Р.Г. ИГНАТЬЕВ
АЛЬБЕРТ БЁНИГ
историческая повесть xv века
I
ВЕЧЕ
В Великом Новгороде, в начале 1400 года на Софийской стороне, на Фёдоровской улице, отслушав по рану святую божью литургию и молебен св. пророку Предтече и Крестителю Господню Иоанну в церкви св. мученика Феодора Стратилата, стали вечем на площади пред тою церковью все люди почётные с Софийской стороны: бояре, купцы, духовные, огнищане, житые люди или домохозяева; тут же были и старосты от каждой улицы, как представители благочиния и непременно избираемые тоже из огнищан-домохозяек.
Все эти люди почётные о чём-то кричали, шумели, горячо спорили, судили и бранились, не стесняясь никаким крепким словом. Посреди шума и галдения вырывались отрывистые слова: церковь, святой Иван, ставит треба, Ивана святого, государь наш Василий Ананьич—милостивец, всечестной муж, боярин Иванец.
—Без Василья Ананьича никакое слово не станет, его нетути, надо слать за ним, и вдруг загалдела толпа,—сюда его, сюда!
—Больно спесив стал, сказал старый купец,—пусть, мол, православный народ пождёт меня. А то, мол, и то много де чести для всякой эдакой швали, что я за неё вступаюсь, да ещё волей-неволей должен всякой сволочи поклон класть; спесивы нонче бояре, больно спесивы стали!
—Вы завсегда супротив бояр, сказал боярский сын,—супротив от искони, а этого тебе не вдомёк, что Василь Ананьич стар, есть человек, много послужил господину Великому Новгороду и разумом и мечом. Ведь не шутка—народом правил, не аршином мерил, как твоя милость. Такому человеку, как наш-то батюшка Василь Ананьич, можно не раз в ножки поклониться, чтобы только вступился в наше горе, укорял купца боярский сын.
—Ты и кланяйся, благо млад ещё, вьюнош!
—И стократно поклонюсь!
Но в это время явился в толпе ещё какой-то говорун. Опять зашумело, загалдело вече.
Порешили послать трёх человек звать, с великим прошением пожаловать на вече степенного боярина Василия Ананьевича и тотчас послали к боярину сына боярского, попа, да огнищанина.
После того вече разбрелось в разные стороны: кто поместился в церковной ограде, кто на могилках и каменных надгробиях на погосте или кладбище Феодоровской церкви.
Тотчас появились разнощики с разным съедобным и лакомством, калачницы, квасники с медовым малиновым квасом. Мужи веча принялись за еду и питьё, толкуя между собою о необходимо скором построении церкви Ивана Святого; толковали о Василь Ананьевиче, о боярине Иванце, а ещё пуще того о вчерашней обиде смертной от извечных своих супротивников, жителей Торговой стороны Великого Новгорода.
А обида была по тогдашним поверьям у новгородцев не-стерпимая.
Побила позавчера на кулачной потехе Торговая сторона Софийскую; ну, это ещё ничего, всяко бывает… обиды тут бы, никакой нет, а вот где обида-то: стали люди с Торговой стороны на смех поднимать всю Софийскую сторону, что-де вам и на кулачном бою нет победы и одоления за то, что не чтите Святого Господня Крестителя, потому что-де и доселе на вашей Софийской стороне в то имя церкви Божией нет; у нас так собор каменный, Иван Святой, построен при св. князе Всеволоде, псковском чудотворце, когда он княжил у нас, да и притом соборе у нас пять попов, да три дьякона. И много потом изрекли люди с Торговой против людей Софийской стороны словес хульных, вельми кусательных, всякого содомского срамо глаголания исполненных, паче речи бусурманских и нестерпимых…
С разбитыми физиономиями позавчера явились по домам побитые молодцы и о такой обиде ударили челом всем людям старейшим Софийской стороны. Как море закипела Софийская сторона: отец заговорил за сына обиженного, брат за брата, жена за мужа. Обиделась вся Софийская сторона за обиженных не побоями, а упрёком…
Бояре, попы, монахи, купцы и все жители решили, что обижена вся Софийская сторона и обижена смертно.
