Гл. 4 Приморье, Кневичи

Евгений Нищенко
Два года в Приморье дали много разнообразных впечатлений, в том числе и о своеобразном климате Приморского края . Сибиряки ругали сырую приморскую зиму: «Наших минус тридцать легче переносятся, чем ваши плюс пять»! Аптекарша гарнизонной медсанчасти, коренная жительница, провела отпуск в Москве:
-  Как вы там живёте - сухость, пыль, жара! Я чуть не задохнулась!
В Приморье постоянная влажность и сквознячок с океана.
Если для европейской части России «западом» была Франция и прочее, то для Дальнего Востока сама европейская Россия была западом.
Следует заметить, что население городов, посёлков и гарнизонов Приморья представлено, почти сплошь, выходцами из европейской части России, как современными, так и потомками переселенцев, ссыльных и отбывавших сроки. Потомки Дерсу Узала, составляющие весьма небольшую часть приморского этноса, ассимилировались с переселенцами, живут вполне цивилизованной жизнью и о своих предках читают в произведениях Владимира Клавдиевича Арсеньева, географа и писателя.
Жителями гарнизонного городка были военнослужащие «с запада» - Ставрополья, Ростовской области и Краснодарского края. Здесь были все свои - с «нашими» привычками, обычаями и тоской по «большой земле». Отсутствие корней, неустроенность (обычно с получением нового звания менялось место жительства), порождали ощущение временности - служба планировалась до «дембеля», а жизнь - после.
Дембель и отъезд на запад, в родные пенаты, были конечной целью и смыслом жизни всех военнослужащих дальневосточников.
Подполковник Каменков, начальник медслужбы базы, выслужил календарные 25 лет в свои сорок два года. В службу ему зачлась военная академия с семнадцати мальчишеских лет. На его ежемесячные рапорты об увольнении верха отвечали неизменным отказом – возраст у Вас не пенсионный. Подполковник демонстративно запил. Уже через три месяца он сшибал щелчком с графина зелёного чёртика.
-  Вот он, этот графин, я до сих пор до него дотрагиваться боюсь, - говорил мне мнительный старший лейтенант Алпеев.
Пить Каменков бросил и через два года добился своего. Потом он преподавал на военной кафедре во Владимире.
Лейтенант медицинской службы Горошенко пять лет добивался, если не дембеля, то, хотя бы, служебного перевода на «запад». Его призвали в кадры (на 25 лет) после окончания мединститута. Горошенко был из Западной Украины и в рапортах откровенно писал, что его лишили родины, поскольку служил он в России. Он ссылался на нездоровье жены и сына, на «чуждый» климат.
Отчаявшись, он отрастил бороду до второй пуговицы кителя, крестился при виде командира базы и вместо: «Ясно, есть!», отвечал: «Всё по воле божьей».
Однажды он попался на глаза генералу Горбатову, начальнику медслужбы  КТОФ – Краснознамённого Тихоокеанского Флота.
-  Что это за чучело? – вопросил генерал.
-  Да вот, служить не хочет, придуривается…
-  Так и гоните его в шею!
Горошенко получил перевод и сразу сбрил бороду.
Остаётся только добавить, что по метрикам он был Гоношенко, фамилию свою не любил и представлялся Горошенкой.

Во Владивостоке мы бывали наездами, поэтому у нас не сложилось представления о людях этого портового города. Мы наивно гадали, как зовутся девушки-горожанки: "владивосто-квочки"?!
-  Портовые! – поправляли нас просвещённые.
Нам, докторам в погонах, видевшим море только с берега, привязанным к семьям и своей медсанчасти, термин «портовые» мало что говорил. Это было понятие из другого измерения.
Начальник лазарета старший лейтенант Алпеев собрался во Владивосток в аптекоуправление. Чтобы не скучать, а заодно познакомить новичков с базовыми точками, прихватил меня и лейтенанта Зворыкина.
Управившись и продрогнув на ноябрьском ветру, мы зашли в центральный гастроном.
В то время наша страна помогала арабам в борьбе за независимомть и через Владивосток к нам поступали большие партии алжирского вина. Сухое и терпкое, оно оказывало бодрящее и веселящее действие.
Мы выпили по стакану из больших стеклянных конусов на прилавке, пошуршали карамельками.
-  Видел? - сказал розовощёкий и смешливый лейтенант Зворыкин, - у продавщицы под халатиком – ничего.
-  Да ну-у, - сказал я, - зима на дворе.
Взяли ещё по стакану, сделали вид, что смотрим в сторону.
-  Смотри-смотри… оп-па!
Пышущая здоровьем блондинка наклонилась к ящику, показав из-под халата краешек попки.
Дискуссия продолжилась на улице.
-  Говорю вам! – возмущался нашим неверием Зворыкин.
- Доблестные офицеры-и! – иронизировал старший лейтенант Алпеев и прятал смущённую улыбку в отворот шинели.
-  Пошли ещё по стаканчику, - предложил Зворыкин.
-  Так бы сразу и сказал! – уточнил Алпеев.
Третий стакан ясности не внёс, но ветер перестал ощущаться, хоть и оставался таким же пронизывающим.

