть бы хны! Только варежки сырые!
 - В доме все это пристроить сушить. И ничего не забудьте. В валенках снега нет?
  - Нет. У нас же штаны сверху валенок.
 - Мудрое наблюдение, Саша. Ну а вдруг  снег просочился?
  -Нет. Можно еще покувыркаться?
 -  Мы еще на улицу выйдем.  Вечером. Если все просохнет. А сейчас пора  обедать  и спать.
  - Что же делать? -  спросил сам себя Ашихмин вслух. – А вот что! Посмотреть в ноутбуке! Как сразу в голову не пришло?   
  Нормальное изобретение – эта новая канцелярская техника. Вот она страничка: телефоны. Он сел у догорающего камина со своим мобильником, стал набирать номера. Мало было просто поздравить, необходимо еще справиться о здоровье, выслушать, поддакивая, иной раз сложную жизненную историю, кому-то пообещать помочь,  выслушать встречные пожелания – на  все про все  затратил час с небольшим.
    Спустился в  кухню. На уголке стола для него сервирован был обед. Все уже остыло, но копаться с разогревом не стал, съел холодным, помыл тарелки. Вернулась ли архитекторша?
Он деликатно постучал в двери ее комнаты. «Войдите!» - откликнулись изнутри. Майя стояла перед зеркалом, примеряла костюм Снегурочки.
 - Красота! – засмеялся он, разглядев, что тупупчик сантиметров на пятнадцать – двадцать не достигал колена, и кисти рук торчали из коротких рукавов.
 - Ничего, - отмахнулась она, туго перепоясываясь. –  Руки торчат некрасиво, но это мы сейчас поправим, отогнув оторочку.  Так, – внимательно вгляделась в зеркало, - паричок с белой косой. Все как раз . Корона тоже сидит неплохо, как вы полагаете?
 - Отлично. Вам идет.
 - Короны всем идут. Иное дело валенки. Они у меня черные, все дело могут испортить.
  - А зачем валенки? Тут тепло.
 -  Хотелось большей достоверности. Зашли бы с улицы, в клубах морозного пара. А то мама и мама. А где сказка? Зря вы сложили подарки под елку. Я планировала раздать все из мешка. Меряйте Дед Морозов костюм.
  Атласный «халат» запотрескивал при одевании, но швы выдюжили.  Приладил бороду на резинке, нахлобучил шапку с подклеенными кудрявыми локонами.
 - А где усы?
 - Вы меня убиваете! – воскликнула Майя, бросаясь к атласному кулю, пусто и плоско полеживающему на тахте. Пошарилась в нем, меняя на лице надежду и отчаяние,  вывернула куль – и усы выпали. – Ф-фуу, думала сердце разорвется.
  Он приладил усы.
 - Какой вы красивый, - тихо сказала она и улыбнулась растерянно.
  Осталось сделать шаг, взять за плечи и прижать к груди, но тут в дверь постучали.
 - Марта! – вытаращил он глаза.
 - И не одна! – ликующе улыбнулась бывшая жена, пропуская вперед  незнакомую молодую женщину с топырящим   длинную дубленку животиком.
 - Ариша приехала на Рождество! Хотели сделать тебе сюрприз!
   - И он вам удался, - в растерянности потащил он с головы Дед Морозовы кудри. – Простите великодушно, готовимся к празднику.
  Арина  засмеялась, протянула руки чуток театрально. Он поцеловал ее лоб, ткнулся бородой и усами. Потом только догадался их снять.
 - Пойдемте, пойдемте отсюда. Майя Евгеньевна, где я могу устроить моих дам?
- Кроме кабинета, пока негде.  Там были пустые комнаты, но я их планировала под Резвухиных   и Гурьяновых.
 - Понятно, - осторожно потянул он с себя камзол Дед Мороза.  Снял, уложил на тахту, зачем –то расправил рукава. – Майя Евгеньевна, роль, видимо, останется вакантной. Извините.
 - Ничего – ничего,  - помахала та рукой. – Что – нибудь придумаем.
  Вышли в коридор.
 - Нас довез  Андрей Николаевич Силуянов, - заботливо  убрала с его плеча выпавший из  дедовой бороды волос Марта. – Думаю, его стоит пригласить на праздник.
 - Где он? – спросил Ашихмин отрывисто.
 - В машине. Позвать?
 - Зови.
 Поднялись с дочерью в кабинет, та сбросила дубленку и пушистую меховую шапку на кресло, уселась  за письменный стол, огладив ладошками живот, сообщила:
 - Весь день в дороге. Утомилась. Папка… А ты не стареешь. Мама изменилась больше. И вообще все изменилось. Город не узнать. Сколько лет прошло?
 - Пять. Пять с половиной. Но ты могла же мне позвонить, уведомить. Встретил бы.
 - Мама писала, что у тебя  напряженные обстоятельства. Ты весь во вдовьих заботах.  А кто эта женщина?
 - Майя Евгеньевна? Архитектор. Строит этот дом.
 - А что в нем недостроенного?
 - Второй этаж.
 - Она здесь живет?
 - Да.  Поблизости достраивает свою квартиру. Но расскажи лучше о себе. Что это мы о посторонних.
 - О себе? Вот жду бэби. Поэтому и приехала сейчас , а не на юбилей. Ребенок будет крохотным, не до вояжей.
 - А что мужа с собой не взяла?
 - Надо кому –то присматривать за домом. И старшим сыном. Ему четыре года.
 - Отлично. Ты , надеюсь, привезла фотографии?
 - А как же. Но все в чемодане. Оставлено в квартире мамы. Пап, ты почему на ней повторно не женишься? Она тебя любит.
- Как –то ты решительно настроена. Всех переженить, -  усмехнулся он. – Тогда и я отвечу решительно. Если бы не твой побег, возможно, наш брак продержался бы до нынешней поры. А тогда я был потрясен. У нас неважная была семья. Надеюсь, ты это понимала. Но я многое терпел. А  уехала ты – терпение кончилось. И , пожалуйста, давай не будем вообще касаться этой темы.
 - Я готова сто раз извиниться, если это хоть что-то спасет.
 - Скажи, ты счастлива в браке? Как тебе живется в  Германии?
 - Да так как-то, по – разному. Но неудачной свою жизнь я не считаю. И Гамбург мне нравится. И вся Германия тоже. Очень чистенькая и уютненькая страна. Мне там спокойно и удобно.
 - И ни о ком не грустила?
- Мама у меня в гостях была три раза.
 - И ни словечка об этом не сказала мне!? Вот ты понимаешь или нет степень ее спокойного изуверства? Я ее терпеть не могу.
 - А кто тебе мешал приехать?
  - Обида, возможно. Не ожидал я от тебя такого. Ты все еще веришь в Кришну? Тогда почему не носишь сари?
 - Ношу . По праздникам. А так брюки намного удобней, -  дочь  поправила накладные плечики блузки, встала из- за стола. – Мне бы хотелось попить.
 - А, может, и пообедать?
 - Нет. Если желаешь угодить, дай мне минералки, и прогуляемся на улице. Мне надо отдышаться .
  Шел легкий снежок, и они неторопливо брели по направлению к лагерю. Решено было зайти на территорию. Собака сторожа и ухом не повела, когда они миновали ворота. Сторож сноровисто бросал снег широкой лопатой, разогнулся, поздоровался, приготовился слушать претензии.
  - А не познакомите ли, Игорь Михайлович, с местными новоселами? – протягивая руку для приветствия, спросил Ашихмин. – Где они?
 - У реки где – то на санках катаются. Давно уже. Майя Евгеньевна ждала – не дождалась. Передала со мной приглашение на ваш праздник. Спасибо вам, Сергей Иванович , за новую должность. Очень вы меня выручили.
 - Да что там! – отмахнулся Ашихмин.- Дети у них большие?
 - Дошкольники, как я понял, но здоровенькие. Трое мальчишек, одна девочка. Я думаю, будут рады посетить вас. Издали рассматривали ваш дом. Понравился.
 - Да, папа. Дом превосходен, - вступила в беседу Арина. – И снаружи и внутри.
 - Знакомьтесь: моя дочь Арина. А это, Ариша, местный художник.
 - Пейзажист?
 - Почему ты так решила?
 - Здесь красивые места. Но жить в этой дикости может только фанат. Например, сильно любящий пейзажи.
- Вернисаж ваш еще работает? -  поворачиваясь к бывшей столовой, спросил Ашихмин.
 - Там сейчас холодно. Так что и дорога заметена.
 - Но если не трудно, я бы вас попросил показать Арине картины. Вдруг что-то понравится. Я бы купил в качестве новогоднего подарка ей.
 - Пожалуйста, - беря лопату на плечо, согласился творец.
  Тропку раскидал узенькую, дочь пришлось вести за руку. На улице, зарозовев от мороза, Арина очень похорошела – Ашихмину это очень было приятно. Сторож зажег свет в зале – и Арина ойкнула, встала  у порога, смотрит на все, медленно поворачивая голову на тонкой шейке.
