Это лето, лето военного 42 года выдалось жарким и засушливым. В небольшом уральском заводском посёлке кипела жизнь. Все, кто не ушёл на фронт, работали на металлическом заводе №707 как писалось в тогдашних документах. Завод круглосуточно точил, собирал, упаковывал снаряды и мины. Старики, женщины, подростки, эвакуированные работали по 12-14 часов в день, без выходных, за нашу ещё такую далёкую победу, за 400 граммов ржаного с отрубями, липкого и пахучего хлеба. Черняжка как говаривали местные старожилы и рыночные торговцы. Голодное было время. Голодно было всем. Особенно детям. Их молодые растущие организмы требовали здоровой вкусной еды, а тут пайка как иждивенцам 250 граммов в день, жиденькая кашка, да картоха варёная в кожуре – «мундире». Местных ещё как-то спасали собственные огороды, а жители бараков были лишены и этой радости. Мальчишки чтобы хоть как-то помочь семье с утра пораньше уходили с удочками на речку, чтобы принести хотя бы десяток окуньков в дом, когда и щучку ловили, попадался и лещ. Тогда в доме был праздник – ушица. Девчонки старались не отставать, и собравшись небольшими ватагами уходили в лес, обходя все полянки и опушки, неся домой в плетёных корзинках – красноголовики, обабки, лисички, белые грибы, не брезгуя и синявками, коровиками, свинарями и прочими радостями летнего леса. Пока ходишь костяники наешься, а скоро глядишь и малина пойдёт, тоже хорошо.
Майка и Юрка жили в одном доме.
Майка – это сокращённое и переделанное от Майя, не то имя, не то прозвище.
Майка – невысокая зеленоглазая местная девчонка. Её светлые слегка рыжеватые волосы были часто скрыты белой косынкой и практически были не видны из-за прямой короткой как у мальчишки стрижкb. Если бы не сарафан или юбка Майку легко можно было принять за нескладного пацанчика. Да и водилась она в основном с парнями. Парни на рыбалку и Майка с ними, парни в лес или карьер и Майка следом. И гнали её порой, а она всё равно, хитро улыбнувшись конопушками никогда не отступала от своего. Упрямая, одним словом.
Юрка – двенадцатилетний русоволосый мальчуган, с оттопыренными ушами и вечно прищуренным серым взглядом. Одетый в синюю рубашку, и подшитые черный штаны непонятно как державшиеся на его худобе. Главным богатством Юрки была финка подаренная раненным командиром в поезде в прошлом году. Везде и всегда Юрка брал её с собой и в лес и на рыбалку. А ночью финка всегда была под его подушкой. С ней он считал себя сильнее, а откуда у него другая защита у эвакуированного в чужой край слабого подростка, мать это не отец. Отца он совсем не помнил. Где он, с кем никто не знал.
Юркина мать, Марина Сергеевна, снимала угол у Майкиных родителей. Прошлой осенью приехали они сюда из Калининской области, спасаясь от наступающих фашистских войск. Мать Юрки устроилась в школу учителем истории, а вечерами она шила на ручной машинке «Zinger» - единственном богатстве их семьи. Но на житьё все равно не хватало. Какие деньги в голодное время, за шитьё обычно расплачивались кто картошкой, кто капустой, редко мясом или рыбой. Юрка просился у матери на завод, но она не пускала – какой ты работник, ростом мал, в свои двенадцать и десяти никто не даст. Худой как щеклея Юрка не отставал: «Я все равно пойду, в заводе и паёк и каша на обед, и валенки зимой выдают». Майкина семья тоже особым богатством не славилась, но маленький огородик в четыре сотки здорово их выручал. Пусть мал но все ж таки свой. Когда морковка или свеколка лишней была. Чтобы детки по огороду не гуляли, не шалили, днём дом обычно запирали. Майкина мать работала на железнодорожной станции – принимала и отправляла вагоны. В завод с железом, из завода со смертельным оружием. Отец с утра до вечера пропадал на заводе как каторжный. Легко ли ему хромому было руководить бригадой слесарей, где почти каждый – не излом а вывих. Бабский мастер – смеялись ему в спину заводчане. Но Майкин отец никогда не жаловался, а угрюмо затягивался очередной самокруткой.
В это утро Юрка и Майка вместе пошли в лес в надежде набрать грибов. Но проходив до полудня и набрав всего с десяток сморщенных усохших синявок, они решили пойти домой. Ягод тоже как на зло не попадалось. В последние две недели дождей совсем не было. Руки ребят порой ныли от поливки в огороде. А куда денешься, летом огород всегда требовал трудов, не важно чьих, взрослых или ребячьих. Напившись холодной ключевой водой, ребята пошагали к дому.
- Есть как хочется.
- Терпи Майка, дома что-нибудь перекусим.
- Скорей бы, ни ягод, ни грибов, только ноги намаяли.
- Надо к старому кержацкому кладбищу сходить, там у брошенной деревни Витька в прошлый раз цельную корзину белых срезал.
- Повезло. А когда ходил-то.
- Да на прошлой неделе.
- Эх ты. Да сушь такая стоит. Грибы давно мухи да черви поели. Так они тебя и дожидаются.
