Иллюзионист Аскольд Николаев считался самым сильным шахматистом в цирке. Бориса Федоровича, более известного, как клоун Румпель, изрядно игравшего в эту прекрасную игру, сей факт слегка задевал. Очень уж хотелось заставить удачливого фокусника тоже сделать что-нибудь этакое, чтоб и он, и весь цирк надолго запомнил. Румпель то долго-долго рассчитывал партии, то, наоборот, горячился, - и проигрывал, одну за другой.
Ох, уж оторвался на нём Аскольд за год! Как насчет пройтись «лунной походкой» перед премьер-министром, когда тому вдруг вздумалось посетить старый и прославленный, но давно не самый популярный в стране цирк? А полчаса жонглировать банками с пивом на автобусной остановке? Да еще в полдевятого утра, когда похмельные алкаши со всего квартала сползаются к закрытому ещё магазину, дабы поскорее припасть к источнику целебному? А едва не сорвать представление, оборвав репризу на середине, поклонившись и возгласив: «Я бесконечно благодарен Партии и Правительству за нашу веселую жизнь»?! Слабо? А народный артист России Борис Федорович Румаков все эти безумства, и многие другие, честно выполнил: проигрыш есть проигрыш, и неважно, платишь ли ты сколько-то там денег за неудачу в покере или преферансе, или прилюдно сходишь с ума, получив мат ходу этак на двадцать шестом…
Да только, почтеннейшая публика, давно известно: сколь веревочке ни виться, кончик-то сыщется! Проморгал, проморгал гроссмейстер Аскольд обманную атаку, угодил, друг сердешный, в ловушечку-то! Да и матец схлопотал! Ровнехонько на тридцатом ходу!
Иллюзионист поднялся с тяжким вздохом. Протянул руку.
- Браво. Ты меня уделал.
- Еще нет, - прищурился клоун, пожимая руку фокусника.
- Я почему-то именно так и думал… Итак?
- Итак, ты спрячешься в фойе на самом видном месте, и проведешь там ровно два часа – даже если найдут. Собственно, когда найдут, ты должен будешь отвечать на их вопросы – вот по этой шпаргалочке… - и Румпель протянул другу исписанный кусок картона.
Аскольд, мрачнея с каждой строчкой, «шпаргалочку» прочел.
- Ох и зверь ты, Борис! Но – понимаю, да… Это ты еще мягко… Так что, я пошел?
- Давай. Успеха.
Аскольд прошел к себе в гримерку, постоял в раздумье перед шкафом с мелким реквизитом, кивнул своим мыслям, достал несколько вещей. Тут его телефон заиграл старинный шлягер «у меня сестренки нет, у меня братишки нет».
- Здравствуй, Фридрих. Докладывай. Пять по математике – хорошо. Три по чтению – плохо! Что завалил? Что-о?! Отвратительно. Хуже некуда, господин Николаев, Фридрих Аскольдович. Блин, у тебя что, скейт отобрать, чтобы ты, наконец, «У лукоморья дуб зеленый» выучил? Смотри, отберу ведь! Да приходи, конечно. Но не меньше часа сегодня отдашь Пушкину. Какому Егору?! Александру, блин, Сергеевичу! Из-за которого трояк схлопотал. И главное, Фридрих. Не ищи меня в фойе. Не ищи, понял? Вот и молодец. До вечера.
Фридрих Аскольдович понял отца творчески. Собрав волю в кулак, «Лукоморье» он выучил еще в троллейбусе, под одобрительные кивки пенсионеров. Проехал свою остановку, пришлось возвращаться. Зато, если пару раз еще повторить, послезавтра можно пересдать на пятерку и обезопасить скейт. А в цирке, едва переодевшись, схватил свою доску – и в фойе. Папа запретил там искать себя (чего это он там вообще забыл?), но кататься-то можно? А то ж! Мальчик медленно отъехал в самый конец фойе. И начал разгон.
- У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том, - декламировал Николаев-младший, мчась по фойе, - и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом…
Все фойе, от туалета до туалета, проезжается ровно за два четверостишия. Неплохая скорость. Продолжим.
- …Там лес и дол видений полны, там на заре прихлынут волны… Черт! Забыл! – с досады Фридрих остановился посреди фойе. – Холера! Куда ж они там прихлынут-то?...
- На брег песчаный и пустой, двоечник! – громыхнул глас с небес. – И не ругайся тут!
Он ошарашенно огляделся. Никого. Ну, дела…
- Кто здесь? – нерешительно спросил Фридрих. Нет ответа. Тишина. Мальчик встряхнул головой – цирк, чего тут только не бывает, снова взял разгон: - …на брег песчаный и пустой. И тридцать витязей прекрасных чредой из вод выходят ясных, и с ними дядька их морской.
Он успешно дочитал стихотворение до конца, ни разу не сбившись. Глас с небес более не раздавался.
- Фридрих Аскольдович, ты здесь? – послышался голос со стороны манежа.
- Здесь!
- Вот и отлично, - в фойе вышел клоун Митяй, напарник Румпеля. – Здравствуй. Чего звонил-то?
- Привет! Слушай, мне пацаны сегодня такой видеоролик показали – это что-то! Полный восторг!
- Ну, рассказывай.
- Там акробатка, каучук работает. Китаянка, кажется. Гибкая, как я не знаю что. Но это половина дела! Она стоит в центре площадки, а вокруг разные трамплины расставлены, и, пока она там в узлы завязывается, над ней парень на скейте летает – такое вытворяет! Ух, это видеть надо!
- И что? Хочешь сработать такое?
