Глава 6. Артем.
На улице рубили дрова. Хряк! – топор отесывает чурбаны. Затем деревяшки музыкально колотятся о кучу. Хряк!
- Бля-а! – выругался прокуренный мужской голос. Опять – хряк!.. Голосисто расчирикались воробьи, тявкнула шавка – заливистый лай оборвался матом. – Гнида, заемал! – Топор расколол чурбан. Артем высунулся из-под пиджака, через щели в стенах льется серый свет. По углам: семейный хлам - такой копится легко, но выкинуть жалко. Кому, спрашивается, нужен бачок от старой стиральной машины или лыжики «Быстрица» с одной бамбуковой палкой? «Милый, лишь бы не было войны» - сам собой напрашивается куплет под этот очаровательный склад. Да пофигу война, когда в каждой сараюшке подобные запасы. Артем сел; всклокоченное ватное одеяло лежит поверх неструганых досок; чугунный шар догнал чумную голову.
- Хреново как, - пробормотал Артем. Как такие сараюшки называются. Сени? – Ах, вы сени, мои сени, сени новые мои… – Он спрыгнул на пол, поискал туфли. Один ботинок валялся оверкиль1 под полкой, второй стыдливо щерил нос у стены. Когда Артем обнаружил спаренные в кулек носки, не удержался хмыкнув. – Надо же…. - Сени должны быть новыми, кленовыми, решетчатыми. Эти были старые, пропахшие рухлядью, но дыры меж досками имелись. Артем, чувствуя себя мальчишкой, приник к одной. - Куда нас «белка» занесла?.. Поглядим. - Стебли засохшей полыни, доски вповалку, ржавое ведро. Несуразный пес, сделав стойку, таращится за угол. Оттуда снова: Хряк! - дровина звучно встретилась с кучей. Хозяина видно не было. Артем накинул на плечи пиджак, поежившись, подошел к двери, подергал. - Оп-па! - снаружи загремела цепь. Артем пнул дверь. – Хозяин, открывай. Ты чего беспредельничаешь? - Пес захлебнулся лаем, до хрипа. Повис на ошейнике. Хозяин, шикнул:
- Гнида, пошла! - Псина обижено взвизгнула. Цепь зажурчала о доски. Гнида, значит. Хорошее имечко – Шлюмкину в самый раз.
- Ой, еп! - Артем схватился за голову! Шлема - сидит сейчас у Моленки, струится слезами. Мурзилка резиновая! Не трещала бы голова, впору напугаться. Где хоть я? Некстати припомнился «огорченный» Питер – на бывшего Чикагского таксиста, в общем-то, плевать. А вот перед голосистым капитаном, что так старательно растягивал «Катюшу» становилось неудобно. Интересно, Вики знает, что по-русски значит «пососать»? Интуиция подсказывала - знает. Вспомнился Дашкин визг у самого уха. Что называется, произвел на барышню впечатление – не забудет никогда. Артем тревожно осмотрел свою «тюрьму». На душе кисло, по сердцу – заржавленной пилой. Прощения просить пристойно, если помнишь за что. За беспамятство – по роже. Да вроде, все без глупостей. Ага! - шевельнулось внутри. – Сарай, мужик, топор – логическая цепочка намекала об обратном. Артем примерил к плечу оборванный рукав, жалко признался ниткам. - Не помню!
- Зато я помню, - заверил за дверью хриплый бас, цепь зазвенела. В глаза ударил яркий свет. Артем зажмурился, дернулся назад. Бить не стали. Грубо, но спокойно спросили. – Ты зачем мне дочь губишь, чудовище?
Артем ответил не сразу:
- С Дашей… с ней все хорошо? – с трудом выдавил он. Силуэт недобро ухмыльнулся:
- Чего хорошего? – он рассмотрел Артема с прищуром, неожиданно сжалился. – Болеет…
- Я не?..
- Ты б не здесь дрых, а в канаве! - оборвал мужик. Посторонился. – Ну, ты выходишь… кавалер?
- Ну, выхожу.
Посадили у печки, отец высыпал дрова под оштукатуренный бок.
- Свет опять отключили, - пояснил он. – Горшок с Крышей2 развлекаются. - Он приоткрыл дверцу, коротко зыркнул на гудящее пламя. - Чаю хочешь? – снял с конфорки зеленый чайник, плюхнул бурое варево в железную кружку с отколотой эмалью.
- Хочу, - кивнул Артем, натянув рукав пиджака на ладонь, взялся за кружку. Все равно прожгло. Он поморщился, подставил под донце другую руку и отхлебнул: без сахара; тяжелый «грузинский» задубил язык. Артем глянул на отца поверх кружки. Суровый мужчина, мелкий – такие «на раз» втыкают в печень и рубят по-стахановски уголёк. Седая, стриженная «под ежик» голова, натянутые скулы. Шея сухой веткой торчит из растянутого ворота водолазного свитера. Как у «черно-белой», но в разы древнее. Штаны «афганки» заправлены в потрепанный «кирзач».
- Куришь? – в руке отца оказалась половинка «Примы».
- Нет, - Артем снова отхлебнул, не удержался – скривился.
- Горький? – догадался отец. – А че сахару не попросишь?
Странно, но мысль, что у дядьки может водиться сахар не пришла в голову.
- Я без сахара, - Артем пытался сохранить лицо.
- И давно? – усмехнулся отец, встал, дотянулся до сахарницы. Четыре кубика утонули в кипятке.
- Спасибо.
- Пожалуйста, - дядька дал ложку.
- Спасибо.
Отец вновь хмыкнул:
- А вчера резать обещал. Врал, значит, что герой? Нож тебе зачем, упырь? - Артем инстинктивно хлопнул себя по карману, едва не опрокинув кружку. Батя развеселился. - В нужнике пиковина твоя – поищи! А хочешь, новую сделаю? Краше прежней.
- Нафига? – Артем пожал плечами.
- Правильно, паря, - дядька, не смотря на крохотный рост, сумел нависнуть. В Артемкино лицо уставился тощий кулак. – Ты дочу мою не трожь! Понятно, соплячке любопытно, что за ангел нашелся...
