11. Разумный
Да! Всякая ошибка исключена! Это действительно не что иное, как след, оставленный босой ногой!
Так, так! И всё-таки ты мне попался! Целеустремлённость и сама по себе кое-чего стоит! Ведь если бы я не искал признаки ЕГО пребывания, то, возможно, и не заметил бы этого отпечатка на сероватом песке лесной тропы.
И теперь, даже в случае неудачи в ходе последующих поисков, я имею право сказать, что цель моего предприятия достигнута – я нашёл то, что удаётся далеко не каждому.
О! Как сладок вкус победы!
Однако хватит! Оставим эмоции на будущее! Надо немедленно зафиксировать дорогую находку.
Я достал фотоаппарат и несколько раз сфотографировал след под различными ракурсами, не забыв положить рядом свою зажигалку для оценки его величины. Затем измерил параметры следа при помощи школьной линеечки. Данные измерений аккуратно занёс в блокнот. И, наконец, там же в блокноте сделал соответствующие пояснительные записи.
Короче, сделал всё, как учили.
Итак, вот что я отметил в своих записях.
1. Длина стопы (расстояние, отмеренное по оси стопы от крайней задней точки пятки до пересечения оси с перпендикулярной ей линией, касающейся кончика большого пальца) – чуть более 31 см.
2. Ширина стопы:
- в пяточной части – 12,5 см.
- в предпальцевой части – 16 см.
- в промежуточной части – 14,5 см.
У следа сильно выражена промежуточная часть, иными словами, низок свод стопы. Применительно к следу человека, это называлось бы плоскостопием. Мизинец, второй от него и средний палец почти одинаковы по длине и ширине, зато второй и большой гораздо крупнее. В свою очередь, большой палец выглядит коротким и развёрнутым во внутреннюю сторону. В отличие от медвежьего следа, никакого намёка на отпечатки когтей».
Закончив свои измерения, я немного прогулялся по тропе назад, затем вперёд в надежде обнаружить другие отпечатки, но ничего не нашёл. Пришлось удовольствоваться тем, что имелось. Тогда я снова склонился над следом, чтобы постараться как можно лучше его запомнить. Не исключалась и возможность найти хоть один волосок, но мне это не удалось. Кроме того – чем пристальнее я старался всматриваться в очертание ступни, тем сильнее преобладало желание поскорее покинуть это место.
Что со мной такое?!
Какая-то вялость навалилась ниоткуда, и, одновременно захотелось бежать, не разбирая пути.
Да что это, в самом-то деле?! Ещё минуту назад я с упоением производил свои антропологические измерения, и вот теперь…
Тогда я объяснил себе такое состояние реакцией на чрезмерное возбуждение от находки, понимая в то же время другой (иррациональной) стороной осознания, что причина кроется совсем не в этом.
Давай-ка отсюда поскорее!
Я всё же нашёл в себе силы ещё чуть задержаться на месте находки.
Наломал можжевеловых веточек и прикрыл ими след.
Зачем?
Не знаю! Наверное, только из-за присущей мне склонности к доведению дела до логического конца, хотя я прекрасно осознавал, что здесь некому будет продолжить исследование отпечатка после моего ухода.
Спустя минуту, я быстро шагал по лесной дороге в направлении егерского кордона. Идея ночевать в лесу меня уже явно не прельщала.
* * *
Вот и кордон!
Избы Саррьлухткинд – так на топографической карте называется это сезонное поселение.
Изб здесь всего две. Они располагаются в середине большой поляны, обрывающейся бугром к берегу озера. Одна из изб, несколько модернизирована в духе времени – в старые венцы вставлены стеклопакеты, а крыша покрыта рубероидом. Вторая же осталась в первозданном виде и используется в качестве подсобного помещения.
В позапрошлом году я посещал этот кордон, поэтому уверенно направился к «модернизированной» избе. Мне почему-то казалось, что сегодня там должен дежурить тот же самый егерь, который тогда так любезно указал мне кратчайший путь на южный берег Сейдозера. Вернее, не казалось, а хотелось, чтобы было так. Мне он теперь представлялся этакой «родной душой», с которой я смог бы поделиться своим открытием.