 - Прелестно. Особенно, папа, вот этот букет полевых цветов. По контрасту с морозом, видимо. Купишь?
 - У вас хороший вкус, - одобрил сторож, снимая картину со стены. - Этот натюрморт мне самому очень нравится. Стоит, - он минуту подумал, - две тысячи.
  - По рукам, - кивнул Ашихмин, доставая бумажник.
-   Раму снимите, - деловито приказала дочь. – Полотно просто расстелю внутри чемодана, чтоб не валандаться с таможней. Размер подходит. Вас как зовут?
 - Игорь Подзоровский.
 - Классное сочетание. Хорошая фамилия для  художника. А что за пост вам дал мой папа?
 - Управдома, - поднял брови Игорь, улыбнулся  юмористически.
  - Вы многостаночник! Я не забыла язык. Так это называется?
 - Так – так, - похлопал ее по плечу отец. – Язык помнишь хорошо. Но акцент уже какой-то есть. Не замерзла? – в помещении было почему –то холодней, чем на улице. – Может, пойдем?
      Вышли со скатанной в трубку картиной и увидели новоселов – все в  спортивных  куртках и штанах, они смотрелись  яркими снегирями на снегу.  Ашихмин помахал рукой, привлекая внимание.
  - Как отдыхается? – поинтересовался , поздоровавшись.
  - Отлично! – ответил  один из них, знакомый по работе, зовут Игорь Масалкин.  С остальными пришлось знакомиться.  Ничего собой ребята, и разрумянившиеся на морозе жены и дети – просто прелесть.
 - Не разрешишь ли , Игорь, посмотреть твое жилье?
 - Да мы просто с разведкой приехали. Ордеров ни у  кого нет. Комендант открыл одну квартиру, все там разместились по – туристски.
 -  Я вас всех приглашаю на празднование нового года. Часикам к девяти подходите. А сейчас все же гляну, что за дворец вам построили.
    Пошли хорошо расчищенной дорогой к первому корпусу. У первого подъезда стояли две машины.
 - Чьи? - спросил  Ашихмин. – У остальных двух транспорта нет?.
 - Есть. На двух мы в целях экономии. Так и на дальнейшее сговорились.  Возить друг друга на работу по очереди.
  - Значит, спешите с заездом?
 -  А приятно в Новый год оказаться в новом месте.
 - Сколько тебе лет?
 - Двадцать семь. Жена ровесница. Пацаненку шесть. Прикинули: все нормально. В детский сад парня забросим и на службу. Можно переезжать.
      Зашли в дом.
 - Кухня просторная, - сказала жена Масалкина, Олеся. -  И спальни наверху мне очень нравятся. Так романтично – под скатом крыши.  И гостиная приличных размеров. Вид из окна приятный. Там сверху даже ваш дом видно. И залив.
  - С вашего разрешения, я гляну?
  - Пожалуйста, пожалуйста!
  Он поднялся наверх, пощупал батареи в гостиной – теплые. Поглядел из окна, дом его  виден был не весь – деревья мешали, красовалась  граненая башня с  острым куполом , еще баня была хорошо видна, вся утонувшая в сугробах. Он представил, как все это будет летом, при открытом окне, какие волны  запахов еловой нагретой солнцем     смолы и пресной речной воды потянутся сюда. Да, с его первой семейной квартирой на Пролетарке, где из - за дыма просто опасно  в ветреный день  было окошко открыть, все это не сравнишь.
 - На мой взгляд, получилось неплохо, - сообщил  спустившись. – Игорь Михайлович, - обратился к художнику, -  планировка по всему дому похожая?
 - Нет. В половине квартир гостиная на первом этаже. Там она поменьше размером, зато спальни просторнее.
 - А что ж вы весь дом  молодежи не показали?
 - Натопчут. Они объяснили, что им бы место спальники уложить да скатерть- самобранку раскинуть.
 -  Ну, не буду вам мешать, устраивайте ночлег. А потом  милости прошу ко мне.
  -  Да мы как-то не так экипированы, - заметила, разведя руки, одна из молодаек. – Все в спортивном. Может, уж лучше не надо?
 - Это дело вашего выбора, - любезно улыбнулся Ашихмин. – Настроитесь – прошу мне позвонить, чтоб знать, на сколько человек надо накрыть стол. Запишите номер.
    И они с Ариной отправились домой.
 - Ух, как хорошо! Я так счастлива, что приехала, - сказала дочь, беря его под ручку.- Папа, за подарок спасибо. Это его же работа в холле висит?
  - Его.
 - А в коридоре и в твоем кабинете?
 - Не знаю. Возможно, Майя Евгеньевна что-то свое повесила.
 - Странно. Тебе не кажется, что она обживает дом, как свой собственный?
  «Да. Пожалуй», -  задумался он, и сердце тревожно екнуло.
 - Так мы договорились, - ответил он Арине. -  Потом при окончательном расчете я расплачусь.
   - Она не собирается за тебя замуж? Ты точно уверен? – внимательно посмотрела ему в глаза дочь.
- Странные вопросы ты задаешь, -  ответил он. – Спроси что –нибудь попроще.
 - И все же!
  -  Как я могу ответить на вопрос, не мне адресованный? – нахмурился он. – И вообще глупый разговор. Лучше расскажи что- нибудь про моего внука. Хороший мальчик?
  - Всякий. Когда спит – просто прелесть, - засмеялась она.
  - На кого похож?
  - Он очень светлоглазый. Поэтому считается, что на мужа. И белокурый. Хотя с возрастом, возможно, будет потемнее. Тогда приблизится ко мне.
 - Уже индуист?
 -  Да как сказать? Пока мы с этим к нему не лезем. Хотя по необходимости ритуалы  он наблюдает. Но пока мал.
 - А как относится к вашей религии семья мужа?
   - Равнодушно. Они вообще не понять кто. Конфуцианцы, видимо. Раз в юности увлекались Мао.  А ты веришь в бога? Хоть в какого – нибудь?
 - Сомневаюсь, хотя не отказался бы в кой – каких вопросах от помощи Иисусовой, - усмехнулся он, поймав себя на мысли, что попросил бы бога дать ему Майю. -  Да, никогда я не думал, что придется когда- то брести заснеженной дорогой и дебатировать о высоком. До чего извилиста жизнь. Ты получила хоть какое-то образование?
 - Нет, - виновато потупилась она. – Училась на курсах менеджмента, но тут заболел  Иво…
 - Кто это?
  - Господи, я разве не сказала, что мальчика зовут Иво? По- русски Иван.
 - А мужа как зовут?
 - Густав. Свекровь – Эрика. Свекор – Томас. Ну, кто  еще там есть? Братья мужа  - Клод и Жан. Это его сводные братья. Мать была замужем за французом. Братья живут в Париже. Это дает нам возможность довольно часто там бывать.  Вообще Европа живет тесно. Мы почти все там объехали. Это не наш простор бесхозный.
 - Я думал, ты путешествуешь по ашрамам.
   - Нет. В Индии я еще не была. И не скажу, чтоб очень туда тянуло. Смотрела фильм о каком-то их святом городе в верховьях Ганга. Толчея, фанатизм, нищета, дергающая нервы, грязи, наверное, выше колена. Ффу! – передернула она плечами.
    - А зачем  тогда вообще это понадобилось – уверовать?
 -  Модно было, - вздохнула она. – А потом, никому я не была тут нужна. У вас с матерью  занятость круглосуточная.  А  в обществе Сознания Кришны радовались любому человеку. Мы все были как братья и сестры. Ты не думай, я не раскаиваюсь. И еще раз повторю, мне там вполне уютно. Правда, зимы там такой не бывает, - она повела рукой  на дремучий заснеженный ельник. Взглянула на часики: - Как рано смеркается.      
 - Ты надолго выбралась?
 - Нет. Через три дня – обратный самолет. До Франкфурта. Там встретит муж на машине. Так дешевле.
 - Семья – то хоть состоятельная?
 - Вполне. Не богачи, конечно. Но на все хватает. Даже на приезды мамы. Мы обычно сами оплачиваем ее приезд.
 - Ловко устроилась. Вообще –то и она не нищая.
-  Но как –то так сложилось, - вздохнула Арина. – Пусть. Со временем я поняла, что иначе вы жить не могли. Что вас опутывают обстоятельства. Я все всем простила. И поверь, рада видеть тебя, не меньше, чем ее. Мне надо стало знать, что никто на меня не сердится. Ведь ты не сердишься?
 - Бессмысленно  все это ворошить, - после раздумья  сказал он. Набрал  полные пригоршни снега и вытер им лицо. Кожу защипало.
