А на следующий день, часов в одиннадцать, в дверь нашей комнаты с трудом протиснулось что-то огромное и высокое, закутанное от пыли и солнца до самых сверкающих белков глаз. От великой мощи оно медленно повело большой головой, выискивая добычу, и, наконец, разглядев прямо перед собой немаленького Точиллу, плавно протянуло к нему большую черную руку с белой бумажкой.
«Уж не Федора ли он ищет?» - подумал я, вспоминая его вчерашние похождения и подходя поближе. - «И не имеет ли он на него какое-нибудь особое разрешение?.. Правда, сильно обтрепан, но, может, и добирался издалека».
А Точилло уже протягивал мне записку со словами:
- Посмотри, что нам Светашов пишет!
«Здравствуй, Игорь! Будь любезен - передай с этим долбо..бом чертеж, о котором мы договаривались. Горячий привет со стройплощадки, Саша», - прочитал я.
- Разве можно писать такие вещи!?. - восклицал Точилло. - Долбо..б - это ты? - спросил он великана на всякий случай.
Услышав знакомое слово, тот довольно закивал головой.
- Найди и передай ему, что он просит. И напиши записку. Только, чтоб никаких долбо..бов!.. - напутствовал меня вслед Игорь.
И я заспешил в комнату к Федору, чтобы сообщить о большом негре, который выбрался из кладовки и теперь ищет его повсюду. Но у них в комнате шел серьезный разговор, прервать который было невозможно.
- Интересно, почему животные могут дотянуться ртом до своих половых органов, а человек нет? – вслух рассуждал Богатков, выводя на кальке бесконечные замысловатые горизонтали, которые при желании можно было принять за предмет обсуждения.
- Потому что руками может, - ответил Лукьянович. - И изгибаться, как акробату, не надо!
- Мы, наверное, раньше тоже могли, - высказался малоподвижный Костя. - Но потом из-за прямохождения позвоночник отвердел...
- И зачем нам было это прямохождение? – развивал свою мысль Богатков. - Ходили бы сейчас такие низенькие длинненькие поезда и автобусы!
- И все бы в них лизали свои органы! - рассмеялся Мякишев.
- При специальной тренировке можно развить хорошую гибкость, - отозвался молодой Камоганов.
- Проще жену дождаться! - подвел итог Лукьянович. – А то, так спину сведет, что в санитарной машине в Москву поедешь. Долго потом будешь на границе объяснять, что к чему!..
Я принес чертеж и передал его великану. Рядом с ним уже стояла появившаяся в комнате Эльхам. Негр осторожно взял невиданную вещь, издал радостный гортанный звук и боком покинул комнату.
- Вот живет человек на свете и не ведает, что он долбо..б! - задумчиво вздохнул ему вслед Точилло.
- Игорь, не переживай. Мы про тебя такого не скажем!.. - пообещали мы.
- Да! Что-нибудь интереснее придумаете!.. И даже знать не буду…
- Долго... что? - спросила Эльхам.
Все отвернулись, кто куда, а я объяснил ей, что человек просто долго нас искал.
И я вернулся к своему чертежу, размышляя о романтической натуре маленького Светашова, который, тоскуя в своем полевом вагончике, рассылал всюду своих удивительных посланцев и давал меткие прозвища людям. И ходили у нас на контракте тучный Геринг и переводчик арабского Муму, блондин Блэк, и механик Оп-ля, и даже наш Зодчий.
Что-то невесомо-легкое коснулось моего открытого локтя. Я инстинктивно отдернул руку и поднял глаза. Эльхам держала в руке травинку:
- You are so sensitive!..* /-Ты такой чувствительный!/ – рассмеялась она.
- Эльхам, - вдруг попросил я. - Принеси, пожалуйста, свои фотографии.
- Какие? – она сразу стала серьезной.
- Любые, какие есть...
Она тут же притихла и сказала кротким голосом, что посмотрит, может, что-нибудь и найдет. И на следующий день принесла ворох всего, что, как я понял, весь вечер собиралось и отбиралось самым тщательным образом.
Я не пожалел, что попросил. Я изучал их, как астроном рассматривает снимки чужой галактики. Вот здесь ей столько лет, здесь столько, а тут она взорвалась... и старался разгадать загадку этой хитро закрученной туманности, которая сейчас сидела рядом, ярко вспыхивая взглядами. Я изучал, но и меня изучали.
И никто из наших не попросил посмотреть фотографии. А я чувствовал, как берег подо мной охнул и плавно оседает, и я вместе с ним уже сползаю в глубокий мощный поток, который подхватывает меня, и хоть оглядывайся, хоть кричи, но ничего не остается, как только плыть…
Мир у меня перевернулся вниз головой, потому что теперь я сердился на выходные и вскакивал счастливый по утрам в будни. Чтобы прийти на работу раньше нее и застать весь процесс с самого начала: как она входит к нам в комнату и говорит «Hallow! Здравствуйте!..», отвечает на все приветствия, улыбается, шутит… а потом, на десерт, садится за свой стол и обращается ко мне совсем другим голосом: «Здравствуй, Дима», и поднимает на меня глаза. Вот для этой минуты и существовало утро.
