Пошли! Неужели?
Первую аварийную тревогу сыграли, когда нога последнего проверяющего ступила на пирс. Вот так. Не раньше и не позже.
Личный состав первого отсека, который состоял из БЧ-3, электрика и трюмного, томно разлегся на пустых торпедных стеллажах. Настроение было мажорное. Проверки закончились. Еще неделя перехода, и стоящий два года на приколе у пирса, крейсер можно быстренько сдать заводу на ремонт, и домой.
Вдруг на нижней палубе раздался громкий шлепок, почти, как удар кувалдой по прорезиненному корпусу. И сразу следом за ним послышался, все усиливающийся, шум воды. Командир минно-торпедной боевой части, или попросту – минер, молодой, но шустрый лейтенант, отрывать зад от кресла не захотел.
-Иваныч, -:обратился он к своему старшине команды,- сбегай, глянь, что там.
Иваныч, в меру упитанный мичман, с физиономией деревенского пройдохи, тихо матерясь, полез на нижнюю палубу. Прошло еще несколько секунд, прежде чем оттуда раздалось:
- Аварийная тревога! Поступление воды в трюм первого!
Еще не понимая смысл происходящего, минер рванул «пипку» «каштана»:
- Аварийная тревога! Поступление воды в трюм первого!
И уже на бегу:
- Загерметизировать отсек! Приготовить аварийный инструмент! «Сорока», за мной.
Спустившись в трюм - огляделся. Вода била сильной струей толщиной в руку.
Оценив обстановку доложил в центральный:
- Сорвался забортный клапан системы охлаждения компрессора. Неисправность угрозы затопления отсека не представляет, но придется повозиться. Прошу прислать комдива три.
После сказанного, оставив мичмана с трюмным по прозвищу «Сорока» запускать осушительный насос, минер поднялся на верхнюю палубу.
Просунувшись в люке, тут же посмотрел на часы, и не смотря на трагичность ситуации, засмеялся.
Его матросы, которые даже путем бесконечных тренировок не могли уложиться в заветные шесть минут норматива при одевании аварийного снаряжения, по истечении 1.5 минут прошедших с момента аварии, уже нацепив гидрокостюмы, прикручивали к ним шланги дыхательных аппаратов.
Да, желание жить сильный ускоритель.
Заставив матросов снять одетое, минер занялся устранением последствий аварии.
Кое-как, с помощью подоспевшего командира дивизиона живучести, ликвидировали неисправность. Правда, трубопровод пришлось попросту заглушить, оставив компрессор в нерабочем состоянии. Но по большому счету и бог с ним. Не в автономку, а на ремонт все таки собрались.
В общем, с опозданием на пару часов отвязались от пирса, и под благословление комдива тронулись в путь. Пошли, на зло всем скептикам, до последнего не верившим, что такое возможно.
Два года стояния у пирса, без выходов в море, без доковых ремонтов, давали о себе знать. Да еще и по старой флотской привычке флагманские специалисты, пытались снять оборудование на запасные части. Проще говоря, занимались «раскулачиванием». Само собой, уже в процессе подготовки к переходу, все время, что-то ломалось, текло и взрывалось. В дивизии экипаж в шутку называли «смертниками», хотя смешного было мало.
Комдив, зная о предстоящем тяжелом переходе, старшим на борт назначил начальника штаба. Мужика спокойного, не склонного к панике и истерике. А самое главное опытного, и пользующегося абсолютным авторитетом в дивизии.
Трудно сказать, об этом или о чем-то другом думали члены экипажа, суетящиеся на мостике, а так же на носовой и кормой надстройках лодки. Но то, что у каждого из них вертелось в голове «Пошли!», это было точно. С еще большей степенью уверенности можно было угадать и то, что каждый ставил перед собой вопрос –«Дойдем ли?». И, ни кто в мире не мог поручиться за то, что хоть кто-то из подводников мог с уверенность дать на него положительный ответ.
И только минерская кошка Манька, взявшую моду спать на главном командном пункте в командирском кресле, привычная к корабельной суете, лежала, прикрыв глаза, все своим видом излучая уверенность в счастливом завтрашнем дне.