- Ага.
- Чет я тож проголодался, а дома то ничего не сготовлено.
- Да мы по-быстрому что-нибудь придумаем.
- А дом то закрыт ещё наверно.
Так они шли через лесок, поле болтая так ни о чем, лишь бы не молчать. Пить хотелось, но даже жажда не заглушала голодного зова подрастающего организма. Пройдя по крайним улицам посёлка, ребята оказались у дома. Дверь была заперта. Навстречу им шла соседка баба Шура.
- Ну что угланы, набрали грибочков.
- Откуда их взять то, всё высушило.
- Господи, измаялись поди, отдохнёте щас дома-то.
- Батя на работе ещё, а ключа то нет.
- А смотри-ка это не мать ли идёт?
К дому приближалась мать Майки. Сегодня она ушла рано утром, ещё почти ночью. Наверно все вагоны на сегодня отправила, теперь до завтра будет дома.
- В лес ходили?
- Да, ходили.
- А где ж ваши грибы?
- Ещё растут, после пойдём срежем.
- Мам ну открывай же скорей.
- Майка, а у вас, что ключа нет?
- Нет.
- Сергеевна видать взяла.
- Юрка, где ключ?
- А я почём знаю. Мы вместе по грибы ходили. Вот на чашку грибовницы набрали.
- Теперь ждать будем.
- Мам я есть хочу.
- Где я вам?.. Не рожу ведь ключ то.
- Чё делать-то?
- Юрка, лезь-ка в огород по забору, надёргай там морковок, ножик у тебя есть, очистите, вот и погрызёте пока. А я к отцу за ключом сбегаю.
Я тоже полезу. Мам я тоже.
Майка опережая Юрку первая перемахнула через забор, следом за ней Юрка. Усевшись с двух сторон морковной грядки. Юрка и Майка стали жадно выдёргивать молодую морковку. Майка сложила около себя кучку и ждала Юрку. Юрка не спешил. Надёргав с десяток морковок, он начал чистить, скоблить ножиком с них землю. Очистив первую бросил её Майке. Затем себе.
- Кинь мне нож!
- Зачем?
- Я сама буду чистить.
- Это тебе не игрушка, а финка.
- Ну кидай же.
- Иди сама возьми.
- Да кидай же Юрка, одолел уже.
- А как в тебя попаду.
- Да ты не попадешь.
- А вдруг?
- Чё дурак?
- Иди возьми.
- Кидай я сама буду чистить, а то тебя только за смертью посылать.
- Нет!
- Кидай говорю!
- Ну держи!
Самодельная финка, описав небольшую дугу над грядкой и блеснув полированным лезвием, шлепком ударилась о грудь сидевшей Майки.
- Ты что?
Юрка побледнев смотрел неподвижно на Майку. Из её подростковой груди, почти ровно по середине торчала его финка.
- Ты что?! Дурак ты зачем в меня?
Майка встала, её глаза испуганно бегали глядя то на финку, то на Юрку. У крыльца в это время слышались голоса отца и матери. Юрка стоял ни жив ни мертв. Что я наделал, вертелось в его голове. На мгновение он перестал видеть вокруг себя, грядку, огород, забор и Майку, громко о чём то кричащую ему. Его глаза наполняли слёзы. Слёзы отчаяния. Майка в это время побежала к ограде. Дверь скрипнула, вышел отец. За ним мать и Марина Сергеевна. Все в сборе. Майка подбежав к ним громко крикнула:
- Смотрите, что Юрка сделал.
- Зарезал?!
- Юрка зарезал!
И схватив двумя своими маленькими руками точёную рукоятку финки, выдернула её из груди. Кровь фонтаном алых брызг выплеснулась наружу вслед за ножом.
- А-а-а…
И Майка бездыханно упала на землю.
- Врача скорее!
- Доченька, что же это. Доченька.
- Юрка иди сюда.
Но Юрка уже не слышал.
Перескочив через забор он бежал что было силы в сторону леса. Подальше от Майки, от её дома, от всех.
Майку похоронили через три дня. В белой нарядной рубашке с красным пионерским галстуком. На похороны пришли все ребята со школы, не было только Юрки.
Патологоанатом местного морга при госпитале, сказал родителям, что смерть наступила не от ножевого ранения – сердце не было задето, да и лезвие вошло не очень глубоко, от испуга – то бишь, от разрыва сердечной мышцы.
Юрка ещё неделю скрывался невесть где, боясь расправы и суда над собой. Но затем пришёл, оборванный исхудавший, с черными кругами под глазами. Ничего не сказали ему Майкины родители, да и о чем говорить. Майку ведь уже не вернёшь. Марина Сергеевна уже перенесла свои не хитрые пожитки в рабочее общежитие – насыпной барак, полу землянку. Дом Майки больше не их дом.
Завод гудел по утрам, и целыми днями точил мины и снаряды. Где-то далеко на западе был фронт, шли бои, принося в посёлок сводки информбюро, треугольные письма и похоронки. Речка несла свои мутные воды дальше, дальше на запад.
Жизнь продолжалась, только уже без Майки.