«Гнилое общество, слепо глухо немые инвалиды – мне жаль вас, ваши примитивные умы и набитые ватой сердца. Бог дал мне здоровое человеческое сердце, способное испытать на себе всю радугу чувств, ощущений и эмоций. Он наградил меня коротким, но самым счастливым счастьем. Палачи… живите, закутавшись в собственные страхи и болезни. Но, прикрепив человеку на лоб клеймо «прокажённый», не будьте так уверены, что однажды кто-то другой не наградит вас тем же клеймом»
Сегодня у меня был безумно сложный день, впрочем, как вчера и завтра. С тех пор, как я выбрал свою профессию, простых дней больше не было. Но я ни о чём не жалею, ведь кто-то всё равно должен этим заниматься, так почему бы ни я? Действительно, почему бы ни я?
После окончания колледжа мир казался мне удивительным, полным загадок и тайн. Однако, этот безумный мир нисколько не пугал меня, возможно, когда-то давно, в далёком и почти забытом детстве я и вправду боялся. Но разве это ненормально - бояться темноты или злой колдуньи, вылезающей по ночам из-под твоей кровати? Не вижу ничего противоестественного в типичных детских страха, равно как и в подростковых кризисных фобиях – страх общения, непонимания, одиночества. Через меня прошли сотни, наверное, даже тысячи страхов, о существовании некоторых из них я даже не догадывался. Например, совершенно нелепый, казалось бы, страх утра. Будете смеяться, но я действительно долгие годы боялся утра. Помню, что по вечерам я запирался в своей комнате, садился на подоконник и смотрел на улицу. Пока за окном было темно, я чувствовал себя легко и спокойно, мне хотелось дышать глубоко, полной грудью, хотелось смотреть на небо и звёзды. Несмотря на то, что мне, как и большинству людей, с детства внушалась мысль о том, что именно темнота таит в себе целое множество тайн, сюрпризов и даже опасностей, подсознательно я всё равно всегда боялся света. Как только начинало всходить солнце, небо розовело, а на улице начинали раздаваться звуки автомобилей и голоса людей, я тут же занавешивал окно и в ужасе прыгал в кровать, накрываясь с головой одеялом. Возможно, мне до сих пор не удалось избавиться от этого глупого страха, а, может, я просто изменил своё отношение к нему. Ведь, в сущности, страх – это некая реакция организма, я бы даже сказал – защитная реакция. Если у человека возникает страх, то это не случайно. Его не стоит игнорировать или же пытаться избавиться от него. Скорее всего, даже наоборот, следует усадить его в кресло напротив себя и попытаться выслушать, поскольку велика вероятность того, что страх – это не что иное, как внутренний голос, сигнализирующий об опасности. Взять хотя бы мой, казалось бы, беспочвенный страх утра. Только сейчас мне удалось разгадать его истинное значение. Бесспорно, на первый взгляд именно ночь способна вселять леденящий ужас, ведь она и есть темнота, а темнота может скрывать в себе что угодно и кого угодно. В свою очередь для человека вполне естественно испытывать страх перед неизведанным. Но что бывает дальше, после ночи? Наступает день, проливается свет, открываются лица, поступки, души. Возможно, в нас сидит ещё более глубокий страх – страх разоблачения. В действительности, только ночью мы бываем самими собой: будь то шикарная вечеринка, на которой мы напиваемся до поросячьего визга, или же брачное ложе, где мы проявляем все чудеса акробатики, или же простой безмятежный сон, уносящий нас в страну нашей мечты. Что бы это ни было, но с наступлением утра оно проходит. И теперь мы боимся, что кто-то из коллег мог видеть нас танцующими на барной стойке с трансвеститом, или же наша вторая половина посчитает нас слишком развратными в свете событий предыдущей ночи, или же воображаемая страна окажется настолько далека от реальности, что захочется пустить пулю себе в висок.
Кажется, я слишком далеко отошёл от темы, а ведь всего лишь хотел немного рассказать о себе. Хотя, с другой стороны, моя профессия напрямую связана со всем тем, о чём я так бурно рассуждал чуть выше. Именно огромный ассортимент разнообразных страхов, предлагаемый на рынке моего подсознания, и заставил меня обратиться за помощью. Если же я не мог побороть свои страхи, то, по крайней мере, мог бы попытаться установить их причину, смысл, послание, а потом уже научиться жить с ними. Благодаря науке я приобрёл способность находить объяснения даже самым странным и загадочным явлениям. Я стал смотреть на жизнь сквозь призму тех знаний, которые впихнули мне в голову почти за десять лет обучения, и создавалось впечатление, что мне теперь были известны ответы на любые вопросы. Человеческая психика – это бездна непознанных тайн и загадок вселенной, это совокупность крошечных, но значимых частиц, их которых складывается каждая конкретная личность. Так что помимо отчаянного желания совладать со своими страхами, меня так же одолевала дикая жажда знаний. Мне всегда хотелось много знать, быть умнее большинства людей, я считал, что это поможет мне просчитывать варианты их поведения, читать мысли, характеризовать поступки, что в свою очередь позволит допускать как можно меньше ошибок в жизни. Но мало иметь знания, самое главное – это верно применять их в нужных ситуациях. Именно к этому судьба вела меня долгие годы. Сейчас, имея за плечами довольно внушительный багаж опыта, я могу со всей уверенностью заявить, что в мире ещё остались такие вещи, которые не поддаются объяснению ни одной из ныне существующих наук.
Я не сразу решился написать обо всём случившемся, прошло некоторое время, точно не знаю сколько. Я, кажется, сбился со счёту. Однако, сейчас я ощутил необузданную необходимость извергнуть свои мысли на бумагу. Вероятно, никто и никогда не станет читать эти бредовые записи, оставленные на помятых клочках пожелтевшей бумаги сумасшедшим затворником, но писать от этого я не перестану. Существует даже такая терапия. Я много читал о ней в университете. Разумеется, нет реальных научных подтверждений её эффективности, но некоторые люди искренне верят в её чудодейственные свойства. Она заключается в следующем: человек, якобы, оставляет часть своей негативной энергии в словах, на бумаге, будто выплёскивает её из себя. Говорят, что после подобных экспериментов становится легче на душе. Но я вовсе не ищу облегчения. Откровенно говоря, я вообще ничего не ищу. Всё, что можно я уже нашёл и даже успел потерять. Парадокс: я потратил десять лет на то, чтобы научиться разбираться в чужих жизнях, в то время как моя собственная окончательно вышла из под контроля. Я, конечно, пытаюсь следовать древней мудрости – принимать жизнь такой, какая она есть, хотя, собственно нечего мне принимать, разве что только свою собственную чудовищность..или человечность…или же всё-таки чудовищность…Точно и сам не знаю, что сидит внутри меня. Говорят, человеческая природа греховна, а я нагрешил порядочно, значит ли это, что я и есть самый настоящий человек? Но с другой стороны, я не просто нагрешил, мои грехи причинили зло не столько мне, сколько другим людям. Следовательно, я – истинное чудовище. Не знаю, сложный вопрос. Кто я такой? Каких-то пару лет назад я считал себя самым умным и самым безупречным. Моя жизнь, казалось, была лишена любого рода ошибок, потрясений и просчётов. Я полагал, что мой натренированный, забитый научной ерундой прозорливый ум раз и навсегда запрограммирован исключительно на верные решения. Интересно, не правда ли? Это словно чувствовать себя Богом, ну, разумеется, не настоящим Богом, но хотя бы приближённым к нему. Хотя я почти никогда не верил в Бога. Только в детстве, когда родители водили меня в церковь, а бабушка с дедушкой читали за столом молитву. И то, откровенно говоря, вера моя в то время была уж очень сомнительна и шатка. После поступления в колледж ей пришлось пошатнуться в очередной раз, а уже спустя первый год моего обучения она окончательно рухнула. Через два года я отправился в Стэнфордский университет в Калифорнии. Это был серьёзный шаг для меня и всей моей семьи, однако я был молод, полон надежд и перспектив. Отец вложил в меня круглую сумму денег, но зато приобрёл уникальную возможность до конца своих дней с гордостью рассказывать друзьям о своё блестящем сыне студенте Стэнфорда. Он с какой-то особенной гордостью повторял название университета, хотя без всякого энтузиазма рассказывал о моём выборе специальности. Возможно, я и вправду выбрал не самый простой и уж точно далеко не самый короткий путь, но моё желание управлять собой и собственной жизнью, а так же мои зародившиеся амбиции просто не позволили мне отступиться. И так, я провёл в Стэнфорде последующие четыре года, обучаясь на факультете медицины, отделении психиатрии. Но даже этого показалось мне не достаточно. После того, как я с горем пополам сумел разобраться в себе, мне захотелось разбираться в других людях. Именно так ко мне пришло окончательное осознание своего предназначения. Тогда я вернулся в Нью Йорк, в котором собственно и прошла большая часть моей жизни, чтобы поступить в резидентуру. Мне повезло, и я был зачислен в качестве стажёра в госпиталь в Квинсе, где мне пришлось провести очередные три года жизни. Это было весьма не лёгкое время, на протяжении которого меня не раз посещали разочарования и депрессии. Я с трудом удерживал себя на плаву, видимо, оказался не слишком готов к реальным трудностям. Мне тогда казалось, что в книгах и учебниках я смогу найти ответ на любой вопрос, но случалось порой, в период моей стажировки в отделении скорой помощи, что на моих руках умирали люди, но ни я, ни даже опытные хирурги не могли сделать в прямом смысле ничего. Тогда я спрашивал себя: Почему? И не находил ответа. Как ни странно, его не было ни в одном учебнике. Это заставляло меня задуматься.
А впрочем, резидентура стала для меня не только одним из самых сложных, но в то же время, одним из самых лучших периодов в жизни. Тогда я ещё не был наделён безграничной силой, способной калечить человеческие судьбы. В то время я мечтал о врачебной практике, о собственном кабинете с кушеткой, куда бы укладывались больные, в то время как я мог бы преспокойно устроиться в кресле напротив них и с глубоким, полным мудрости взглядом раскладывать их жизни по почкам в своём блокноте. Заманчиво, не правда ли?
После трёх лет резидентуры я решил выбрать себе более узкую специализацию. Сам не знаю, что именно заставило меня сделать такой выбор, но, как ни странно, в последствие, я оказался им весьма доволен. В принципе, если разобраться, то данная сфера всегда казалась мне интересной, хоть и не слишком привлекательной, но, тем не менее, весьма загадочной. И так, ещё год я специализировался в Психиатрическом Центре Creedmoor. Моим наставником стал доктор медицинских наук профессор Клаус Фримэн, посвятивший всю свою жизнь изучению психических расстройств личности и возникающих на их почве сексуальных отклонений. Мне было интересно работать с профессором Фримэном. Он был самым настоящим фанатиком своего дела, но в то же самое время скрытым, но довольно ярым гомофобом. И хотя гомосексуализм не относился к сексуальным девиациям, с которыми мы с профессором отчаянно пытались бороться, в состоянии глубокого алкогольного опьянения он неустанно твердил: «Эти педики совсем скоро заполонят мир, Майкл! Вот увидишь! Это болезнь, и если мы с тобой не найдём вакцину, то можем и сами заразиться! Береги свой член, Майки, они уже положили на него глаз». Потом он отрубался, а я отвозил его домой. На следующее утро профессор Фримэн был вновь деликатен и сдержан, не давая никаких поводов усомниться в его профессиональной этике. Возможно, именно от него мне и передалось маниакальное желание бороться с гомосексуализмом. Я, в общем-то, должен был иметь дело с несколько иными отклонениями, как эксгибиционизм, фетишизм, садомазохизм, педофилия, но как оказалось, желающих излечиться среди людей, страдающих вышеперечисленным, было крайне мало.
Как только я открыл свой собственный врачебный кабинет, ко мне стали обращаться родители, до ужаса обеспокоенные странным поведением своих отпрысков. Были среди них и настоящие извращенцы, как, например, малыш Патрик. Застенчивый, молчаливый Патрик всего десяти лет отроду жил со своей семьёй в Джерси, исправно посещал школу, даже больше, приносил родителям одни лишь пятёрки и грамоты. За это счастливые родители подарили крохе щенка. Мальчик очень привязался к щенку, которого спустя неделю нашли выпотрошенным на заднем дворе. Патрик был в шоке и тут же потребовал срочную замену. Вскоре второй щенок отправился вслед за предыдущим. То же случилось и с третьим и с четвёртым, пока отец, наконец-то, не решил установить камеру наблюдения во дворе. К несчастью, родителям пришлось увидеть на записи страшную правду: их любимец Патрик насиловал животных, после чего выворачивал их внутренности наизнанку. Мило, не правда ли? С этим мерзавцем мне пришлось долго провозиться. В итоге, спустя полтора года терапии я с уверенностью заявил, что Патрик абсолютно здоров, однако в целях предосторожности посоветовал родителям оградить сына от близких контактов с животными. Сейчас я, конечно, понимаю, что этот малолетний извращенец лишь на время усыпил свои психи. Рано или поздно они вырвутся из него, и единственное, что мне остаётся делать, так это жалеть его невинных родителей.
Вы, наверно, безумно хотите упрекнуть меня в разглашении врачебной тайны. Что ж, валяйте! Вот только на меня эта тайна больше не распространяется. Отныне я вовсе не обязан покрывать всех этих уродов под предлогом тупой, бессмысленной клятвы Гиппократа. Теперь мне не нужно подбирать слова, чтобы охарактеризовать их поведение, как аддиквитное, спровоцированное психическим недоразвитием или эндогенными психозами. Наконец-то, я могу назвать этих извращенцев извращенцами, от которых меня выворачивает наизнанку. Я даже счастлив, что волей судьбы мне больше не придётся иметь с ними никаких дел.
Но моя история вообще-то совсем не об этом. Точнее не совсем об этом. Скорее о том, как палач превратился в жертву. Красиво и пафосно звучит, однако. Знаете ведь что, я на самом деле ничем не лучше этих извращенцев. Внутри меня сидит самый настоящий психопат, которого я так умело скрывал. Что ж, может, всё случившееся и к лучшему, а, может, и нет. Поживём, увидим. Мне вот только жаль не себя сейчас. Мне парня жаль.
Ну, что ж, пора, наверное, переходить к сути. Я, пожалуй, начну с того, как один мой друг детства, ныне преподающий современную историю зарубежных стран в одном из колледжей Нью Йорка, попросил меня о небольшом одолжении. Дело было весьма щепетильное, поскольку касалось личной жизни одного из его учеников. Адам, он же мой друг, всегда был очень открытым и добродушным человеком, поэтому нет ничего удивительного в том, что люди доверяли ему. Мы выросли в Бруклине буквально в соседних домах. Вместе учились в колледже, а после каждый выбрал свою стезю. Я отправился в Калифорнию бороздить необъятные просторы медицины, а мой закадычный товарищ остался в Нью Йорке и вскоре превратился в профессора истории. После моего возвращения Адам время от времени приходил ко мне за советом по поводу тех или иных проблем своих студентов, изо всех сил пытался помочь им в трудных, критических ситуациях. И как ни странно, они верили ему, рассказывая порой свои самые сокровенные тайны, о существовании которых не догадывались даже их собственные родители. В данном случае, по поводу которого Адам обратился ко мне, дело обстояло немного иначе. На этот раз не было никакого крика о помощи со стороны утопающего, просто чересчур бдительный спасатель решил заранее бросить в воду несколько спасательных кругов.
Адам решил, что у одного из его любимых учеников, возможно, наблюдались некоторые психические отклонения, точнее «проблемы интимного характера», как выразился он. Алекс Фишер, с его слов, был очень красивым, молодым, перспективным юношей, будущим юристом с блестящими возможностями, которого пытались сбить с толку. Эта история была мне отлично знакома – студент плейбой, мистер «Я такой популярный и красивый, что мне скучно!», вероятно, просто напросто решил поразвлечься. Из рассказа Адама я вынес для себя лишь одну полезную вещь – Алекс был весьма умён и изобретателен. Я пришёл к такому выводу, когда узнал, что он без малейших колебаний дал своё согласие на встречу со мной. За годы практики мне редко приходилось сталкиваться с подобным: обычно люди негативно и настороженно относятся к помощи медицины в совокупности с психологией. Только глупец откажется идти на приём к психиатру, объясняя своё поведение тем, что он никакой не псих. Умный поступит иначе: он согласиться, выдавив непринуждённую улыбку, придёт на встречу, тепло поприветствует врача, будет довольно молчалив, но в то же время раскован во время разговора, чтобы показать, что ему нечего бояться, а, в конце концов, скажет, что наша встреча не прошла для него даром, что он вынес много нового, и что теперь, возможно, будет посещать психиатра регулярно. Самый распространённый в таких случаях ответ: «Думаю, в этом нет никакой необходимости». Согласитесь, вполне расчётливо. Нечто подобное я ожидал от Алекса. Уже до встречи его образ отчётливо нарисовался в моём воображении: стройный красавец среднего роста, атлетического телосложения с приятными, но не смазливыми чертами лица, одетый стильно, но не вызывающе, часто улыбающийся, открытый для общения и размышляющий даже слишком трезво и рационально для своих лет. Таким мне представлялся Алекс Фишер, и честно говоря, таким он и оказался. Я, наверное, не упоминал, но годы учёбы не прошли для меня даром. Смело заявляю, я был настоящим специалистом своего дело. Именно поэтому, услышав всего пару слов об Алексе, его поведении, мне без труда удалось составить психологический портрет потенциального больного. Но, несмотря на прогнозируемую предсказуемость, я с любопытством и нетерпением ожидал нашей встречи, которая, на мой взгляд, обещала быть весьма и весьма интересной.
Мне с трудом удалось втиснуть Алекса в свой напряжённый график: ему было назначено в среду на четыре часа дня. Как я и полагал, парень не опоздал ни на минуту, более того, секретарь сообщила мне о его появлении ещё за двадцать минут до оговоренного времени. Я был занят с другим клиентом, именно так я предпочитал называть тех людей, которые заходили в мой кабинет, и Алекс любезно согласился подождать ровно столько, сколько мне будет нужно. И снова довольно продуманный шаг с его стороны! Он старался вести себя совершенно раскованно и непринуждённо, даже добродушно, пытаясь доказать в первую очередь мне, что ему нечего скрывать и нечего бояться, что он открыт для меня и моих чудо экспериментов, и что с радостью пройдёт все нелепые тесты и ответит на все странные вопросы, которые я заранее подготовил. Когда я прокручивал в голове всё эти мысли, меня внезапно охватил дикий восторг, и я едва мог сдерживать рвущуюся наружу улыбку. Мне снова удалось всё просчитать, будто в моём воображении наша первая встреча с Алексом уже давно произошла. По этой причине я не ждал от него чего-то, что могло бы по-настоящему удивить меня, скорее, наш разговор должен был походить на игру или соревнование в осторожности и знании психологии. Я твёрдо знал, что этот юнец изо всех сил будет пытаться доказать мне своё явное превосходство, свою умудрённость и, главное, свою стопроцентную вменяемость. Но прежде, чем я сам приду к подобному выводу, он захочет немного поиграть, запутать меня, претвориться самым настоящим психом. Но я был готов к нашей встрече, я был готов открыть ему глаза на того Алекса, о существовании которого он даже не догадывался.
И так, мне удалось освободиться лишь в 20 минут пятого. Я знал, что Алекс вовсе не будет против моей небольшой задержки, и хотел показать ему, что посетители для меня - не просто работа, которая занимает ровно столько времени, сколько было оплачено. Я осознанно стремился зарекомендовать себя, как профессионала, которому далеко не безразличны судьбы тех, кто обращается к нему за помощью и поддержкой. Как только я сообщил секретарю о том, что готов принять Алекса, раздался негромкий, но весьма отчётливый стук в дверь:
- Входите, - вежливо произнёс я, заранее заняв удобную, но не слишком характерную для психиатра позу, расслабленно откинувшись назад в своём мягком кожаном кресле, - простите за задержку, - я деликатно обратился к Алексу, как только он переступил порог моего кабинета.
- Не страшно, я никуда не тороплюсь, - ответил он, с улыбкой разглядывая меня, а через несколько секунд добавил - тяжёлый случай, док?
- Да, весьма не простой, как, впрочем, и все остальные, - ответил я, решительно не меняя своего непринуждённого положения. Мне было выгодно казаться усталым и измученным, это в свою очередь могло немного усыпить бдительность Алекса.
- Вы хотите сказать, что у каждого, кто переступает это порог, серьёзные проблемы? – удивился он, продолжая находиться на приличном расстоянии от меня.
- Психика человека – это очень серьёзный феномен, с ним шутки плохи, поверьте мне на слово.
Взгляд Алекса резко изменился: в нём проскользнула заинтересованность и даже некоторое удивление. Он явно не рассчитывал на то, что ему предстоит встреча с человеком, рассуждающим как психиатр, а по своему поведению скорее напоминающим старого доброго приятеля…
- Меня зовут Алекс Фишер – ни с того ни с его заявил он, сделав несколько шагов вперёд в моём направлении и протянув руку для приветствия.
- Майкл Тёрнер, очень рад знакомству.
Алекс вновь улыбнулся, и его улыбка будто кричала: «и я, и я очень рад! Просто до безумия рад! Мне с первых же секунд стало ясно, что вы не такой, как остальные психиатры, вы простой, и, поверьте, мне действительно очень приятно!» Затем он вопросительно уставился на меня, вероятно, ожидая, что я предложу ему сесть. Однако, я не спешил с предложением. Обычно, в таких случаях, человек сразу же ощущает давление, ему кажется, что его пытаются подчинить своей воле. Любое моё подобное действие должно было непременно вызвать у Алекса реакцию отторжения. «Пусть он сам решает, что ему делать» - подумал я, с ехидной ухмылкой наблюдая за его поведением. Алекс явно находился в замешательстве: сперва, он окинул взором всю комнату, затем кушетку, которая тут же вызвала у него отвращение, после чего его взгляд вновь остановился на мне:
- Я могу присесть? – наконец, спросил он, осознав, что меня ни сколько не смущал тот факт, что ему приходилось стоять.
- Разумеется, - вежливо ответил я.
- Можно мне приземлиться здесь? – Алекс повернул голову в сторону второго кресла, стоящего справа от кушетки, куда обычно я усаживал своих пациентов, - без обид, док, но мне слишком часто приходилось видеть эту штуку в фильмах, - он указал большим пальцем на кушетку, - так что, я, кажется, пока не готов ощутить себя на месте психа.
- Вы можете садиться, куда пожелаете, мистер Фишер, для меня это абсолютно не существенно. Главное, чтобы вам было комфортно. Комфорт позволяет нам избавиться от зажатости, почувствовать себя более уверенно, а это очень важно. Согласитесь, гораздо приятнее смотреть на собеседника, если его лицо выражает расслабленность и полное умиротворение, нежели напряжённость и скованность.
Очевидно, я немного озадачил Алекса своими словами: он отчаянно пытался уловить в них тайный смысл, зацепиться за что-нибудь, что позволило бы ему вытащить наружу того занудного и чопорного психоаналитика, который, по его мнение, прятался внутри меня за маской дружелюбности и приветливости. Хотя, уже на данном этапе ему стало ясно, что он столкнулся с необычным противником, что, вероятно, ещё больше подстегнуло его интерес к игре.
- И так, Алекс, - начал я, когда он, наконец, уселся и был готов слушать, - ты не против, если мы перейдём на ты? Я не большой приверженец формальностей.
- Конечно, док, мне это подходит.
- И так, Алекс, ты понимаешь, зачем ты здесь? – я пытался не смотреть ему в глаза, делая вид, что меня заботят другие более важные дела. Например, мне почему-то захотелось посмотреть в окно, чтобы заставить моего юного друга отчаянно гадать, что же твориться в моей голове на самом деле. Это широко известный приём под названием «игнорирование». Чаще всего, в подобных ситуациях люди начинают раздражаться и делать всё возможное, чтобы привлечь к себе внимание. Поэтому я с любопытством ждал реакции Алекса и его последующих действий.
- Адам попросил меня придти, он считает, что мне это нужно сейчас. А вы с ним, кажется, старые знакомые? – Алекс шёл на явную провокацию, переходил на личности, понимая, что мы встретились вовсе не для того, чтобы говорить обо мне, а как раз наоборот. Однако, я решил простить ему эту небольшую хитрость:
- Да, мы выросли вместе. Я очень хорошо знаю Адама, и полагаю, что у него были определённые причины для беспокойства.
- Что ж, я здесь, и я вполне готов поговорить о своих проблемах, - Алекс выглядел довольным и самоуверенным. По одному его взгляду можно было догадаться, что он относится ко мне и ко всему, чем я занимаюсь со снисхождением, или скорее с глубоким презрением. Ему казалось, что каждый мой ход, каждый вопрос вполне предсказуем и банален, что в моей голове перемешались сотни психологических теорий, книг, статей различных авторов, и при этом моя личная точка зрения глубоко затерялась в их паутине. К сожалению, большинство людей склонно рассуждать подобным образом. Однако, никогда нельзя ставить всех в одну линию: среди миллионов третьесортных писателешек обязательно найдутся те, кто по-настоящему талантливы, среди псевдо художников, пачкающих холсты, разумеется, можно отыскать истинных гениев. Эта теория с лёгкостью применима и к психиатрам. Я вовсе не намекаю на то, что отношу себя к одарённым, талантливым, драгоценным специалистам, а только хочу сказать, что люблю свою работу, точнее любил. Когда-то. Как бы тяжело, а, порой, и скучно не было, я просто не мог представить себе другой жизни. Несмотря на то, что психиатру ни в коем случае нельзя переносить проблемы пациентов в свою жизнь, проецировать их на себя, я часто ломал голову над тем или иным случаем, даже за пределами приёмного кабинета. Мне приходилось работать с людьми, а это самый не простой вид деятельности: слушать их, внимать их просьбам, вместе искать выход из тупика, иногда даже спасать им жизни, менять их внутренний мир, избавлять от комплексов, помогать пережить потери и разочарования. Согласитесь, что занимаясь подобным делом, просто невозможно оставаться безучастным и безразличным за пределами офиса. Это не просто отчёт, который можно положить в ящик стола и оставить на работе до следующего утра, это то, что ты впитываешь, пусть даже не глубоко, и потом повсюду носишь с собой, как выпитый с утра кофе.
Я был одним из тех, кто искренне стремился помочь людям, не воспринимая их как больных, пациентов, клиентов, скорее, как друзей, который обратились ко мне за советом. Поэтому я с твёрдой уверенностью мог сказать, что по ходу нашего общения Алекса ждало не мало сюрпризов и открытий, как, впрочем, и меня.
- А ты считаешь, нам есть о чём говорить? – внезапно спросил я, наблюдая за меняющимся в лице Алексом.
- Не знаю, это уже тебе решать. Не я здесь делаю выводы, а ты. К тому же, вы, психиатры, всегда найдёте, что сказать, и если надо, высосите разговор из пальца.
- Ты, видимо, ни разу не бывал у настоящих психиатров, поскольку твои рассуждения слишком обобщённы и примитивны. Большинство людей даже не догадываются, сколько проблем заложено в их головах. Сначала они не знают, что сказать, а уже через некоторое время их просто невозможно остановить. Иногда тяжело справиться одному, иногда трудно признаться себе в том, что определённые проблемы есть. Я никого не сужу, Алекс, от меня ты не увидишь косых, не одобряющих взглядов, не услышишь оскорблений и упрёков. Ты можешь считать меня своим врагом, или другом, но правда в том, что я – всегда нейтральная сторона. По большому счёту, мне нет никакого дела до всех тараканов в твоей голове. Я здесь, чтобы попытаться взглянуть на мир твоими глазами, хотя бы на секунду.
- Ты говоришь красиво и складно, совсем не похоже на цитирование Фрейда или Юнга, но… - Алекс немного наклонил голову в бок и прикусил нижнюю губу, - но я не верю тебе. В любом случае, - добавил он, резко сменив задумчивую гримасу на уже знакомую мне приветливую улыбку, - я дам тебе шанс.
- Что ж, очень великодушно с твоей стороны, Алекс.
- И так, ты хочешь знать, в чём проблема, док? – он немного подался туловищем вперёд, - кажется, Адам считает, что я гей.
Слово «гей» Алекс произнёс с особым удовольствием, словно смаковал каждую его букву. Ему доставляли явное наслаждения всякого рода провокации, однако в моём случае, это едва можно было назвать подобным образом. Моя практика была посвящена изучению психических расстройств подобного характера, поэтому напугать меня словом «гей» было так же не просто, как удивить японца суши.
- А что думаешь ты по этому поводу? – спросил я, держась совершенно спокойно и уравновешенно.
- Я ничего не думаю, мне просто интересно.
- Интересно что?
- С каким любопытством люди рвутся заглянуть в замочную скважину чужой спальни, - Алекс выглядел раздражённым и возмущённым, хотя его голос продолжал излучать полную отрешённость от происходящего, - а как вы относитесь к геям, док? Смею предположить, что консерваторы, закомплексованные ботаники вроде вас, в чьих головах крутятся исключительно чужые мысли и слова, трусливо присоединяются к большинству.
- Ты слишком категоричен, в своих выводах, хотя ещё пару минут назад демонстративно заявил, что для этого здесь есть я, - мне нравилось, что Алекс слегка завёлся, начал нервничать, в таком состоянии людям с трудом удаётся контролировать свои мысли и слова, а значит, они как никогда лучше готовы к тому, чтобы открыться. Излюбленный метод Алекса – провокация – похоже, решил сработать против него самого, - откровенно говоря, я ровным счётом ничего не имею против сексуальных меньшинств.
- Бред! – воскликнул Алекс, подскочив с кресла и гневно уставившись на меня, - ты всю жизнь пытаешься внушить людям, что они больны, убеждаешь мужчин, что их отношения с другими мужчинами ненормальны и аморальны, заставляешь поверить в то, что в этом нет их вины, что все проблемы находятся в голове, в мозге, в психике, что с твоей помощью им удастся исцелиться. Слышать от тебя подобное заявление так же смешно, как слушать мясника, рассуждающего о вегетарианстве.
- Ты прав, я был не до конца откровенен с тобой, - я заговорил в ответ, терзаемый внезапно навалившимся чувством вины. Я словно только что предал близкого мне человека своим обманом. От осознания этого мне стало как-то неловко и неуютно, - в действительности, я считаю, что гомосексуализм – это болезнь.
Глаза Алекса загорелись живым интересом, зацепившись за мои слова:
- Продолжай, - сказал он, медленно опускаясь обратно в кресло.
- Но люди, больные ею, и в самом деле ни в чём не виноваты. Ко мне несколько раз обращались мужчины и женщины, умоляя помочь им измениться. Если бы ты видел их лица, измученные, усталые, истощённые. Они хотели счастья, покоя, нормальной жизни, хотели иметь полноценные семьи, детей, жаждали уважения и понимания. Всё это было недоступно для них только по одной причине – извращённое сексуальное влечение.
- А как на счёт тех, кто не хочет меняться? Кого всё устраивает? Их ты тоже собираешься лечить? Свяжешь им руки и будешь тыкать в них иголками со всяким дерьмом, приговаривая: «это тебе поможет, это тебе обязательно поможет», - в мимике, жестах, голосе Алекса проявлялось безумие. Однако, меня это вовсе не удивило: я ожидал от него чего-то подобного, знал, что он сразу же попытается убедить в меня в том, что его психическое здоровье явно нарушено. Такой тип людей встречался мне довольно часто, особенно среди юношей и подростков.
- Откуда такие жуткие предположения, Алекс? Ты совершенно не осведомлён о современных гуманных методах лечения подобных расстройств.
- Полагаю, ты любезно поможешь мне с ними ознакомиться, не так ли? – гнев Алекса вновь сменился на милость. Резкие перепады в его настроении и поведении насторожили меня: либо у этого парня и впрямь были очень серьёзные проблемы, либо ему смело можно было вручать «Оскар» в номинации «лучший актёр» года.
- В этом нет никакой необходимости, - категорично ответил я, внимательно следя за любым изменением в Алексе, - мы будем просто разговаривать.
Алекс с недоверием усмехнулся и потрепал себя по затылку, как вдруг, совершенно неожиданно для нас обоих в комнате раздался громкий, резкий звонок. Я дёрнулся от неожиданности, а секунду погодя вернулся в себя: голос секретаря сообщил мне о том, что наше время вышло, и меня ожидал новый клиент. Лишь в этот момент я осознал, насколько сильно наш разговор выбил меня из реальности, в буквальном смысле.
- Что ж, док, кажется, мне пора идти, - произнёс Алекс, тот самый Алекс, который ровно час назад вошёл в мою комнату, но вовсе не тот, с кем я говорил всего минуту назад.
- Да, пора.
- До встречи, - с улыбкой произнёс он, находясь у самой двери, после чего покинул мой кабинет.
Я был выжат, как лимон, который только что достали их соковыжималки. Разговор оказался весьма интересным, запутанным, и слегка напряжённым, как мне показалось. В любом случае, Алекс оставил мне большую почву для размышлений. Мне показалось, что проблема была даже не в гомосексуализме, а в чём-то гораздо более серьёзном и значимом для него. Он словно изо всех сил пытался меня разоблачить, уличить во лжи, цеплялся к каждому моему слову, чувствуя в нём подвох. Это показалось мне очень странным, поэтому я и решился взяться за его дело, как в последствие выяснилось, это стало вторым судьбоносным поворотом в моей жизни.
