Дорога от Нижнего до реки Усты – длинная, на перекладных. Электричка и два автобуса – пять часов со всеми ожиданиями и пересадками. В Баках захожу в магазин – закупить еды на полтора дня, а когда выхожу – на улице уже темно и тихо. Пока жду автобус у автостанции, подходит местный житель, просит пять рублей на чекушку. Даю монету, а он взамен рассказывает историю своих злоключений. Слушаю и киваю головой. Верю. Все очень похоже на нашу советско-российскую правду-матушку. Кроме, пожалуй, самолета, который доставил его когда-то из Красных Баков практически на операционный стол в бывшем городе Горьком. А, может, все так и было. Кстати, не все, наверное, знают: здесь говорят не “БАки”, а “БакИ” – с ударением на окончании.
В автобусе народу мало: кроме меня и водителя еще двое. Около семнадцати ноль-ноль стартуем. Пока едем по поселку, за окном мелькают огни, проносится новогодняя елка на площади. Когда проезжаем мост через Ветлугу, Баки уже чуть видны. Вокруг – тьма. Дальше едем как будто в трубу, сделанную из света фар, снега и черноты. Темень такая, что еле видна обочина. Машин мало. Через десять минут все, кажется, забыли, куда и зачем мы перемещаемся в этом непонятном пространстве. Даже водитель.
Но не я. Я еду на зимнюю рыбалку. Зимняя рыбалка, особенно в таких краях – штука особенная. Иногда бываешь рад, что добрался или что лунку пробурил и мормышку в нее “закинул”. И даже когда едешь по такой темноте, перед глазами – припорошенная снегом ледяная гладь, поблескивающая на солнце, лунка, кивок, который вот-вот согнется от поклевки. Это то, что в старых фильмах про войну называют “Вижу цель!”
В общем, знаю, куда еду.
На остановке выхожу один. Автобус уезжает, и я погружаюсь во мглу, которую житель города редко когда видит. Разве что ночью в ванной или туалете, если не включать никакой свет в квартире вообще и окна занавесить. Попробуйте на досуге.
Дорогу в деревню нахожу почти наощупь. Иду к лесопилке, а там уже мигает фонарик – Серега, приехавший на утренней электричке, вышел меня встречать. Он уже натопил в доме печь и даже пробурил пару лунок и вытащил первого на этот раз окуня.
Хорошо с дороги попасть в натопленный дом. Здесь, вдали от теплоцентралей и нескольких сотен тысяч горожан, которые градусов пять сами себе надышат, совсем по-другому ценишь тепло, здесь понимаешь, откуда оно берется и как без него непросто.
Все время вспоминаем, как приехали сюда на зимнюю рыбалку в первый раз, в конце января, в глухозимье. Сразу было понятно, что это авантюра. Но не пойти на эту авантюру мы не могли – уж очень хотелось испробовать, что же это такое. Что нас ждало зимой в полуторастах километрах от города, очень трудно было представить. Но мы были готовы две ночи не спать, чтобы не замерзнуть и при этом выбраться на лед и забуриться. И вот – приехали, а в деревне 23 градуса мороза против 12 городских. Печка русская не топится – надо прогревать дымоход. Долго прогревали. Потом растопили, и сверху потекла вода – растаял иней на потолке. Ну ничего, после пары топок все-таки успели до темноты и на речку сходить.
К ночи еле-еле разогрели спирт (в комнатном градуснике, а не там, где можно подумать) – он чуть оторвался от ноля. А спали так: Серега – в кресле у печного устья, а я – вдоль подтопка. Эти ощущения надолго запоминаются: когда с одной стороны тебя жарят, а с другой – замораживают. Несмотря на все одеяла, куртки, носки, штаны и капюшоны. Но теперь это – пройденный этап. И топить ледяную печку научились, и ночью спать. И экипировались более-менее. Так что дома спокойно готовимся к завтрашней рыбалке.
Пока ловим только с насадкой. Делаем обычно “паровозики”. Один из самых удачливых такой: внизу черная мормышка-капля покрупнее, а сантиметров на пятнадцать повыше – мелкая красная (почти оранжевая) горошина. Но останавливаться на этом нельзя. Во-первых, сами мы люди разные: одному хочется попробовать одно, а другому – другое; во-вторых, у рыбы свой взгляд на это дело, и он тоже непостоянен. Так что готовим, как обычно, по две удочки на нос: одну – постандартнее, а другую – экспериментальную. Собираем ящик. Черпачок надо не забыть, а то всякое бывало...