Вы под воду? Не угадали!
Пройдя «Три брата», вышли в район дифферентовки. Погода стояла прекрасная. Мимо проходил, спеша в Петропавловск, морской красавец-лайнер «Михаил Шолохов». Сказка! Но сильно расслабляться не приходилось. В голове свербело: «Погрузимся или нет?»
Зайдя в район, доложились, и сыграв тревогу, начали погружаться.
Глубиномер показывал 16 метров. Перископная глубина. Механик склонился над «каштаном»:
- Осмотреться в отсеках!
Опережая его следующие действия, включился 4-й отсек:
- Аварийная тревога! Поступление забортной воды!
На поверхность вылетели пробкой.
Долго приходили в себя, устраняя аварию. Слава богу, все обошлось. Проверились на герметичность, и вновь под воду. И опять, трель аварийной тревоги не дала такой возможности.
Командир, посоветовавшись со старшим, объявил отбой. Решились прерваться на ужин. Успокоиться и прийти в себя.
Нарушая все приказы и нормы довольствия, начальник штаба, пользуясь своей властью, приказал выдать вино на ужин вместо обеда, прошедшим днем.
Но и 50 грамм оптимизма не прибавили.
Перекурив, решили продолжить попытки. Приказ на переход в подводном положении, ни кто не отменял.
В очередной раз, дав лодке погрузиться до 20-ти метров, океан решил, что шутить с ним хватит, и постучался в прочный корпус более настойчиво. Проржавевший клапан 8-го отсека впустил его внутрь. И опять тревога, и опять борьба за живучесть.
На этот раз последствия устраняли долго и мучительно.
Начштаба, крутил сигарету в пальцах, пока не сломал ее. Посмотрел на командира, на притихшего старпома, всегда излучавшего энергию и жизнерадостность, а сейчас пришибленного и постаревшего. Подойдя к командирскому креслу, взял на руки дремавшую кошку. Почесав ее за ухом, послушал ответное мурлыканье.
- Нет, ребята бога гневить не будем. Трижды не удалось и хватит. Командир, запиши в журнал – в связи с невозможность погрузиться, старшим на борту принято решение идти в надводном положении. Подготовь телеграмму, я подпишу.
И вернувши кошку на место, прошел в каюту.
В Центральном ожили и засуетились. Воспользовавшись моментом, замполит тихо и незаметно исчез.
До первого отсека, не смотря на свою, грузную фигуру бывшего борца-тяжеловеса, он домчался бегом.
Влетев на торпедную палубу, вытер пилоткой лоб и истерично заорал на минера:
- Ну где? Быстро сюда! Куда дел? Один спастись хочешь? А о людях ты подумал?
Ошалевший минер стоял столбом, не понимая происходящего. После продолжительного и не совсем внятного объяснения стало ясно, что замполит требовал предъявить ему икону Николая Угодника, по слухам якобы, имеющуюся у минера.
Икона действительно была. Ее, по всем правилам иконописи нарисовал, и подарил ему друг. Этот талантливый парень, хоть и был ракетчиком, что его явно не украшало, однако рисовал здорово.
На дворе был 1990 г., но не смотря на гулявшую по стране гласность и перестройку, предметы культа и религиозная литература на кораблях не поощрялась. Поэтому минер прятал икону в сейфе, вместе с секретными документами и спиртом.
«Вот гады! Кто то настучал.» - :подумал он, и стал отнекиваться.
Но испуганный вид и удивительная настойчивость замполита, сыграли свое.
Гремя ключами, открыл сейф и достал икону. Зам, схватил ее, и бережно прижимая рукой к груди, убежал в Центральный.
Обстановка на ГКП к тому времени начала приходить в норму. Механик по «Каштану» улаживал последствия аварий. Старпом с помощником составляли списки вахт и вестовых. Командир, подвинув Маньку, сел на краешек кресла и подозвав штурмана, уткнулся в принесенную лоцию Курильских проливов.