Первые партии «Алжирского» транспортировались в танкерах, плохо отмытых от нефти. От вина разило керосином, в стакане плавали радужные блёстки. Но… пили. Нашему ли народу, полоскавшему горло керосином при ангине, привередничать!
Потом пошли чистые партии, вино стало популярным в Приморье.
Подполковник Раджабли Октай Ибрагимович, начальник медслужбы базы, у которого от древних персидских корней осталось только имя, жил в нашем доме.
-  Вот, взял, - он приподнял алюминиевый бидончик, - буду хоккей смотреть под «Альжирское»!
Ну как не позавидовать людям, умеющим ценить маленькие радости жизни!

На гарнизонном кладбище мне показали двенадцать могил – над островом Русский, в тумане, во время парада столкнулись два самолета, погибли два экипажа.
На холмиках лежали бескозырки с разрезанным по диаметру верхом, чтобы не приглянулись какому-нибудь, лишенному предрассудков, хозяйственному глазу.

Сейчас, почти полвека спустя, я получил уточнение. Вот фрагмент переписки в "Одноклассниках" с проходившим в то время срочную службу Валерием Тимашовым:

Валерий Тимашов: << Евгений,я участвовал в похоронах 2-х экипажей, но тумана не было. Они разбились пройдя Бухту Золотой Рог, при развороте над островом, кто-то  повернул раньше положенного и столкнулись. Погиб ком. полка АНТИПОВ и среди 2х экипажей был всего один матрос-срочник, я в это время был на вахте (на связи). В этот день присутствовал ком. флота генерал ГОРШКОВ. Было море слез.>>

Я:  << Мне так сказали (о тумане), наверно так проще "переварить" нелепость трагического происшествия. Проще сказать, что был туман, чем говорить о "человеческом факторе" - ошибке экипажа.
А бескозырки - это, вероятно,  дань традиции, символ службы - не класть же на могилы фуражки с кокардами.>>

На первом году моей службы в авиаполку было два ЧП. Вблизи взлётной полосы разбился самолёт – у реактивного бомбардировщика, не набравшего высоту, отказал левый двигатель. Летчик допустил ошибку, начав разворот на посадку в сторону повреждённого двигателя. Самолет дал сильный крен и зацепился крылом за сопку. При осмотре места происшествия, плохо стало гарнизонному врачу. Он потом страшно переживал по этому поводу, боялся насмешек в свой адрес. Но трагедия не обсуждалась в деталях, картина была столь ужасной, что «даже доктору стало плохо».

Во втором ЧП никто не пострадал, но резонанс был на уровне Министерства обороны. Военный самолет обстрелял мирный город Артём-Приморский, где добывались бурые угли и была пианинная фабрика.
Случилось следующее: старший лейтенант технической службы занимался пулемётом-пушкой самолёта на стоянке. На время стоянки пулемёт блокируется и всякий случайный выстрел исключается. Техник разрядил пулемёт, снял блокировку и начал «клацать затвором».
В положенное время он отправился в столовую, по пути зашел в санчасть, починил докторам телевизор и выпил честно заработанные пятьдесят грамм перед обедом.
Телевизор техник починил своеобразным методом: несколько раз уронил «виноватую» лампу с небольшой высоты на пол, покатал  её ладонью по ребристому столу. Окалина с катода осыпалась, эмиссия восстановилась, телевизор заработал.
  - На пару дней хватит,- сказал техник и пообещал новую лампу.
Старший лейтенант Алпеев плеснул в стакан на два пальца спирта, в другой стакан всыпал ложку с горой порошка аскорбинки (витамина C), из аптечной бутыли с широким горлом. На треть разбавил водой:
-  Запить.
-  А-а-а…?
-  Жить будешь.
Техник обвёл всех прощальным взглядом и запил ректификат аскорбинкой.
Отобедав, техник вернулся на аэродром и сел в другой самолет, которых на стоянке много и все одинаковые.
-  Во, - удивился он, обнаружив включенную блокировку, - кто тут лазил?
Он снял блокировку и нажал на гашетки.
Пушка стреляет сериями – бронебойный, разрывной и зажигательный. Говорили, что бронебойная болванка упала в детскую песочницу, разрывной снаряд угодил в соседний огород – бабушка пошла водицы испить, вернулась, а грядки нет. Зажигательный приняли за электросварку и обошли вниманием.
То, что это не пустая сплетня, я убедился, увидев наутро прибывшую на ЧП комиссию из Москвы – много мужчин громадного роста и все с генеральскими погонами. Чем кончилось расследование, нам не докладывали.
Понятно, что эпизод с аскорбинкой в деле не фигурировал. В том, что техник спутал самолёты, не было ничего экстраординарного. Штурман Медведев, полковой юморист, рассказывал, как он дёргал дверь чужого, похожего по цвету «Москвича», приняв его за свой.