- Отец!
- Я ей отец, а такого зятька мне даром не надо! - костяшки побелели. Неожиданно кулак разжался, дядька мягче спросил. – Ну, зачем она тебе? Мало мочалок по кабакам? Ты же видишь, блаженная она у меня. Жалко ее. Хапнет коротенького счастья, да овдовеет. Че молчишь-то? Мало вас дохлых по золоотвалам3?
- Кто про жениться говорил? – Артем захлебнулся негодованием. Отец внимательно рассмотрел «дорогого гостя»:
- А иначе, убью! Если успею… Веришь? - Мутные глаза холодно пронзили Артема.
- Я ее не обижу, отец, - медленно произнес Артем. Пустая кружка звякнула о конфорку. Артем с трудом отвернулся, положил ладони на теплую печь. Батя подлил кипятка, небрежно кинул:
- Где она подобрала этакого воробья?
- Как и положено – в парке, - откликнулся Артем.
***
Дашка не удивилась. Она запахнулась в огромный махровый халат и поспешила отвернуться. На кухне стало тесно.
- Привет, - поздоровался Артем.
- Угу, - пробубнила Даша. Презрительно зыркнул из-за порога кот, желтые глаза прищурились, всклокочилась шерсть.
- Кис-кис, - Артем показал, будто в руке что-то есть. Кот по-человечески фыркнул, спрятался за косяком.
- Лучше не трожь – в ботинки нассыт, - посоветовал отец.
- Так на мне ботинки… - Артем продемонстрировал туфли.
- На тебе и нассыт!
- Папа-а! - протянула капризно Дашка, оставив зубную щетку.
- Ох, ты! – восхитился отец, но от комментариев воздержался. Даша поймала взгляд, дернулась обратно к зеркалу. Зажурчала вода в умывальнике.
- В школу пойдешь? – отец оперся локтем на колено, поворошил угли в печке.
- Угу.
- Твоя сисястая названивает…
- Папа-а!
- В курсе, что ли?
Дашка опять обернулась:
- Чего? – не поняла она.
- Твоих приключений… Вместе были… с этим?
- Ну, па-а! – Дашка смущенно косится на Артема.
- Чего «папа»? А пьяная домой – не папа? Хмыря с собой привести – не папа? – отец вдруг переключился на «гостя». – Ну да, это он тебя донес. Милая, ничего по дороге не потеряла – совесть например?
- Отец, полегче… – заступился Артем, за что немедля «получил леща»:
- Полегче?!! – отец уставился, поиграл желваками, рука невзначай прикоснулась чайника. Артем сдал назад:
- Я виноват, Дашка здесь причем? – странно, но хотелось спасовать перед папашей.
- А баба всегда причем - ей даунов рожать, если по-пьяни матку вывернуть. - Что возразишь? Артем вздохнул, глянув на дрожащую спину – еще слез не хватало!.. Виновато выдавил:
- Простите… Не знаю, как получилось.
- Не знает он… – отец оттянул ворот свитера, покарябал шею. Неудобная пауза – весьма кстати. Бьется о таз струйка воды, еле слышно бормочет радиоточка. Издали, по нарастающей, засвистела электричка. Колеса ритмично заколотили в рельсы. Треснуло в печке пламя. Отец приоткрыл дверцу, пошерудил кочергой – лицо озарилось. Он приподнял глаза, спросил невзначай. – За что хоть морду подставлял?
- Так, бакланка, - пожал плечами Артем.
- Правда, американца бил?
Артем поймал Дашкин взгляд - застыла с зубной щеткой во рту.
- Ну… - признался он.
- Оно и правильно, - неожиданно быстро согласился отец. – Ты, говорят, офицер?
- Бывший.
- Болван, в отставке! «Бывший» бывает «в употреблении». Сбежал?
- Сбежал, - кивнул Артем.
- Дезертир, значит?
Артем поймал колючий взгляд, еле сдержался, чтобы не нагрубить. Память ехидно напомнила сумку-раскладушку с ЗИПом.4 Ржач в кондейке, когда делили с мичманом чистоган.
- Я Союзу присягал, - пробурчал Артем.
- А-а! - с притворным пониманием протянул батя, дверца печи шумно встала на место. – Тогда конечно, Союзу… Эка, Даша, словила звезду – бела кость! Мне, неумытому крановщику, даже неудобно. Милай, а ты на рояле, часом, не играешь?
- Нет, - Артем растерялся.
- Ладно, ваше благородие, не тупи. Наклонись ка… Не ссы – куда мне, старому пню до тебя. Шепну по-отечески – не прогонять же голубу. Ишь, ушки навострила! - Дашка фыркнула и сплюнула зубную пасту в таз. Артем пододвинулся к столу вместе с табуреткой.
- Ну? - он посмотрел вопросительно. Отец неторопливо вдавил бычок в чайное блюдце и выдохнул в стену. Дым, отразился от журнальной репродукции. Отец, разогнав клубы парой взмахов, спросил вполголоса:
- Баранки гну. Давай по честняку? Как мужик с мужиком. - Они одновременно посмотрели в угол, Дашка терла полотенчиком лицо. - Нравится? – отец кивнул на нее.
- Нравится, - Артем упрямо заглянул в глаза.
- И мне нравится, - согласился отец. – Только я ей «присунуть» не хочу…. Тиха-а! – он с шипением сдавил колено. – Что есть, то есть. Я мужик и ты мужик – че цацкаться? - Артем осел, батя склонился к уху. - Дальше говорим или будем в Чапаева играть?
- Говорим.
Отец вдруг бросил Дашке:
- Чего рот раззявила? Иди Мардынку покорми. Да не боись – не трону твою… находку.
Они остались одни, тем не менее, отец продолжил шепотом:
- Мы наверно больше не увидимся?
- С чего это?
- Не скаль клыки – я старше.
- И что?
- Не уважишь, значит?