Тяжело дыша, замполит влетел в Центральный. Бешено глядя по сторонам, отодвинул командира БЧ-2 и наконец, видимо найдя то, что хотел решительно шагнул к одному из приборов в центре ГКП. Бережно, и как можно аккуратнее закрепил икону за проходящий рядом трубопровод.
Неожиданно громко вздохнув, вдруг улыбнулся такой милой и непосредственной улыбкой, что даже командир открыл рот.
Вот так, благодаря решению начштаба, и под присмотром Николы Мерликийского, мы тронулись в путь в надводном положении.
Гунплен
Вместе с начальником штаба, чье пребывание на борту лодки было не просто нужным, а в сложившейся обстановке и крайне необходимым, нам на переход навязали еще и начальника политотдела дивизии. Персонаж достойный небольшого, но отдельного внимания.
Наш начпо не сильно отличался от своих собратьев. Осторожный, не интересующийся ни чем, кроме того, что касалось непосредственно его и футбола. Как и все капитаны 1 ранга, мечтавший получить адмиральскую «муху» на погон. За неведомые простым смертным заслуги, имел орден. А еще он дико боялся моря. Нет, с брега на волны смотреть конечно любил, но вот выйти в него на корабле было уже как-то страшновато.
Ни кто не знал, что произошло, может он чем-то насолил самому члену военного совета. Но в море с нами его все таки выгнали. Узнав об этой этом, наш замполит неделю драил каюту, готовя ее к приезду «высокого» гостя.
Хотелось бы рассказать об одной особенности нашего партийного рулевого. Передние зубы у него были из благородного металла, и то ли демонстрируя их, то ли пытаясь олицетворять собой счастливый советский народ, он постоянно улыбался. Офицеры в дивизии его так и не поняли, приклеив прозвище – «гунплен». Как известно из классики, герой Гюго тоже всегда смеялся, только нашего к такому состоянию привел не нож безжалостного хирурга, а по все видимости, собственная дурость. По крайней мере, всем так тогда казалось.
«Гунплен», появившись на борту, вдруг проявил неожиданное от него, знание устройства корабля. Поджидавшему еще на пирсе заму, он торжественно вручил свою сумку, и поинтересовался кто живет в нижней каюте 2-го отсека.
Узнав, что в четырехместке проживающих только двое – минер, да штурман, заявил, что жить на переходе, будет именно там.
Бедный замполит, видя, что труды его по встрече и размещению начальства не будут замечены, и соответствующим образом оценены, скромно поинтересовался причиной такого решения.
- Как же так, товарищ капитан 1 ранга. Там и кают-компания ближе. Экипажу лекции читать. Опять же, с коммунистами беседу провести. Да просто - чаек попить.
Ответ начпо окончательно похоронил еще оставшуюся в наивной замполитовской душе надежду на светлое коммунистическое завтра.
- Дурак ты Вовка! Хрена мне твои коммунисты. Если, что случиться, то так в пятом «бис» и похоронят. А из второго, я за секунду до первого доберусь. А теперь вспомни где у вас отсеки живучести? Вот так-то брат! А насчет порядка я потерплю. Минер как у вас, надежный парень? Спасет при случае?
И получив положительный ответ от в конец сраженного зама, стал подниматься на борт лодки.
Вызванному минеру было приказано: с целью сохранения жизни дорогого руководителя, доставить в каюту ТРИ!!! дыхательных аппарата и столько же ПДУешк. Так же, было разъяснено, что при возникновении ЧП, один из матросов должен вначале доставить начпо в первый отсек, благо далеко бегать не надо, и только потом заниматься борьбой за живучесть.
Добитый всевозможными проверками и придирками штаба минер понял, что спокойно ему не дадут уйти даже на дно. И смирившись со своей судьбой, побрел выполнять приказ.
Первые аварийный тревоги показали, что толстый, неуклюжий и неповоротливый «гунплен» обладает определенной потенциальной энергией, достаточной, для быстрого разгона в сторону спасительного первого отсека.
