О тех, кого помню, люблю и …ненавижу
Когда жить остаётся недолго, хочется подвести какие-то итоги, посмотреть на пройденный путь чуть-чуть со стороны. Моя линия жизни привела меня к онкологии. Думаю, что это неслучайно. Когда-то я прочитала знаменитую вещь Трифонова «Старик». Клином вошёл в мою память рассказ старика о том, как во время Гражданской войны людей, не выполнивших приказ, перед казнью оставили в камере смертников. Все были в равном положении, но как по-разному они себя вели! Один, сжавшись в комок, молча сидел в углу, другой громко рыдал и т. д., а поразивший моё воображение вдруг пошёл в пляс – он танцевал чечётку. Странно, но мне хотелось «сбацать» чечётку задолго до того, как я оказалась в «камере смертников»: от обид, боли, предательств. Рассказывая о школе, даже просто перечисляя то печальные, то забавные события (их было, конечно же, гораздо больше) уже можно догадаться, что такая бурная деятельность трагична изначально! Наверное, нормальные люди и понимали. Но не я… Мной владела идея миссии, служения. В таком случае мог спасти надёжный тыл, любящая семья. А вот этого-то и не было. Тысячу раз прав был Л.Н. Толстой: женщина вне семьи гибнет.
И хотя говорят, что детство – самое прекрасное время жизни, я не совсем в этом уверена, потому что каждый раз, когда какие-то эпизоды тех далёких дней вдруг возникают в сознании, они не согревают мне душу, а мучает какое-то тревожное ощущение беззащитности и ранимости, от которого становится не по себе.
Впервые к размышлениям о детстве подтолкнул меня концерт Игоря Ильинского в Доме художника в Москве. Мне было в это время около 30 лет. Ни о начале своей жизни, ни тем более о её конце не думалось: казалось – впереди бесконечность! В это время актёру было за 80 лет. Возможно, это был последний концерт в его жизни, т.к. через две недели я услышала сообщение о его смерти. В первом отделении он читал отрывок из «Детства» Л.Н. Толстого. До сих пор слышу его печальный и счастливый одновременно голос: «Прекрасная, невозвратимая пора детства!». Великий артист, читая начало трилогии, прощался с жизнью, с творчеством, любовью зрителей, и слёзы катились по морщинистому, но прекрасному и одухотворённому лицу. Он не стеснялся их. Все мы, сидящие в небольшом уютном зале, плакали вместе с ним, потому что почувствовали бренность наших желаний и устремлений. Кто-то рядом в антракте удивлялся, что первое отделение длилось около часа, а Ильинский ни разу ничего не забыл, ни разу даже не споткнулся, хотя на сцену его вывели под руки (видимо, он уже ничего не видел) и посадили на стул. Меня же поразило другое: он безумно любил жизнь, душа не устала, она не состарилась. Его не было жалко, скорее возникало чувство восхищения и преклонения перед Личностью. Но и что-то тоскливо заныло во мне: у меня почему-то нет такой привязанности к детству, нет такой защиты и внутреннего комфорта от воспоминаний о первых годах жизни.
В чём причина? Воспоминаний не так много. Отчётливо вижу чуть-чуть со стороны, как дед катает меня, трёхлетнюю, по комнате в коляске. Дом был двухэтажный, но деревянный. Его снесли недавно, и мне всегда было жаль тех несчастных, что задержались в прошлом веке, прозябая в нем. Комнатка маленькая, неуютная, жили в ней все вместе: бабушка, дедушка, мама и я. Бабушка с дедом спали на полатях. Была ещё кухня, переделанная из кладовой, поэтому крохотная, но с окном. Её все любили, даже гордились, потому что у других и такой не было. Во дворе у меня было три друга – три мальчишки: один – младше, другой – старше, а третий – ровесник. Я сама себя называла Витей. Думаю: это с подачи мамы, которая любила отца (я Витальевна!), кроме того, все мечтали о мальчике, представительница женского пола в их планы не входила. Наверное, беззаботное, счастливое детство первые шесть лет всё-таки у меня было. Я бегала и скакала с мальчишками во дворе, лазила по деревьям и … чувствовала себя защищённой. Бабушка для меня специально готовила, дед мечтал сделать пацана, поэтому учил с трёх лет пилить, строгать и … курить. Всем этим мы занимались во дворе в деревянном сарае. Как-то бабушка застукала нас за перекуром. Был жуткий скандал: с тех пор я больше никогда не курила. Охотка была отбита навсегда.
Единственный тревожный эпизод засел в памяти. Как-то по радио (это была ещё большая чёрная тарелка) вдруг зазвучали позывные и мужской голос, завораживающий и торжественный (конечно же, это был Левитан!), произнёс несколько раз: «Работают все радиостанции Советского Союза!». И бабушка, человек не робкого десятка, на меня прицыкнула, чтобы я замолчала, и выдохнула: «Господи, неужели снова война началась!». Не помню, какую новость передал тогда Левитан, но до сих пор не люблю людей, которые смеются над тем, что это поколение выносило всё повторяя: «Только бы не было войны!».
Семья, в которой я выросла, была очень странной, если не сказать «случайной», используя выражение Достоевского. Всю жизнь занимаясь воспитанием, могу с уверенностью сказать: нет, микроклимат в семье, взаимоотношения между её членами, традиции, наконец, должны были сделать меня совсем другой, чем я получилась.
Бабушка с дедом приехали из Кировской области, т.е. мы - вятские. Никаких романтических отношений между ними не было: их сосватали родители из соседних деревень. Бедный дед! Несколько раз хотел уйти от своей благоверной, но очень любил маму, поэтому так и не решился. Забегая вперёд, скажу, когда хоронили бабушку, а дед уже лежал в земле, у меня вырвалась фраза: «Бедный дед, опять она тебя начнёт третировать!». «Старушка» (я её так стала называть с 20 лет) никогда не работала. Как-то я спросила её: «Почему ты всю жизнь просидела дома? У тебя же прекрасное здоровье?» Эта небольшая и очень симпатичная пожилая женщина медленно повернула голову и величественно произнесла: «А вот ты так попробуй устроиться!». Нет, несколько лет всё-таки «оттрубила» сторожем в одном учреждении. Было ей тогда около 60 лет. Каждый раз, когда её спрашивали о работе, диалог получался на славу!
- Анна Фёдоровна, много вам платят?
- Да нет, сильно мало!
- А что вы делаете?
- Да сплю!
Заявляю – не пошла я в бабушку, «не удалась» и «устраиваться» так и не научилась! Да и по природе своей мы были настолько разными, что понять друг друга, нам было не дано. Её никогда не мучили укоры совести, что кого-то обидела или оскорбила, а я, сколько себя помню, даже пятилетняя, чулочки-то по очереди первыми надевала: боялась, что один из них обидится. А как-то мама повела меня в кино. Дома постоянно говорили о новой квартире, которой нас вот-вот должны были осчастливить. Фильм был о Бетховене. И когда в последних кадрах его показали нищим и бездомным, я на весь зал провозгласила: «Как же так? Даже такому композитору не могут дать квартиру!» Все засмеялись, а когда картина закончилась, многие, проходя мимо нас, спрашивали: «Где тут сердобольный ребёнок, который заботился о Бетховене?» Мама смеялась и с удовольствием меня показывала! Но однажды наша прогулка сорвалась… Меня причесали, нарядно одели и отправили во двор ждать маму. Видимо, решив не тратить времени даром, я подошла к карусели (честно говоря, это были две доски, прикреплённые гвоздями к вкопанному в землю пню) и затолкала внутрь палец. Ноготь на указательном пальце сошёл мгновенно, кровь хлынула – я испугалась. В этом обычном для ребёнка событии есть два момента интересных. Во-первых, врачи сказали, что новый ноготок будет уродцем, а он вырос нормальным. А главное, как среагировал дед! Невысокого роста, приземистый, но крепкий, обладавший недюжинной физической силой, он руками в сердцах разобрал карусель, разбросав доски в разные стороны. Было ощущение: он может уничтожить всё (или всех), посмевшее меня обидеть. Впервые тогда я поняла, что такое «ЛЮБОВЬ»!
Дед был личностью замечательной, если не сказать уникальной! Сейчас меня поражает его любовь к чтению. Хотя он закончил 4 класса церковно-приходской школы, читал много и избирательно! Любимый писатель – Драйзер. Полное собрание сочинений было прочитано им полностью. Особенно понравившиеся места он отчёркивал ногтём и показывал мне. Я сейчас бьюсь над тем, чтобы дети, с которыми занимаюсь, подчёркивали карандашом моменты, которые чем-то задели их. Объясняю, что только в этом случае это останется в памяти и в душе. А этот простой мужик дошёл до всего сам.
Старушке же проявить свой сильный и властный характер было негде, поэтому она стала абсолютным лидером дома. Все деньги, зарабатываемые мамой и дедом, она забирала и выдавала по своему усмотрению. Я, в силу своей профессии, много читала, но такой мощной, хотя и противоречивой личности, даже в литературе не припомню, не только в жизни. Не получив никакого образования (читать её научила я), имела обо всём вполне здравое суждение. Очень любила детей, и они с удовольствием шли к ней на руки, а их не обманешь! Но в ней сидела жажда унижать, издеваться, пытаться кого-то из семьи добить, уничтожить! Причём она назначала для себя жертву и методично её мучила! Когда этот человек становился недосягаем, она выбирала следующего члена семьи. Так сначала это был дед, потом я. Но даже любимой дочери и правнуку стало доставаться, когда мы разъехались и я стала жить отдельно! Диктатура в семье поддерживалась и тем, что она ни маму, ни меня не допускала на кухню. Я часто хихикала, потому что сама она есть блюдо, не очень получившееся, отказывалась, говорила: «Да что-то не хочется, а вы ешьте, ешьте!»