 - Ну зачем ты? – достав чистый платок, потянулась к нему дочь. – Дай оботру.  Я же вижу, ты казнишься и переживаешь. Напрасно. Никто ни в чем не виноват. Просто звезды сложились так, а не иначе.
   - Аришка, и все же! – схватил он  ее руки. – Если там что-нибудь не так, тут твой дом, и я клянусь, клянусь!...
  Она молча высвободила ладони, обтерла  платком его лицо, заботливо свернула платок и спрятала в  карман. Они побрели дальше молча.
   У ворот их догнала машина. Это приехали Резвухины. И не одни.
  - У нас для тебя сюрприз,  - засмеялась Вера, открывая заднюю дверь машины. – Узнаешь?
  Из машины вышла высокая молодая женщина в каракулевой дошке и белом оренбургском платке, неуловимо на кого –то похожая.
   - Я Лена, - протянула руку незнакомка.
  - Да как же ты нашла –то меня? – вздернул Ашихмин брови выше некуда.
 - Мне соседи  приблизительно сказали, где находится дача…
 - Ариша , знакомься, это твоя сестра, - распорядился Ашихмин – и побежал к дому.
 - Да стой же ты! -  вскрикнул вслед Резвухин. - Садись в машину.
 - Ой, впору голову потерять! – засмеялся Ашихмин. -  Не было ни гроша, да вдруг – алтын. Девчонки мои. А телеграмму послать?
 - Вообще –то я телеграфировала, - улыбнулась Лена. – Не знаю, почему вы ее не получили. Готова была зареветь у закрытой двери. Тут тетенька  вышла, объяснила на пальцах, где дача. Я и ринулась на автобус. Слава богу, что за околицей меня хорошие люди подобрали. А когда уж выяснилось, что едем в одно и то же место, я пережила , можно сказать, самый счастливый миг в моей жизни. А так –то смеркается – и идти не знаю куда. Тут волки есть?
 - Вы едьте, садись Ариша, а мы с Леночкой пешком пройдем, - распорядился Ашихмин.
  - Да как же ты так! – Все не мог он успокоиться, шел и заглядывал в  медовоглазое миловидное лицо. - Ведь ты могла меня не найти.
  - Нашла, однако, - рассудительно сказала Елена, поправляя пуховый платок. – Не могу привыкнуть к шали.  Свекровь нарядила, говорит, тут у вас морозище. А его вовсе и нет. Красиво, однако, - огляделась окрест. - У нас зима гораздо  скромнее. Все оттепели, никакой красоты. Слякоть гриппозная.
 - Маме ты сообщила о моем приглашении?
 - Писала. Она сейчас в Америке.
 - Какими судьбами?
 - Снова вышла замуж за Познера. Живут в Бостоне. У  Познера ресторан. Пишет, что все у нее нормально , и разрушать весь строй, прости, из – за твоей прихоти  повидать , насколько она постарела, она не намерена. Не очень вежливо отвечено. Зато без двуличия.
- Ну что ж, - повесил он голову. – А ты почему не захотела приурочить визит к  юбилею?
 - Да так… - пожала она плечами. – Сейчас есть свободное время. Осенью его не будет. Семья. Привезла тебе альбом. Всех покажу на фотографиях. Для первого знакомства  достаточно. Была мысль  поехать с ребенком, но, слава Богу, что не воплотилась. Представляю, что бы я тут почувствовала перед закрытыми дверьми. Я весь день в дороге ошиваюсь. Есть хочу неимоверно.
 - Что ж ты молчала –то? – прибавил он шагу.
  Дом гудел голосами и сиял  светом во всех окнах. Гурьяновы уже приехали, Славка уже принял на грудь в компании Силуянова, очевидно, потому что оба были сверхрумяны и распоряжались   обустройством гостей.  Он провел Лену на кухню,  на столе уже красовались в тарелках кой-какие закуски, стояла початая бутылка водки.
 - Налейте мне граммов пятьдесят,- моя руки, распорядилась дочь. – Все – таки  нанервничалась я безмерно.  Надеюсь снять напряжение. 
  Зашла Майя, поздоровалась, познакомилась,  развела руками на прямой вопрос  дочери : «Вы новая папина жена?»
 - Нет. Пока нет, - усмехнулась и стала  тоненько  нарезать копченую колбасу. Потом открыла духовку, где жарился гусь, стала поливать его жиром с противня.
  Дочь сосредоточилась, вдохнула в себя воздух.  одним махом осушила рюмку и стала  молча жевать салат. Ашихмин стоял, подпирая плечом стенной шкаф, переводил взгляд с одного женского лица на другое.  Что значит это «пока нет»?  Бестактный вопрос – бестактный, спровоцированный ответ? Как реагировать? А никак – и вези меня, судьба…
  Гурьянов заглянул, уже наряженный Дед Морозом. Костюм – как на него шился. Борода и усы прекрасно обрамляют  разрумянившиеся щечки.
 - Снегурочка, ау! – состроил Славка глазки архитекторше. – Передоверь – ка ты, дорогая, всю кухню моей старухе, да пойдем – ка где – нибудь отрепетируем наш выход. А то ведь и до сраму, как до аплодисментов  - один шаг.
  И они удалились.
 - А я бы спать легла, - молвила дочь Елена. – Хотя бы на полчасика. Я, оказывается, так устала,- оттянула просторный ворот  яркого фиолетового свитера, поправила лямки  чуть просторного  для нее лилового сарафана. – Видишь ли, я жду ребенка. А тут весь день на ногах.
 - Невиданное дело! – восхитился он. – Ариша тоже ждет дитя. Урожайно получится.
 - Ты рад?
     - Естественно! Куча родни, включая мелочь, -  это приятно.
 - Для нашей мачехи, согласись, эта девица несколько молода. Я едва ли ее не старше.
 - Леночка , это архитектор, строящий дом.  Ты все неправильно поняла. Но даже в этом случае не стоит быть такой…
 - Решительной?
 - Ну что –то в этом роде.
 - Видишь ли, - зачиркала она черенком вилки по столешнице. – Я всегда мечтала, чтоб вы жили с мамой. Видимо, комплексы? Мать уехала – как на тот свет отбыла.  У тебя  своя жизнь, со мной нимало не связанная.  Плюс общая моя сегодняшняя взволнованность. Ну, прости…
 - Да никто ни в чем тебя не упрекает, но прежде, чем спросить что-то, консультируйся, что ли, со мной. Тут еще есть молодая гувернантка. Не напугай ее и меня такими же вопросами.
 - А вообще , как ты живешь?
 - Работаю, - он пожал плечами. -  Детей ращу.
 - От чего умерла твоя последняя жена?
    - Почки, врожденный порок сердца, - вздохнул он. – Роды подкосили. Я ее очень любил.
  В кухню вошли жена Гурьянова, Анна, и  Ульяна. Ульяна, принюхавшись, тут же  подскочила к духовке, стала ворочать гуся и поливать, что –то шепча  сквозь стиснутые зубы.
 - Да не подгорел – не подгорел, - приблизившись, успокоила Анна. – Спицу бы вязальную, потыкать.
 - А вилка не годна? -  приготовился он помогать.
 - Папа, устрой меня куда – нибудь отдохнуть, - жалобно протянула Елена.
 - Ну, пойдем в мой кабинет, - решил он.               
 - Красиво, - одобрила дочь помещение. – Ты не мог бы принести мою сумку?
 Он сходил в холл. Из коридора выскочили Сашка с Юлей, спросили : « А скоро будет елка?» - и умчались, не дождавшись ответа. Зазвонил сотовик, молодежь с базы сообщила, что  праздник отметят за своим столом. Он этому чуть ли не обрадовался:  мелькнуло в мозгу, что многолюдье , пожалуй,  утомительно.
  Лена нашарила в сумке тапочки и халат, переоделась за его спиной. Он помог ей перестелить диван простыней, поправил подушку , и она улеглась, удовлетворенно закрыв глаза. Заснула моментально. 
  Он сел у камина, поворошил кочергой холодную золу. Бессмысленное занятие – как ворошить прошлое.  Все устроилось, все заняло свою нишу, и телега жизни  не без скрипа, но вполне успешно движется, так стоит ли бередить душу воспоминаниями  с намеком на то, что кой – какие ходы судьбы не грешно и поправить? Это с такого-то расстояния да при таком – то обилии персонажей? Смешной человек Гурьянов: не хлопай шарами, собери всех, кого любил… Ну вот, собрались  считанные экземпляры – и уже тесно душе, уже не раз и не два кольнула душу мысль, что прожил он жизнь по-дурацки.
  - Папа, я там братикам игрушки привезла, - сонно сказала с дивана Елена. – Поверх всего в сумке лежат. Вручи, если не трудно.
 - Ты не до утра ли  спать –то вознамерилась?
 - Это как получится. Ты не меня ли решил покараулить? Не надо. Ступай ко всем, а я уж сама. Проснусь – хорошо, и не проснусь – хорошо.