Да, теперь есть рыболовный ящик. А раньше не было. Первый раз ходили с… чемоданом. Да и вообще две зимы с ним таскались. И ничего, нормально, идти-то до речки метров двести. Хотя смешно, конечно. Сняли как-то на видео: бурю лед за мостом под кустами, а рядом – синий чемодан. Серега (он снимал) спрашивает: “Мужчина, а зачем вам чемоданчик?”
– “Вот, – говорю, – по грибы пошел, сейчас добурюсь, полный чемодан наберем”. Не набрали тогда грибов. Подо льдом в этом месте все было забито шугой, почти до самого дна.
Ну и все, топим печку на ночь и ложимся спать. Завтра встанем полвосьмого – как раз начнет светать.
Восемь часов. Утро тихое, пасмурное. Морозец приятный, не злой, градусов десять. Идем за деревню, вверх по реке примерно на километр. В прошлом году Серега разведал там место, и есть надежда, что и сейчас там все будет удачно. Вообще найти здесь более-менее рыбное место зимой – это, наверное, самое важное и сложное.
Ведь в ту самую, далекую первую рыбалку мы открыли сразу же самое “заклеванное” место. Прямо под домом, в омуте.
Пробурили первую, можно сказать, в жизни лунку – и на второй-третьей проводке у дна сел приличный окунь. Несмотря на 23 градуса мороза. Правда, дело было почти перед самым закатом, ловить оставалось полчаса, и в тот день это был весь наш улов. Зато потом две или три зимы подряд вся рыба – в этом месте.
Ходили и вверх по Усте, и вниз – ну, попадется плотвичка, у которой ребра напросвет видно, ну ерш, ну уж ладно, окунь, если повезет, – и все. Потом вернешься к дому, забуришься в кустах у омута – и почти всегда берет с первой же проводки либо у меня, либо у Сереги. Правда, дело часто заканчивается на третьем-четвертом окуне: и лункам надо давать отдохнуть. А хочется побродить по реке подальше от жилья. И вот такое далекое и уловистое место вроде бы найдено.
Идем, топаем бахилами по чуть намеченной кем-то тропке. Мимо первого, второго песчаного пляжа, где купаемся летом с детьми. Никаких пляжей, конечно, не видно, все подо льдом, под снегом. На насте – куча следов, особенно хорошо их видно на реке – заячьи, лисьи. Наследила и всякая мелочь – мыши, хорьки, белки.
У первых песков кто-то гулял с собакой, катался с горки, следов очень много. У вторых сходятся два лисьих следа – и тут была возня, только здесь уж не развлекались, а, видно, выясняли отношения: снег укатан, местами продран до дерна, будылья травы поломаны и примяты. Да, и это тоже часть нашей рыбалки: в природе здесь просто растворяешься, она все время отвлекает тебя от главного процесса или, наоборот, напоминает, что процесс этот (то есть рыбалка) – тоже часть природы, и ты не у себя дома, а, так сказать, в общежитии. Дальше идем верхом, далеко от реки. Дорога спускается в лесную низину, заросшую по низу шиповником, а потом выныривает на высокую луговину, и вот – справа открывается Уста.
На этот раз спуститься к реке непросто. Уста замерзла по высокой воде. Первый ледяной панцирь вмерз в кусты, повис на деревьях. Потом вода стекала, и лед постепенно проламывался под собственным весом. В кустах от этого остались многоэтажные конструкции, отдаленно напоминающие недостроенный торговый центр. А вот на открытых местах лед лег прямо на наклонный берег, и река превратилась в огромное ледяное корыто. К воде спуститься можно только по льду. Но там, внизу, трещины, в которые не очень-то хочется въехать. Однако кое-как приспосабливаемся – и вот мы уже “на воде”.
Место известно нам и по летней рыбалке. Здесь под правым берегом спрятался выход из несуществующей уже старицы. Летом он не виден с реки за кустами и хвощом. По высокой воде он превращается в залив, и вода в нем подходит к береговым кустам. Хотя мы и до этого пробовали ловить в довольно похожих местах, регулярного клева не было. Этот заливчик обладает определенным сочетанием особенностей, которое очень трудно описать, но которое всегда почувствует рыбак. Можно сказать и про слабое течение, и про выход из старицы, и про перепады глубин. Но все же это не объяснит, почему же здесь стоит рыба, а в другом похожем месте – нет. Подскажет только опыт. И проверка.
Бурить не торопимся. Серега закуривает, и мы обсуждаем, где и как сейчас подо льдом распределены течения и глубины. Залив сейчас явно есть, и в нем обязательно надо попробовать. Серега решает забуриться в реке недалеко от входа в него, у течения, а я, наоборот, в самом заливчике, но тоже недалеко, метрах в 7-8 от Сереги. Здесь из подо льда со стороны берега торчат кусты. Хочу попробовать на разном расстоянии от них. Серега ориентируется по русловому течению – оно здесь делает изгиб к правому берегу, и как раз между ним и входом в наш залив есть спокойный заглубленный пятачок, который, возможно, стоит обловить.