Артем качнулся на табурете, шумно выдохнул:
- Ты отец – в своем праве. - Батя снова покарябал шею, черный ноготь остановился у яремной впадины:
- В праве, значит… (Пауза). Шел бы ты… человек, и не морочил девке голову. Странная она - ты ей жизнь свернешь. - Они уставились друг на друга, Артем оглянулся на дверь, неожиданно разволновался, будто на смотринах. Голос предательски подрагивал:
- Я не обижу ее, отец! - произнес он под тяжелым взглядом родителя. Батя усмехнулся, вытряхнул из пачки сигарету:
- Хотелось бы верить, только вокруг таких беда ходит – не спросит.
- Я заставлю – попросится! - Артем тряхнул головой.
- Ой, паца-ан! - презрительно протянул отец. – Птенец еще…
- Хоть петухом не обозвал.
- Допоешься – назову, - отец отодвинул пепельницу, сигарета рассыпалась меж пальцев. До смешного, за занавеской шаркнули тапки. Подслушивает. Отец не выдержал. – Дашка, накажу!
- Не накажешь! – раздалось оттуда.
- Брысь, я сказал! – Отец немного подождал, закинул ногу на ногу; заскорузлые пальцы сцепились на колене. Глаза блекло, с интересом «размазали» Артема. Он вдруг спросил. – Она говорила, кого ты напоминаешь?
- Нет, - Артем растерялся. Батя вынул новую сигарету; подкурив, сверкнул глазами сквозь горький дым.
- На дикаря ты похож. - Артем замер:
- В смысле? – ненароком потрогал оторванный рукав. - Батя махнул рукой:
- Брось лапсердак – подумаешь! Тоже мне капитан Каталкин5. Ты хоть халат шелковый одень – просвечивает телогрейка. Зверь он и есть зверь. Захотелось Марусе настоящего самца… Что ты молчишь – спорь!
Артем дернул плечом, глаза слезились от табачной вони, в горле першило.
- Зачем? – не понял он.
- И вправду, зачем? – отец усмехнулся. – Все равно не отступишься. Стремно на попятную? азарт? - Артем выдержал паузу, слова выпали сами собой:
- Я сумею ее защитить.
- В смысле, «за мной, как за каменной стеной»? Не штампуй – не в песочнице.
- Как думаю…
- Если осталось чем… Думай, как хочешь… – отец опять приоткрыл печь, заглянул в огонь, глаза отлили краснотой. – Погубишь девку – в ментовку не пойду! - Пламя заворожило, язык безучастно ответил:
- Я понял, отец.
- Григорий Михайлович! - отозвался тот.
- Артем!
- Артем… - пробурчал отец, закрыл печь. – Знаю, что «Артем» – все уши прожужжала. – Он помолчал, смакуя сигарету, выдал неожиданно. – Чего с флота ушел?
Артем откликнулся с задержкой:
- Шнырять надоело.
- Помогло?
- Слабо, - вздохнул Артем. – Только «бугор» без погон.
- Дошло? Вот я и говорю – птенец. Лежал бы сейчас в каюте, да пузыри под кителем пускал. Шило6кушать не отменили?
- Красить пробовали7, но пронесло – бухой флот лучше разумного.
- Хм, - отец нахмурился, глянул на занавеску поверх плеча. – Дашка, ну чего еще?
За ситцем всхлипнули, показалось растерянное лицо - глаза на мокром месте.
- Па, я, кажется, альбом потеряла…
Григорий Михайлович, отвесив челюсть, крякнул:
- Как это?
Артем припомнил - пендосские прогары топчут листы: опечатки подошв по грифелю, распахнутая сумка, папка титульной стороной обняла ковролин: «Мое!».
- Да-а!.. – пробормотал Артем. – Свиданьице… Будто стену в подъезде перемазал.
- Чего? – не расслышал отец.
- Чем-чем – дерьмом! – Артем встал, откинув занавеску, взял Дашку за руку. Ладонь коснулась мокрой щеки – батя за спиной смолчал. – Тише, Черно-белая, не плачь – найдется. - Ее плечи вздрогнули, глаза заглядывают недоверчиво: «Где?!». Уместно переспросить: «Когда». Вчера. Все глупости скалятся из прошлого, в настоящем – виноватое «потому что». - Скоро, - уверено сказал он, настолько, что поверил сам. – Не кошелек – кому он нужен?.. – закусил губу. Не обиделась? Кажется, нет – моргает снизу вверх, хлюпает носом. Артем попробовал пошутить. – Видишь, пить вредно.
- Угу.
- Я зайду в «Океан», там он. Ирка наверняка прибрала…
- Ой, Тёмочка! – Дашка, взвизгнув, повисла на шее.
- Кхе-кхе…
Артем растеряно оглянулся; отец улыбается разведенным рукам.
- Вы это… Шли бы к себе обниматься, а то мне, старому, неудобно. Артем упрямо свел руки за ее спиной, по-пионерски выдержав миллиметровую дистанцию.
Но в комнатушке объятий не получилось. Дашка, будто опомнившись, держалась на расстоянии – в рамках дружеских приличий. Захламленный письменный стол, диван-раскладушка; поверх постели накинуто линялое покрывало. Дашка сорвала со спинки стула дамские причиндалы, закинула в комод. Ящик с излишним грохотом закрылся.
- Вот! - она стеснённо обвела комнату рукой. – Я здесь живу. - На свободных от полок стенах - Дашкины художества: квадраты с акварелью - вполне себе картины в «настоящих» рамах, порой - тетрадные листы, зарисованные шариковой ручкой. - Вот! - повторила она, села на краешек дивана, котяра мигом забрался на колени и заурчал трактором. Артем прошел вдоль стены, остановился перед миниатюрой маслом. На переднем плане – кривые черные ветки, за ними – едва светится ларек. Фигурки людей – рыжие черточки, счетные палочки из пенала. Артем оглянулся.
- В парке?
- Угу, - ответила Даша, не поднимая головы.
- Мрачно, - определился с впечатлением Артем. Даша приподняла плечи.
- Мрачно, - согласилась она.
