П О Д Р А Н О К
Охота, как заразная болезнь, поразила почти всех мужиков шахтерского поселка. Тянуло их поохотиться, особенно на перелетную птицу, боровую и мелкую пушную дичь. Охота! Перед открытием сезона она становилась смыслом жизни. Все разговоры о подготовке амуниции о будущих удачных вылазках на лоно природы, о предстоящем классном отдыхе.
В долине около поселка на естественных озерках, а больше на искусственных, любовно сделанных охотниками при помощи землеройной техники близ лежащих предприятий (безусловно использованной в ущерб основного производства) были построены скрадки. Они сооружались на основе деревянного каркаса, обтянутого прорезинованным брезентом из шахтных вентиляционных труб. В сторону озерка в скрадке делалась амбразура, которая обычно становилась и входом, внутри сооружались нары, устанавливалась маленькая печурка и готово. Оставалось только кинуть на воду манков и культурно отдыхать в тепле и уюте. Вот тебе, пожалуйста, и Колыма – чудная планета.
В таких мини домиках у воды и отрывались любители-охотники, забывая о женах, детях, о производственных проблемах.
Но мужики по отношению к охоте масса была не однородная: одни с комфортом устраивали себе быт и в тепле и уюте сидели, выставив в амбразуру своих скрадков стволы двустволок и ожидая, когда сядет к манкам стайка уток.
Таким был крепильщик Курычев Дим Димыч. Он каждый год на открытие осенней охоты брал двухнедельный отпуск, проводил косметический ремонт в своем мини домике, завозил матрац, ватное одеяло и даже простыни. А жена ему в термосе на пару-тройку дней приносила борщ, отбивные, макароны.
В одну осень Дим Димыч нарушил традицию, продлил себе отпуск и дождался хода чукотской утки. А надо сказать, что чукотская перелетная мимо колымского края проходила ходом на приличной высоте, только в редкие времена ее могли придавить к земле обильные хлопья снега. И плюхалась она на любую открытую воду, даже обычные лужи, табун за табуном.
Снег для охотника благодать. В такие дни били они утку и гуся целыми мешками.
Удача выпала и Дим Димычу, но как на вред слишком быстро закончились у него боезаряды, надо бы сбегать домой, но лень. Заказал через возвращающихся с охоты мужиков Дим Димыч, чтобы жена его срочно зарядила да незамедлительно принесла патроны.
Жена у Дим Димыча человек исполнительный, тут же села заряжать гильзы, хотя как это делается, видела только издали, так скажем - из кухни, но спорость и старательность проявила.
Принял Дим Димыч патроны и свежий харч от жены чуть ли не по акту и быстренько выпроводил домой.
Первый выстрел издал сиплый звук, да дробь из ствола медленно высыпалась, а второй - так бабахнул, что даже конец ствола раздуло, и синяк на плече у горе-охотника образовался. Подхватил Дим Димыч свои манатки и до дому рванул лень свою исправлять.
Вторая бригада охотников, хоть и немногочисленная, но стойкая. Эти мужики больше отрывались от жен и хлестали водку в скрадках, с песняком, до умопомрачения.
В эту осень сподобилось мастеру-взрывнику Афанасию Грашину завалить гуся. Так себе был охотник Афанасий, больше по части водочки в скрадке употребить любитель. Но вот повезло; может подранок плюхнулся к его ногам, может вообще мертвый? Так он с этим гусем несколько раз в столовую заглядывал, мужиков смущал, да несколько дней приходил в магазин взвешивать, вроде как с очередной добычей, пока ему продавщица не намекнула, что попахивать стал гусь то, протух, наверное. И не уставал же он хвастаться, как он со своей дворнягой Палканом гуся взяли, достал всех своим рассказом и на работе и в столовой и дома, наверное.
Были и такие как Валентин. Он тоже заражался охотничьим азартом, хотя учеба заочно в институте и тяжелая, работа горнорабочим очистного забоя в шахте времени почти не оставляли, но азарт дело темное, мысли отшибает напрочь. В такие времена брал у отца или у дядьки ружье Валентин и мотался по долинам или ручьям, поднимая чирков, а повезет то бил и более крупную дичь: шилохвость, чернеть, грохаля, даже свиязь. . .
Иногда, набегавшись по колымским просторам, занимал Валентин свободный скрадок, коротал ночь до утренней зорьки. А главное любил охотиться один, хотя был и напарник - Васька Беличенко, они работали в одну смену и частенько в спарке. Василий себя дюже уважал и часто хвалился, вставляя в косноязычную речь, еще и слова паразиты вперемешку с матом: “Меня бабы, тыры пыры, страсть как любят, баре пары. Все говорят, бляха моха, схож я с Есениным, а ты как считаешь Валентин тыры пыры, моха бляха?”.
- Может ты в постели и похож на поэта, не знаю, я ж не баба. - Грубо отвечал Валентин, он страсть как не любил хвастовства, - но по «Москве кабацкой» ты его перепрыгнул это точно.
Действительно для Василия на первом месте была выпивка. Пил он много и часто, жил или в шахтной общаге или у вдовушек, ни одна из которых больше года его загулы не выдерживала. И на охоту он всегда прихватывал с собой бутылку, а отойдя от поселка не более километра, начинал предлагать сделать привал. Валентин на охоте уклонялся от выпивки, поэтому Василий в одиночестве приканчивал бутылку с нехитрой закуской: с куском колбасы или сала с хлебом, если повезет, то с зеленью, а бывало и просто с банкой тушенки. После возлияния алкоголя, куролесил он часа три, заваливаясь на кочки и кусты, мешая Валентину скрадывать уток и стрелять. А когда трезвел, начинал канючить, мол, пора домой, интерес к охоте у него пропадал с остатками хмеля.