Той же ночью мне пришлось слишком много думать: я мысленно прокручивал в голове наш разговор, проматывал его взад и вперёд раз пятнадцать, пытался понять Алекса, почувствовать его, определить мотивы, которые руководили им. И пусть мне не слишком многого удалось добиться с первого раза, я не намеревался останавливаться.
На следующее же утро я прямиком отправился в колледж, где учился Алекс, для того, чтобы переговорить с Адамом и сообщить ему первые результаты. Я вовсе не стремился никого преследовать, ни за кем шпионить, но по иронии судьбы, почти возле самого центрального входа я носом к носу столкнулся с моим новым подопечным. Картина, которая открылась моему взору, весьма и весьма удивила меня: Алекс был занят тем, что никак не укладывалось в понятие «гомосексуализма», а именно, прислонившись спиной к каменной ограде, он жадно исследовал своим языком рот какой-то тёмноволосой девицы. Разумеется, я не ожидал увидеть ничего подобного, особенно после того, как в результате долгих ночных раздумий пришёл к единственному здравому выводу о том, что Алекс был геем, жаждущим, во что бы то ни стало и в какой угодно эксцентричной форме, заявить о своих правах.
Через несколько секунд его взгляд остановился на мне, после чего он тут же отстранился от девушки, указывая пальцем прямо на меня. Затем оба начали стремительное движение в моём направлении. Когда они подошли ближе, мне удалось разглядеть незнакомку: она была довольна невысокого роста, не худая, но и не полная, скорее с пышными формами. Её прямые чёрные волосы были аккуратно уложены, длинная чёлка немного спадала на глаза. Я так же заметил на её лице несколько блестящих точек, позже оказалось, что в её носу и над верхней губой торчали две серебряные серьги. Девушка была одета весьма вызывающе, но в то же время, насколько я мог предположить, по последней моде: чёрные лакированные сапоги почти до самых колен, короткая джинсовая юбка, небрежно растрёпанная внизу и миниатюрный леопардовый пиджак, небрежно застёгнутый на две пуговицы. В целом она выглядела очень соблазнительно и весьма эффектно, но что-то в ней настораживало и отталкивало меня:
- Привет, Майкл, не думал, что наша вторая встреча произойдёт здесь, - Алекс приветливо обратился ко мне.
- Я пришёл, чтобы поговорить с Адамом, - сухо ответил я.
Тёмноволосая девушка явно чувствовала себя неловко из-за того, что совершенно не ориентировалась в ситуации. Алексу тут же передалось её смятение, и он поспешил представить нас. Хочу сказать, что сделал он это весьма искусно, не спонтанно, а напротив, очень хорошо продуманно:
- Лола, познакомься, это мой психиатр Майкл Тёрнер.
- Психиатр? – удивилась она, - ты не говорил, что ходишь к психиатру.
- Ох, детка, вчера был первый раз, но док, вероятно, считает, что не последний, не так ли? – он язвительно ухмылялся, гладя мне в лицо, от чего по моей коже пробежали мурашки: слишком уж много фальши и игры было в его улыбке.
- Что ж, в таком случае, представь меня своему новому другу, - Лола шутливо ткнула его в бок локтём.
- Док, это моя девушка, Лола Риччи.
- Очень приятно, - она вежливо протянула мне руку для приветствия, - глупо, но я всегда представляла на месте психиатра пожилого импотента, в круглых очках и коричневом затёртом пиджаке…
- Майкл совершенно не такой, малышка, я ведь прав? – Алекс вновь упёрся в меня разъедающим взглядом, в то время как я не мог вымолвить ни слова. Вчера этот парень практически открыто заявил, что он гей, и чуть не расколотил пол моего кабинета, защищая свои права, а сегодня он знакомит меня со своей девушкой. Во всей этой ситуации было слишком много неизвестных, возможно, поэтому я и не знал, какую тактику следует выбрать. Очевидным было одно: мне следовало немедленно задать Алексу пару вопросов:
- Прошу прощения, Лола, вы не могли бы оставить нас с Алексом наедине?
- Всё в порядке, иди в аудиторию, крошка, я догоню тебя, - его слова звучали как разрешение хозяина, вдобавок ко всему, он на прощанье шлепнул девушку по мягкому месту.
- Лола такая сексуальная, согласись? – он обратился ко мне, провожая её пятую точку возбуждённым взглядом, - иногда я с ума схожу от её тела, оно такое мягкое, как свежеиспечённая булочка, так и хочется откусить кусочек…
Я не мог больше слышать тот бред, что нёс Алекс, сравнивая свою, вероятно, любимую девушку с выпечкой, и решил прервать его порнографический рассказ:
- Как ты можешь это объяснить?
- А разве я на уроке, что бы что-то объяснять? – Алекс удивлённо вылупился на меня.
- Вчера ты изо всех сил упорно доказывал мне, что ты гей. Гей, Алекс, ты понимаешь значение этого слова? – мне едва удавалось сдерживать гнев, который захлестнул меня, гнев из-за полной растерянности и непонимания.
- Ты так напряжён, Майкл, отчего столько волнения в голосе?
- Да потому….потому что у геев не бывает девушек! – наконец, воскликнул я, всплеснув руками.
- А разве я говорил, что гей? – Алекс был настроен чересчур игриво, его веселила моя раздражённость, таким образом, он чувствовал себя хозяином ситуации. Подойдя ближе ко мне, он продолжил, - это сказал ты, а я просто промолчал.
Я сразу же воспроизвёл в голове наш разговор, и был дико удивлён, осознав, что формально Алекс и впрямь не называл себя геем:
- Зачем ты соврал мне?
- Во-первых, не соврал, а скрыл правду, а во-вторых, мне было любопытно наблюдать за ходом твоих мыслей. Я всего на всего дал твоему воображению разгуляться. Надо же, мне стоило один раз промолчать, как ты уже за меня придумал легенду и заставил себя самого в неё поверить.
Алекс был на седьмом небе от счастья, понимая, что в этом раунде победа досталась ему. Я был унижен, обвинён в некомпетентности, сопливый юнец буквально носом ткнул меня в мои же ошибки.
- Между нами говоря, я тоже считаю гомосексуализм болезнью, - он наклонился вперёд и прошептал мне на ухо, - по мне, так пусть все педики сгниют в лечебнице. Там им самое место, не правда ли, док?
Я не верил своему собственному организму, своему слуху, и уж тем более всему тому, что говорил Алекс. Каждое его слово теперь было пропитано ненавистью, злобой, жестокостью. Этот человек трансформировался и преображался на глазах, словно хамелеон. Я был окончательно сбит с толку его игрой, и внезапно мне стало противно. Противно от его омерзительной улыбки, от его змеиного шёпота, от сканирующего твою душу взгляда. Я ненавидел себя, за то, что согласился помочь Адаму. Но разве мне могло придти в голову, что вместо студента – гея я буду иметь дело с расчетливым психопатом.
Мне стало неприятно и некомфортно от его близости, поэтому я поспешно отпрянул назад:
- Ты очень плохо выглядишь, весь побледнел, - заметил Алекс, сочувственно нахмурив брови, - у тебя, наверное, был тяжёлый день. Не хочешь сходить куда-нибудь? Выпить по чашке кофе, узнать друг друга получше? Возможно, в неформальной обстановке мы всё-таки сможем найти общий язык и понять друг друга?
Говоря «понять друг друга», он имел ввиду «мне понять его». Алекс был на сто процентов убеждён, что с лёгкостью сумел разгадать мою суть, увидеть, кто я такой. В его глазах я выглядел жалким неудачником, который со своим университетским образованием и многолетней практикой не смог заткнуть за пояс едва вылупившегося выскочку. И как бы мне не было больно и обидно это признавать, но он оказался прав.
- Нет, спасибо, мне очень нужно поговорить с Адамом, он уже ждёт меня, так что…Мне пора.
- Что ж, как-нибудь в другой раз, - на лице Алекса нарисовалось глубокое разочарование, через мгновение сменившееся радостью, - в таком случае, до встречи, док.
Я поспешил оставить Алекса, поскольку общение с ним отнимало у меня слишком много энергии, и почти вприпрыжку поскакал на поиски Адама, не оглядываясь и не останавливаясь:
- Майкл, что ты здесь делаешь? – удивился Адам, когда я застал его в учительской.
- Я пришёл поговорить, - с нами рядом находилось слишком много посторонних лиц, чтобы говорить открыто на столь щепетильную тему. К счастью, Адам тут же догадался, о чём шла речь, и своевременно предложил нам пройти в более тихое и спокойное место, как раз в тот момент, когда я уже был готов взорваться от переполняющих меня эмоций.
Мы зашли в первую свободную аудиторию, и Адам плотно закрыл за нами дверь:
- Я так понимаю, ты встречался с Алексом?
- Да, - раздражённо ответил я, готовясь к взрыву.
- Что скажешь? Ты сможешь поработать над ним, проделать с ним пару ваших психологических трюков, ну…сам понимаешь…ты же разбираешься в этом лучше меня…
- Не хочется тебя разочаровывать, Адам, но Алекс Фишер никакой не гей, - рявкнул я, словно раздразненная собака, - он только что познакомил меня со своей девушкой. А я чувствовал себя полным идиотом. Распинался перед ним вчера, читал лекцию про то, что гомосексуализм можно вылечить и прочую ерунду. Представляю, как он, должно быть, хохотал в душе, когда слушал мои причитания и наставления.
- Майкл, остановись, о чём ты сейчас говоришь? – Адам подошёл ко мне и потрепал по плечу, как обычно делают, чтобы привести в чувства, - у Алекса нет никакой девушки.
- Не обижайся, но ты видимо не слишком хорошо осведомлён о жизни своих студентов, - я говорил уверенно, чувствуя себя гонцом, принесшим важное известие, - её зовут Лола, брюнетка с пышными формами и…
- Я понял, понял, о ком ты, - Адам резко прервал меня, - но, поверь мне, это какое-то недоразумение. Ты, видимо, что-то напутал…
- Да я собственными глазами видел, как они целовались на улице десять минут назад, а потом Алекс представил мне её как свою девушку.
- Ох, Майкл, - Адам выдавил недовольную гримасу, - это вполне в его духе…
- О чём ты говоришь? Что в его духе?
- Они с Лолой старые друзья, учились в одной школе, теперь вместе учатся здесь. Мне пришлось изрядно намучиться с ними за первый год обучения. Каких только фокусов они вдвоём не вытворяли: включали пожарную сигнализацию и заливали всё здание водой, приходили на занятия в одном нижнем белье, закуривали прямо на уроке. Эта парочка принесла нам немало хлопот.
От его слов меня начало жутко трясти, будто я слушал рассказ про чудовищного маньяка, охотившегося на 36 летних психоаналитиков с русыми волосами и голубыми глазами, другими словами, на точную мою копию:
- Почему их не могут просто отчислить? – дрожащим от волнения голосом пролепетал я.
- Всё не так просто, всё очень не просто, Майкл. Отец Алекса – Мартин Фишер – старый приятель директора колледжа, Мистера Гилмора. Они вместе служили в армии, и Мартин спас ему жизнь. С тех пор он его должник. Думаю, даже если эти двое вздумают взорвать этот чёртов колледж, то им всё сойдёт с рук. Отец Алекса скончался три года назад, но Ной Гилмор – человек чести, он никогда не пойдёт против Мартина и его семьи. Эта история известна всем здесь, именно поэтому Алекса и Лолу откровенно побаиваются даже учителя.
Гилмор, Гилмор, это фамилия показалась мне очень знакомой, по всей вероятности я когда-то имел дело с пациентом по фамилии Гилмор.
- И всё равно, бьюсь об заклад, у Алекса и Лолы самый настоящий роман.
Адам усмехнулся, покачав головой:
- Это не возможно, Майкл, у Лолы действительно есть молодой человек. Вот только это уж точно не Алекс. Его зовут Эрик Уолкер. Они с семьёй переехали в США из Англии два года назад, когда Лола была ещё на первом курсе. С тех пор они встречаются. Не знаю, насколько серьёзные и искренние у них отношения, но одно мне доподлинно известно – благородный Эрик, воспитанный в духе рыцарских времён, прощает своей безумной пассии всё её грехи. Невооружённым глазом видно, что он больше жизни любит её. Что касается чертовки, видимо, даже Богу не дано знать, что твориться в её голове.
Для меня всё окончательно перемешалось, почва будто выскользнула из под ног, и голова пошла кругом:
- Этого просто не может быть… - опешил я.
- Парень играет с тобой, для него игры с людьми – это своего рода развлечения. Поверь мне, он не так прост и безобиден, как кажется на первый взгляд.
Спасибо, это я уже понял. Теперь меня больше волновала своя учесть: Алекс определённо намеревался позабавиться со мной, запутать, ввести в заблуждение, но я больше не под каким предлогом не собирался с ним встречаться, никогда:
- Скажи, зачем ты направил его ко мне? Решил взвалить на меня свои проблемы? Ты думаешь, у меня мало психов без твоего Алекса? – я был взбешён и озадачен, меня действительно ставило в тупик поведение Адама в данной ситуации: неужели он и впрямь так сильно заботился о благополучии бедного мальчика, который, по его же признанию, долгое время отравлял ему жизнь? Это звучало как бред, очередной бред, который мне только и приходилось слушать последние два дня.
- Послушай, у него действительно есть проблемы, Алекс – не монстр, я, возможно, не правильно выразился, он просто запутавшийся ребёнок, который идёт на поводу у избалованной, наглой девчонки. Это она - причина всех его напастей. Его ещё можно спасти, можно вытащить из всего того дерьма, в котором его топит Лола.
- Я не специализируюсь на трудных подростках, ты же знаешь…
- Да, но ты очень хороший специалист, настоящий профессионал в своём деле. К тому же у Алекса есть проблемы и по твоей части. Я уверяю тебя, он склонен к однополым отношениям, и меня это очень сильно беспокоит.
- Послушай, Адам, я устал от этих игр: сегодня гей, завтра – не гей, через пол часа- снова гей. Мне это не интересно, я не собираюсь тратить своё время на заносчивого малолетнего ублюдка, который вздумал водить меня вокруг пальца.
- Пожалуйста, выручи меня. Отец Алекса помог мне стать на ноги после окончания колледжа. Я же рассказывал тебе, как несколько лет подряд работал в школе. Меня не устраивала эта работа: без денег, без будущего, без перспектив. Так продолжалось до тех пор, пока я не познакомился с мистером Фишером. Это произошло пять лет тому назад, в 2005 году. Когда я обратился к нему за помощью, он вспомнил про Ноя. Мистер Гилмор пригласил меня на встречу и предложил место здесь, в колледже Мэримаунт. И вот уже три года я преподаю здесь. В 2009 году Мартин Фишер скончался от рака, и я обещал ему приглядывать за сыном. К тому же, ты знаешь меня, я никогда не мог пройти мимо беды и остаться безучастным.
Я понимал, что мне ни в коем случае нельзя было соглашаться на эту авантюру, но Адам был моим самым старым другом, другом детства, и к тому же, за долгие годы нашей дружбы это была первая серьзная вещь, о которой он просил меня.
Ох уж эти друзья! Ради них тебе порой приходится совершать ещё большие безумства, чем ради любви. А всё потому, что люди склонны заранее прогнозировать будущие разочарования от любовных отношений, но, что касается дружбы, они готовы не просто верить в реальность её существования, но и настойчиво утверждать, что в их жизни она определённо имеет место. Говоря окружающим – «Вчера мы с другом…», или же «Меня друг попросил…», мы, словно придаём своим фразам мистическое значение. За словом «друг» мы скрываемся от одиночества, страхов, неуверенности и трусости. Возможно, Алекс был отчасти прав, говоря о том, что сотни прочитанных книг запрятали моё истинное «Я» в глубины сознания. Слишком много терминологии, слишком много анализов. Меня учили анализировать не только прошлое человека, его характер, окружение, поведение, но и каждое его слово, каждый взгляд, каждый вздох и даже его молчание. Разумеется, долгие годы подобной практики просто не могли исчезнуть в прошлом совершенно бесследно. Я много читал о дружбе. И это были вовсе не художественные романы, в которых преданный пёс спасает своего хозяина от смерти, или верный друг берёт на себя вину за преступление своего лучшего друга. Нет, это были книги по психологии, в которых каждой подобной истории давалось совершенно неожиданное, замаскированное страшными терминами, всякий раз связанное с определённым нарушением психики, дикое объяснение. Наркоман, прошедший через все стадии разрушения своей личности и жизни, но сумевший вырваться из страшного омута, больше никогда не поверит в тот берд, что наркотики – это источник мгновенных наслаждений. То же самое я мог сказать и о себе. После детальных разборов всех аспектов дружбы как одного из проявлений социальных отношений между индивидами, а вовсе не глубокой душевной привязанности между людьми, я просто не мог относиться к ней как прежде. Однако, Адама я знал ещё за долго до того, как вся эта энциклопедическая дрянь проникла в мой мозг (я уже говорил, что любил свою профессию за то, что имел возможность помогать людям. Но, с другой стороны, я так же сильно ненавидел её. Ведь имена она заставила меня утратить веру в такие простые идеалы, как любовь, дружба, доверие.), возможно, именно поэтому часть моих воспоминаний и чувств к нему, связанных с детством, осталась не тронута ею. Но во всей этой истории с Алексом меня всё же очень настораживало столь частое употребление слова «друг». Мистер Гилмор – друг мистера Фишера, Мистер Фишер – друг Адама, Адам – мой друг. Получается, я замыкал собой странную цепочку предполагаемой дружбы. И мне это совершенно не нравилось. И всё-таки, отказаться от Алекса и просто уйти было бы слишком просто. Я заранее знал, что никогда не смог бы забыть этого случая и терзался бы им ещё долгое время. Именно поэтому, исключительно в целях своего собственного спокойствия, и, разумеется, ради разгадки очередной психологической головоломки, я решил попробовать:
- Я, пожалуй, могу выслушать его и дать ему пару советов, - подумал я, после чего, озвучил свою мыль, - хорошо, Адам, я подумаю, что можно сделать. Только на это раз я хочу услышать правду, без всяких вариантов, одну единственную правду.
Адам с облегчением взглянул меня: его глаза тут же загорелись надеждой и интересом:
- Да, разумеется, я расскажу тебе всё, что знаю, - с энтузиазмом и неподдельной искренностью начал он, - Лола и Алекс очень непредсказуемые, практически не управляемые молодые люди. Разумеется, их свобода легко объясняется тем лидирующим положением, которое они занимают в колледже за счёт близких отношений с его директором, однако, на мой взгляд, дело не только в этом. Их проблемы гораздо глубже, чем кажется со стороны. Всё, что они делают, все те шалости, которые мне приходилось наблюдать, это не больше, чем глупое ребячество. Я считаю, что эта парочка способна на большее. Главный инициатор всех идей – Лола Риччи, очень эксцентричная и крайне не приятная особа. Ты знаешь, что я не склонен судить людей, но она, почему-то, не вызывает во мне ни доверия, ни сострадания. Она любит привлекать к себе внимание, это отражается в её внешнем облике, в поведении, дерзости и грубости с окружающими людьми. Лола – ярая противница всякого рода стандартов, правил, норм, законов. Она неоднократно попадала в полицию в нетрезвом состоянии, или под воздействием наркотиков. К счастью, её родителям всегда удавалось вытаскивать дочь из любых передряг. Алекс не такой. Он никогда не нагрубит тебе, никогда не опустится до оскорблений, до драк. Он чем-то похож на истинного аристократа: у него высокий уровень внутренней культуры, и что немало важно, он видит грань между шалостью и преступлением, и никогда её не переступит.
Рассказ Адама весьма удивил и озадачил меня: то, что он говорил про Лолу, совершенно не совпадало с моим первым впечатлением о ней, а скорее больше подходило под описание Алекса. В свою очередь, его характеристика с позиции Адама тоже не вызывала у меня доверия: в воображении сразу же вырисовывался образ порядочного, честного парня с чертами истинного джентльмена, но в то же время слабого и легко поддающегося влиянию со стороны. Но это было далеко не так: Алекс представлял собой воплощение лживости, жестокости и избалованности в одном лице. Он ощущал вседозволенность, и поэтому позволял себе играть на чувствах людей. Мало вероятно, что кто-либо на земле мог повлиять на него, это он, в свою очередь, был лидером, ведущим за собой стада зомбированных баранов.
- Что ты хочешь от меня, Адам? – раздражённо спросил я. Мне всегда приходилось нервничать в ситуациях, когда люди по долгу ходили вокруг да около.
- Поговори с ним.
- Я уже поговорил с ним.
- Значит, одного разговора не достаточно. Прошу, встреться с ним вновь, попытайся помочь ему избавиться от влияния Лолы, вытащи наружу настоящего Алекса Фишера.
- Ты же знаешь, я не Бог, к тому же, у меня есть более серьёзные проблемы, чем перевоспитание избалованного, эгоистичного юноши. Ко мне приходят люди, в жизни которых произошли настоящие трагедии, а что касается Алекса, то такой жизни как у него, можно только позавидовать.
- Это не так, - Адам тяжело вздохнул и опустил голову вниз, словно набираясь смелости перед тем, как открыть мне страшную тайну, - если бы ситуация не была по-настоящему критической, я бы не стал беспокоить тебя. Все дело в том…- он явно не решался что-то сказать, - в том, что несколько дней назад я случайно услышал один очень странный разговор: после урока физкультуры Лола зашла в мужскую раздевалку, в прочем, как обычно, и остановилась напротив переодевающегося Алекса. Они начали о чём-то очень яро и красочно беседовать, точнее, кричать, поскольку Лола просто не умеет нормально общаться, она всё время разговаривает на повышенных тонах. Так вот, я в тот момент заходил к мистеру Палмеру, преподавателю физкультуры, но его не оказалось на месте, тогда меня и привлекли крики из мужской раздевалки. Не знаю почему, может из простого любопытства, но я всё-таки проследовал к входу и остановился возле самой двери, наблюдая за происходящим в щель, между стеной и дверью. Раздевалка была пуста, в ней оставались лишь Лола, Алекс и ещё один парень, я его не слишком хорошо разглядел. Они говорили о каком-то месте, я не сразу понял, что это был своего рода гей клуб, куда они втроём ходили несколько дней назад.
- Не вижу ничего удивительного, ты же сам говорил, что они любят дурачиться, - заметил я.
- Да, это правда, и я уверен, что это не больше чем очередной протест против общества с их стороны. Но меня насторожили слова Алекса. Он сказал: «как хорошо, что мы, наконец, нашли место, где, таким как мы, можно не прятаться». После этого, он обнял рядом стоящего полуголого парня за талию и начал целовать его в шею…Это было просто омерзительно. Я никогда не видел ничего подобного.
Я чувствовал себя окончательно сбитым с толку: в моей голове было сразу несколько Алексов Фишеров – избалованный бунтарь, азартный игрок, хитрец и попросту безумный извращенец:
- Адам, я понимаю, что ты переживаешь за парня, и возможно, у него действительно есть проблемы, которые нужно решать, но прошу, пойми меня – я не уверен, что смогу помочь ему.
- Хочешь знать, почему я обратился именно к тебе? – неожиданно спросил Адам, - Да потому, что ты всегда любил людей. Ты никогда не проходил мимо пожилого инвалида, просящего милостыню, подвозил случайных прохожих, даже если тебе было не по пути. А помнишь, ты рассказывал, что одна женщина родила у тебя прямо в машине, и решила назвать сына Майклом, в твою честь.
Мы переглянулись между собой и обменялись дружескими улыбками. Разумеется, я понимал, к чему клонил Адом: он отчасти был прав – с годами мне стало трудно выбирать клиентов. Я размяк, раскис, пустил слюни и сопли. Просто не мог пройти мимо чужого горя.
- Я не имею права давить на тебя, или заставлять, я просто прошу: Майкл, помоги Алексу. Я уверен, что у тебя получится. Он услышит тебя, рано или поздно, но он обязательно услышит. Умоляю, не дай парню сломать себе жизнь. Я в ответе за него, и у меня сердце кровью обливается, когда я вижу, как он всё рушит своими же руками.
В этот момент я пожалел Адама, у меня, действительно проскользнула мысль о том, что я мог бы попробовать, мог бы попытаться помочь Алексу. Ведь велика вероятность того, что моё мнение о нём было ошибочным. Что если, он и впрямь находился под чьим-то дурным влиянием, нуждался в поддержке, а рядом не было никого, готового протянуть ему руку. Что, если я был его последним шансом на нормальную жизнь? Я бы никогда не смог отвернуться от человека, у которого ещё прощупывался пульс, пусть даже очень слабый и едва заметный.
- Будь по-твоему, Адам, я попытаюсь ещё раз. Передай Алексу, чтобы он зашёл ко мне завтра. Я буду ждать его около пяти часов, - говоря это, я рассматривал вероятность того, что ещё не раз пожалею о своём решении, однако, даже представить не мог, насколько сильно.
Адам был на седьмом небе от счастья: он выглядел как ребёнок, наконец, получивший заветный подарок. На самом деле, меня немного удивило то, с каким трепетом и заботой он отзывался об Алексе. Этот парень трепал ему нервы, ставил на уши весь колледж, а он отзывался о нём так, будто это был его собственный сын. Таким образом, в моём блоге под названием «Алекс Фишер» появилась ещё одна загадка: его связь с Адамом. Чутьё подсказывало мне, что я до сих пор не знал всей правды в этой истории.
На следующий день я с содроганием сердца ожидал встречи с Алексом: с самого утра всё валилось у меня из рук. Я отчаянно пытался сосредоточиться на проблемах других пациентов, но ничего не получалось: меня хватало лишь на то, чтобы делать вид, что я внимательно слушаю их, сопереживающе качать головой, а потом проводить до двери и мило улыбнуться на прощание. Кроме того, меня дико раздражало тиканье больших деревянных часов, висевших у меня на стене: каждый раз они напоминали мне о том, что время не стояло на месте, и близился час нашей встречи с Алексом.
Откровенно говоря, я жутко нервничал, как студент перед экзаменом, ведь мою авантюру можно было смело так обозвать. Действительно, своего рода тест: кто кого? Либо Алекс заставит меня спасовать, либо я всё-таки смогу проникнуть к нему в душу и увидеть его истинное лицо. Что могло таиться за его многочисленными масками? Кто мог скрываться за всеми ролями, за всеми теми персонажами, которых он пытался изображать? Был ли это забитый, раненый, до смерти напуганный птенец, или же опасный, безжалостный коршун? Передо мной стояла не простая задача, и я до конца не был уверен в том, что готов взяться за неё. Однако, моё профессиональное любопытство одержало победу над разумом, ведь чем интереснее случай, тем он привлекательнее для таких одержимых и увлекающихся людей, как я.
Ровно в пять, как и я и предполагал, Алекс стоял на пороге моего кабинета. На этот раз он вёл себя гораздо непринуждённее и раскованнее, чем при нашей первой встрече: очевидно, он думал, что ему удалось полностью изучить новую для него местность и не выявить при этом никакой потенциальной опасности или угрозы. Даже в моём кабинете он чувствовал себя хозяином:
- Привет, док, - заявил он, сопровождая свои слова всё той же лживой улыбкой, от которой меня уже тошнило.
- Здравствуй, Алекс. Я не стану предлагать тебе сесть…
- Потому, что я могу сделать это и без предложения.
- И, разумеется, тебе не обязательно садиться на кушетку…
- Потому, что для тебя это абсолютно не существенно. Комфорт превыше всего, - с этими словами он резко плюхнулся в кресло, на котором сидел в прошлый раз.
Наш короткий диалог был похож на игру: я начну, а ты продолжи. Алекс очень хорошо, практически дословно запомнил наш с ним первый разговор, на что я и рассчитывал. Мы оба обменялись «тёплыми» улыбками, словно старые добрые друзья.
- Адам сказал, что ты настоял на ещё одной встрече со мной, - начал Алекс, не сводя с меня глаз.
- Надеюсь, ты не против?
- О, нет, ты мне очень понравился, и честно говоря, в глубине души я надеялся снова поболтать с тобой. Это так забавно.
Алекс начал свою атаку: на этот раз он буквально кричал мне в лицо том, что всё происходящее было для него не больше, чем игрой. Но я пытался частично освободить свой мозг, не думать над каждым своим словом, создать непринуждённую атмосферу, в первую очередь для себя. Алекс хотел поболтать со мной, что ж, я был в полном его распоряжении:
- А знаешь, что мне показалось забавным? – спросил я.
- Откуда мне знать, док?
- То, как ты одурачил меня. Смешная картина получилась, не правда ли? Ты знакомишь меня со своей девушкой, в то время как я был полностью уверен в твоей гомосексуальности. Представь выражение лица Лолы, ведь так зову твою девушку? – Алекс напряжённо кивнул головой, - представь выражение лица Лолы, если бы я вдруг заявил при ней, что ты гей. Вот что, на мой взгляд, по-настоящему забавно
- Каждый забавляется по-своему, док, - сурово буркнул Алекс: его явно раздражало моё игривое настроение.
- Ты не хочешь рассказать мне о ней?
- О ком?
- О Лоле, о своей девушке, о ком же ещё?
- Это обязательно? Нам обязательно об этом говорить?
- Как давно вы встречаетесь? – я решил пойти на провокацию, проигнорировав его вопрос, таким образом, дав понять, что перед ним сидел не просто мужчина с дипломом психиатра, а опытный специалист с глубокими познаниями в данной области.
- Мы знаем друг друга ещё со школы, - недовольно ответил Алекс.
- Да, но когда вы начали встречаться? Когда между вами завязались любовные отношения?
- С чего ты вообще взял, что между нами есть эти любовные отношения?
- Ты сам представил мне Лолу как свою девушку, на этот раз я не делал никаких самостоятельных выводов.
Напряжение Алекса мгновенно ослабло, и он облегчённо выдохнул, облизав и немного прикусив нижнюю губу:
- Мне пришлось так поступить: ты не оставил мне выбора, - ухмыляясь, заявил он, чувствуя, что подобными загадочными фразами ему удаётся действовать мне на нервы.
- Как это понимать? – в недоумении вылупился я, доставив ему тем самым истинное удовольствие.
- Ты увидел, как мы целуемся. Что я мог сказать после этого? Как мог объяснить своё поведение?
- Ты мог сказать правду, например, что Лола – твой друг.
- Друг, чей язык время от времени ныряет в мой рот? Неужели, это можно назвать дружбой?
Алекс завёл меня в очередной тупик: я уже мало что соображал, устал от напряжения, от своих многочисленных догадок, от его кроссвордов и головоломок. Мне нужна была хоть одна правда, одна крохотная, но чистая правда:
- Ты хочешь сказать, что вы с ней не друзья? И в то же самое время, она не твоя девушка? Тогда что вас связывает?
Алекс пристально посмотрел на меня:
- Какой твой любимый сорт мороженного, док? – внезапно спросил он.
- Что?
- Твой любимый сорт мороженного?
Меня напугал и озадачил его бессмысленный вопрос, который, как мне казалось, не имел совершенно никакого отношения к делу.
- Это что-то вроде теста?
- Да просто скажи, какое мороженное ты любишь больше всего! – воскликнул Алекс, - не будь ты таким подозрительным, я же не прошу тебя открыть мне страшную государственную тайну… я говорю про обычное мороженное.
Я задумался. Казалось бы, что глупо думать над таким простым вопросом, но меня волновало другое: почему Алекс заговорил об этом? Очередной бессмысленный поворот в его игре? Или в этом был какой-то скрытый для меня смысл?
- Пожалуй, я предпочитаю натуральный пломбир, - мой ответ прозвучал невероятно серьёзно.
- Отлично, - Алекс подался немного назад, прислонившись спиной к креслу, - пломбир тебе нравиться намного больше, чем шоколадное, клубничное или мороженное с карамелью. Ты не готов навсегда отказаться от пломбира, перейти на что-то другое, менее тебе приятное, но в то же время, захочешь ли есть его каждый день, и даже в день по несколько раз?
Я снова задумался: кажется, смысл его вопроса начал проясняться для меня. Это была своего рода метафора, разумеется, Алекс стремился произвести на меня впечатление, поразить своим богатым воображением. Что ж, я оценил его старания:
- Я понял, к чему ты клонишь, весьма оригинальное сравнение.
- Спасибо, - он выглядел самодовольным. Каждая моя похвала одновременно льстила и унижала его. С одной стороны, ему нравилось удивлять меня, а с другой, он прекрасно понимал, что я вовсе не стремился врать ему, что был открыт перед ним, не боялся признавать свои ошибки и упущения. Это характеризовало меня в его глазах, как сильную личность, возможно, именно поэтому Алекс и согласился снова встретиться со мной. Ведь таких людей, как он, практически невозможно убедить в чём-то, если они сами не захотят в этом убедиться.
- Но Лола привлекает тебя? Физически?
- А тебя привлекает твой член? – Алекс грубо тявкнул в ответ, после чего сразу же смягчился, понимая, что слегка переборщил с провокацией, - Лола, как часть моего тела: она принадлежит мне, но я не могу наслаждаться её, как бы мне того хотелось.
- Значит, вы никогда не были близки?
- Мы с ней даже слишком близки, намного ближе, чем ты думаешь.
- Ты говоришь о духовной близости?