Одни кричали: наденем, други, железные рубахи, примемся за оружие, пойдём и пожгём всю Торговую; другие были на это не согласны, а предлагали на общую складчину построить каменную церковь Святого Ивана, о чём положили в особенности просить богачей, и коли поставим церкву камену, благолепно изукрашенну, тогда и распрям конец, сама-де святая церковь зажмёт рты Торговой стороне. Ведь не впервые-де мы, жители софийские, перекоряемся о церквах и в такое же имя, как и у них, у себя церкви ставим, а то и они нам подражают. Поставили мы, софийские, церкву Митрий Святой Мироточивый, и они тоже у себя поставили на Торговой стороне церкву Митрия и тем с нами в те поры надолго на мир пришли, и согласие… Так подобает сотворить и нам теперь. Другие из софийских говорили: где же мы возьмём казны, чтобы каменную церковь ставить. Разорили нас пожары и моровая язва, и война с московским князем Димитрием Ивановичем, когда нам самим пришлось посады жечь, не пощадя около городних монастырей, а потом Москве тяжёлую дань заплатить; и по всему тому мы зело не скоро поправимся, а таких людей, что Бог спас от пожара и мора недавнего, да московского погрома, разорения, у нас на Софийской стороне мало, все мы стали бедны, а ведь церкву, говорите, нужно ставить каменную, богатую, а если поставить деревянную, да убогую, тогда торговые ещё пуще станут нас корить и в глаза смеяться…
Самое жаркое участие взял в этом деле житель Софийской стороны, владелец богатых хором на Яковлевской-Добрынинской улице, что у Яковлевского собора, боярин и старый степенный посадник Василий Ананьевич и тотчас же велел собраться вечем пред церковью св. Феодора Стратилата всем почётным людям Софийской стороны, а вместе с тем Василий Ананьевич дал стороною понять, что это дело не обойдётся никак без боярина Ивана Всеволодовича, у которого и все животы, и всё имущество и в пожары, и мор, и в беду московскую остались в целости, да если бы и хоромы и животы Ивана Всеволодовича, Богу изволившу, пострадали в те великие пожары, то у него, слава Господу, трое хором в Ладоге, да Порхове, да сколько земель богатых и всяких угодьев, богатые рыбные ловли на рр. Шексне, Шелони и Волхове, да сотни слуг, а золота и серебра чай, сколько в землю запрятано про всякий час, видимо-невидимо, тьма тьмущая, опричь что есть в кладовых.
—Так звать его на вече, Ивана-то Всеволодовича, говорили многие.—Беспременно звать!
—Не могите этого думать, сказал Василий Ананьевич: – Иванец старик спесивый, лучше сами пойдём всем вечем к нему, да не раз низко поклонимся, тогда… я его знаю, он подастся… Иван Всеволодович лесть, да поклоны вельми уважает…
Вот почему и стали вечем жители Софийской стороны и всё ждали, поджидали Василья Ананьевича.
Но здесь мы должны будем сделать невольное отступление, сказавши, что такое был тогда Господин Великий Новгород в своём домашнем быту.
Тогдашний Великий Новгород разделялся: на крепость, каменный город, кремль или детинец, занимавший средину города, и на посады, или на Софийскую и Торговую стороны. Естественною границею Торговой стороны с крепостью служит и теперь р. Волхов, а Софийской стороны с крепостью—ров, куда проведена была вода из р. Волхова. Таковое подразделение со-хранил и нынешний умалённый Новгород.
В каменном городе находился собор св. Софии, Премудрости Божией, было ещё несколько церквей, палаты архиерейские и несколько дворов поповских и причетнических, были и лавки, но купцы здесь не жили, а жили в каменном городе одни духовные, да служители владычны или архиерейские. Лишь в военное время сюда перебирались жители и устраивали себе избы наскоро. Поэтому-то каменный город и звался детинцем, что отечески собирал к себе своих детей-новгородцев во времена опасные.
Так, например, было в войну Новгорода с суздальским князем Андреем Боголюбским в 1169 году, в ополчении которого было до 72-х князей русских, и с великим князем московским Дмитрием Донским, в 1378 году, когда, сказано в летописях, что новгородцы сами сожгли посады, не пощадя окологородских церквей и монастырей.
На Торговой стороне жило более купечество; тут был гостиный двор, здесь жили немецкие купцы из вольных городов: Гамбурга, Любека, Бремена и прочих мест, составляющих тор-говый ганзейский союз, к которому принадлежали Новгород, Псков и Смоленск.
