Домик встретил его замороженным летом. Он сразу затопил печь, пытаясь хоть как-то вернуть тепло. Обошел комнатки. Смотрел на кровать и не понимал, как он мог в июле липнуть к простыням душной ночью, без сна. Поправил покосившуюся картину-пазл, с которой, от его прикосновения упала еще одна деталь, и несмотря на то, что несколько штук уже давно потерялись, он заботливо поднял ее и положил в вазочку на серванте.
Взгляд упал на на так и не прочитанную книгу. Может сейчас отвлечься? Книга сразу раскрылась посередине, где как закладка лежала засохшая веточка полыни. О, Господи, она же пахнет летом! Понадобилось доли секунды, чтобы вспомнить, почему книга была заброшена, почему полынь... В то лето...
Одна мысль о лете, накатила волной необъяснимой тоски. В то лето произошло то, что произошло.
Ему четырнадцать, и он отчаянно влюблен в шестнадцатилетнюю соседку, у которой уже есть округлые формы, но она не носит лифчика, и после речки снимает прямо на берегу мокрый купальник, завернувшись в полотенце, а потом бесстыдно на мокрое тело натягивает майку и шорты. И все это почти у него на глазах.
Почему почти? Потому что он со своим велосипедом стоит в сторонке, но она-то его не видит. Наклонилась, застегивая ремешки сандалий. Он напрягся, ощутив прилив крови не только к голове, и даже продвинулся слегка вперед. Он же знал, что под шортами у нее нет трусов, никаких, только незагорелые попа, и треугольник тела спереди, который в самом низу, наверное, уже покрыт нежными волосиками...
Представил как снимает эти шорты на сеновале...Хотя трудно представить то, с чем еще не знаком. "Почему на сеновале? И где у них на даче сеновал? Может ей стог сена подойдет? Надеюсь там не будет иголок, а то как повалишь ее на этот стог сена, а там иголки, которые просто обязаны быть в стоге сена. И она уж точно должна быть в прекрасном белом платье, а не в шортах и мокрой майке. И он должен сначала долго и страстно ласкать ее губы, шею и ухо, шептать нежности, потому что грубости нельзя. Если он скажет ей, что он возьмет ее сейчас как cучку, то после таких слов, она обязательно должна дать ему пощечину и убежать. Поэтому надо шептать нежности, наподобие: "ты прекрасна, твои волосы пахнут полынью (стоп, вот оно что!), твоя нежная кожа сводит меня с ума, каждая частичка тебя...", и так далее. И она от таких слов обязана покраснеть, опустить глазки и простонать, а он накинуться на нее со страстным, но нежным поцелуем. А потом он заберется рукой под майку... Нет, какая майка, она же в белом платье! Точно - платье, длинное, очень длинное, ей приходится постоянно приподнимать подол, чтобы не наступить на него. И на платье невообразимое количество шнурочков и перламутровых маленьких пуговиц, которые в таком состоянии невозможно расстегивать (да, мама была права, надо в детстве почаще мозаику собирать, чтобы моторику получше развить) Тогда, оставив пуговицы на потом, он пытается забраться под длинную юбку, конца которой не видно, но все-таки получается. А там: панталоны! Атласные, с кружевом ручной работы! И… "романтический момент потерян!"
А по-другому ну никак не представлялось. Это же первый раз, а раз первый, то должно быть красиво и как в сказках, книжках...Он быстро замотал головой как собака отряхивающаяся от воды. Какое платье, какие панталоны, какой сеновал! Отыметь бы ее сейчас, здесь у реки, или даже в реке, стащив с нее и майку и шорты, в сандалиях пусть остается, так и быть. (Эх, если бы еще знать как это "отыметь"). Он опять почувствовал возбуждение, и постарался дышать ровно, чтобы справится с ощущениями. А она застегнул свои сандалии, выпрямилась и обернулась, посмотрев прямо в ту сторону, где он стоял, и улыбнулась.