Серега бурит первый. Тишина такая, что слышно, как снежинки летят. Скрип бура, кажется, должен переполошить все живое. Наверное, где-то рядом сидит под кустом белый-белый заяц, и от работы нашего бура у него душа ушла в пятки, и он уж и не знает, что ему и подумать: не смерть ли за ним пришла? И заяц этот наверняка не один – уж сколько раз мы видели их летом, на заросших травой косах. Иногда идет прямо перед тобой в траве, издевается – попробуй его поймай! А, впрочем, к бурам они привычные: на реку регулярно приезжают и из Баков, и из Уреня. Но вообще эта тишина сама заставляет побольше молчать и разговаривать друг с другом тихо. Как сказал один американский дяденька: “Белое безмолвие”. И как это некоторые приезжие рыболовы умудряются тут и перекрикиваться, и хорошо поставленным голосом на родном “древнегреческом” языке выражать неудовольствие от того, что “рыба сегодня не берет”?
Серега делает четыре или пять лунок – они образуют параллельную руслу дугу и перекрывают вход в залив. Теперь моя очередь. Я бурю пару лунок: одну – в полуметре от куста, а другую – в полутора. Терпения уже никакого нет. Попробую. А там видно будет. “Забрасываю” в ближнюю к кусту лунку. Глубина – метра полтора, течения нет, зацепов вроде бы тоже. Будем разрабатывать.
Сажаю мотылей – по паре на мормышку – и краем глаза посматриваю на Серегу. Он ловит по-своему. Играет он, может, погрубее, чем я, поамплитуднее, порезче, и почти всегда меня облавливает. Особенно по окуням. Иногда он делает паузы, ставит удочку на край лунки, дает мормышкам полежать. Часто рыба берет просто на лежачую мормышку. В общем, кому что нравится.
“Забрасываю”. Играю мелко, “нащупываю” нижней мормышкой дно. Вот кивок чуть приподнялся – мормышка легла. Играю верхней – легкой, красненькой. Пауза. Играю снова, отрываю нижнюю мормышку от дна, медленно поднимаю: сантиметр, пять, десять, сорок, – и так же вниз. Сколько раз придется сегодня все это повторить? Сколько раз переменить игру? И что мы сегодня поймаем? Бывает, весь день так протюкаешь – и уходишь пустой.
Играю и посматриваю на Серегу. Он уже поставил удочку, смотрит на кивок, покуривает.
И – удар! Даже на кивок можно не смотреть. Сердце екает, рука сама подсекает, перебираю леску – окунь, как раз под мою ладонь!
– Серега!
Он не слышит.
– Серега! – повторяю еще раз.
Он оборачивается.
– Немедленно фотографировать! – безапелляционно заявляет он, не вынимая сигареты изо рта, и лезет за пазуху за фотоаппаратом.
– Может, ну его? – слабо отнекиваюсь. Не люблю фотографироваться со свежепойманной рыбой. По-моему, про нее лучше сразу забыть.
– Фотографировать и еще раз фотографировать, – не отступает он.
– И пару слов для прессы.
– Без комментариев, – говорю я и застываю с окунем на ладони.
Серега фотографирует, потом рыба оказывается на льду, и мы продолжаем ловить. Вскоре садится и вторая. Что-то я сегодня облавливаю лидера… Но вот и Серега вытаскивает своего окуня. Пока все идет ровно в ладонь.
Однако мой очередной окунь подводит – мелковат. На душе так хорошо, что рыбу уже жалко, и я спускаю его в соседнюю лунку.
– Ну вот, он опять рыбу отпускает! – притворно негодует Серега.
– Некондиция, – оправдываюсь я.
Клюет и у меня, и у Сереги. На одних лунках получше, на других похуже. Но самые уловистые – две первые, на которые мы сразу и сели.
Через некоторое время мы оба понимаем, что гармония уже достигнута. Мы пришли в тихое, более-менее дикое место (чего хотели оба), расположились и забурились (Серега очень ценит в рыбалке обустройство на месте, подобно какому-то полководцу он мог бы сказать, что рыбалка – это “диспозиция, диспозиция и еще раз диспозиция”), натаскали рыбы. Немного. Но Серега уже сожалеет, что не прихватили блесен. Долой рутину! Настало время экспериментов. Вытаскиваем еще по окуню и думаем, что делать дальше. Выше по реке по правому берегу – многочисленные кусты тальника, перемежающиеся мелкими заливчиками. Решаем идти туда.