- А что так? Люди веселятся. Пьют…
- Там раньше кладбище было! - Ветки вдруг превратились в костистые руки: полуметровые пальцы, обломанные фаланги. Артем отшатнулся.
- М-да, - пробормотал он. – И пары над могилками сношаются. Даш, сатанизм какой-то!
- Не дам! - заучено ответила она, рукав халата по детсадовски вытер нос. Приоткрылось белое колено. Артем отвел глаза. Она поправила полу, тревожно покосилась. - Что?!
- Ничего, - Артем отвернулся, взял с полки томик с замусоленной обложкой. – Читала?
- Угу.
- Понравилось?
- Нет. Желязны лучше.
- Зато у Кинга каждая сопля здоровски описана, трещины на пуговицах…
- Зачем мне его сопли? – удивилась Дашка.
- Он вяжет бред житейской простотой - веришь. – Артем сунул книгу на место. – Я думал, мистика тебя занимает – кресты, могилы…
- Не-а, - Дашка потрясла головой. – Что я, больная? Я больше кошек люблю. Еще собак и… стариков…
- Стариков? – переспросил Артем.
- Стариков, - подтвердила Дашка. – Они занятные, на беженцев похожи. Я в кино видела, - уточнила она.
- Это еще почему? – не понял Артем.
- Одни суетятся, бегают туда-сюда, вещи роняют, а поезд не приходит. Некоторые – их мало совсем – тихонечко ждут на перроне, даже без узелков.
- И почему?
- Они верят - поезд будет, и место по билетам. Чего дергаться?
Артем не удержался:
- Хм. А поезд – Смерть?
- У-у, догада какой! – засмеялась Даша. Кот поднял голову, недовольно посмотрел на хозяйку. Артем отодвинул стул, сел рядом, Дашка едва заметно отстранилась.
- А молодежь? – полюбопытствовал он. Глаза поймали шейку девушки, нырнули за воротник… Фу-у! Стоять, Зорька!
- Туристы, - ответила Даша, закрылась под горло. – Ходят с фотиками, думают, что на экскурсии.
- И ты думаешь? – усмехнулся Артем.
- И я, - согласилась она.
- А на самом деле?
- В очереди за билетом, - огорошила Дашка. Артем озадачено почесал затылок, не удержался.
- Откуда мрак такой?
- Папа в детстве сказку рассказал.
- Лучше б про Золушку…
- Чем лучше-то? – оборвала она.
- На твоих картинах только зайцы добрые, а были бы люди.
- Принцев там не хватало! – фыркнула Дашка, кошачьи уши вздрогнули.
- Хотя бы.
- Ты что ли принц? – она оперлась на руку, кот сполз с бедра, пропито мявкнул. Даша склонилась над питомцем. – Тише, Мардюся, тише!
Артем сглотнул: хорош принц – ни шпаги, ни Мерседеса. Изо рта разит вчерашним праздником, да роятся мыслишки… Он потер щетину на подбородке, невзначай сдвинулся… Ее прозрачная кожа, волосы высыпали из-под резинки…
- Может и я! - ладонь легла на ее руку. Даша обернулась, посмотрела без тени испуга. Он придвинулся вплотную.
- А после двенадцати превратишься в тыкву? – девушка выстрадано качает головой, но руку не вырывает. Ждет. Чего? Известно…
- И хрустальные трусы не потерять? – он навалился на нее, кровать скрипнула.
- Ты не…
- Что? – он придавил ее одной рукой, второй попробовал скинуть пиджак.
- Ты!.. – Дашка взбрыкнула, Артем ткнулся губами в шею, зарылся в волосах. Пиджак, наконец, упал. Вдруг плечо взорвалось болью. Укусила! Дашка оттолкнулась двумя руками. – При отце меня трахнешь?! – зашвырнула в него подушкой.
- Легкий петтинг, мы ж взрослые! – Артем потер плечо. – Кусаться-то зачем?
- Кусаться?! – Дашка замахнулась. – Молотком бы!
- Вроде пили вместе, с американцами дрались… – Артем легко уклонился, пуфик ударился о полку, фарфоровый олень тяжело вонзился в пол. – Тише, тише! Все тут разнесешь.
- Не твоя забота – мне здесь жить. Надо будет, вымету – и тебя в том числе.
- И не узнаешь, из хрусталя ли мои трусы, - хихикнул Артем, шлепок по рукам - он ухватил ее за талию. – Тише, все! – я не буду.
- Пусти!
Он попробовал поймать губы.
- Ар… – она неожиданно «сдулась». Окончание поглотил смех, - …тем! - Плечи затряслись. Артем, чувствуя неладное, посмотрел назад.
- Вот сука-то! – он едва не задохнулся: кот трясет хвостом, глядя сквозь стену; по пиджаку - вонючее пятно. – Вот сука-а. – Артем дернулся, но Дашка повисла на плече. Кот деловито загреб с ковра мусор. Артем простонал. – Ромкин костюм!..
- Да? – Дашка округлила глаза. – Я думала, только девчонки тряпками меняются.
- Мы еще и девчонками меняемся, - пробурчал Артем, мысленно сплюнул. – Ай, ладно. Пусти.
- Подожди.
- Чего? – переспросил он угрюмо.
- Просто… – она вдруг качнулась и неловко коснулась губами щеки, руки расцепились, Дашка отскочила на другой конец дивана. Остался ее запах и легкий холодок у самых губ. Артем машинально дотронулся лица.
- Что это?..
- Легкий петтинг – как ты хотел.
- Совсем уж легкий… – Артем неожиданно догадался. – Даш, ты что, не целовалась никогда? – он ошарашено посмотрел на тонкую фигурку. - Студентка, где Красная книга? Хотя за таким папашей не заржавеет. Не каждый былинный гвоздь решится повторить опыт после сарая. Первопроходец, блин!
- С чего?! – резко парировала Дашка, поверх белизны проступил румянец.
- Ну, просто… – Артем развел руками.
- Непросто!
- Да, неважно, Даш.