Еще одна история, ставшая гарнизонной байкой, произошла до моего прихода на службу.
В полку периодически проводились учения - пуск «изделия». «Изделием» на секретном сленге именовалась ракета. Помните в военных фильмах: снаряды – «огурцы», патроны – «семечки». *
Пуск ракеты был дорогим мероприятием и поэтому производился раз в год. Мишенью служил посаженный в Японском море на скалы отслуживший своё корабль. Ракету подвешивали к самолету, экипаж выходил на цель, командир нажимал кнопку «Пуск». При попадании в корабле-мишени образовывалась четырёхметровая пробоина. После трёх-пяти попаданий от мишени мало что оставалось, поэтому взрыватель ракеты поставили на упреждение – боезаряд взрывался за сто метров до цели. Промахов в истории полка не было. Победителей встречали с музыкой, об успешном пуске рапортовали в Москву, в торжественной обстановке вручались награды и повышались звания.
В тот день был густой туман. Учения не футбольный матч – они состоятся при любой погоде. Тем более, что выполнить задачу в условиях, максимально приближенных к боевой обстановке, было особо почётно. Штурман, со звучной фамилией Коба, по локатору вывел воздушный ракетоносец на цель. Произвели пуск, зафиксировали попадание и взяли курс на базу. Однако по возвращению музыка не звучала, лица встречающих были сдержаны. Произошло следующее: в условиях нулевой видимости локатор зафиксировал японский лесовоз двумя километрами левее мишени. По расчетам штурмана погрешность в определении цели была допустимой, лесовоз восприняли, как мишень и атаковали. Ракета взорвалась с запрограммированным упреждением, осевой вал прошил мирную посудину насквозь, осколки осыпали палубу. Один матрос погиб, троих ранило. Японцы дипломатично выразили сочувствие Москве, по поводу взорвавшегося над их плавсредством советского истребителя.
Благодаря предупредительности японцев, международного конфликта удалось избежать. Японцы не потребовали компенсации за моральный и физический ущерб, наши не стали выяснять, что делали японцы в наших территориальных водах (и так ясно – занимались незаконным отловом рыбы на чужой территории).
Возникшая было дипломатическая напряженность спала, верха вздохнули с облегчением и на тормозах спустили оплошность ракетчиков. Обошлось жёсткими разборками полётов на месте.
Штурман Коба стал объектом добродушных подковырок друзей по службе. Тот же Медведев (тоже штурман и тоже старлей), брал газету и делал вид, что зачитывает «новости из-за рубежа»:
-  «По всей Японии проходят антивоенные демонстрации. Мирные граждане несут лозунги с надписями: «Костлявая рука штурмана Кобы вновь тянется к ракетному оружию! Мы призываем мировую общественность обуздать агрессивные поползновения штурмана!»».
Гроза японских лесовозов давно демобилизовался, а легенда о штурмане по фамилии Коба, державшем в страхе страну Восходящего Солнца и внушающем потомкам самураев уважение к отечественному оружию, жива до сих пор.

