Константин Яковлевич-человек пожилой и интеллигентный. Не так давно работал сторожем при казенном учреждении. Или, как говорил один из героев старого фильма, ночным директором. В долгие, тихие вечера уютно устроившись у массивной лампы и вынув из потертого футлярчика очки, любил окунуться в необъятный мир. Брал бережно, стараясь не нарушить первичную целостность печатного материала. Само действо вносило некоторый диссонанс в умиротворенную душу.
Воспринявший сызмальства католические принципы и дисциплину, Константин Яковлевич понимал, что поступает не вполне правильно. Все лежащие на многочисленных полках газеты и журналы попадали следующим утром в почтовые ящики. Но их нахождение здесь, в пахнущей типографской краской и клеем подсобке, порождало в седой голове такие ожидания, что рука невольно тянулась к аккуратно разложенным кипам.
Через минуту перехлестнутая волнами информации, легкая зыбь угрызения успокаивалась. Маленький мир расширялся необозримо, подсвеченный быстро меняющейся иллюминацией, призывами глашатаев и зазывными позами красивых женщин. Константин Яковлевич пытался отыскать в этом сверкающем множестве маленькое зерно истины. Но она зарождалась не в разворотах и колонках. Всё это многословие лишь ускоряло притихшую за окном ночь большого города. И поглядывая изредка в окно, Константин Яковлевич уже не чувствовал себя так одиноко. Ближе становились те, кто уехал на родину предков. Гостя у них, он с удивлением разглядывал появившихся младенцев, осторожно принимая их у розовощекой статной немки. Искал и с удовольствием находил в посапывающем комочке свои черты. В костеле, под высокими сводами, их души соединялись. Через два дня, уносимый берлинским поездом, смахивал Константин Яковлевич сентиментальную, старческую слезу. Лишь в этом казенном кресле, в комнате, пропахшей типографской краской и клеем, он осознавал, что является в этой зыбкой жизни истиной.
Заметает ночной город. В снежной круговерти чернеют окна казенного заведения. Лишь отблески красного маячка над железной дверью оживляют картину. Утром сюда придет немолодая женщина. Пороется в потрепанной сумочке, приставит магнитный ключик к железной пипке. Упадет торопливая тень на пустующее кресло. Через час зашелестят, опускаемые в почтовые ящики, газеты и журналы. Улыбнется, проходя мимо смешной таблички на одном из них, та немолодая женщина. Не увидит за ворохом газет и журналов, притаившуюся за железной дверкой, в пыльном уголке, истину.