- Не дам… - Даша «споткнулась», они одновременно рассмеялись. Сзади догнала вонь, Мардын, встряхивая лапы, достойно вышел к косяку.
- Скотина! - прокомментировал Артем.
- Мужчина! - усмехнулась Дашка, соскользнула с дивана, ловко ухватила пиджак, по качественной итальянской ткани побежало. – Ой. - Артем со вздохом помог, на ковер пролилось совсем немного. Дашка, охнув, вспомнила. – Ботинки… в прихожей!
- О, черт! – Артем дернулся, кот сиганул под диван.
- Ну, можно без пиджака, - Дашка поднесла куль к носу, поморщилась. – У тебя же куртка есть… Хочешь, постираю? - Артем отмахнулся:
- Да ну его! Сам.
- Кот-то мой, - заупрямилась Дашка, вынесла пиджак, держа на кончиках пальцев. Артем остался один. Вот тебе и приключение: избит, обоссан, наверное, уволен. Шлёма у Моленки соловьем заливается, тенор хренов. А думали художник… В коридоре загремела посуда, с плеском «посыпалась» вода. Папаша тут как тут:
- Что там? – раздался недовольный басок, мгновеньем позже, злорадно. – А! Быстро - уже на постирушках?
- Па-а!
- Чего «папа»? Да, подожди – сам принесу. Хорош зятек… – заскрипели половицы. Что-то рано о «зятьке». Но странно – не напрягало, даже забавно. Артем вернулся к полке, наугад вытащил томик: «Своими руками» - такие книги дарили в именины, лишь бы пустили к торту. Зашелестели под пальцами страницы, ускоренный мультик из черно-белых полярников, на глаза попался квадратик. Артем вытряхнул его, с любопытством рассмотрел. Фотка, старенькая, пожелтевшая с краев. Чудный ребенок вцепился в табурет под новогодней елкой. Платьишко-снежинка, огромные глаза предано смотрят в камеру. В ручонках – пластмассовый Дед Мороз, до боли знакомый с детства. Как сейчас: папка раскрывает волшебный ящик, из-под вороха «дождя» кукла показывалась первой. «Дед» открывал парад стеклянных шариков. Можно поклясться, над кошкиным дерьмом запахло хвоей и мандаринами. Да, «дождь» делали из дипольных отражателей8 – в полковых семьях уйма подобных причиндалов. Надо бы матери звякнуть… Зашуршало под диваном, Артем оглянулся.
- Незачет, братец, – усмехнулся он, когда кот вылез наполовину. Артем погрозил фотографией. – Лучше бы штаны обсосал. - Кот недоверчиво моргнул, вернулся под диван. Дверь в комнату открылась, Дашка заметила фотку.
- Копаешься?.. Не скучно? – она раскатала рукава халата, заглянула через плечо. – А-а… Где нашел?
- Тут, - Артем показал книжку. – Мама, что ли?
- Сам ты мама! – обиделась Дашка. – Я!
- Хм, - Артем перевернул квадратик, аккуратным почерком написано: «Дашеньке четыре годика». – А-а, - протянул он. – Извини, тупею.
- Заметно, - съязвила она.
- Края желтые – думал фотка старая, - попробовал оправдаться Артем.
- Лицо у тебя желтое, - улыбнулась Даша. – Я пиджак замочила, завтра заберешь.
«Ну вот, пока не выгоняют». Артем мысленно поблагодарил пушистого засранца.
- У меня в детстве такой же Дед Мороз был, - он протянул фотку девушке. – Я ему нос и щеки гуашью раскрашивал. Батя умилялся, а такой козлище вымахал…
- Ну, зачем так? – укорила Дашка.
- Когда электричка ближайшая, Даш?
Она прекратила подбирать шмотки, поглядела искоса.
- Торопишься?
- Нет, - признался он, в сырую хату к бабке не хотелось.
- Оставайся, скоро мама придет. - «Если такая, как папаша, лучше к старухе».
- Стрихнина к чаю предложит? – пошутил он.
- Стесняешься, что ли? – задела Дашка.
- Буду рожей идиллию портить, – пробурчал он.
- Не выйдешь рожей – выгонят! - язвительно пообещала Дашка.
- Прям так и выгонят? – Артем спрятал фото меж страниц. Рука потянулась во внутренний карман. Он вовремя опомнился. – О, черт, забыл совсем – пиджак… - Пожал плечами. - Я согласен.
- Я то как рада! – Дашка, картинно заломила руки. Волосы сбились на лицо, кончики мокрые, будто она плескалась вместе с пиджаком. Уловив внимание, осеклась. – Что? Опять?
Артем улыбнулся.
- Тебе идет с распущенными.
- Хм, - Дашка поправила локон. – По бабски…
- По-женски. С хвостом ты - только не обижайся – как подросток.
- Я и есть подросток.
- Ну, не скажи, - ухмыльнулся Артем. – Что-то я нащупал….
- Дурак!
- Дурак, - согласился Артем. – Но дурак находчивый.
- Тоже мне!..
***
Через час пришла мать; сявка радостно «зазвенела».
- Гнида, уймись! – потребовал высокий женский голос.
Значит, все-таки, имя – Артем осторожно приподнял голову.
- Вы чего так собаку назвали? – спросил он. Дашка оторвалась от его плеча, попробовала освободиться, Артем нехотя подчинился. Подумать только, целовался как пионер – без языка и рук. Так мило стукаться зубами. Даша подобрала поясок, кое-как поправила волосы.
- Само, как-то. Гнида и Гнида – папка животных обзывает. – Запахнув халат, она обернулась. – Я сейчас! – Артем, проводив колыхания занавески, опустил ноги на пол. Диван предательски заскрипел. Значит, мама… Смотрины эгегейского коня: зубы, шейка, под хвостом. Бивни не мешало бы помыть. Ай, ладно - перегар не лучше. Судя по солнцу – за полдень. Влюбленные часов не замечают. Влюбленные? – Артем ухмыльнулся. – После такой любви хорошо яйцами на лед. Право, словно дети!..
- Как дела, стрекоза? – приглушенно спросила мать.
