В сердце зияет глубокая рана,
Нам ли родство не охрана.
Сокровенное сказание монголов.
Хан лишь на рассвете немного вздремнул. Вместе с Атиром и Советником Бабо он всю ночь провел среди воинов: расставлял по позициям, подбадривал. Проверял, как кузнецы-оружейники подковывают лошадей, правят сабли, топоры, плавят наконечники для стрел. Разбуженный карканьем воронья, вышел из юрты, потянулся. С опухшим лицом и мешками под глазами, с высоты холма смотрел он на голую, выкошенную степь и пасущихся лошадей. От дозоров Орика тревожных вестей не поступало. А поскольку селяне не атаковали лагерь поутру, то днем, по пеклу, вряд ли будут. Видимо прав был Атир, что запрет селянам на остров заходить. Не сменившиеся еще ночные дозорные позевывали у частокола. Ничего, Боги дадут, днем выспятся, благо все работы по лагерю завершены. Кочевники, как и вчерашним утром, не торопясь, выходили из юрт и шли к реке.
Под десятком стоящих котлов весело плясал огонь. Поднимался пар. Железными черпаками на длинных ручках несколько женщин помешивали варево. Ахай-Хатун ходила от одной к другой, переговаривалась с кашеварками, снимала пробу. Над лагерем плыли вкусные запахи варящихся проса и мяса. А вот Улушук видно не было. Как всегда поднялась раньше всех и куда-то убежала, без дела никак сидеть не может. На душе у Хана вдруг сделалось тепло и покойно, словно он в родовом стане, словно нет поблизости селянских дружин, нет войны. Чистое синее небо, прохлада с реки и неторопливый женский разговор у костров про мужей, детей, нерадивых соседей.
Но нет, не будет спокойствия: справа раздался протяжный многоголосый плач и причитания. Так не хотелось расставаться с приятными мыслями, но вот она действительность - взорвалась тревогой, накрыла горем. На краю лагеря у шатров с ранеными собралось десятка три женщин и мужчин, дети. Тяжело вздохнув, покачиваясь из стороны в сторону, понес туда Хан свое тучное немолодое тело. Понял, что случилось, да и Улушук говорила вчера вечером: тяжелых много, не все из них доживут до утра. А вон и она: лицо вытянулось, губы сжаты. Шаман в ритуальном расписном балахоне рядом, размахивает дымящимся пучком травы, перебирает амулеты на груди, громко, хрипло возносит молитву:
- О, Тенгри! Раскрой свой небесный свод, прошу. Прими души погибших, закрывших глаза с твоим именем на устах: отважных сынов своих Андара, Утарха, Берида… - Воины на пиках выносили из шатра завернутые в полотна бездвижные тела. - Пусть и на небе служат они тебе преданно, не жалея себя, как и здесь, на земле, служили. А нам их потерю пережить дай, дай сил!
Голосили молодые жены и седые матери, рвали на себе волосы, склонялись над умершими, клали руки им на грудь. Опустив головы, шли по бокам воины, сжимали древки пик, бежали им вслед дети: мальчишки без штанов, девчушки с растрепанными волосами. Держась за руки, сестрички-погодки беззвучно шли за телом своего отца, десятника Акрона. Слезы стекали со щек и падали на их одинаковые голубые платья, оставляли мокрые следы-полоски. Сжав виски ладонями и прикрыв глаза, глухо рыдала высокая и стройная Эрта - их мать, шаталась как пьяная. А младший сынишка семенил вслед, испуганно озирался на голосящих вокруг женщин.
Хан по очереди подходил к женам, матерям, пытался найти слова, успокоить. Но как можно успокоить ту же Эрту с тремя теперь уже детьми-сиротами на руках, какие слова найти. Или худую, высохшую и почерневшую от горя Ану - у той вообще пятеро, а младший совсем малой: по весне родился.
- Твой муж был отважным воином и добрым человеком, - говорил Хан в который уже раз. - Мы поможем, поможем вам.
А что он еще мог сказать. Волна ненависти к селянам поднималась в нем, перерастала в ураган, в шторм.
Воины разнесли умерших по юртам. Плач сделался тише, зазвучали приглушенные слова молитв, затянули прощальные песни тонкие, будто детские голоса. Опираясь на посох, вернулся Шаман. Ничего не говоря, скрылся в шатре с ранеными.
- Пойду, помогу, - сказала Улушук. - Устал он: всю ночь не спал, пытался их спасти. - В глазах дочери Хан увидел застывшие слезы.
Вернулся к своему шатру. Призадумался. Подскакали Атир и Бабо, осадили лошадей.
- К селянам подмога прибыла, - не слезая с коня, сказал Атир.
Властитель, ответил не сразу: еще стояли перед глазами тела умерших, их плачущие жены.
- …А Хурхан где? - спросил.
- Купается, - отвечал Бабо.
- Поехали, - бросил Хан, выводя из стойла гнедого скакуна, с трудом поднялся в седло. - Вперед!