Но я не угадал!
На самом подходе к избе, вместо знакомого егеря я увидел со спины персону весьма, на мой взгляд, экзотической наружности, согнувшуюся над какой-то бочкой. Рядом с существом лежала собака из породы северных лохматых лаек. Она почти не обратила на меня внимания, только повернула голову в мою сторону и часто задышала, высунув язык.
Рост человеческого существа (я даже не сразу понял, какого эта персона рода) не превышал полутора метров. Одето оно было в длинный тёмно-зелёный балахон, из-под которого виднелись носки резиновых сапог. Сверху балахона чёрный полушубок кротового меха, подобный тому, что лет тридцать назад иногда ещё входил в состав туалета деревенских старух.
В каких сундуках хранится такое «приданое»?!
Наряд существа дополнял яркий цветастый платок, намотанный на голову в виде восточной чалмы.
- Добрый день! – поздоровался я со спиной.
- День да не день! – ворчливо ответило через плечо существо, впрочем, без тени удивления в голосе моему визиту, - Уж солнце за камнем давно, а вы всё ходите! И чего вас носит?!
Оно медленно развернулось в мою сторону.
- Ну, проходи! Чего здесь стоять-то!
Я обомлел. Из-под низко нахлобученной на лоб «чалмы» на меня смотрело лицо…
Именно так я в детстве представлял себе бабу-ягу. Ни дать – ни взять! Да ещё эта бочка-ступа!
В одной руке «баба-яга» держала за хвост огромного сига, в другой узкий кривой кинжал, с лезвия которого капала рыбья кровь.
Скуластое лицо её (или всё же это он?!) имело цвет запеченного яблока, оно было покрыто такими частыми и глубокими морщинами, будто она несколько часов подряд спала, уткнувшись в еловые ветки.
Всё-таки, наверное, это – она!
Узкие раскосые глаза-щели, на подбородке несколько длинных седых волос, а во рту короткая трубка.
А, может, и он!
- Э-э-э! Здравствуйте! – выдавил я из себя, - Скажите, а где егерь?
- Все уехали! Не знаешь, разве? Рыба сейчас идёт!
- А когда он вернётся?
- Вернётся! Далеко уехали – на острова. Все вернутся!
- Скажите! А можно здесь рядом палатку поставить? Ну, чтобы переночевать!
- Зачем палатку?! В чум проходи! Вон ноги-то, какие мокрые!
- А-а-а-а, может всё-таки будет лучше…
- В чум, в чум! Я сейчас!
«Баба-яга» пыхнула своей трубкой и отвернулась к бочке.
Мне ничего не оставалось, как повиноваться, и я толкнул дверь избы.
Внутренность дома занимала одна просторная, уже знакомая мне по предыдущему визиту комната. Две застеленных железных койки, большой стол грубой работы, три стула, шкаф в одном углу, вешалка для одежды в другом, печка-буржуйка, посередине помещения маленький электрогенератор, одинокая лампочка под потолком. На одной из стен большая бумажная фотография Сейдозера. Вот и всё убранство. И никаких атрибутов избушки на курьих ножках – ни чёрных котов, ни летучих мышей, ни черепов. Только в печке полыхал не слабый огонь, да гудели смолистые поленья.
Я сбросил рюкзак и присел возле стола.
Чего делать-то? Как себя с ней вести? Может, предложить консервов? А спать? Где я буду спать, если возвратятся егеря? Уж, не с бабой ли ягой?!
Мои размышления были прерваны вернувшейся хозяйкой. Она вошла в комнату всё с той же неизменной трубкой во рту, только теперь в её руках вместо рыбы и кинжала были огромные тряпичные носки, расшитые полосками кожи.
- Снимай свои ботинки-то! Ноги, как лёд! Вот, пимы надевай! – и она протянула мне носки-сапоги.
Я стал послушно развязывать мокрые шнурки ботинок.
Вот сейчас посадит меня на лопату и в печь!
Но баба-яга сделала другое. Она схватила мою обувь и проворно выскочила за дверь. Через окно мне было видно, как она быстро вперевалку бежала с моими ботинками в направлении нежилой избы.