Дашка вяло ответила.
- Нормально.
- Чего не в школе?
- Да… – потянула Даша, батя бодро выручил.
- А, приболела доча.
- Что так? – мамка разволновалась, не дожидаясь ответа, запричитала. – Торчишь целыми днями в парке. Холодно ведь еще! Отец, сколько говорить?! Оставишь вас одних…
- Да я не… – промямлила Дашка.
- Температура есть?
- Не… не знаю. Мам, как у тебя дела?
- Вы чего на меня смотрите? – молчание, перемежаемое поскуливанием Гниды. Мама надавила. – Ну?!! - Опять выступил отец:
- Светулек, ты не особливо шуми – у нас, вроде как, гость. - Мамаша опешила:
- Какой-то?
- Дорогой, Свитулька, дорогой! - ответил отец. Что-то скрипнуло, наверное, стул. Стукнула о пол обувь.
- Опять дружков привел? Мы же говорили, Гриша!
Сейчас папаша мучается мыслью, как не попасть под оговор.
- Света, не…
- Чего, Света! – взвилась мать. – В хате перегар, как в синюшнике. Славка? Или братец твой? - Воочию, папашка играет скулами – жаль старого. Артем оторвал ухо от двери. Ваш выход, товарищ! Он толкнул дверь…
- Здравствуйте! Я Артем!
Академично немая сцена: «Ревизор из Петербурга». Мама от неожиданности потеряла дар речи, в руке расстегнутый сапог. Приятная женщина лет сорока, ухоженная, но не по годам усталая. Драповое пальто, шарф вокруг шеи, короткая прическа, закрашенная хной. В ногах, пакет мороженых окорочков – фрагмент брикета.
- Светлана… Светлана Николаевна, - она положила сапог, под пальто мелькнул синий мундир с железнодорожными крылышками. Мать отвела взгляд, беспомощно посмотрела на домочадцев: «О, Боже, откуда это!». Отец пасанул улыбку дочери - кривую, заговорщицкую.
- Мама, это мой друг, мы… – она сглотнула комок. Артем мысленно продолжил: «Бухали всю ночь, немного подрались, еще Тёма хотел зарезать папу, но жить мы будем вместе». Дашка словно прочитала ехидство в глазах, поэтому поспешила поставить точку. – Мы… Мартен ему на пиджак… Я постирала. - Как много в этих словах для матери: «пиджак» – хорошо не на трусы. «Друг, мой, комната» – любовник. «Я постирала» – запудрил мозги малышке. Смысловые картинки прошлись телетайпом за материнскими глазами. Она подбирала безобидные слова:
- Вы пили? – догадалась Светлана Николаевна. Дашка потухла, ссутулилась, поискала поддержки отца. Григорий пожал плечами.
- Мать! - вмешался он.
- Светлана Николаевна, давайте я все объясню, - выступил Артем.
- Как вы… она девочка совсем! – мать нахмурилась.
- Извините, - отношения с псевдотещей не залаживались. – Я виноват.
- Мам, Артем меня не заставлял, - подскочила Дашка.
- Помолчала бы, - мать покачала головой. – Что ж вас на день оставить нельзя?
- А ты не оставляй, - подкинул батя.
- А есть что будете? Обещания твои? – Светлана Николаевна выразительно пнула полбрикета окороков.
- Тьфу, ты, завелась! – отец серьезно сплюнул в угол.
- Ну, ма! – Дашка повисла на ее плече. – Ма! -Светлана Николаевна потрепала дочь по голове:
- Лиса! - примирительно шепнула она, взглянув на Артема, одела «деловую маску». – Кто вы хоть? - Прежде, чем Артем открыл рот, Дашка соврала:
- Мама, Артем офицер!
- Офицер? – мать недоверчиво окинула его с ног до головы. – И где служите?
- Во как! – восхитился отец.
- Флотский, - Артем встретил его колючие глаза.
- Эх, доченька, флотские пьют, как сапожники.
- Не, мать, - Григорий похлопал Артема по плечу. – Пьют корабельные. Этот, по всему, штабной. Культура. Хм.
- Я увольняюсь – хочу бизнесом заняться, - уши Артема побагровели.
- Да ну, там жулики одни, - Светлана Николаевна согнала дочь, повесила пальто на крючок. – Давайте к нам, на ЖД. Мужиков приличных мало…
- Ма! – закипела Дашка.
- Что «мама»? – не поняла та.
- Хорошо, Светлана Николаевна, я подумаю.
- Вы думайте, - согласилась мамаша. Скомандовала мужу. – Гриш, куры потекут. Есть, что поесть?
- Греется, - Григорий Михайлович подхватил брикет, кивнул в направлении кухни. – Пойдем, поможешь, что ли… охфицер.
В унисон гремят чайные ложечки, семья переглядывается: Дашка на отца, отец на мать, эстафета кончается на Артеме - дурацкая улыбка не сползает с лица. За ужином обошлось без скользких вопросов, Светлана Николаевна вещала об ушлом Лешке, что жмет продукты в вагоне-ресторане и новом начальнике поезда. Григорий Михайлович хохмил, начальника величал не иначе, как петухом и жмотом, не обошлось без колкостей. Мать бычилась, огрызалась легко, с оглядкой на «дорогого гостя». Когда Артем рассказал, как продавал в голодный девяносто второй парадный китель, повисло неловкое молчание. Батя крякнул, а мама тоскливо проморгалась – того гляди всплакнет. Ходики отстукивают, трещит остывающая печь. Отец встал, подтянул чугунную «шишку» на часах.
- Я думал, смешно получится, - признался Артем.
- Что тут смешного? – изумилась мать, не выдержала и кинула в окно. – Вот суки-то!
Где-то там, по ее мнению, находится Москва – догадался Артем.
- Нет, правда – китайцы думали, что пуговицы золотые, - вмешался он. – Чуть не убили.
Семья переглянулась, батя поставил чайник, терпко ударил аромат заварки. Светлана Николаевна пробурчала:
- Опять чифирем накормишь?