Перемены были заметны издалека: в бухте дальнего берега, появилось с десяток небольших лодок - ночью подогнали. Увидев плескающегося в воде Хурхана, Властитель гневно закричал:
- А ну, иди сюда! Какого дьявола мне не доложили? Берег твои дозорные стерегли!
- Я тоже только что узнал. - Хурхан вылез на берег и принялся прыгать на одной ноге - вытряхивал из уха воду или просто делал вид.
Он знал о лодках, а сказать, нарочно не сказал. Наглеть начал. Задумал что? – подумал Властитель.
- Впредь обо всем сразу докладывать! - Злость на тысячника росла. - А дозорных твоих, коль будут на посту спать, накажу, и тебя в придачу. Так и знай. Иди.
Хан по-скорому умылся и, забравшись в седло, сказал Атиру и Бабо:
- К часовне, разговор будет.
Там, сев на скамью, прикрыл глаза. Ни крики купающихся, ни звон посуды, ни ржание лошадей не доносились сюда. Тень, прохлада, влага, тихое пение птиц, легкий шелест листьев. Атир и Бабо стояли молча - ждали начала разговора.
- Садитесь. - Разрешил Властитель. - Догадались, о ком спросить хочу? О Хурхане. Мне кажется, он наглеет. Пропадает где-то, докладывать не докладывает, глаза прячет. Что думаете?
Первым, с поклоном, начал Бабо:
- Мой Хан, я тоже это заметил. А началось все после Большого Совета, когда он от Красного отрекся …
- Продолжай…
- Накануне я видел его здесь вместе с сотниками - шептались о чем-то…
- Но он сказал, что о потерях ему докладывали.
- Может это и так, но сотники при этом сильно волновались, а под конец и вовсе напуганными выглядели. Я, правда, далековато находился, не слышал. И еще…
- А почему перед Советом ничего мне не сказал? - Хан подался вперед.
- Прости, Мой Хан. Я подумал, за потери их ругает. Да и не наглел он еще тогда.
- Продолжай.
- Так вот. Как Совет закончился, его подозвал Шаман и что-то сказал. Хурхан побледнел и поплелся за ним как побитая собака. Они тоже о чем-то шептались и все оглядывались по сторонам. Я сразу тебе не донес, думал, показалось. - Бабо виновато опустил голову.
Властитель смотрел на старое кладбище со странными, в виде двух скрещенных, упирающихся в землю пик, крестами:
- Теперь ты, Атир, скажи, что заметил странного.
- Занят я был, Властитель, Хурхана видел мало.
- Мог он гадость, какую задумать?
- Он? Не уверен…
- Властитель, можно я? - влез Бабо. - Он вряд ли, но вот Шаман… Этот может попытаться наши неудачи себе на благо поставить, свое пошатнувшееся в племени влияние укрепить. А Хурхан - хорошо вооруженная, но не умная сила.
Начав говорить, Бабо выпрямил спину, расправил плечи. А когда закончил, прикрыл рот рукой и отпрянул. Хан, по-всему, заметил это и улыбнулся:
- Храбрым, Бабо, ты мне больше нравишься. Приказ тебе будет: что подозрительное увидишь, услышишь - не бойся. Пустяк, какой, все мне доноси. И ты, Атир, тоже. Но от тебя вряд ли дождешься… Лучше сотни свои в готовности держи - это главное. Охрану мою, моей семьи с этого дня будут нести только твои воины. И дозорные теперь тоже из твоих. Хурхана я сам обрадую. Что еще? Да, Бабо.
Советник явно осмелел.
- Мой Хан, я вот что хотел. Может не к месту…
- Говори. - Хан, казалось, доволен принятым решением, и с таким настроем может разрешить многое. Атир улыбнулся.
- Дозорные Орика рассказывали, что недалеко есть озеро, - продолжил Советник. - Там птицы много обитает, а днем кабаны, сайгаки приходят - на водопой. Так, может, охоту соберем. Нет?.. Припасы пополним, да и людям, какой-никакой праздник. Я могу все подготовить.
Какой же проныра этот Бабо. Атир был не против охоты и поначалу даже обрадовался, но сомнение все же закралось.
- Что ж, - Властитель повеселел, - давно мы не охотились. Собирай, Бабо, загонщиков - я согласен.
- А как же селяне? - спросил Атир.
- А что селяне? Не нападут они сегодня, завтра, думаю, тоже - ты ж сам говорил. Или не так?.. Да и воев много с собой брать не будем. - Отвечал Хан.
- Властитель, - продолжил заговорчески Бабо, - а еще сети у нас есть. Может, рыбы наловим - лодочники помогут.
- А вот с этим подожди. Пусть сначала лодку починят. Сколько, Атир, им дней надо?
- Вчера начали, сегодня до заката закончить должны. Но потом еще дело к ним будет…
- Вот видишь, Бабо, не получается у нас с рыбалкой, пока не получается. А охоту готовь, и не забывай мне обо всем докладывать. Сейчас езжай в лагерь, обрадуй людей. А нам с Атиром еще кое о чем поговорить надо.