 - Ну, коли так, то я пошел.
  Внизу все усаживались за столы. Малышам был поставлен низкий стол из детской. Дед Мороза со Снегурочкой не было видно. Он подумал и спрятал  машинки Елены  за спину, пошел искать Дед Мороза с мешком.
    Гурьянов его удивил.  Девчонки, говорит, обидятся. Надо чем –то уравновесить.  Рылся, рылся в мешке, решил : «Ладно. Дам им  кульки с конфетами  покрупнее» .
   - Пошли, внучка! – ткнул под бочок о чем –то задумавшуюся  архитекторшу.
    Обитатели большой столовой тем временем встали в хоровод вокруг елки,  Ульяна аккомпанирует на пианино, все поют « В лесу родилась елочка».  Ашихмин тоже встал, взяв за руки своих мальцов, запел, удивляясь себе : все еще помнит слова.
 - А сейчас крикнем : елочка зажгись, Дед Мороз появись! – предложила Ульяна.
  Все дружно рявкнули нехитрый клич, Гурьянов неузнаваемо прекрасный вплыл в комнату, поприветствовал всех поясным поклоном, сообщил, что подарков хватит всем, но вот Снегурочка где-то заблудилась: в лесу темно , сугробы глубокие, отстала…
  - А там волки! – сочувственно ахнул Аркаша. – Ее ведь съедят!
  Видимо, на смену Таранцеву подрастал еще один сверхмнительный и архичувствительный.
 - Да нет, - засмеялся  Гурьянов. – Она у меня девчонка бойкая. Направление потеряла, надо помочь. Дружно кричим: Снегурочка, мы здесь!
  Троекратно крикнули, Снегурочка нашлась. Потом были конкурсы и соревнования. Кто знал новогодние стихи – прочли и получили свои шоколадки, кто умел прыгать на одной ножке -  выиграл куклу Барби, кто не стеснялся петь соло -  получил по румяному яблоку, кто умел танцевать вальс- схлопотал апельсинку. Веселье закружилось, ребятня смеялась, и даже взрослые вступили в этот круг, даже те, от кого не ожидалось. Так, например, Силуянов в паре с Мартой пустились плясать лезгинку. Мелодии Ульяна – аккомпаниатор не знала, все просто подпевали и прихлопывали. Наградой стала виноградная кисть на двоих. «Так принято у них, на Кавказе» - резюмировал Гурьянов, отирая испарину на лбу.
  Потом все пошли на улицу  пускать ракеты и жечь фейерверк, валяться в сугробах и плясать кто во что горазд. В дом зашли  без считанных минут в полночь. Ульяна утихомирила  пацанву, раздела всех, пристроила штаны и варежки для просушки, повела спать.
 - Ну что ж, дорогие друзья, - поднял фужер с шампанским Гурьянов, - вздрогнем всей нашей взрослой компанией?!   С Новым годом вас, с новым счастьем! Чтоб дом ваш был – полная чаша! Чтоб родни у вас было не меряно! И все любили друг друга, как будто любовь эту только что Бог изобрел!
   Подняли бокалы, и тут в зал вошла Елена, с припухшими от сна глазами, с мятым следом подушки на щеке. Ей срочно налили шампанского .
    -Мы тут за  любовь пьем,-  коротко пояснил Гурьянов, поднося ей на вилочке кусочек колбасы для закуски.
 - За любовь  так за любовь, - любезно ответила она и внимательно поглядела на отца.
  Ашихмин  молча чокнулся с мадам Резвухиной и Анной Гурьяновой,  повел взглядом по застолью:
- А  Майя Евгеньевна где?
-Ушла переодеваться, - услужливо подсказала Марта. – Но что –то долго ходит.
- Я здесь – здесь,- появилась под аркой столовой архитекторша. – Братья наши меньшие не спят. Укладывала. Спорят , у кого подарки лучше.     Только ваша внучка, - обратилась к Резвухину, - спит ,как сурок
- Намаялась с переездами,- кивнул тот головой.
-Да мы выпьем когда – нибудь или как?- капризно  произнесла Арина. – Я уж устала эту рюмку наперевес   держать. Итак, за любовь всех  ко всем. Я пью. А потом все целуемся.
- Это что –то кришнаитское? – спросил Ашихмин, осушив свой фужер и целуя Арину  в подставленную щеку. Она чмокнула его куда – то за ухо. Пояснила:
- Нет. Это вполне светский  европейский ритуал.
Архитекторша в это  время устраивалась за дальним концом стола рядом с Гурьяновым. Тот решительно осушил свой фужер, вытер губы рукавом рубашки, взял лицо Майи  в свои ладони и поцеловал ее в губы.
-Не знаю, как там в Европе принято. Вполне возможно, что они называют поцелуями все эти ваши детские чмоки, а у нас в России все принято понимать буквально, - пояснил слегка обомлевшей Майе  и застолью. – Уж целуешь, так целуй. Чтоб запомнилось.
-А что? Резонное пояснение! -  засмеялась Марта. И встала , промокнув салфеткой уста ,против Силуянова. Тот степенно приложился.
- Женщинам с женщинами не целоваться,- продолжал насаждать новые устои Гурьянов. – Мужчинам тоже.
Ашихмин поцеловал рядом сидящих Анну  и Веру Резвухину от души,  Марту – чисто  формально,Ульяну нежно, дочь Елену – в помятую подушкой щеку. Очередь дошла до Майи . и он почувствовал, что руки , которым он взял ее за голову, дрожат. Майя  устало опустила веки, чуть –чуть разомкнула губы – поцелуй получился невинным, но оба вздрогнули, что было замечено столом. Гурьянов удовлетворенно воскликнул:
-Вот это я и назвал бы запоминающимся! Сладко было?
- Да ну тебя! –засмеялся  Ашихмин. –Всех дам благодарю. И прошу прощения , если что не так. Долгое отсутствие практики.
- Мастерство не пропьешь, - хрумкая салат, подытожил Гурьянов. – Все знают, что ты был мастером этого дела.
- Нашел о чем вспомнить.
- Главное, прожить жизнь так, чтоб было что вспомнить. – помотал вилкой Гурьянов. – Ну, есть в Европе еще что – нибудь такое, что не обидно перенять? Если нет, поднимаю второй тост. За хозяйку этого дома  Майю Евгеньевну Калинину. Я тут второй раз, дом отличается разительно. Уютно и красиво стало тут, как по мановению  волшебной палочки. Считаю, только ее молитвами.   Мы, мужики ,народ занятой, а попросту говоря безответственный. А тут  видна душа и очень серьезное отношение к работе. И пусть сегодня день праздничный, выпить за конкретные успехи в работе совсем не лишнее. Виват, Калинина!
       Майя растерянно встала, все потянулись к ней чекнуться. Марта нервно засмеялась.
- Над чем ты?- спросил Ашихмин.
  - Гурьянов вас сватает,- громко сказала  она, комкая  салфетку и бросая ее на  стол. –Главное, так вовремя. Мы , оказывается, собрались на смотрины.
- Успокойся. А если не можешь,  поди погуляй по улице.
  Марта вылетела из – за стола, вернулась, волоча свою норковую шубу за рукав, скомандовала Силуянову:
  - Андрей, отвезите меня домой!
- А то так оставайся, - хладнокровно предложил Гурьянов. – И тебя посватаю. Например, за Силуянова. Он у нас нынче бобыль. Который раз, Андрей? Всего лишь третий?
- Марта , я ехать не могу. Слишком пьян.
Ситуацию разрулила Арина.:
- Мама, нельзя ли  поспокойнее? Что ты ведешь себя, как капризный ребенок? Никто ни к кому не сватается. Отнеси шубу на место. Ну,поплачь где –то там, в уголке. Хотя тебя никто не обижал. Это тоже выпитое , очевидно. А коли так, всем надо отвлечься. Танцуем.          
С магнитофона зазвенела какая-то не то самба, не то румба. Гурьянов сбил танцевальный коллектив- выделывал замысловатые па в центре женской четверки. Ашихмин пошел  вслед за удаляюшейся в коридор Майей. И слава Богу,что пошел. Из дверей  кухни, широко распахнувшихся,  вдруг выскочила   Марта с явным    намерением вцепиться в прическу соперницы. Майя хладнокровно  отбила  протянутые к ней руки. Ашихмин схватил разъяренную тигрицу поперек туловища.   Марта заболтала ногами, попыталась укусить Ашихмина за руку. Майя засмеялась неприятным громким смехом с истерическими  нотками.
-Цыц! – сказал он ей.- Подайте шубу и какие – нибудь чуни. Ей надо прогуляться.
Вынес Марту на крыльцо. Плотно окутал широкой шубой и посадил на скамейку.
- Сиди тут, пока не почувствуешь, что протрезвела.
-А ты куда? К ней?