Самыми запоминающимися были прогулки с мамой в выходные дни. Меня нарядно одевали, причёсывали, и мы отправлялись или в парк, или в кафе. Именно в это время я училась видеть прекрасное в каждом деревце и в каждой травинке. Тогда город был чистенький, аккуратненький, с таким количеством зелени, что даже в самый знойно-тяжёлый день солнышко до нас дотронуться не могло – над головой почти всегда оказывалась раскинувшаяся настоящим шатром листва. Даже на газонах (не говорю в парках и скверах) были посажены цветы. Всё время ездили поливальные машины, и было уютно, м. б., поэтому тогда принято было гулять по центру города. Было много интеллигенции. Но «иных уж нет, а те далече»… Сейчас стараюсь не смотреть на лица: от их туповато-нагловатого выражения становится тоскливо и безрадостно. Везде звучит мат. Деньги, выделяемые на благоустройство города, тратятся, по-моему, только на то, чтобы уничтожить деревья: их или выкорчёвывают полностью, или обрубают так, что они очень напоминают заграждения во время войны. Некоторые так и не выживают после такой экзекуции. Другие, неприкаянные и обиженные, уже не хотят быть пушистыми, редкие веточки растут от ствола, и все деревья (тополя, клёны, яблони) неприлично стали похожи друг на друга. Не помню, где прочитала, что от обезьяны до человека миллионы лет, а от человека до обезьяны один шаг. Подозреваю, что многие его уже сделали…
Но вернёмся в те времена! Мы с мамой любили играть, глядя на облака и представляя их то животными, то сказочными персонажами. По дороге училась и читать. Тогда на каждом доме был написан лозунг, но вечером не всегда все буквы горели, а я старательно читала: «…енин жил, …енин жив, …енин будет жить!» Как так получилось, что не горели все первые буквы этого знакомого имени, до сих пор не знаю. Получила я и первые уроки нравственности. Если мама видела пьяного, всегда с презрением замечала: «Чьё-то счастье идёт!».
Когда мы переехали в двухкомнатную квартиру, появились элементы уюта. Старушка «возлюбила» ковры. Так как деньги зарабатывала всё-таки мама, она убеждала дочь купить очередной ковёр всеми возможными и невозможными средствами. Садилась в уголок (а это ей было не свойственно) и рыдала крокодиловыми слёзами. Они катились по лицу, старушка их не вытирала. Кротость и смирение были на лице её. Как только мама произносила фразу: «Нет, не будем покупать!», лицо старушки преображалось в долю секунды, и вместо божьего одуванчика возникала мегера. Слёзы ещё текли по лицу, но глаза становились холодными, мгновенно проявлялась жёсткость (если не сказать жестокость!), и она или орала, или зловещим шёпотом добивалась своего. Мама сдавалась. Уверена: в ней умерла не просто актриса, а великая актриса. Я, будучи зрителем этой комедии, откровенно забавлялась.
Но вот отношение к деду не вызывало оптимизма ни тогда, ни сейчас. Она унижала его не просто с удовольствием, но с наслаждением! Какими словами только его старушка ни обзывала! Как его ни третировала! Даже кормила тем, что мы есть не захотели. Не давала ему отдохнуть. Ненависть выплёскивалась из неё вёдрами нечистот! Дед терпел всегда очень долго: молчал и отворачивался. Но в какой-то момент обида переполняла его добрую, но несчастную душу, он вставал и спокойно, но зловеще говорил только одно слово: «Убью!». Старушка понимала, что теперь - «ноги в руки» - и вперёд. Я ещё не успевала моргнуть, а она оказывалась уже вне квартиры. Один раз как-то замешкалась – он её правда чуть не убил. Спасла я, протиснувшись между ними. Но вот это качество от деда ко мне, бесспорно, перешло. Могу терпеть, кажется, бесконечно, (даже мама говорила, что я терпеливая), но уж если что-то достало меня, убью и уйду не оборачиваясь!
Почти сразу же взрослые приобрели дачу, вернее пресловутые 6 соток! Дедушка сам сколотил домик, посадили яблони, малину, смородину, овощи (особенно вкусными были помидоры), и это был оазис покоя. Мы бывали там по очереди: я - с дедом, а мама - с бабушкой.
С дачей связано и первое осознание понятия «счастье». Не помню, зачем меня послали на дачу одну. По-моему, собрать малину. Мне было 12-13 лет. Как только я всё закончила, начал накрапывать дождик, но было жарко, дождь я обожала, поэтому пошла домой. Пока шла через сады, всё было обычно. Но как только я оказалась в чистом поле, начался ливень и ужасающая гроза. Тучи, чёрные, рыхлые, неслись прямо над моей головой. Казалось, стоит подпрыгнуть, и дотронешься до них рукой. Так низко тучи я в своей жизни видела только в горах через много лет. Они сталкивались – тут же появлялась молния (совсем рядом!), грохотал гром! Ужас, скажут нормальные люди, но, видимо, аномалия в моей природе всё-таки была! Как я была СЧАСТЛИВА! Бегала по полю, орала, прыгала, смеялась, кричала ветру, тучам, протягивала к ним руки. Восторг от единения со стихией остался в душе навсегда. Вот и ищу взаимопонимания с природой всю жизнь, если удаётся слиться с ней – СЧАСТЛИВА!
А дед купил себе и мне по велосипеду, чтобы ездить вместе. Я обожала гонять по городу и преуспела в этом настолько, что свободно ездила без рук. Деду же было уже далеко за 50, и ему было трудно. Каждое утро (часов в 5) он шёл с велосипедом за город и там учился ездить. Домой приходил весь в синяках, злой, молчаливый, но на завтра всё повторялось. И всё-таки он великолепно справился с трудностями! Ох, и сила характера была у этого вятского мужика! В 60 лет (!) он бросил курить, потому что, видите ли, внучка (т.е., я) решила – курить вредно! А ведь вставал даже ночью - не мог без этого жить! И как отрезало! Больше в руки не взял папиросы! Кстати, он практически не пил. Один раз я видела его пьяным. Напился с мужиками во дворе. Мне он жутко не понравился, поэтому я (шестилетняя) подошла, взяла его за руку и увела домой. Когда он выспался, грозно сказала, что не буду его любить, если ещё увижу пьяным. Удивительно, но больше это не повторилось! Он воевал ещё в первую мировую войну… подумать страшно. Как-то вдруг сказал: «Все утверждают, что в одну воронку снаряд дважды не попадает, а я сам видел, как попал. В ней был мой друг». Его наградили двумя крестами за храбрость! Я всё детство ими играла и …потеряла! Ни в какой партии никогда не состоял, но впервые заронил сомнения в мою пионерскую душу: «Ната, не верь в то, что рассказывают о революции. М.б., и были идейные, но их было очень мало. Мы все были деревенскими парнями, воевать ни за белых, ни за красных не хотели. Нас заставили». Всё детство он был моей главной опорой и защитой.
А в новом дворе мне это мне очень даже пригодилось. Ребятишек во дворе было много, и жизнь у нас была насыщенная! Сейчас бедные дети разобщены, дворовых игр практически нет. Мы же играли в вышибалы, в сыщики-разбойники (одна девочка бежала так, что стукнулась об угол дома головой до сотрясения мозга), в классики, в ножички и в пуговки. Я очень хотела победить, поэтому пуговицы исчезали с вещей самым загадочным образом. Когда же у меня не получалось, так же, как дед, вставала в 5 утра и тренировалась одна во дворе! От природы была очень гибкой, делала сногсшибательные мостики, приводя в восторг окружающих. Мечтала быть или балериной (в Кургане не было балетной школы, увы!), или дрессировщиком диких зверей. Как-то на педсовете через много лет (я уже работала) речь шла о профориентации, сказала о своей давнишней мечте. Все дружно захохотали: вот она-то и сбылась!
Но есть одно дело, которым горжусь до сих пор. Мы с подружкой (нам было по 7 лет!) услышали по радио о наборе в музыкальную школу и, никому ничего не сказав, пошли поступать. Экзамен выдержали, тогда нас спросили, в курсе ли взрослые. Мы честно ответили, что нет, но учиться разрешат и фортепьяно купят. Когда нашим мамам позвонили из школы, они ничего не поняли, но, договорившись, пошли разбираться. Инструмент мне купили великолепный немецкий из неполированного красного дерева. Так я получила неплохое по тому времени музыкальное образование.
Но, чтобы не покривить душой и не написать о себе, как о примерной девочке, надо вспомнить пионерские лагеря. Ездила туда часто. Было первый раз и тоскливо, и одиноко, и страшно, но потом вошла во вкус! Чаще всего меня стали выбирать председателем совета отряда - за всю последующую жизнь я больше не смогла сделать более головокружительной карьеры! Там я была на руководящей должности! На одной смене всем отрядом по ночам мы уходили в лес, разводили костёр, пели песни, общались. Спали крепким сном только – вожатые! Однажды я построила отряд и увела на речку купаться. Вожатые (студент и студентка), видимо, были заняты друг другом и не сразу заметили «пропажу»! Когда мы торжественно, тоже строем, зашли на территорию лагеря, там была паника. Такого ещё не бывало, чтобы пропал весь отряд! Меня хотели выгнать, вызвали маму, хотя в своё оправдание я утверждала, что всех пересчитала перед и после купания! С мамой побеседовали, но меня не выгнали, а даже похвалили!