- У тебя давно был секс, док? – Алекс язвительно приподнял брови, - кажется, это единственное, о чём ты можешь сейчас говорить.
Я усмехнулся, понимая, что он всего на всего пытался защититься, переводя стрелки на меня:
- Ты прав, это весьма неприятно, - произнёс я.
- Что именно?
- Когда кто-то хочет заглянуть в твою постель, - Алекс дал мне намёк: я пытался проникнуть на его частную территорию, и он в свою очередь предупредил, что я не один, кто может так поступать. Ему тоже ничто не мешает проникнуть ко мне.
- Ты весьма сообразителен, интересно было бы понаблюдать за твоим отношением с другими пациентами.
- По-твоему, ты один из них, из моих пациентов?
- До встречи с тобой я был подозреваемым, после первого сеанса стал потенциальным клиентом, а прейдя во второй раз, я превратился в самого настоящего пациента. Согласись, мы ведь с тобой не друзья, и не просто старые знакомые, ведь в таком случае нам не пришлось бы встречаться у тебя в кабинете.
- А где бы ты предпочёл встретиться? – я старался использовать каждую его реплику в своих целях. В данном случае, мне хотелось получить подтверждение или же наоборот опровержение теории Адама о гомосексуальных наклонностях Алекса.
- Я люблю шумные места: ночные клубы, бары, но могу при этом провести полдня в библиотеке. Это зависит от настроения, - он отвечал с явной неохотой, поскольку не мог разглядеть смысла в моём вопросе.
- А что, если нам сходить куда-нибудь, что скажешь?
Алекс удивлённо вылупился на меня своими большими голубыми глазами:
- Разве это не запрещено – встречаться с пациентами во внерабочее время?
- А мы об этом никому не скажем – ответил я. Откровенно говоря, в случае с Алексом я понимал, что моя врачебная этика должна будет пострадать так или иначе. В этой игре мне пришлось играть не по правилам, а поскольку Алекс не был официально заявлен как мой пациент, формально никакого нарушения и вовсе не было.
- И ты согласишься на что угодно? – с зазвучавшим в голосе азартом полюбопытствовал он.
- Вообще-то, у меня уже есть небольшое предложение к тебе.
Он застыл и затаил дыхание: видимо, мне всё же удалось заинтриговать Алекса:
- Как на счёт клуба? Гей клуба?
Не дав мне договорить, Алекс залился диким смехом:
- Зачем тебе это нужно? – сквозь хохот пропищал он, - погоди, погоди, я, кажется, догадался, - он на мгновение замолчал и сделал серьёзное выражение лица, - ты будешь привлекать клиентов, будешь раздавать свои визитки на право и налево. «Простите, парни, не хотите ли вы оторваться друг от друга и обсудить со мной вашу маленькую проблемку».
Он скопировал меня весьма поверхностно и неумело, но меня ни чуть не зацепила его реакция, я ожидал нечто подобного, знал заранее, что он во что бы то ни стало выпустит наружу свои колючки, если я затрону эту тему:
- Когда ты закончишь ржать, я хочу услышать твой краткий, но доходчивый ответ, - грубо заявил я.
Алекс тут же замолчал:
- Ты серьёзно? Я думал, это шутка. Что-то в стиле: «быстрый тест на выявление сексуальной ориентации»…Хотя нет, я, кажется, понял, к чему ты затеял всё это, - я продолжал молча наблюдать за тем, как Алекс стремительно погружался в своих размышлениях всё глубже и глубже.
- Гей Алекс, или не гей? – вот единственное, о чём ты можешь думать. Я не говорю об этом напрямую, но в то же время, ничего не отрицаю, и тебя раздражает неопределённость. Больше всего на свете ты терпеть не можешь чёртову неопределённость!
- Мне нужно только «да» или «нет». В твоих высосанных из пальца комментариях я не нуждаюсь.
- Я отвечу только при одном условии, если ты объяснишь мне, зачем тебе это надо.
- А я объясню только после того, как ты ответишь, - заявил я. Похоже, неопределённость действовала на нервы не мне одному. Алекс задумчиво поджал губы и примерно около минуты смотрел по сторонам, после чего остановил свой взгляд на мне:
- Хорошо, мы пойдём в гей клуб. Только я и ты.
- Отлично, я постараюсь накопать в интернете парочку адресов…
- Не утруждайся, я знаю, куда мы пойдём, - проронив эту фразу, Алекс осознал, что совершил страшную ошибку: немного приоткрыл завесу тайны, скрывавшей его ориентацию. Теперь было очевидно, что Адам оказался прав – он действительно ходил в гей клуб. Всё, что мне оставалось выяснить, это его цели.
- Значит, ты и раньше бывал в подобных заведениях? – с ухмылкой полюбопытствовал я.
- Верно, - это всё, что ответил Алекс. Вероятно, он изо всех сил стремился казаться загадочным, продолжать интригу, однако в моём представлении уже начали вырисовываться определённые выводы.
И так, мы договорились встретиться в субботу на Медисон-сквер около десяти вечера. Когда я вышел из такси, Алекс уже ждал меня. Поприветствовав друг друга, мы отправились на встречу ночным приключениям. Алекс шёл слева от меня, показывая направление и то и дело повторяя: «сейчас направо, теперь иди прямо, до угла, ещё раз направо, налево, осталось совсем немного.» Наконец, мы остановились напротив совершенно незнакомого мне здания, хотя до этого момента, я полагал, что знаю каждый закоулок Манхеттена. Снаружи не было никаких специальных вывесок или каких-либо опознавательных знаков: Алекс подвёл меня к весьма не привлекательной двери и резко отворил её. Внутри было темно и странно: я тут же почувствовал запах дыма, отдалённые, но довольно громкие звуки музыки. Внезапно нас остановил высокий мускулистый человек, уставившийся на меня подозрительным взглядом:
- Всё хорошо, Смит, он со мной, - ласково произнёс Алекс, взяв меня за руку. Я просто не мог не обратить на это внимание и не возмутиться.
- Что ты делаешь? – пробурчал я сквозь зубы, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его.
- Сделай вид, что мы счастливые голубки, которые пришли сюда, чтобы приятно провести время друг с другом, - Алекс шепнул мне на ухо, в то время, пока мы проходили мимо принявшего настороженную позу Смита.
Когда громила остался далеко позади, я грубо высвободил свою руку:
- Не надо было тебе этого делать, - сердито оскалился я.
- А как ещё, по-твоему, мы могли попасть в это место? – Алекс вопросительно уставился на меня, - послушай, это гей-клуб, натуралам и гомофобам вроде тебя сюда дорога закрыта, понимаешь?
Я знал, что в словах Алекса была доля истины, но приятнее или легче от этого не становилось. Я уже и сам с трудом осознавал, для чего вообще решился на эту авантюру.
Место было весьма эпатажное и кричащее: элегантная мебель, изящный декор, всё в стиле девятнадцатого века. Кованные клетки, где извивались полуголые девицы и парни, чёрные металлические столы, ножки которых были украшены изящными узорами, мягкие диваны с красными бархатными подушками, а главное, таинственная, дурманящая, пьянящая музыка – всё это резким фонтаном ударило мне в голову:
- Вот он, рай, - радостно воскликнул Алекс, раскинув руки в стороны, - самое лучшее место на земле, где никто не претворяется и не лжёт.
- Мне здесь как-то не по себе, зря я, наверное, пришёл сюда, - простонал я, оглядываясь назад в сторону выхода.
- Эй, - Алекс схватил меня за плечи, - ты, кажется, хотел узнать меня по лучше? Тогда, добро пожаловать в мой мир, - он резко толкнул меня в спину, так, что я немного подался вперёд. Уйти было просто не реально, он не позволил бы мне сделать это до тех пор, пока не реализовал свой очередной план. Алекс никогда ничего не делал просто так, без расчета, без двойного смысла, и если он привёл меня в этот клуб, то вовсе не по моей просьбе, а потому, что у него уже была своя тайная причина для этого.
Мы спустились по чёрной узкой лестнице вниз, в эпицентр самих событий: там было темно и душно. Быстро, практически неуловимо для глаз, мелькали десятки разноцветных огней, но основное, хотя весьма тусклое освещение, создавалось за счёт ламп в виде свечей в подсвечниках, прикреплённых ко всем стенам. Мне казалось, что я находился в старинном замке, битком набитом людьми. Они были повсюду, куда не падал мой взгляд. Они танцевали, пили, просто сидели или стояли, прижимались, трогали друг друга, впивались в губы, ныряли руками в волосы, целовали шеи, обвивались ногами, крутились и изворачивались, обнимая друг друга. Среди всех этих людей не было ни одной гетеросексуальной пары. Я словно попал в самый красивый, но в то же время отвратительный порнофильм. Всё, что царило вокруг - это хаос, разврат, секс, такие запретные, такие омерзительные, и такие привлекательные.
Алекс подвёл меня к барной стойке и заказал нам какие-то коктейли со странным, незнакомым мне названием:
- Что скажешь? Шикарное место, не правда ли? – спросил он, раскованно облокотившись спиной на стойку и устремив свой взгляд на не большой, но пышущий страстью танцпол.
- Я не знаю, тут очень….странно, - робко произнёс я, пытаясь не терять самообладание. В действительности, я никогда не бывал в подобных местах, поскольку среди моих друзей и знакомых никогда не было геев или лесбиянок, все, кто входил в моё ближайшее окружение, были весьма приличными, высокообразованными людьми, занимавшими высокий статус и положение в обществе. Я всегда считал себя одним из них: любил много читать, путешествовать, ходить в дорогие элегантные рестораны, обсуждать искусство и литературу, изучать психологию, научные труды некоторых учёных. Всю жизнь я преследовал только глубоко моральные и высокоинтеллектуальные цели. Кроме того, больше пяти лет я убеждал людей в том, что им нужно избавляться от своих нетрадиционных наклонностей, я действительно считал, что гомосексуализм – это не просто заболевание, а прежде всего преграда на пути к истинному счастью человека. Поскольку общество никогда не поймёт и не примет таких людей, никогда не сможет полностью смириться с их существованием, поэтому всё, что ожидало тех, кто выбирал подобный путь – это вечные страдания и не понимания со стороны окружающих.
Теперь, когда я смотрел на всех этих целующихся, обнимающихся, растворяющихся друг в друге людей, они больше не казались мне несчастными или страдающими. Им было вполне комфортно, я бы сказал, даже слишком комфортно. И среди гетеросексуальных пар мне не приходилось видеть такую страсть, такое вожделение, такое откровение. Вопрос о том, кто же на самом деле болен, вдруг остро возник в моей голове. Стоит ли считать больными тех, кто не боится своих истинных желаний и просто пытается быть счастливым, пусть даже немного нестандартным способом, или же тех, кто всю жизнь втискивает себя в рамки, ограничивая, подавляя зов своей души? Мне нельзя было даже допускать подобных мыслей, они ведь полностью противоречили всему тому, что я знал, что прочитал, чего придерживался по жизни. Однако, после третьего выпитого коктейля, который проскользнул через моё горло уж как-то слишком незаметно, я был готов забыть обо всех своих принципах и немного расслабиться:
- Один вечер в компании геев – это не страшно, это ничего не изменит во мне, просто добавит новых ощущений, прибавит опыта. Ведь гораздо легче рассуждать о том, с чем ты сталкивался лицом к лицу, - думал я, представляя себя тайным агентом, который внедрился в лагерь противника, чтобы разведать обстановку и выведать нужную информацию.
- Пошли потанцуем, док! – воскликнул весьма нетрезвый Алекс.
- Нет, ты совсем спятил? Я не танцую, даже не пытайся…- несмотря на то, что мой язык заплетался, я старался не потерять остатки того благоразумия, которое почти уже утонуло в море алкоголя.
- Брось, это же весело, тебе понравиться… - он схватил меня за локоть, пытаясь оттащить от стойки, в то время как я очень упорно сопротивлялся.
- Я же сказал, что не пойду, оставь меня, Алекс!
- Как знаешь, - буркнул он, направляясь в самый центр танцпола.
Звучала ритмичная, но в то же время расслабляющая музыка, почти без слов, а если в ней и был какие-то слова, то они полностью сливались с нотами, образуя нечто волшебное, вводящее в состояние транса. Все те, кто был на танцполе, действительно напоминали растения, будто кто-то загипнотизировал их, и теперь они просто двигались, не красиво, не в такт, не грациозно. Это скорее напоминало танец души, чем тела. Алекс присоединился к остальным: закрыв глаза, он принялся совершать странные движение, такие раскованные и такие страстные, что я отчасти немного позавидовал ему. Мне не хотелось смотреть, совсем не хотелось, но я пил и смотрел. Я буквально не мог оторваться от него. Мои глаза видели молодого, красивого мужчину, самого странного и необычного из всех, кого я когда-либо встречал, и это при том, что мне пришлось поведать немало психов. Этот мужчина был свободен, его не волновало мнение окружающих, он просто танцевал. Казалось, что в этот момент он очень ярко представлял что-то, или кого-то, и от этого становился ещё более раскованным и счастливым.
- Вам не страшно? – возле меня внезапно раздался чей-то грубый голос. Я резко оторвался от Алекса и повернул голову в бок: ко мне подсел смуглый мужчина средних лет, весьма привлекательный, с хорошим телосложением и одетый, будто голливудская звезда.
- Что ты сказал? – переспросил я, не разобрав его вопроса во многом из-за громкой музыки, а во многом из-за того, что был полностью поглощён наблюдением за Алексом.
- Я спросил, не страшно ли вам. Между вами и вашим парнем очень значительная разница в возрасте. Это может ещё больше усложнить ваши отношения, - сочувственно произнёс мужчина.
- Какой парень? Какие к чёрту отношения? – воскликнул я.
- Мне показалось, что тот сексуальный молодой человек, - он ткнул пальцем в сторону Алкса, - что он ваш….ну, понимаете? Вы вроде бы пришли вместе, и я подумал, что это ваш парень…
- О Господи, нет! Я не гей! Что за бред ты несёшь! Иди к чёрту! – с этими словами я резко поднялся с места и рванул к выходу, шатаясь из стороны в сторону.
Как только я оказался на улице, дверь за мной тут же отворилась, и следом выбежал Алекс:
- Что случилось? Почему ты так неожиданно исчез? – взволнованно тараторил он.
- Зря я пошёл сюда, это место не для меня, - бормотал я, схватившись руками за голову и отчаянно пытаясь протрезветь.
- Мне показалось, тебе здесь понравилось. Что произошло, пока меня не было?
- Вот чёрт! – я бродил из стороны в сторону, теряясь в пространстве, кружась на месте, расплываясь в сознании, - какой-то урод, он подошёл ко мне, сказал, что ты мой…что…у нас…он подумал, что я гей!
Алекс мгновенно подлетел ко мне, оказавшись всего в паре сантиметрах от меня. Его руки резко сжали моё лицо, и он бешено смотрел мне прямо в глаза:
- Тебя приняли не за убийцу, не за преступника, - я слышал, как от злости скрипели его зубы, - ты считаешь, что этот парень оскорбил тебя, назвав геем? По-твоему, это унизительно любить другого мужчину? Вот в этом весь ты, жалкий неудачник, гнида, бесполый червь…
Мне не было обидно, я мало что понимал в тот момент, сильно раскалывалась голова и хотелось только одного – заставить его замолчать, поэтому я неожиданно коснулся большим пальцем правой руки его губ, которые тут же сомкнулись:
- Замолчи, Алекс, - с этими словами я уткнулся лбом ему в плечо, - мне надо домой.
- Я сейчас вызову такси и отвезу тебя, - голос Алекса немного смягчился.
Всё, что было дальше, до сих пор остаётся загадкой для меня. Когда я проснулся рано утром, то обнаружил себя в чужой постели, в совершенно незнакомом месте. Мне было больно шевелиться, голова буквально разрывалась на части, но я всё-таки набрался сил и слегка приподнялся, чтобы осмотреться. В комнате было светло и просторно, мало мебели, много пространства, внезапно моя нога наткнулась на нечто тёплое под одеялом. Я повернул голову и обомлел от ужаса: рядом со мной, развалившись на второй половине кровати, посапывал Алекс. В этот самый момент кто-то осторожно приоткрыл дверь: из-за неё показалось морщинистое, усталое, но весьма привлекательно женское лицо:
- Надеюсь, я не разбудила вас? – робко произнесла незнакомка. Ещё никогда я не чувствовал себя более неловко и отвратительно. Только Бог знал, что могло придти в голову этой особе, заставшей меня в постели с молодым парнем. Мне не хотелось говорить с ней, смотреть на неё, или что ещё хуже – знакомиться с ней:
- Нет, мне уже пора уходить, - грубо буркнул я, резко подскочив с кровати, прикрывшись одеялом. У меня была одна крошечная надежда – незаметно исчезнуть, незаметно хотя бы для Алекса, но в ту же секунду, как я подумал об этом, он начал подавать признаки жизни:
- Что происходит? – спросонья заговорил он, протирая руками слипшиеся за ночь глаза. После чего он медленно и очень неохотно приподнялся, - мама, что ты здесь делаешь?
Мама?! Вот этого я никак не мог ожидать, кто угодно, только не мама. Это же бред какой-то. Я испугался как школьник, которого застукали с сигаретой, я даже чуть не наложил в штаны, вот только не был уверен, что они были на мне.
- Мама, немедленно выйди! Зачем ты вообще пришла? Посмотри, как ты напугала Майка!
Женщина тут же проскользнула назад, аккуратно закрыв за собой дверь:
- Прости за это недоразумение, она вечно суёт нос не в свои дела, - с сожалением произнёс Алекс.
- Это просто ужасно, вот дерьмо! – бурчал я, бегая по комнате, завёрнутый в одеяло, и пытаясь найти все свои вещи.
- Что ты делаешь? – с улыбкой спросил Алекс, наблюдая за мной.
- Я пытаюсь одеться. Где мои вещи? – воскликнул я.
Алекс указал пальцем на кресло, стоящее в углу: все мои вещи были аккуратно сложены и висели на его спинке. Я бросился к ним и только хотел скинуть одеяло, чтобы переодеться, как до меня дошло, что Алекс продолжал смотреть:
- Отвернись сейчас же!
Алекс беспрекословно подчинился моей команде, продолжая улыбаться:
- К чему такая спешка? – заговорил он, в то время как я натягивал брюки, - ты мог бы принять душ, позавтракать с нами. Сегодня же воскресенье, куда ты торопишься?
Я молчал.
- Я понимаю, ты, видимо, удивлён и совершенно не помнишь, как оказался здесь. Неудивительно, ты выпил столько, что я вообще не понимаю, как тебе удалось проснуться. Не бойся, я расскажу, как всё было. Я вызвал тебе такси и сел в машину вместе с тобой. Когда водитель спросил у меня адрес, по которому ехать, я обратился к тебе. Но ты уже едва был в сознании. Тогда я и решил отвезти тебя к себе домой. А что, по-твоему, мне оставалось делать? Бросить тебя подыхать на голом асфальте? Ты ещё должен быть мне благодарен!
- Спасибо, - рявкнул я, резко бросившись к двери. Ноги несли меня на всей скорости прочь из этого дома. Какая-то странная, ненормальная атмосфера царила в нём. Я искренне надеялся, что больше не встречу на пути его мать, но мои надежды не оправдались. Она сидела в гостиной, и сразу же заметила, как я спускался с лестницы:
- Вы психиатр? – спросила она, когда я уже почти спустился со второго этажа и оказался в нескольких метрах от дивана, на котором она сидела и выпускала изо рта дым.
- Да, - грубо ответил я, собираясь уже уходить, как она ни с того ни с сего продолжила:
- Я так понимаю, вы хотите помочь Алексу? Что ж, у вас неплохо получается. Вы подобрались ооочень близко к моему сыну - её слова прозвучали со странной издёвкой. Она будто посмеялась мне в лицо, будто сказала, что я ни на что не годен, что скорее малолетний сопляк повлияет на меня, нежели я смогу что-то сделать с ним.
Я пулей вырвался из квартиры, внутри которой я словно задыхался. Я бежал по лестнице, бежал по улице, бежал от мыслей и смог остановиться только тогда, когда передо мной затормозило такси. Мне нужно было возвращаться домой, скорее забыть всё, что было, постирать покуренную одежду, смыть с себя запах того ужасного места, которое вчера каким-то чудом показалось мне привлекательным. Жаль, что не существовало прибора, для стирания воспоминаний. Я бы предпочёл навсегда забыть вчерашнюю ночь.
Как назло я не мог найти ключи от квартиры, и мне пришлось позвонить в дверь. Было ещё рано, около девяти утра, и мне жутко не хотелось будить Лауру, но другого выхода не было. Кто такая Лаура? Кажется, я опять слишком увлёкся Алексом, даже забыл представить вам собственную жену. Мы познакомились девять лет назад, когда я прослушивал курс лекций по психологии половых расстройств в Нью-Йоркском университете, это был своеобразный мастер класс от одного из моих коллег, профессора Эндрю Джефферсона. Он был хорошим другом моего отца, поэтому после первой же лекции я поспешил поздороваться с ним и справиться о его жизни и здоровье. Старику было уже за 60, однако выглядел он намного бодрее, чем многие молодые люди. Когда мы разговаривали, к нам подошла одна из его учениц, которая практиковалась на посттравматических психических расстройствах. Она подработала в центре бесплатной психологической помощи, ежедневно принимала сотни звонков от разных людей. Порой ей приходилось выслушивать такие жуткие истории, что она по долгу не могла придти в себя. Всё это я выяснил за первым ужином с ней. Мистер Джефферсон – он же старый сводник, решил нас познакомить, аргументировав свой порыв следующим: «я хочу, чтобы вы – два моих любимых одиноких тюфяка оторвались на один вечер от своих книг и сходили куда-нибудь». Сказано – сделано. Мы посмеялись, но всё равно почему-то договорились встретиться. Это была любовь, разумеется, мы оба поняли это не сразу, лишь через полтора года, когда наши отношения дошли до стадии, на которой у нас была лишь одна дорога – в ЗАГС. Лаура была уникальной девушкой – очень чувственная, нежная, ранимая, она всегда сопереживала каждому, кто дозванивался до неё, искренне страдала вместе с ними. Иногда я просыпался по ночам от того, что она тихонько, но очень упорно пошмыгивала носом. Тогда я обнимал её, и она рыдала в моих объятиях до самого утра.
Мы были просто созданы друг для друга: оба хороши собой и весьма амбициозны, но в то же время нежны и терпимы друг к другу, оба – исследователи человеческих душ. С ней я чувствовал себя в безопасности, у меня внутри царили спокойствие и умиротворение. Мы почти никогда не ссорились: она с пониманием относилась к моим проблемам, а я всегда старался разделять её трудности. Это был идеальный брак, нечто, похожее на слияние двух частей в одно целое. Я не мог представить своей жизни без Лауры, без её белокурых локонов, небрежно разбросанных по подушке, на которые каждое утро натыкался мой нос; без её очаровательных, изящных пальчиков, которые так смело и ловко орудовали на кухне, разворачивая, шинкуя, набивая, и в то же время ласково и нежно скользили по моему телу по ночам. Что такое «Лаура»? Лаура – это безграничная любовь, понимание, забота и красота.
Мне было жутко стыдно, когда приходилось её огорчать: я всегда страдал вместе с ней, всегда разделял её боль, и у меня сердце сжималось всякий раз, когда она чувствовала обиду. На самом деле Лаура никогда не жаловалась, не кричала на меня, не грозилась выгнать из дома, она просто тяжело вздыхала и выдавливала улыбку сквозь нахлынувшие слёзы. Я знал, что обидел её, что моё ночное отсутствие заставило бедняжку сильно перенервничать, ведь она вероятно даже не смогла дозвониться до меня, поскольку мой сотовый, как оказалось, был выключен.
Я приготовился, и немного поколебавшись, наконец, позвонил в дверь. Лаура не заставила себя долго ждать, будто и вовсе провела ночь в прихожей. Когда замок щёлкнул, и дверь распахнулась, я увидел свою жену, с растрепанными волосами, заспанными глазами, одетую в то, что было на ней прошлым вечером, когда я уходил:
- О Боже, как хорошо, что с тобой ничего случилось, - она прям с порога бросилась ко мне в объятия, жадно сжимая руками мои плечи, - я так волновалась, твой телефон не отвечал, а ведь я даже не знала, куда ты пошёл.
- Прости меня, милая, прошлая ночь была настоящим кошмаром, - я закрыл глаза, утопая в её тёплом свитере и вдыхая его аромат, напоминающий запах свежих, только что сорванных с дерева яблок.
- Всё позади, я здесь, рядом с тобой, ты можешь поговорить со мной, можешь рассказать мне, что случилось в любой момент, если захочешь.
Мы прошли в дом: первым делом я бросился в спальню, яростно сорвал с себя одежду и забросил её в пустой угол, после чего прямиком отправился в душ. Под струями тёплой воды мне удалось немного расслабиться, хотя и ненадолго. То и дело в моей голове всплывали образы вчерашней ночи: тёмное помещение, кованные клетки, гипнотическая музыка. Но ярче всего мне вспоминался Алекс, раскинувший руки и свободно парящий под расслабляющие звуки. Я отчаянно тёр тело мочалкой, мне хотелось содрать с себя кожу, просто смыть запах было не достаточно. Я закрывал глаза, подставляя лицо под самые струи, вода попадала мне в нос, в рот, но я, казалось, не замечал этого, словно дышал водой, жадно вдыхая её вовнутрь.
Что мне оставалось делать? Как я мог опуститься до походов в подобные заведения, да ещё и со своим пациентом? Очевидно, мне самому не мешало бы обратиться к психиатру. Я больше ничего не понимал, всё перемешалось в голове: в ушах застрял протяжный гул, раздражающий мою нервную систему; перед глазами стоял Алекс, стоял и смеялся мне в лицо. Его скользкая, ядовитая улыбка разрывала меня на куски. Она будто медленно убивала каждый мой орган, каждую мою клетку, высасывала из них жизненную силу. Я был выжат, измучен и потерян. Никогда прежде со мной не случалось ничего подобного, но самое страшное заключалось, пожалуй, даже не в самой ночи, а моём отношении к произошедшему.
Мы с Лаурой очень часто ходили в рестораны, иногда вдвоём, иногда с её родителями, иногда с друзьями. Это было своего рода нашим хобби. Мы всегда размещались за самым дальним, скрытым от посторонних глаз столиком, заказывали бутылочку дорогого красного вина, лобстера в имбирном соусе для Лауры и не прожаренный стейк из телятины под сливочным соусом для меня. Обычно мы проводили в ресторане несколько часов, неспешно расправляясь с едой и наслаждаясь звуками, которые едва доносились до нас. Это могли быть громкие и воодушевлённые разговоры остальных посетителей, или лёгкая, негромкая музыка, или же постукивание столовых приборов. Если с нами был кто-то ещё, мы обычно очень весело и интересно проводили время. Чаще всего нас сопровождали Фредди и Николь Доусон – наши старые знакомые, точнее знакомые Лауры. Они с Николь работали в одной организации семь лет, и лишь недавно совершенно случайно обнаружили, что их интересы чудесным образом совпадали. Так из обычных коллег они превратились в приятельниц, а вскоре и вовсе – в подруг. Мы, мужья – их верные спутники, были постепенно вовлечены в их отношения, и теперь уже никто не мог толком вспомнить те времена, когда наши семьи ещё не знали друг друга. Доусоны были невероятно милыми и дружелюбными людьми. Николь, детский психолог, работала в центре психологической помощи с детьми, ставшими участниками, свидетелями, или жертвами трагедий, катастроф, насилий. Фредди был врачом, кардиохирургом, с хорошей репутацией и уважением в обществе. Оба интересовались искусством, особенно любили живопись, Николь был по вкусу Куинджи, а Фредди больше тяготел к Ван Гогу. Иногда они могли часами спорить на эту тему, в итоге вечно приходя к тому, что все люди разные, и соответственно, вкусы у них тоже разные. Мне было любопытно наблюдать за их нелепыми спорами, но я никогда не мог понять, зачем они каждый раз начинали их, заранее зная, что это ни к чему не приведёт. Лаура просто обожала готовить и есть, особенно блюда из морепродуктов. Со мной она не часто говорила о еде, разве что спрашивала иногда, чтобы я хотел на ужин. Всю свою энергию она копила для подобных вечеров. Тогда она могла рассказывать о новых, недавно выкопанных ею рецептах, об уникальных блюдах из мидий и моллюсков, о самых дорогих ресторанах, подающих морепродукты. Что касается меня, я никогда не имел особых интересов, так называемых хобби, о которых мне хотелось бы трещать без умолку на право и налево. Я очень любил всего две вещи: психологию и книги. Во время учёбы и за первые годы работы мне приходилось штудировать огромное количество учебной литературы, касающейся моей профессии. И лишь совсем недавно, несколько лет назад я открыл для себя всю прелесть и великолепие художественной литературы: Агата Кристи, Оскар Уайльд, Достоевский и Гоголь. С тех пор всё свое свободное время я старался проводить за книгой. Лаура никогда не понимала, почему я не рассказывал о том, что читаю, не делился с нею своими мыслями. Но я не мог иначе, это был мой личный мир, мир моего уединения с героями, моего погружения в другие эпохи, мир мох грёз. Войти туда мог только я, всё равно никто не смог бы разделить моих чувств, тех эмоций, которые захлёстывали меня при чтении «Вия», «Портрета Дориана Грея» или историй знаменитого «Пуаро».
Как бы то ни было, я всегда приятно проводил время в вышеупомянутой компании, неспешно потягивая вино и отрешённо разглядывая улицу за окнами, в то время как остальные были заняты очередными обсуждениями. Правда в том, что я никогда не был бунтарём, даже в молодости, редко ходил на вечеринки, на всякие мероприятия, концерты, не слушал рок, не напивался с друзьями. Мои лучшие годы прошли относительно спокойно, и меня это устраивало. Но после вчерашней ночи моя вера в хорошего парня Майкла пошатнулась. Я не находил себе места не из-за того, что мне было противно, а скорее наоборот. Прошлой ночью я впервые почувствовал внутреннюю свободу. Я жутко испугался нового чувства, мне хотелось убежать на край земли и спрятаться в самой тёмной пещере. Стыд, страх, удовольствие – всё это кипело во мне, будоража кровь, заставляя волосы становиться дыбом, а кожу покрываться мурашками.
Наконец, спустя полтора часа я решился выйти из душа. Надеялся, что станет легче, но, оказалось, воспоминания и мысли нельзя смыть водой, даже с мылом, даже если сильно потереть. Лаура была на кухне, что-то готовила, видимо завтрак для своего нерадивого мужа. Я хотел поскорее прижаться к ней и почувствовать прежнее спокойствие и умиротворение, которые царили в моей душе до встречи с Алексом. Она не ожидала моего нападения со спины и даже выронила из рук нож:
- Оставь его, - прошептал я, не выпуская её из объятий.
- Что произошло этой ночью, ты сам не свой, Майкл? - Лаура была жутко перепугана, хотя её можно понять. Моей жене следовало бы поставить памятник за её терпение, за ежедневную кропотливую работу над нашей семьёй, за борьбу с бытом, который заедал большинство пар после свадьбы, с привычкой, которая со временем заменяла любовь. И мне казалось, что у неё отлично получалось. Она следила за собой: раз в пол года меняла причёску, делала маникюр, покупала дорогую косметику, её шкаф был заполнен элегантной, яркой, удобной, стильной, сексуальной одеждой. Она стремилась всегда быть разной, удивлять меня новыми образами, новыми оригинальными блюдами, устраивала романтические ужины, небольшие сюрпризы вроде маленьких записочек на холодильнике, будильнике, на зеркале в ванной, со словами «я тебя люблю». И когда Лаура возвращалась с работы, раздавленная, высушенная, с красными заплаканными глазами, она шла наверх, умывалась, приводила себя в порядок и с улыбкой готовила мне ужин. Лишь ночью, когда ей казалось, что я уже сплю, она могла позволить себе расслабиться и разрыдаться.
Что касается меня и того, какова была моя роль в нашей семье, я не стану много говорить, просто потому, что роль эта была не такой уж и значительной. Обычно с 10 утра и до семи вечера я принимал частных пациентов у себя в офисе, хотя иногда мне приходилось выезжать в Психиатрический центр Кридмур, в Квинсе. Дорога пусть и не близкая, но мне нравилось помогать тамошним больным. К тому же в своё время именно в этом центре я обрёл себя с помощью профессора Фримэна. Мои консультации иногда приносили реальную пользу: я проводил тренинги, индивидуальные беседы, некоторых пациентов, так называемых «вечных» пациентов, я знал по нескольку лет, в течение которых регулярно навещал их и разговаривал с ними. Добраться до дома получалось лишь ближе к вечеру, и мне хотелось только перекусить что-нибудь, хотя время от времени аппетита и вовсе не было, и лечь спать. В тех редких случаях, когда я не валился с ног, выжатый как лимон, мне удавалось немного почитать, но чаще всего я не успевал прочесть и десяти страниц, как мои веки опускались, и я засыпал прямо в гостиной на диване. Тогда Лаура заботливо укрывала меня пледом и на цыпочках поднималась в спальню. Я, в свою очередь, поддерживал её, как мог, старался соглашаться с ней, не спорить, не ругаться по пустякам. Я не сказал ни слова, когда она решила поменять мебель в комнате для гостей: заказала нечто невообразимое по каталогу, и нам пришлось выложить за эту диковинку приличную сумму денег. Мне не понравилась эта затея, однако при взгляде на её сияющие от счастья глаза, я уже не был готов отругать её. Подумаешь, это всего лишь мебель, всего лишь деньги, успею ещё заработать. Главным для меня всегда оставалась моя немногочисленная семья, её покой и благополучие.