- Я к гостям, которых ты непременно решила насмешить
Зашел в дом.  Происшествия, слава  богу, никто не заметил. Гости вовсю веселились. Гурьянов  пел романс « Я встретил вас», сложив  умильно ручки и заведя глаза к потолку. Ульяна аккомпанировала, покачиваясь на стуле, как заправский концертмейстер. Силуянов отбивал такт вилкой по сервировочной тарелке. Оказывается, шла игра в фанты.
Ашихмин поискал глазами Майю.  В комнате ее не было.
Он нашел ее в  детской. Сидела на низеньком стульчике, нога на ногу, голова - на ладони упертой в колено руки, подол длинного платья красиво разлегся  по полу       воланами, длинные распущенные волосы, свесившись, придавали фигуре вид застывшего компактного монументика
- Не  спят? – шепотом  спросил Ашихмин.
Майя вздрогнула. Не поднимая головы, ответила:
- Ну почему же? Спят.   Просто тут тихо и тепло. Мне что –то нездоровится: знобит и голова болит. Пойду спать. Извинитесь там за меня.
- А таблетки? У нас есть, чем вас лечить?
- Поищу.
Она встала, одернула платье, подмотнула  волосы в узел,  шатнулась, сделав шаг  к столу с разбросанными фломастерами, заколола волосы фломастером.
- Вот что: я позову Резвухина.
- Стоит ли отвлекать? И еще. У вас на крыльце сидит Марта. Вы забыли? Она же может замерзнуть.
- Ах да! – спохватился он и помчался на крыльцо.
Марта  безмятежно спала, втянув голову в раструб  воротника шубы.
Растолкал довольно невежливо. Марта, привстав, схватила его за лацканы пиджака, потянулась   губами к его губам, обдав  запахом вина и косметики, бормоча « Ты или мой или ничей, запомни!»
 Отодрал руки, взял поперек туловища, занес в дом, усадил в кресло в холле. Бывшая жена тут же  свернулась покомпактней и уснула.
Запер дверь и махнул рукой: пусть спит.
Резвухин резвился: пел какую –то блатную песню под прихлоп публики. Ашихмин поманил его в коридор, объяснил ситуацию, с профессора враз слетело веселье. Пошли в комнату Майи. Та уже переоделась в махровый халат, заплела волосы в две косы. Сказала:
- Зря побеспокоились. Я приняла пирамидон. К утру буду , как огурчик.
Профессор настоял, чтобы была померяна температура.38,2.
-Нехорошо,  -покачал головой Резвухин, щупая пульс. – Дайте ложечку горло посмотреть.
Горло ему тоже не понравилось.
- Ангина,  судя по всему.  Надо бы пополоскать       хотя  бы содой.
Отправились на кухню. Пополоскали. Заглянула Ульяна, сделала изумленные глаза.
- Тсс! – приложил палец к губам Резвухин. –Как веселье?
- Танцуем. Но кавалеров не хватает.
-Ступайте , Сергей Иванович, - распорядилась Майя. – И вы, профессор . тоже. Я сейчас лягу спать. Вполне      самостоятельно,  Ульяна не беспокойся. Иди тоже . Только чаю попью.
Потом он танцевал, хотя не танцевалось, поднимал рюмку под тосты, хотя  не пилось. Наконец , гости угомонились. Женщины снесли со стола  остатки яств и грязную посуду.
- Я все помою. У меня бессонница, - сказал Ашихмин, желая наконец остаться в одиночестве.
- Папа, я помогу,- вызвалась дочь  Елена. – Я выспалась.
  И они забренчали на кухне. Вначале молча, потом помаленьку разговорились о том, о сем.  Он расспрашивал о муже, тоже медике, о внуке, отметившем недавно день рождения, о быте. Елена жила с семьей мужа, свою  однокомнатную  квартирку сдавала внаем. На жизнь хватало  при условии строжайшей экономии. Впереди были тяжелые времена – ее безработица по поводу рождения ребенка. Захотелось спросить, а зачем же его затеяли в таком случае, но не спросил. Подумал и пообещал помогать.
- Десять тысяч в месяц  тебя устроит?
- Конечно. Спасибо!  Ты только не подумай, что я за тем  приехала. Просто захотелось тебя увидеть. Я       бы и маму  повидала с удовольствием, но это несбыточная мечта. Она, кстати, зовет нас к себе. Но как подумаю, что там придется  нам с мужем работать всего лишь медбратом и медсестрой, вся блажь проходит. Дипломы наши не действительны.
  - А что за специализация у мужа?
- Он хирург в хорошей клинике. Я поскромнее –участковый педиатр. Но тоже ко всему уже привыкла. И когда только эти кризисные  времена кончатся?
Как ты думаешь, папа?
Пожал  плечами, не зная, что ответить.
Когда засыпал уже на диване в своем шатровом кабинете, подумалось: как встретишь Новый год, так и проживешь его. И , выходит, легкой жизни ждать не стоит.


  Утром все снова собрались за столом.    Пришла тихая, хорошо умытая и не накрашенная  Марта, Силуянов поглядел на нее внимательно и предложил рассольчику .
  -Я вчера чего –то начудила? – обвела Марта  светлым взглядом застолье. – Прошу  у всей компании прощения. Андрей не пейте. Мне надо в город. Ариша, ты остаешься или едешь с нами?
  - Не знаю, право. Пожалуй, останусь. В холле я видела лыжи. Невиданная у нас роскошь – покататься на лыжах в  новый год. Экипировку, Уля, найти можно?
              - Конечно.
- Тогда   остаюсь.
Решили остаться и Резвухины: их об  этом сильно просила внучка Танечка.  Сашка ей наплел, что в лесу « дополна живых зайцев», и те  подходят к  сетке, ограждающей территорию, здороваться.
Гурьянов колебался, Анна –жена была не против погостить .
- А что Майи не видно? – спросила  Гурьянова.
- Захворала, - ответил Резвухин  - Ангина. Так что в комнату ее ни ногой. Хотя о чем я? Попить, поесть человеку надо. Мы с Веруней ухаживаем. Ульяна, детей сторожите .Я уже отшил одного: ему маму  Манью очень жаль. Кто это был? – Аркашка или Сашка?
- Аркашенька, - улыбнулся Ашихмин.
- Как вы в них не путаетесь. Я бы одного на всякий случай зеленкой метил.
  За окном в это время разгорался погожий денек.  Морозу было всего  десять градусов, с неба невесомо и тихо слетали целые снежные  хлопья,  на рябине против окна расселись красногрудые снегири И все это подсвечено  низким зимним   солнцем.
- Какая красота! – вздохнула Вера Резвухина. – Отличный дом, Сергей.! А тишина тут какая!  Мы в центре живем, так иной раз кажется, что в пекле. Еще и автостоянка  прямо под окнами. Так этот постоянный шум надоедает!
С удовольствием бы заселила какую-нибудь хибару в лесу .
  -Зачем хибару? – поднял от тарелки глаза Ашихмин.- Ты же терапевт. Заселяйся в наш поселок, будет у тебя  и квартира, и  компактная практика. И поселку польза – здравоохранение под носом.
- А  куда я своего старичка дену?
-    На машине будет на службу ездить
- Заманчиво.
- Так подумай на досуге. Еще у меня есть предложение  к Андрею Николаевичу.
-Ась?-откликнулся  Силуянов.
- Нельзя ли  тут поставить какую – то продовольственную палатку со всем необходимым?  Публика, Андрей Николаевич, будет не бедная: у нас хорошо зарабатывают. Кроме того, по всей округе строятся  обеспеченные люди. Клиентура  будет  обширная. Даже стационарный магазин не мешало бы                иметь- универсам  «Силуяновский». Звучит?
- Звучит – то звучит. Но так, сходу, я вам не отвечу. Надо считать.
- Не тяните только с этим. Я уже дал задание моим кадрам прощупать этот вопрос.
- Когда у вас заселение планируется?
- К весне, я думаю, все достроим, останется благоустройство  территории. Красотища будет.
- Мы тут ,подъезжая, отворот проскочили, видели лагерь через забор. Кто это вам его  перепланировал? Чисто европейский пейзаж, понимаешь.Если строиться, надо соответствовать, к тому же специалисту обращаться.
-Это      все Майя  Евгеньевна.
     - Молодец! Как она себя  чувствует?
- Удовлетворительно.,- ответила Вера Резвухина. – Ангины я у нее не  нашла.Так, ОРЗ. Но полежать надо. Она, похоже, устала у вас. Так что на недельке   постельного режима я настаиваю. Эмоции- только положительные диета повкуснее, обильное питье – соки, чай с лимоном, витамины. Все нужное я нашла  в  аптечке у Ульяны. Таблетки отобрала и оставила. Детей к ней не подпускайте. Обидно, конечно, в Новый год заболеть. Но  случай легкий, ничего серьезного.