* Условная секретность была правилом хорошего тона в военных организациях. Болтовня о вещах, не подлежащих широкому обсуждению, была неуместна даже в тесном кругу. К примеру, мы знали, что скорость пассажирского ТУ-114, со слов стюардессы, около восьмисот километров час. Когда старший лейтенант медслужбы Алпеев поинтересовался скоростью военного аналога ТУ, капитан-инженер затараторил:
-  Смотря какая скорость: относительно воздуха, относительно земли, относительно встречного объекта или объекта на параллельном курсе…
От такой скучной «теории» охота задавать вопросы сразу пропадала.
Летчики обязаны были знать «матчасть» - устройство и назначение узлов самолёта. Матчасть была «хлебом» техников и пилоты относились к занятиям спустя рукава. Это породило следующий анекдот:
Во Вьетнаме наш лётчик побывал в плену у американцев. Вернулся - обменяли на ихнего.
-  Ну и как там? – интересовались друзья.
-  Ох, ребята, учите «матчасть»! Спрашивают: «Какова нагрузка на крыло»? - «Не знаю». В морду! «Какова температура сгорания в двигателе»? – «Не знаю, честно не знаю»! В ухо!
Ох, ребята, учите матчасть!

-  Завтра космонавтов запустят, - выдал «военную тайну» старший лейтенант Алпеев.
Назавтра по всем каналам вещания страны торжественно объявили об успешном запуске космического корабля, пилотируемого лётчиком космонавтом В.А. Шаталовым
Через день Алпеев предсказал полёт Б.В. Волынова (январь 1969 г.,  первая стыковка).
-  Ух, ты! – сказали мы, - а как это?
-  Если объявляется готовность всем средствам спасения армии и флота, значит, будет запуск, - пояснил Алпеев.
Его «пророчества» неизменно сбывались.

Общественные туалеты на территории гарнизона были представлены добротными деревянными будками. Как-то командир базы упрекнул медиков в недостаточным внимании к отхожим местам. Алпеев послал дежурного по лазарету за хлоркой, обошел с ним территорию гарнизона. Особое внимание было уделено туалету рядом со штабом базы. Назавтра, на офицерском собрании, командир отметил усердие медиков.
-  Ещё бы, - посмеивался Алпеев, - чуть не по ведру в каждую будку всыпали. Идёт офицер из штаба - с газеткой, отдохнуть, почитать, расслабиться, побыть наедине с собой, а через минуту вылетает из туалета с красными глазами, воздух ртом хватает!

-  Видели, какая шуба у Зеленковой? Откуда у людей деньги?! – сплетничали за послеобеденными шахматами офицеры санчасти.
-  Она любовница генерала Лобова из штаба флота, - задержал коня над доской майор Котков, - оттуда и шуба.
-  Конечно, - заулыбался  лейтенант Зворыкин, - у неё кормилица. А тут... у-у-у, растратчик! – Зворыкин со смехом замахнулся щелчком на «растратчика».

В приёмный кабинет вошёл матрос-водитель. Сложенной вдвое рабочей рукавицей он держал за ручку алюминиевую кружку, в которой кипела небесного цвета жидкость. Водитель принёс на пробу жидкий кислород. У ворот медсанчасти посапывала и  окутывалась белыми облачками автоцистерна ТРЖКа – транспорт жидкого кислорода. Махнув ладонью над кружкой, я вдохнул прохладу, секунду смотрел на бурлящую в кружке основу всего сущего, сделал запись в журнале: «Жидкость стандартного голубого цвета, без посторонних запахов, противопоказаний к применению нет».
Жидкий кислород - компонент ракетного топлива, им заправляют дыхательные аппараты лётчиков.
-  Вылей в графин, - сказал капитан Титарёв.
Вода в графине закипела и схватилась крупными ледяными кристаллами. В другой раз кислород разлили по полу, для свежести.
На «ты» с жидким кислородом!

От гарнизона до военного городка, расположенного рядом с городом Артем-Приморский, было около пяти километров. Прозевавшие служебные рейсы добирались аэропортовским автобусом или прогуливались «пешочком». В зимнее время такие прогулки были непопулярны - приморская сырость, при небольшом морозе с ветерком, быстро лишала человека внутреннего тепла.
Пьяный прапорщик Паламарчук ушел в ночь, надеясь на попутку, сбился с дороги и замёрз бы насмерть, если бы жена, обеспокоенная поздним отсутствием мужа, не позвонила в гарнизон. Прапорщик лежал в снегу, раздольно разбросав руки. Он застыл настолько, что руки не гнулись. Так, крестом, его и грузили в санитарную машину, повернув боком, чтобы прошёл в дверь.
Растёрли спиртом, дали вовнутрь, выпили сами за его здоровье. Утром прапорщик приступил к несению службы. Неделю жаловался, что руки плохо слушаются.