Маму в это время пригласили работать в областную газету, чтобы освещать проблемы животноводства. До этого она работала в управлении сельского хозяйства. Не могу сказать, что она отнеслась к этому однозначно. Во-первых, боялась, что не получится, а во-вторых, надо было вступать в партию, а ей этого не очень хотелось. Но, думаю, жизнь сложилась бы совсем иначе и у неё, и у меня, если бы она осталась на прежней работе. Она ездила по всей области и очень неплохо знала положение дел в животноводстве. Когда я уже была постарше, запомнила обрывки разговоров взрослых о том, что крах в животноводстве вот-вот наступит. Один председатель колхоза говорил при мне, что его заставили сделать животноводческий комплекс (сельскохозяйственный завод, если так можно выразиться), а для навоза сделали 3 огромных резервуара из бетона. Скоро заполнится последний. Что делать дальше, никто не знает! «Слава Богу, я ухожу на пенсию, - сказал председатель,- а дальше пусть они сами выкручиваются». Помню, как ругалась мама, когда ей заказали хвалебную статью, а она, приехав в совхоз, увидела: свинарки пьяные, спят в хлеву вместе со своими подопечными. А ведь это было ещё начало 60-х, до перестройки было далеко! Однажды мама взяла меня семилетнюю с собой в командировку. Мы ехали мимо полей на редакторской чёрной «Волге», и всё мне было в диковинку. В одном селе остановились, маме надо было присутствовать на совещании. Я осталась во дворе, но не скучала, т.к. там стояла лошадь. Мы с ней подружились, и когда все стали выходить из дома, то я с восторгом закричала: «Мама, мама, мне лошадь улыбнулась». Естественно – все покатились со смеху.
Дома у нас часто собирались гости, а я, как всякий ребёнок, буквально впитывала не только слова, но и шутки, разговоры о политике. Один из маминых друзей прекрасно играл на пианино, они пели, спорили, слушали песни Высоцкого (когда они появились). «Один день Ивана Денисовича» я прочла ещё в журнальном варианте, примерно с 9 класса всегда читала «Литературную газету», впервые слушала песни Вертинского, записанные на виниловой пластинке, привезённой мамой из Москвы. Но самым сильным культурным потрясением стало для меня знакомство с «Евгением Онегиным» в 6 лет. Я ещё не умела читать, но, когда мама из Москвы привезла большую подарочную книжку с картинками, в одно из воскресений я услышала музыку пушкинских стихов и была покорена на всю оставшуюся жизнь. И началась странная привязанность к этому роману. Каждое воскресение я залезала к маме в кровать с любимой синей книжкой (я до сих пор показываю её детям!) и просила: «Пожалуйста, ну, я тебя очень прошу, почитай, хоть немножечко!» Слушала же роман от начала до конца. Мама сначала удивлялась моему постоянству, пытаясь настроить меня на что-нибудь другое, но потом сдавалась. А я в который раз с замиранием сердца переживала боль и одиночество Татьяны. Уже взрослой прочитала эссе о Пушкине Цветаевой, которая, познакомившись с этим произведением в этом же возрасте, написала, что уже тогда «знала», почему Татьяна выбрала Онегина, а невзаимная, невозможная любовь героини её очаровала и предопределила всю дальнейшую жизнь. Думаю: я тогда, в шесть лет, ничего «не знала», но тайну Любви, которая выше обычных отношений между мужчиной и женщиной, - почувствовала. В общем, росла я романтичным ребёнком, т.к. мама ценила способность любить и презирала семейный быт. Из всех хлопот по дому мама занималась только уборкой квартиры. Как сейчас вижу её сидящей в кресле с подогнутыми ногами и книжкой в руках. Как-то она с пренебрежением произнесла фразу по поводу своего поклонника, который сделал ей предложение: «Ещё мне не хватало чьи-то носки да трусы стирать». И действительно, прожила без этого. Я же маму боготворила в это время, даже доли критического взгляда во мне не было! Думаю: это и было причиной внутренней надломленности, которая сформировалась с годами, когда отношения между нами изменились.
Во дворе, а потом в классе, приходилось себя отстаивать, а вот этого-то я и не умела. Самой болезненной темой всегда было напоминание об отце. Любимая подруга, когда ссорились, с детской жестокостью выкрикивала: «Да у тебя даже отца-то нет!» Даже сейчас, когда его нет уже несколько лет, он сумел сделать мне больно. Решила привести в порядок могилы бабушки и дедушки. Поехали с мужем на кладбище (оно старое, на нём не хоронят!), идём по тоненькой тропочке, посмотрела налево – могила отца. Не знаю его дня рождения, но год, фамилия и имя вряд ли могли совпасть. Почему-то стало не по себе. Найти там могилу – действительно гиблое дело, а тут на тебе – сама в глаза лезет. Вспомнила день его похорон. Пришла проведать маму. Она болела последние 9 лет (без 2 дней!), после инсульта очень изменилась внешне, а вот характер оказался более устойчивым. Ей было больше 80 лет, а привычка говорить свысока и явное неприятие меня – остались! Она требовала, чтобы я пошла на похороны, я отказывалась. Он меня так и не признал, даже перед смертью не вспомнил о моём существовании. Зачем мне туда идти? Разозлившись, мама с раздражением произнесла: «С таким скверным характером, конечно, невозможно установить хорошие отношения ни с кем!» И вот тут я вспомнила «общение» с отцом. В семь лет вдруг оказалось, что у меня есть отец! Так как старушка его терпеть не могла (по иронии судьбы лежат рядом на погосте!), мне ничего о нём не говорили. Вдруг мама, подготавливая меня к встрече, рассказала об отце. Она вывела меня из дома и посадила в «Волгу», единственный раз тогда я каталась на его машине. Ощущение затравленности владело мной, когда я, вжавшись в дверь, сидела рядом с импозантным, но таким чужим для меня человеком. Наверное, я этим ему и не понравилась. Когда маме хотелось меня обидеть, она «прохладным», отстранённым тоном цедила сквозь зубы: «Вся - в отца!». Это был человек известный в городе, обеспеченный, тогда «Волга» была настолько же престижной машиной, как сейчас «Мерседес». Внешне он был очень хорош собой: высокий, статный, с огромными глазами, смотрящими всегда исподлобья. Сейчас бы сказали – сексуальный. Он был официально женат четыре раза, причём последний развод объяснил тем, что его не устраивают интимные отношения. В это время ему было далеко за 60! Порода в нём чувствовалась: бабушка его была дворянкой, мать говорила на нескольких языках. Я её никогда не видела: она довольно рано умерла. Отец прошёл всю войну. Мама рассказывала, что был очень храбрым – кавалер 2 орденов Славы. Когда было пятидесятилетие Победы, именно он возглавлял колонну ветеранов города. Я с ребятами из школы стояла в почётном карауле, и он прошёл как раз мимо нас. С одной стороны, было приятно: отец – фигура значимая, а с другой, разве это мой отец… нет, посторонний, незнакомый, чужой. Им имеет право гордиться настоящая дочь, которую он любит и о которой заботится.
Последний раз мы тоже встретились с ним на улице. Это было за несколько лет до его смерти. Переходили дорогу в центре города… Он внимательно на меня посмотрел, узнал, (я уверена!), усмехнулся. На этот раз я усмехнулась тоже, но недоброй улыбкой. Отвернулась! Старушка часто произносила одну фразу, перестраивая под данный контекст, я в этот момент её и произнесла: «Не было отца, а это не отец!».
И всё-таки в детстве семья ещё не выталкивала меня, я была её членом, причём любящим и любимым! Но до мельчайших подробностей помню день, когда агрессия любящей бабушки и патологическое стремление уничтожить впервые вылилось на голову совершенно не готовой к этому внучки!
Мне было около14 лет. Как все девчонки этого возраста – была немножко обезьянка, немножко сорока. Всё яркое, блестящее в это время привлекает, хочется казаться взрослее – отсюда максимум косметики. Всегда удивлялась – зачем бороться с причёсками и длиной юбок у подростков, может быть, общую культуру прививать? Вот и у меня симптомы этой болезни проявились! Решила покрасить волосы хной, сейчас это звучит уж очень невинно. Да, вот и я дожила до слов «в наше время». Старушка пришла во время священнодействия. Что началось – описать сложно. Родная единственная бабушка орала, заклеймив самыми «погаными», неприличными словами: от «говна» до «проститутки». Но главным потрясением была её безудержная ненависть. Ни разу до этого в мой адрес никто подобного не говорил. Я была просто не готова к этому. Бросилась к маме. Она не очень активно, но защитила, пожалела. Но прежде всего, реагировал на мои обиды дед: «Не тронь Нату, на меня ори». И она не трогала, все удары взял на себя. Но на первом курсе он заболел рассеянным склерозом. До сих пор в душе живёт чувство вины. У него одна рука жила своей жизнью. Сидим за столом, он одной рукой ест, а другая сама по себе то поднимается, то опускается. А старушка с ненавистью шипит: «Сволочь, сидит тут, только аппетит портит». Когда ему совсем стало плохо, мама договорилась, и они сдали его в больницу. Его там обижали. Он храпел (думаю – от болезни), и его избил один из больных в палате. Я расстроилась, расплакалась, просила забрать домой. Но ко мне никто не прислушался – дед так там и умер.