  После завтрака он опять мыл посуду, все разбрелись кто куда. Силуянов
с Мартой уехали. Он посмотрел в окно, как публика , взяв лыжи и санки отправилась , очевидно, на раскатанный  пригорок у реки и лагеря. И на цыпочках отправился  в гости к Майе Та спала, сложив поверх одеяла тонкие руки с длинными пальцами. Сразу вспомнилась Тая в гробу – и он выскочил из         комнаты с суеверным ужасом, весь облитый  морозом, про себя молясь, чтобы вот с этой женщиной  никогда и ни за что ничего худого не произошло.    
      Позвонил на завод. Никаких происшествий там не случилось. Можно было отдыхать, но он сел за стол в своем кабинете , стал прикидывать, открыв ноутбук, сколько квартир в поселке надо отстегнуть на сторону, если  озаботиться     созданием  нормальной инфраструктуры. Предположим, в здании досугового центра возникнет начальная школа и детский сад. Магазин.   Здравпункт. Занятие быстро ему надоело. Надо смотреть , кто заселится, вдруг да все искомые кадры есть среди жильцов. Собрать их всех в доме культуры, например, сказать : думайте, как обустроить свой быт,  Силуянов  - приятный мужик, поднажать на него, чтоб подсуетился с торговлей,  ишь ты, хочет магазин под стать поселочку, есть  вкус у гражданина. И дай –то бы бог, чтоб  у него что-то склеилось с Мартой. Надоела, и даже озаботила решительностью, когда вчера по пьяни взялась за бывшего мужа.»  Ты мой или ничей!»
    Потом мысли его перескочили на дочерей, Арину и Лену. Отличные девахи выросли!  Практически без его участия. Но последышей своих ,Аркашку и Сашку, он  намерен сопроводить, намерен стать им настоящим отцом. Нелепо, но тут же возникла мысль о Юле. Вот пусть так троицей и растут. Девочка развитая,  бойкая, иногда раздражающая самостоятельностью, но ее соседство , по крайней мере, полезно для нерешительного Аркашеньки. Он поймал себя на том, что мысли о мелюзге подействовала на него расслабляюще. Настолько, что захотелось сей же час их всех увидеть. Он спустился вниз, стал искать в шкафах  экипировку для прогулки. Оделся в  короткую дубленку, взял  чей - то  лохматый  малахай, засунул низки брюк в шерстяные носки, с натугой втиснул ноги в теплые ботинки. Разгибается, а по коридору идет Майя. Бледная, в длинном  халате. Одной рукой придерживается  за стену.
      - Вы куда –то собрались?- спросила она тихо. – Значит , я одна в доме останусь?
 - Нет – нет,- стал он быстро раздеваться.- Просто я думал,  что вы спите. Чем могу быть полезен?
 - Да практически ничем. Это так. Каприз легко раненой. Все так некстати . Я , в известном   смысле, неудачница.   Мама рассказывала, что в детстве  мне удавалось болеть  именно по праздникам.
 - Давайте , я вас накормлю, - предложил он.
-  Я шла просто пополоскать горло. Голова кружится.  Заспалась , наверное.
     Он взял ее под локоток, повел на кухню. Приготовил  полоскание с содой. Она нагнулась над раковиной,  переломившись в тонкой талии, попросила тихо: 
   -Выйдите.Я тут захлебываться буду. Не люблю очень.
   - Вы, очевидно, забываете дышать. Спокойно набирайте в рот воды, делаете вдох  через нос. И булькайте , откинув голову.
    Она забулькала.  И все обошлось благополучно.
         - Спасибо. Такой простой совет. И сразу стало легче. Я,  пожалуй ,съем апельсинку.
        - Я намерен накормить вас обстоятельно. На первое бульон. На второе..
      - Нет – нет, я не хочу. Но апельсин почистите. У меня что-то руки еле шевелятся.
   Она присела к столу, оперев  лоб ладошкой. Лоб был в испарине. Волосы- спутанной гривой. И такая жалость  вдруг пронзила его, что с трудом удержал дрожь в пальцах, чистящих  апельсин.               
         Потом он проводил ее в комнату, взбил  пуховую подушку, поправил  смявшуюся  простынь на диване, уложил ее и сел к изголовью.
- Расскажите что –нибудь, - попросила  она, закрывая глаза.
        И он начал    рассказывать про Америку, про музей Гугенхейма, поразивший его воображение  своей коллекцией абстракционизма, про спидвеи, заставившие его  мечтать, что когда –то и у нас появятся такие же дороги. Говорил, говорил, говорил, потом заметил, что она спит. Пошел на цыпочках к двери.
      _Не уходите!  - тихонько вскрикнула она.
    Он снова оседлал  стул.
     - Просто  посидите, - открыла она утомленные глаза. – Когда я была маленькой и болела,  мне всегда казалось, что за  мной, когда я одна, кто –то придет и утащит меня. Вот почему – то вспомнилось.
        И он сидел, что – то рассказывал, пока внизу не зашумели явившиеся с прогулки.
         - Папа, папа, а мы белочку видели! – подлетели к нему румяные малыши.
        - Это я ее первая увидела, - заявила  Юля,  сноровисто копошась с раздеванием – Как она  с дерева на дерево перелетит!  Хвост такой пушистый. Жалко, мамы с нами не было. Тоже бы полюбовалась. Пойду расскажу ей   про прогулку.
   - Нельзя,    Юлечка, там микробы, - остановила  заботливое чадо гувернантка.
   На стол  накрыли на кухне, уселись плотненько плечо к плечу. Обслуживать всех взялась Вера  Резвухина. Говорит, разливая бульон  по тарелкам:
 - Прекрасные квартиры, мы посмотрели. Жаль, профессорская   зарплата у мужа не позволит  нам здесь обосноваться.. на бензин ее, к  сожалению, не хватит. А я так мечтала  пожить в двухъярусном жилье! Со ставкой для меня  можно было договориться  в местном райздравотделе: взяла бы на попечение   окрестные деревушки.
    - Несерьезная ты у меня, Филипповна, -усмехнулся  Резвухин. – Не все по мечте делается, у меня внештатных ситуаций до фига, мое присутствие в городе обязательно. Часто телефонным звонком и из постели добывают А как тут у нас пациентка?
       - Есть отказалась, - кратко доложил Ашихмин..
       - Это ничего. Организм иной раз требует и голода. Пусть отдохнет.
      - А  я бы, если можно, рядом с постелью ей чего – нибудь сервировала, - заявила   дочь Лена. – Аппетит приходит во время еды.    Может, что – то и поклюет.  Давайте , я унесу.
     Вера быстренько соорудила натюрморт на подносике. Лена ушла. Вернулась,  налила  стакан чаю, отрезала ломтик  лимона, прихватила три  мандаринки, приговаривая, « прекрасный у нас аппетит».
       За столом на отсутствие аппетита тоже не жаловались.
- Удалась  прогулка? – спросил Ашихмин у Арины.
-На все сто,- ответила она.- Аж  устала. Братья у  меня  бедовые. Я с ними наперегонки  бегала.
     - А не вредно? – забеспокоился отец.
 -   Ничего, -  успокоил  профессор. -   Даже   полезно. Гляди,  какой румянец у всех.  Даже у меня. А за Таньку   мою, городскую          бледнокожую       особое спасибо тебе, Ашихмин. Никогда  не думал,  что она так  смеяться и визжать умеет, как на горке. Вот настоящий Новый год получился.  Мы еще денек поживем?
- Да  хоть все рождественские каникулы!
- К  сожалению, не выйдет  .Дежурства у меня. Да и у Веры  поликлиника  работает.
  - А вы Танечку оставьте. Я пригляжу, - сказала Ульяна.
- Тут и без  нее  забот хватит,  - решила Вера.- Все –таки больная у вас на руках Пойду  посмотрю, как она там. И еще раз подчеркну- эту  девушку вы заездили.
Помимо бюллетеня ей нужен отпуск.


  И она уехала, недели две потомившись в своей комнате, в далекий  Калининград, к   какой –то своей тетке .Оделась  по- спортивному  ,взяла с собой небольшую сумку, две картины  упаковала в грубую бумагу – ну, я готова. Сашка и Аркашка вцепились в нее: мы тоже хотим поехать. Юлька пережила грядущую разлуку   спокойнее, только предупредила: подарок  привези.    И вот он  везет ее на вокзал.
День пасмурный, неприятно холодный, потому что ветер на всем белом свете.
- Может, зря вы в Калининград надумали? – предположил он. – Надо было в какой-нибудь санаторий.
- Я не люблю лечиться, - спокойно ответила она. – И отираться в толпе любителей леченья.  Это такая  скука, наверное. А тетка у  меня   классная,  лишь на пять лет  старше меня.  Жена штурмана дальнего  плавания, переводчица  по  профессии.  Модница  и оптимистка. Я еду лечить дух,  что –то грустно  в последнее время  я себя ощущаю.  Сама не пойму, что со мной. Как  будто какой-то этап жизни завершен, а куда двигаться  дальше, никак не придумывается.