У немцев или купцов ганзейских был свой двор или подворье, с лавками или складами для товаров; среди двора стояла каменная, католическая каплица или ропата в честь св. апостолов Петра и Павла, отчего и само немецкое подворье звалось у новгородцев «Петрядиным». На Торговой стороне, у церкви св. Николая, что на Ярославле дворе, собиралось вече, если оно касалось общего дела народоправства, в частных же случаях вече собиралось, где находили нужным. На Торговой стороне было пять монастырей, 5 соборов и несколько церквей. Торговая сторона была укреплена земляным валом, сверх того, р. Волхов служила тоже обороною.
Софийская сторона укреплена была земляным валом, рвом и частоколом. Здесь жило более боярство, хотя и бояре не гнушались быть торговцами и даже ростовщиками. На Софийской стороне было 6 монастырей, 1 собор и несколько церквей. Сообщением Торговой стороны с крепостью и Софийской стороною служил мост чрез р. Волхов, называемый «Великим мостом». С этого моста бросали в реку приговорённых к смерти; других казней не было, да и эта казнь постигала лишь изменников и врагов Великого Новгорода, еретиков и, может быть, колдунов и волшебников; исполнителем казни был сам народ.
Не знали тогда новгородцы ни палачей, ни пыток, ни кнута и вообще по суду не было телесных наказаний, и мог быть побит тогдашний новгородец лишь на кулачном бою, да рукою родительскою, или же боярскою, если он был холоп.
Великий Новгород был тогда многолюден и богат, торговля его процветала, славился он святыней, богатством церквей и монастырей. Кроме тех монастырей, которые были в городе, было много монастырей в окрестностях.
Обе стороны, как Торговая, так и Софийская, постоянно ссорились и перекорялись между собою и часто эти ссоры дохо-дили до оружия; местом боя всегда был Великий мост; но тут непременно вступалось духовенство, и сам владыка выходил на Великий мост со кресты и святыми иконами и тогда обе стороны тотчас же, примирялись, конечно, впредь до нового случая к ссоре. По праздничным дням бывали на Великом мосту кулачные бои, Торговая сторона шла против Софийской, Софийская против Торговой.
Жестоки и кровавы были эти потехи, доходили даже до смертоубийства. Бой для того и был на мосту, чтобы не было утечки и утечников, т. е. беглецов, с боя.
Кроме грубой материальной силы, Софийская и Торговая стороны ни в чём не хотели уступать друг другу. Строил ли богач красивые хоромы на Торговой стороне, сейчас же точно такие же хоромы ставил богач на Софийской стороне, да ещё старался построить лучше. Развёл, какой боярин сад диковинный на Софийской стороне, завёл богатую конскую сбрую немецкую, разодел жену и дочерей как-нибудь особо богато и доселе не видано, тотчас же находились подражатели на Торговой стороне, и наоборот. А не явись подражатель—сейчас укоры, посмеяние.
Но всего страннее был между Софийской и Торговой сторонами, как говорит предание, это перекор о церквах и о чест-вовании такого-то праздника или святого угодника, и поэтому та и другая сторона Новгорода строила церкви в одно и то же имя, стараясь перещеголять друг друга, богатством самых церквей.
Поставят, бывало на Торговой стороне, положим, церкву святому Николаю Чудотворцу и потом смеются в глаза и корят всячески всю Софийскую сторону ересью, неверием и нечествованием великого Святителя Христова, что-де если бы Софийская сторона верила и чествовала св. Николу Чудотворца, то непременно бы поставила в честь его храм, а коли такого нет, значит, Софийская сторона ереси внялась, антихрию предалась.
От таких укоров, разумеется, волновалась Софийская сторона и отвечала своим ворогам постройкою Николаевского мужского монастыря, под именем «Николы Белого». Уничтоженные этим, жители Торговой стороны поставили в укор Софийской стороне церковь св. Феодора Стратилата; опять начинались насмешки и поношения, подозрения в не православии. Волновалась опять Софийская и строила у себя церковь в тоже имя, да ещё к пущему укору другую церковь – Илью пророка.
Перекорялась Торговая с Софийскою, Софийская сторона с Торговой не только что в церквах, но и о приделах при церквах, о написании и украшении икон, о церковной утвари, колоколах, да и мало ли о чём.
Теперь, как начинается настоящий рассказ, Торговая сторона вдруг, чего прежде не догадалась, вспомнила, что у ней более двух сот лет существует каменная соборная церковь св. Иоанна Предтечи, а на Софийской стороне в это имя нет, вот, уже значит и ересь, нечествование крестителя Господня и Большого пред Господом из всех женами рождённых.