Несмотря на то, что Лауре было 35 года, детей мы так и не решились завести. Оба работали с утра до ночи, оба были заняты, жалкие выходные или свободные часы хотелось провести друг с другом или же наедине с собой. Дети занимали не самое первое место в нашем жизненном плане, хотя и определённо присутствовали в нём.
На плече у Лауры было тепло и уютно: её руки нежно ныряли в моих волосах, её дыхание легонько обжигало мне ухо. Я снова был спокоен и счастлив:
- Расскажи мне, милый, я хочу помочь тебе.
- Я обязательно тебе всё расскажу, только не сейчас, хорошо?
- У тебя ведь были дела? Мне просто нужно знать, что это дела, просто работа, а не…
- Лаура, родная, - я перебил жену, едва уловив её тонкий намёк на мою возможную измену, - я был с парнем, моим…моим бывшим пациентом. Я пытался ему помочь, но…- мне с трудом удавалось говорить об Алексе, потому что он то и дело ставал у меня перед глазами, - но всё слишком сложно, думаю, мне придётся отказаться.
- Ох, любимый, - Лаура всегда воспринимала мои поражения, как свои собственные, поскольку знала, что это не простые проигрыши в карты или шахматы. Каждый раз, когда мы проигрывали или отступали, чья-то жизнь летела ко всем чертям, - всё будет хорошо, всё будет хорошо, - приговаривала она.
И всё на самом деле было хорошо, мне стало намного легче. Спустя неделю я практически забыл о существовании Алекса Фишера и смог вернуться в привычное течение своей размеренной жизни. Но Алекс, видимо, не спешил так быстро расставаться со мной. Однажды днём, около двух часов я принимал одну свою давнюю пациентку Миссис Грин, весьма почтительную, замужнюю даму в возрасте 50 лет, которую беспокоили эротические фантазии с молоденькими парнями. Тоже весьма занятный вышел случай, но сейчас не об этом. Как раз в тот момент, когда Миссис Грин с упоением посвящала меня в свой очередной сон, дверь моего кабинета резко распахнулась, и на пороге появился Алекс, позади которого нервно суетилась и недовольно пищала секретарша:
- Что всё это значит, Майкл? – грозно воскликнул Алекс, - ты пропал на целую неделю?
- Мистер Тёрнер, я пыталась остановить его, но… - жалобно простонала хрупкая Джованна.
- Всё в порядке, можешь возвращаться к своим делам, - скомандовал я в ответ, посмотрев на Алекса, - послушай, сейчас не самое подходящее время.
Он резко повернул голову в сторону испуганно свернувшейся на кушетке Миссис Грин и скорчил противную гримасу:
- Значит, с ней ты хочешь разговаривать, а со мной нет? Почему мы больше не встречаемся?
- Алекс, я думаю, что в этом нет необходимости, - откровенно говоря, я и сам был немного напуган. Он никогда не вёл себя подобным образом. Хотя, от таких, как Алекс, я мог ожидать чего угодно. Именно поэтому и был слегка напуган, а не до смерти.
- Это кто так решил? Ты так решил, Майкл? – Алекс яростно размахивал руками, перебегая из угла в угол, - я думал, мы друзья. Я хотел доверять тебе.
Он снова затеял прежнюю игру: когда я подходил к нему слишком близко, он изо всех сил отталкивал меня, а когда я пасовал, он снова начинал заманивать в свои сети:
- Тебе лучше сейчас уйти, давай позже поговорим.
- Когда?
- Не знаю, я проверю свой ежедневник и позвоню тебе.
- Но у тебя даже нет моего сотового.
- Ничего страшного, я позвоню Адаму, а он свяжется с тобой.
- И когда ты сможешь? Через неделю? Месяц? Когда в твоём грёбанном расписании найдётся грёбанный часок для такого урода, как я? – Алекс был на взводе, мне казалось, что он вот вот разобьет или сломает что-нибудь, однако он явно изо всех сил старался себя контролировать.
- Я правда не знаю, сейчас очень напряжённый период…
Он вдруг резко перебил меня:
- Учти, я буду дежурить возле твоей двери целыми сутками, не уйду, пока ты не поговоришь со мной, - с этими словами он повернулся и направился к выходу. Я понимал, что Алекс ни сколько не шутил, он и впрямь был на это способен, поэтому мне оставалось лишь одно – согласиться на его условия.
- Хорошо, я приму тебя через пол часа, - я крикнул ему в след.
Он медленно развернулся и продемонстрировал мне свою довольную, омерзительную улыбку:
- Нет, Макйл, так дело не пойдёт. Я не хочу сидеть в твоём сером кабинете и чувствовать себя психом. Я хочу, чтобы мы поговорили как друзья.
- Это невозможно! – резко воскликнул я, искоса взглянув на Миссис Гринн, которой вовсе не обязательно было знать о моих закабинетных отношениях с Алексом. Он, видимо, почувствовал моё напряжение. И это заставило его снова ощутить себя ведущим:
- Я жду тебя в приёмной, - бросил он, сопровождая свои скользкие слова всё той же тошнотворной улыбкой.
Он вышел из кабинета, оставив меня наедине с перепуганной Миссис Грин и моими собственными мыслями.
Ровно через пол часа я освободился. Алекс, как и обещал, ожидал меня на кресле в приёмной, разглядывая что-то в своём мобильном телефоне. Мы молча вышли из здания, где располагался мой офис, и оба сели в мою машину:
- Куда ты меня повезёшь? – любопытно спросил Алекс, пристегивая ремень безопасности, как ни в чём не бывало. Будто и не было вовсе его безумной истерики, после которой мне до конца сеанса пришлось успокаивать Миссис Гринн.
- Скоро увидишь, - сердито буркнул я.
Через 20 минут мы подъехали к одному из моих любимых ресторанов: не большой, но очень уютный:
- Так вот где ты обитаешь, док, - произнёс Алекс, рассматривая элегантно отделанное помещение, когда мы вошли вовнутрь.
Швейцар сразу же узнал меня и проводил за мой столик:
- Принести меню, сер? – вежливо спросил тут же подбежавший официант.
- Нет, спасибо, мне как обычно, только вместо вина чёрный кофе, пожалуйста.
- А что будет молодой человек?
- Это вы мне? – Алекс возился и дёргался на стуле как пятиклассник, - если у вас готовят не прожаренный стейк с кровью, то я бы не отказался от порции.
- Разумеется, сер, - с этими словами официант покинул нас, и настал момент, которого я боялся больше всего: и я Алекс, друг напротив друга, глаза в глаза. Я мог врать себе, мог обмануть Лауру, но Алекс словно видел меня насквозь, от этого я чувствовал себя не в своей тарелке.
- Как часто ты сюда приходишь? – Алекс первым нарушил возникшую напряжённую тишину.
- Не так часто, как хотелось бы. Несколько раз в месяц по выходным, - сухо ответил я.
- Ты приходишь сюда один?
- Нет, с женой, а иногда ещё и с друзьями.
- У тебя есть жена? – он удивлённо вылупился на меня, - почему ты никогда о ней не рассказывал?
- Алекс, мы то и виделись с тобой всего пару раз? Почему я должен был посвящать тебя в подробности своей личной жизни?
- ОК, только успокойся, я не хотел на тебя давить, просто…- он уставился вниз, -мне казалось, мы друзья.
- Послушай, парень, - я склонился над столом и подался вперёд по направлению к нему, стараясь говорить как можно тише, чтобы не привлекать к себе внимание – то, что мы один раз сходили в какое-то сомнительное заведение и немного выпили вместе, ещё не означает, что теперь мы друзья.
Алекс почему-то улыбнулся:
- Я знал, что тебе понравиться в этом «сомнительном заведении» - последние два слова он произнёс с особой долей сарказма.
- Мне вовсе не понравилось. Грязное, развратное место. Где мне действительно нравится, так это здесь.
- Да, не плохой ресторан, я правда не бывал здесь раньше, но могу представить с каким удовольствием ты проводишь здесь вечера, обсуждая со своими высокоморальными друзьями и обабившейся женой искусство, музыку, кулинарию, и прочие пустые темы, от которых тебя уже тошнит. Я же знаю, что на самом деле ты не такой, ты не один из этих пустых воображал, прочитавших каждую книгу в Центральной библиотеке и считающих себя после этого королями.
- Откуда тебе знать, какой я? Мы с тобой едва знакомы?
- Это очень просто, тебе ли не знать, как такие вещи случаются, док, - Алекс игриво подмигнул мне.
Это напоминало кошмар, мой самый страшный кошмар, который нежданно негаданно стал явью. Напротив меня сидел сам Дьявол, пытающийся сбить меня с истинного пути. Или же…Или же это был я, точнее моё второе я, истинное, глубоко спрятанное? На самом деле, мне и впрямь понравилось в том чёртовом клубе. Быть может, если бы я никогда не побывал там, то и не думал бы сейчас о той ночи, не мучился. Теперь, когда Алекс сидел напротив меня, тревоги и сомнения с ещё большей силой накинулись на мой мозг и мою душу. Я мог бы прогнать этого дерзкого мальчишку, заставить его исчезнуть раз и навсегда, но хотел ли я этого в действительности? Моя жизнь была гладкой, как шёлк, лишённой по-настоящему ярких моментов. Мне 36, что ждало меня впереди? Всё то же, что и вчера, и сегодня….Если бы про мою жизнь сняли фильм, то это был бы самый скучный фильм на свете, во время его просмотра люди засыпали бы, сами того не замечая. В глубине души мне хотелось дать Алексу и себе ещё один шанс, попытаться помочь ему, поскольку я посчитал его не таким уж и плохим, просто слегка запутавшимся. К несчастью, я позволил ему остаться, остаться в моей жизни, в то время как мне следовало бежать от этого человека, спасаться, удирать со всех ног.
- Значит, по-твоему, быть образованным, не закидывать ноги на стол, не ругаться матом, не носить кольца в носу и не курить марихуану –это признак деградации личности? А не наоборот?
- Нет, это признак того, что человек до смерти запуган, что он скрывает своё истинное лицо. Что плохого в том, чтобы время от времени закидывать ноги на стол? Ты когда-нибудь пробовал так сделать, например, в этом ресторане? – Алекс зашевелился и вытащил ноги из-под стола, - это же очень удобно. К тому же в таком состоянии кровь приливает к ногам и снимает усталость, я тебе покажу, - только он собрался приподнять правую ногу, как я резко сжал его запястье, бешено оглядываясь по сторонам.
- Ты что, не нормальный? Хочешь, чтобы нас выкинули отсюда, как бродячих щенков? – мои зубы сжались в одну линию до такой степени плотно, что могли с треском вылететь изо рта один за одним.
- Ну, всё, всё, я понял, - он с трудом освободил свою руку от моей и откинулся на спинку стола. Если бы я не догадывался о том, что представлял из себя Алекс Фишер на самом деле, то мог бы даже предположить, что он испугался меня, поэтому и отстранился, - но пообещай мне, что ты обязательно попробуешь закинуть свои дурацкие ноги на какой-нибудь дурацкий стол. Вот увидишь, тебе понравиться.
- Да, да, хорошо, - буркнул я, понимая, что за чушь нёс Алекс.
- А что плохого в брани? – внезапно воскликнул Алекс, - бывают моменты, когда ты не можешь контролировать ни себя, ни свои слова. Когда ты счастлив, например, когда впервые встречаешь рассвет на крыше небоскрёба, или когда обнаруживаешь свою красавицу жену в постели с лучшим другом. Интересно, что бы сказал в таком случае интеллигент, вроде тебя: Уважаемый, убедительно прошу вас вытащить свой член из моей жены и проследовать к выходу, - он громко расхохотался над своими же собственными словами.
- Не знаю, как бы поступил интеллигент, вроде меня, но лично я набил бы ему морду.
- Ого, какое суровое заявление, - Алекс едва сдерживал всё сильнее нарастающий смех, - ну ладно, что там ещё осталось? Ах, ну да, злополучное кольцо….Док, для некоторых – это не просто элемент декора, не просто стильная вещь, которая поможет тебе выделиться из толпы, это не отголосок моды. Некоторые люди вместе с физической болью от прокола отпускают часть своей душевной боли, после чего, серьга символизирует победу духа человека над его страхом.
На удивление, мне было страшно интересно слушать Алекса: мысли в его голове, слова, которые он употреблял, его манеры поведения, всё было настолько сумбурно, что у меня порой кружилась от него голова. Однако, было в нём что-то странное и привлекательное, так же как и в его бредовых теориях иногда проскальзывала истина. Казалось, что он мог найти объяснение и оправдание всему: этот человек мог бы без труда доказать кому угодно, что вода солёная, а земля белая. Ведь именно таким он видел мир: неправильным, в понимании остальных, но уникальным, красочным, полным эмоций для него самого.
- У Лолы проколот нос, язык, по пять дырок в каждом ухе, есть серьги в пупке и правом соске, - когда Алекс неожиданно заговорил о Лоле, его лицо напряглось, - она каждый раз прокалывала себя, в надежде, что это заглушит боль её души.
- От чего она страдает? – мне понравилось, что он сам, без моих наводок начал говорить об этой не менее странной, чем он, девушке, однако я боялся, что он так же внезапно сорвётся, остановится, вновь скользнёт куда-то в сторону.
- Лола потеряла брата, - грубо ответил Алекс.
- Как это произошло?
- Знаешь, а мне даже нравятся её серёжки, они выглядят очень сексуально, - как я и предполагал, Алекс очень быстро и ловко сменил тему, как только я сделал попытку капнуть в него чуть глубже, - а у твоей жены нет серёжек?
- Только в ушах, по одной на каждое.
- Расскажи мне о ней, постарайся так, чтобы я смог себе зрительно её представить.
- Это ещё зачем?
- У нас с тобой дружеский обед, и поэтому на правах друга я прошу тебя рассказать мне о твоей жене, это очень просто, для начала опиши ей, всё до мелочей, - он закрыл глаза, - а моё воображение будет её рисовать.
Мне стало слегка неловко: Алекс постоянно заставлял меня нервничать. Одно дело, выдать пару стандартных фраз, типа «она умница, красавица, заботливая и любящая, настоящее сокровище», и совсем другое дело, сделать то, о чём просил Алекс. Банальных описаний ему в любом случае было бы недостаточно, он потребовал бы большего, и вы итоге добился б своего. Поэтому, чтобы не терять по попусту время, я решил выполнить его просьбу сразу.
Мне приходилось видеть Лауру каждый день, но оказалось, что на самом деле я многого не знал о ней, многого просто напросто не помнил. Всё, что я описал, это её белоснежные, шелковистые волосы с запахом лавандового шампуня, её большие, круглые голубые глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами, её пухлые, сочные губы, слегка вздёрнутый носик и стройные ноги. Вот так выглядел список того, что мне удалось вспомнить о своей жене. Не густо, не правда ли, но Алексу, вероятно, оказалось достаточно и этой малости. Он медленно приоткрыл глаза и сделал с наслаждением глубокий вдох:
- Да она у тебя просто Богиня, док. Я бы на твоём месте не давал такой красотке спуску, а то вокруг столько похотливых козлов, готовых в любой момент разинуть рот на чужую добычу.
- Что? Лаура любит меня, и я ей полностью доверяю.
- Это хорошо, - довольно завил он, - а теперь расскажи, что она за человек? Чем увлекается? Может, у неё есть какое-нибудь причудливое хобби, вроде коллекционирования человеческих волос?
- О Боже, нет! – воскликнул я, - нет у неё ничего такого.
- Ах, да, разумеется, исключительно культурные пристрастия, - усмехнулся Алекс.
- Лаура моя коллега. Она работает в центре психологической поддержки.
- Должно быть, она у тебя очень сильная.
- Ещё она очень любит готовить, особенно морепродукты. Кажется, что на кухне за всеми горшками и кастрюлями она просто расцветает.
- Это интересно, я тоже любитель морепродуктов. Слушай, а почему бы тебе не пригласить меня на обед? – Алекс ехидно ухмылялся, приподняв правую бровь.
- Что? – не хотел я никуда приглашать этого дерзкого хулигана. Со мной он мог делать всё, что угодно, но я не собирался подвергать опасности свою жену, - Алекс, это невозможно.
- Брось, док, это пойдёт нам на пользу. Мы сможем поближе узнать друг друга, и кто знает, может, тебе даже удастся помочь мне измениться, ты же этого добиваешься?
Он знал, на какие кнопки и когда нажать:
- И всё равно, боюсь, что ничего не получиться.
- Давай договоримся так: я возьму с собой Лолу и её заторможенного парня, и мы вместе заскочим к тебе, скажем….в субботу часика в три.
- Я же сказал нет!
- Мне наплевать на то, что ты сказал, - с улыбкой буркнул Алекс, - мы ведь всё равно придём, поэтому тебе лучше как следует подготовиться.
Мне вдруг стало страшно: его слова прозвучали как самая настоящая угроза:
- Эй, расслабься, мы просто пообедаем вместе. Вот увидишь, тебе понравиться. Я сделаю всё, чтобы не разочаровать тебя, обещаю, - в тот момент он посмотрел на меня так жалобно, что моё сердце вот вот готово было разорваться от умиления. Ну что я мог ему ответить? Этот парень не понимал слов «нельзя, нет, не получится», он всегда поступал только так, как ему хотелось. С одной стороны, я вовсе не горел желанием вовлекать в свои отношения с Алексом Лауру, или кого бы то ни было из моих близких, но с другой стороны, из всей этой затеи мог бы поучиться не плохой эксперимент. И я дал добро, точнее, озвучил то, что было ясно с самого начала.
Мы расстались во вторник, а ужин был назначен на субботу, а значит, у меня было несколько дней, чтобы подготовиться, как следует. Во-первых, следовало предупредить Лауру, предупредить не столько об обеде, за эту часть я был спокоен, сколько о самих гостях. Я не собирался пугать её или внушать какие-то жуткие вещи, не требовал, чтобы она умывалась святой водой и обвесилась с ног до головы крестами, ей достаточно было знать, что Алекс и его компания- довольно не простые люди, с которыми не следует слишком откровенничать. Лаура, разумеется, совершенно не разделяла моего беспокойства: она была абсолютно уверена, что мы все отлично проведём время:
- Если ты хочешь знать моё мнение, - говорила она, перелистывая очередную поварскую книгу и загибая страницы на тех блюдах, которые вполне сгодились бы для нашего званного обеда, - тебе вообще не следовало заводить столь тесных отношений с одним из пациентов, пусть даже бывшим. Ты же знаешь, что это противоречит врачебной этике.
- Я уже говорил, что Алекс – очень не обычный парень, к нему нужен особый подход, который я никак не могу подобрать. К тому же, мы с ним теперь приятели.
- Приятели? – усмехнулась Лаура, - очень странно.
- Возможно, но я же не прошу тебя усыновить Алекса. Это просто обед, - Лаура, как и я, была отличным психологом, именно поэтому, ещё до встречи с легендарным Алексом, наши отношения с ним показались её странными. Ничего удивительного, ведь она была права. Но что мне оставалось делать? Назад дороги не было, я сам позволил этому наглецу зайти так далеко.
- Знаешь, если тебе хочется быть приятелем этого Алекса, то стоит начать с того, чтобы не рассматривать его больше как пациента. Возможно, он и вовсе абсолютно здоров, и лишь претворялся больным.
- Это глупо. И для чего ему строить из себя психопата? Этому должно же быть хоть какое-то разумное объяснение?
- Наверняка, оно есть. Скорее всего мальчику просто наскучило однообразие и серость его жизни, вот он и решил таким образом развлечься.
- Лаура, если бы ты видела его, если бы слышала то, о чём он порой говорит…
Она резко перебила меня:
- Мы все немного безумно, Майкл. Мне кажется, что ты зря волнуешься, всё будет хорошо. Я приготовлю самый вкусный обед на свете и покорю их необузданные молодые сердца, - с этими словами она приблизилась ко мне и нежно обвилась вокруг шеи, - в конце концов, это он должен бояться нас, ведь маленькая серая мышка вместе со своими крошечными друзьями мышатами направляется в логово двух опытных котов.
- Это не совсем…
Лаура не дала мне закончить мысли и страстно впилась в мои губы. А я просто хотел сказать, что ситуация, по большей вероятности, была диаметрально-противоположной.
Наконец, настала суббота. «Наконец» не потому, что я с нетерпением и предвкушением ждал этого дня, а потому, что уже окончательно измучился за неделю. Я не мог нормально спать: меня мучили жуткие кошмары. Сначала я видел Алекса, целующегося с Лолой, повернув голову на право, я уже видел его, обнимающегося с каким-то парнем, а когда смотрел перед собой, ощущал на своих губах его холодное прикосновение. От этого я каждую ночь просыпался мокрый до нитки. Возможно, мне не стоило настолько сильно себя накручивать и изводить, но я не мог иначе. Моё воображение разыгралось не на шутку. Теперь Алекс всё чаще представлялся мне в образе чёрта с длинным тонким хвостом и треугольными ушами на затылке. Нет, я не боялся его, скорее опасался, понимая высокую степень риска. Ближе к субботе я начал очень сильно сожалеть о том, что поддался на его прихоть. Но назад дороги не было.
Лаура с утра проторчала на кухне: она приготовила сочную баранину с грибным соусом, мидии со сливочной заправкой и салат из кальмаров, моллюсков и мацареллы, а на десерт – мой любимый ягодный пудинг с нежной прослойкой крема внутри. В квартире стояли просто божественные запахи, которые и помогли мне немного расслабиться. Большие часы в гостиной пробили три часа, и в один момент с их последним ударом раздался звонок в дверь. Пунктуальность гостей меня не удивила, этого и следовало ожидать от Алекса. Ему мастерски удавалось произвести удивительно приятное первое впечатление.
Я сделал глубокий вдох и направился к двери:
- Привет, Майкл, - раздался дружелюбный, полный доброты и любви голос Алекса.
Позади него стояла Лола. Сегодня вид у неё был относительно приличный, хотя при очень внимательном рассмотрении она напоминала похотливую школьницу. Её волосы были такими же прямыми и блестящими, как и в прошлый раз, чёлка всё так же закрывала почти половину лица, что являлось явным показателем её психологической закрытости и защиты от внешнего мира, на ней была юбка в красно-чёрную клетку чуть выше колен, чёрная футболка с короткой надписью на груди на каком-то иностранном языке, и чёрные кеды с красными вставками. Рядом с Лолой я заметил незнакомого мне молодого человека. Это был афроамериканец весьма приятной, миловидной наружности, с коротко остриженными волосами и серьгой в правом ухе, опрятный и ухоженный, производящий положительное впечатление, я бы даже сказал, располагающий к себе, в отличие от остальных. Что касается Алекса, он как всегда прямо с порога ослепил меня своей широкой улыбкой. Все трое уверенно вошли внутрь:
- Вы должно быть, Лаура, - Алекс неожиданно обратился к моей жене, стоящей слева от меня, после чего протянул ей руку для приветствия, - меня зовут Алекс Фишер, а это мои друзья: Лола Риччи и Эрик Уолкер.
- Очень приятно, прошу вас, ребята, чувствуйте себя как дома, - Лаура не выглядела напуганной или обеспокоенной. Она вела себя вполне естественно и непринуждённо.
- У нас коё-что есть для вас, - робко буркнула Лола, выглядывая из-за спины Алекса и протягивая вперёд красиво запакованную коробку, - это мелочь, но мы надеемся, что вам понравится.
- Ах, как это мило, разумеется, мне понравиться, вам право не стоило ничего покупать мне, это вовсе не обязательно, - я прочитал в глазах жены истинный восторг, она была просто на седьмом небе от счастья, и видимо, в её голове совершенно не укладывалось, для чего я зря наговаривал ей на этих милых, безобидных ребят, - позвольте мне проводить вас в столовую.
- Мэм, а можно ли нам сперва немного оосвоиться здесь? – спросил Алекс, с интересом осматриваясь по сторонам.
- Да, конечно…Я пока схожу на кухню, проверю как там баранина, а вы…Майкл, покажи ребятам наше скромное жилище.
Лаура удалилась на кухню, а я продолжал стоять на одном месте, скрестив руки на груди:
- Здесь, собственно, нечего показывать.
- Не скажите, мистер Тёрнер, у вас просто великолепная библиотека, - внезапно заявил чернокожий новичок, с любопытством изучающий мои стеллажи с книгами, - я вижу много художественной литературы. Вы любите Гоголя?
Меня удивил его акцент и тон его речи, его учтивость и вежливость в обращении, мягкость и тактичность, но больше всего меня поразил тот факт, что кто-то из этой чудо компании интересовался литературой:
- Да, я перечитываю его время от времени.
- Мне больше по душе Толстой, а вообще, я на самом деле люблю философию: труды Канта, Ницше, как вы относитесь к философии?
И снова шок. Первый вопрос, возникший в моей голове: «Что этот парень делает в компании Алекса и Лолы?», но через пару секунд я немного пошевелил мозгами и пришёл к элементарному выводу: наверняка, он был таким же, как и они, и просто напросто разыгрывал красивый спектакль. Возможно, я стал чересчур бдительным и подозрительным, но знакомство с Алексом научило меня одному важному правилу: быть всегда на стороже.
- Философия тесно связана с психологией, поэтому за время учёбы мне посчастливилось ознакомиться со многими работами, среди которых были и ваши любимые Кант и Ницше.
- Это интересно…- он проводил руками по книгам, будто читал их таким образом, или просто протирал пыль.
- Чудесный запах улавливает мой любопытный нос! – неожиданно воскликнул Алекс, развалившийся на диване, - мне кажется, сегодня нас ждёт царский пир.
- Хотелось бы верить, что еда не будет плавать в подсолнечном масле, - буркнула себе под нос Лола, без особого интереса рассматривающая фотографии.
- Перестань немедленно! – зашипел Алекс, заставив её повернуться к нему лицом.
- Я не виновата, что ненавижу масло.
- Лола, я съем всё твоё масло, если ты захочешь, - Эрик тут же поспешил обнять её и потушить искру, которая вполне могла бы разгореться ярким пламенем.
Она сразу немного успокоилась и расслабилась, вцепившись в его руку и закрыв от удовольствия глаза. В этот момент я обратил внимание на Алекса: он недовольно фыркнул и злобно прикусил нижнюю губу. Через секунду в гостиной появилась Лаура, приглашая всех к столу:
- Слава Богу, - выдохнул Алекс, поднимаясь с дивана.
За обедом всё шло на удивление легко и гладко: все трое восхищались угощениями, то и дело издавая довольные стоны и причмокивания. Алекс с удовольствием отвечал на любые вопросы Лауры: как прошло его детство? Нравилось ли ему учиться в школе? Кто его родители? Его ответы были довольно искренними, но внутри меня по прежнему горела красная лампочка над словом «ложь». Ведь в его устах даже правда превращалась в нечто, насквозь пропитанное ложью. И если он отвечал искренне, значит, это было частью его очередного плана:
- Мой отец умер от рака лёгких три года назад, оставив нам своё дело, в котором мы с матерью ничего не смыслим, квартиру в центре и несколько внушительных сумм на счетах. Совсем недавно мы решили продать акции отца за кругленькую сумму, поэтому в финансовом плане нам не о чем беспокоиться в ближайшие лет десять-пятнадцать.
- Мне очень жаль твоего отца, Алекс, - сочувственно заметила Лаура, - а чем занимается твоя мать?
- Честно говоря, она не занимается ничем, кроме того, что много пьёт, прокуривает насквозь нашу квартиру, прогуливает деньги в казино, барах, отелях, - он с удивительной лёгкостью рассказывал о таких вещах, которых многие на его месте постыдились бы. Однако ему нравилось вызвать жалость, играть роль своеобразной жертвы коварной судьбы, несчастного мальчика, которому деньги никогда не смогут заменить нормальную семью.
- Тебе, должно быть, очень не легко приходится…- Лаура тяжело вздохнула.
- Да нет, всё нормально, я ни на что не жалуюсь. К тому же Лола помогает мне. Вы знаете, она мой самый лучший друг, самый близкий человек на земле. Возможно, без неё я уже давно бы перестал бороться.
На сей раз в словах Алекса промелькнула искра правды. Мне буквально передалось то напряжение, с которым он говорил о Лоле. Между ними явно были очень тёплые, хотя и немного странные отношения, но, по крайней мере, в этом он был откровенен.
Большую часть времени Лола молчала, иногда реагировала на чьи-то слова удивлённым, рассерженным, пустым взглядом, иногда кивала головой, иногда ухмылялась, изредка говорила «да», «нет», «это не совсем так». Эрик же напротив, выглядел весьма оживлённым, как и Алекс, он с интересом выслушивал каждый вопрос, относящийся к нему, брал небольшую паузу, чтобы обдумать его, и после выдавал вполне правдоподобный ответ. За час Лауре удалось выяснить довольно внушительный объём информации об этом молодом человеке. Он всю свою жизнь прожил в Англии, в самом Лондоне. Его семья занималась ресторанным бизнесом. Он всегда мечтал изучать философию. Ему очень нравится в Америке. Американцы не кажутся ему такими уж агрессивными и замкнутыми, как о них отзываются другие народы.
В целом, я видел по выражению лица Лауры, что она была в полном восторге от обеда, особенно в свете тех комплиментов, которые то и дело сыпались в её адрес: гостеприимная хозяйка и просто обворожительная женщина. Я в свою очередь, разделял позицию Лолы: меньше говори, больше слушай и наблюдай.
Когда все тарелки были пусты, а животы набиты, Лаура отправилась на кухню, чтобы отнести грязную посуду. Все трое вызвались помочь ей, Лола, разумеется, без особого энтузиазма, но она велела им не беспокоиться, поскольку они находились в гостях. Эрик в это время ещё доедал остатки пудинга, а когда закончил, решил самостоятельно отнести свою тарелку.
Его не было минут семь, после чего он появился с моей раскрасневшейся женой, и вместе с остальными гостями поспешно покинул наше жилище, расстилаясь в благодарностях и комплиментах. Как только дверь за ними закрылась, я тут же устремил свой взгляд на Лауру:
- Что скажешь?
- По-моему, они очень милые ребята, ты напрасно плохо о них думаешь.
- Да брось, Лаура, - воскликнул я, понимая, что мои крики всё равно останутся не услышанными, - ты же психолог, ты должна мыслить шире и смотреть глубже! Неужели ты так и не поняла, что всё произошедшее – всего лишь тщательно спланированный спектакль.
- Ты просто устал, Майкл, поднимись наверх и немного полежи, - она развернулась и направилась обратно на кухню.
- Ерунда! Я вовсе не устал, я всего лишь хочу уберечь тебя от…
Лаура внезапно воскликнула, резко перебив мои слова:
- Зато я устала, всё утро провозилась у плиты, потом развлекала твоих гостей, а сейчас меня ещё ждёт гора грязной посуды. Поэтому я вовсе не намерена капаться в чих-то душах, анализировать чьё-то поведение и заниматься прочим профессиональным бредом. Мы должны думать об этом на работе, но никак не здесь! Только не дома! Майкл, я хочу хоть немного побыть обычным человеком! – она уперлась обеими руками в вески, - чёрт, ты ни на секунду не позволяешь мне почувствовать себя простой женщиной!
С этими словами она ушла, оставив меня одного. От части я мог её понять и даже согласиться с её мнением. Возможно, мне следовало слегка пересмотреть своё отношение к Алексу, дать ему шанс, прекратить разглядывать его под микроскопом моего недоверия. Тогда, если бы я перестал бороться, на меня, вероятно, перестали бы и нападать. Опять я думал о нём, а не о Лауре, в душе которой творилось что-то странное. Я как обычно не предал этому особого значения. Весь мой мир сконцентрировался на Алексе, его проблемах, моих проблемах с Алексом, наших с ним отношениях. Казалось, он был единственным, что существовало отныне для меня.
Остаток дня я решил посветить чтению: немного воображения, и мне удалось очутиться далеко, на корабле, посреди открытого моря, борясь со штормом и бурей. Как вдруг резкий телефонный звонок прервал мою борьбу. Я не мог ответить, я был слишком далеко, но звонок не прекращался, более того, мне казалось, что он даже начинал трезвонить всё противнее и противнее с каждой секундой. Наконец, мне пришлось сойти на берег и ликвидировать назойливого раздражителя. На другом конце телефона был Алекс. Сперва, он долго благодарил меня, мою жену и чуть ли не всё поколение Тёрнеров за гостеприимность и великодушие, потом извинялся за Лолу и её грубое, бестактное поведение, и, наконец, спустя минут десять перешёл к самой сути своего звонка. Оказывается, он просто хотел пригласить меня и Лауру на ответное дружеское мероприятие. В воскресенье, то бишь на следующий день Алекс устраивал грандиозную вечеринку у себя дома, куда были приглашены лишь местные звёзды колледжа, а так же их не менее звёздные друзья. Наше с Лаурой присутствие не просто предполагалось, а можно сказать, даже не обсуждалось. Мне, конечно, жутко не хотелось соглашаться, но сказать Алексу «нет», было так же невозможно, как обогнуть земной шар на велосипеде. Я понимал, что он не отстанет, пока я не дам ему своё официальное согласие: это было своего рода соглашение. А мне в свою очередь было уже всё равно. Я устал от бесконечных споров и перепалок с Алексом. Возможно, мне и вправду следовало немного расслабиться и перестать думать о нём, как о пациенте.