В день похорон был дикий скандал, и я поняла: прежней жизни уже не будет! Но невыносимо станет несколько позже. А пока я училась на 2 и 3 курсах, старушка обо мне заботилась, а я была весёлой и беззаботной. На первом курсе завалила античку: перепутала героев «Илиады». Несколько раз подходила к Рабиновичу, но ему было откровенно не до меня. И я (соплячка эдакая!) посмела рассердиться. Решила – больше подходить не буду. И действительно не пошла! Он был и нашим деканом. Звонит мне и, иронизируя, спрашивает, не изволю ли я всё-таки явиться для пересдачи. Я скромно ответила: «Так и быть! Изволю!». Вот с этого момента у нас с Рабиновичем установились изумительные отношения. Когда после экзамена я зашла домой, меня ждал вкусный ужин. Старушка волновалась, мама тогда уже меньше за меня переживала, хотя отношения были нормальные.
Институтский период – период радости, дурашливости, бесшабашности. Уморительного было много. Первые два года девчонки изучали медицину. Преподавательницу-врача мы до сих пор вспоминаем с содроганием. Теперь-то я знаю, что представители этой «гуманной» профессии, к сожалению, обычно вызывают именно это чувство, но тогда мы никого не боялись так, как её. Весной, в конце мая, мы должны были отрабатывать навыки действий в полевых условиях. Это значило, что в горсаду посреди дня для людей, пришедших отдохнуть, добавлялся и бесплатный цирк. Самой страдающей и одновременно комической фигурой оказывалась я, так как была самой тоненькой и, естественно, лёгонькой из группы. Это меня бинтовали, накладывали на разные места шины и гипс, а потом таскали на носилках. Девчонки считали, что я всё равно очень тяжёлая. Как только мы исчезали из поля зрения преподавателя, эти изверги, тащившие меня, с каким-то садистским удовольствием скидывали «пациентку», беспомощную и несчастную, на газон под общий хохот гуляющих и с удовольствием бегали с пустыми носилками до тех пор, пока острый глаз нашего руководителя не отслеживал этого безобразия. Меня, так и валявшуюся на газоне (подняться сама я не могла!), водворяли снова на носилки. Хорошая подготовка к военным действиям! Не правда ли?
К нам любили приходить в гости как одноклассники, так и одногруппники. В группе было несколько человек иногородних, когда деньги заканчивались, они часто «паслись» у нас. Никто не возражал. На даче росло абсолютно всё: великолепные помидоры («бычье сердце», до сих пор помню!), огурцы, 3 видов ранетки, вкуснющая малина. На полу стояли 2 большие корзины: для яблок и для помидоров. Я жадной не была никогда – всё раздавала с удовольствием. Позже, лет через 7, эта корзина с помидорами стала моей обидой, болью, даже комплексом неполноценности. Забавно, но это так.
Но начнём по порядку! Видимо, и в маму я тоже не пошла, поэтому мечтала о дружной настоящей семье. Забавно, хотелось побыстрее состариться и гулять вместе с мужем, тихо беседуя. До сих пор с умилением смотрю на пожилые пары. Чёрт побери, и этой мечте не суждено сбыться. Состариться, думаю, не удастся. Это к слову!
Вот и вышла замуж очень рано, как я потом поняла, за человека, жить с которым - невозможно. Не пил, не курил, не гулял, но был хамом в самом пошлом смысле этого слова. После замужества – просто в ад попала, стало совсем невыносимо. То по морде получаю от мужа (маленький сын упал – вот и причина!), то старушка самыми последними словами обзывает. Видите ли, потеряла десятку. Я и воровка, и сволочь и т.д., забавно то, что её находит мама в мусорном ведре. Почтенная дама по ошибке выбросила. Однажды, после очередного наезда (кажется, тогда она потеряла ключи), я, разозлившись, произнесла: «Хоть бы извинилась для приличия». Ответ был сногсшибательным: «Перед говном ещё извиняться!». Вот именно этим я постепенно и стала себя ощущать.
Дело в том, что резко изменились отношения с мамой. Я почувствовала: она даже смотрит на меня по-другому! Не выдержав, спросила, в чём причина. И вот тут увидела абсолютно не мою, не родную маму – этот взгляд холодно-отстранённый, презрительно-пренебрежительное выражение лица отталкивали меня, говорили мне: «Не смей приближаться!» Но и вслух она абсолютно спокойно произнесла: «Знаешь, ты теперь как будто стала не моя дочь и не нужна мне». Сказано это было без всяких эмоций. Меня потом всю оставшуюся жизнь потрясала способность её проговаривать вслух такие вещи, которые, кажется, сказать просто немыслимо!
Она сделала нам очень приличную свадьбу, но забавный момент в том, что все деньги, которые нам подарили, она забрала. Тогда я посчитала это нормальным, а сейчас… Бог с ней! Но с того времени по сей день я стала жить по принципу: хочешь выпить кофе в постели – надо встать, одеться, сварить кофе, потом раздеться, лечь и выпить кофе в постели.
Рождение ребёнка только обострило проблемы. Но стоит вспомнить и беременность. На девятом месяце у меня начался поздний токсикоз, если выразиться попроще, меня постоянно рвало, есть ничего не могла. Положили на сохранение. Постоянно ставили капельницы и уколы и решили вызывать роды за две недели до срока. Сейчас все, даже подростки, такие продвинутые, что стыдно признаваться, что я была не в курсе, как рожают. Думала: обязательно разрезают живот. Когда меня завели в предродовую и я увидела кровать всю в крови (родила женщина там, а не в родовой), то осознала всеми своими куриными мозгами – отсюда я точно живой не выйду! Но ребёнок родился здоровым, а у меня именно в этот период, скорее всего желудок стал моим слабым местом! Встречая меня из роддома, подруга произнесла замечательную фразу: «Теперь я знаю, какие выходили из Освенцима!». Ещё один забавный эпизод забыть невозможно! Мне принесла медсестра кормить сына второй раз. Я посмотрела и обиженно промямлила: «Это не мой!». «Очаровательная» сестричка почти басом зло рыкнула: «Не можешь ты знать, да и какая разница – этого кормить тоже надо!» Забавно, но я не ошиблась – ребёнок был не мой!
Но дома, кроме обычных хлопот с новорождённым, начались трудности другого характера. Я узнала, что старушка издевалась над моим мужем: даже не давала ему есть, пока я лежала в больнице. «Любящие женщины» отказались помогать с ребёнком, а мальчик был очень пунктуальным: просыпался ровно через 3 часа минута в минуту! Ночью – так же, как днём, никаких перерывов шестичасовых не признавал. Орал так, будто его пытают! Но муж ещё учился – жить было не на что. Я пошла работать, когда ребёнку было два месяца! Целый год мной владела одна, но пламенная страсть – выспаться! Я спала, как лошадь в стойле, – стоя! Но помощником была молодость. У мужа было три друга – все приехали из Краснодара, все ещё не успели жениться. Я у них была любимая жена! Во-первых, по очереди, чтобы не выгнали из института, они сидели с ребёнком. Все три Сергея (сыну дали это имя, потому что это было их условие!) очень продвинутые по тому времени молодые люди стали прекрасными няньками: пеленали, подмывали, качали на руках, играли с ребёнком. Я же ещё и успевала прибежать в перемену покормить дитя. С одним из них я встретилась через много лет, он признался – своим жёнам они так не помогали, как мне. Так как я тогда чуть не умерла, они в первые месяцы после родов утаскивали меня в ресторан… на 2 часа. Потом я опрометью бежала кормить. Забавно, но при такой сумасшедшей жизни молока у меня было предостаточно!
Через год, когда муж окончил институт, мы по распределению отправились в Далматовскую область в село Затеченское. Своё название получило от реки Течи, печально известной в области, т.к. она заражена радиоактивными отходами после взрыва на «Маяке». Выбор места, где мы должны были отбывать повинность, сделала мама. У неё там был знакомый председатель колхоза. Я, городское создание, оказалась в совершенно другом мире. О муже писать не хочу: он этого не стоит! Но, думаю, этот год показал мне те стороны жизни, которые не были видны из моей городской квартиры. Впервые о влиянии радиации (тогда об этом не писали и не говорили) узнала от старика, подошедшего ко мне, когда я сидела на маленьком стульчике и читала книгу. Место было действительно удивительным: какая-то ирреально зелёная зелень (как на лубочной картинке), вода чистая, прозрачная, в ней огромные лениво плывущие рыбы. Лепота! Я, глупая, сижу и любуюсь! Подходит старичок, вопрошает: «Ты другого-то места посидеть выбрать не могла?» Очень удивившись такому вопросу, попросила объяснить. Вот он и поведал о радиации и её влиянии, даже показал рыбу с двумя головами. Меня оттуда прямо ветром сдуло. Забегая вперёд, скажу – сбежала оттуда через год, потому что у меня стали рассыпаться зубы, и их приходилось постоянно лечить.