Остались вдвоем. О чем Хан хочет поговорить? Никакой вины Атир за собой не чувствовал. Ничего в голову не приходило. А Властитель смотрел в сторону и все молчал. Наконец молвил:
- Ты ни о чем, Атир, не хочешь меня попросить?.. Я спрашиваю про Улушук. Так что?
- Но?.. - Атир почувствовал, как загорелось краской лицо, опустил глаза. Не ожидал, так не ожидал.
- Такой возможности у тебе больше не будет, - продолжил тем временем Властитель. - Говори!
- Сейчас не время и не место…
- Ни тебе назначать Хану место и время.
- Я воин.
- А я что, не воин? Девица?
- Я хотел, но думал, что получу отказ… - О, Боги, какие глупости. Соглашаться надо и быстрее. Но как же Улушук? Ведь никогда не говорил с ней об этом, даже не намекал.
- Про отказ, - продолжил Хан, - что боялся получить - верю. Раньше. А сейчас?
- А сейчас…Хан прошу, отдай мне в жены Улушук. - Решился, выпалил и выдохнул. Лоб покрылся капельками пота.
- Я не против. - Властитель поднялся со скамьи. - Езжай и делай предложение, а я здесь еще побуду.
Он тряхнул Атира, почувствовал тяжесть и усталость, сел. Заныло сердце.
- Спасибо, Властитель… - Услышал в ответ.
- Уже не Властитель - отец.
- Спасибо…отец. - Атир поклонился и попятился.
Хан остался один.
Что ж, выбор сделан. Пусть Атир не богат, зато любит Улушук, защитит ее, Ахай-Хатун, племя, меня. Отважный, умный, преданный воин, а станет еще преданней. Подходит он. А вот Шаман с Хурханом совсем не подходят - думал Властитель.
Случилось! Атир выехал на солнцепек и, не спеша, тронул Агата к лагерю. Вдыхал полной грудью воздух и не мог надышаться. Глядел в высокое небо. Был ли счастлив? Наверное. Но счастье это почему-то тревожило. Оттого, может, что пришло, накрыло вмиг, за несколько мгновений.
Въехав за частокол, направил коня к своей юрте. Зайдя, взъерошил волосы братишке и сестренке, Лику и Айре, приобнял мать: высокую и седую Тансылу.
- Где ты был так долго? - перестав мешать в котле варево, спросила она.
- С Адай-Ханом разговаривал. - Атир улыбнулся. - Сказал ему, что хочу на Улушук жениться.
- О, Тенгри, всемогущий! - Мать опустила руку с мешалкой. - И что же Хан? Что?
- Дал согласие.
- А Улушук?
- Сейчас пойду.
- Ой, не знаю сын, не знаю…
- Ты, мать, не рада?
- Рада, сынок, рада. Да и в племени говорят - подходите вы друг другу. Да вот только враги вокруг.
- Враги они всегда будут. - Атир обнял хрупкие материнские плечи. - Помощницу тебе приведу.
- Помощницу… Ну если так. Иди, «помощницу», и пусть Тенгри тебя поддержит. А потом приходи есть - как мать, никто не накормит.
Смахнув рукавом слезу, вновь вернулась к вареву. Вокруг котла, в рубашках до колен, уже крутились младшие и двое соседских с ложками в руках.
Атир зашел за занавеску, сменил кольчугу на кожаные с серебряными пластинами доспехи и, выйдя на свет, неторопливой походкой направился к ханской юрте. Что же она ответит, что? - крутилось в голове.
Улушук увидел издали. В расшитом на груди, длинном светлом платье, в красных сапогах с загнутыми носками. С заплетенными косами и свежим лицом, как будто не было бессонной ночи. Какая же она красивая! Улушук вытрясала ковер при входе в юрту. Это хорошо, что не надо внутрь заходить. Атир немного смущался.
- Здравствуй, - произнес тихо.
- Здравствуй. - Девушка склонила голову набок и хитренько улыбнулась. - Что пришел? - В чуть прищуренных карих глазах плясали смешинки.
Он тоже попробовал улыбнуться:
- Я, Улушук, к тебе. Пришел сказать, - взгляд его скользил из стороны в сторону: - что очень тебя люблю. Давно люблю и хочу попросить тебя… - Смешинки пропали, ее глаза смотрели теперь серьезно и внимательно. - … Попросить выйти за меня замуж. - Расслабился, обмяк. Эх, будь, что будет!
- …Я подумаю, - ответила девушка, засмеялась, и, схватив ковер, скрылась в юрте.
Сердце стукнуло пару раз и будто остановилось. Атир на миг замер на пороге, развернулся и сделал шаг прочь. Ну, вертихвостка, но как же сильно он ее любит.
- А ты на охоте будешь? - тихо послышалось изнутри.
- Да, буду, - Атир ожил, встрепенулся.
- Я тоже, вот тогда и скажу.
И он услышал приглушенный звонкий смех.
Тяжесть спала. Сказал, объяснился! И теперь все в ее руках, в ее словах. И будь то, что заслужил. Так, как захотят Боги. На душе сделалось светло и спокойно. Искупаться самое время, голову остудить. И еще, посмотреть, что у Светлого с баркой. Отправился к реке.