Но жизнь есть жизнь, и привыкнуть можно ко всему. Вот и наш начпо, потеряв счет аварийным тревогам, уверовав в мастерство экипажа и чудодейственную силу минерской иконы, перестал на них реагировать. Весь переход он просидел в каюте, так и не осуществив замполитовской мечты о проведении образцового политзанятия.
Придя же в пункт назначения, потребовал, что бы буксир сначала доставил на берег его, и только потом начал бы осуществлять постановку лодки к пирсу. Что и было сделано.
Хотя экипаж от этого сильно не загрустил.
Штурман – звучит не только гордо, но и громко.
На переходе, вместо положенных трех штурманов у нас было только два. Штурман и штурманенок. Прямо, как Штепсель и Тарапунька. По крайней мере, выглядели они именно так.
Штурман - по прозвищу «Билл», это два метра роста, килограмм 120 веса, мастер спорта по гребле - в прошлом. Штурманенок – от горшка два вершка, веса мягко скажем легкого, шахматист-любитель в настоящем.
А вот с мозгами, было все наоборот. «Поросший мхом», ленивый «Билл» напрягался только при раздаче «шила», да еще при игре с доктором в преферанс, и то не сильно. А штурманенок, год, как выпущенный из училища, вкуса к службе не потерял. Дело навигаторское знал и любил. В спорных ситуациях, будучи уверенным в себе, шел на пролом, доказывая свою правоту.
А к чему это я? О, вспомнил!
Вы знаете, как ревет раненный слон. Мы, то же не знали. До третьего дня перехода. А на третий день мы его услышали. И сразу поняли - так реветь мог только именно слон, и именно раненный.
Сколько страсти, душевных переживаний и сомнений слышалось в этом реве. Все: несбывшиеся мечты; утраченные надежды и окончательно похороненное настоящие, слились в едином порыве.
Крик менял тональность, и как подобает слоновьему, в конце звучания срывался на высокие ноты.
В гробовой тишине, он перемещался по отсеку откуда-то снизу вверх, и наконец, вплотную приблизился к ГКП. Мгновение, и в центральный вломилась огромная туша штурмана. Взгляд его устремился к креслу механика. Открыв рот, он простым и доходчивым языком, столь любимом на флоте, стал объяснять командиру БЧ-5 все, что думает о нем самом, а особенно о его подчиненных.
Услышав рев, на ГКП прибежали командир и начштаба. Но и им не удалось остановить штурманского красноречия. И только через несколько минут, когда страсти слегка поулеглись, из него удалось выжать несколько крупиц информации, на основе которой был сделан вывод – у штурмана «навернулся» навигационный комплекс. Вместе с гирокомпасами.
Вот так, не больше и не меньше. А причиной тому послужила сломавшаяся перед этим холодильная установка. Только вот в общем калейдоскопе аварий и выходов из строя различных механизмов, механики забыли предупредить об этом БЧ-1. И как результат - наступил штурманский коллапс.
Командование, переваривая услышанное, стояло молча. И только не понимающий происходящего, в силу своего незнания устройства корабля замполит, пытался изобразить из себя бодрячка, весело заглядывая присутствующим в глаза.
Момент был критическим. Проходить Курильские проливы, при частых туманах, мелководье, с вышедшими из строя приборами было равносильно самоубийству.
Пауза затягивалась. Осознавший свою вину механик, склонился над «Каштаном», боясь лишний раз напомнить о своем существовании.
Нет, тысячу раз был прав комдив, отправляя с нами старшим начальника штаба.
Он вышел из ступора раньше всех. Спокойно подняв голову, посмотрел штурману в глаза.
- Ты, я надеюсь секстан не пропил? -: и получив положительный ответ добавил, - по солнышку на флоте ходят, по солнышку. Да по звездам еще, по пеленгам. Работай штурман, пора и головой подумать.
Посмотрев на механика, бросил:
- Через пять минут ко мне в каюту. - : И уточнив добавил - За подарками.
Обстановка несколько разрядилась. Штурман, бормоча что-то под нос, ринулся к себе в рубку. Чрез минуту туда же примчался штурманенок.