- Ваша же вагонная «солома», - возмутился отец. – С ней иначе нельзя.
Дашка хихикнула.
- Мама, когда на «Москве» работала, чай содой разбавляла…
- Даша! – взбрыкнула мать, покосилась на Артема, но улыбнулась. – Пассажирам нравилось. «Отличный, Светлана, чаек» - говорили.
- Ага, пачка «грузинского» на десять тысяч километров, - хохотнул отец.
- Ну, вас! – отмахнулась мать. – Ведь нравилось.
- А я что говорю? – Григорий Михайлович налил Артему. – Пей, ваше благородь, не брезгуй.
- Спасибо.
Опять неловкое молчание, звон ложек, перестрелка глазами - заговорщики, блин. Батя зашел издалека.
- Света, во сколько последняя электричка? - Она порылась в памяти и ответила:
- Десять тридцать…
Артем бросил взгляд на часы.
- Ой, а мне пора, - засуетился он, оглянулся к печи. – Пиджак…
- Да подожди ты со своим пиджаком! – цыкнул отец. – Мать!
- Что?
- Ну, его к бесам – пусть остается. Поздно уже. А сайгачить по фанке9, ночью, с незнакомой рожей… – Григорий Михайлович сделал неопределенный жест. Светлана Николаевна подалась вперед.
- И вправду, Артем! оставайтесь у нас! Переночуете, утром Дашеньку в город проводите.
- В сарае? – насупился Артем.
- Почему в сарае? – не поняла мать. – В хате. Вам во сколько вставать?
Артем пожал плечами.
- Я в отпуске.
- Дашка в семь сорок пять выходит, я на семь заведу.
- Давайте.
Папаша погрозил пальцем.
- Не обольщайся, охфицер – тебе на кухне постелю.
Дашка покраснела.
- Папа!
- А что я? – отец сделал невинное лицо.
- Гриша… - мать покачала головой.
- Бабский цветник, - проворчал отец, встал из-за стола. – Пойду, покурю. Офицер, пойдешь?
- Я не курю, - отреагировал Артем. Светлана Николаевна засветилась, Артем чувствовал, для нее некурящий мужчина сродни Бродскому: начитан, чист и понятен узкому кругу интеллектуалов – жаль не умер за границей.
- А я научу, - пообещал отец.
- Гриша, иди! – мать насупила брови.
- Ну, иду, - отец потряс коробок и вышел. Светлана Николаевна дождалась, когда закроется дверь.
- Артем, а ваши родители где? – она сложила руки перед собой, сцепила пальцы. Просто сватовство гусара. Однако!
- В Арсеньеве.
- Чем занимаются?
- Заслуженные пенсионеры, дачники.
- У вас есть дача! – восхитилась Светлана Николаевна.
- Мама на клубничке бюджет пополняет, - Артем отхлебнул с края кружки, мельком заметил, как напряженно скучает Дашка.
- У меня до огорода руки не доходят. Гришке... - мать покосилась на дочь, - отцу плевать. Вон, хозяйство: Гнида, да котяра – руки не доходят кастрировать.
- Жалко, - Артем проникся сочувствием к Мартену.
- Не болеют? – невпопад спросила Светлана Николаевна.
- Кто? – Артем запоздало догадался. – Родители?
- Ну, конечно! Они у вас пожилые, наверное…
Страшно, но ответить нечего. Он не знал! Артем стиснул зубы, злой чертик пожурил: «Позвони мамке, позвони…».
- Так… как все.
- Понятно, - Светлана Николаевна, похоже, не собиралась теребить скользкую тему. – Вы почему варенье не берете, не нравится?
Артем положил две ложки, с чаинками закружились ягодные лохмотья.
- Клубничное? – сумничал он.
- Малиновое, - защебетала Светлана Николаевна, и, как бы извиняясь, - соседка угостила, чтобы не болели. Но какое! – зима давно прошла…. Я, знаете, с этой работой забросила их совсем. Дашка, вон, пацанкой растет…
- Ма!
- Да ладно, - отмахнулась мать, – прозрачная, как моль. Шмоток прикупить – только деньги переводить. Вы знаете, когда я видела ее в платье?
- Ма!
- Как эта… ну... лесбиянка. Молчи уж! – Мамаша тюкнула взглядом дочь – жалостливо, гладко. Вдруг задела Артема. – Может, выпьете за знакомство? – Внимательно его изучила. – Гриша делает вишневую наливку. Люди хвалят.
Артем покосился на Дашку – кусает губы. Он пожал плечами.
- Рюмочку, разве что…
Светлана Николаевна подскочила к шкафу, засуетилась, через миг на столе оказались четыре стопки и пузатый графин из розового стекла.
- Подлечитесь, - улыбнулась она, разливая рубиновую жидкость. – Дашка, так та вообще, первый раз. Ей на пробку наступить…
- Ну, ма-а! – затянула Дашка.
- Ладно, давайте за знакомство, - мать протянула Артему стопку. – Молодец, что приехали. Дашка друзей не водит, был тут один.… Одно слово «Санечка» - без слез не взглянешь. Ой, простите! Чего я говорю!
- Ничего, - успокоил Артем. – Я взрослый.
- Да вы не думайте, Дашенька еще девчонка, что ни хахаль - плюшевый медведь. – Мама поддала без команды, поморщилась в хлебную корку. Ума не приложу, где вы…
- В парке. - Артем обреченно «догнал» Светлану Николаевну. За спиной скрипнула дверь, запахло табаком.