- Нет, хочу сделать лучше. Как – не знаю, еще не придумал. Но непременно лучше и круче, иначе и браться я не стоит!.
Митяй с улыбкой посмотрел на парня, а наверху кто-то кашлянул и произнес:
- Молодчина, Фриц!
- Я – Фридрих Аскольдович, - холодно произнес мальчик. – А вы кто? Я вас вообще не вижу.
- Я что-то тоже никого пока не вижу… - пробормотал Митяй. – Хотя постой-ка… глянь на люстру. Что-то с ней не так.
- Да, - кивнул Фридрих. – С ней что-то не так, не пойму, что. Но там явно никого нет.
- Да? А я вот уверен, что кто-то все же есть. Только мы его практически не видим. Откуда-то же прозвучал голос? Я уверен, что оттуда.
- И не в первый раз…
- Тем более. Товарищ невидимка, вас не затруднит представиться?
- Я Гарри Поттер в волшебной мантии! – пропищала странная люстра. – И если вы никому не скажете, что меня видели, я не стану кое у кого отбирать скейт.
- Папа? – ошарашенно пробормотал Фридрих. – Ты… ты что там делаешь?
- Тихо! – шикнула люстра. – Сюда идут! Никого тут нет, ясно вам?
- Да, папа, - еле слышно произнес Николаев-младший и кивнул. А в фойе появились новые действующие лица.
- …рекламные баннеры повесим, как обычно, вот тут, - показала Любовь Васильевна Исаковская, заместитель директора, командовавшая билетными кассами и всем фойе, включая администратора. Последний также присутствовал, делал пометки в блокноте. – Так, Андрюша… А шарики повесим над входом, вот тут, тут, и вокруг лю-у-устры… Стоп. Это еще что такое?
- Что, не понял?
- Андрей, что у нас с главной люстрой?
- А что с ней? Хм. С ней что-то не то.
- Это я сама вижу.
- Здравствуйте, Любовь Васильевна! – поздоровались Фридрих с Митяем.
- Здравствуйте, молодые люди. Вы не в курсе, что случилось с нашей люстрой? Такое ощущение, что в ней удвоилось количество лампочек… За счет чего только, непонятно.
Люстра предательски чихнула.
- Ой, - сказала Любовь Васильевна.
- Кто здесь? – спросил администратор.
- Малютка-привидение из Кыргызстана! – глумливо ответила люстра и демонически расхохоталась.
- Униформу со стремянками сюда! – распорядилась замдиректора.
- Их нет никого, кажется – развел руками администратор. – Выходной же…
- Кто сидит на люстре? Слезайте немедленно!
- Ну, предположим, Гудвин, великий и ужасный, - отозвалась люстра. – Желаете в Канзас? Могу доставить!
- Борис Федорович, - спросил Андрей. – Признайтесь честно: вы опять проиграли в шахматы?
- Увы, нет, - горестно вздохнул осветительный прибор, - но вообще-то я – Питер Пэн, летящий на крыльях ночи к непослушным мальчикам и девочкам!
- Румпель, - процедила Любовь Васильевна, - тебе это так не сойдет!
На сей раз горемычный светильник ничего не успел ответить, потому что в фойе появился Румпель собственной персоной, в компании директора цирка и замдира Луноходова.
- …так что, друзья мои, мы никак не можем игнорировать требования времени. Нам необходимо делать «уличную» программу, - вещал директор. – Вообще, это безобразие: по всей Европе выступают уличные труппы, а мы тут сидим в четырех стенах. Непорядок, господа! Пора возвращаться на площади!
- Идея неплоха, но… давайте по максимуму подключим молодых? – предложил Румпель.
- У нас много талантливой молодежи. И далеко не все заняты в программе, а зарплату, между прочим, получают! – вступил Луноходов.
- Борис Федорович? – удивилась Исаковская. – Вы как здесь? Почему вы не на люстре?
Фридрих с Митяем засмеялись в голос, администратор к ним присоединился.
- Любовь Васильевна, голубушка, - опомнился Румпель, - а… что мне там делать? С вами все в порядке? Мне жена говорила, сегодня магнитные бури…
- Но на люстре кто-то есть! И я считала, что это вы!
- Что вы, душенька моя, что вы! Стар я уже, по люстрам лазать… Да и не вижу я никого…
- Там кто-то есть. Оно… оно разговаривает – вот все слышали!
- Да? – заинтересовался директор. – Это очень любопытно. В высшей, я бы сказал, степени… - и, задрав голову, громко спросил: - Поведай мне, о, люстра, кто же ты?
Люстра испустила вздох тысячепудовой тяжести, и, откашлявшись, продекламировала:
- Я сам из тех, кто спрятался за дверь, кто мог лететь – но лишь змеёй прополз. И ты, мучитель мой, ответь теперь: довольно ль я излил горючих слёз?
- Довольно, довольно, - рассмеялся Румпель, аплодируя. – Браво! Представление окончено, слезай.
- Посторонитесь немного… - все отошли, с люстры упала веревка, и по ней спустилось нечто невообразимое. Смотреть на это существо было решительно невозможно: моментально начинала кружиться и болеть голова.
- Здравствуйте, господа, - поклонился Аскольд Николаев, снимая зеркальный плащ и стараясь никому не смотреть в глаза, особенно, Исаковской.
- Не браните его сильно, пожалуйста, - попросил Борис Федорович. – Просто мы играли в шахматы… и, в кои-то веки, повезло мне!
Фридрих подошел к отцу, взял его за руку.
- Браво, папа – прошептал мальчик. – Я тебя, честное слово, не искал! Но это… Это было очень круто!