Лаура на удивление быстро и радостно согласилась на предложение Алекса, объяснив это тем, что мы уже давно никуда не выходили:
- Но там будут одни молоденькие студенты, что мы будем делать среди них? – возмущался я, представляя себя изгоем в чужом для нас обществе.
- В чём дело, Алекс Тёрнер, ты считаешь меня старухой?
- Вовсе нет, не старухой, скорее опытной женщиной в расцвете лет. Но по сравнению с теми, кто будет на вечеринке, мы будем выглядеть как древние окаменелости мезозойской эры.
- Твой возраст внутри тебя, - серьёзно заявила она, - ты же учишь этому людей, почему сам не веришь? Тебе кажется, что мы уже ни на что не годимся?
- Ты же не знаешь, какая сейчас молодёжь! Даже не представляешь, чем они занимаются на своих вечеринках!
- Чем же?
- Напиваются, принимают наркотики, устраивают самый настоящий разврат. Неужели тебе хочется окунуться во всю эту грязь?
Лаура молчала. С одной стороны, её можно было понять: в нашей жизни уже долгие годы не было ничего яркого и запоминающегося – одна сплошная работа, пусть и любимая, но изрядно поднадоевшая. Но, с другой стороны, разве я был не прав? Современная молодёжь окончательно утратила представления о нормальном отдыхе. Идти к Алексу мне крайне не хотелось, но ещё больше не хотелось расстраивать жену, поэтому я нежно притянул её к себе так, что она упала прямо ко мне на колени, и одобрительно улыбнулся:
- Хорошо, если ты так хочешь, мы пойдём и немного развеемся. Возможно, всё будет не так плохо, как я думаю.
Лаура радостно обвилась вокруг моей шее, покрывая её поцелуями:
- Всё будёт просто отлично.
На следующее утро выяснилось одно не очень приятное обстоятельство: сестра Лауры – медсестра в центральной больнице, была срочно вызвана на ночное дежурство, в то время, как её мужа-полицейского тоже как назло поставили работать в ночную смену. Так получилось, что им не с кем было оставить сына Тома, Лаура оставалась их единственной надеждой. По своей душевной доброте она просто не смогла им отказать, поэтому, благословив меня на приятный вечер, отправилась в Бруклин сразу же после обеда. Оттуда она должна была поехать утром прямиком на работу, поэтому мы простились до следующего вечера.
Теперь, когда выяснилось, что Лаура должна была пропустить вечеринку, я не видел смысла моего прибивания на ней. Это могло бы послужить отличным поводом пропустить её. Почему я не сделал этого? Почему всё-таки пошёл, несмотря на ошарашенные крики моей почти обессилевшей интуиции? Наверное, я понимал, почему. Точно понимал, но боялся признаться себе. Тупые отговорки вроде «Не хочу расстраивать Алекса» или «Ну надо же хоть когда-нибудь выбираться из своей берлоги» в данном случае не работали. Всё, что хоть каким-то образом касалось Алекса Фишера не было, да и просто не могло быть случайным, беспричинным, спонтанным. Если я шёл на его дурацкую вечеринку даже несмотря на отсутствие жены, значит, у меня были на это конкретные причины. Точнее, одна причина – дикая нужда увидеть его. И как бы страшно или противно мне не становилось при этой мысли, но дела обстояли именно таким образом и никак иначе. Я жутко хотел увидеть Алекса. Вот так просто.
Около девяти я вышел из дома. Видимо, мне хорошо запомнилась дорога, потому, что ноги сами несли меня. Я решил пройтись пешком и немного подумать: почему я продолжал общаться с Алексом? Что удерживало меня рядом с ним? Чем я мог помочь ему? И нужна ли была ему моя помощь? И самое главное «почему» - почему же я вновь искал встречи с ним? Я предполагал, что он разыгрывал больного, специально провоцировал меня, не отпускал, но в то же время держал на приличном расстоянии. Если бы меня попросили написать заключение, я бы сказал: здоров, но избалован. Многие проблемы молодых людей его возраста возникают не из-за реальных психических отклонений, а из-за избытка свободного времени, которое совершенно некуда девать. Банальные человеческие интересы и хобби, вроде плаванья, чтения, вышивания крестиком не удовлетворили бы жажду Алекса. Ему нужно было что-то более забавное и увлекательное, чем шахматы, но в то же время, менее опасное, чем сёрфинг или горнолыжный спорт. Он был отчаянным, но не глупым парнем. Игры с людьми и над людьми – вот что вполне соответствовало всем его требованиям. Но я оказался одной той игрушкой, которая догадалась, что кто-то дёргает её за верёвочки. Это знание помогало мне идти с ним на одной линии, не отставать и даже соперничать.
С ним мне всё было ясно – игра, а вот что творилось со мной? Если я понимал его истинные намерения, почему же не прекратил раз и навсегда наше бессмысленное общение? Ответ не заставил себя долго ждать.
Мои мысли настолько увлекли меня, что я не заметил, как очутился напротив квартиры Алекса. Дверь открыла Лола, и тут же, схватив за рукав пиджака, затащила меня вовнутрь, после чего кинулась мне на шею:
- Майкл, как я рада тебя видеть! Мы с Алексом жутко боялись, что ты не придёшь, - она резко обернулась, - эй, Алекс! Алекс! Смотри, кто пришёл!
Он находился в задней части гостиной, возле бара, который был полон весьма разнообразной, далеко не детской продукцией. Услышав неистовый зов Лолы, Алекс в ту же секунду очутился возле нас:
- Я знал, что Майкл не подведёт, - радостно заявил он, похлопав меня по плечу.
- Алекс затеял всё это ради тебя, хотел выразить свою благодарность твоей семье. Весь день готовился, прихорашивался к вашему приходу, - Лола явно пыталась подколоть своего друга, зацепить и даже немного разозлить, что ей удалось.
- Замолчи, Лола! – воскликнул он, отталкивая её назад, - когда-нибудь я вырву твой язык и скормлю его коршунам.
Лола дико расхохоталась, видимо, в ней говорил не только внутренний голос, но и некоторое количество потреблённого алкоголя.
- Почему Лаура не пришла? – Алекс спокойно и вежливо обратился ко мне.
- У неё возникли дела, сестра попросила присмотреть за ребёнком, так что…
- Не волнуйся, Алекс не даст тебе скучать, - пропищала сквозь смех Лола, после чего Алекс взял меня под локоть и провёл мимо неё, наградив девушку неодобрительным взглядом.
- Не хочешь чего-нибудь выпить? – спросил он, когда мы приблизились к бару, - я не знал, что ты предпочитаешь, поэтому взял всего понемногу.
- Хммм, в таком случае, пожалуй, виски.
- Со льдом?
- Да.
- Шотландский?
- Не откажусь.
Алекс любезно ухаживал за мной, словно парень за девушкой на первом свидании. Это показалось мне немного странным, а после третьего выпитого стакана даже забавным.
С каждым часом народу становилось всё больше и больше, я не мог понять, как небольшая квартирка могла вместить по меньшей мере тридцать человек. Но они всё приходили и приходили. По началу я слегка выделялся из толпы своим необычным видом: мои джинсы не были протёрты и не висели до колен, как у большинства остальных представителей мужского пола. Волосы на моей голове не торчали в разные стороны, не были перекрашены в несколько цветов. Из моего лица не вылезало ни одной железки. Однако, через пару часов мы все превратились в одно месиво: больше не разглядывали друг друга, не шептались, не переглядывались и не посмеивались, теперь все просто пили и веселились. Алекс буквально не отходил от меня, лишь иногда отправлялся поздороваться с кем-то из друзей, но очень скоро возвращался вновь. Громкая музыка, шум, смех, галдеж – всё это по идее должно было действовать мне на нервы, но в действительности, даже нравилось. Разумеется, Лаура не одобрила бы ничего подобного и настояла на том, чтобы немедленно покинуть «тусу». Поэтому, в глубине души, я был рад, что смог вырваться без неё. С ней нельзя было по-настоящему расслабиться, напиться до неприличия, поболтать без всякого смысла и цели. Одним своим присутствием она не позволяла мне ни на секунду забыть о возрасте, работе, положении в обществе, как, впрочем, и я ей. Очевидно, наш брак был не настолько идеален, как мне казалось. Без неё всё было по-другому: никаких правил, никаких последствий, свобода….Я мог быть кем угодно: 25 летним Шоном из Джерси, владельцем автосалона, или 30 летним банкиром, мог претвориться самим Элвисом Пресли, и этому, казалось, никто бы не удивился.
Никогда прежде даже в открытом море или на пустынном пляже я не чувствовал себя более свободно, чем в четырёх стенах у Алекса.
Меж тем мы с ним бессмысленно болтали. Впервые это напоминало здоровое общение двух нормальных людей: без упрёков, подводных камней, уловок и ужимок. Вероятно, мы попросту напились, что позволило нам, наконец, расслабиться. Но и пусть так. Меня это не волновало! Ведь хоть на один проклятый вечер я имел право забыть о том, что Алекс – чудовище.
Внезапно он заметил в толпе какого-то парня и попросил у меня разрешения отойти на секунду. Оставшись наедине с собой, я почувствовал, что во мне проснулась жажда никотина, которая не давала о себе знать примерно лет пять-семь. С трудом я заставил себя встать с дивана и отправиться на поиски менее людного и более просторного места. Неспешно я забрёл на кухню: оттуда пахло дымом, и я решил, что кто-то курил, а значит, мог угостить меня сигаретой. Этим кто-то оказался Эрик:
- Не думал, что ты куришь, - заметил я, с трудом удерживая себя в состоянии равновесия.
Эрик взглянул на меня с неким презрением или жалостью:
- А я и не курю, так просто, балуюсь.
- Могу я побаловаться с тобой?
- Мне такого дерьма не жалко, угощайся, - он протянул мне пачку, после чего поднёс ко рту зажигалку. Я глубоко затянулся и сперва немного прокашлялся.
- Эй, аккуратнее, зачем тебе сигарета, если ты не умеешь курить? – с улыбкой спросил Эрик, постукивая мне ладонью по спине.
- Захотелось новых ощущений.
- В таком случае, ты находишься в правильном месте. Квартира Алекса – это крошечный остров развлечений в сером, однообразном мире. Ещё никто не уходил отсюда без новых ощущений. Я в своё время тоже прошёл через это.
- Как ты вообще связался с Алексом, а тем более с Лолой? - спросил я, поскольку уж он сам затронул тему своего прошлого.
- Мы учимся вместе. Всё произошло само собой. Не успел я и глазом моргнуть, как влюбился.
В словах Эрика прозвучала невыносимая тоска и боль, вероятно, он понимал, что Лола лишь играла с ним, и от этого жутко мучился.
- Она не пара тебе. Почему ты с ней? Почему ты с Алексом?
- Нас связывает не просто дружба, это нечто гораздо большее. Ты даже не можешь представить себе, как сильно мы привязаны друг к другу, - он говорил так искренне и серьёзно, будто хотел раскрыть мне страшную тайну. Но вместо этого давал лишь жалкие намёки и подсказки.
- Я могу помочь тебе, приходи ко мне завтра, мы сможем поговорить.
- Ха! – воскликнул он, - посмотри на себя! Ещё неизвестно, кому из нас на самом деле нужна помощь.
Эрик был явно напуган: что-то тревожило его, не давало покоя. Что-то или кто-то. Мне казалось, что гадкая Лола вцепилась в него своими когтями и ни в какую не хотела выпускать беднягу. Он выглядел жалким и подавленным. Я знал, что он отличался от тех двоих, не было в нём ни злобы, ни ненависти, лишь печаль омрачала его душу. В отличие от Лолы и Алекса, Эрик не был безнадёжен, он ещё не сделал окончательный выбор, вот только мог ли я помочь ему не ошибиться? Можно ли помочь тому, кто отвергает твою помощь?
- Нам пора возвращаться к остальным, я, кажется, слышу довольные визги.
- И что это значит?
- Игра начинается…
На этой загадочной ноте мы отправились в гостиную. Эрик был прав, что-то действительно изменилось: разбросанная по квартире толпа собралась посреди комнаты, все сидели на полу в позе лотоса и довольно наблюдали друг за другом:
- Что происходит? – я был в явном замешательстве, но Алекс тут же оказался рядом со мной.
- Мы собираемся немного поиграть, присоединяйся.
- Не думаю, что он решится…- засмеялся Эрик, проследовав к остальным и заняв своё почётное место в их кругу.
- О какой игре идёт речь?
- Бутылочка, - прошептал Алекс мне на ухо. Воздух из его рта приятно защекотал внутри и я даже немного поморщился.
- Э нет, Эрик прав, я не готов к такому, слишком стар….
- Эй, послушайте все меня! – он внезапно обратился ко всем сидящим на полу, - этот парень считает себя стариком! Что скажите? Он прав?
В ответ на его вопрос раздался дикий оглушающий визг, перемешанный с криками и гулом:
- Нет, - доносилось со всех сторон.
- Вот видишь, ты никакой не старик, пойдём, смелее, - Алекс схватил меня за руку и потащил к остальным.
Определённо мне не часто приходилось попадать в подобные ситуации. Но я был пьян и расслаблен, мой самоконтроль окончательно затерялся где-то в глубине мозга, я просто плыл по течению под названием «Алекс», не в силах сопротивляться ему.
Когда все уселись, игра, наконец, началась. Передо мной расплывались незнакомые лица, в ушах звенели незнакомые голоса. Это напоминало сон: когда ты вроде всё понимаешь, но при этом ничего не можешь сделать или изменить. Мне удавалось смутно разглядеть, как парочки напротив меня ползли друг к другу, чтобы поцеловаться. Внезапно, все затихли, и я почувствовал на себе пристальные взгляды:
- Эй, не спи, - Алекс толкнул меня в бок, - твоя очередь.
«Какая очередь?» - думал я. Всё смешалось в голове, я понимал, что не в силах пошевелить ни одной частью тела, а тем более сдвинуться с места. Через секунду мне удалось разглядеть чью-то фигуру, стремительно движущуюся в моём направлении. Её движение сопровождалось смехом, криками и прочими не понятными мне шумами и звуками. Наконец, я почувствовал, как кто-то дотронулся до моего лица, а затем и мои губы ощутили внезапное прикосновение чего-то мокрого и мягкого. Сам того не осознавая, я позволил этому случиться: находясь в полузабытье я больше не мог управлять собой. Каждая часть моего тела заявила об автономии. Губы раздвинулись, язык наткнулся на что-то непонятное, голова начала совершать раскачивающиеся движения. Лишь после того, как всё прекратилось, мне удалось немного придти в себя: я увидел женское довольное лицо, медленно отдаляющееся от меня. Да, это был самый настоящий поцелуй, случайный поцелуй с незнакомкой, всего лишь игра. Я повернул голову, и первым, что бросилось мне в глаза, была широкая улыбка Алекса:
- Ты молодец, Майкл, - прошептал он.
Через секунду я уже не был объектом всеобщего внимания: игра продолжалась, бутылка из под виски, как мне чуть позже удалось разглядеть, закрутилась вновь. Моё жуткое опьянение стало потихоньку рассеиваться: я уже мог чётко различать лица и почти научился заново контролировать своё тело. То, что произошло дальше, заставило меня окончательно протрезветь: голоса замолкли и всё взгляды разделились на две противоположные стороны – в одной был Алекс, в другой – Эрик. Мне даже в голову не могло придти, что они пойдут на это, мне казалось, подобные стечения обстоятельств против правил, но как выяснилось, на такие мелочи никто уже давно не обращал внимание. Алекс скривился в довольной ухмылке и медленно пополз на коленях к Эрику, который в свою очередь двигался к нему. Они встретились ровно в центре круга. Мне не хотелось знать, что будет дальше, но я знал, не хотелось видеть это, но я продолжал смотреть. Мой мозг взрывался от криков и отвращения, но мои зрачки не двигались, будто кто-то залил их клеем. Несмотря на всю нелепость и дикость ситуации, мне было жутко интересно. Я чувствовал себя маленьким ребёнком, впервые попавшим в зоопарк. Я боялся упустить любой, даже самый ничтожный момент.
Алекс приподнялся и провёл ладонью по чёрной щеке Эрика, потом медленно опустил веки и приблизился к его лицу. Он остановился возле его губ, вытащил язык и провёл им по своим губам, слегка смочив их. Затем Алекс робко поцеловал его: сперва нежное прикосновение, после он запустил свой язык в рот Эрика, и, в конце концов, они стали похожи на два пылесоса, изо всех сил затягивающих друг друга. Было ли это странно? Да, немного. Противно? Да, немного. Страстно? Да, немного. Их поцелуй вызвал у меня противоречивые чувства: отвращение с одной стороны, и интерес – с другой. Точно не помню, как долго они не могли оторваться друг от друга, но помню, что остальные даже успели немного заскучать. Наконец, всё прекратилось. Бутылка закрутилась вновь, как ни в чём не бывало. Никто не был удивлён, озадачен или шокирован, никто, кроме меня. Должно быть среди современной молодёжи подобные поступки являлись нормой, чем-то обыденным и банальным, но лично меня от всего случившегося бросило в жар. И вот, по иронии судьбы, взгляды игроков снова остановились на мне, как раз в тот момент, когда я готов был провалиться сквозь землю. Но на этот раз, всё было не так просто. Я заметил сбоку от себя какое-то стремительно движение, и, повернув голову, увидел Алекса всего в нескольких сантиметрах от меня:
- Не бойся, док, это не страшно.
- Не страшно что? – закричала моя душа. Я отказывался верить в то, что это происходит со мной. Трезвость в ту же секунду рухнула мне на голову, и я осознал, чего все ждали. Мы с Алексом должны были поцеловаться, чёртова бутылка указала на меня.
- Нет, я не могу… - занервничал я, отодвигаясь назад.
- Это игра, жребий пал на тебя, ничего не поделаешь, - Алекс был всё ближе и ближе ко мне, наконец, я уже мог ощущать на лице его тёплое дыхание. Мои руки сжимались в кулаки, готовые нанести удар. То, что от меня требовали, было совершенно неприемлемо, далеко за гранью моих правил и принципов, сродни тому, что меня толкали на убийство человека.
- Нет, - решительно заявил я, пытаясь встать, но Алекс резко схватил меня за руку и прижал к себе.
- Не бойся, я всё сделаю сам, - прошептал он мне на ухо и начал медленно сползать к моим губам. Почему я не оттолкнул его, не ударил, не послал всё к чёрту? Сам не знаю, будто мой мозг находился под сильнейшим гипнозом. А может, этим гипнозом было моё собственное желание, вырывающееся на поверхность? Я не был готов поцеловать Алекса, так же как не был готов оттолкнуть его. В тот самый момент, когда его губы почти слились с моими, дверь квартиры со скрипом распахнулась, и на пороге появилась элегантно, но слегка вызывающе одетая особа, весьма не молодая и весьма не трезвая:
- Алекс, - воскликнула она, едва шевеля языком, - ты ничего не говорил мне о вечеринке?
Это была Миссис Фишер – мать Алекса, которой совсем недавно удалось смутить меня до неприличия. Как только я попытался взглянуть на ситуацию её глазами, всё внутри меня перевернулось: сперва эта женщина обнаружила меня в постели с её сыном, потом застала именно в тот момент, когда Алекс собирался меня поцеловать. Что она могла подумать? Глупо полагать, что она всё ещё верила в сказку про психиатра, пришедшего на помощь заблудшей душе её сына:
- Я думал, ты будешь поздно, - злобно рявкнул Алекс, отстраняясь от меня.
- Изменились планы, сынок, ты же знаешь, такое случается. Надеюсь, я вам не помешаю? – женщина медленно и очень неуверенно поплелась к нам, - развлекаетесь, ребята? – она улыбалась, щуря косившиеся от спиртного глаза, - возьмёте меня в свою весёлую команду?
Миссис Фишер подошла совсем близко и, внезапно, её взгляд остановился на мне, а потом медленно перебрался на Алекса, который почти не изменил своей позы. Мне стало настолько стыдно и противно, что я готов был умереть в ту же секунду и на том же месте. Что творилось у неё в голове? Только Бог мог знать. Что касается меня, то я испытал нечто, похожее на инфаркт. Так больше не могло продолжаться, мои силы и терпение закончились, я резко встал и бросился к двери. Я бежал с такой скоростью, что, вероятно, мог бы обогнать самолёт и взлететь быстрее и выше него. Страшные, жуткие, мучительные мысли атаковали меня: мне хотелось отрубить себе голову, чтобы избавиться от них. Когда я выбежал на улицу, то услышав позади себя чей-то оглушительный крик, тут же остановился. Это был Алекс, он бежал за мной:
- Что с тобой? Ты вылетел из дома как пуля! – он запыхался и изо всех сил пытался как можно скорее отдышаться.
- Алекс, оставь меня, умоляю! – мой стон больше походил на крик отчаянья, вырывающийся из души, - это просто ужасно…
- Ужасно что? – Алекс удивлённо вылупился на меня, - что ты напился и забылся? Что чуть не поцеловался с парнем? Что моя мать застала тебя в таком состоянии?
- Я не намерен ничего обсуждать, просто позволь мне уйти…
Вместо того, чтобы развернуться в сторону дома, он стремительно приблизился ко мне:
- Если бы ты по-настоящему хотел уйти, то уже давно сделал бы это. Твоя проблема в том, что ты такой же, как и я, просто боишься признаться в этом. Ты всего боишься: своих желаний, своего воображения, меня. Но я вижу, чего ты хочешь на самом деле.
Он вновь оказался вплотную ко мне, так, что я мог чувствовать близость его тела, его дыхание, его запах:
- Алекс, отпусти меня, - прошептал я, упёршись взглядом в его губы.
- Сперва закончу то, что начал.
С этими словами он яростно впился в меня, словно голодное животное вгрызается в кусок свежего мяса. Мои руки попытались оттолкнуть его, но вместо этого начали прижимать его сильнее. Он обвил руками мою шею, жадно хватал меня за волосы, его язык исследовал каждый уголок моего рта. Страшно признать это, но я возбудился. Этот поцелуй не был похож ни на один из тех, что были в моей жизни. Все остальные казались какими-то не правильными. Настоящий поцелуй должен быть именно таким: страстным, разъедающим, нежным, жгучим, разрывающим душу. Алекс не останавливался, лишь иногда замедлял темп и легонько покусывал или облизывал мои губы:
- Что ты со мной делаешь, - вырвавшись, прошептал я.
- Это не я, это любовь, док.
Какая к чёрту любовь? Меня словно окатило холодным потоком воды: я вдруг осознал, что моя жизнь медленно шла под откос. К чему меня приведут пьянки, развратные молодёжные игры, дружба с молокососами, эксперименты с сексуальной ориентацией? На что я надеялся? Я был слишком стар для подобного образа жизни, и видимо, слишком консервативен. В моём случае шутить с судьбой было глупо и бессмысленно. Чего мне не хватало? На что я мог пожаловаться? У меня была любимая работа, красавица жена, деньги, успех, уважение в обществе. Почему же я так отчаянно стремился всё это разрушить? С экспериментами надо было срочно завязывать, поэтому я резко выпустил Алекса из объятий и отправился в противоположную от его дома сторону:
- Куда ты, Майкл? - он растерянно крикнул мне в след.
- Не ходи за мной, - грозно ответил я, - иначе, клянусь, я убью тебя.
Мои слова возымели действие: Алекс не стал меня преследовать. Не думаю, что он испугался моей детской угрозы, скорее всего он просто понял, что на тот момент мне надо было побыть наедине с самим собой.
Эта ночь была просто невыносима: не говоря о том, что меня мучила страшная, непобедимая бессонница, я к тому же сходил с ума. В голове застряла наша последняя сцена с Алексом. Как ни пытался я избавиться от неё, ничего не получалось. Сердце билось настолько учащённо, что вполне могло пробить дыру в моей груди. Как я мог не заметить, упустить тот момент, когда ситуация вышла из под контроля? С самого начала наши отношение характеризовались довольно легко и просто: врач-пациент, а что теперь? Кто из нас был врачом, а кто – пациентом? Кто из нас в действительности оказался болен? Кто мы теперь друг другу? Нет, я не желал знать ответы на все эти омерзительные вопросы. Мне просто хотелось проснуться рано утром и осознать, что ночь закончилась. Наконец, ночь и впрямь подошла к концу. Как только выглянули первые лучи солнца, я рванул в свой кабинет, где располагалась часть моей скромной библиотеки.
Что бы вы сказали, если бы узнали, что у человека, яро пропагандирующего вегетарианство в средствах массовой информации, дома холодильник ломится от всяческой мясной жратвы? А если бы случайно выяснили, что ваша соседка, десять лет проработавшая в детском саду, на самом деле хладнокровный маньяк, ненавидящий и расчленяющий маленьких деток? И, наконец, как бы отреагировали на то, что психиатр, занимающийся лечение гомосексуалистов, целовался с парнем?
Я ворвался в кабинет и принялся судорожно перебирать книги в поисках того, что мне было нужно. В конце концов, мой поиск увенчался успехом. Я открыл самое начало книги и зачитал вслух:
- ГОМОСЕКСУАЛИЗМ (гомео... + лат. sexus - пол; синоним - гомоэротизм, гомофилия, сексуальная инверсия, эквисексуализм), сексуальное отклонение, характеризующееся сексуальным влечением (либидо) к лицам своего пола.
Я прочитал ещё раз, затем ещё и ещё, зазубрив это предложение как молитву, и лишь затем продолжил:
- Американская Психологическая Ассоциация, несмотря на серьезные протесты (см. Socarides, 1995), исключила гомосексуализм из диагностического справочника психических нарушений. В своем решении АПА руководствовалась сильным стремлением снизить эффект социального давления. Однако, одним из результатов такого решения стало то, что гей-активисты стали использовать авторитет психиатрии для утверждения, что гомосексуалисты как группа также здоровы, как и гетеросексуалы.
Прочитал несколько раз:
- Последние исследования показывают, что гомосексуалисты гораздо больше подвержены риску психических болезней, нежели гетеросексуалы. Наблюдается более высокий уровень суицидов, булимии, нарушений социального поведения, зависимости от психоактивных веществ.
Чего я добивался? Возможно, пытался отчаянно достучаться до своего сознания, напомнить ему, против чего он должен был бороться. Я никогда не считал гомосексуализм болезнью, мне, очевидно, внушили слишком много агрессивной чепухи ещё в колледже. Хотя все выдающиеся медицинские умы в один голос твердили о том, что это бесспорно никакая не болезнь, об этом говорилось в научной литературе, на симпозиумах, на лекциях. Однако, все они за стенами университетов, своих кабинетов, лабораторий, в непринужденной обстановке, в темноте, наедине с собой аккуратно перешёптывались о том, что от педиков надо избавляться, при чём любыми, пусть даже не совсем гуманными способами. Я знал об этом, неоднократно слышал подобные перешёптывания, в определённой степени заражаясь ими. Но, несмотря ни на что, моё сознание не исключало и иного положения вещей. Отчасти подобное сексуальное расстройство могло быть связано с психическими заболеваниями человека, с пережитыми травмами, с тяжёлыми условиями существования, с отторжением и непонимание со стороны близких, с разочарованностью, с любопытством. Этому могло быть множество причин, и в каждом случае они были индивидуальны. Нет, я никогда не считал гомосексуализм болезнью, но почему-то глубоко в подсознании во мне росло отвращение к таким людям. Воспитание наложило на меня определённые штампы: мои родители были жестокими консерваторами, внушали мне огромное количество правил, норм, стереотипов поведения. Подобные вещи им казались результатом полного развращения общества. Они считали это грязью, считали грязью людей – гомосексуалистов, не признавали их права на существование. В чём-то я был с ними солидарен, но моя профессия заставила меня взглянуть на проблему немного под иным углом. В отличие от большинства знакомых мне профессоров, я не стремился избавиться от подобных людей, но искренне хотел помочь им обрести себя, исправить ошибки, вернуться к нормальной счастливой жизни. Мне казалось, что всё можно исправить, если подойти к проблеме с умом. В моей практике были случаи, когда человек сам обращался ко мне за помощью, бывало, что кто-то отказывался от моих советов. Но я старался не идти против воли пациента: если он хотел избавиться от своей гомосексуальности, я помогал ему перебороть её, подавить, пережить; если же в таком состоянии он чувствовал себя самим собой, то я был рядом лишь для того, чтобы он мог справляться с теми трудностями, которые подбрасывала ему судьба. В глубине души я отчасти призирал мужчин, позволяющих другим мужчинам трогать их тело, засовывать им в рот свои языки, даже просто говорить, шептать всякие непристойности. Я полагал, что открыться другому мужчине – это попросту унизительно. Но чем больше я думал об этом теперь, тем яснее осознавал, что в моей голове творилось нечто страшное.
Следующие несколько дней я провёл в самом настоящем забвении: почти не реагировал на то, что происходило вокруг, стал ещё меньше разговаривать, даже с женой, медленно погружался в себя и свои мысли. Иногда я думал об Алексе, даже больше, чем следовало. После той ночи я решил окончательно вычеркнуть его из своей жизни, для этого мне пришлось изменить номер и предупредить охрану на входе в здание моего офиса не пускать его вовнутрь. В глубине души я надеялся, что он больше не станет добиваться моего внимания, что мне удалось положить конец нашим нездоровым отношениям. Но такие люди, как Алекс, не боятся даже сто раз быть отвергнутыми. На пути к своей цели они готовы закрыть глаза на все унижения, обиды, препятствия. Поэтому меня нисколько не удивило бы, если б я на глазах у всего колледжа обозвал его грязным педиком, а он на следующий день заявился б ко мне в офис как ни в чём не бывало.
Дни тянулись медленно и мучительно. Мне было тяжело думать, говорить, дышать. Принимая пациентов, я старался больше слушать, больше молчать, хотя на самом деле, находился где-то очень далеко в своих собственных мыслях. Всё моё желание помогать людям куда-то исчезло, точнее, его полностью перекрыло другое, более мощное желание – увидеть Алекса. Временами мне становилось совсем паршиво и невыносимо, готов был лезть на стену от ужаса, творившегося у меня в душе. Однажды, я попробовал нечто весьма для меня необычное. У меня был небольшой перерыв, и, оставшись наедине с собой, я смело запрокинул ноги на свой рабочий стол и начал прислушиваться к своим ощущениям. Это так странно: я боялся, что кто-нибудь зайдёт и увидит меня в таком положении, боялся потерять уважение и заслужить неодобрение окружающих, но больше всего я боялся признаться себе в том, что Алекс был прав. Я действительно, такой же как и он. Неужели всю жизнь я лгал самому себе, претворяясь интеллигентным, образованным, уважаемым взрослым мужчиной? Что если на самом деле во мне сидел безумный, сумасшедший, дикий, необузданный подросток? Мне нравилось сидеть, закинув ноги на стол, это вселяло в меня страх, который в свою очередь приносил мне удовольствие. Впервые я наслаждался, балансируя на лезвии страха. Впервые меня посетило желание изменить свою жизнь. Но это было ещё сырое, зелёное, едва вылупившееся желание, которое так и осталось бы просто желанием, если бы не случайный, а возможно, расчётливо спланированный поворот судьбы.
После работы я вышел из офиса, как всегда ничего не замечая и не подозревая. Я спустился в гараж, подошёл к машине, глубоко погружённый в свои новые, необычные мысли. Как вдруг за моей спиной раздался знакомый голос:
- Что всё это значит, док?
Это был Алекс! Не могу передать, что мне пришлось испытать в тот момент: ужас, страх, радость, эйфорию. Меня разрывало от эмоций и резко обострившихся ощущений. Но он, очевидно, не разделял моего настроя:
- Я звонил тебе больше недели, приходил сюда, но меня не пропускали в здание, - он был явно расстроен и подавлен, - ты решил избавиться от меня?
- Нет, Алекс, это не совсем так, просто наши отношения… - я попытался увести взгляд в сторону, - наши отношения зашли в тупик. Ты не можешь больше оставаться ни моим пациентом, ни моим другом, после всего того, что случилось…
Алекс подошёл ко мне, заставив меня прижаться спиной к машине:
- А я и не собирался, - он стоял так близко, что я начинал сильно нервничать, - ты нужен мне, Майкл. Ты нужен мне не как врач или друг, а как мужчина…
От его слов по моей коже пробежала дрожь. Я машинально отпихнул его в сторону, чтобы освободиться из под давления:
- Перестань, Алекс, ты же знаешь, что это исключено. Я не гей! – злобно воскликнул я. Во мне кричали остатки разума.
- Ненавижу это дурацкое деление! Ненавижу тех, кто говорит «гей»! – он стукнул кулаком по моей машине, - ненавижу себя за то, что я такой!
- Почему тогда не борешься с этим? Почему даже не пытаешься измениться?
- Да потому, что у меня ещё ни разу не встал ни на одну девку! – вырвалось из его груди, - потому, что я ничего не чувствую, когда целую их, только пустоту и безразличие! Потому, что терпеть не могу их ноги, грудь, задницу! Потому, что люблю твою задницу!