Работала в малокомплектной школе: на каждой параллели – по одному классу. Жили с детьми в интернате при школе. Мне очень понравились деревенские дети. В них столько доброты, искренности, житейской мудрости, которой мне как раз и не хватало! Ребятки смеялись надо мной, когда попадала впросак. Идём по деревне в клуб. Кстати, строили свинарник, но получился клуб, видимо, в России это примерно одно и то же! Так вот, идём, мило беседуем. Дети заметили, что глазами что-то ищу. Спрашивают что. Я ответила: «Урну, бумажку выбросить надо, а то уже полные карманы мусора!» Ребята потом часто подкалывали, нашла ли я где-нибудь в деревне урну и не лопнули ли ещё мои карманы!
Но была и ещё одна неосведомлённость, которая явно не возвышала меня в глазах сельчан: я не отличала гусей от уток. Ребята мне объясняли и про длину шеи, и про величину этих птиц. Всё это я запомнила. Когда были рядом, я прекрасно разбиралась, кто есть кто. А когда отдельно и сравнить их было нельзя, я опять путала. Видимо, за это гуси мне отомстили. Я сшила перед началом учебного года красное кримпленовое платье, оно мне очень шло, и я его практически не снимала. Как-то иду по деревне, никого не трогаю и вдруг слышу шипение сзади. Я обернулась – на меня наступали гуси (вот тут я их сразу узнала). Вытянув шеи, они пытались ущипнуть за ноги. Я взвизгнула и понеслась вприпрыжку к интернату – гуси за мной. Не надо забывать, что работала я учителем, а тогда это была уважаемая профессия! Добежав до высоких ворот интерната, запрыгнув во двор, быстро их закрыла. Степенным шагом пошла по двору, сделав вид, что ничего не было. В этот момент послышался какой-то шелест над головой. Гуси перелетели через забор и собирались снова меня атаковать. От ужаса я подпрыгнула, туфли свалились с ног, и я босиком поскакала на глазах у изумлённой публики, т.е. ребят. Они что-то сказали гусям и выгнали их со двора. По деревне долго гуляли легенды о моём позорном бегстве. Кстати, оказалось, что эти мерзкие птицы почему-то не любят красный цвет!
Но были и печальные наблюдения. Сердце сжимается до сих пор, когда вспоминаю о некоторых ребятах, об их уже тогда сломанной судьбе. Расскажу сначала о любимце. Саша учился в выпускном классе. Увидев его впервые, я обомлела – так хорош он был. Представьте себе высокого блондина с синими хрусталиками глазами, идеально прямым носом и округлым подбородком. Но молодой человек (не мальчик, но муж!) обладал не только голливудской внешностью, но цепкой памятью, логикой, развитой речью. Через месяц у меня на уроке произошло ЧП: у мальчика, больного эпилепсией, начался приступ. Меня саму увели под руки - настолько это было страшно. И тут я узнаю, что это родной брат моего любимца. После этого случая Саша рассказал историю своей семьи. Оказывается, отец был «горький пьяница» (так охарактеризовал сын), как-то допился до белой горячки и повесился. Мать с младшим сыном увидели его, и у матери отнялись ноги, а у младшего сына случился первый приступ эпилепсии. «И ты никуда не уедешь учиться?», - спросила я. «А как я их брошу?» - ответил этот взрослый мужчина усмехнувшись. Мы всё рассуждаем: есть судьба или нет. Вот она! Собственной персоной!
Ещё девочку часто вспоминаю… Жила в интернате, т.к. была из соседней деревни. Светленькая, с голубыми круглыми глазами, очень аккуратненькая и чистенькая, забавно наивная и искренняя. Училась она в восьмом классе на «4» и «5». Не помню, что мы с ней вместе делали, но она всё время говорила «ложит», я её каждый раз поправляла. Наконец она меня заверила, что запомнила, как надо говорить правильно. Съездив домой на выходные, она подбежала ко мне очень довольная и похвасталась: научила маму говорить правильно. Я в учительской рассказала об этом с гордостью. Ответом был дружный смех. Дело в том, пояснили коллеги, что мать этой милой девочки алкоголичка и потаскушка. Она нарожала детей (семерых!) от разных мужиков в деревне. Какой ребёнок от кого все догадываются, некоторые похожи на своих отцов! Говорит она исключительно матом, и, конечно же, если будет произносить «класть» вместо «ложить», это в корне изменит ситуацию! Сначала я рассмеялась вместе со всеми, а потом стало ОЧЕНЬ грустно. Иногда сейчас, занимаясь с ребёнком обеспеченных родителей, думаю: вот тем, деревенским, ребятишкам бы создать такие условия и дать такие возможности, а не этому бездарному созданию. Но «нет правды на земле»…
В 70-ые грустно было смотреть на житьё-бытьё в деревнях и сёлах. И в институте мы все четыре года работали в колхозах, и потом, уже учителем, была почти передовиком сельскохозяйственного труда. Помню: во время трудовой эпопеи на 2 курсе наша группа работала на току без преувеличения почти 20 часов в сутки. Никакая сила не могла заставить нас столько работать! Но на пороге появлялся измученный агроном, просил нас выйти ещё на одну смену (бабы в очередной раз напились) – и мы сдавались. Шла уборочная страда, зерно подвозили постоянно, а разгружать его было некому! Мы махали шлицами всю ночь, засыпали, зарывшись в зерно, почему-то пели народные песни, особенно душевно выводили: «Чёрный ворон, что ты вьёшься над моею головой…». Но после этого умудрялись в оставшиеся четыре часа спорить о литературе, о фильмах Тарковского, читать стихи!
Но через год, сбежав из Затечи, снова стала работать в родной школе. Жили мы уже в трёхкомнатной большегабаритной квартире. Дали её маме. Надо отдать ей должное: она никогда не унижалась ни пред кем. Журналистов областной газеты тогда уважали, поэтому квартиры давали в центре города. С мужем я рассталась. Он, уходя, забрал всё, что мог, даже детские книги и сказал прямо при пятилетнем ребёнке, что он ему не нужен.
Мы остались вчетвером (бабушка, мама, я и сын) в довольно большой квартире. Кажется, вполне можно было прожить без больших потрясений.
Не тут-то было! Начались какие-то уж совсем патологические отклонения в отношениях трёх близких друг другу женщин. Замечу сразу – ребёнка они любили, а вот чтобы я жила с ними – не хотели. Мама говорила без обиняков: «Ребёнка можешь оставить, а сама уходи из нашего дома». В первое время я таращила от удивления глаза и спрашивала: «Мам, что ты говоришь? Куда мне деваться? Не на вокзал же я пойду!» Я написала заявление на комнату в общежитии, но когда увидели метраж нашей квартиры, со мной даже разговаривать не стали.
У старушки безудержная ненависть, агрессия проявлялись какими-то циклами, периодами. Начиналось всегда одинаково. Часов в 5 утра я просыпалась в своей комнате от страшного грохота. Старушка гремела кастрюлями, двигала мебель и уже ругалась, хотя все ещё спали. Выходить из комнаты не хотелось, но надо было идти на работу, собирать ребёнка в садик, и я старалась просочиться тихо и незаметно. Не получалось! Чаще всего доставалось только мне, но иногда бабушка бушевала не на шутку – тогда и маме! Помню: досталось нам обеим. Я расплакалась, мама расстроилась, и обе разбежались по своим делам. У нас в школе изменилось расписание, и я пришла через урок домой, так как что-то с расстройства забыла! Каково же было моё изумление, когда я увидела старушку спящей на диване. Ангельское выражение её действительно миловидного лица дополняла полуулыбка. Спокойствие и умиротворение проглядывали через каждую черту его. Весь облик отдыхающей после «трудов праведных» показывал: всё, что могла, она уже совершила!
Но удивительно и то, что декларируемая любовь к ребёнку заканчивалась, если можно было сделать пакость. Утром в субботу (садик не работал) с периодичностью раз в две-три недели старушка вдруг исчезала. Я спокойно вставала, собиралась на работу и вдруг понимала, что дома нет никого. Если маме надо было куда-нибудь уехать, старушка исчезала часов в 5 утра. Я в ужасе начинала будить сына, уговаривала его проснуться и собираться со мной в школу. Бедный ребёнок хныкал, хотел спать, но ему приходилось сидеть всю смену у меня на уроках. Однажды он даже упал под парту, т. к. сидя заснул.
Не знаю, были ли у старушки в психике отклонения или такое поведение - это результат абсолютной безнаказанности, с одной стороны, и нереализованности неуёмной энергии, с другой. Но она однозначно получала от таких всплесков удовольствие, даже, если так можно выразиться, кайф.
От всех этих передряг у меня открылась язва желудка. Мне не было ещё 25! И вот тут я хлебнула лиха. У меня были дикие боли, надо было чаще есть, не расстраиваться. Но надо не иметь нервов вовсе, чтобы не обидеться на самый невинный эпизод, врезавшийся в память. После второй смены домой я доплеталась поздно. Картинка с выставки: открываю дверь и вижу своих родных женщин, мирно смотрящих телевизор. Мама, отрываясь от фильма, ласково говорит: «Ой, Ната пришла, а мы про тебя забыли, всё съели». В эту минуту одна мысль посещала мою несчастную голову: у них кто-то ещё есть? Замечу, что мама в это время уже не работала. Как-то, когда в очередной раз обострилась язва, я тихонечко маму спросила: «Мам, пожалуйста, хотя бы 2 раза в неделю ты не могла бы готовить обед?» Спокойно, абсолютно без эмоций она ответила: «Никогда не готовила и готовить не собираюсь». Я бестактно заметила: «Когда ты приходила после работы, для тебя было всё готово!» Мама пожала плечами, отвернулась и выдала мне по первое число: «Так у меня всегда мама была!» Я смотрела на неё и думала: интересно, а ты мне кто?