- Скучно нам без вас будет, - глухо сказал  он, вдруг почувствовав тревогу.- Вы только   остаться там не надумайте.
- Нет, что вы.  Я уже  все для себя разметила, с  Механошиным поговорила. Квартиру  бригада доделает. В мастерской я уже все продумала, где что встанет. Такими вещами  не кидаются.     Вернусь.  Хотя тянет уплыть за четыре моря на утлом бриге с драными парусами.
- Что –то случилось неприятное? – полюбопытствовал он, поворачивая к ней  лицо.
Встречный  джип просвистел мимо, чудом не зацепив борт. Он уставился на дорогу.
- Да  так…-ответила она после долгой паузы . – Ничего особого. Я же  сказала, что сама не пойму, что  со мной. Вот посмотрю  со стороны.
У подножки  вагона  он, сам не поняв  как, взял ее лицо  в ладони,  расцвел улыбкой и поцеловал в губы.  После этого резко развернулся и тронул с перрона, не дождавшись отхода поезда.
Ехал  на работу и улыбался:  молодец все-  таки он!  А что, действительно, киснуть: он ее любит, вот пусть она об  этом и подумает. Когда какой – нибудь  морячок  будет  предлагать ей  руку и  сердце.
Приехав, позвонил   Таранцеву в больницу.  Дела у того были аховые.   После лечения   предполагалась отправка  на  реабилитацию в санаторий. Тут в придачу заболела жена и самая младшая внучка.          Таранцев был просто в трауре.  Успокоил его, сколько смог.   Очередной раз выслушал, как того поддерживают в оптимизме  визиты Марты  в лечебную палату. Сообщил Таранцеву, что надеется на сватовство к   Марте  Силуянова.
- Не ожидал, - растерянно мемекнул  заместитель.
- Не психолог потому что, - злорадно завершил  Ашихмин.  – Ну, поправляйся. И не волнуйся за дело. Все идет , как тому быть положено. Желаю удачи!
Потом было совещание  жилищной комиссии, смотрели списки  молодых специалистов, обговаривали маршрут вахтового автобуса, готовились к большому заселению.  Как он и предполагал, среди новоселов нашлись и педагоги, и продавцы, и слесари – сантехники. Жизнь шла по плану и шла весело. 
Скучал ли он по ней? Представьте, нет.  Какая –то твердая  уверенность была, что целовался он у подножек не напрасно. Что она приедет совсем скоро, и начнутся  совсем новые отношения.   
Но на все не ехала и не ехала. Прислала всего одну  открыточку , адресованную  всем и никому:  просто доложила, что благополучно прибыла на место. На  вторую неделю ее отсутствия  нервы не выдержали у Аркашечки. Прижался к колену, когда отец сидел у  камина, робко  спросил: « А мама Манья когда приедет? Она, как  наша мама,  лечиться уехала?» И такая тоска обозначилась на мордочке, что Ашихмин схватил сына на руки и не нашелся, что ответить. Подошла Ульяна, молча взяла сына, понесла к неунывающим Александру и Юлии. Пацаненок обнял ее за шею  просто жестом отчаяния Вечером он зашел в детскую.  Ульяна сидела на детском стульчике, читала им сказку о рыбаке и рыбке  негромко, убаюкивающе.
-Папа пришел! – обрадовался Аркашечка. - Сядь ко мне , сядь! – и отодвинулся к стеночке на своем первом ярусе.
Ашихмин сел,  взял сына за мягкую лапку, предложил Ульяне:
- Продолжайте. Хоть вспомню  эту сказку,  когда –то наизусть знал.
- Папа, а тебе  кто сказки читал?
- Ваша бабушка. Моя мама.
- А она где сейчас?
- Умерла. Уже давно. Вас еще не было.
- И  ваша мама умерла, - вдруг  громко сказала Юлька.
И парни  дружно заревели.
 - Юля! – прикрикнула Ульяна. _- Что  это  за слова?
- Это правда! Да! Так тетя Марта сказала.  Они сиротки. Вот. Одна я не сиротка, потому что у меня мама есть. И еще папа с бабушкой в городе.   Захочу, к  ним уйду, и не надо на меня кричать.
-Папа, а мы что ли  все умрем? – шмыгая носом, спросил  Сашок.
- Нет,- не раздумывая, ответил Ашихмин. – Нас врачи  спасут : изобретут  такую микстуру, что выпил  и гуляй сто лет.
- Вот и хорошо, - поддержала   Ульяна.  – Продолжаем чтение. Юля, ты тоже слушай.
- Я буду спать, - громко ответила  строптивица, поворачиваясь лицом к стенке.               
Ульяна дочитала  сказку,  пожелала  всем   спокойной  ночи. Ашихмин занял ее место, сел на маленький стульчик, подпер лоб – так тут сидела архитекторша  в новогоднюю  ночь.
-   Папа, - тихонько  позвал Саша.
Подошел, поправил одеяло.
- Что тебе, милый?
- А тебе  не сто лет?
- Мне сорок  девять. Это совсем мало .

          Подставил щеку и поцеловал сам. Аркаша уже спал.  Юлю целовать  не захотелось.
     На кухне Ульяна  кормила  ужином Данилу, только  что вернувшегося  с занятий.
        - Как  успехи? – поинтересовался  Ашихмин, тоже садясь к столу. – Улечка, налейте мне, пожалуйста, чаю.
       - Успехи успешные, - ответил Данила. – Все списал. Имею пятак за сноровку.  Еще один экзамен – и сессии каюк. Ульяна,  поможешь шпоры  делать?    
     Ульяна покраснела, замахала руками. Данила засмеялся.
   - Шучу. Сам как – нибудь. Учиться, Сергей Иванович, мне  все больше и больше нравится. Вот кто-то бы догадался мне разгрузочную рюмку коньяка  предложить.
       - А и вправду,- улыбнулся Ашихмин. – Я за        компанию тоже выпью.
    Ульяна пить отказалась.
  Налили граммов по сто  «Белого  аиста». Ну,  за всякие – разные  успехи!
       - И  за дам, - галантно  предложил  Данила, заметив,  что на второй тост  напитка в бутылке нет.
   Ульяна   подала ему тарелку   с  мясом, отнесла  пустую бутылку в мусорное  ведро, отряхнула  руки и вышла, сообщив : я – спать.
    А они еще долго сидели, разговаривали. Все больше о привычках  экзаменаторов и о сноровке студентов.   Данила  хохотал: у них одна супермодная девица пришла на    экзамен  в валенках, чтобы  шпаргалки легко достать из – за голенища.  Естественно,  препод с нее глаз  не  сводил. Та на него  разозлилась и  из-за  злости  все рассказала самостоятельно.  Но пятерки не поставил , перестраховался.
     - А вы , Сергей Иванович,  шпаргалили?
     - А как же! На общественных дисциплинах   только шум стоял. Очень уж я не любил эти предметы. А было их у нас до дуры. Да, давненько это было. Но если б можно было   что –то вернуть, вернул бы институтские годы. Самые счастливые.
   Из-за Каволинской. И самые несчастные из- за  нее же. Как он ждал, что она одумается и вернется! Гораздо сильнее  ждал, чем  вот  сейчас  Майю.
    Долго не мог уснуть, вспоминая  Светлану и мальца. Каким –то он вырос и приедет ли на юбилей  с матерью? Все представлял и представлял встречу. Наконец,  надоело. Вернее  в голову  полезла  какая-то белиберда. Как заселится поселок, да обойдется ли без ремонта четвертая установка, да  женится ли на Марте Силуянов. Решил считать баранов, чтобы уснуть. Стадо  собралось приличное – что –то под  четыреста штук. Снилась Майя, но  в каких  ситуациях к  утру вспомнить  не смог.
       Было  воскресение,  чуточку морозный солнечный денек. Ульяна  уехала домой,  Данила  заперся   в    своей комнате,  чтоб непревожимо   делать шпаргалки. Ашихмин отправился с  ребятней  к лагерю кататься на горку.  У  ворот лагеря  стояло с десяток легковушек,  комендант  Подзоровский   трезвый и торжественный  вел по поселку  экскурсию. Подошел, поздоровался.
    - Отбою нет  во всякий выходной, - сообщил. – Уж  заселили  бы их, что ли. Топим, канализация подведена, а как с хлебом насущным,  пусть каждый думает за себя. Убытки терпим, если честно. Давно уж  квартплату   бы платили.
-  Хорошо, дам приказ. А на  дачном участке как?
-  Половина домов и там готова. Но я те места пока никому не показываю.     Там квартиры лучше этих. Споров бы не вышло, митингов и демонстраций. Распределите централизовано своим передовикам . Ордер – в зубы . и дисциплина, считай, налажена.