- Ого! – батя повесил бушлат, подошел к столу и примерился – налито. Скрипнул табурет. Григорий Михайлович поддел Дашку. – Что, пеструшка, пропивает тебя мать? – и, закинув голову, опрокинул рюмку. Артем поймал Дашкины глаза, девочка напряженно улыбнулась, ее стопка осталась нетронутой…
***
Еще темно. Далеко свистит маневровый, перелаиваются собаки, Гнида сдержано рычит. Надрывается соседский петух. Пришел Мартен, все норовит устроиться в голове; наконец, притулился сбоку - урчит как трактор. На потолок, бывало, набегут лучи фар, прочешут из угла в угол – кухня вспыхнет: стаканы, вилки, ополовиненный графин. Гнида тявкнет настороженно. Чернь растеклась синевой – светает. Артем закинул руки за голову, уставившись в потолок. Вот и познакомился. «Женись» – хихикнул внутренний голос. Пошел ты! «Маме позвони - забыл? – тот внутри не обиделся, съязвил. – Или другую заведешь? – и совсем уж вольно. – А эта ничего! Задок… молодится… С дочей не сложится – к старухе занырнешь». Поше-ол! – Артем сорвался на коте. Мартен обижено мявкнул и юркнул в коридор. Хана ботиночкам. Ай, ладно! Он вылез из-под одеяла. Зябко. Рука прикоснулась печи: камень ледяной. Артем встал, стянув с веревки пиджак, накинул на плечи. У подоконника совсем уж холодно. Пепельница, коробок, вялая герань. За стеклом – туман. «Богу привет передавай» - Артем вздрогнул, поймал глазами отражение. Дрожащий женский шепот: «Передам». Пять бумажек за обоссанные детские колготки. Почему вот так же Шелест не приходит? Или Вага? Лучше Вага – его совсем не жалко. Шелест – тот ничего, просто не с нами. С кем, с нами? Артем прислонился к стеклу - лоб оледенел. Пальцы подобрали обломанную «Приму». Он пробормотал:
- На, пахан, мужскую честь, у меня другая есть! - Вернувшись к печке, Артем закурил; сизый дымок потек в трубу. «Бедная девочка – а ты ей про погоны золотые». – Черт! – Артем стряхнул пепел с лацкана. Пропалина! - Версаче бутафорский. Лысый закусает. Ладно. Он затянулся до пальцев, бычок - в печь, загнал вслед остатки дыма. Все - ладно. В коридоре скрипнули половицы - легонько, крадучись. В проеме двери затормозила тень.
- Не спишь уже… охфицер? – ухмыльнулся Григорий Михайлович, потянул воздух. – О, да ты курить умеешь!
- Редко, - признался Артем.
- Редко… Ловок ты бабам нравиться, - отец присел рядом. – Может, еще по одной?
- Спасибо, - Артем отрицательно тряхнул головой.
- Как знаешь, - отец подтянул чурбан, принялся остругивать щепу. – Дашка встанет… холодно.
- Холодно.
- Что за весна, блин! – бушлат сполз, оголив острое плечо. Григорий Михайлович хлопнул себя по карманам. – Спички…
- Держите, - Артем протянул коробок.
- Когда эти упыри угомоняться?
- ?
- Опять света нет! - огонек сожрал газету, едва-едва облизав дрова. Лязгнула дверца. – Разгорится!.. Слышь, охфицер, кореша на коробках10 остались?
- Ну…
- Скажи, пусть выгонят какую-нибудь «Аврору» - на руины мэрии поглядеть охота.
- Соляры нет – давно бы бахнули.
- И тут вздули, суки!!!
- Вздули!.. - Затрещали дрова, напротив – огненная маска: тени гуляют в глубоких морщинах. Батя поправил бушлат, прокашлялся, меж узловатых пальцев неведомо откуда появилась сигарета.
- Мужик ты вроде ничего, - он подкурил.
- Спасибо.
- Не за что – мне несложно. Пепельницу дай, а то баба загрызет. – Артем поднялся, дотянулся до стола, Григорий Михайлович попросил вдогон. – Коль встал, форточку открой.
- Хорошо. - Глаза приковал огонь, канула минута, другая… Кирпичный бок начал жечь. Батя подкинул пару поленьев. Горький дым вышиб слезу. Григорий Михайлович бросил извиняющимся тоном:
- Дымит, зараза!.. Руки-крюки…
- Ничего. Сам такой.
- Ты это… понятно – дело молодое, не обижайся. Ясно, дети не в кортопле родятся. Шуры-муры – сам проходил. Девка, если приглядеться, ладная. Немного не в себе, но ладная. Не обижай…
- Договорились, вроде.
- Договорились… - Григорий Михайлович поднялся, сдвинув с бака крышку, потрогал воду. – Теплая. Ты штаны бы одел, будильник скоро зазвенит. Ладно, Дашка, а бабе моей травма.
- Извините, - Артем снял со стула брюки.
- Культурный…, - хмыкнул отец. – Рыбалку любишь?
- А? – «затормозил» Артем.
- Рыбалку, говорю, любишь? - Артем пожал плечами:
- Давно, в детстве.
- В детстве оно хорошо, - одобрил Григорий Михайлович. – Перемажешься в чехуе… – Запиликал будильник. Отец приподнял голову. – О, сейчас полезут, – он закинул бычок в топку. – Закрывай форточку, я хлеб нарежу…
***
Поток пассажиров электрички гармонично втек на трамвайную остановку. Споро забились вагончики, колеса застучали под перезвон. За окнами поплыли павильоны Первой Речки.11
- Вы на «Дальпрессе»12 не выходите?
- Нет, - Артем пропустил грузного дядьку. Поморщился – сумка-раскладушка деранула бок. Хотел шикнуть – вовремя столкнулся с Дашкиными глазами. Благодушно бросил в спину. – Осторожнее.
- Извините, - мужчина виновато понурил взор.
- Бывает. - Трамвай качнуло перед остановкой, народ кто как вцепился в поручни: оханье, мат, причитание.
- Не дрова везешь!
- Остановка «Комсомольская», - прохрипело из динамика.
- Вы не выходите? – надавили сзади.
- На следующей, на Покровском, - огрызнулся Артем.
- Можно? – не дожидаясь ответа, безликая масса обжала, навалила друг на друга.
Дашка смотрит снизу, Артем сжал холодную ладошку, наклонился.
- А говорят, в Союзе секса нет… - Дашка натянуто улыбнулась. - Даш! – Артем прошептал ей на ухо. – Не бойся, найдем твой альбом.
- Я не боюсь, просто… - она встряхнула плечами. – Не привыкла.