И она стала появляться каждый день. Если ей или мне надо было с утра куда-нибудь ехать, то мы все равно приходили на свое место. И где бы она или я не были днем, мы все равно стали приезжать в конце работы в офис, чтобы посмотреть друг на друга и сказать «до свидания», потому что знали - до следующего утра у нас свиданий не будет.
И в конце работы я задерживался, чтобы увидеть, как она собирается, прощается и покидает нашу комнату, а через минуту я спешил на крыльцо, чтобы посмотреть, как она изумительной торопливой походкой идет к себе домой. И был уверен, что она знает, что я сейчас слежу за ней, потому что несколько раз с улыбкой она поворачивала голову в сторону пустыни, в которой ничего не было, кроме того, что краем глаза был виден я.
А любой процесс, происходящий внутри, зреет и прорывается наружу какой-нибудь болезнью, говорил наш доктор, и через несколько дней на работе она положила передо мной что-то красиво завернутое в салфетку.
- Что это? – спросил я.
- Я принесла тебе наше национальное блюдо - долма. Попробуй! - Она довольно улыбалась, и зубы и глаза светились. - Very delicious!* /-Очень вкусно!/
И пока я пробовал, она смотрела на меня так, будто я касался губами ее.
- Дима, - ей нравилось произносить мое имя, - ты знаешь эту песню Элвиса Пресли: «Love me tender, love me, dear?»** /-Люби меня нежно, дорогой./
Я не знал даже Элвиса Пресли, но смотрел на нее, будто все понимаю.
- Я принесла тебе кассету…
Я прослушал ее дома, когда остался один. Незнакомый человек незатейливым голосом пел мне нежные слова, будто она его об этом попросила. Надо было ответить, и я составил кассету из моих любимых песен на английском языке, расположив их в виде упорядоченного конспекта на заданную тему.
- Как тебе понравилась моя кассета? - спросил потом я.
- Это не песни, - сказала она и посмотрела на меня. - Это письма.
И чтобы не сорваться в штопор и сохранить равновесие, она тут же стала напевать их, картавя и передразнивая... Потом подняла на меня глаза, шевельнула губами и сказала:
- Say «Yes!»
Я молчал.
- Say «Yes!» - сказала она, приглашая и улыбаясь.
- Alham, I can’t!..* - не выдержал и почти выкрикнул я, не обращая внимания на остальных в комнате. Как часто я стал это делать!
Она грустно улыбнулась:
- I know...**
И снова стала шутить, разыгрывая лицом пантомиму:
- Тебе 28, мне 33… Один год - вполне возможно. Два, три года... - бывает. Четыре - очень редко... Пять - никогда!..
- Не в годах дело... - тут же начал я.
- Да, да… Не в годах!.. - передразнила она и почти выбежала из комнаты.
* - Эльхам, я не могу! (англ.)
** - Я знаю… (англ.)
Мы были без жен, и поэтому не могли ходить друг к другу в гости. В конце концов, она не выдержала:
- Я решила пригласить завтра на вечер мистера Стомихеева и мистера Салеха..
- Тогда меня не приглашай - это мой лучший совет.
- Дима, я хочу, чтобы ты тоже был. Я приглашу Точиллу, Никиту. Все будет хорошо!
- Ты затратишь массу усилий, только чтобы мы посидели вместе, как здесь в офисе. Мы даже не сможем говорить.
- Дима, зато кроме офиса я смогу тебя увидеть у себя дома…
Стомихеев пришел с Байковым. Поэтому я сидел не у дел в дальнем конце стола, куда меня посадила сама Эльхам. Она оказывала все внимание начальству, была нарочито суховата со мной, и даже Точилло грустил - не то, что я.
Эльхам вообще не пила, а мы, выпив в начале всего по две рюмки - вот они, официальные встречи! - сидели и упрямо молчали, будто играли в игру: кто первый сболтнет какое-нибудь слово - тот проштрафится. Сейчас бы Точиллу в командующие!
Разговор велся, в основном, между двумя начальниками. Байков был гениальный переводчик. Скучно глядя в окно и думая о своем, он негромко цедил редкие слова, а начальники с умным видом склонялись к нему, чтобы лучше слышать, и по очереди значительно кивали головами.
Салех играл роль хозяина дома. Эльхам умело и весело ему подыгрывала.