   - Эх,  хотелось заселить всех  сразу под оркестр. А это что там за вагончик? – спросил, указав на  скромное   заведение у ворот.
   - Силуянов временно автолавку какую – то приволок.   Так что и тут проблемы  решаются. Что-то давно Майи не вижу.  Что-то случилось?
    - Нет. Она у нас в отпуске, в Калининграде.
    - Вот оно что! А я уж думал, заболела.
-  Нельзя нам ее  квартиру посмотреть?
 -  Она в дачном поселке. Сейчас кому-нибудь ключи передоверю.
 Пошли в дачный поселок,    передоверив и  детей какой-то симпатичной молодайке, катившей  на саночках карапуза лет трех.
    Все было  красиво  обставлено в ее новом жилье, в мастерской с огромным     окном на стенах висели ее картины, в красивой кухне на новенькой газовой плите  стояли кастрюли   - как будто  хозяйка куда-то выглянула на  минутку.    У  Ашихмина  заныло сердце   - не видать     ему ее, как ушей без зеркала.
    _ А кто обставлял тут все?
    - Ну, я. Хотя был не уполномочен. Хотелось подарок    сделать. Как вам кажется, удалось?
     -  Пожалуй, -сказал он  задумчиво   и покосился ревниво.- Красиво получилось.  Мебель откуда?
    - У нее старикан  замечательный работал. Краснодеревщик. Из  лагерной    перепрофилировал. Я и сам так обставился. Всего-то и делов было гобелен покрасивей выбрать, фурнитуру дед  сам закупал. И делал что-то , как он выражался,  «по своей мечте». Установить все на местах бригада      Механошина  помогла. Ее все любят, - заключил      Игорь со вздохом.
       Молодайка на горе уже упарилась   возле четырех –то подопечных, сказала :     - Уф! Как вы только с ними справляетесь!  Не мудрено, что хитрые молодые  все  на дедушку взвалили».  Слушать такое  показалось обидным, но и возражать    не захотелось. Сел на санки, посадил Аркашу на руки,  помчались с горы улюлюкая. Юля и Сашок двинулись следом , весело голося «Ура!» Катались  долго, зато отобедали быстро и  спать легли моментально.
И тут раздался телефонный  звонок. Из аэропорта. Она, оказывается, прилетела!
  -  Данила! – разлетелся он в комнату шофера с радостной  вестью, но там     было пусто.
  И куда он мог задеваться? Дети спят, одних не       оставишь.  Она на вокзале , усталая. Распустились кадры, ёк-макарек! Он  взволнованно  забегал  по коридору нижнего этажа. Выхода  не было  , придется  просить  Подзоровского – больше некого. Натянул дубленку – входит Данила с лыжами, спокойный  и румяный.
      -Где тебя носило? Майя  приехала. В аэропорту.
   - Счас  поеду, - тут же откликнулся  шофер.  Развернулся и вышел к машине.
   Ну  что ж. Все верно. Осталось только ждать.  Зашел  в  детскую. Ребятня  безмятежно посапывала. Прибрал раскиданные  игрушки. Вспомнил   о необходимости  сушить   варежки и штаны, в которых     были на горке. Пристроил  все в сушилке в полуподвале. Попутно  загрузил стиральную машину  ребячьей же  постирушкой. Нетерпение жгло его. Надо было  чем то  отвлечься. Позвонил на завод,  выслушал       сводку диспетчеров. Пошел,  влажной шваброй затер следы натоптанные с прогулки. На кухне проверил, как дела с  ужином. Стал накрывать на стол. Перенес из столовой  букет  с хризантемами, постелил  нарядную  скатерть. Разморозил кус свинины, нашпиговал его морковкой и чесноком,  поставил в духовку. Из  кабинетного бара принес бутылку  сухого  вина. Расставил тарелки и положил приборы. Время тянулось томительно.
   Пошел в детскую.
 - Дети, вставайте.   Юля, скоро   мама приедет. Саша и  Аркаша,  слышали?  Тетя  Майя  подъезжает.  Одевайтесь. Я на кухне.
   - Чем  это тут пахнет, папа?  - спросил  Аркаша – Шашлыком?
 -  Не совсем.  Это жареное мясо называется  бужениной.
  - Вкусно будет?- почесал затылок Сашка. – Ты сам умеешь жарить? А я думал,  что  это только  тетеньки  умеют.
 - Дяденькам   тоже  полезно все уметь, - назидал он,  поливая мясо соком с противня.
      -  Вот маме будет приятно,  что мы все делаем сами, - сунулась  к плите  Юля.
     - Осторожно, девочка! Обожжешься!- крикнул  он и опоздал.
Как она заверещала, бедная!     Схватил ее поперек туловища, сунул руку под холодную струю воды. Потом  в Ульяниной аптечке  нашел  противоожоговый спрей. Залил им пальчик,  стал неумело перевязывать. Тут под окном, долгожданная,  заурчала машина.
     Вначале в дом  с большим  чемоданом. ввалился  Данила. «Кухарки»  выстроились в линеечку. Майя  что-то замешкалась на крыльце. Наконец  вошла, какая-то  чужая, роскошная, в длинной  песцовой шубе. На голове чалма  из мохерового  шарфа.  Лицо умело  и красиво подкрашено.
            - Ну, здравствуйте! – растопырила   объятия.
   Но даже Юлька к ней не пошла, уткнулась в бедро  Ашихмина, обиженно всхлипывая. Аркаша  подошел  первым, потрогал шубу, спросил:
   -А вы  вправду… тетя  Манья?
   - Вот это встреча! – засмеялась  Майя. – Все отвыкли  от меня?   А ты, детеныш, почему заплаканная?
  - Она в плиту  сунулась, -  крикнул Сашка и засмеялся. - Мы вам мясо все жарили.
     - Пахнет вкусно, - кивнула Майя, быстрым  и ловким движением сбросила шубу в кресло, размотала  шарф, встряхнула  волосами. – Ну,  идите все же, малыши, здороваться. Как вы тут?  Неужто по мне никто не скучал?
     - Я скучал, - сказал Аркашенька.  – Сильно-пресильно!
  -  Ах ты, ангел мой!   - нагнулась она к малышу,  поцеловала в лобик.
  Юлька накуксилась.
  - Что ты?– строго  спросила мать.- И сама не подходишь  и  другим не даешь?   Это ты брось! Я по всем  по вам  скучала.
    -Ой! – дернулся Ашихмин. – Мясо!
   Вовремя спохватился. Свинина  с одного краю аж подсохла   и приготовилась к обугливанию.   Полил  ее натаявшим жиром, перевернул. Чувствует, сердце колотится  весело, хоть  песни  пой. Но откуда  у  нее  такие     шубы? Просто  неузнаваемо выглядит. Но отдохнула, если это только не эффект  косметики. Для  кого она красилась? Это, что, ревность? Повторение того, что уже удалось  пережить с  Фроловой? Не приведи бог! Спокойней,  еще спокойней.  А про шубу все-таки надо спросить.
-   Теткин подарок,  - ответила она. – У нее начались  комплексы: полнеет.   Сидели на диете. Так мне эти овощные салатики обрыдли – не опишешь. Ну, вот, меряет она  шубу, а я ей в садистской  форме: полнит. Живо уступила мне ее за  полцены. Да там, в этом Калининграде,  и климат-то нешубный. А тут, я смотрю, морозец. На крыльцо поднялась: я на родине. Воздух такой.  Сосны и елки  в  снегу. Завтра же отправлюсь на лыжах.
 - Мама, -оговорился Аркаша,- а мы так весело на санках катались. Мишка за нами бегал, но не догнал. Вот.
 - Рада за Вас и за Мишку. А еще что делали?
- На пианино учились играть.
- Молодцы!
- Ну, это скука. Одному Аркашечке нравится,- скривилась  Юля.
- А вот и не скука. Я уже «Серенького козлика»  выучил и «Собачий вальс», а вы с Сашей даже гамму не умеете.
- Это великолепно, Аркадий! –засмеялась Майя.- Они  тебе должны завидовать. Ты у  нас  народным  артистом будешь. Знаешь, как это здорово?   
        Аркаша подошел  к  Майе и деловито полез к ней на колени.
 -Это только  моя мама ! – тут же высунулась Юлька.
-  Тебе жалко,  что ли? – Удивился Сашок. – Мы так своего папу для тебя не жалеем,  потому  что не       жадные.
  - Правильно, - сказал Ашихмин.- Иди сюда, Юля, и ты , Саша.  Вместе вас на ручках подержу, заметив , правда, что вы уже не маленькие  колени –то обтирать. Садитесь лучше есть.
   Мясо удалось.  «Сила!» - отметил Данила. «М-м-м!» - кивнула Майя.    «Это  потому, что мы его жарить помогали», - выставила свой забинтованный пальчик Юлия.
   Ашихмин сидел и думал: « Какое счастье – семья в сборе».