В особенности горек был для Софийской стороны такой укор, когда Торговая сторона, побив на кулачном бою Софийскую, отнесла свою победу к гневу св. Предтечи за нечествование Софийскою стороною его памяти.
Несмотря на странно-смешную ссору, нигде кроме Новгорода на Руси никогда не бывалую, но ссору часто кровавую, доходившую до оружия и смертоубийств, но в чести древнего Великого Новгорода должно сказать: если начиналась война, затрагивалась честь народная, наступали пожары, мор, недороды, просил ли гостеприимства изгнанник, защиты ли обиженный, тогда уже не было, ни Софийской, ни Торговой стороны, а был только один православный русский единодушный и могучий народ!..
Этот народ судил общим голосом все дела и нужды, призывал сам князей, вручая им власть военноначальника, боронителя новгородского, на основании особых договоров. Этот же народ судил и князя, если князь не исполнял договоры, не оправдывал общей надежды и доверия. Господин Великий Новгород тогда избирал себе другого князя, прося старого князя удалиться во свояси, или, по словам летописей: «указаша князю путь из Новгорода»; но те же летописи, нигде не дают нам бесспорных фактов о пристрастии и неправде народного суда.
Всенародное обсуждение нужд Господина Великого Новгорода и его людей то не были сеймы, как в Польше и Литве, где судьба народа была в руках одного шляхетства; в Новгородское народоправство заслуги, собственность давали право голоса на вече даже и женщинам, особенно вдовам, матерям трёх взрослых сыновей, таковые женщины звались в Новгороде – «матёрыми вдовами» такова была впоследствии Марфа Борецкая, или Марфа Посадница, мать четырёх взрослых сыновей .
Возвратимся теперь к вечу, собранному Васильем Ананьевичем.
Долго прождало его вече, высоко поднялось солнышко, скоро час обеденный.
Посланные вернулись со словом Василья Ананьевича, что скоро будет, и между тем всё его нет. Раздался ропот и многие уже хотели уйти домой.
—Едут, едут! раздались голоса, и показался давно жданный Василий Ананьевич.
Василий Ананьевич, хоть ему и было около 70 лет, но был ещё не по летам бодр и свеж, и казался далеко моложе своих лет. Боярин был в парчовом кафтане с высоким воротом или козырём, на голове шапка соболья с зелёным бархатным верхом. Бодро сидел старик на статном и сытом коне; а на коне седло и весь прибор немецкий; за боярином ехали трое холопей, на добрых тоже конях; сёдла и сбруя татарские.
Сошед с коня и передав поводья одному из холопей, боярин снял шапку и стал молиться на святую Божью церковь. А потом на все четыре стороны кланяться народу.
Все сняли шапки и низко поклонились боярину-радетелю.
—Будьте здоровы, чести господи, зде собравшиеся, да хранит вас Господь наш Иисус Христос, Матерь Божия, святая София, святой Предтеча и Креститель Господень Иван, угодники Божии новгородские чудотворцы и вся святи, сказал боярин-радетель и снова поклонился всему вечью.
—Рассуди позор и поношение всей нашей Софийской, они ведь тебе добре ведомы, а без тебя суд наш не в суд, закричала сотня голосов.
Кто-то закричал:
—Пора покончить с торговцами раз и навсегда!.. Бери топоры, роби (ребята), и айда молодцы, разобьём всю Торговую!
—Стыдно, христиане, грешно! Они нам братья, у них теже святые церкви, Что мы, татары, аль нехристи какие!—крикнул боярин.
—Выслушайте меня, люди православные! Раздался снова повелительный голос боярский.
Всё затихло.
—Слушайте, смекайте и обсудите целым умом, что поведаю.
—Говори, говори, муж желанный, человек душевный! раздались голоса.
—Что твоя милость порешить, на том, и мы все встанем, как един человек, сказал тот самый купец, что недавно роптал на Василия Ананьевича и корил его за гордость боярскую.
—Я сам житель софийской,—стал говорить Василий Ананьевич:—ваши скорби—моя скорбь, ваше поношение—мои раны душевные. Много есть прискорбна душа моя, но чем по-можем общему сетованию, а?
Зашумело, загалдело вече, а о чём и не разберёшь, всяк своё несёт.
—Да замолчишь ли, народ православный! крикнул боярин.