Этого ещё мне не хватало! Сейчас возьмёт и сварит мои берцы, и пойду я домой по камням в этих пимах, если вообще куда-то смогу пойти!
Вскоре старуха снова вернулась, теперь уже с дощечкой, на которой лежала большая рыбина.
- Чай пить будешь, муксун есть будешь! – безапелляционно заявила она, - Если водка есть – водку пей! И мне нальёшь!
- Водка есть! – ответил я, роясь в рюкзаке и доставая оттуда водку и продукты.
- А это убери! – сказала моя благодетельница, указывая на тушёнку и рыбные консервы, - Муксун свежий! Жирный, сладкий муксун. Макароны оставь, такие-то макароны я люблю!
И она взяла один пакетик роллтона.
- А ещё конфеты люблю, да жевать нечем! – добавила баба-яга, засмеявшись и показав пальцем на свой единственный, но весьма длинный жёлтый зуб.
Кажется, первый лёд общения был сломлен.
- Меня зовут Андрей! – представился я в ответ на её любезности, - А Вас?
- А тебе зачем? Зови меня просто бабушкой!
Тут я понял, что, не желая того, затронул запретную тему. У всех северных народов не входит в этикет церемония взаимных представлений. Имя человека – большая тайна, и разглашать его каждому встречному не принято. А врать, они тоже не приучены. Ну, бабушка, так бабушка!
Бабуля снова быстро метнулась от стола, схватила прокопченный чайник и поставила его прямо на печь, а два стакана соответственно на стол. Затем извлекла из складок одежды свой страшный кинжал и в мгновение ока располосовала принесённого сига на огромные куски.
- Наливай! – сказала она, указывая на ёмкость с водкой.
Рыба оказалась то ли слабого копчения, то ли малосольной, короче, почти сырой, она обильно сочилась жиром и сукровицей. Я сначала долго не отваживался её отведать, но потом, глотнув водки, решился оценить вкусовые качества местного натурального продукта. И не пожалел об этом – было действительно очень вкусно. А, главное, «нажористо»!
Выпили по первой, после второй разговорились. Оказалось, что она мать одного из егерей. Её привезли сюда с «большой земли» и оставили на кордоне на время рыбной путины присматривать за хозяйством, а также вести первичную обработку той же рыбы.
Я не знал, как оценить, то положение, в котором оказался здесь наедине с этой раритетной бабулей. Ведь мне так хотелось поделиться информацией о находке следа с более или менее компетентным человеком, а заодно и узнать его мнение по вопросам, касающимся этой темы. И таким человеком мог вполне оказаться егерь. Но вышло так, что сейчас на его законном месте сидит живой представитель царства фольклора, пьёт водку и, раскачиваясь на скрипучем стуле, пыхтит своей музейной трубкой.
Интересно, выпускает она её когда-нибудь изо рта – хотя бы для того, чтобы вновь набить табаком?
Мне не сразу, но всё же удалось перевести разговор в нужное русло. Начал издалека. Сначала спрашивал о том, какая рыба водится в озере, да какие звери в его окрестностях. Она охотно и со знанием предмета отвечала. Но, когда я попытался у неё узнать, что за зверь может оставлять большие следы, наподобие человеческих и даже показал ей фото на дисплее камеры, от словоохотливости бабули не осталось и следа.
- Не знаю, не видела! – резко и односложно ответила она и погрузилась в молчание.
Ясно! Значит ей известно и об этих следах! Только почему такая реакция?
Почему да почему! Потому что я вторгся в пределы запретные даже для них, а не только для меня – приезжего из города. И о существовании такого «табу» давно известно всем, кто сталкивается с проблемами ЕГО изучения путём опроса населения.
Но я не хотел и не собирался отступать, я попытался привлечь всё, имеющееся у меня в наличии обаяние, я щедро наполнил водкой её стакан и даже схватил и стал жадно обгладывать самый большой и жирный кусок сига – тот, что примыкает непосредственно к голове. Но надежда заставить её разговориться, таяла с каждой минутой. Казалось, что шансов нет никаких, как вдруг она сама решилась продолжить беседу на эту «щекотливую» тему.