Вечерело. Старпом с минером стояли на мостике, поглядывая по сторонам, и кутаясь в «канадки» от налетавших порывов ледяного ветра.
В ограждении рубки послышалась возня, и вскоре появились штурман и его лейтенант, волоча за собой ящик с секстаном, коробку с хронометром и целую кучу литературы.
При этом, всем видом своим они давали понять, что судьба экипажа в этот тяжелый момент, находилась именно в их руках.
Вот тут-то и пригодились прославленные штурманенковские мозги. Выяснилось, что «Билл», по истечении 15 лет службы на подводных крейсерах, по причине полной ненадобности, окончательно забыл, астрономию и все что с ней было связано.
Полагаться приходилось только на младшего. И он не подкачал. Сначала определил место. Потом точно вывел нас к проливу. Ну а тут и механики, изнасилованные начальником штаба, посуетились, и запустили таки, проклятую холодилку.
Ну что, идем дальше!
Бедные японцы
На второй день перехода сломались опреснительные установки. То есть они не совсем сломались, но того, что они вырабатывали, хватало только на охлаждение реакторов. И экипаж это почувствовал очень быстро. Воды стало катастрофически не хватать.
Собранный по этому поводу консилиум из лучших механических голов, решения проблемы не нашел.
Как это часто бывало и раньше, ответ предложил командир.
Выход из создавшегося положения был красив и элегантен. В ракетных шахтах у нас, вместо боезапаса были грузовые макеты. Для балласта они заполнялись водой. Прекрасной пресной водой. И было ее много. Сложная конструкция из трубопроводов, шлангов воздуха среднего давления и нескольких манометров, позволяла надеяться на лучшее. Оставалось только ее собрать.
Третий дивизион, крича, и матерясь друг на друга, за несколько часов смогли смонтировать требуемую схему.
Вода пошла. Вкусная, камчатская.
Только вот внешний вид лодки несколько изменился, благодаря постоянно открытым крышкам нескольких ракетных шахт. А в остальном жить можно, и даже очень.
Тихо, без крупных аварий и приключений дошли до пролива Лаперуза.
Встретивший нас тральщик, предложил подождать до утра и с самого «ранья» начать проводку.
За ночь решили накачать воды в цистерны, но не смогли. Перекусив еще затемно, разобрали систему водоснабжения, закрыли шахты, и с рассветом двинулись в путь. Тралец шел по носу, указывая путь и облегчая работу штурманам. Супостата видно не было.
Как и положено, при приближении к вражеским берегам, на мостике появились особист и замполит. Лица серьезны и соответствуют моменту. Проверив рубочные двери, закурили и задумчиво стали вглядываться в сторону Японии.
Не прошло и получаса, как загудел движками «Орион». Судя по знакам на крыльях – японец.
Ну эти не американцы, дисциплинированные и особенно не наглеют.
Через час к самолету привыкли, внимания уже не обращали.
Скоро появился японский эсминец. Пристроился рядышком. Сыграв подъем на нем начали физзарядку экипажа.
Со стороны просто идиллия. Раннее утро, три корабля, мирно покачиваясь на легкой волне, идут на Запад, неся с собой свет восходящего солнца.
К обеду уже все всем надоели. Замполит, засуетившись, сбежал первым. Особист, еще какое-то время своей откровенной зевотой, мешал стоящим на вахте старпому и минеру, но потом вздохнул:
- Я на минутку -: и исчез внутри лодки.
Оставшиеся, облегченно вздохнули, и угасший было разговор ожил.
Ближе к вечеру ситуация с водой стала выходить из-под контроля. Собрался военный совет, и было решено собирать систему не дожидаясь темноты.
Против был только особист, заявивший, что не может допустить пребывания на надстройке личного состава. А вдруг кто сбежит?
Спорили долго, пока начштаба не заявил:
- Оперу выдать автомат и отправить с механиками. Пусть их и стережет. Ему по должности положено.