Опять всё замолчало.
—Так или не так, други, а каменная церковь Иван Святой ставить должно и ставить всей Софийской стороной, кто, чем может. Я готов первый, чем Бог послал, и вы, други, не отставайте: давайте всё—деньги, утварь ценную, домашнюю, Божие ми-лосердие, кому нечего дать, пусть потрудится при постройке работой. Только, други, недавние пожары и мор, да московское нашествие, когда тяжёлую дань заплатили мы ненасытной Москве,—«чёрный бор» поголовно. Всё это нас, други, теперича разорило и стали мы бедны, даже очень бедны, и трудно, братья, нам теперича за нашим оскудением церкву ставить камену, во всём приукрашенную, только торговцам бы то было в поношение. По нашему, други, убожеству долго придётся нам церкву строить, но есть у нас, други, на то человек, который един может церкву ставить, а мы только поможем складчиной. В пожары и мор, и как Москва с князем Димитрием находила, уцелел один на Софийской стороне только боярин Иван Всеволодович. Он теперь первый богатей во всём городе. Он человек стар, всего у него одна дочь, куда ему злато-то копить, пора и о душе своей подумать. Пойдём, други, сейчас же пойдём к нему, ударим челом боярину всечестному Ивану Всеволодовичу о церкви Ивана Святого; он же и сам Иван и кажись на Ивана постного именинник; ему, первому богатею, и следует святую церкву ставить и тем св. пророка и Предтечу Господня почтить; а тем паче, други, досель Иван Всеволодович церкви никакой и нигде не поставил, никаких приносов не сделал, так и пора ему сделать это теперича, иначе он не житель Софийский, не собрат наш…
Боярин снял шапку, и все сделали тоже, и набожно пере-крестясь, стал говорить:
—Други, братья, вознесём наши молитвы к Господу и Св. Предтечу Иоанну, и Св. Великомученику Феодору Стратилату, да умолят они душу раба Божьего боярина Ивана, душу каменную, железную.
Все набожно перекрестились на церковь Св. Феодора Стратилата.
—Пойдём други, сказал боярин.—Гей, коня!
Молодцом вскочил боярин на своего вороного коня, и вся толпа последовала за ним, кто верхом, а кто пешком. Всё это ехало и шло на конец Троицкой улицы, где дорога прошла в Руссу, к боярину милостивцу Ивану Всеволодовичу, Иванцу по народному прозвищу.
Не смирно шла вся эта толпа, а шумела, галдела и громко между собою разговаривала, спорила, ссорилась, а всё из-за Ивана Всеволодовича.
То были, в особенности в начале XV века, времена разгула вольного народа, времена шумных вече, ссор и междоусобиц Торговой стороны с Софийскою, сословных распрей и расправ купцов, посадских и черни с ненавистными боярами; времена удалых набегов на немцев, Литву, чудь, мордву, которые, в особенности Немцы и Литва, платили тем же, то и знай, вторгаясь в земли Великого Новгорода.
Новгородцы были злы на своего князя Патрикия, из Литвы, что не успел отразить московского нашествия, и выгнали его, управляясь покуда без князя военною силою. Появились было ещё князья, да видно не ужились— уехали…
С ужасом видели новгородцы, что начинается усиливаться Москва и грозит гибелью, и вот недавно заставила заплатить тяжёлую дань ч ё р н о г о б о р а; но не думал, не воображал ещё вольный народ, что переживает последнее время своей свободы.
Прошло потом 75 лет и не стало вольного Новгорода; замолчать на веки заставила Москва вече, увезла в Москву вечевой колокол, уничтожила торговлю, разогнала немецких купцов, приучила новгородцев к кнуту, торговым козням, настроила побольше тюрем и застенков, сослала тысячи в ссылку, и в дни Грозного Ивана потопила в Волхове десятки тысяч, ввела все свои порядки, нарушив новгородские, закрыла по-татарски женские лица покрывалами и заточила свободный дотоле в Новгороде женский пол в скучные терема; к тому же не стало и старинных жителей, на место их явились переселенцы из разных мест русской земли и ввели во всём свой обычай. А коренные жители влачили жизнь в изгнании на окраинах русской земли.
________________________
Публикация А. Одинокова
Настоящей публикацией мы подтверждаем талант Руфа Гавриловича Игнатьева – писателя, публициста, историка. Полностью произведение готовится к изданию отдельной книжкой.