Походы с напарником, не доставляли радости Валентину и обычно одной подобной ходки, хватало, чтобы закончить личный охотничий сезон, а после одного случая у него вообще все переломилось, оборвалось и напрочь пропал охотничий азарт.
На охоте всякое бывает. Можно и подранка поднять или неудачным выстрелом из птицы подранка сделать. Однажды Валентин чирка с перебитым крылом больше часа искал, почти под каждую кочку заглянул в месте падения птицы. Умаялся от бесплодных поисков, сел на кочку закурил. Сидит спокойно покуривает, присмотрелся напротив, а под соседней кочкой чирок комочком сжался, затаился. Для экономии патронов добил чирка Валентин о приклад. И считал, что это нормально, это гуманно. Осенью подранка ждет неминуемая гибель: или лиса задавит, либо мороз трескучий прикончит. Была правда такая расхожая байка, что человек больных или травмированных птиц, животных берет в свои теплые жилища на излечение, а потом отпускает на волю, но это из области людских фантазий.
Понимал это Валентин и воспринимал раньше убийство дичи спокойно, а здесь всего самого захолонуло.
* * *
Столовую и магазин в поселке строили в конце шестидесятых годов заключенные. Уж и не знаю, кто архитектором-проектировщиком был, но выстроены были два деревянных здания-корабля с громадными козырьками-килями, покатыми крышами-палубами и как пристани крыльцами. И заказчик явно морской души человек. Магазин и столовая стояли напротив друг друга, словно две охотничьих собаки замерев перед командой фас.
Вечерами столовая превращалась в мужской клуб. Мужики здесь тянули бочковое пивко, холостяки еще и ужинали, а страждущие - резво бегали в магазин за более крепкими напитками.
Буфетчица, тетя Клава, не шугала мужиков, пьющих водку. Однако довольно споро расправлялась с в мат окосевшими или пытающими в зале закурить, резво выталкивая таких посетителей своими пухлыми кулаками на улицу.
И в этот день, после приличного возлияния, мужики гурьбой вышли на крыльцо перекурить. Уже подморозило и земля, сменившая цветастый летний сарафан на серо-золотой, покрылась первой зимней простынкой из снега.
На крыльце ублажал своим набившим уже всем оскомину рассказом об удачной охоте Афанасий Грашин. Он, ростом метр с кепкой, вплотную приближался к тому или иному слушателю, заглядывал снизу в верх в глаза и, брызгая слюной, не говорил, а всем видом и поведением навязывал себя: «Представляешь! От одного моего выстрела он камнем и на середину озера. Хорошо, мой Палкан не растерялся и в ледяную воду кинулся. Правду говорю! Еле он гусака на берег вытащил. Пришлось даже помогать. Во какой тяжелый. Точно сухонос был, килограмм на пятнадцать…..».
Слушатель пытался возразить: «Да ты что! По весу это же почти коза получается, а козы вроде не летают».
- Ты чо не веришь мне, да! - Приближаясь еще плотнее к слушателю, размахивая руками, переходил почти на крик Грашин. - Да я же взвешивал в магазине, там весы конечно врут. Точно сухоноса я завалил.
- Не. . ., - возражал другой слушатель, - максимум казарку и подранком нашел.
Третий добавлял: - Да он вообще, где-то дохлую птицу подобрал, продавщица Нелька говорила, что с душком птица была. - Такой разговор постепенно переходил в режим хватания за грудки и рукоприкладства.
Первым гуся в сером тоскливом осеннем небе заметил Валентин, стоящий немного в стороне от основной массы мужиков и куривший в одиночестве, не поддерживая общего разговора. Гусь в полете тяжело перевалился через козырек магазина и сел, почти свалился, между столовой и домом барачного типа, где жил Афанасий Грашин.
- Гусь! - Сразу охрипшим голосом проговорил Валентин. – Смотрите, гусь падает!
Мужики, не сговариваясь, кинулись с крыльца в сторону посадки птицы.
Одновременно от дома к гусю метнулся Палкан Грашина. Он, виляя хвостом, приблизился к гусю, но птица угрожающе зашипела, замахала крыльями и попыталась клюнуть его в мокрый нос, одновременно пятясь в сторону бегущих людей. Палкан испугался такой агрессии, отскочил и стал метаться челноком на недосягаемом расстоянии от клюва гуся.
Первым к раненой птице подскочил Васька Беличенко. Он схватил гуся за шею, поднял над собой и возбужденно закричал: - Во какой кабан, а тяжелый то тыры пыры….
Гусь слабо трепыхался, пытаясь освободиться от душащей его руки.
Василий вполне профессионально зажал тело гуся между ног и с хрустом свернул ему шею. Это он сделал так ловко, словно всю свою жизнь только и делал, что птицам шеи скручивал. Зажав тело гуся между ног, он двумя руками на шее птицы сделал так, как бабы выкручивают половую тряпку, выжимая воду. Потом он опять приподнял птицу над собой.
Мужики завистливо восклицали, притрагиваясь к безжизненному телу гуся: «Гуменник? Точно гуменник, надо бы обмыть».
И только взрывник Грашин, схватив свою собаку за загривок, охаживал ее по спине первой попавшей хворостиной, приговаривая: «Сволота, такого гуся упустил. Получай тварь, получай, убью вражина». Пес метался из стороны в сторону от боли и от непонимания, за что наказывает его хозяин.
Да еще Валентин сидел на грязных ступеньках крыльца столовой и бормотал себе под нос: «Варвары, мрази, зажравшиеся гады. . .». И слезы катились по его бледным впалым щекам.
Петранник.