Даже и не знаю, чем мне удалось её пронять?!
- Ладно! Скажу тебе! – изрекла, наконец, бабушка, - Есть такие следы, но их оставляет не зверь.
Она пыхнула своей трубкой, выпустив огромный сизый клуб дыма.
- Его оставляет не зверь! – повторила она, и снова воцарилось молчание.
Я её больше не понукал, теперь было понятно, что это молчание совсем другого рода. Просто бабуле надо было настроиться на определённую «волну», а мне оставалось лишь терпеливо дожидаться, когда это произойдёт.
И моё терпение оказалось не напрасным!
- Это был пакхэзен! – сказала бабуля.
- Кто? Пак… Пакхэзен?!
- Да! Пакхэзен – хозяин! А, может, пактйемент – хозяйка. Не знаю, кто из них оставил этот след, но ты не должен был не только мне о нём рассказывать, но даже и смотреть на него!
- Почему? Хозяин может рассердиться?
- Нет! Но он не любит когда вмешиваются в его дела.
- Но я вовсе не вмешивался в его дела, я только смотрел на его след!
- А это уже и называется – вмешиваться! Он - хозяин. Откуда ему знать, для чего ты смотрел на его след?! Вот я сегодня хозяйка, а ты пришёл. Сиди, разговаривай, пей чай, ешь рыбу, хочешь спать – ложись и спи! Но ты же не ходишь и не высматриваешь, где я храню эту рыбу, и сколько её здесь! И сам брать не будешь. Попросишь у меня – я дам. Также и хозяин! Разве ты спрашивал разрешения фотографировать его следы?!
- Да нет, конечно. Как я мог спросить у него разрешения, если я его не видел?!
- Может, и не увидишь никогда, но он-то тебя теперь точно увидит!
- Почему?
- Я уже говорила - потому что хозяину надо узнать, зачем ты смотрел на его следы! А, вдруг, ты хочешь его убить или поймать?! Твоё счастье, если он посчитает тебя просто сумасшедшим!
- Хорошо! Ты говоришь, что теперь он должен меня увидеть. Это значит – сначала разыскать. А что он может сделать мне, когда найдёт? Напасть? Убить? Напугать? Или что?
- Откуда мне знать?! Он хозяин – ему и решать! Но ничего хорошего не жди!
Итак, судя по её понятиям, получалось, что я влип в историю, и выход для меня только один – так или иначе, с той или иной степенью тяжести последствий, но оказаться в лапах хозяина. Забыл добавить – рано или поздно!
Хорошенькая перспектива!
Мне всё же не хотелось выглядеть в дискуссии с бабулей полным профаном. Народная мудрость – дело серьёзное! И, тем не менее, существует ещё и понятие, именуемое здравым смыслом. Короче, я решил «подловить» её на слове.
- Скажи-ка, бабушка! - задал я вопрос, - Вот ты говоришь, что нужно разрешение хозяина. Это на всё, или только на исследование его следов, или, может, на что-нибудь ещё другое? Тогда на что?
- На всё! – спокойно и уверенно ответила она.
- И на лов рыбы в том числе?! – не унимался я, - Те егеря, что уехали ловить рыбу, тоже спрашивали на это разрешение хозяина?
- А ты как думал?! Конечно, спрашивали! И не только. Ещё они просили богатого улова.
- Значит, из твоих же слов следует, что любой дурак может попросить у хозяина чего угодно, и он это получит, главное, чтобы не раздражал его – не смотрел на следы! Так я должен тебя понимать?! Объясни!
Бабушка посмотрела на меня, как смотрят на маленького ребёнка, который не реагирует, когда ему говорят, что писать в штаны – это не совсем правильно. Потом усмехнулась, пыхнула трубкой и вдруг выдала нечто, достойное философа.
- Что я тебе скажу?! Мои слова – это только слова! А дурак – не тот, кто чего-то не понимает, а тот, кто считает, что всё можно объяснить! Всё – наливай водку! Я больше не хочу об этом разговаривать!