Но были и более безжалостные проявления нелюбви! Как-то я заболела жуткой ангиной и лежала с температурой под 40. Утром надо было вести ребёнка в садик, но мама торопилась на работу, а старушка отказалась помогать «сволочи». Была зима, и я с высокой температурой тащила четырёхлетнего ребёнка, шатаясь из стороны в сторону! Наверное, думали, что я пьяна. Вернувшись домой, упала в обморок, очнулась, еле-еле дотащилась до комнаты. Добрая старушка, заглянув ко мне, произнесла: «Ну что, ещё не подохла?» На следующий день дома была мама. Она заглянула утром в комнату, я попросила принести попить, температура держалась высокая. Она кивнула, закрыла дверь и …не вспомнила обо мне до вечера. Вот такие высокие отношения. Кстати, старушка всё же заразилась. Мама уехала на весь день к подружке. Ухаживать за больной! Как это пошло, право! Пришлось её обслуживать мне!
Но со старушкой соскучиться было нельзя. Как-то захожу домой, мама с трагичным выражением лица произносит речь о том, что бабушку сбила машина. Я отреагировала мгновенно: «Машина-то хоть не пострадала?» Мама оскорбилась. Вдруг выходит старушка: взгляд затуманен, на лице нарисовано страдание в лучших традициях Станиславского, хромает на правую ногу. В неизъяснимой скорби дошла до туалета. Когда она оттуда вышла, то хромала уже на левую ногу. Я не преминула это заметить. Старушка сняла с лица маску страдальца и абсолютно не хромая удалилась в комнату. Сильна, батенька! Был и ещё забавнейший момент. В советское время я покупала шампунь только в Москве, так как бывала в ней довольно часто. Тут в очередной раз купила «Санитарный-2» для унитаза. Бабушка встретила меня с работы замечанием, что ей очень понравился новый шампунь. Очень удивившись, так как я не покупала ничего, зашла в ванную комнату и попросила показать, о чём идёт речь. Когда мои догадки подтвердились, поинтересовалась, не болит ли у неё на голове кожа, не вылезают ли волосы. «Нет,- ответила она, - они стали такие пушистые, лёгкие!» Представляю, что бы стало с головой любого нормального человека, если бы он вымыл голову кислотой! А тут хоть бы что!
Но смешного всё-таки было гораздо меньше. И момент, после которого решила настаивать на размене, помню даже слишком хорошо! Я, хоть и была одна, одиночество редко ощущала. Совершенно случайно попала в очень интересную компанию. Сейчас кажется ирреальным, что взрослые люди собирались и могли часами говорить о литературе, поэзии. Двое мужчин увлекались философией. Я была насколько бестолкова в этом настолько и любопытна, что, когда девчонки готовили, я часто просто сидела и слушала их уж очень умные разговоры. Д. и Ж. были друзьями, но и внутренними соперниками одновременно. Абсолютно не мешало то, что у одного была уж очень простая семья, отец умер от алкоголизма, а второй – сын второго секретаря обкома.
В нашу компанию иногда вливался ещё один сын второго секретаря (уже другого!), сейчас он стал одним из самых богатых людей города. Теперь не здоровается, а тогда мы шутили, танцевали, дурачились… Время другое, и люди перестроились!
Но сейчас не об этом! В очередной раз мы собрались пообщаться, на этот раз у меня. Мы сидели, разговаривали, была, по-моему, одна бутылка сухого вина. Всё очень мило. Гости разошлись поздно. Я тихонечко, почти на цыпочках, вымыла посуду, чтобы старушка не ругалась. Работала во вторую смену, поэтому спокойно выспалась. Сижу на кухне, пьём с мамой кофе, настроение великолепное. Вдруг пришла старушка: глаза блестят от внутреннего ощущения довольства собой. Она улыбчива, энергична, глядя на неё нельзя не залюбоваться, так как даже двигается легко и изящно. Но я сразу насторожилась и произнесла: «Старушка какую-то пакость совершила». Мама недовольно процедила сквозь зубы, что у меня больное воображение. Но настроение у меня испортилось. Пришла в школу, провела 5 уроков, вдруг перед последним меня вызывает директор. Е.К. знала меня с детства, так как была классным руководителем в параллельном классе. Она, видимо, подготовилась к разговору, поэтому сказала очень корректно: «Ты с бабушкой-то своей разберись. Она была сегодня у меня с очень странным заявлением: ты проститутка, а сегодня всю ночь гуляла с мужиками, поэтому нельзя допускать к детям». Видимо, на моей несчастной физиономии читалась такая растерянность и боль, что она отпустила меня домой. Впервые тогда появилось ощущение, что я падаю в пропасть. Шла по тротуару, а от скорости падения даже в ушах звенело.
Забежав домой, бросилась к маме – плачу, рассказываю. Вера Ивановна (с этого момента я иногда стала её так называть) совершенно спокойно утешает: «Что уж ты так расстроилась! Не обращай внимание». «Как же я на ТАКОЕ могу не обращать внимания! А если бы твоему редактору о тебе гадости старушка наговорила!» Ответ был сногсшибательным: «Ещё чего! Одно дело – я, совсем другое – ты!»
Тогда впервые во сне пришёл ко мне тот бред, от которого вздрагивать, просыпаться в слезах я буду ещё несколько лет. Иду по городу, вдруг какая-то женщина кричит, что надо ловить убийцу. Смотрю на это равнодушно, так как считаю, что меня это не коснётся. Но ко мне приближается агрессивная толпа. Вдруг вижу моих родных женщин: старушка стоит в позе Наполеона со скрещенными руками (её любимая поза, только треуголки не хватает), а мама, показывая на меня, кричит, что убийца я, её большой палец указывает вниз. Наверное, здесь тоже уместны исторические ассоциации. Толпа бросается на меня, и я просыпаюсь, всё ещё переживая ужас, боль, предательство. Но прежде всего перед глазами стоят лица кричащей мамы и самодовольно усмехающейся бабушки. Конечно, получилась метафора, выражающая наши, думаю, патологические отношения.
Когда мама уже болела, я периодически пыталась добиться от неё, за что она была так жестока со мной, почему даже самая крохотная частичка любви не поселилась в её сердце. Каждый раз, когда возникали эти вопросы, я наклонялась к её лицу, пытаясь уловить хотя бы намёк на причину такого не материнского отношения, но она каждый раз, гордо выпрямив спину, отворачивалась. Так ничего я и не смогла прочитать в её захлопнутых наглухо, неприступных глазах. Прочитав уже после её смерти маленькую страничку из её дневника, осознала: Вера Ивановна была не только со своей дочерью эгоистична, рассудочна и безжалостна. Может быть, я и не права, но человек (не важно: мужчина или женщина!) любят того, кому что-то делают руками. Наверное, как маленьким детям полезно совершать какие-то мелкие действия (лепить, поднимать пальчиками что-нибудь с пола…): от этого развивается их интеллект, так и любовь возникает, когда один человек своими руками (пусть неумелыми!) кормит, ухаживает, даже просто одеялом накрывает.
Когда мне было 30 лет, мы наконец-то разменяли квартиру. Правда, предшествовал этому дикий скандал. Ничего мне просто так не доставалось. Я уже писала, что квартиры моим милым дамочкам было жалко, не хотели они её менять и всё тут. Я настаивала, поэтому внешне какие-то действия для проформы производились. И тут мне позвонила дальняя родственница для того, чтобы сообщить о неплохом варианте размена. Терять мне было нечего, и я, заявив маме, что перебью весь их хрусталь, порежу любимые ковры и выброшусь с 4 этажа (я бы это сделала!), добилась своего – квартиру разменяли.
Переезд был похож на шоу. Старушка билась за каждую деталь: то вцеплялась в рулон ваты, то грудью легла на таз, как на амбразуру. Мне старались отдать по минимуму. Кухня у меня оказалась совсем пустой. Бабушка, переезжающая из этой квартиры, оставила мне свой шкаф. Ей меня стало жалко. Точно такой же мои родственники поставили на балкон новой квартиры. У меня не было ни кастрюль, ни сковородок, ни холодильника, ни постельного белья. У бабушки с мамой остался огромный старинный сундук, полный нового постельного белья. Мне ничего не причиталось. Грустно, но и когда мы через 6 лет поменялись квартирами, так как сын стал взрослым, мне эти вещи не достались. Сундук остался стоять в кладовой. Я заболела – очередной раз открылась язва, лежала в больнице. Маму попросила кормить любимого кота. Она ни разу не нашла времени зайти проведать меня, а вот желание перетаскать содержимое из сундука к себе было предостаточно. Через некоторое время я увидела, что сундук пуст. Я давно уже купила себе достаточно постельного белья, но ревела долго. Язва у меня тогда не заживала восемь месяцев…
Когда в очередной раз во время болезни Вера Ивановна выгнала очередную сиделку, которую мы ей наняли, я, разозлившись, процедила сквозь зубы: «А ты не боишься, что я сейчас повернусь и уйду. И ты будешь сидеть голодом!» «Нет, - спокойно ответила пожилая дамочка, - я бы так смогла, а ты – нет!» Я аж рассмеялась от такой наглости. Да, она права, и тут уже ничего не поделаешь!