Он слегка успокоился и притих на пару секунд, после чего продолжил:
- Ты когда-нибудь трахался до такой степени, что от оргазма ноги сводили судороги, и казалось, что ты сейчас рванёшь в открытый космос, как ракета?
Я смутился, явно не готовый к подобным разговорам. Но если говорить откровенно, то нет, я никогда не испытывал ничего подобного вовремя секса:
- По глазам вижу, что тебе не знакомо это чувство. А мне, представь себе, знакомо и очень хорошо. Но разве я виноват, что испытал подобное с мужчиной? Рядом с женщиной я чувствую пропасть, которую может заполнить дружба, привязанность, зависимость, но ни в коем случае не любовь.
Алекс вновь совершил попытку подойти ко мне поближе. На этот раз я не стал отталкивать его, скорее напротив, я не мог дождаться той секунды, когда он окажется непозволительно близко ко мне. Наконец, мои руки схватились за его куртку и резким движением прижали его к моей груди. Я мог слышать оба сердца: они колотились будто ненормальные. Это и впрямь было ненормально. На этот раз Алекс осторожно прильнул губами к моей шее, покрывая её нежными, сладкими поцелуями:
- Позволь мне остаться с тобой, позволь разбудить настоящего Майкла, - шептал он, то поднимаясь и покусывая моё ухо, то опускаясь под самый ворот рубашки.
Я пропал, сошёл с ума, свихнулся, сбрендил, спятил, чёкнулся, слетел с катушек. Можно называть это как угодно, но суть от названия не меняется. Я обезумел, скорее, от счастья и удовольствия. Кто знает, может, во мне всю жизнь прятался самый натуральный гей. Он прятался за маской психиатра. Ведь правду говорят, хочешь что-нибудь спрятать, положи на самое видное место. Может, со мной произошло то же самое? Моё подсознание отвергало мысль о возможной гомосексуальности, именно поэтому я начал изучать эту проблему, искать пути её решения, способы борьбы, не только для того, чтобы помочь другим людям, а в первую очередь, чтобы разобраться в самом себе.
А может, я просто потерял голову, временно, ненадолго. Может, устал быть правильным и скучным, решил немного разнообразить жизнь, поэкспериментировать, поиграть. Возможно, дело было именно в Алексе, и если бы на его месте оказался кто-то другой, я бы ни за что не пошёл на это. Как бы то ни было, в итоге мы отправились к нему домой и занялись любовью. Это был мой первый раз. Я запомнил его на всю жизнь: смесь дикой боли, страсти, возбуждения, желания, страха, волнения, удовольствия. Удовольствие лилось рекой, оно никак не кончалось, будто все 36 лет копилось во мне, и вот, наконец, в один прекрасный день прорвалось наружу.
Мы провели вместе весь остаток дня, но пришёл вечер и мне нужно было возвращаться домой. Алекс вызвался проводить меня, но перед этим отправился в душ, оставив меня одного. Через минуту после того, как из крана потекла вода, дверь его комнаты осторожно отворилась, и из-за неё выглянуло уже знакомое мне лицо. Это была Миссис Фишер, вновь смутившая меня своим появлением, но уже не так сильно, как в первый раз:
- Я знала, что рано или поздно снова застану вас здесь, - робко прошептала она, на цыпочках подходя к кровати, где, закутавшись в одеяло, лежал я, - меня зовут Кетрин.
- Майкл Тёрнер, - буркнул я, сделав попытку подняться.
- О нет, нет, не вставайте, я только на минутку…хотела кое-то у вас спросить, - она явно колебалась, - возможно, это не моё дело, но мне всё же хотелось бы знать…
- Ну так спрашивайте, - раздражался я.
- У вас есть семья?
Её вопрос резко напомнил мне о том, что у меня действительно была семья, заставив испытать сильнейшее чувство вины:
- Да, у меня есть жена.
- Тогда почему вы здесь? Вы любите моего сына?
- Послушайте, Миссис Фишер, это действительно не ваше дело…- вспылил я.
- Я понимаю, но Майкл, прошу вас, выслушайте меня…Это очень важно, - в её голосе звучала мольба, а в её глазах я прочитал боль и раскаяние, возможно, поэтому не смог сказать ей нет, позволив закончить свою мысль, - Вы совершаете ошибку, одумайтесь, пока ещё не слишком поздно. Алекс не плохой человек. Иногда я вообще сомневаюсь, человек ли он. Я родила ребёнка, а воспитала монстра. Бегите от него, Майкл, спасайте свою жизнь.
Пару недель назад я, пожалуй, всецело согласился бы с ней, но теперь…оказавшись в одной постели с этим монстром, доставившим мне самое сильное удовольствие в жизни, я едва мог разделить её точку зрения, как бы сильно мне этого не хотелось:
- Вы много не знаете, и я не вправе выдавать чужие секреты, особенно секреты собственного сына. Как бы то ни было, он ведь мой сын. Сын, переживший слишком много потерь. Возможно, именно поэтому он заболел. Он болен, Майкл, я уверяю вас. Он болен, в том числе, и из-за меня. Меня не было рядом, когда она нуждался в помощи. Признаюсь, не слишком-то хорошая мать получилась из меня. Какой пример престарелая алкоголичка – потаскуха может подать подростку? Сначала я радовалась. Радовалась тому, что Алекс не был похож на своего безмозглого, занудного отца, отдающего по крупицам свою никчёмную жизнь исключительно работе и погоне за деньгами…Я думала, что Алекс – особенный мальчик, что ему уготована очень необычная судьба. Но потом я с ужасом поняла, что он слишком особенный. Он играет вами. Запомните, ему чуждо сострадание. Я не смогла помочь ему справиться с болью, и теперь она полностью завладела им. Он мой сын, Майкл. И мой сын – чудовище.
В этот момент шум воды прекратился, и Кетрин мигом выбежала из комнаты. Её слова насторожили меня, но всё равно не произвели того эффекта, на который она рассчитывала. Алекс вышел из душа в одном полотенце: его грудь была мокрой, по не катились капли вниз до самого пупка, волосы были небрежно растрёпаны. Увидев его, я больше не мог думать ни о чём. Каким бы чудовищем и впрямь не был этот знойный красавец, в данную минуту я хотел лишь зацеловать его тело до крови, до костей, хотел ещё удовольствия, ещё и ещё…
Время текло своим чередом, не останавливаясь и не ускоряясь, оно просто двигалось вперёд в своём обычном темпе. Мне трудно признаться в том, что я по- прежнему продолжал встречаться с Алексом, каждый день после работы, иногда прямо посреди дня, часто по выходным. Я даже привык к постоянным неловким столкновениям с его матерью, вскоре они уже не были такими неловкими. Мы вместе ужинали, пили кофе, порой даже перекидывались парой фраз о погоде и политической обстановке в стране. Странно, конечно, но мне это нравилось. Что касается моей семейно жизни, то здесь наступило полное затишье. Мы с Лаурой стали меньше разговаривать, обсуждать какие-то вещи, появился жуткий холод в отношениях. Кроме всего прочего, мы больше не занимались любовью, даже поцелуи превратились в нечто подобное обязательству. Себя я мог и понять и оправдать, поскольку всем своим организмом ощущал, как моё сексуальное влечение к жене ускользало. Но что творилось с ней? Она не интересовалась моей работой, моими проблемами, больше не плакала по ночам, не пыталась обнять меня. Её совершенно не тревожила наша странная ситуация. В таком случае, и я не пытался расставить все точки над «и», сказал себе: будь, что будет, и продолжал жить .
Алекс стал для меня не просто удовольствием, не просто приключением, экспериментом, а чем-то гораздо более важным. Теперь я не мог представить свой день без него. Он всегда встречал меня нежными объятиями и радостной улыбкой, которая больше не казалась мне лживой и мерзкой. Затем он терпеливо выслушивал мои проблемы, давал советы, делился своими трудностями. Почти каждый вечер мы проводили в его спальне: просто валялись, занимались любовью, разговаривали, смотрели телевизор. Иногда по выходным ходили в тот самый гей клуб. Моё мировоззрение постепенно менялось, мои представления о нормальной жизни перевернулись с ног на голову. Я больше не мог и не хотел убеждать своих пациентов в том, что их гомосексуальность – это результат каких-либо психических расстройств. У меня не было никаких расстройств, я просто встретил человека, к которому испытал сразу все чувства: и любовь, и страсть, и нежность, и доверие, и привязанность…. Мои коллеги наверняка посчитали бы меня ненормальным и порекомендовали пройти курс лечения, но я не желал даже думать о мнении окружающих. Единственное, что меня изредка волновало, это моя жена. Я не знал, сколько ещё сможет продлиться наш фарс, сколько ещё мы оба будем закрывать глаза на нашу разрушающуюся семью. Я молчал лишь по одной причине – мне было искренне жаль Лауру, меньше всего на свете я хотел причинить боль именно ей. Однако, такого мнения я придерживался вплоть до одного дня, когда многое в наших с ней отношениях, наконец, прояснилось.
В субботу утром мне позвонил Адам и попросил встретиться с ним. Мы договорились провести вечер в нашем любимом месте Пост Хаус на 63 между Мэдисон и Парк Авеню. Я пришёл немного раньше и решил выпить стаканчик виски в одиночестве. Заняв стол возле окна, я мирно наслаждался тем, как обжигающий алкоголь медленно проникал в мою кровь, как вдруг моему взору открылось невероятное, шокирующее зрелище: на противоположной стороне улицы я увидел свою жену в сопровождении молодого темнокожего человека. Я придвинулся ближе к окну и разглядел парня: это был Эрик Уолкер. Одна его рука была на талии моей жены, а вторая держала её руку как раз в тот момент, когда он склонился, чтобы поцеловать её. Вероятно, они только что вместе вышли из соседнего ресторана, и по выражению их лиц я бы мог смело предположить, что им безумно не хотелось расставаться. Моё сердце сжалось и превратилось в изюминку : с одной стороны мне было очень больно видеть женщину, с которой я прожил в браке столько лет, с другим мужчиной, моложе, привлекательнее меня. Но, с другой, я был не в том положении, чтобы судить её. Любой другой на моём месте тут же поспешил бы набить сопернику морду и устроить скандал, застукав преступников с поличным, а я вместо этого продолжал спокойно сидеть и молча цедить свой виски. Стало немного грустно от того, что под моей прежней жизнью была подведена черта, а в остальном, я ни о чём больше не сожалел.
Заговорщики разошлись по разным сторонам: я проводил Лауру печальным взглядом, после чего услышал знакомый приветливый голос:
- Прости, я немного задержался, - сказал Адам, присаживаясь напротив меня.
- Нет, это я пришёл раньше.
Адам недоумевающее уставился на меня:
- Что случилось? У тебя жутко странный вид, будто ты только что с призраком столкнулся.
- Просто устал, - сухо ответил я, - у меня выдалась очень напряжённая неделя.
- Да уж, работать с людьми нелегко, но, друг, я хочу поздравить тебя! Снимаю шляпу перед твоим талантом.
- В чём дело? Я не понимаю…- слова Адама застали меня врасплох.
- Я об Алексе. Не знаю, как тебе это удалось, но парня сейчас почти не узнать. Он резко изменился: взялся за учёбу, больше не хамит преподавателям, более того, я ещё никогда не видел его таким счастливым.
Я вдруг покраснел, смутился до безумия, хотел провалиться сквозь землю. Что я должен был ответить Адаму? Как мне это удалось? «Я не сделал ничего особенного, просто переспал с ним». Он наверняка возненавидел бы меня. Вместо того, чтобы помочь парню измениться, начать новую жизнь, я сам вляпался в его стиль жизнь, заразился его болезнью. Какой я после этого профессионал.
- Ты настоящий гений, Майкл! Как я могу отблагодарить тебя?
- Ничего не надо, - мне было не выносимо думать о том, что я обманывал Адама. Он назвал меня гением, в то время как на самом деле я был всего лишь слабовольным извращенцем.
- Тогда позволь мне просто угостить тебя ещё одним стаканчиком виски.
- Валяй, - буркнул я.
- Эй, да что с тобой? – Адам дотронулся до моей руки, заставив меня вздрогнуть. Теперь простое прикосновение мужчины значило для меня гораздо больше, чем вежливый жест. Во всём мне виделось вожделение, эротизм.
Я быстро убрал руку со стола, стараясь не вызвать при этом никаких подозрений, после чего взглянул на Адама. Он был единственным человеком, с которым я мог говорить не только о картинах, еде и музыке, но и о чём-то более глубоком и существенном. Мы знали друг друга с детства, однако никогда не были очень близкими друзьями. У меня вообще не было близких друзей, только одни приятели и знакомые. Только теперь, по прошествии многих лет я увидел в нем что-то родное, тёплое, мне страшно захотелось поделиться с ним хотя бы одной из своих проблем:
- Мне кажется, что моя семья рушится, - забормотал я.
- Как это? – Адам удивлённо вылупился на меня, - бред, Майкл, вы с Лаурой просто созданы друг для друга.
- Возможно это только иллюзия. Мы похожи только сверху, а внутри – совершенно разные.
- Хорошо, пусть так, но противоположности часто притягиваются. Мне кажется, проблема в тебе. Ты просто очень устал. Возьми недельку отдыха, поезжай куда-нибудь, отдохни, развейся в одиночестве. Тогда ты поймёшь, что Лаура любит тебя, и что без неё ты просто не сможешь существовать.
- Лаура изменяет мне, Адам, - я резко перебил его. От этих слов мой бедный друг чуть было не поперхнулся, после чего ещё минуту не мог выдавить ни слова, - понимаю твоё удивление, - спокойно заметил я.
- Ты уверен? С чего вообще эта мысль пришла тебе в голову? – воскликнул Адам.
- Я видел их собственными глазами.
- О Боже, - он схватился за голову руками, - мне кажется, или ты и впрямь слишком спокоен?
- Да, я спокоен.
- Почему? Тебе всё равно? Как тебе может быть всё равно, после всего того, что между вами было? Боже мой! Это просто не вероятно, я всегда считал вас самой идеальной парой на свете, - казалось, что Адам говорил сам с собой.
- Идеальных пар не бывает, - смело заявил я, - думаю, наши отношения исчерпали друг друга. Я бы хотел всё исправить, но… боюсь, слишком поздно.
- Ничего не поздно, ты можешь поговорить с ней, попытаться понять её, вместе решить навалившиеся проблемы. Семья – это не отпуск, это ежедневная, кропотливая работа.
- Семья – это прежде всего любовь. Когда любовь уходит, всё рушится. Это уже ничем не склеить, понимаешь, без любви семью ничем не склеить.
- О чём ты говоришь? Я уверен, что Лаура по прежнему любит тебя. То, что ты видел, просто интрижка, не больше. Поиск новых ощущений. Такое, к сожалению, не редко встречается в браке.
- Я говорю о себе, Адам. Кажется, я больше не люблю свою жену.
Адам замер в оцепенении:
- Ты сейчас сам не понимаешь, что говоришь.
- Мне нравится….Нет, я, кажется…. Кажется, полюбил другого человека, - робко выдавил я.
- Не может быть! Этого просто не может быть! Кто она? Я её знаю?
- Адам! – я резко воскликнул, отшвырнув в сторону стакан с виски, - всё очень сложно, я не могу….- с этими словами я подорвался с места, - не могу.. – а затем выбежал на улицу.
Я ещё некоторое время продолжал бежать без оглядки, не разбирая пути. Мне казалось, что ветер, ударяющийся о моё лицо, сможет выбить из моей головы все дурацкие мысли. Но было наивно и глупо с моей стороны полагаться на это. Я был потерян, унижен, раздавлен. Вся моя жизнь выглядело как одно сплошное недоразумение: моя профессия приносила боль, я разочаровался во всём, во что верил почти двадцать лет. Моя семья – всего лишь иллюзия счастья, карточный домик, который рухнул без малейшей причины. Я сам – переплетение желаний и страхов, выдумки и реальности. Мне хотелось что-то изменить, немедленно, резко. Но смелость…..смелость предпочла остаться в стороне. Как мне следовало поступить? Все знания по психологии, все теории Фрейда, Пиаже, Фестингера - оказались одной большой чушью, которая не только не помогала мне разобраться в себе и в людях, а напротив, ещё больше запутывала.
Когда я вернулся домой тем же вечером, Лаура готовила ужин. Я зашёл на кухню и приблизился, чтобы поцеловать её, но она недовольно отпихнула меня:
- Ты же видишь, что я занята! – фыркнула Лаура, - из-за тебя соус может подгореть.
- Прости, милая.
- Ничего страшного, иди мой руки, ужин почти готов.
- Мне казалось, ты уже поужинала, - ехидно заявил я. Лаура тут же остановилась и резко развернулась ко мне:
- Что?
- Ты ведь уже поужинала с Эриком Уолкером, не так ли?
- Откуда ты…
- Я видел вас, родная, совершенно случайно.
- Это был просто ужин, Майкл, в этом нет ничего страшного, поверь мне.
- Я верю, не волнуйся, - я чмокнул её в щеку, - не забывай помешивать свой соус, а то он и впрямь может подгореть.
С этими словами я оставил её наедине с мыслями, подкинув ей неплохую тему для размышления. Когда я поднялся наверх, чтобы переодеться, мне в глаза бросился её мобильный телефон, соблазнительно лежавший на тумбочке возле кровати. Хочу сразу предупредить вас, что я никогда не занимался подобными вещами, но в последнее время мне пришлось слишком часто пренебрегать этим правилом. Теперь я только и мог заниматься теми вещами, которыми не занимался никогда прежде, поэтому без лишних угрызений совести и решил заглянуть в телефон всего одним глазком. Мне даже не пришлось капаться в нём, достаточно было лишь взглянуть на звонки и смс сообщения: они все были от человека, по имени Эрик. Я позволил себе прочитать пару сообщений и был весьма удивлён, даже скорее взбешён их содержанием: наглец признавался моей жене в любви, засыпал её сопливыми комплиментами, а самое ужасное – постоянно намекал на то, что она должна набраться сил и оставить меня. Моё терпение на этом окончательно лопнуло: я схватил телефон и пулей рванул на кухню:
- Ах ты дрянь! – воскликнул я, швырнув проклятый телефон в стену, так, что он разлетелся в дребезги. Лаура от страха выронила тарелку, которая с грохотом ударилась о пол, - значит просто ужин? ! –я продолжал неистово вопить.
- Майкл, я ….
- Заткнись, я не желаю ничего слышать! Ты – женщина всей моей жизни, после стольких лет позволила себе спутаться с сопливым пацаном прямо за моей спиной. Он приходил ко мне в дом, он сидел за моим столом, делил со мной мою пищу! Откуда я мог знать, что это не единственное, что нам придётся делить! Ты омерзительна мне!
- Я знаю, Майкл, но я чувствую, что больше не нужна тебе: ты не прикасаешься, не целуешь меня, больше не хочешь меня. Посмотри на нас, мы как звери друг другу – почти не разговариваем. Тебя всё время нет: то работа, то друзья. Скажи, ты ведь всё своё время проводишь с Алексом?
Услышав это имя, я ещё больше разозлился:
- При чём здесь Алекс! Ты пытаешься повесить всю вину на меня?
- Нет, просто я хочу разобраться. Наши отношения уже не те, что девять лет назад. Думаю, нам надо взять небольшую передышку.
- Ты предлагаешь нам разъехаться?
- Только на время, посмотрим, что из этого получится.
- Значит, я должен сейчас уехать, чтобы завтра же утром моё место мог спокойно занять этот чёрномазый урод. Правильно я понимаю?
- Ты – ублюдок, Майкл! – воскликнула Лаура, - посмотри, во что ты превратился. Я понятия не имею, что твориться в твоей голове, но это явно что-то не хорошее. Можешь оскорблять меня сколько угодно, мне наплевать, но к завтрашнему утру постарайся убраться из моего дома.
С этими словами она гордо покинула поле брани.
Вот и всё, это был конец. Я понимал, что под словом «временный» имелось ввиду «постоянный». Мне вдруг стало безумно тяжело, правда рухнула мне на голову, сбив с толку. О чём я только думал, когда хотел что-то изменить? Как я вообще собирался жить дальше? Я остался без крыши над головой, без жены. Единственное, что согревало меня, - это Алекс. Но разве я мог позволить себе это запретное счастье? Стоило мне открыто заявить о своей любви к нему, как в ту же секунду я лишился бы работы, уважения, получив в ответ лишь упрёки, смех, издевательства и обиды. Да и можно ли назвать это любовью? Скорее нездоровое влечение, которое пройдёт раньше, чем я прочитаю очередную книгу. И что будет со мной, когда я почувствую, что мне не хватает прежней жизни, Лауры, моих чопорных, интеллигентных друзей? С чем я останусь, когда наиграюсь в безумные игры Алекса? Я испытывал стыд и жалость к самому себе: возможно, мне не стоило так грубо вести себя с женой, возможно, в её отношениях с Эриком и впрямь не было ничего порочного? В любом случае, эту ночь мне пришлось провести в гостиной. А утром, когда я проснулся, обнаружил свои вещи собранными в два больших чемодана, ожидавших меня у двери.
Весь день я был сам не свой: мысли взрывали мою голову. Я не мог работать, не мог сосредоточиться, не мог думать ни о чём другом, кроме как о Лауре и нашем расставании. Во второй половине дня в моём кабинете раздался звонок: это был Алекс. Он хотел пригласить меня к себе на ужин. Когда я рассказал ему о своей ссоре с женой, его просто захлестнула радость:
- У меня сейчас занятия, но я безумно хочу увидеть тебя, Майкл, - воскликнул в трубку Алекс, - давай встретимся возле колледжа через пол часа?
- Я не могу, у меня работа, пойми…
- Ну, пожалуйста, умоляю тебя, сегодня ведь такое особенный день.
Я просто не мог сопротивляться ему, особенно, если учесть тот факт, что мне и самому сильно хотелось его увидеть.
И так, через пол часа я стоял у ворот колледжа: Алекс незаметно подкрался сзади и чмокнул меня в ухо, так что я отстранился от неожиданности:
- Никогда больше так не делай, ты жутко напугал меня, - возмутился я, оглядываясь по сторонам.
- Ну, прости, не смог удержаться, - Алекс встретил меня своей приветливой улыбкой, заставляющей меня забыть обо всех проблемах и невзгодах, - значит, теперь мой любимый совершенно свободен?
- Не понимаю твоей радости? В конце концов, Лаура спуталась с Эриком, парнем твоей лучшей подруги. Неужели это тебя нисколько не тревожит?
Алекс задумался, устремив свой взгляд во двор перед зданием колледжа. Я последовал за ним. Перед нами открылась своевременная картина: Лола сидела на скамье под деревом, в то время как Эрик что-то объяснял ей, размахивая руками:
- Ты прав, Майкл, меня очень беспокоит Лола, но по правде говоря, этот черномазый мне никогда не нравился. Появился здесь и начал сразу же корчить из себя святого: весь такой обходительный, галантный, мистер «я всегда готов подлизать вашу задницу». Не понимаю, что женщины находят в нём?
- О чём они говорят? – я пристально вгляделся вдаль, пытаясь разобраться в ситуации.
- Похоже, он бросает мою Лолу. Ну, надо же, этот козёл бросает мою Лолу!
В этот момент Лола залепила Эрику смащную пощёчину и бросилась к выходу. Она пробежала мимо нас, устремив мокрые глаза в землю, а когда Алекс схватил её за локоть, пытаясь остановить, она резко вырвалась и злобно фыркнула на него, после чего скрылась за углом:
- Вот мерзавец, - я оскалил зубы, сжав пальцы в кулаки.
- Брось, малыш, он не стоит этого. А с Лолой я поговорю позже, когда она немного остынет. Уверен, скоро она сама поймёт, что без этого ничтожества ей будет намного лучше.
- Алекс, прошу, уведи меня отсюда, я не могу больше здесь находиться.
- Конечно, - он робко дотронулся до моей спины и повёл в сторону парковки.
Весь остаток дня я провёл у Алекса дома. Кэтрин как обычно обещала появиться только под вечер, в лучшем случае, а, значит, мы могли спокойно побыть наедине. Я никогда не спрашивал Алекса, где пропадает Кэтрин. Судя по его рассказам, она не работала, а лишь прохлаждалась и кутила. Но разве можно было заниматься этим круглые сутки? Мы встречались очень редко, разве что по утрам, когда она уходила или собиралась уходить или же корчилась от похмелья на диване в гостиной. Честно говоря, раньше я не обращал на неё никакого внимания, но затем, когда Алекс, к сожалению, стал мне слишком дорог, я просто не мог не задумываться о его проблемах. Хорошая ли Кэтрин мать? Мать ли она вообще? С одной стороны, она дала сыну полную свободу – то, к чему стремятся все подростки. Но, с другой, понимала ли она, что сотворит желанная свобода с Алексом. Наверное, понимала, судя по нашему с ней последнему серьёзному разговору. Но если понимала, почему тогда не вмешалась? Возможно, ей удалось бы помочь сыну не превратиться в монстра, как она же сама отзывалась о нём. Хотя, зная Алекса, я с трудом могу представить, что мягкая, податливая Кэтрин была бы в силах каким-либо образом повлиять на него. В любом случае, мне хотелось помочь Алексу, впервые, не как психиатр пациенту. Мне хотелось помочь ему своим присутствием в его жизни, возможно, своей любовью. Но, откровенно говоря, в тот самый день я был немного не в романтическом настроении. Слишком серьёзные и резкие перемены происходили в моей жизни, как впрочем, и в жизни окружающих меня людей. Алекс всё понимал и ни на чём не настаивал. Мы молча смотрели кино – «Горбатую гору» - его любимый фильм:
- У нас всё будет по-другому, правда, Майкл? – прошептал Алекс на середине фильма, уткнувшись носом в мою грудь.
- Я не знаю, хотя, да, конечно…в смысле, конечно у нас всё будет по-другому, - растерянно затараторил я.
- Майкл, я не позволю никому и ничему встать между нами. Лаура теперь в прошлом, и я помогу тебе забыть её, - он медленно пополз по моему телу к лицу, как вдруг раздался громкий стук в дверь.
- Ты кого-то ждёшь? – испуганно спросил я.
- Нет. Понятие не имею, кого ещё нелёгкая принесла, - Алекс недовольно поднялся, нацепил на себя футболку и вышел из комнаты. Он не возвращался уже несколько минут, и я начал беспокоиться, поэтому решил спуститься вниз и проверить что случилось.
В гостиной на диване сидели Лола и Алекс. Лола была вся в слезах, и ей едва удавалось лепетать что-то невнятное себе под нос. Я спустился к ним и робко присел на кресло напротив:
- Бедняжка никак не может прийти в себя, - жалобно сказал Алекс, глядя на меня и гладя её по голове.
- Такие, как Эрик, не достойны слёз, - заявил я, и тем самым привлёк внимание Лолы. Она подняла голову, шмыгнула носом и сделала глубокий вдох:
- Тебя ведь это тоже коснулось, не так ли? Он, кажется, спутался с твоей женой?
- Да, так и есть.
- Но тебя это не слишком беспокоит, - её взгляд был полон злости и обиды, - почему тебя это не беспокоит?
- С чего ты взяла? Я просто…просто не знаю, что мне делать…- я удивился и растерялся.
- Молодой жеребец трахает твою жену, а ты не знаешь, что делать? Ах да, - она взглянула на Алекса, а потом снова на меня, - тебе ведь наплевать! Ты в это время трахаешь моего лучшего друга!
- Не смей…! – я резко подскочил с места, выпучив на неё свои горящие от злости глаза. Лола тоже поднялась с дивана, замерев в оборонительной позе.
- Что ты вылупился на меня? Разве я говорю не правду?
- Перестаньте, что вы тут затеяли? – вмешался Алекс.
- Твоя подруга лезет не в своё дело, - зашипел я.
- Конечно, не моё дело! – закричала Лола, неистово размахивая руками, - вы все только выиграли от моего горя. Эрик остался со своей старухой, ты – лихо переметнулся к Алексу, а что делать мне? С чем в итоге осталась я? В один миг потеряла и друга и любимого!
- Лола, ты не потеряла друга, я всегда буду рядом с тобой, - Алекс попытался погладить её по спине, но он резко дёрнулась.
- Нет, Алекс, теперь всё измениться, он отнимет тебя у меня навсегда, я чувствую это.
Моё терпение, наконец, лопнуло. Я больше не мог терпеть выкрутасы этой наглой девчонки:
- Послушай, ты, избалованная, высокомерная дрянь, я уже сыт по горло твоими фокусами! Когда же ты перестанешь обращаться с людьми, как с игрушками?! Не могу понять, почему Алекс всё ещё нянчится с тобой! Ты не заслуживаешь его любви!
Лола оцепенела от неожиданности. Все резко замолчали. Я уже сто раз пожалел о своей излишней откровенности и хотел было извиниться, как Лола пулей бросилась к выходу, а Алекс рванул за ней:
- Постой, куда ты? – испуганно спросил я.
- Зря ты так с ней, она не заслужила столько унижений и боли, - с этими словами Алекс удалился, громко хлопнув дверью за собой.
Я, конечно, поступил весьма необдуманно и глупо, но с другой стороны, меня тоже можно понять. Не одна Лола пострадала от руки нашего общего чернокожего друга. Мне тоже воткнули нож в спину, тоже предали, тоже бросили. Но я, в отличие от неё, не закатывал никаких истерик и не напрашивался на жалость. Может, потому, что мне действительно было всё равно. Хотя, нет…Нет, мне просто не могло быть всё равно! Девять лет – это не шутки, их не так-то легко забыть, вычеркнуть из жизни. Конечно, я страдал. Но со мной творились гораздо более жуткие вещи, чем с Лолой. В то время, как она всего на всего лишилась очередного бойфренда, я потерял семью. И более того, всё вокруг меня изменилось раз и навсегда. Мои взгляды, мировоззрение, мечты и идеалы – всё это рухнуло в одни момент. Я превращался в одного из тех, против которых боролся всю жизнь. Безумно страшно и больно осознать в 36 лет, что ты гей. Я полюбил мужчину, парня, отказался ради него от всего, что было мне дорого, а потом сам же обидел его. Я понимал, что накричав на Лолу, я причинил боль и Алексу, и что теперь он, вероятно, злиться на меня. В тот день я решил больше ничего не предпринимать, дать нам всем время остыть и немного успокоиться. Мне предстояла ночь в холодном и пустом отеле, ночь, полная размышлений и переосмыслений. Но в итоге, я просто заснул, как только моя голова коснулась подушки.
В течение двух или трёх дней Алекс не отвечал на мои звонки, Лаура тоже не желала разговаривать со мной. Я находился на грани отчаяния, и никого не было рядом, чтобы удержать меня от сумасшествия. Моя работа совершенно перестала волновать меня, и я решил взять небольшой отпуск, чтобы разобраться в себе и своей жизни. В любом случае, в таком состоянии от меня было мало толку. Человек, находящийся на распутье, никогда не сможет помочь другому человеку, сделать правильный выбор. И так, я взял небольшую паузу, посчитал нужным в первую очередь поговорить с Алексом. Он продолжал не подходить к телефону, Кэтрин всё время лгала мне про то, что его нет дома, или он спит, или уехал куда-то с друзьями. Ситуация действовала мне на нервы: я, конечно, не отрицал своей вины, но такое наказание, на мой взгляд, было уже перебором. В конце концов, мне ничего не оставалось, как подкараулить Алекса возле дома. Я спрятался за углом и ждал, когда он будет возвращаться с учёбы. Мне пришлось провести в укрытии не больше получаса прежде чем он появился:
- Алекс! – воскликнул я, выходя ему навстречу.
- Что ты здесь делаешь? – удивился он, слегка смутившись.
- Я не знал, что мне делать. Ты не отвечаешь на мои звонки, игнорируешь меня. Послушай, я очень виноват перед тобой и Лолой, я действительно был не прав, погорячился, я могу извиниться перед ней, если ты хочешь.
- Майкл, дело не в этом, разве ты не понимаешь?
- Что ты хочешь этим сказать?
- Ты слишком труслив, чтобы быть со мной, не так ли? Скажи, ты когда-нибудь сможешь представить меня своим друзьям? Сможешь признаться родственникам в том, что любишь меня?
- Алекс, - я протянул к нему свою руку, пытаясь его немного успокоить, но он резко вырвался.
- Я хотел, чтобы мы жили вместе. Хотел предложить тебе перебраться ко мне навсегда, но разве ты сможешь пойти на это?
Мне вдруг стало так больно, то ли из-за того, что Алекс говорил правду, то ли потому, что он вообще завёл этот разговор. Я подошёл ближе и попытался обнять его, но снова выкрутился из моих объятий, будто нарочно избегал меня:
- Пойми же меня, что ты хочешь? Чтобы я заорал на весь белый свет: «Привет, я Майкл. Ещё вчера я был высококвалифицированным психиатром, с хорошим окладом, заслуженной репутацией, красавицей женой. А сегодня меня выгнали из дома, лишили работы, и вообще, теперь я собираюсь жить с парнем на пятнадцать лет младше меня»
Алекс замолчал, уставившись в асфальт. Я воспользовался его слабостью и прижался к нему, обхватив его лицо руками:
- Я люблю тебя, и ты знаешь это. Прошу, дай мне время, - я попытался поцеловать его, но вместо этого, он резко оттолкнул меня в сторону, будто чужого, омерзительного ему человека:
- Уходи, Майкл! – воскликнул он, - ты унижаешься понапрасну, - с этими словами он забежал в подъезд, оставив меня посреди улице, словно использованный презерватив. Ещё никогда мне не было так больно и противно, как в ту минуту. Но разве мог я тогда представить, что с этого мои унижения только начинались.