Пока торим тропу, перетаскиваем удочки и ящик, буримся, в небе чуть разъяснивает, и сквозь густые низкие облака и сито черных веток на противоположном берегу пробивается солнце. Светит тускло, как на Марсе в пыльную бурю. Но хватает и такого света, чтобы все вокруг повеселело. Сажусь в “своем” заливчике, опускаю в лунку мормышки, играю. Сначала – тишина. Первая проводка, вторая, третья, может быть, десятая… Даю нижней мормышке повисеть у дна – тишина. Ладно. Кладу ее на дно и веду ногтем по шестику. Кивок мелко вибрирует, а мормышка на дне бьется о песок и ил, поднимая небольшие облачка мути. Ничего. Возвращаюсь к “классическому варианту”. Но играю тише, мельчу.
Держусь не за саму “балалайку”, а за шестик. Носик кивка еле трепыхается около одной точки. И вот на отрыве от дна игра кивка вдруг перебивается каким-то непонятным движением. Сразу даже и не сообразишь, то ли он поднялся невовремя, то ли опустился. Пробую еще раз – и снова то же самое. Так. Не понял.
Сосредотачиваюсь на кивке, сижу весь наизготовку. Еще проводка – и вот уже явная поклевка. Подсекаю, перебираю леску руками – плотва. Вылезаю из-за своего куста, смотрю на Серегу, а он тоже с плотвой.
– Н-да, – говорю, – ничего не поделаешь, плотва тоже берет. Он смеется.
Ловим плотву. Она клюет хитро, капризно. Не раз и лунку сменишь и проклянешь все на свете, но все же раз в полчаса сорога не подводит – садится на крючок. И тоже вся будто отмерянная по линейке: с хвостом – в ладонь.
И все же клев прерывается. Солнце прячется в тучах, но и без него понятно, что время зашло за полдень. Не пора ли перекусить, чем Бог послал? Едим по очереди. Я первым достаю бутерброды и печенье, наливаю чай из Серегиного термоса. На рыбалке часто непонятно, хочешь есть или нет. Вот и я стою, механически пережевываю бутерброд и запиваю чаем.
А Серега что-то роется в рюкзаке. Мгновение – и он извлекает пару апельсинов. Я чуть не захлебнулся. И вовсе не потому, что апельсин не такая уж необходимая вещь на зимней рыбалке, а потому что сам Серега – большой противник апельсинов. Еда, по его мнению, нужна основательная и удобная в применении. Апельсин же – это просто лишний вес.
Выражаю на лице общественное недоумение.
– Традиция такая, – говорит Серега и развешивает апельсины на кустах.
И в самом деле. Был случай, я таскал с собой мандарины на рыбалку, и мы их потом фотографировали у лунки с рыбой, в снегу. Пожалуй, если апельсины сейчас сфотографировать, действительно придется таскать с собой цитрусовые на все рыбалки – традицию поддерживать. Ладно, ставлю крышку термоса на ящик, достаю свой фотоаппарат, и мы с Серегой щелкаем апельсины.
– Ой, придурки, ну, придурки… – говорю я.
– Ага, люди на рыбалке рыбу ловят, а мы апельсины
фотографируем, – смеется в ответ Серега.
Плотва в кустах больше не клевала. Мы вернулись на место, с которого начинали, и высидели еще немного окуней. Перед закатом разъяснилось, и солнце выползло к горизонту из-за туч, озарив все вокруг просто неописуемым слепящим и теплым, назло зиме, светом.
Мы снова достали фотоаппараты и стали фотографировать все подряд. Цвета постепенно переходили в нежные пастельные тона сумасшедшей чистоты. Почему нам это в городе не показывают? Слабые охра и кармин волшебным образом превращались в персик, персик – в сирень. Когда на слабо-слабо сиреневом небосводе слабо-слабо проглянула луна, мы засобирались домой. Уже в пути мы увидели, как снег стал лиловым, и луна, как будто специально, пожелтела ему в контраст.
Возвращались по реке. У дома почти в полной темноте выползали из омута на луг. Здесь тоже на берегу лежали гладкие, лишь чуть-чуть припорошенные снегом льдины. Обрыв у омута – метра три. Не с первого и не со второго раза удалось взять его штурмом и выбраться наверх. Там, еще задыхаясь после нелегкой победы надо льдом, снегом и высотой, мы и пришли к мнению окончательному и бесповоротному:
– Да… Ры… ры… балка удалась…
– Прямо как жизнь… Только про апельсины лучше никому не рассказывать.
– А традиции?
– Не поймут…
А я разве кому рассказываю? Я – молчу…