Поняв свою промашку, особист слабо пытался возражать. Ему ужасно не хотелось торчать на ветру. Но вопрос был решен, и все разошлись.
Готовясь к операции, казалось учли все, кроме, как выяснилось реакции японцев.
Когда на ракетной палубе засуетились люди, на мостике эсминца выстроилось пол-экипажа с биноклями. Видимо гадая, что могло произойти. Когда вылез особист с автоматом, японцы на всякий случай сыграли тревогу. А когда открылась первая шахта, эсминец рванул в сторону, резко прибавив хода и переложив руль на борт.
Остается догадываться, что они подумали: авария с ракетой, расстрел матросов или еще какая напасть свалилась на русских, но вскоре появился самолет с радиационными датчиками, и стал над нами кружить.
Эсминец, задвигав жерлом пушки, шел уже на приличном удалении.
Но не лодке на них сильно внимания не обращали. Ждали горячего обеда.
Лаперуза прошли уже в темноте.
Японец, пожелав семафором счастливого плавания, ушел в свои территориальные воды.
Счастливо и ему. Идем дальше.
Дошли!
Поверить в это сложно, но за девять суток перехода, механики смогли почти все восстановить. Ну вообще-то не совсем все, но для погружения должно было хватить.
Долго собирались духом. Проверялись на герметичность, и набивали воздух. Начштаба нервно курил, и наконец, глянув на командира, кивнул.
Сыграли тревогу.
Видимо, Николай Угодник, в реальности оценив работу экипажа, дал свое добро. Океан не злобствовал. Отдифферентовавшись всплыли, отдышались и вновь погрузившись, пошли, как и положено подводной лодке – в полном соответствии названию.
И вот наступил торжественные момент. Всплыли в районе ожидания. Слева темнея привычными еще с училища очертаниями, вырисовывался остров Аскольд. Севернее был Путянин.
Доложившись о прибытии стали ждать буксир сопровождения. Не дождавшись, медленно пошли сами. Бухта Павловского встречала неприветливо. Не дожидаясь приглашения ломанулись прямо через узкую горловину, но истеричный крик оперативного остановил лодку.
Встали на якорь. От берега шустро подбежал долгожданный буксир. Но, как выяснилось, радовались рано. Буксир забрал начальника полит отдела, и был таков.
Приморская земля оказалась не слишком-то гостеприимной.
Делать нечего, стали ждать дальнейших указаний.
Через день с корабля ухал начальник штаба со свитой. Складывалось впечатление, что мы оказались тут никому не нужными.
Продукты и курево заканчивались. Прикомандированные на переход офицеры и мичмана, пытались любым путем улететь домой.
Через неделю, лодка со стороны, представляла собой печальное зрелище. Грязный, с оторванными листами шумопоглащающей резины корпус. На ракетной палубе, на кое-как установленных, растяжках, как в старом одесском дворе сушилось белье. С кормовой и носовой надстроек свободные от вахты члены экипажа ловили рыбу.
Для полноты картинки, не хватало черного пиратского флага. Командир, утомленный бессонными сутками перехода, отсыпался. Старпом сильно не шумел.
Экипаж после, пятидесяти шести аварийных тревог за одиннадцать суток перехода, приходил в себя. Хотя по мнению старожилов, главные напасти были еще впереди.
Полный пэ, или все – приплыли.
После того, как наш некогда гордый и красивый крейсер, все более видом своим стал напоминать рыбацкую шаланду, командование флотом все-таки опомнилось и решило поставить нас к пирсу для подготовки к постановке в завод.
Оживший экипаж, чуя скорое отбытие на базу в Рыбачий, суетливо начал готовиться к сдаче корабля. По прикидке механиков, еще неделя или полторы и все, готовьте акты приемо-передачи.
Но предчувствия стариков, как всегда оправдались.
Подводник, особенно опытный, беду телом ощущает. Пятая точка у него чувствительна. На этом весь флот и держится.
А расслабишься, потеряешь бдительность, и все – жди неприятностей.
Вот мы, и дождались.