Разбитый, растоптанный, раненный даже глубже, чем в сердце я медленно поплёлся домой. Мои руки опустились и висели, будто закованные в тяжеленные кандалы. Мне не хотелось ничего, только поскорее закрыться в пустой комнате от всего мира и заснуть раз и навсегда. Так я и сделал. Около трёх дней я оставался наедине с самим собой и своими страхами. Что теперь? Как мне вести себя? Как ни в чём не бывало? Что происходит между мной и Алексом? Была ли это обычная бытовая ссора, после которой влюблённые обычно скрепляют своё долгожданное примирение невообразимым сексом? Или же это был конец? От Алекса, конечно, можно было ожидать чего угодно, но я больше не мог позволять ему принимать столь важные решения. Речь шла не просто о моём покое и психическом здоровье, на этот раз речь шла о моём счастье. Так что я просто был обязан действовать, вернуть его во что бы то ни стало. К тому же, в свои 36 я успел обзавестись куда большим опытом, нежели Алекс. И если же гордыня или юношеские амбиции не позволяли ему сделать первый шаг к примирению, то мне в свою очередь, было просто нечего терять. Я решил вновь отправиться к нему, чтобы любым способом разбудить его чувства ко мне. Однако, как оказалось, всё это время Алекс вовсе и не думал забывать обо мне. Он опередил меня с визитом, точнее не совсем он. В пятницу утром в дверь моего номера постучался незнакомый мне человек. Он представился судебным приставом, после чего вручил мне какие-то бумаги. Я захлопнул за ним дверь и без сил плюхнулся на кровать. Сначала я подумал, что это Лаура прислала документы на развод, и хотел было разорвать их, но потом, что-то заставило меня распечатать конверт. Моему ужасу не было предела, когда я прочитал первую строчку послания. Меня действительно вызывали в суд, вот только повод был совершенно неожиданный и просто убийственный для меня и моей расшатанной психики: Алекс Фишер выдвинул против меня обвинения в сексуальном домогательстве.
Что всё это значило? Я и сам не мог понять, до поры до времени. Первые несколько дней я продолжал отчаянно названивать Алексу, но его телефон был выключен. Мои попытки встретиться с ним, увенчались провалом: он не появлялся ни дома, ни в колледже, ни в одном из тех мест, где я бы мог разыскать его. Мне казалось, что я попал в самую настоящую компьютерную игру, реальность в буквальном смысле выскользнула у меня из под ног. Я не мог принять мысль о том, что Алекс добровольно решился на это. Мне всячески хотелось убедить себя, что Лола или Кэтрин, или кто-то ещё вынудили его пойти на предательство. Каким же чёрствым и бессердечным надо быть, чтобы действительно поверить в то, что любимый человек, ради которого вы ставите огромный, жирный крест на всей своей прошлой жизни, мог поступить так с вами. Нет, я был не просто в шоке, я был в аду. Моё тело горело, мой мозг больше не функционировал. Я не хотел жить. Ведь жить значило бы смириться с правдой. В моей ситуации правд могло бы оказаться много, но все они, к моему сожалению, были весьма удручающими. Возможно, Алекса заставили, на него надавили. Возможно, Адам обо всём узнал и повлиял на него. И, наконец, самая ужасная правда – вдруг Алекс действовал исключительно из своих собственных побуждений? Нет, моё сердце выплёвало последний вариант. Но, так или иначе, всё, что ожидало меня в итоге – это лишение лицензии, потеря семьи и одиночество.
Суд был назначен на следующий понедельник, а значит, у меня оставалось некоторое время хорошенько подумать в перерывах между самобичеванием и саморазрушением. И как ни странно, теперь я был настроен решительно: против меня не было никаких улик, и в любом случае, я не считал себя виноватым. У нас с Алексом всё произошло по обоюдному согласию, мы любили друг друга. И я собирался заставить его раскаяться, рассказать всем правду, помочь ему освободиться от влияния окружающих. На суде я был готов открыто заявить о наших с ним отношениях. Разумеется, мой адвокат был в курсе несколько иного плана: его я уверил в своей абсолютной невиновности и непричастности, поэтому он был настроен на полную и безоговорочную победу.
18 декабря к десяти часам утра я явился в федеральный суд штата Нью-Йорк в сопровождении своего адвоката, мистера Жака Бруно. Было назначено открытое заседание с 12 присяжными и председательствующим судьёй Марком Шилленбергом.
В зале я увидел Алекса, и моё сердце заколотилось с бешенной скоростью. В нём явно что-то изменилось. Он смирно сидел, сложив руки на колени и натянув серьёзное выражение лица, провожая меня злобным, презирающим взглядом. К моему удивлению, я застал в зале множество знакомых мне лиц, по непонятной причине решивших принять участие в слушанье. Я сразу же сравнил их с зеваками, получающими жалкое сомнительное удовольствие, наблюдая за чужими страданиями. Среди них была моя жена со своим новоиспечённым избранником, Лола, без которой я и не мыслил данного процесса, и самое неожиданный представитель – Адам. Его присутствию я никак не мог найти объяснения.
Шум смолк, все успокоились, когда вошёл судья. Процесс начался. Оказалось, меня обвиняли в нарушении раздела VII Акта о гражданских правах 1964 года, другими словами, в сексуальной дискриминации, или попросту, домогательстве. Обвинение не вызвало у меня ничего кроме ухмылки: я знал, что я не виновен, я знал, что Алекс не доведёт дело до конца, знал, что он любит меня и в конце концов открыто признается во всём. У меня не было даже мыслей, даже предположений об ином исходе дела.
После выступления адвокатов пришёл чрёд свидетелей. Первым был Алекс. Теперь мне оставалось лишь с улыбкой наблюдать за ним и ждать, пока он сорвётся и прекратит весь этот цирк. Однако, после первых его слов мне стало не по себе. От него повяло жутким холодом и отчуждением. Это был другой, далёкий от меня Алекс, совсем не похожий на того человека, которого я искренне любил:
- Мистер Тёрнер некоторое время являлся моим лечащим врачом, - начал он.
- Зачем вам понадобился психиатр? – тут же вмешался его адвокат.
- Видите ли, я долгое время ни с кем не встречаюсь, просто до сих пор не нашёл ту единственную, которую смог бы полюбить. К сожалению, моя чересчур бдительная и заботливая мама решила, что я гомосексуалист и направила меня к доктору Тёрнеру.
- А вы гомосексуалист, мистер Фишер? – вновь перебил адвокат.
- Ну что вы, разумеется, нет, - усмехнувшись, ответил Алекс, - я, конечно, ничего не имею против сексуальных меньшинств, но сам предпочитаю девушек.
- Что произошло дальше?
- Уже на первом сеансе я почувствовал, что доктор странно на меня смотрит. А когда он начал говорить со мной, то я и вовсе испугался. Вместо того, чтобы убеждать меня в том, что мне нужно бороться со своими проблемами, он принялся рассказывать мне обо всех прелестях настоящей мужской любви.
- Что именно он говорил?
- Что никто не поймёт мужчину лучше, чем другой мужчина, и что секс с мужчиной во много раз приятнее, чем с женщиной. И прочие непристойности, мне бы не хотелось озвучивать их в суде.
- Я понимаю, мистер Фишер, - адвокат сочувственно взглянул на него, после чего продолжил, - когда обвиняемый начал проявлять к вам открытый интерес и как это произошло?
- Сначала он пытался подружиться со мной. Пригласил меня к себе домой, познакомил с женой. Я спросил его, не противоречат ли такие отношения врачебной этике, а он заверил меня, что всё под контролем. После он начал преследовать меня, подстерегать меня возле колледжа, приходил ко мне домой. Это было просто невыносимо, моя жизнь превратилась в сущий ад.
- Зачем ты врёшь, Алекс?! – воскликнул я, подскочив с места. Меня переполняла боль и обида, я не понимал, что происходит, почему он так поступает со мной. Не мог поверить в то, что он говорит всё это на полном серьёзе. Судья тут же сделал мне замечание, заставив вести себя более сдержанно и проявлять уважение к суду. Я повиновался, чувствуя полную раздавленность и бессилие. Когда Алекс закончил, я взглянул на него, в надежде увидеть хоть каплю сочувствия, раскаяния, наконец, любви в его глазах. Но они были пусты, лишь проблеск непонятно откуда возникшей ненависти проскользнул в них.
Следующей за Алексом выступала моя жена. Я вновь был поражён очередным предательством. Какое отношение к делу имела она? И что она могла сказать против меня? Я не пригласил ни одного свидетеля, потому, что не подозревал насколько всё серьёзно. Алекс, в свою очередь, основательно подготовился.
Лаура говорила не много, но весьма содержательно. Сначала она рассказала о том, что я часто не бывал дома, всё время где-то пропадал, по её предположению, я проводил время с Алексом. Она тоже упомянула тот злополучный обед в моём доме, и даже высказалась по поводу моих неоднозначных взглядов на Алекса, полных страсти и желания. В конце, она добавила, что в глубине души всегда подозревала, что моя работа рано или поздно скажется на моём психическом здоровье.
Моё состояние можно было описать одним лишь словом: ужас. Это был самый настоящий ужас, который только начался. Следующим выступил Адам. Весьма неожиданно, не правда ли? Он свидетельствовал против меня.
Сперва Адам рассказал о нашей дружбе, о том, каким прекрасным человеком я всегда казался ему, не вызывал никаких подозрений. Потом он плавно перешёл к тому, что именно он порекомендовал Алексу обратиться ко мне, после того, как переговорил с его матерью:
- Мне казалось, он сможет ему помочь, - говорил он, пытаясь не смотреть в мою сторону, - слишком поздно я осознал, что совершил ошибку. Алекс не раз обращался ко мне за советом, рассказывал о том, как странно к нему относится доктор Тёрнер, но я ничего не предпринимал, думал, что это часть лечения, особая тактика или что-то вроде этого. Но потом, когда Алекс показал мне видео и попросил помощи, я понял, что парень попал в настоящую беду.
Видео? Какое ещё видео? – подумал я. Мистер Бруно тут же шепнул мне на ухо тот же самый вопрос и с нетерпением ждал ответа. Но я не знал, что сказать, ни о каком видео не могло быть и речи. В природе не существовало ни одной фотографии, где мы с Алексом были бы вместе, а тем более видеозаписи:
- Это берд, он, вероятно, ошибся, - ответил я. Хотя мой ответ не вселил уверенности ни в меня, ни в моего адвоката.
После Адама, моего старого, доброго товарища, к трибуне проследовала Лола. Лишь её присутствие в суде нисколько меня не удивило. От неё я ожидал самого мощного поражающего удара. Мои ожидания, увы, оправдались.
Девчонка вела себя весьма странно, играла роль жертвы, хотя её это дело и вовсе не касалось. Она заговорила жалким голоском, словно горлинка, щебетавшая свою унылую песню:
- Алекс – мой самый лучший друг, именно поэтому я здесь, ваша честь. Он просто не мог не подлиться со мной своей страшной проблемой. Мистер Тёрнер нагло приставал к нему, склонял к половому акту, пытался применить физическую силу. Мне известны такие подробности не только со слов самого Алекса, но я лично была свидетелем одной очень неприятной сцены. Я прошу показать видео, которое мне удалось заснять около недели назад.
Очередной удивление свалилось мне на голову: я понятия не имел, о каком видео она говорила, разве что, меня снимали на скрытую камеру.
В зале уже стоял телевизор и видеоплеер. Диск с записью находился у пристава, который любезно согласился продемонстрировать доказательство суду и общественности.
Мои глаза чуть не выпали из глазниц, когда я увидел самые первые кадры. На записи был наш последний разговор с Алексом возле его дома. Звука не было, поэтому со стороны казалось, будто я и впрямь распускал руки и приставал к нему. Он выглядел весьма расстроенным и взбешённым, в то время как я всячески пытался прикоснуться к его телу, обнять и даже поцеловать его. Разумеется, я понимал, как вся эта картина смотрелась со стороны, и какие выводы сделал для себя судья и присяжные, вот только в моей голове до сих пор не укладывался смысл всего происходящего. Неужели, мне приснилось, как Алекс признавался, клялся мне в вечной любви? Может, я и впрямь сошёл с ума, и уже не отдавал себе отчёта в своих действиях?
- Я снимала это из-за угла, когда по чистой случайности оказалась рядом. Мы с Алексом договорились встретиться после школы у него дома и вместе написать доклад по истории. Сначала я хотела вмешаться, но потом поняла, что таким способом я вряд ли смогу ему помочь. Тогда мне пришла идея запечатлеть этот ужасный момент, чтобы Алекс мог обратиться с суд и таким способом обезопасить себя.
Судья взглянул на меня с ненавистью и отвращением: я понимал, что мне никто не поверит, чтобы я не говорил. У них на руках были все карты, а у меня – только моё собственное слово. Иногда, правда – это не то, что случилось на самом деле, а то, что удалось доказать. Одно лишь было мне не ясно: чего предатели хотели добиться? Для чего они затеяли всю эту игру?
После просмотра увлекательного ролика, судья вызвал к даче показаний последнего свидетеля обвинения: Кэтрин Фишер. Однако, адвокат Алекса заявил о том, что она была госпитализирована пару дней назад, поэтому не смогла явиться в зал суда. Я знал, что Кэтрин попросту не могла, не хотела врать. Она не раз пыталась предупредить меня, предостеречь, потому, что ей было жаль меня. А я так и не услышал её криков, глупец. В итоге, она оказалась единственной, кто не захотел принимать участие в грязном предательстве. Не скажу, что от этого мне стало легче, нисколько. Боль, по прежнему, была столь же сильной и мучительной.
Через некоторое время мне было предоставлено последнее слово. Я не знал, что сказать. Любое моё оправдание прозвучало бы глупо и нелепо. Не было смысла даже открывать рот, да и сил ни на какие речи у меня, по правде говоря, не осталось, поэтому я отказался от своего последнего права, тем самым, разочаровав заговорщиков. Они, вероятно, надеялись посмеяться над тем, как я буду жалобно оправдываться и доказывать свою правоту. Но я не дал им такой возможности.
В конце заседания судья предоставил слово адвокату Алекса, который выступил с неожиданным предложением:
- Мой клиент не настаивает на материальной компенсации, всё, что он требует, это назначить мистеру Тёрнеру курс принудительного лечения в специализированной клинике, а так же пожизненной отстранение от врачебной практики.
Мой адвокат мистер Бруно весьма обрадовался такому повороту событий, по его мнению, Алекс Фишер оказался очень великодушным молодым человеком. Судья был не в восторге от этой идеи, да и присяжные жаждали растерзать меня, но Алексу удалось убедить всех в своей правоте:
- Мне не нужны его деньги, и я не держу зла на этого человека, - заявил он, - разве вы не видите, что он болен? Ему просто нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы и у него появилась возможность начать нормальную жизнь. Просто ему нужно заново расставить приоритеты, разобраться в себе, сделать определённые выводы. Дайте ему ещё одни шанс, господа присяжные.
Он посмотрел на каждого из 12 присяжных, после чего перевёл взгляд на меня. Я содрогнулся от того, каким острым и жестоким он стал. Затем последовала его улыбка, вновь омерзительная, вновь лживая, как и при нашей первой встречи.
Как я мог так легко обмануться? Как мог довериться этому человеку? С самого первого взгляда он вызвал во мне неприязнь и даже отвращение. Почему же я позволил ему разыграть меня, как глупого наивного ребёнка? Весь мой опыт, все мои знания, годы учёбы и практики не принесли никаких результатов: я был полным ничтожеством, совершенно не разбиравшимся в людях. Как я только мог разглядеть в Алексе Фишере что-то хорошее? Как мог поверить в его искренность? Это было полное унижение, полный крах, полный конец Майкла Тёрнера.
В итоге меня приговорили к трём месяцам пребывания в Кингс Каунтри Госпитале, а так же я был лишён лицензии на работу с пациентами.
Мистер Бруно был доволен результатами, в то время как я был совершенно опустошен. Ещё никогда мне так сильно не хотелось умереть. Все близкие мне люди предали меня, оклеветали не понятно для чего, моя карьера была разрушена, как и моя семья. Моё будущее не предвещало ничего, кроме унижений и боли.
Я бы сказал, что это полный конец, но самом деле, всё оказалось далеко не так просто. Мне казалось, я никогда не узнаю и не пойму, за что меня предали, но и это был лишь вопрос времени. Хотите знать, чем всё действительно закончилось? Что ж, эта история началась ещё задолго до нашей встречи с Алексом. Но не всё сразу. Начну, пожалуй, с того, что случилось после суда.
Меня поместили в клинику, в то время как в реальном мире творились жуткие вещи, о которых я чуть позже узнал со слов самого же Алекса. Разумеется, он не стал описывать произошедшее во всех пикантных подробностях, но, уж, поскольку я решился взяться за перо, позвольте мне немного приукрасить свой рассказ элементами собственного сочинения
Через несколько дней после заседания моя жена подала заявление на развод, и уже через неделю нас официально развели, не считая нужным принимать во внимание мнение сумасшедшего гомосексуалиста.
Лаура поспешила сообщить своему возлюбленному о радостном событии.. В моём воображении разговор новоиспечённых голубков выглядел следующим образом.
Эрикн незамедлительно приехал в наш дом, где ему предстоял разговор с моей женой…точнее, бывшей женой. С самого порога Лаура бросилась на него, жадно сжимая в объятиях:
- Теперь я свободна, я совершенно свободна, любимый, - причитала она.
- Это очень хорошо, я рад за тебя, - скупо ответил Эрик, не проявляя по отношению к ней особого энтузиазма.
- Эй, ты, видимо, не понял меня? – Лаура просто парила в воздухе от счастья, - мы, наконец, можем уехать. Только ты и я, как и планировалось. Помнишь? У меня есть немного денег, чуть позже я смогу продать эту квартиру. Мы уедим в Сан Диего, купим небольшое гнёздышко на первое время, а потом…
- Притормози, о чём ты сейчас говоришь? – он в недоумении вылупился на неё.
- О нашем будущем, о чём же ещё? Да что с тобой, Эрик? Ты разве не рад, что я теперь свободна?
- Рад, конечно, рад, я очень рад, что ты избавилась от своего мужа-извращенца, но всё то, о чём ты говоришь, похоже на бред. Наши планы…какие планы?
- Разве ты не помнишь? Мы же собирались уехать вдвоём, как только весь этот кошмар с Майклом будет позади.
- Ты, видимо, меня не правильно поняла. Хотя, вероятно, это моя ошибка. Я, должно быть, дал тебе повод полагать, что между нами есть какие-то отношения.
- Что? Дал повод полагать…Какая чушь! Разумеется, между нами есть отношения! Эрик, мы любовники, вот уже несколько месяцев мы спим в одной постели, держимся за руки, целуемся, рассуждаем о будущем, строим планы, - Лаура еле сдерживала слёзы отчаяния.
- Прости, ты всё не правильно поняла. У нас с тобой есть будущее, только у каждого оно своё. Твоя жизнь уже почти закончилась. Ты стара для меня. И хоть в постели ты хороша, не спорю, но на большее вряд ли сгодишься.
Лаура замерла в оцепенении от шока и боли, резко пронзившей её грудь:
- Почему ты так жесток со мной? Ты разлюбил меня? – со слезами на глазах спросила она.
- Разлюбил? Нет, вовсе нет. Я никогда и не любил тебя, глупая. Ну, только вот не реви сейчас, дождись хотя бы, пока я уйду. Не выношу женских слёз.
Он провёл холодной рукой по её мокрой щеке:
- Счастливо оставаться, уже не миссис Тёрнер, - с этими словами Эрик покинул мой дом, оставив мою жену наедине с болью, разбив ей сердце и забрав последний тюбик клея.
Эрик спокойно вышел из подъезда и подошёл к машине, ожидавшей его у входа. На месте водителя сидела Лола, а на заднем сидении, раскинув руки в стороны, его поджидал Алекс. Оказавшись внутри, Эрик тут же бросился к нему в объятия, страстно впившись в его губы:
- Как всё прошло? – с улыбкой спросила Лола, наблюдая за происходящим в зеркало.
- Просто отлично, старуха в шоке, как и ожидалось, - ответил Эрик, гладя Алекса по голове, - наконец-то, всё кончилось, мы это сделали, любимый.
Алекс крепко сжал Эрика в объятиях, уткнувшись носом в его плечо, после чего машина тронулась и быстро скрылась из виду.
В тот же вечер в одном из местных дешёвых баров Манхеттена была назначена важная встреча. Я чётко представлял её, даже слышал звон чокающихся бокалов. Четверо людей, связанных общей тайной, сошлись за одним столом примерно в восемь часов:
- Я предлагаю выпить за справедливость, - произнёс Адам, поднимая над столом бокал пива, - не правы те, кто считает, что правосудие вершится только на небесах.
- Согласен, мы с вами просто молодцы, - поддержал Эрик.
- Надеюсь, мы поступили правильно, - робко прошептал Алекс, крепко сжимая руку Эрика.
- Эй, прочь сомнения, дорогой! Такая мразь, как Майкл Тёрнер, не заслуживает жалости. Он получил всё, что ему полагалось.
- Эрик прав! – воскликнула Лола, - мы сделали это ради Себастиана!
- Тогда выпьём за Себастиана, упокой Господь его душу, - добавил Адам.
- За Себастиана! – раздался всеобщий возглас и стук бокалов. В этот момент по залу разнеслась медленная, приятная мелодия. Эрик приподнялся и протянул Алексу руку, приглашая его на танец. Это был искренний, нежный танец двух душ. Я и предположить не мог такой поворот событий: Эрик и Алекс, кружащиеся в романтическом танце. Но такова была реальность, правда….по крайней мере, часть правды…
Спустя три месяца я вышел из клиники, свободный, отдохнувший, здоровый, только немного уничтоженный. Мне было некуда идти, не к кому обратиться. Все, кому я верил, кого любил, предали меня в один день. Весь мой мир рухнул в один ужасный день. Никакая клиника, даже самая лучшая в мире, не могла бы излечить мои душевные раны, заполнить пустоту внутри меня. Однако, мир вокруг не стоял на месте. Жизнь продолжалась, била ключом. И у моих предателей, как оказалось, не всё было безоблачно.
Алекс это время проводил с Эриком, лишь изредка выходя в свет, чтобы навестить мать в больнице, как выяснилось, у неё в действительности обнаружили рак лёгких, хотя Алекса это не слишком волновало. Иногда он отвечал на многочисленные звонки Лолы, а когда однажды они резко прекратились, он забеспокоился и решил, наконец, лично встретиться с ней. К телефону она не подходила, и Алекс отправился к ней домой. С самого порога его встретил недовольный взгляд её отца:
- Уходи, Алекс, - буркнул он.
- В чём дело? Я пришёл поговорить с Лолой, сейчас же пропустите меня!
- Оставь нашу дочь в покое, позволь ей начать нормальную жизнь!
Алекс резко оттолкнул отца Лолы в сторону и бросился бежать в её комнату. Дверь оказалась заперта изнутри, и он принялся громко тарабанить и кричать:
- Лола, я знаю, что ты там, открой мне дверь! Это Алекс! Что они сделали с тобой, родная? Ответь мне, ты в порядке?
- Уходи! – раздался слабый голос из-за двери.
- Что? Почему ты гонишь меня? Этим гадам всё-таки удалось прочистить тебе мозги? Они давали тебе лекарства? Лола, ты пила какие-нибудь лекарства? Отвечай!
- Алекс, прошу, оставь меня, мне нужно побыть одной. Я больше не могу так, слышишь, больше не могу….
- О чём ты говоришь? – Алекс замер, прислонившись спиной к двери, – как ты больше можешь?
- Посмотри на нас! В кого мы превратились? Жалкие, мстительные чудовища. Мы портим всё, к чему прикасаемся. Однажды мы потеряли Себастиана, а теперь теряем всех, кому мы дороги, кто любит нас. Твоя мать умирает, очнись же ты! Неужели, тебе наплевать? Единственное, на что тебе не наплевать, это мертвец, который уже пять лет гниёт в своём деревянном гробу! Он не воскреснет, никогда больше не вернётся!
- Замолчи, ты не понимаешь, что говоришь! Они накачали тебя какой-то дрянью! – перебил Алекс, пытаясь затыкать уши.
- Они здесь не причём, во всём виноваты только мы сами! Я больше не могу! Слышишь! Я хочу начать нормальную жизнь, хочу переступить через прошлое, освободиться…Завтра я ложусь в больницу на некоторое время. Я сама так хочу! Меня не надо жалеть. Так будет лучше, я знаю.
Услышав это, Алекс резко завопил:
- Чёрт возьми, Лола! Я не позволю тебе лечь ни в какую больницу! Я не смогу потерять ещё и тебя!
- Тебе нечего терять! Я никогда не принадлежала тебе. Всё, что нас связывало – лишь общее горе и общая месть. Мы – никто, не друзья, не любовники…ты всегда предпочитал парней, я была лишь прикрытием. Знаешь, как больно постоянно сидеть на скамейке запасных?
- Лола, я люблю тебя! Кто вбил тебе в голову эту чушь?
- Скажи мне, Алекс, - продолжала она, совершенно не замечая моих вопросов, - ты счастлив? Теперь, когда мы добились своего, ты счастлив? Я – нет, мне стало ещё хуже, кажется, что мир сужается и вот вот раздавит меня. Впереди нет никакого смысла, пока я живу прошлым. Да разве я вообще живу? Когда я последний раз радовалась? Когда последний раз любила? Мы все умерли вместе с Себастианом, но я так больше не могу… уходи, уходи навсегда, оставь меня! Я не хочу больше видеть тебя, никогда! Я сделаю всё, чтобы вычеркнуть, забыть эти страшные годы, проведённые с тобой! Я выпью любые таблетки, пройду шокотерапию, если понадобиться… Надеюсь, когда-нибудь Бог простит меня и позволит начать всё сначала…
- Лола, не надо…
- Уходи!!!! – завопила она так бешено и дико, что наверняка прохожие на улице услышали её. Алекс в ужасе бросился бежать прочь из её дома. Его окатило холодным душем правды. А эта правда была в одном простом вопросе и простом ответе на него: «Теперь ты счастлив? - Нет». Он не был счастлив, не получил того, на что так рассчитывал. Лола была права, Себастиан не отпускал его.
Мне пришлось остановиться в захудалом отеле, снять комнатку на первое время. Целыми днями я не выходил на улицу, не брился, не принимал душ, просто лежал и смотрел в потолок. Но на нём не было ответов. Моя душа больше не стонала, больше не ныла, как первое время. Я смирился с тем, что на меня свалилось, приняв это как Божью кару за какие-то мне не известные грехи. И вот однажды, все мои сомнения и неясности рассеялись.
В мою дверь впервые за несколько недель кто-то постучал. Я не хотел открывать, не хотел ни с кем разговаривать, но стук не прекращался. Тогда я недовольно поднялся с постели и медленно поплёлся к двери. На пороге стоял Алекс, держа в руках какой-то свиток. Я, сперва, попытался захлопнуть дверь, но он подставил свою ногу так, что я не мог этого сделать:
- Как ты меня нашёл? – испуганно воскликнул я.
- Не важно, - буркнул Алекс, протискиваясь внутрь моей комнаты.
- Зачем ты пришёл? По-твоему, я не достаточно унижен? Что ещё ты решил отобрать у меня? Может, жизнь? Так бери! Держи! Я дарю её тебе! Она мне больше не нужна!
- Замолчи! Я пришёл, чтобы всё рассказать тебе. Даже такое ничтожество, как ты, имеет крошечное право знать правду.
- Какую правду?- волна холодного страха мурашками пробежала по моей спине.
- Ты, вероятно, никогда и не думал об этом, не вспоминал, но я хочу, чтобы ты знал, чтобы чётко представлял свою вину.
- Свою вину? В чём? Ты без причины поломал мою судьбу, украл всех людей, которых я любил, лишил всего… Так скажи, в чём же я виноват пред тобой? – мне было и смешно и больно слушать Алекса, рассуждающего о моей вине.
Алекс опустил руку в конверт, который держал в руках, и через секунду вытащил из него какую-то бумажку. Он сунул мне её под самый нос: как оказалось, это было фото, с изображением молодого темноволосого парня лет пятнадцати шестнадцати. Честно говоря, его лицо мне сразу же показалось знакомым.
- Его звали Себастиан Гилмер, - грубо произнёс Алекс, - ну как, память восстанавливается?
Действительно, я начал кое-что припоминать. Кажется, много лет тому назад у меня был пациент с похожим именем. Но на догадки времени не осталось. Алекс быстренько изложил мне суть дела, которая заключалась примерно в следующем:
Лола любила Себастиана.
Ей было всего 16, когда его не стало. Он был её братом, братом близнецом. Они провели в одной утробе девять месяцев. Они были вместе ещё не успев появиться на свет. И потом они всегда были вместе. Лола любила Себастиана, уважала, восхищалась им, она делала за него уроки, если он уставал после тренировок по бейсболу, она стирала его вещи, если у него не доходили руки. Он всегда был её защитником, разбивал морду любому, кто испортит ей настроение. В грозу, когда не могла уснуть, она прибегала к нему в комнату и забиралась под одеяло. Он крепко обнимал её и рассказывал что-нибудь, совершенно неважно что, он просто говорил, а она засыпала под его тихий шёпот. Они всегда спорили из-за пульта от телевизора: она хотела смотреть сериал, а он – футбол и баскетбол. Они часто дрались, разбивали друг друга в кровь, а потом на коленях умоляли о прощении. Она знала, что он не идеален, но продолжала его любить. Потом появился Алекс, одноклассник, сосед, друг семьи. Алекс и Себастиан очень сильно сдружились, нашли общие темы, общие интересы. Себастиан взрослел на глазах, менялся, отдалялся. Но Лола не держала его. Они больше не спорили из-за пульта, потому что его постоянно не было дома. Они больше не дрались, потому что его постоянно не было дома. В грозу она не приходила к нему, потому что он закрывал комнату на ключ. Но однажды ночью Себастиан сам постучал к ней в дверь. Он плакал. Он был разбит. Он сказал, что влюбился, полюбил всем сердцем, и что эта любовь сжигает его изнутри. Его возлюбленным был Алекс. Странно. Глупо. Больно. Опрометчиво. Грубо. Жестоко. Невозможно. Правда.
Лола обняла его, она не отпускала до самого утра, не сомкнув глаз. Теперь, когда она знала правду, ничего не изменилось. Её взгляд был всё таким же любящим и восхищённым, её прикосновения – такими же нежными и робкими, её улыбка – такой же приветливой и искренней. Она приняла его, поняла его в ту же секунду, как он открылся ей. Потому, что Лола любила Себастиана.
Вскоре Себастиан признался Алексу в своих чувствах, признался, что дружбы больше нет, зато есть нечто большее. Алекс всё понял. Ему не нужны были слова, потому, что любящее сердце понимает и слышит даже тишину. Они поцеловались. Робко. Наивно. По-детски. Играючи. Страстно. Радостно. Возбуждённо. Их отношения продолжались совсем не долго. Через пару недель родители Себастиана увидели их вместе и сделали страшные выводы. Их сын – больной извращенец. Необходимо срочное вмешательство профессионала.
Под предлогом обычной проверки Себастиана записали на приём к психиатру. Родители обсудили с ним заранее всю деликатность ситуации, просили не давить на ребёнка, не задавать прямых шокирующих вопросов, а лишь попытаться понять, в чём его проблема. После часового разговора психиатр написал очень короткое заключение: «Если родителям не безразлична судьба их сына, то я бы настаивал на принудительном лечении». Что оставалось делать родителям, которым действительно не безразлична судьба их сына? Да, Себастиан был помещён в больницу им. Маймонида в Бруклине, поселён в отдельную палату. Он был совершенно один, среди белых стен и решёток на окнах. Ежедневно ему приходилось глотать гору таблеток, выслушивать наставления психологов, экспертов, врачей. При всём при этом, он не был больным или сумасшедшим. Его просто не поняли. Так не могло долго продолжаться. Совсем ещё юный и неопытный, он толком не понимал, что с ним происходит и от чего его пытаются вылечить. Через пару месяцев Себастиан сошёл с ума: Алекса не пускали к нему на свидания. Никого, кроме родителей, не пускали к нему на свидания. Но их он видеть не желал. Ему было слишком больно смотреть на них и понимать, что эти звери когда-то дали ему жизнь, а теперь отнимают. Он чувствовал себя самым одиноким и самым непонятым на свете. Он говорил о любви, а в ответ слышал лишь: «мы поможем вам, но только при условии, если вы сами этого захотите». Помочь? Он не понимал, о какой помощи шла речь. Он впервые испытал влюблённость, его сердце только начало раскрываться как бутон розы, как вдруг его срубили под корень. В нём уничтожили веру в любовь, смешали его любовь с грязью. Теперь он сам с трудом отличал болезнь от любви. Понимая, что лишается рассудка, но находясь ещё в здравом уме, Себастиан Гилмер решил свести счёты с жизнью. Через новоиспечённых знакомых ему удалось раздобыть лезвие, и в ночь на 11 января 2005 года он вскрыл себе вены в своей палате, оставив на груди письмо для Лолы и Алекса – единственных, кто его понимал.