Но всё это меркнет перед воспоминаниями о 90-х! Голод, одиночество, безысходность… Сын в это время рос, как стебелёк тоненького, болезненного деревца, которому не хватает питательных соков. От картошки с вермишелью не только силу не наберёшь, но и цвет лица радовать глаз не будет. Помню, как распускала ему брюки каждые несколько месяцев хорошего, но одного и того же костюма, как на выпускной вечер он ходил в ботинках одного из моих друзей. Самое страшное, что и характер формировался в этих условиях. Да уж, что выросло, то выросло…
Пенсию в это время платили регулярно. Многие благодаря этому не голодали. Сын иногда, прибежав от мамы с бабушкой, вопил от радости: «Маменька, мне бабушки шоколадку дали, давай вместе съедим». Но однажды пришёл расстроенный и понурый – бабушки не разрешили забирать шоколадку с собой, чтобы он меня не угостил. Кажется, что это не должно было меня удивлять, ведь была знаменитая корзина с помидорами. Я настолько их любила, что трескала на завтрак, обед и ужин. Помидоры не успевали испортиться только благодаря моей прожорливости. Вдруг ни с того ни с сего старушка прошипела: «Жрёт и жрёт, не подавится, куда только влезает в эту сволочь!» Больше я из корзины не взяла ни одной помидорины, зато их регулярно стали выбрасывать на помойку. Нищета и предательство – две вещи, которые я ненавижу больше всего.
И тем не менее обиды на бабку почти не осталось после её смерти. Во-первых, по уровню культуры их и сравнивать невозможно. К маме с её внешней интеллигентностью, интеллектом надо предъявлять иные требования, чем к малограмотной, без всякого уровня культуры простой женщине. Во-вторых, выкормила-то меня всё-таки бабка. В-третьих, перед смертью у неё хватило ума, чутья (если так можно выразиться!), чтобы не унести в иной мир груз несправедливого отношения к внучке, и последними в её жизни словами стала фраза: «Ната, ты прости меня, это я тебя доконала». С мамой мы расстались навсегда ненавидя друг друга. Она гладила колено Сергея (любимого зятя) и с нескрываемым отвращением поглядывала на меня. Кстати, она чуть было не развела нас, в самую трогательную, но и самую хрупкую пору в отношениях мужчины и женщины. Мы только начинали жить вместе, и я (всё-таки хорошая дочь!) попросила Сергея поставить в двери мамы глазок. Качественно выполнив работу, он почему-то стал очень молчаливым и задумчивым. Сначала я списывала на изменение настроения, потом меня стала озадачивать эта отстранённость. Спрашиваю – отшучивается. Вдруг меня осенило, что все изменения начались после общения с мамой. Я спросила напрямик. Да, угадала! Когда Сергей закончил работу, мама произнесла задушевную речь: «Как мне тебя жалко, Серёжа, ты такой хороший, а у Наты такой скверный характер, с ней нельзя жить, ты подумай об этом». Я растерялась, наверное, к такому отношению самого близкого человека привыкнуть нельзя. Но Сергею ответила, думаю, правильно: «Если бы я была последней сволочью, но мама бы меня любила, то она непременно бы сказала тебе, что я лучше всех». Постепенно он прекрасно разобрался в наших непростых отношениях, а совсем недавно и похоронил её.
А я одна похоронила бабушку. Это были 90-ые, развал во всём. Когда она умерла, мама села на диван, положила свои красивые ручки на коленки и вымолвила: «Я буду переживать, а ты хорони». Распределение обязанностей просто гениальное! Я моталась целый день по городу без машины: в милицию, в пенсионный фонд, на почту, чтобы получить положенные государством «деньги». Мама и их в скорби забыла дать! Но самым запоминающимся была поездка на кладбище. Надо было договориться обо всех деталях, купить всё для похорон. Зашла в какое-то новое строение и невольно попятилась – сидят человек 30 пьяных мужиков, лица которых говорят не только об отсутствии интеллекта, но и явно уголовных наклонностях. Сейчас только плати – всё сделают, а тогда развал был во всём! Все эти жуткие рожи повернулись ко мне. Я испугалась, запаниковала, ко мне подошёл очень высокий трезвый молодой человек, как выяснилось потом, подрабатывающий спортсмен. Он спросил, что я делаю в таком месте одна, очень удивился распределению наших ролей с мамой, но потом во всём помог. До сих пор ему благодарна!
Наверное, самым тяжёлым был год, когда сын учился на первом курсе в Екатеринбурге. Мало того, что я голодала, чтобы отдавать ему как можно больше продуктов, так его ещё надо было одевать! В начале декабря к нам в гимназию привезли на продажу вещи, деньги можно было отдавать, когда руководство города вспомнит: учителям хоть одну зарплату пора бы выдать! Я позвонила маме, договорилась с ней: я беру спортивный костюм и джемпер для сына (это как раз составляло мою зарплату), а она мне половину отдаёт. Деньги нам стали давать в 5 часов вечера 30 декабря. Я расплатилась за вещи и зашла к маме, чтобы она мне отдала половину. Позвонила в дверь, мама открыла. Я напомнила о деньгах, она усмехнулась и спокойным, ровным тоном произнесла: «Извини, но обстоятельства изменились, я тебе ничего не дам». После этих слов она закрыла передо мной дверь. Всю дорогу я плакала: завтра новогодняя ночь, а у меня нет ни копейки. Следующая зарплата будет в лучшем случае в конце января, запасов никаких нет. На панель идти – поздно, да и воспитание не то, на паперть – ещё рано. Мне предстоит голодная смерть. Зашла домой, не зажигая свет, рыдаю. И тут позвонил В.Ж., благополучный и успешный. Услышал, что я плачу – прибежал. Принёс много вкусных вещей. У нас была игра. Когда он приходил, поднимал руки, а я искала подарки от зайчика. Из разных его карманов я доставала то пачку чая, то кофе, то шоколадку и т.д. На этот раз всё было так же, но он заставил меня рассказать эту душещипательную историю, до сих пор помню, как встал рядом, погладил, как ребёнка, по голове и произнёс самые банальные, но такие нужные слова: «Ты самая красивая, самая умная, самая лучшая, другой такой нет». Потом быстро собрался и ушёл. Через полчаса он вдруг вернулся, сделал вид, что его сегодня здесь не было. Бесстрастным голосом сказал, что давно не делал мне подарков к Новому году и протянул конверт с деньгами. Там была сумма, равная моей зарплате. От голода я была спасена...
Но, наверное, одним из самых непонятых моментов жизни было предательство двух самых близких подруг… С одной учились в одном классе, потом в одной группе института, даже жили в одном дворе. Доброй её, наверное, назвать было никогда нельзя: слишком избалованная, самовлюблённая она была с детства. Как только поссоримся – сразу звучала фразочка: «Да у тебя даже отца-то нет!». В доме был достаток, её баловали, отец начальник (дружбан моего), мать, женщина добрая и самоотверженная, всё терпела, чтобы только детям было хорошо. Мы вместе выросли. Она была умнее, начитаннее, но …жёстче, эгоистичнее. В институте мы были уже не так близки, но всё же, всё же, всё же… Как-то она познакомила меня с сыном своей начальницы. Меня предупреждали, что он очень сильно пьёт, но подруга уверила, что это совсем не так – я поверила. В это время он был закодирован, т.е. не пил совсем. Честно говоря, я об алкоголиках слышала, но никогда с ними не общалась. Это-то меня и сгубило. Я влюбилась. А. был человек незаурядный: умный, начитанный (как мы любили устраивать домашние чтения), очень добрый. Поняв, что помощи от моих родственников не дождёшься, – очень многие домашние проблемы взял на себя. Пока он не пил 8 месяцев, мы ни разу не поссорились – повода не было. Очень много он занимался моим сыном, а я прямо влюбилась в его дочь от первого брака. Девочка была чудесная: справедливая, умненькая, с прекрасной памятью, но, в сущности, никому не нужна. Никогда не забуду беседу матери с дочерью. Мать пришла её забрать домой, ребёнок капризничал (ей было 7 лет!), и мать на полном серьёзе выдала тираду: «Ты же знаешь, я тебя всё равно перевредничаю!» Слушать мне это было дико, т.к. с девочкой всегда спокойно можно было договориться!
Закончилось всё это довольно печально: А. снова начал пить. В нём не было какого-то стержня, он был безвольным и слабым. Часто был сам не рад себе. Как бы он ни любил дочь, но, напившись, забыл её в парке, и я, как безумная, бегала её искала. Его тоже отслеживала, вылавливала, пыталась спасать. Однажды даже мне пришлось сдать его в сумасшедший дом, так как у него началась белая горячка и он пытался выпрыгнуть с 4 этажа. Может быть, всё это безумие продолжалось бы дольше, но мама сказала, чтобы его ноги в нашем доме не было. Б. (мать А.) очень устраивало, что её всё это не очень задевает, и теперь я вожусь с её ребёнком «изрядного возраста». Женщина, образованная, интересная, работавшая редактором на телевидении, впоследствии доказала мне в который раз – общая культура, высокий уровень образованности не есть гарантия от эгоизма, жестокости да и элементарной невоспитанности. Это уникально эрудированная женщина легко отличала, какой оркестр выступает, по манере дирижёра, но со мной разговаривала, как очень курганская дамочка. Как-то я пришла к ним, так как А. жил уже снова с ней, а я дома. Пришла его мама и очень холодно заметила, что я могу иногда приходить ночевать. Видимо, чтобы я не вообразила себя никем более значимым, знала своё место девки по вызову. Если учесть, что мы с А. прожили у нас 3 года и я не так мало для него сделала, то воспринялось это как оскорбление. Но потрясла следующая её фраза: «Сынок, я тебе пирожное купила!» С этими милыми словами она на тарелочке принесла сладкое своему ребёнку. Я молча встала и ушла. Больше я никогда не общалась с этой высокоинтеллектуальной семьёй. Но ещё обиднее, когда я услышала из уст подруги с явной усмешкой: «Так ходи и ночуй иногда». Потом узнала, что то всё это обсуждалось прилюдно, и всё телевидение об этом судачило… Так я потеряла подругу детства.