Удар о борт был сильным. Не смотря на разницу в водоизмещении, спецтанкер, ударивши нас, сумел встряхнуть лодку. От этой встряски оборвались концы электропитания с берега, и наступила полная задница.
Точнее она могла и не наступить, но бравый спецтрюмный матрос Шеповал, чтобы не было сильно скучно, очень постарался, и большая часть воды охлаждения первого контура реактора, вылилась в аппаратную выгородку.
Вот теперь, в повести аварийного перехода корабля, была поставлена жирная, радиоактивная точка.
К такому повороту событий уж точно ни кто не был готов.
Командир первого дивизиона, вместе с начхимом, нырнув в трюм 7 отсека, первыми начали борьбу со свалившейся на наши головы напастью.
Во многом, благодаря их самоотверженным усилиям, распространение аварии предотвратили. Но как быть дальше?
Устранение последствий аварии, или о вреде химиков флоту
Командование флотом, тихо содрогнулось от полученных известий. И пошла вниз цепная реакция распоряжений. Шла она, шла, пока не уперлась в службу радиационной безопасности флотилии. Тут следует допустить некоторое лирическое отступление.
Что такое химик на флоте? Для начала представьте себе нормального человека, которого пять лет учат разным видам химии. Результат конечно предсказуем – к выпуску конченный идиот. Добавьте сюда почти полное отсутствие перспектив продвижения по службе, и вы получите это ограниченное, своими уже окончательно перепутанными в голове, формулами жалкое подобие флотского офицера. Первый год, ну от силы три, они еще представляют собой какую-то слегка пригодную для службы субстанцию. Ну а потом, как правило, наступает полная деградация, или срабатывает инстинкт не признанных гениев. Все вокруг дебилы, а их умных и талантливых ни кто не замечает. Вот так и живут, флотские химики, отравляя своим никчемным существованием, жизнь нормальным окружающим их людям.
Это я к тому, что таким вот «орлам» из службы РБ доверили ликвидацию последствий нашей аварии. Прибежали табуном. Долго толкались на пирсе, не решаясь спуститься в низ. Но видимо, от длительного пребывания на береговой службе, мозги химиков, отказывались работать полностью. Поэтому ограничились выставлением перед пирсом флажков с надписью «Заражено». После этого уехали, ни кому, ни чего не объяснив. Больше мы их к счастью своему, до окончания ликвидационных работ, и не видели.
Нам немного повезло. Наш, «родной» начхим, еще не потерял к тому времени, кое-каких навыков, и после длительных причитаний и всхлипываний, начал работать.
Отмывались долго и нудно. Старался весь экипаж. Даже замполит, пару раз спускался в реакторный отсек.
Но вновь и вновь, приезжали гражданские специалисты с завода, мерили уровень загрязнения, и не давали «добра» на постановку в завод. Наконец необходимые разрешения были получены.
Стали готовиться к отходу. Вот тут и нарисовались, во второй раз, доблестные береговые химики. Как выяснилось, они пришли подписывать акты на списание якобы использованного при устранении аварии имущества. Как только наш командир увидел строку - 1500 килограммов спирта-ректификата, то спустил комиссию с трапа.
К слову сказать, когда в 90-е годы вышел Закон о ветеранах подразделений особого риска, то вся эта береговая сволочь умудрилась наполучать себе льгот и орденов, а с экипажа не один так и не был награжден. Типичное для флота явление – поощрение не причастных.
Все таки сдали!
О том, как мы сдавали лодку ремонтному экипажу, можно написать отдельную повесть. Скажу кратко, несмотря на все, к середине ноября мы были уже дома.
Сейчас, вспоминая переход, осталось ощущение сумасшедшего везения. Или может все таки, Никола Мерликийский подставил нам свое плечо, доведя до места назначения. Трудно сказать, но вспоминая пережитое, невольно содрогаешься. И ведь все это за идею, а не за деньги. Нынешним к сожалению, этого уже не понять.
Обняв жен и детей, попив и погуляв, пошли служить дальше. Не зная, к счастью о том, что впереди нас ждал прием лодки после заводского ремонта.