А я стал постепенно понимать, почему сижу с краю, на проходе, рядом с приготовленными блюдами. Умело сосредоточив внимание на середине стола и поддерживая шутками равновесие в разговоре начальства, она вдруг изредка просила меня что-нибудь передать. И каждый раз, когда мы мгновение держали вдвоем одну и ту же тарелку, сладкий электрический ток сводил мне пальцы. Четыре раза она вставала, чтобы что-то принести, и, проходя сзади, неуловимо легко касалась рукой моей спины. И я замирал от этой игры с огнем.
- Сейчас будет музыка! – весело сказала она и поставила мою кассету.
Танцевать никто не пошел - не Стомихеев же - и мои песни звучали вместо меня среди молчаливых гостей.
Маленький Ханлар еле сидел на стуле и клевал носом.
- Эльхам! - громко решил за всех Точилло. - Надо Ханлара отнести спать! Sleep!
Я тут же поднялся, взял ребенка на руки и посмотрел на Эльхам. Она повела меня в спальню. Кто-то, наверное, Точилло, шел за нами следом. Эльхам быстро расстелила постель и «неловко» повернулась ко мне, чтобы взять ребенка… и я удивился упругой силе ее груди.
После этого все поднялись и стали раскланиваться. Стомихеев, припадая на ногу, все старался пропустить вперед к выходу Салеха, и тот, шутя, заявил:
- Не беспокойтесь, я уйду! Я не останусь у мадам Эльхам!..
А мы мгновенно переглянулись с ней.
И когда мы распрощались с начальством и пошли по пыльной дороге к себе домой, Игорь сказал:
- Никогда такого скучного вечера не было!..
- Да! - согласился я, с содроганием перебирая в памяти все ее хитрости.
«Ну, а сам ты способен на что-нибудь безумное?» - думал я в офисе, глядя на нее, и, в конце концов, сказал:
- Я сейчас работаю общественным барменом. Продаю пепси.
- Когда ты работаешь?
- По вечерам, с шести до восьми.
- Можно я приду в три?
- Конечно. Я буду ждать.
Я был без ума от ее решений. Действительно, если бар работает с шести до восьми, значит, надо прийти в три! В три часа от ослепительной жары в Амаре и во всей округе наступала светлая ночь - после обеда практически вся страна заваливалась спать!..
И около трех я тихо, как приведение, плыл по вымершему дому, тихонько постукивая каблуками и беззвучно приговаривая от волнения: "Вот дом, в котором заснули все... А в нем есть балбес, ничего не боится, которому что-то сегодня не спится, в доме, в котором заснули все... А скоро появится здесь и девица, которая очень к балбесу стремится, который уже ничего не боится, в доме, в котором ... "
Я открыл бар, включил вентилятор, достал из холодильника бутылку воды и превратился в слух, потому что единственное окно бара выходило в пустыню. И я услышал шаги, которые ни с чем не спутаешь, и дверь открылась…
- Hello, – тихо сказала она, входя.
Отвечать было не надо – можно было для приятности говорить отдельные слова, потому что все остальное понималось само. И только мы стали привыкать, что мы здесь вдвоем, как затопали шаги, чуть не сорвалась с петель дверь и ворвался хитро улыбающийся Точилло.
- Ты уже открылся? – спросил Игорь, невинно разглядывая нас, чинно стоящих по разные стороны стойки. - О! Эльхам! Здравствуйте!.. Дай мне одну бутылочку.
Все должны были спать, но только не он! "А вот и всезнающий Игорь Точилло, которому сна на обед не хватило, который тот час же увидел девицу, которая быстро к балбесу стремится, который теперь ничто не боится, которому что-то сегодня не спится в доме, в котором заснули ВСЕ!.." – тонко звенело у меня голове, пока я открывал пепси и протягивал Игорю бутылку.
- Дима, - сказала Эльхам. - У меня завтра будет детский праздник, ты не можешь продать мне ящик пепси?
- О чем речь!
И мы вышли из бара, и я нес ящик к ее дому, а за нами, как конвоир, шел Точилло. Что оставалось делать? Я поставил ящик сразу за ее порогом и вышел на жару…
- Чего она хотела-то? - невинно спросил Игорь, когда мы медленно брели к дому.
- Пепси на завтрашний утренник.
"А вот и финал, что устроил Точилло, которому сна на обед не хватило, который, зевая, увидел девицу, которая в баре просила водицу, которую бармен подал ей напиться, в доме, в котором уснули все..." - подытожил я.
А вечером, когда мы играли в волейбол, Эльхам вышла на крышу своего дома и смотрела на нас, а мне казалось, что только на меня. И я старался, и прыгал, как молодой козел, и даже Точилло сказал мне:
- Молодец! Надо Эльхам попросить почаще с крыши смотреть – тогда мы у изыскателей выиграем…
Продолжение:
http://www.proza.ru/2012/01/27/1967