С другой самой-самой близкой, родной подругой произошла ещё более мерзкая история. Мы дружили с 8 класса, действительно были неразлучны. Она вышла позднее меня замуж и тоже неудачно. Мой сын считал себя его старшим братом, а тот, мальчик болезненный, воспринимал нас как родственников. Я сидела с ним совсем маленьким, забирала из садика, когда стал постарше, читала книжки. Очень любила маму подруги, она была человеком мудрым и, когда мы ссорились, звонила мне и говорила, что очень меня ждёт в гости. Я приходила, и мы мирились. Так было много, очень много лет. К сожалению, эта добрая и мудрая женщина заболела раком. Но именно тогда произошёл эпизод, который и удивил меня и насторожил.
Был день рождения любимой подруги, я надела новое очень красивое платье, которое только что привезла из Москвы. Всегда любила этот город, такой разношёрстный, такой разноплановый, величественный и камерный одновременно. Неудивительно, что именно в нём всегда находились друзья, которые были рады дать приют. Все вещи, которые я там покупала, потом в Кургане выглядели превосходно.
Не могу не сделать лирическое (вернее юмористическое) отступление. По глупости своей я всю жизнь была альтруисткой и бросалась помогать людям, иногда даже забывая спросить, надо ли им это. С другой стороны, не припомню случая, когда кто-нибудь отказался от неё. Из Москвы кому только не привозила и вещи, и обувь. Как-то с подругой, накупив 8 пар обуви, мы приехали в Домодедово. Этот аэропорт для меня всегда отличался неожиданными «радостями». Не изменил себе он и на этот раз. Когда мы приехали туда, было около 7 часов вечера. Но через час передали, что вылет задерживается. Так и продолжали объявлять каждые 2 часа. Времени уже было около 2 часов ночи, голова соображала плохо, но моя бестолковая родила сногсшибательную идею: второй самолёт из Кургана может полететь раньше нашего. Поделилась с ней с окружающими (к этому времени к нам присоединился армянин, летевший в наш «престольный» город в командировку), им показалось это вполне разумным, и мы, чуть-чуть проснувшись, пошли на дело. Выстояли в кассу очередь и попросили зарегистрировать нас на второй рейс. Потом нас обуяли сомнения насчёт правильности наших доводов. Мы пытались выспросить у кассиров, администратора и т.д., верны ли наши предположения, но все отвечали туманно. В минуты сомнений снова становились в кассу и снова меняли номер рейса. Так было до тех пор, пока одна из кассиров не сказала, что этого не может быть никогда и мы занимаемся ерундой. Присоединившийся армянин честно с нами проделывал все эти манипуляции. Потеряв на этом определённую сумму (кстати, последнюю в нашем кошельке), мы вспомнили, что оставили вещи на другом конце аэропорта. Идём с подругой, рассуждаем, что, конечно же, всё украли, но это нас не очень-то волновало – было уже 4 часа утра, силы закончились. Идём и ругаем нашего нового знакомого, который мог или по-мужски, или по-армянски сказать, что ума у нас нет, а он, как привязанный телёнок, за нами всю ночь таскался. И всё-таки армянская кровь себя проявила. Когда мы подошли к нашему месту, увидели несколько человек этой национальности, честно охранявших вещи. Улетели мы, конечно, своим рейсом, но закончилось путешествие знаковым, даже зловещим событием уже в Кургане. Когда мы приземлились, ещё не было 6 часов утра, поэтому не стали ждать автобуса, а ринулись к подошедшему такси. Вдруг нас оттуда в буквальном смысле выкинули два молодчика, сели в машину и уехали. Мы, обиженные, через несколько минут уже были в автобусе. Но вдруг шофёр притормозил около аварии. Знакомое такси было смято грузовиком – погибли все.
Сейчас, поняв, что жить осталось недолго, часто думаю: судьба берегла меня от ранней смерти или хотела, чтобы я заполучила редкую, безжалостную саркому и всласть помучилась? Не знаю, чего здесь больше – милосердия или жестокости…
Но вернёмся к платью! И хотя оно было само по себе очень красивым: хорошего качества бархат, сочетание цветов фукси и чёрного, прекрасно сшито, но превратилось в символ распадающейся дружбы. Мама подруги уже не вставала, шёл последний месяц её жизни, лежала она в отдельной комнате, а мы за столом сидели в другой. Н. меня вдруг попросила выйти, сказав, что её мама хочет со мной поговорить. Я зашла, села рядом с больной и выслушала её просьбу: продать платье (оно как раз было на мне) им, т.к. любимой подруге очень хочется его иметь, а мама уже приготовила мне деньги. Я опешила понимая, что отказать не смогу. Когда вышла из комнаты, Н. радостно мне заявила, чтобы я немедленно снимала его (вдруг передумаю!), а домой шла в её обносках. Благо, что на улице зима, под шубой не видно! Шла я домой в глубоких раздумьях. Из Москвы привезла два великолепных костюма себе и ей, только платье себе. Теперь, используя болезнь матери, она и его с меня сняла… Хороша дружба, нечего сказать!
Тридцать лет вместе… Казалось, что ничто не сможет нас оторвать друг от друга, а закончились эти «высокие» отношения пошлейшим образом.
Девяностые годы. Нищета. Одиночество. Сын уехал учиться в Свердловск. У меня какая-то странная болезнь: температура невысокая, но не выздоравливаю, уже месяц на больничном. А тут ещё перестал работать телевизор, наверное, от старости. Н. в это время снова стала жить со своим мужем, прохиндеем и аферистом. У них появились деньги. Она мне предложила отдать им золотые украшения, чтобы они поменяли на телевизор. Не буду приводить доводы подруги, почему прошёл почти месяц, а ни денег, ни телевизора я больше не увидела. Я как-то дозвонилась до её мужа, его слова забыть так и не смогла: «Я предлагал Н. отдать наш новый телевизор: хочу другой купить, но твоя любимая подруга сказала, что жирно будет». Я потом позвонила Н., спросила, понимает ли она что делает, не пожалеет ли об этом. Ответ был достоин моей наивности: «Ещё никто не пожалел о том, что от тебя ушёл». Вот как надо добивать лежачих, больных, одиноких, нищих. За что?
Забавно, но через 15 лет (срок давности?) она снова захотела со мной подружиться, приходила в гости. Я смотрела на неё и думала: «Что общего у меня могло быть с этой абсолютно чужой женщиной, у которой даже совести не хватило просто сказать «прости»?» Н. даже пришла на день рождения, но рядом был любящий муж, старые и новые друзья, думаю, что она поняла: в этой жизни призракам страшного прошлого нет места.
Через год встретила С., и началась другая жизнь. Нет, лёгкой её не назовёшь, так как у доброго по своей сути человека даже намёков о законах семейной жизни не было ни малейшего представления. Работа предстояла нешуточная, но могу с гордостью сказать: сейчас мы понимаем друг друга с полуслова.
Через год после начала семейной жизни произошёл эпизод, который ни нарочно, ни специально придумать невозможно. В подъезде явно кто-то подрабатывал наводчиком, т.к. только хозяева уходили – воры были наготове. В нашем замке отмычка сломалась. Я настаивала на установке железной двери, но, пока гром не грянет… Накануне у меня выхватил сумку с ключами мальчишка прямо на пороге подъезда. Следующий день был свободным от занятий в гимназии и, решив отдохнуть, я погрузилась в домашние дела. В 6 вечера должен был прийти С. Свет не зажигала. Вдруг около 6 часов услышала, как ключ поворачивается в замке. Настроение хорошее, решила подурачиться и напугать С. Встала за дверь и, когда она открылась, выпрыгнула и прокричала любимое «ку-ку». Шок – это состояние, которое сковало на несколько секунд, потому что голубые глаза незнакомого мужчины с ужасом уставились на меня. Немая сцена продолжалась недолго: незнакомец очнулся от ступора и отпрыгнул назад за порог квартиры, потом опрометью бросился вниз. Ко мне тоже вернулась способность действовать, и я захлопнула дверь. Муж пришёл буквально через 15 минут, но я, закрывшись на все запоры, долго не хотела их открывать. Муж иронически заметил, не жду ли я кого-нибудь ещё. После моего рассказа через полчаса в дверях появился новый замок, а на следующий день – железная дверь. Все потом почему-то сочувствовали не столько мне, сколько вору-неудачнику.
ВСЁ! ПРОДОЛЖЕНИЯ НЕ БУДЕТ!