Когда повеет одичанием...

Рафаэль Соколовский
                ИСТОРИЯ  НЕОБЫЧНОГО АВТОГРАФА

    Среди книг моей библиотеки томик избранного  Шолома Аша «Люди и боги» особенно дорог моему сердцу и памяти. Эта книга неожиданным образом  связала судьбы двух людей, никогда друг с другом не знакомых,  Шолома Аша и Владимира Данько, а я оказался причастным к этой истории. В награду я получил в подарок от Владимира Данько книгу Шолома Аша со стихотворным посвящением. Понятно, что не от замечательного еврейского писателя, так как он жил далеко за океаном, а когда у нас вышли в свет «Люди и боги», он благополучно второй раз эмигрировал -  на небо.
    Вот какие стихи подарил мне Владимир Данько:

                Когда повеет одичанием,
                И дел, и слов усохнет каша,
                Достань со старческим  ворчанием
                Ты с полки этот томик Аша.

                И не от тем и содержания,
                А просто - по ассоциации
                Возникну я в утихшем здании,
                Как зыбкая галлюцинация.

                Я в кресло опущусь у столика,
                И ты, всю грусть поставив на кон,
                Как алкоголик алкоголику,
                Нальешь мне строчку Пастернака.

                Свершится за стеной замужество –
                То жизнь опять шалит проказница…
                Что ж выпьем эту рюмку мужества!
                За жизнь! За смерть!
                Какая разница…
                Октябрь, 1966  года.

     Сегодня, когда «повеяло одичанием», а я уже  пенсионер, в самый раз «со  старческим ворчанием» рассказать историю этого  необычного «автографа».
В те давние  60-е годы, когда  мы жили за «железным занавесом»,  правду о себе самих приходилось узнавать  из передач различных «вражеских голо-сов» – «Би-би-си», «Свобода», «Голос Америки». Передачи эти тщательно забивали глушилки звуками  тракторного мотора. Тем не менее, мы ухитрялись  как-то подстроиться к краешку волны, где слышимость  была лучше, и узнавать новости, которые от нас скрывали.
     Однажды  я услышал  по  «Голос у Америки» о том, что в США вышла не то книжка, не то статья «От Шолома Аша до Владимира Данько». Больше ничего разобрать  среди шума не удалось. Я не поверил своим ушам, пока эту новость не подтвердил кто-то из моих знакомых, кто также предавался  тайному пороку – слушал антисоветские радиопередачи по ночам.
     Неужели про нашего Данько?  Других однофамильцев-поэтов, кто бы печатался в нашей самаркандской газете «Ленинский путь», мы не могли припомнить. Но почему Володя Данько  был выбран на роль человека, принявшего как бы эстафету у Шолома Аша? Он был молод, талантлив, писал не по возрасту мудрые стихи, далекие  от конъюнктуры. Так что внушал надежду, что станет одним из тех, кто вместе с другими своими сверстниками поднимет знамя еврейской литературы, разгромленной  при Сталине. В том убеждали его  стихи, не созвучные со злобой дня.
                Не внять,
                Не осознать величья,
                Не выткать мысль,
                не выпрясть нить,
                Пока похожесть и отличье
                Не сможешь ты соединить.
                И взглядом гор,
                И взором степи
                Ты будешь осужден, пока
                Тебя в тебе самом не слепит
                Твоя
                И не твоя рука.

     Легко представить, как выглядела подобная поэзия на фоне  газетной риторики, сочиняемо рифмоплетами на злобу дня. А Володя Данько как бы отстранялся от политической суеты, продолжая свои попытки  познавать  поэтическими средствами действительность в философских категориях, размышляя о смысле бытия, о предначертании человека, о его духовных исканиях. А мы, пользуясь, что жили в глубокой узбекской провинции, где политическая цензура как бы дремала  в отличие от Москвы и Ленинграда, печатали  многое из того, что не позволяли себе столичные издания. Правда, впоследствии, когда по доносу нашу газету обсуждали на бюро обкома партии,  нам все же всыпали , а меня убрали из отдела культуры под благовидным предлогом укрепления его партийцем. Пятнадцать лет  мне доверяли различные должности, в том числе и ответственного секретаря редакции, что входило в номенклатуру обкома партии, а тут вдруг вспомнили, что я, заведующий отделом культуры и быта - о не приведи аллах! - беспартийный.  Пришлось уехать из Самарканда, благо в Алма-Ате в январе 1968 году открыли «Вечерку» и меня пригласили вести фельетон.
     Но вернемся к нашим баранам. На следующий день  после сенсационной радионовости я разыскал Володю Данько и попросил срочно  зайти в редакцию. Когда я сообщил ему  о том, что он стал персонажем «Голоса Америки», легкая тень пробежала по его лицу. Не то, чтобы он испугался, а, скорее всего, подумал, какими неприятностями может обернуться упоминание его имени в зарубежной радиопередаче. «Да ничего плохого о тебе не сказали, - успокоил его. Наоборот, обозвали тебя чуть ли не молодым классиков еврейской литературы, и теперь на тебя  будут равняться остальные писатели. А бедным школярам придется зубрить твои вирши наряду с Пушкиным и Маяковским, поминая тебя тихим недобрым словом. Ясно, что на твоем жилище прикрепят мемориальную мраморную доску: «Здесь жил и творил…»
     «Неужели? - усомнился Володя  Данько. – Неужели по радио несли всю эту чушь? Ты меня не разыгрываешь?»
     « Ну, немножко я преувеличил, конечно, но сказали, что ты прямой наследник Шолома Аша. Можешь наследовать его штаны…»
     У нас принято было в редакции, как теперь принято говорить, прикалываться, и мы привыкли к взаимным розыгрышам и подтруниваниям. Володя терпеливо с легкой  улыбкой на устах  дождался, когда кончится мой юморной запал, и переспросил: « А если серьезно?»
Я пересказал, что слышал. Вот тогда Данько расплылся в полную улыбку. Понятно, что мы это радостное событие обмыли пивом с солеными косточками в ближайшем шалмане.
Загадкой оставалось, как узнали о Данько в далекой Америке?  Как бы то ни было, а наша газета не могла быть не причастна к зарубежному открытию Данько. Тогда он печатался только у нас.
     Неожиданно для всех нас Володя Данько вдруг переключился на детскую поэзию и быстро добился признания. Нам, редакционным служакам,  тоже нашлось место в его детских стихах –в стихотворении «Карусель»  он сделал нас своими персонажами, посадив «Федю на медведя», а «Рафу - на жирафу». Со станиц нашей газеты его детские веселые стихи  перекочевали в книжки. Сначала Данько издали в Новосибирске и в Москве, так как  нет пророков в своем отечестве, а потом уж в Ташкенте,  хотя все должно было бы произойти наоборот: его произведения хорошо были известны маленьким читателям по газетам и журналам.  Данько приняли в Союз писателей, одна за другой выходили у него книжки. Одним словом, его творческая судьба складывалась как нельзя удачно, когда страна раскололась  на национальные суверенитеты. Данько сделал свой вынужденный выбор и уехал в Израиль. Жаль, что теперь мне уже не налить ему сточку Пастернак…
     Что касается Шолома Аша, то я о нем не забыл. Вскоре мне посчастливилось в одном из букинистических магазинов набрести на его давний сборник  «Гость с того света», изданный в библиотеке журнала « Бегемот» аж в 1928 году. Эта небольшая  книжка удачно пополнила мою «Веселую коллекцию» - собрание юмористики ХХ века. Так  Шолом Аш  веселый как бы дополнил Шолома Аша мудрого…