Младший сержант последнего года службы возвращался из увольнения в город. Хорошо выпив за ужином в гостях у подружки, он в метель пошёл напрямую, спеша прибыть в часть к отбою. Одетый для форса в бушлатик и бескозырку он основательно продрог в степи и отморозил обе ступни - на ногах были гражданские туфли на один носочек. Полгода провалялся в госпитале, пальцы частично ампутировали, ступни были обтянуты розовой кожицей, без подкожной клетчатки. Ходил парень осторожно, ноги переставлял, как древний старик. Он был местный, из-под Хабаровска. От подоспевшего «дембеля» отказался - как показаться в своей деревне в таком виде. Его усадили за бумажную работу в штабе и он ещё год «натаптывал» ноги.
Через год его, сильно хромавшего, чуть не силой забрал отец, которого притянула с собой страдавшая по парню девушка из его деревни.

. . .
Я транспортировал в госпиталь солдатика с дизентерией. На пол пути нашу санитарную машину сняли с трассы и велели стать у посадки - из Владивостока в аэропорт следовал шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви, бывший в Союзе с визитом.

Мы с водителем вышли из машины, чуть погодя к нам присоединился солдатик – вблизи спасительных кустов он чувствовал себя увереннее. Мы с водителем, как служащие береговой базы, были в морской форме, солдат был в гимнастёрке и в кирзачах. Солдатик был плох, трёхдневный понос изнурил его, он стоял согнувшсь вопросительным знаком и смотрел на всё безучастно.
- Чего сразу не обратился? - спросил его водитель.
- Старшина сказал - отлежишься...
- Стройбат, - процедил водитель и брезгливо обошёл солдатика.

Минут через сорок на пустынной трассе показалась кавалькада черных лимузинов. Во второй машине я увидел адмиральскую фуражку шаха, с громадным белым верхом. Рука моя автоматически взметнулась к козырьку. Шах «по форме» откозырял мне и приветливо улыбнулся.
Вслед за мной неловко коснулся бескозырки водитель. Солдатик не козырял - он был без головного убора и обеими руками поддерживал штаны. К тому же, он был из стройбата, где строевая подготовка ограничивалась утренней поверкой.
-  Товарищ лейтенант, а зачем вы ему честь отдали? – спросил меня водитель.
- Ну, как же! Глава дружественного государства, наш гость…
Водитель направился к машине, на ходу пробормотав, что-то вроде: «Нужны они тут!».
-  Поехали, что ли?! – окликнул он старшего по званию.
Водитель прикидывался простачком – он был таксист из Одессы и, как мне казалось, позорил звание одессита – был плут и неприятно фамильярен. Вскоре он демобилизовался.
В письме Валере, оставшемуся на кафедре в Ростове, я в двух словах упомянул о встрече с шахом. Валера, любитель «приколов», представил меня всем знакомым, как начальника караула, при встрече шаха. Когда я приехал в отпуск, все прежде расспрашивали меня о встрече с шахом.
Потом шах проворовался и сбежал из страны. Я до сих пор чувствую себя соучастником предательства иранского народа.

. . .
Я был призван по новому указу - сроком на два года, в звании лейтенанта, с перспективой остаться в кадрах. Такой мерой министерство обороны пыталось вернуть военной службе былую престижность.
-  За эти двести десять рублей, ты на гражданке будешь пропадать в дежурствах! – уговаривал меня гарнизонный врач Октай Ибрагимович Раджабли.
Когда я поступил в институт (1962г.), ставка врача была девяносто рублей, после окончания – сто десять, потом сто двадцать.
На втором году службы я занял майорскую должность врача ракетной части. Это означало службу на одном месте и беспрепятственное повышение званий до майора. На горькую зависть штурманам, которые на пенсию уходили старшими лейтенантами.
Кроме того, вместе с должностью мне досталась специальность ЛОР врача. Меня, вместо моего предшественника призвали во Владивосток смотреть молодое пополнение и там обучили ЛОР премудростям в поликлиническом объёме.
Тем не менее, перспектива стать кадровым офицером меня не прельстила и я ушёл на «гражданку» решать проблему рака.
Мои сокурсники, видевшие в профессии средство к существованию, а не способ удовлетворения своих интеллектуальных амбиций, оставались в кадрах и служили исправно. 

1968 - 1971 г.г.

Фото из Нета: Ту-16К борт "14"
              фото с борта авианосца CV-41 USS "Midway"

 Далее гл.5 Соседи  http://www.proza.ru/2011/02/21/1607