В ту ночь Лола резко проснулась и начала задыхаться. Родители прибежали в её комнату и увидели, как она билась в конвульсиях, а из её рта вытекала кровь. Это продолжалось около часа, а потом, когда её немного удалось успокоить, раздался телефонный звонок. Родителям сообщили, что Себастиан скончался.
Для Лолы это был конец. Она не смогла смириться с этой страшной потерей. Не смогла продолжить жизнь. Её существование замерло, остановилось на той самой ночи. Она стала одержима своим братом, часто разговаривала с ним, забрала к себе в комнату все его вещи, ходила по дому в его футболках и брюках. Теперь она ненавидела своих родителей, ненавидела их больше жизни, поэтому сразу же решила сменить фамилию, на фамилию своей бабушку – Риччи. Это было лишь началом её игры: всего за пару месяцев Лола совершенно вышла из под контроля. Она перестала учиться, ей с трудом удалось закончить школу, потом начала употреблять наркотики, курить и пить, не выходя из своей комнаты. Она устраивала скандалы своим родителям прямо посреди улицы, поднимала руку на мать, ругалась матерными словами, проклинала их, всячески стремилась унизить и оскорбить. Этот ужас продолжался до тех пор, пока она не сблизилась с Алексом. Не то, чтобы этот парень помог ей справиться с горем, нет. Он просто всегда был рядом, как когда-то был рядом Себастиан. Их объединила одна потеря, одно горе, одна боль. Вместе они начали жить, вместе боролись за каждый новый день, вместе придавались воспоминаниям по вечерам, а потом тайком вытаскивали спиртное из родительского бара и напивались. Алекс был единственным живым доказательством того, что Себастиан существовал, больше никто не говорил о нём: родители из-за боли, родственники, друзья и знакомые из-за безразличия. Только Алекс не боялся вспоминать его. Он хранил его фотографии, его футболку, в которой он играл в бейсбол, его школьные тетрадки. Но самым ярким и важным свидетельством того, что Себастиан не был плодом его больного воображения, являлась Лола. Так они и превратились со временем в одно целое. Две половинки разбитой вазы держались на клее под названием «Себастиан». Им казалось забавным разрушать жизни тех, кто, по их мнению, был виновен в смерти их любимого человека. Всё началось с его родителей. Сперва их месть ограничивалась лишь скандалами, пьяными дебошами Лолы, но, объединившись, они стали великой силой. С тех пор начался шантаж, выкачивание денег, угрозы. Алексу ничего не стоило приставить нож к горлу миссис Гилмер и потребовать исполнения любых его условий. Лола наблюдала за ним из-за угла и смеялась. Чаще всего они требовали денег на наркотики, выпивку, на походы в казино и бары. Но и этого им казалось мало, деньги сами по себе их вовсе не интересовали: они жаждали унижения. Лола заставляла мать продавать её драгоценности, дорогие её сердцу вещи. Каждое утро она приклеивала на дверь спальни родителей фото Себастиана с запиской внизу «Убийцы». Вскоре их жизнь превратилась в сущий ад, который не было возможности прекратить. Мистер и Миссис Гилмер лишились одного ребёнка и ни в коем случае не могли позволить себе потерять второго. Они смиренно сносили все выходки Лолы, терпели, страдали, но терпели. Им не приходило в голову просить у кого-либо помощи, они верили, что всё пройдёт, что раны затянутся, и их семья когда-нибудь сможет вернуться к прежней жизни. Но шли месяцы, годы, Лола закончила школу и приказала отцу зачислить её и Алекса в его колледж. Неизвестно, сколько ещё бы продолжались их безумства, если бы однажды они не познакомились с Эриком Уолкером.
Адам любил Себастиана
Адам никогда не был везунчиком. После окончания колледжа ему не предложили ни продолжить обучение, ни заняться исследованиями, не предложили ни одной достойной работы. Его единственной лазейкой оставалась государственная школа Ист-Сайда на Манхеттене. Какой-то дальний знакомый его родителей оказался дальним родственников одного из преподавателей школы. Адам рассчитывал лишь на временное пристанище, до тех пор, пока он не подыщет что-то более стоящее, но в итоге он проработал в ней 13 лет. За все годы ему ни разу не пришлось сожалеть о своём выборе, ведь он сознательно решил остаться именно в этой школе. По иронии судьбы получилось так, что Адам превратился не в обычного заурядного, занудного учителя истории, а в настоящего ангела-хранителя для своих учеников. Дети приходили к нему со своими проблемами, бедами, вопросами, и он просто не мог оставаться безучастным. Его сердце обливалось кровью всякий раз, когда он видел детские слёзы. Ему хотелось принять на себя все их страдания, сделать всё возможное, чтобы облегчить им жизнь. Если родители не понимали своего ребёнка, Адам заменял ему родителей. Он ходил с девушками в больницу, когда они проверялись на СПИД или делали аборты, помогал парням готовиться к свиданиям, устраивал вечеринки на их дни рождения. Если же кому-то нужны были деньги, он приходил к Адаму. Если кому-то нужна была квартира для романтического свидания, или же место для ночлега, он приходил к Адаму. Адам нередко спал прямо на уличной лавке или в школьном спортзале, в то время как в его квартире проходили шумные вечеринки или встречи влюблённых. Он любил детей, всех вместе и каждого в отдельности. Он знал все их имена, все предпочтения, все истории. Каждого любил по-своему, находил особый подход. Некоторые ученики называли его «папочкой», может, и в шутку, но это каждый раз звучало очень искренне.
Однажды в его кабинет постучал Себастиан Гилмор. Ему не с кем было поделиться своей проблемой, которая грызла его сердце. Он признался Адаму в том, что полюбил, полюбил не пышногрудую блондинку Стейси из параллельного класса, не лупоглазую зубрилу Мэгги, и даже не учителя математики Мисс Янг. Он признался, что полюбил своего лучшего друга Алекса. Адам обнял плачущего Себастиана и задал ему всего один вопрос: «Любит ли он тебя так же сильно и неистово?» Себастиан знал, чувствовал, видел, что ответ был стопроцентно положительным. Тогда Адам сказал ему: «Чёрт побери, да ты просто счастливчик! Помни, что некоторые люди готовы жизнь отдать за любовь, а у тебя она уже есть просто так, без всяких жертв. Так чего же ты плачешь, глупец? Твоё сердце должно быть сейчас самым счастливым и радостным на свете». Себастиан не просто перестал реветь, он перестал бояться. Слова Адама не были для него пустым звуком, они стали своеобразным сигналом для действий. Он собирался признаться во всем Алексу. На следующий день состоялся важный разговор, за которым последовал поцелуй, объятия и совсем не долгое счастье. Уже через несколько недель Себастиана поместили в психиатрическую лечебницу. Когда Адам узнал об этом, он всеми силами пытался добиться встречи с ним. Или с доктором, или же с его родителями. Он неоднократно приходил к ним домой, пытаясь убедить их в том, что они совершили страшную ошибку, но его никто не слушал, его гнали отовсюду. Вскоре Гилморы пожаловались на его поведение директору школы, и Адама уволили.
После смерти Себастиана Адам не мог спать больше двух месяцев, осознавая, что к нему обратились за помощью, а он не смог ничего сделать. Адам любил Себастиана, каждое утро при встрече напоминал ему о том, что его жизнь прекрасна. Он лгал его родителям о дополнительных занятиях по истории в то время, как Себастиан встречался с Алексом. И самое главное, его никогда не надо было ни о чём просить. Адам чувствовал людей, у него будто красная лампочка загоралась в тот момент, когда кому-нибудь нужна была его помощь. Вот только в ту ночь, когда Себастиан ушёл из жизни, у кнопки села батарейка. Разумеется, его вины в случившемся не было, вот только он так не считал. Ему часто виделся Алекс, стоящий напротив него и протягивающий ему свою руку с мольбой о помощи. Чувство вины и боль от утраты разъедали тело Адама, ее лёгкие, мозг, сердце. Было больно дышать, думать, говорить, чувствовать. После того, как его с треском выгнали из школы, дети не покинули своего «папочку». Толпы подростков занимали место в очереди, чтобы попасть к нему домой. И он не отказывал никому..
Однажды к нему пришли не совсем обычные гости: Алекс и Лола. Они пробыли у него всю ночь, просто плакали и молчали. Все трое плакали и молчали. С тех пор Адам стал для них своего рода духовным наставником: он никогда не критиковал их за вызывающее, отвратительное поведение, говорил лишь следующее: «те, кто потерял любимого человека, могут позволить себе сойти с ума. Ваше безумие сможет вылечить лишь время, а сейчас ни мои слова, ни наставления, ни домашние аресты, ни наказания не помогут».
Они часто встречались. Проводили втроём все праздники: рождество, дни рождения, дни благодарения. Каждый год 11 января они вместе ходили на кладбище. Адам научил их понемногу изливать свою боль на бумагу: они писали письма, которые потом зачитывали, стоя над могилой Себастиана.
Когда школа закончилась, Лола настояла на том, чтобы её отец взял Адама на работу. Мистер Гилмор беспрекословно подчинился очередному указанию дочери. В колледже дела пошли немного лучше, поскольку новая атмосфера и обстановка позволяли не думать, не вспоминать Себастиана каждую секунду, увеличить периоды хотя бы до минут. Однако, все трое по-прежнему находились в состоянии глубокого разочарования и морального краха. Это продолжалось до тех пор, пока Адам не познакомился с Эриком Уолкером.
Эрик любил Алекса
Эрик всю жизнь прожил в Англии, стране с сырым климатом и чопорными обитателями. Его воспитывали в условиях строгости и верности традициям семьи. Родители Эрика были весьма успешными: владели небольшой сетью ресторанов в Лондоне. Они были одними из тех, кто читает молитву перед едой, кто непременно собирается всей семьёй на праздники, кто ходит в церковь каждое воскресенье, кто чтит порядок во всём, даже в счастье. Когда Эрик искренне радовался первому снегу или рождественскому утру, отец всегда предупреждал его, что много смеяться вредно для здоровья, и рассказывал ему историю о том, как один его знакомый умер от смеха. Ещё он затравливал его предупреждениями, указами, нормами, через которые ни в коем случае нельзя было переступать. Всё будущее Эрика был заранее распланировано вплоть до того, во сколько лет он женится, скольких детей они заведут и как назовут свою собаку. Когда ему стукнуло 16 лет родители познакомили его с дочерью своих друзей – Кристиной О’Доннел. Она была мила, невинна, чиста, как только что купленная белая скатерть. Их жизни мало чем отличались: оба учились в престижной частной школе и планировали, точнее за них планировали, продолжить своё обучение в Оксфорде. Эрик знал, что однажды Кристина станет его супругой, что это неизбежно так же, как и смерть. На самом деле она была весьма не плохим вариантом: добрая, наивная девушка с приятной внешностью и хорошей фигурой, эрудированная и весёлая, предприимчивая и общительная. Но проблема была в том, что Эрик совершенно ничего к ней не испытывал, но он не привык иметь своё мнение, точнее высказывать его. Он словно был роботом с одной единственной функцией: «слушаю и повинуюсь». После окончания школы он поступил в Оксфорд, и вся его жизнь была бы невероятно скучной и грустной, если бы ни одно страшное событие.
Однажды его родители получили тяжёлый удар – известие о несчастном случае, произошедшем с братом мистера Уолкера, живущим в Америке. Он попал в жуткую автокатастрофу и оказался прикованным к постели. Его любящая жена через неделю сбежала на Гавайи со своим молоденьким инструктором по фитнесу, оставив беспомощного супруга в полном одиночестве. Уолкерам ничего другого не оставалось, кроме как оказать ему полную поддержку. На общем собрании было принято решение о временном переселении в Нью-Йорк. Свои рестораны мистер Гилмер оставил племяннику жены всего на несколько месяцев, как изначально планировалось. Однако, по прибытии в Соединённые Штаты всё резко изменилось. Гарри – инвалиду, требовался постоянный уход и забота. Его брат нанял ему сиделку, а сам устроился на работу менеджером в один престижный ресторан. Миссис Уолкер начала давать частные уроки рисования, а Эрика определили в Меримаунд колледж. Сперва всей семье приходилось очень туго, но со временем они неплохо обустроились. Отцу Эрика уже через год удалось открыть свой первый ресторан, его мать завела кучу новых знакомств и новых друзей, а сам Эрик впервые ощутил вкус настоящей жизни. Как бы абсурдно и бесчеловечно это не звучало, но, тем не менее, он каждое утро благодарил Бога за то, что случилось с его дядей. Ведь если бы не эта страшная катастрофа, то в катастрофу превратилась бы вся его оставшаяся жизнь. Вскоре на семейном совете было принято решение немного отложить дату возвращения в Англию.
В колледже Эрик впервые увидел Лолу, точнее она увидела его. Разумеется, её изуродованное внимание не мог не привлечь темнокожий красавец, поражающий всех, даже учителей, своей галантностью, обходительностью и уровнем культурного развития. Ей во что бы то ни стало хотелось заполучить столь редкий экземпляр в свою коллекцию. Однако, она не вызывал у Эрика ни желания, ни интереса, но было кое-что другое, заставившее его сблизиться с Лолой. Он познакомился с Алексом Фишером, её лучшим другом, и почувствовал странное влечение к нему. Это было необъяснимо и непонятно. С каждым днём влечение становилось всё сильнее и сильнее, он никак не мог выкинуть его из головы. В это время Лола уже почувствовала, что игрушка по имени Эрик успела ей изрядно наскучить, и поспешила как можно скорее избавиться от него. Однако, она не предполагала, что Алекс не позволит ей сделать это. Он настоял на том, чтобы она продолжала их отношения. Ему хотелось иметь возможность видеть Эрика каждый день. Но он не решался признаться себе в тех чувствах, которые испытывал к нему. Память о Себастиане не оставляла его, связывала по рукам и ногам. Но Эрик не желал больше ждать и лгать. Однажды он открылся Алексу, а в ответ получил «нет». Алексу было больно, он невыносимо страдал, но не мог переступить через своё прошлое. Он рассказал Эрику о Себастиане, рассказал о том ужасе, который им с Лолой пришлось пережить, и том, что воспоминания не отпускают, и возможно, не отпустят его никогда. Именно в тот момент Эрику в голову пришла одна очень занятная мысль: недолго думая, он предложил Алексу отомстить за смерть Себастиана. Ему казалось, что тогда его душа, наконец, сможет обрести покой.
На следующий день эта идея была озвучена остальным участникам клуба «разбитых сердец». Лола издала бешенный писк, означавший бесспорное «да». Адам долго молчал и думал, после чего с болью в голосе высказал своё одобрение. Для Алекса это было единственной надеждой на новую жизнь, поэтому он радостно согласился. Всё остальное сделал Эрик. Он разузнал подробности трагедии и пришёл к выводу о том, что виновников трагедии было трое: Мистер и Миссис Гилмор, которые и так изрядно намучились и настрадались из-за Лолы и её безрассудных выходок, и ещё один человек, которому удалось выйти из всей этой истории абсолютно сухим. Психиатр, приговоривший Себастиана к смерти. Некто по имени Майкл Тёрнер.
На удивление вскоре выяснилось, что Майкл был старым знакомым Адама, а это значительно упростило заговорщикам их задачу. Всего за неделю Эрик разработал и как следует продумал самый настоящий план мести. Быть может, это звучит чересчур пафосно, даже немного по-гангстерски, но в итоге план не просто сработал гладко и чётко, он стал своеобразным переломом в судьбах многих людей.
Эрик впервые испытал любовь, настоящую, сводящую с ума, лишающую последней доли разума. Эрик любил Алекса и ради него был готов на всё. Он не просто проникся его болью, он пережил на себе все ужасы и страхи, которых натерпелся Алекс после смерти Себастиана. Он, никогда не знавший этого бедного парня, решился на смертельный грех лишь для того, чтобы отомстить за его поломанную судьбу. Эрик хотел только Алекса, стал одержим им. Вскоре их отношения, наконец, перешли на новый уровень. Первое время ими управляла страсть, всепоглощающая и раздирающая. Они не просто целовались, они вгрызались друг в друга, не просто занимались сексом, а трахали друг друга до полусмерти. Это было похоже на безумие, на сумасшествие, которое делало их обоих невероятно счастливыми. Но спустя некоторое время Алекс испытал нечто большее, чем страсть, нечто более сильное и глубокое. Однажды во время секса он расплакался, вцепившись ногтями в спину Эрика. Он сжимал его тело между ног, кусал зубами его плечи и отчаянно скулил. В тот самый момент он осознал, что в его сердце появилось место для новой любви. Но был ли готов Себастиан покинуть его сердце навсегда? Был ли готов Алекс отпустить его?
Эрик не мог торопить Алекса, не хотел подгонять его, насиловать его душу. Он готов был ждать, ждать и верить в то, что однажды его любимый сможет обрести свободу от своего прошлого. Всё, что он отныне делал, было посвящено только Алексу. Когда вся банда приступила к исполнению плана, назад уже дороги не было. Всё, что им оставалось, это играть свои роли. У каждого была отдельная особая роль в этой истории. За каждым была закреплена важная цель. Каждый внёс свою лепту в операцию: «крушение жизни Майкла Тёрнера».
Ещё некоторое время я никак не мог придти в себя. Правда оказалась намного хуже её незнания. Ах, лучше бы я и по сей день ничего не знал. В действительности, я ничего не слышал про смерть этого мальчика, даже не догадывался, что один мой поступок мог привести к столько ужасным последствиям. Что касается ребят, то им я мог только аплодировать: их план был безупречен, продуман до мельчайших деталей и причём полностью воплощён в жизнь:
- Мне очень жаль, - прошептал я в тот момент, когда Алекс уже собирался уходить.
- Это неважно. Я всё равно не получил того, чего хотел. Он никогда не вернётся, - с этими словами Алекс направился к двери, бросив на тумбочку конверт, -я оставляю это тебе, меня оно мучило пять лет, теперь твоя очередь.
И он ушёл. Я подбежал к тумбочке и жадно схватил конверт: внутри него по всей вероятности было письмо. Я развернул его и принялся за изучение:
«Мои милые…мои родные Алекс и Лола. Я пишу только вам, потому, что лишь в вас могу быть уверен. Я сейчас порежу свои руки и позволю крови покинуть моё тело. Знаю, вы будете плакать и страдать….знаю, но не могу остановиться. Слишком тяжело… я здесь, как узник, как заключенный, отбывающий срок за страшное преступление. Моё преступление – это любовь. Что будет со мной, когда я выйду отсюда? Что будет, когда врач всё-таки посмотрит на меня и со всем своим величием и могуществом в голосе заявит: «здоров». Сколько времени ему потребуется, чтобы придти к такому выводу? Сколько ещё мы не увидимся с вами? Год? Пять? Десять лет? Это неважно…ведь даже тогда мы не сможем быть вместе…мы больше никогда не сможем делать то, что нам нужно. Они уже пробрались в мой мозг, если я позволю им пробраться в своё сердце, они продезинфицируют и отполируют его своими таблетками, так что больше никогда оно не сможет быть прежним. Они уничтожат мою любовь к вам, ни за что на свете не позволят быть тем, кем я являюсь. Пока мне удаётся прятать от них сердце, но не знаю, насколько меня хватит. Я всё меньше думаю вас, я вообще, всё меньше и меньше думаю. Нет, я не забываю, просто что-то стирается во мне. Клайд из соседней палаты говорит, что это лекарства начинают действовать, и что скоро от меня совсем ничего не останется. Они сотрут Себастиана Гилмера и создадут того, кого им захочется. Я не могу этого допустить… я хочу сохранить свою любовь к вам, поэтому смерть кажется мне единственным выходом…
Я проклинаю своих родителей, безжалостно бросивших меня на растерзание голодным, злобным львам. Проклинаю всех тех, кто тычет в меня пальцем. Проклинаю врачей, которые отчаянно борются с моим недугом, не понимая, что от этого можно избавиться, только избавившись от меня. Я ненавижу этот мир, в котором никогда не найдётся место такому, как я. Ненавижу себя, за то, что не могу иначе. Ненавижу людей, решающих, кто достоин жизни, а кто нет. Я сломан пополам. Одна моя половина принадлежит тебе, моя милая Лола. Я всегда буду любить тебя, смотреть, как ты расчёсываешь волосы по утрам, обнимать тебя своими невидимыми руками, когда за окном будет гроза. Я отдаю тебе часть себя, часть своей больной души, сохрани её и всегда носи в кармане джинсов. Прости меня, мои мозги уже с трудом контролируют весь бред, что пишет рука. Клайд, мой друг из соседней палаты, говорит, что это всё из-за лекарств, которые я принимаю по пятнадцать раз в день. Я уже умираю, мой внутренний мир медленно гниёт внутри, я даже могу чувствовать запах протухшей человечины. Прости меня когда-нибудь, если сможешь. И передай нашим родителям всю мою ненависть. Я ухожу, чтобы дать тебе шанс на нормальное будущее. Чтобы ты могла делать всё, что тебе вздумается. Моя смерть преподаст им урок, вот увидишь. Они будут делать всё, чтобы не потерять тебя. Оставшись на этой земле, я только обреку себя на вечный позор, Алекса – на страдания, тебя – на пристальный контроль и рабство. Они буду гнобить нас с тобой до самого конца. Так не должно быть. Моя смерть даст шанс хотя бы одному из нас быть тем, кем он является. Не бойся ничего, совсем скоро у тебя появится свобода. Я дарю тебе свободу, только прошу, будь умницей.
Алекс – мой друг, мой любимый Алекс. Мне никогда не надо было говорить тебе о своих чувствах, потому что ты и так всё знал. То, что случилось с нами, было самым прекрасным, и от этого мне сейчас ещё больнее. Я не могу представить, что больше никогда не увижу тебя, но ещё страшнее сознавать, что даже если я смогу тебя увидеть, никогда не смогу дотронуться, поцеловать….ты должен быть счастливым, ты всегда был сильнее меня. Я – всего лишь начало твоей жизни, впереди будет ещё много нового….только прошу, не забывай меня…хоть иногда вспоминай своего Себастиана… мне будет приятно знать, что меня всё ещё помнят.
Я люблю тебя, поэтому умираю….ведь сама мысль о жизни без тебя в сто раз хуже смерти. Таких, как мы всегда будут считать больными, мы никогда не обретём свободу и право на счастья наравне с остальными. Но, кто знает, может, у тебя ещё всё наладиться…ты встретишь девушку, красотку, полюбишь её, вы нарожаете кучу детишек….пожалуйста, если будет мальчик, назови его Себастианом…. И каждый раз, когда будешь звать его к завтраку, или ругать за что- то, вспоминай меня….так я буду знать, что я действительно когда-то существовал. Не позволь им сломать себя так же, как они сломали меня…клянись, что будешь счастлив…сейчас же клянись!!!
Говорят, что родителей мы выбираем ещё до рождения. Я же делаю свой выбор перед смертью: Адам – ты мой родитель. Ты тот, кто открыл своё сердце для совершенно чужого человека и заставил его навсегда остаться в нём.
Гнилое общество, слепо глухо немые инвалиды – мне жаль вас, ваши примитивные умы и набитые ватой сердца. Бог дал мне здоровое человеческое сердце, способное испытать на себе всю радугу чувств, ощущений и эмоций. Он наградил меня коротким, но самым счастливым счастьем. Палачи… живите, закутавшись в собственные страхи и болезни. Но, прикрепив человеку на лоб клеймо «прокажённый», не будьте так уверены, что однажды кто-то другой не наградит вас тем же клеймом»
Прощайте, и до встречи… Себастиан Гилмор»
Больно, как же больно мне стало…невыносимо больно…кричать не было сил. Я упал на кровать, долго молчал, может, плакал, может просто слезились глаза…
Я не знаю точно, сколько лет прошло с того самого дня, как Алекс вручил мне конверт смерти, но точно могу заверить вас – ничего в моей жизни не изменилось. Разве что, я нашёл работу – расфасовщик в супермаркете. Кто-то ведь должен это делать. Так почему бы ни я? Снял крошечную студию на окраине, и по сей день я почти ни с кем не разговариваю, если нет необходимости. Теперь в каждом человеке, идущем со мной на контакт, я вижу Алекса Фишера. И мне становится страшно. Только одиночество вселяет в меня уверенность. Знаю, я стал уродом. Ну, и пусть. Зато живым уродом. Хотя…не таким уж и живым, если разобраться. По крайней мере, я дышу и двигаюсь, без особого энтузиазма, но всё-таки. Возможно, когда-нибудь я снова буду счастлив, а, может, и нет. Сейчас это неважно для меня. Сейчас я рад и тому, что просто дышу и двигаюсь…
Наверняка, вам не так уж и интересна моя участь. Уверен, дальнейшая судьба Алекса и всех остальных заговорщиков кажется вам гораздо более привлекательной. Откровенно говоря, я толком ничего о них не знаю. Хотя, пару месяцев назад я вроде бы столкнулся со своим бывшим одноклассником, который, по-моему, рассказывал что-то про Адама. А, может, всё было совсем не так. Вероятно, один покупатель в супермаркете разговорился с приятелем о своём бывшем сокурснике Алексе Фишере. Или же это моя соседка – старая сплетница Миссис Никсон на очередном собрании жильцов жаловалась на некого Эрика Уолкера, племянника инвалида, у которого уже много лет её дочь работала сиделкой. Короче говоря, я сейчас вряд ли смогу вспомнить, откуда до меня донеслись вести о моих старых знакомых…А, может, это очередная игра моего воображения. Одним словом, скажу вам всё, что знаю…или придумал…Сам не разберу.
Через пару недель после разговора со мной Алекс собрал вещи и ушёл. Просто ушел. Он что-то понял, например то, что совершил ошибку, что месть не принесла ему счастья. Он понял, что из-за него пострадали многие люди. Он понял, что Себастиан настолько сильно вцепился в его сердце, что ни для кого другого в нём больше не было место. Бедный Эрик, которого он всей душой хотел полюбить, так и не смог заменить Себастиана. Алекс приносил всем только горе и боль: Лоле, своей матери, Эрику, Адаму. Лучшее, что ему оставалось – это исчезнуть, раствориться в пустоте мира. Отправиться туда, где никто не слышал ни единого слова о Себастиане Гилморе. Он пропустил смерть собственной матери, которая скончалась в пустой больничной палате спустя семь месяцев.
Лоле всё-таки удалось начать новую жизнь, без Себастиана. Она пролечилась около года, а потом вернулась в колледж и закончила обучение. Отец помог ей устроиться на работу в фирму одного своего старого приятеля. Там она познакомилась с будущим мужем Тимоти – преуспевающим бухгалтером. Вскоре они поженились, у них родилась дочка Мишель. С тех пор Лола ни разу не вспоминала Себастиана, любое упоминание о нём немедленно отторгалось её организмом. Возможно, это даже к лучшему. Возможно, так ей стало легче. Она ведь больше не видела ни Алекса, ни Адама, ни Эрика. Они все исчезли. Адам бросил свою работу и уехал в Техас. Купил себе небольшой домик на отшибе, вдали от людей и активно занялся чтением книг. Лола не была даже на похоронах Кэтрин, она тогда ещё проходила курс реабилитации. Эрик сначала хотел бросить колледж, а потом просто перевёлся в другой город, куда неважно. Главное, что следует о нём рассказать, так это то, что он так и не женился, не обзавёлся семьёй, и вообще, очень мало общался с людьми. После колледжа он устроился адвокатом в одну весьма перспективную фирму. Что же касается Алекса, то можно смело сказать, что этот человек так и не смог обрести счастье и покой. Он бросил обучение и сбежал от своих страхов в Чикаго. Потом долгие годы путешествовал на деньги, оставленные его отцом. Побывал в Лос Анджелесе, Сан Францисско, Лас Вегасе и многих других примечательных местах. Он заглушал свою боль вином, потом виски, потом водкой, потом женщинами. Но ничего не помогало. Спустя годы скитаний по миру, в котором ему, очевидно, изначально не было места, он вновь решил вернуться туда, откуда всё началось.
11 января на центральном кладбище Нью Йорка было тихо и пасмурно. Могилы покрывал тонкий слой снега, похожего на лёд и хрустящего под ногами. Алекс медленно пробирался по едва протоптанной дороге к месту, где был похоронен Себастиан. Наконец, он остановился напротив его могилы: боль теперь была тупая, неосознанная, но не такая сильная как прежде. От этого стало ещё больней. Он провёл рукой по гранитной плите и тяжело вздохнул. Каково это, быть привязанным к мёртвому человеку? Быть прикованным к нему. Если бы это были обычные чугунные цепи, то с годами он мог бы разорвать, распилить, да хоть перегрызть их. Но это были цепи его собственных сердечных мышц. Разорвать их – значит убить своё сердце. Он так и не смог на это решится. Он просто существовал, смирившись с вечным присутствием призрака Себастиана за спиной. Но в эту самую секунду за его спиной неожиданно оказался совершенно другой призрак. Алекс резко обернулся, услышав хруст снега:
- Алекс!
Это был плечистый темнокожий мужчина в чёрном пальто с седыми висками, отдалённо напоминающий того самого Эрика Уолкера.
- Я каждый год прихожу сюда в надежде встретить тебя, - произнёс он. Его глаза налились слезами.
- Давненько не виделись, - прошептал Алекс, пытаясь держать себя в руках, несмотря на то, что руки онемели от сногсшибательного коктейля радости и боли.
- Да, довольно давно, - согласился Эрик, шмыгая носом.
Алекс приподнялся и приблизился к нему. Сейчас Алекс Фишер не был таким сексуальным, таким неотразимым как много лет тому назад: его лицо заросло волосами, одежда была грязной и помятой, но взгляд…его по прежнему можно было узнать по взгляду и ещё, пожалуй, по знакомой улыбке, которая больше не была ни мерзкой, ни фальшивой, ни тошнотворной. Впервые, это была улыбка уставшего человека.
- Как ты живёшь? – спросил он, обращаясь к Эрику.
- Могло бы быть и лучше…А ты?
- Не жалуюсь, - по его щеке медленно пробежала скупая слеза. Он не хотел плакать. Так получилось. Человек не может всегда и всё контролировать. Но Алекса нельзя обвинять в слабости, кого угодно, только не его. Этот человек мог бы стать новым Гитлером, если бы захотел. Но он не жаждал мирового господства, не стремился стереть с лица земли миллионы людей, ему не нужны были ни деньги, ни признание, ни всеобщее поклонение. Он лишь хотел, чтобы Себастиан жил. И это, пожалуй, единственное, что он не мог получить.
Горе порой сводит с ума, толкает на ужасные поступки, затуманивает рассудок и подчиняет человека своей воле. Но можно ли его судить за эти поступки? Можно ли оправдать? Действует ли он в состоянии аффекта или же всё-таки по собственной воле? Трудно сказать, судя со стороны. Я не держу зла на Алекса. Возможно, на его месте я поступил бы точно так же. К тому же, ему не пришлось насильно затаскивать меня в свою постель. Очевидно, я добровольно принял участие в его игре. Зато, мне довелось испытать самый удивительный оргазм в своей жизни. Не думаю, что Алекс претворялся со мной. Ну, может, и претворялся, но не всегда…К сожалению, уж точно не любил. После болезни по имени Себастиан он любил Эрика. Думаю, любил его и спустя годы…
- Мне жаль, что всё так вышло, - добавил он, не сводя глаз с Эрика, чьё каминное лицо олицетворяло крайнюю степень измученности и опустошённости.
- Мне тоже…жаль, что ты ушёл, - со щемящей грудь болью слился голос Эрика.
Алекс виновато опустил голову. Он был действительно виноват, во многом и перед многими людьми. С осознанием этого не так-то просто жить. Полагаю, Алексу сейчас не так-то просто:
- А что, если бы… - тут он остановился. Слишком много «Если бы», какое именно он имел ввиду? Сам не знал. Эрик не потребовал продолжения фразы, лишь многозначительно вздохнул и робко потрепал Алекса по плечу:
- Что скажешь, если мы с тобой выпьем кофе?
- Ты и я? – удивился Алекс. Хотя, он наверняка нисколько не удивился, даже напротив, ждал именно этого вопроса с замиранием сердца с того самого момента, как услышал скрип снега за своей спиной, - почему бы и нет.
А, собственно, почему бы и нет? Почему бы им не выпить кофе? Ведь даже Иисус сумел простить Иуду. Значит, и я, когда-нибудь тоже прощу своих Иуд, которые не спеша покинули кладбище и отправились пить кофе. Каждый имеет право хоть раз в жизни спокойно выпить кофе с любимым человеком. А что было потом…Не имею ни малейшего понятия, впрочем, и не хочу иметь.
Надеюсь, все остались здоровы и счастливы, а если нет, что ж, это уже не моя вина. Я – бездарный воображала, возомнивший себя писателем - рассказал лишь начало истории. Чем она закончится – решать не мне. Хотелось бы только верить, что когда-нибудь я ещё смогу встретить свою новую Лауру…или же…нового Алекса…Как знать.
На этом месте заканчиваю свою писанину. Пора бы уже, на пальце вон какой мозоль! Лучше почитаю. Открываю книгу, свалившуюся месяц назад за тумбочку. Евангелие от Матфея. 7. 1-2. Читаю вслух: "Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить".